Мне было четырнадцать, тебе семнадцать. Мы жили на одной улице, учились в одной школе.
Стоило мне издали завидеть тебя, как у меня тотчас же от волнения перехватывало дыхание, а сердце пускалось вскачь. И я шла по улице так, словно ступала не по надежному крепкому асфальту, а по тонкому хрупкому льду и он каждую секунду мог подо мной проломиться. Я больше не замечала ни деревьев, ни домов, ни прохожих. Весь окружающий мир сливался для меня в размытое разноцветное пятно. И неминуемо, как опасность, приближался твой темно-рыжий кудрявый чуб и небрежно обмотанный вокруг шеи светло-зеленый шарф. Мне казалось, что твои непроницаемые, как ночной мрак, глаза уже смотрят на меня и все подмечают. И яркую краску стыда на моих щеках, и весь мой нелепый, сам себя выдающий вид. Я готова была провалиться сквозь землю. Ты казался мне непоправимо взрослым и недоступным, человеком из другого, еще неразгаданного мной, мира. Ты учился уже в последнем, выпускном классе, а я всего лишь в седьмом.
Вместо школьного портфеля ты небрежно носил красную картонную папку с шелковыми тесемками. Как-то ты ее потерял, и она случайно попала в мои руки. Я принесла ее домой и долго разглядывала твои тетради. Больше всего мне понравилась тетрадь по обществоведению. На ее обложке твоей рукой был нарисован красивый парусник. Твои записи пестрели незнакомыми мне именами философов Фурье, Канта, Фихте. Я с большим интересом вчитывалась в твои конспекты и, наверное, именно тогда зародился во мне первый интерес к философии, и она раздвинула рамки моего понимания привычной повседневной жизни. Я разглядывала твой почерк. Где-то я читала, что по почерку можно определить характер человека. И я добросовестно пыталась разгадать тебя.
Ты мечтал стать машинистом электровоза и посещал детскую железную дорогу в городском парке. И я часто тебя встречала на нашей тенистой улочке в красивой железнодорожной форме. Она тебе была к лицу. Я завидовала и тоже, почти всерьез, мечтала стать машинистом.
Когда мы всем классом ходили за подснежниками в небольшой пригородный перелесок и, набродившись досыта по талому мокрому снегу и набрав по горсти мятых цветов, выходили к железнодорожному полотну, прогретые весенним солнцем блестящие рельсы пахли мазутом и звали нас в какие-то еще неведомые нам далекие города. Мы были спокойны и уверены в себе. Мы твердо знали, что это зовет нас наше будущее. Душевные силы бурлили во мне, не находя выхода. Мне хотелось самой водить электровоз, разбивая его крепкой стальной мордой встречный ветер. Я любила простор и свободу.
А вообще-то, я втайне уже тогда мечтала стать писателем. Но боялась, что мне для этого не хватит таланта. Я с раннего детства писала стихи и мечтала о том, что меня вдруг начнут печатать в городских газетах.
Но стихи мои никто не печатал. А ты как-то сказал моей подруге, смазливой фигуристой Люське, что я живу книжными представлениями о жизни. И ты, наверное, был прав. У Люськи было уже много романов и один даже со взрослым женатым мужчиной. А я по - прежнему витала в облаках. Мне хотелось чего-то необычного. Я все представляла картинку с книжной обложки повести «Дикая собака Динго»: грустная девочка в обнимку с большой доброй собакой на берегу ночной мерцающей реки.
Вскоре ты окончил школу. А еще через год тебя провожали в армию. В твоих окнах горел яркий свет. У тебя шумели гости. А мы с Люськой, твоей соседкой, сидели во дворе на бревнах и говорили о тебе. Неожиданно вышел ты, стал угощать нас конфетами и пообещал нам писать. И писал. Сначала нам с Люськой, потом мне с братом. Потом мне одной. Я получала конверты с треугольным воинским штампом из далекой Германии. Но наша переписка прервалась.
Прошло полгода или может быть больше. Началась весна. В тот вечер мы с подругой бродили по нашей тихой окраинной улице и вели бесконечные разговоры ни о чем. Когда в очередной раз мы проходили мимо нашего двора, я заметила в нашем палисаднике незнакомого человека в черной кожаной куртке, но не придала этому никакого значения. Когда мы возвращались через час, я увидела, что он все еще стоит на том же месте, и удивилась: «кто бы это мог быть?» Что это мог быть ты, мне даже не пришло в голову. Но это был именно ты. Ты демобилизовался. Ты сказал: »Где ты была столько времени? Я жду уже три часа. Твоя мама сказала, что ты ушла погулять с подругой». И я вспомнила сон, который видела той ночью и удивилась тому, что сны могут сбываться.
Мы пошли в знакомый нам с раннего детства парк на крутом обрыве Белой и дотемна сидели на старой обветшавшей скамейке.
В ту ночь маленьким зеленым чудом распустились листья. Но в моей жизни чуда почему-то не произошло. Наверное, для него еще не наступило время. Ты рассказывал о своей службе, думал о том, куда тебе пойти работать. А я о своей любви к стихам. И сама не знаю зачем, сказала с большим жаром, что смогу полюбить только человека, любящего стихи. Ты в ответ промолчал. Я до сих пор не знаю, о чем ты подумал в ту минуту. Но больше ты не приходил.
Прошло месяца два. Я шла по июньской улице мимо только что распустившихся тополей и вдруг впереди увидела тебя с невысокой девушкой с короткими прямыми волосами в розовой блузке. Вы шли, взявшись за руки. Между вами была какая-то тайна, которой я не знала. Может, это была любовь?
1.4.2000г.