« Встречаясь в воздухе, снежинки кружились и разлетались снова, чтобы затем нетерпеливо слететься с другими. Этот хаотичный бег с короткими перерывами на отдых создавал иллюзию жизни — стремительной и целеустремлённой. Но завлечённые в игру неотвратимо опускались на землю, чтобы сначала вздыбиться на ней пышными сугробами; а затем, превратиться в уличную грязь, которая возляжет на мостовых, своим рыхлым телом препятствуя движению. Завистливая и навязчивая она высохнет только под весенним солнцем, с облегчением оторвавшись от земли тёплым паром. Но как это ни парадоксально, именно она насытит воздух тем неповторимым будоражащим ароматом, которым славится любая весна »
Он лежал ниц возле проезжей части. Немного пропахший бензином прохладный ветер украдкой пробирался между лицом и мелкими камушками на асфальте. Отчётливо шумели машины. Вот уже несколько продрогших минут он был в сознании, невольно впитывая в себя эти утренние запахи, звуки. В голове с шумом разбивались о причал волны Мирового океана. Чтобы как-то удостовериться в своей материальности, он собрал руку в кулак — сжал сильно-сильно, до хруста, а потом отпустил.
— Что с тобой, сынок? — послышался сверху пожилой голос женщины.
Во рту всё ссохлось, даже сглотнуть было трудно. Сначала на четвереньки, а потом только на ноги — он поднялся, не увидел никого и шатающейся походкой побрёл вперёд, не разбирая дороги. Светало. Люди попадались редко. Улицы были твёрдыми и чистыми, как накрахмаленное бельё. Он шёл, дышал и смотрел по сторонам, а тем временем где-то внутри расцветало совсем новое неопознанное пока чувство.
Во время ходьбы он закрыл свои глаза и словно пролетел несколько шагов над чёрной пропастью. Слегка повело влево — инстинктивно расставил руки, удержался. Открыл глаза и засмеялся от души громко, прищурившись и запрокинув голову к небу. Глубоко вдохнул, задержал на пару секунд в лёгких и медленно выдохнул — упоительный воздух был невероятно вкусен, от столь явственного ощущения даже свело скулы. Теперь он понял, что это за новое чувство — ему необыкновенно хочется жить. Поднял руки вверх и потянулся к заспанному солнцу — здравствуй. Огляделся вокруг — и тебе здравствуй, город. Маленький уютный Минск был больше похож на молодую девушку, которая в первый раз провела с кем-то ночь: она поджала под себя кулачки и коленки, разгладила лицо, делая вид что спит, а сама притаилась в ожидании утреннего поцелуя. Её брови как перекрёстки, а глаза словно окна красивых домов, кисти — тонкие старые улочки из увиденных в юности снов. Слова как лёгкие перышки кружились в голове и рифмовались с близлежащими зданиями.
Он свернул с проспекта, вошёл в арку большого дома и рукой коснулся холодной стены, где-то на уровне своего подбородка. Постояв в этой влажной темноте с закрытыми глазами, он ощутил её ровное спокойствие, которое просачивалось, как песок сквозь пальцы, через пористую поверхность бетона. И вспомнил.
Вспомнил, как вырвавшись из метро, убегал через дворы, спотыкаясь о бордюры; как шарахались в сторону вечерние прохожие. Вспомнил, как догнали, и ноги зацепились от первого удара в спину; как били и топтали ботинками, будто брошенный окурок. Вспомнил, как от удара по почкам спёрло дыхание, как рвались гланды от давящего кашля, как к липким от крови губам прилипал мусор с асфальта. Увидел, словно со стороны, как перестал сопротивляться, просто съёжился и закрыл голову руками. Когда все ушли, ненадолго задержалось лишь сознание: чтобы запомнить как высоко-высоко в небе мерцали холодные звёзды.
Поникший и ссутулившийся он оторвал руку от стены. Солнечный луч медленно разглаживал волосы на затылке. Чуть погодя он перевёл дыхание, сбросил оцепенение резким движением плеч и вышел из арки на свет. Почему-то сильно захотелось подойти к «нулевому километру» — лежащему на площади камню, который служит символическим началом всех дорог.
Проспект ещё можно было спокойно перейти. Стоя на сплошной линии, прямо по середине, он подождал пока маленькая точка вырастет в автомобиль и проедет мимо. То, что водитель сбавил скорость и перешёл на дальнюю полосу, можно было понять: неизвестно чего ждать от этого парня в окровавленных джинсах и с разбитым лицом, который стоит на середине дороги и улыбается. Может ещё под колёса бросится — наверняка думал водила перестраиваясь, но ошибался. Сегодня этот парень хотел жить, хотел сильнее чем когда бы-то ни было за все свои двадцать с лишним лет.
Он вышел на площадь возле Дворца Республики. Солнце уже поднялось выше, всё чаще начали появляться спешащие люди. Они смотрели на него с опаской, у некоторых к этому чувству примешивалась брезгливость, у кого-то сочувствие, у отдельных — пустота. Но все они одинаково сторонились, изменяя маршрут движения, чтобы их пути не пересеклись.
Стараясь ни на кого не смотреть, он приблизился к камню, обошёл его кругом. Увидел как на горизонте возвышается, словно старая крепость, над низкими двух-трёх этажными домиками громадина Оперного театра. Наткнулся взглядом на вездесущего милиционера, который набычившись ужё шёл навстречу, и, веселясь его глупому бесполезному лицу, обратно перебежал проспект.
Надо бы идти домой, отмываться, ложиться в постель и зализывать раны; но он медлил, потому что страшно боялся растерять по дороге это прекрасное чувство любви. Любви к обыкновенной жизни.