Я не доверяю ему. Его грязному халату с засохшими брызгами крови, его мужицким кулакам со сбитыми костяшками и щетинистой физиономии. Но здесь у меня нет выбора. Когда я изложил ему свою просьбу, он на мгновение задумался, а потом коротко бросил:
— И всё?
Я кивнул.
— Ладно, — ответил он, — Когда?
— Сразу, как напишу.
— Пиши, — он лениво усмехнулся, — Времени у тебя предостаточно. Только больше не буянь.
Он повернулся ко мне широкой сутулой спиной и стал отпирать дверь.
«Вот бы сейчас набросить ему на шею удавку и посмотреть, как он будет извиваться и хрипеть! Как лицо его надуется и покраснеет, а руки тщетно будут пытаться оттянуть тугую петлю. Его глаза вылезут из орбит, тело сведёт предсмертная судорога, и он обмякнет в моих руках с верёвкой, врезавшейся в горло, как в толстенный батон докторской колбасы... Но, что мне делать потом? Так просто отсюда не убежишь. За этой дверью ещё десяток других, с ещё более прочными замками и решётками...»
Но верёвки у меня нет. В моей палате-камере вообще ничего нет! Только привинченная к полу кровать, чистая тетрадь и несколько коротких карандашных огрызков. Длинные — нельзя! Их можно воткнуть в шею, в глаз или в ухо... Есть ещё маленькое зарешёченное оконце, но до него никак не добраться — слишком высоко. Днём я вижу в него небо. Иногда оно голубое, иногда белое или серое. Птицы на моё окно никогда не садятся, — наверное, с той стороны нет подоконника или они здесь просто не летают?
Сколько я здесь? Наверное, неделю или две. Хотя, иногда мне кажется, что я всю жизнь провел в этой, обитой мягкими матами, камере. Здесь тихо. Это большой плюс: нет ничего хуже громких соседей. Звуки доносятся сюда приглушенными — обрывки криков, шаги... Иногда они останавливаются у моей двери, и я вижу чей-нибудь одинокий глаз. Он с интересом разглядывает меня. Тогда я подхожу к двери и смотрю на этот глаз. Он начинает испуганно моргать и тут же прячется за железной заслонкой.
Я не люблю эти чужие глаза. Они слишком напоминают мне глаза тех, по чьей вине я попал сюда. Ещё они напоминают мне, что я должен спешить, что миссия моя пока не выполнена, и мир продолжает находиться в полной безвестности. Мир не знает, что они наблюдают за нами, что они пожирают нас!
Вы пробовали когда-нибудь заниматься делом под чужим пристальным взглядом? Наверное, пробовали и знаете, что это неприятно, что всё валится из рук, а все мысли только об этом взгляде. А ведь всё просто! Глаза не только зеркало души, это ещё и канал, через который можно забирать чужую энергию. Вот почему, так сложно работать, когда на тебя смотрят. Вот почему, так приятно смотреть на красоту — она дает новый заряд энергии. Говорят, что, чем чаще женщина смотрится в зеркало, тем быстрее она стареет. Система, замкнутая сама на себя, истощается. Любование на себя в зеркало это — инцест, кровосмешение, прямой путь к вырождению. И красота вырождается! Лицо прорезают морщины, кожа становится дряблой, а волосы седеют и выпадают...
Но никто, кроме меня, не знает, что есть ещё и другие глаза. Не человеческие глаза! И они везде. Они повсюду!
Эти существа живут в параллельном мире — мире теней и невоплощённых человеческих душ. Они — бестелесные, и поэтому завидуют нам! Завидуют, что мы свободны в своих желаниях и можем наслаждаться всеми щедротами этого мира. А, что имеют они у себя, там? — только серое промозглое пространство и редкую возможность заглянуть в наш мир, чтобы хоть немного утолить свою жажду. Они смотрят на нас и пожирают нашу энергию — наши чувства, мысли, желания…
Они научились маскироваться, они, как самые совершенные хамелеоны — если не знаешь, что они где-то рядом, то нипочем не заметишь. Только дети ещё не разучились видеть эти глаза. Я тоже видел их ребёнком, но потом это чувство притупилось, прогнулось под тяжестью родительских убеждений, что это только пятно, игра света, случайность...
Мы, люди, любим себя обманывать. Весь наш мир — это самообман, это старый дом, со стенами из заплат, которые мы лепим одну на другую, чтобы не видеть чужое неприветливое небо.
Я хорошо помню день, когда я впервые осознал, что они смотрят на меня. В тот день я как будто проснулся. Это был заурядный весенний день. Я спустился в наше офисное кафе, как обычно, в два часа. В это, послеобеденное, время там малолюдно, и можно спокойно, без толкотни, поесть. Не люблю, когда в очереди мне дышат в затылок, а чужой голодный взгляд цепляется за мою вилку с куском рыбной котлеты. Ненавижу, когда за соседним столиком разговаривают так громко, что кажется будто вместе с чужими словами до моей тарелки долетают и брызги слюны... Поглощение пищи — процесс интимный и, чем меньше людей будут свидетелями моей трапезы, тем лучше.
В тот день я взял греческий салат и суп с ласковым названием «Деликатесный», примостился в углу зала, напротив окна, и приступил к обеду. Ел и думал, что погода отличная и хорошо бы сейчас оказаться не здесь, в душном офисе, а где-нибудь за городом. Подставить лицо ветру и солнцу, посмотреть свысока на задушенный смогом мегаполис, стряхнуть с себя шелуху телефонных звонков и разноцветных бумажек прилепленных к монитору.
Я мечтательно скользил глазами по красно-коричневой стене дома напротив, и удивлялся, как хорошо она гармонирует с яркой синью неба и, как ровно уложены кирпичики... Потом я вернул взгляд в тарелку и замер от неожиданности. Оттуда на меня смотрело лицо.
Нет, конечно, это сложно было назвать лицом в полном смысле слова, но две зелёных горошины являлись его глазами, кусочек мяса был носом, а ломтик морковки ртом. Вы скажете: «Смешно!» Да, в ту секунду я тоже так подумал — лицо показалось мне забавным и только. Я улыбнулся, перевёл взгляд на стол и вздрогнул — абстрактный узор на клеёнке и несколько хлебных крошек сложились в другое лицо. Я посмотрел за окно — два окна, верхушка фонаря и горизонтальный выступ стены слились в третью физиономию!
Я завертел головой и вдруг увидел эти лица повсюду. Они смотрели на меня с потолка, с пола, даже с узора кофты впереди сидящей женщины! И тут я прозрел! Я понял, что это не просто случайность. Я увидел в этих лицах жизнь! Я почувствовал, как в их глаза утекает наша энергия! В моей голове как-будто распахнулась дверь и понимание происходящего обожгло меня.
Я стал видеть! Я уже не мог работать и жить, как прежде. Уверен, что и они заметили моё прозрение, поняли, что я могу быть опасен. Какой-то мудрый человек сказал: предупреждён, значит вооружен. И я стал с ними бороться. Мне не требовалось напрягаться, чтобы обнаружить их глаза. Я видел их сразу, и тут же уничтожал: замазывал краской, переставлял предметы, соскребал шпателем...
Когда в моей квартире не осталось этих монстров я вздохнул намного свободнее. Моя энергия, которая день за днем утекала в их чрево, теперь оставалась во мне. Я почувствовал такой прилив сил, которого не испытывал никогда раньше. Вместе с этим я чувствовал, как их злило мое освобождение! В образе облаков, тополиных ветвей и дождевых капель на стекле они то и дело заглядывали в мою квартиру снаружи, но плотные шторы надёжно прятали меня от хищных зрачков.
В пределах своей квартиры я был защищён. Но, как бороться с ними на улице? В одиночку мне было не справиться, оставалось рассказать всем людям, кто и почему на них смотрит. Смешно! Оказалось, что люди не только слепы, но и глухи. Никто! Никто!!! — даже мои самые близкие друзья не поняли меня — предпочли отмахнуться, отшутиться. Никто не принял моих слов всерьёз. Но я был уверен, что всё же найдутся те, кто меня услышит. Те, кто прозреет и поддержит меня в борьбе с чужим миром.
Но я не успел оповестить мир об угрозе. Как же я сейчас проклинаю себя за это! Я упустил главное. Вместо того, чтобы сразу же рассказать всем, я бросился устранять их глаза рядом с собой. И они воспользовались моей оплошностью. Они стали слишком назойливы, а я слишком нервным, и они отвлекли меня от главного. Я выиграл одно сражение, но проиграл войну!
Я стал уничтожать их повсюду — на стенах домов, в магазинах, на одежде прохожих — а это не могло не броситься в глаза. И вот — я здесь. Можно кричать, биться головой о стену, но здесь тебя никто не услышит и уж тем более не поверит тебе. Да, врач сделает вид, что понимает тебя. Он будет кивать, изобразит сочувствие, а потом вызовет санитаров, и ты получишь в вену очередную дозу успокоительного.
Они думают, что я сумасшедший! Да, я ненормален. Я ненормален потому, что вижу, куда и, как утекает наша энергия. Я допускаю, что Бог намеренно создал такую тонкую границу между мирами, что они могут наблюдать за нами. Возможно когда-то соблюдалось равновесие — они забирали избыток нашей энергии, не причиняя нам вреда. Но теперь все иначе — их стало слишком много, и тот мир поглощает наш. Они высосут всё без остатка! Они не понимают, что сами останутся без пищи!
Но, — вернемся к медбрату. Допустим, что он действительно отправит моё письмо в газету, но ведь нет никакой гарантии, что в редакции его не выбросят в мусорную корзину. Обязательно нужно подстраховаться, и я уже знаю, — как! Конечно, можно прикинуться, что выздоравливаешь. Перестать бредить чужими глазами, стать смирным и покорным. Но сколько пройдёт времени, прежде, чем врач действительно поверит мне и выпишет пропуск наружу? А я не могу ждать! Действовать нужно немедленно!
Мне сложно решиться, но я всё пожертвую собой ради нашего прекрасного мира! Я зайду к ним с тыла. Ха!!! Я просто повешусь здесь, в этой комнате! Я сам стану призраком и буду биться с ними на их территории. Вы скажете, что нет верёвки? Я сделаю её сам! Сегодня ночью я разорву свою простынь на длинные куски и сплету из них верёвку. Переброшу её через оконную решётку и виселица готова! Останется только спрыгнуть с кровати...
Но, прежде чем это совершить, я должен обдумать ещё один очень важный момент: останусь ли я после смерти верен своей идее? Не стану ли я одним из них? Не буду ли я с такой же развоплощённой тоской пожирать вас, живых, своими новыми искусственными глазами?
29 февраля 2004 г.