Зачём-то открылось окно. Ветра не было. Был снег на земле и грязь на снегу. Была ночь.
Люстра подпрыгивала вслед за потолком, не давая свету застояться надолго. С раскладушки казалось, что свет прыгает по фотографиям, делая их поочередно жёлтыми, красными и чёрными. Но фотографии не двигались. Двигался только потолок. И люди над ним.
* * *
- Ну что это такое? Кто музыку выключил?
- Сейчас, пождите, тут глюк какой-то.
Пленка опять начала двигаться, а вслед за ней и все, кто был в комнате: кто-то танцевал, кто-то ритмично ел, а кто-то целовался, но их скрывала полутень за полосой абажюра.
- Слышь, Семён, а эти часы, они правильно идут?
- Ну более или менее.
- А… - этого Семён уже не услышал, потому что говорившему не хотелось заглушать музыку.
- Эта, ну …, эта, а ты, то есть мы, мы ваще уходить будем, ну, сегодня, или, эта …, или где?..
- Сложный вопрос. Надо подумать… А какая разница? И вообще, где суть грань сегодня, если завтра ещё не наступило?.. Короче, наливай.
Налили. Выпили.
- Какая гадость, а Вань?
- Да ладно, классное сухое.
- Лучше б десертное. Оно лучше. Сладкое.
- Да ну тебя, это изврат, - за вторым пить сладкое. И вообще. Наливай.
Снова налили. Снова выпили. Ни Ване, ни Вадику не хотелось куда-то идти и что-то делать: у одного была невыполненная работа, а второй поссорился с девушкой.
- Аль, а Ань..?
- Что?
- А ты меня любишь?
- А что?
- Да так, интересно?
- Просто интересно?
- Ну да.
- Просто ничего не бывает.
- Знаю.
Пауза… Долгая пауза.
- Да?
- Честно?
- Не знаю. Кто его знает.
- Поцелуй меня.
- У-у…
Целует. Она его любит. А он ничего не понимает.
- А это что за музыка?
- А хрен его знает, попса какая-то…
- А ты чё, не знаешь? Вот это вы гоните. Это ж «Ketchup»ы. Модно сейчас.
- А кто эту попсу сюда приволок?
- А хрен его знает, кассет много.
- Да моя это, моя…
- А чё эти двое дрыгаются под неё синхронно?
- А хрен его знает. Типа «Макарены» что-то…
- Да вы чего? Это ж «Ketchup Song». Все знают.
Магнитофон в очередной раз мотал километры ленты с непонятно кем сделанной записью, пол под ногами подпрыгивал в такт модной песне, бутылка с вином пустела и пустела, полутень абажура открывала двоих, которые так ничего и не могли понять.
А малышка Кристина лежала у себя в комнате и смотрела в неподвижный потолок, на котором спокойно спала выключенная люстра.
Дверь приоткрылась; в проёме показалось затенённая светом в спину фигура. Кристина прикрыла глаза, притворилась давно заснувшей, поспешно поправив одеяло.
- Чего не спишь, а? Да ладно, не притворяйся, какая разница.
- А я и не притворяюсь, я правда заснуть хочу.
- Только что-то у тебя не очень получается. – Серёжа присел на край кровати; Кристина придвинула ноги к стене.
- А чего вы не там, не со всеми?
- А чего ты со мной на «вы»? Я что, так плохо выгляжу?
- Ну ты как бы старше меня.
- На целых пять лет. ???????
Кристина улыбнулась, моргнула.
Смахнула слезу.
- А что это такое? А? Почему мы плачем?
- А мы не плачем.
- Ну да, а это утренняя роса, - Сергей провёл пальцем по её щеке. – А знаешь, есть такая песенка, не знаю чья, - я её в электричке слышал, - там про Новый Год пели: «А Федя был хороший, а претворился лошадью, и меня по комнате катал». Или ещё там строчка была: «Потом сказал, что он парашютист…»
- «И из окна он прыгнул вниз».
- Да, она. Весёлая песня, да?
- Да, мне её брат пел.
- А ещё есть: про собачку. Там что-то «а дворник не одобряет, когда собачки землю удобряют».
- Мне и эту Олег пел.
Кристина снова моргнула. Потом ещё раз.
- Плачь, не бойся.
Кристина подняла глаза. По левой щеке прокатилась слезинка.
- А знаешь, у Визбора есть песня «Ты у меня одна». И кино есть, так называется.
- Знаю. Я его смотрела.
- А помнишь, там маленькая девочка есть. Её, кажется, Аня звали. Та, которая в главного дядьку была влюблена.
- А помнишь…
Кристина приложила палец к его губам.
- Помню.
Кристина не видела его глаза, их скрывала тень, зато Сергею хорошо был виден карий свет её глаз.
- У меня есть девушка.
- Ну и что?
- Я старше тебя на пять лет.
- Всего?
- Я не люблю тебя.
- Я тоже.
Она моргнула и весело улыбнулась. Он тоже улыбнулся, но облегчённо. Она просто знала это.
Сергей встал, подошёл к двери, ещё раз обернулся и вышел.
А Кристина снова стала смотреть в потолок и думать о том, как сегодня она разговаривала с Кириллом, соседом с нижнего этажа. Он ещё так странно на неё смотрел.
Она, наверное, тоже…
* * *
Потолок перестал подпрыгивать так сильно и ритмично, а потом и совсем успокоился, дав отдохнуть натруженной люстре. Тени на фотографиях тоже успокоились, и теперь лежали в соответствии с распорядком.
Кирилл всё ещё смотрел в потолок. Он напрочь забыл про книгу, лежавшую на груди и про компьютер, который надо было бы выключить.
Он думал о девчонке, с которой сегодня днём разговаривал на улице, о том, как она пристально разглядывала его глаза, сама, наверное, того не замечая. Он тогда даже улыбнулся про себя…
Потом Кириллу вспомнилось, как он почти так же лежал ночью в лагере, размышляя над вопросом, стоит ли будить сейчас уже полумифического «Макса» и идти с ним гулять по корпусу, или лучше просто поспать.
А потом он вспомнил сон, который снился ему лет в семь, над ним ещё тогда посмеялась девчонка из класса, когда он сказал, что у него весь день было како-то странное чувство после этого сна. Во сне он встретил маленькую девочку, тоже семи лет, а потом они долго не виделись, и снова встретились, когда повзрослели. Она была почему-то певицей на боксёрском ринге, а он – ниндзя. И они, наверное, полюбили друг друга.
«Эта, как же её, Кристина. И сон, почему я его запомнил? И песня визберовская. И поход девяносто пятого. Мой первый.
…
Нет, не она».
Кирилл повернулся к стене и закрыл глаза.
Он будет её искать: и может быть найдёт.