Человек с крыльями

ЧЕЛОВЕК С КРЫЛЬЯМИ

Если бы кто сказал Вите Кошману, что тот станет педофилом, так непременно бы получил в морду. Потому что Кошман был нормальный мужик, вовсе не пидорас, а по причине слабого образования отличия между педофилом и пидорасом не видел. Непременно дал бы в морду, хотя человек был вовсе не драчливый, тем более держался осторожно, глядя как всякие инфаркты с инсультами стали стремительно выбивать его одногодок. Крепкие вроде мужики, а раз и нету. Витя даже пить стал существенно меньше, хотя на заводе это трудно. Витя там был замом директора по производству. И это только с техникумом за плечами. Его даже назначать в Министерстве не хотели, пришлось срочно на заочный поступать. В конце сессии подъедет, сводит кого надо в ресторан, конверт сунет и учёба вся. Зачем она ему, если он и так учёный. Тут Кошман всегда улыбался да так хитро, что неизменно у всех возникали предположения о еврействе. Ещё и фамилия такая.
Хотя какое еврейство, если в селе его родном половина Кошманов и все колхозники, мать на ферме работала, отец трактористом. Вдобавок и глянуть на него, невысокий, коренастый, нос картошкой, улыбчивый, говорит на таком сельском украинском, следы от двух сведённых татуировок на правой руке. Это он в армии поставил, подумать даже тогда не мог, что в начальство занесёт. Жиганствовал во всю, на танцплощадках кавалер был, на загляденье. Танцевал так, что ни у одной дамочки сердечко ёкало. И ухитрился заграбастать себе красавицу, лучшую студентку филфака, дочь состоятельных родителей. Они то были сперва против отдавать дочку за какое-то сельпо, но Кошман их очаровал при первой же встрече. Говором своим кошачьим, обходительностью и здравым взглядом на жизнь. За таким дочь будет как за каменной стеной. На том и порешили.
Кошман и точно был каменной стеной, причём довольно продолжительное время, потихоньку делая карьеру на заводе. Начинал то учеником рабочего, после армии техникум окончил, вернулся технологом, но попросился в цех, понимал, что в лаборатории мало что высидишь, а на успех был настроен. Поработал бригадиром, мастером, начальником участка, заместителем начальника цеха, потом начальником и так добрался до заместителя директора. Со всеми вытекающими привилегиями. Машина с водителем, квартиру трехкомнатную получил, дача отстроил, путевки в лучшие санатории. Крымом брезговал, говорил, что там горы не те, ездил всегда в Сочи. Любил выпить коньяка, но не злоупотреблял имея перед собой множество примеров, когда спивались толковые мужики и превращались в огарков-алкоголиков.
Тут Кошман снова улыбался, он крепкий, он никогда таким не станет, он своё крепко держит. Крепость эта в Кошмане действительно была, но тут такое в стране закрутилось, что пришлось Вите поволноваться. Сперва, выгнали его с завода. Пришёл новый директор, настроенный так, чтобы побыстрее всё своровать и умотать. Кошман же, считай, патриот был предприятия, хоть про свой карман и не забывал. Потому стал препятствовать оборудование вывозить, рабочих поднимал, чтоб боролись за свои рабочие места. Его и выперли, очень даже просто выперли, не посмотрев ни на заслуги, ни на опыт.
Оказался он на улице, бросился искать себе другое место, но в стране тогда тёмное время продолжалось, непонятно что делается, заводы больше стояли, а торговать, во что все ударились Кошман не умел. И стал вроде безработный. Удар для него был сильный, но вовсе не смертельный. Были у него заначки, были кое-какие связи, не пропал бы. Сильнее удар был от жены. Он к тому времени школу почти бросила, работала репетиторством, зарабатывала хорошо. И как-то сразу речь повела, что содержать его не будет, что пусть идёт работу ищет. Он то и сам сидеть дома не собирался, нечего ему дома делать было. Но такие слова очень его задели, из себя прямо вывели. Вот так жена. Вместо того, чтобы поддержать мужа в трудное время, она вот так вот, поддых да наотмашь. Разве ж он не старался, разве он не зарабатывал! Квартира, внутри всё, машина, юга, шмотки, еда блатная, всё ведь доставал! Она же копейки зарабатывала! Какая учительская зарплата? Фигня! Только последние годы стала репетиторством зарабатывать и надо же как заговорила сразу!
Кошман был человек не мстительный, но женины слава запали ему в самое сердце. Значит вот так, значит как прорвавшийся сапог, выставить за дверь и всё. Так как было времени у него много, то стал он задумываться и увидел того, что давно уж было явно. Часто так, что живёт человек и так свыкается, что кажется ему, будто всё по старому, хоть уже старого и следа нет. Вот и жена с дочкой. Любил же их, заботился, всегда цветы дарил, подарки делал, чтоб обрадовать их, прихотям потакал, а вдруг оказались они ему чужие. Совсем чужие. Вроде в одной квартире живут, каждый день видятся, а порознь. У них своя жизнь, у него своя. Интересы разные, знакомые тоже. Заметил, что его даже как стыдятся. Вроде сельского родственника. Конечно, они же городские, они же с образованием, они книги умные читают, любят всякие фильмы смурные смотреть, знакомые у них болтуны про непонятное. Винцо кисленькое тянут и трандят часами. Нет, чтоб накатить да посмеяться, потанцевать, сидят как на похоронах. А попробуй он пошути, так цыкают, как сумасшедшего.
Стерви. Вот так вот, значит плохой Кошман стал. Деревенщина необразованная. По молодости ещё был у него в козырях задорный нрав, танцы да весёлость, но теперь не ценилось это и жена стала его избегать, купила себе кровать и отдельно стала спать. Теперь он чтоб трахнуться, так как в гости должен был ходить и по предварительному уведомлению. Не любовь, а церемония сплошная. Кошман был мужик простой и таких сложностей не любил. И как рассмотрел всю эту чуждость свою, так сильно переживал. Даже сердечко болеть начало. Тут он взял себя в руки, пить почти перестал, за едой следил, старался не нервничать и искал работу.
Выпало так, что и на стройку пошёл. Простым каменщиком. Ещё когда дачу строил, научился кирпич класть. Хоть и понимал, что не по нему работа, но чтоб у жены денег просить, так не за что. В семье как узнали о его карьерном движении, так зашипели прямо.
-Ты хоть бы о дочери подумал! Дочь каменщика!
-А что лучше дочь безработного?
-Лучше сирота!
Тут Витя вспылил и замахнулся даже. В жизни никогда на жену руку не подымал, а тут неудачи всё и самому каменщиком вкалывать не нравилось, сорвался и чуть не ударил. Она всё почувствовала, испугалась и возненавидела. Перестала с ним спать, не смотрела даже в его сторону, не замечала. Сука. Кошман же ей даже не изменял, не считая всяких курортных случайностей, ну так ведь там и она явно не без греха. Сколько старался и такая благодарность. Ладно, ладно. Мстить Витя вовсе не собирался, просто уйти куда-нибудь, найти хорошую бабу, чтоб нос не задирала и обеспечить себе спокойную старость.
Тогда это были больше мечты, но понемногу стали они воплощаться. Сперва стал он карьерно расти на стройке. За несколько лет выбился снова в замдиректора фирмы, зарабатывать стал хорошо, купил новую машину, со злорадством глядя, как теплеют к нему родные. Только не верил он им совсем, сколько бы не улыбались да кланялись. Он ведь дочь в аспирантуру устроил по старым связям и жену отмазал от уголовного дела за взятки при поступлении. Годили ему теперь, полезный человек, Кошман вроде и ничего, вроде и оттаял, но сам то всё помнил и решил обязательно уходить. Построить дом на окраине, даже место себе присмотрел.
Потом его обратно на завод позвали. Тот уже было совсем разграбили, но пришёл инвестор, стали собирать кадры и его позвали. Он, было, засомневался, потому что слышал, что при инвесторе этом ничего не украдёшь. Но предложили ему такой оклад, что и согласился. Вернулся на завод, работы непочатый край, до того дошло, что в кабинете диван поставил и там ночевал. И хорошо, потому что домой не хотел идти. Плохо ему там было, не выносил этих баб, их приторной ласки и заботливости. А стоит заболеть ему, слечь с сердцем, так уж непременно каждой вынесенной уткой в морду тыкать будут. Видит он их насквозь.
Как не уставал на работе, но про них не забывал и решил поскорее выбираться. Дом строить это дело долгое, тем более облюбованное место заняли уже. И придумал Кошман дачу свою обустроить. Была она в два этажа, место хорошее, озеро рядом. Утеплить, газ провести да канализацию, рядом ещё несколько соседей обустраивались, в складчину дешевле. Если всё сделать, так как в дворце жизнь будет.
В каждую свободную минуту думал Витя, что он там обустроит на своей даче, но времени хватало только на думанье, делать в отпуск решил. Сутками жил на заводе, сроки поджимали, ещё и производство не налажено, а уже срок отправки первой партии продукции известен. С ног сбился, похудел, глаза красные, пахал, как и при коммунистах не пахал. Всё выполнил, премию хорошую получил, зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, даже спросили не хочет ли в Россию ехать, там у инвестора тоже несколько заводов было. Но тут угораздило его под пулю попасть.
Смешное дело. Он зашёл в туалет на третьем этаже заводоуправления, оправился по большому, выходит в коридор, а тут бегут трое с пистолетами, портфель тащут. Кошман даже подумать не успел, что портфель главного бухгалтера и что день зарплаты, остолбенел, а эти ненормальные по нему выстрелили. Он же и не мешал, мысли даже такой не было, он даже не понял, что к чему. Быстро всё: выстрел, тряхнуло его, осел по стенке и лежит.
Отвезли его в больницу, насилу откачали. Авторитет его совсем поднялся, подумали, что пытался грабителей остановить, обеспечили всеми лекарствами, врачей из Киева привозили. После операции продержали его недели три в больнице, потом ещё месяц на восстановление дома. Обещали путёвку в Карпаты на источники, чтоб полностью здоровье восстановить. Так снова оказался Кошман в ненавистном ему доме. Но терпел, злости своей не показывал, ему для выздоровления спокойствие требовалось. А как выздоровеет, так уйдёт и вся недолга.
Лежал теперь днями на кровати, иногда газеты почитывал да телевизор смотрел, скукота, делать нечего. Раз изнывал так на кровати, как услышал музыку похоронную. В окно выглянул, хоронят кого-то, но с девятого этажа толком не разобрать. Кошман почти всех в доме знал, дом то заводской был, пришлых мало. Спустился вниз, оказалось Пеху хоронили. Даже плюнул с расстройства. Думал, что умер человек, а тут шелуха, алкоголик. Уже лет двадцать, как выпивал, чем и терзал семью. Жена его стала на старуху похожа, дети одеты чуть не в лохмотья, а Пехе все равно. Чуть заработает копейку, сразу самогону выпьет и улыбается. Это такая у него манера была. Одни в пьяном виде драчливые становятся, другие засыпают, третьи болтать любят, а Пеха улыбался. И не просто так, а по улицам ходил и улыбался. Сейчас времена трудные, не до улыбок, а тут идет чмо полутораметровое и улыбается. Людям и обидно, люди драться лезут, норовят морду искровянить, чтоб не улыбался, как дурак. Ладно, если люди нормальные, тыкнут под глаз и дальше пойдут. Пеха в пыль упадет, полежит немножко, встает и снова улыбается. Так ходил, пока не зашибали его окончательно. Тогда звали жену его, тащила она супруга домой. Сперва с плачем, а потом только вздыхала.
Мучение был Пеха, а не человек. Двое детей наплодил, сына и дочь. Парень вроде толковый был, не пьющий, работы не боялся, но от бедности на воровство пошел. Меди с работы украл вязанку и загремел в тюрьму. Мало того, что самим жрать нечего, так еще и посылки в тюрьму пришлось слать, без этого умер бы с голода парень. Так что бедность невообразимая. Пеху давно выгнали с завода за пьянство, жена на фабрике работала, там уже с полгода денег не давали, чем жили люди одному Богу известно. Отчасти огород спасал, отчасти соседи сердобольные помогали. Кошман тоже бывало перебрасывал Пеховой семье то муки, то сахара, то рублем на хлеб помогал. Жалко ведь, особенно детишек.
 Теперь вот умер Пеха, напился. Говорили, что малолетки с арматурой убили, так измолотили, что даже гроб закрытый был. Не гроб, а ящик из бэушных досок, в заводской столярке склепали. Завод же и поминки оплатил скромные, в столовой, все-таки больше двадцати лет Пеха там отработал. Хоть и никудышный с него работник был. Кошман постоял немного, с соседями поговорил по мелочам. Уже уходил, когда вышла Пехина жена с дочерью. И тут Кошмана аж передёрнуло, как обе горько плакали. Вроде дорогого человека потеряли, вроде не он им жизнь испортил своей водкой. Чудно, пропащий человек, а так по нему убиваются. И видно, что всерьез, не притворно. И подумал Кошман, что умри он, так никто по нём так не заплачет. Дочь, та слезу пустит, потому что чтит себя натурой утончённой, хотя обыкновенная эгоистка. Будут стоять вдвоём на гробом, ухоженные, одетые во что-то элегантное, не то что Пехины в обносках. Но плакать не будут. Холодные они, будто лёд. Всё как по порядку сделают, похоронят с оркестром, помины устроят, памятник поставят, а вот не заплачут. И на могилку приходить не будут. Сунут денег кладбищенскому сторожу, чтоб убирал, а ходить не будут.
Вот бы застрелили его тогда и так бы было. Обидно сделалось Кошману, до слез обидно. Уже ему за пятьдесят, всю жизнь крутился как белка в колесе, старался, а ничего и не выбегал. Такое после пятидесяти ощущать обидно. Вдвойне обидно, что жил ведь правильно, работал, не пьянствовал, а в итоге пшик. У задрипанного алкоголика Пехи и то лучше. Осерчал и поковылял к лифту. Дома напился, но облегчения не получил. Всю ночь ворочался с бока на бок, не мог заснуть и спастись от мысли, что на его похоронах капнут для приличия слезками, а может и того не будет. По причине малообразованности даже не догадался, что это у него кризис среднего возраста начался. Нервничал да и всё. Хорошо хоть баб дома нету, отправил их в Европу по путёвке, чтоб глаза не мозолили. Последняя поездка за его деньги.
Утром глянул на свою опухшую морду, ужаснулся и пошел в аптеку за снотворным. По дороге зашел в магазин купить хлеба и застал печальнейшую сцену. Стояла у прилавка Пехина дочь, на глазах слезы, на ладони монетки, ворошит их пальцами. А над ней виснет здоровенная баба продавщица и орет со всей дури. Оказалось, что хлеб на чуть подорожал, этого чуть девочке и не хватало. Зато успела отломать немного, видать голодная, вот и получала теперь. Витя, конечно, пятак добавил, сиротку подбодрил и прикупил пива. К дому вместе шли, расспрашивал как похороны прошли. Оказалось, что с проблемами. Набрело отцовских друзей, буянить стали, пришлось даже милицию вызывать. Чертовы пьяницы, ни стыда, ни совести. Кошман пытался несколько рублей всучить, но не взяла. Гордая, не обломала еще жизнь, как мать, та брала и благодарила.
Зашли в лифт, кнопки нажали, чуть проехали и стали. Выключили в доме электричество. Теперь неизвестно когда включат. Матернулся, подложил на пол пакет, сел.
-Ты тоже садись, в ногах правды нет.
Она молчала. Кошман был в настроении дурном, уговаривать не стал, думал про дачу, поскорее бы туда съезжать, потому что от всех этих мыслей совсем невыносимо ему дома быть и рожи своих видеть. Стервы, суки, пошли вы на фиг, не пропаду, найду себе бабу и заживу. Кошман довольно закряхтел, представив какую-то веселую пышечку. И вдруг услышал, что она дрожит, цокотя зубами. Было вовсе не холодно. Он хотел спросить, мог бы и пиджак дать, когда почувствовал запах. И вдруг волна по всему телу.  Этакая горячая волна. Толком и сообразить не успел, когда уже стал пнуться из матни член. Это было удивительно, потому что он всегда был к постельным делам спокойный. Стал ругать себя, что дурачина, этак надуматься. Хорошо хоть темнота, не видит она его вздувшейся матни. Вспоминал её на похоронах. В скромненьком платьице, а ножки красивые. Тогда он ничего такого не заметил, а сейчас вспомнил и ножки и как груди торчали и личико свежее. Это сколько же ей. Пятнадцать что ли, этакий пряничек.
Привстал даже и тут же сел, ругая себя на чем свет стоит. Материл себя, к разуму призывал, а сам в темноту вглядывался. Там она сидит, пахнет то как и в том же платьице, а под платьицем трусики, наверно и лифчика нет. зачем там лифчик. Руку бы туда. И мять. Какая же она должно быть на ощупь приятная, как свежий хлебушка. Тёплая да сытная.
-Тебя как-то зовут?
Голос хриплый, пот со лба течет, хоть и не жарко.
-Таня.
У неё голос дрожал, видать почувствовала, поняла все. Может она на вид девочка, а так все уже знает. У алкоголиков дети быстро взрослеют, может уже подкладывал под собутыльников. Наверняка опытная сучечка, притворяется, дрожь в голосе создает, а на самом деле небось и ноги расставила, только и ждет.
-Хорошее имя. Таня. А ласково как? Танюшка?
Молчала и даже не слышно, как дрожала. Ах ты ж шлюшка, ещё притворяется. Небось уже не под одним побывала, а дрожит прямо как девочка. Затихла, притаилась, дрожит где-то в темноте сытненьким кусочком. Сюда бы её, сюда. Света долго не будет, последнее время выключают серьёзно.
-Чего молчишь?
Хриплый голос, волнуешься брат, волнуешься. Встал. Тишина. Если бы целочка, так хоть бы заплакала со страха, а то молчит, значит, не боится, притворяется.  Шагнул к ней, хорошо что лифт транспортный, будет где лечь. Услышал, как стукнулась она спиной о стенку. Прильнула. Представил какая у неё спина, костистая, жиром ещё не заросла. Почувствовал её дыхание на груди. Было нырнула под руку, но Кошман схватил, с стенке притиснул и стал мять. Нашёл губами её рот, ишь губки какие тоненькие, ну не дрожи. Не дрожи. Дай дядя проверит, что у тебя там. Трусики, снимай трусики, зачем нам трусики, не нужны нам трусики, лифчика нет, так и знал, что нет, а какие сисеньки, какая же ты горячая, рёбрышки, рёбрышки, ложись, не бойся, дядя аккуратно, дядя тебе хорошо сделает, ножки раздвинь, ох и ножки, тоненькие, тоненькие, а что у нас тут, ух как жаром пышет, ух как сочиться, готова прямо, принимай госте, тише, тише, вот так, вот так, хорошо, ах ты моя худушечка, ах ты моя миленькая, волосика мои мягкие будто пух, как же ты стонешь, как охаешь, есть тебя не наесться, какая ты.
Очнулся, когда лежали на полу, он сопел, вертел головой, стряхивая пот, она молчала, лежала рядом, будто неживая. Всё тискал её грудь, не мог натрогаться. Только когда в себя пришел, руку отдернул. Дошло наконец, что наделал. Опешил даже. Вот уж не ожидал от себя такой глупости. Девка то малолетка, за неё и срок вполне схлопотать можно. Конечно, не посадят, но это же сколько денег придется следователям перетаскать, чтоб спустили дело на тормозах. От мысли о больших тратах очень расстроился. Деньги всегда очень уважал и отдавать их просто так было обидно.
А ведь не за что отдавать, подумаешь радость, повалялись на заплеванном полу. Она то под низом была, так что не вымазался, но не в том дело. Бесило, что из-за какой то соплячки придется с кучей деньги расставаться. Дурак старый, ради каких-то слюнявств в несколько минут, полгода работы угробил. Злился на себя, встал, отряхивался, по голове пару раз себя огрел для профилактики. Седина в бороду, бес в ребро! Заохотился старый кобель! На малолетку!
-Вставай, чего разлеглась!
Встала, шарудела чуть. Видно платье поправляла. Кошман так разозлился, что с удовольствием в морду бы ей дал, но понимал, что за побои дополнительно платить придется. Поэтому сдерживался, только ругал про себя её за ****овитость. Хоть бы сопротивлялась, кричала там, отбивалась, а то, как неживая. Шлюха чертова, взяла в оборот. На живца поймала. И кто бы мог подумать, на вид то такая скромница, дите прямо. А когда трусы с неё стягивал, то и не подумала препятствовать. ***** малолетняя. Тоскливо стало Вите, очень тоскливо. Бегай теперь в прокуратуры, тряси мошной. Там же ещё просто так не возьмут, изгаляться будут, подшучивать. А ему придется терпеть, просить покорно, чтоб взяли деньги. Его деньги! Которые потом и кровью зарабатывал! Сволочь. Скорей бы уж свет включали, надоело стоять здесь.
-Чтоб никому не рассказывала. Поняла!
-Да.
Тихо сказали, чуть ли не с плачем. Ишь ****ь, как притворяется. Пусть, все равно не верил ей. И сказал больше для вида, понимал, что просто так ему не отвязаться.
-Сколько тебе хоть лет?
-Пятнадцать.
-А день рождение когда?
-В октябре.
Еще раз злостью окатило. Это ж надо, через каких-то три месяца ****ь её можно безвозбранно, а он полез вперёд батька в пекло. Дурачина, кобель задрипанный. Так в саморугательстве время и прошло.  Свет включился, лифт дернулся и поехал. Поглядел на неё, вид не очень.
-Слюни с морды утри. И слезы вытри.
Двери открылись, Кошман вышел. Успокаивался, что хоть не девственница, ведь крови не было. Значит уже ****ась. Это хорошо, пусть потом докажут, что он злодействовал. Лишь бы времени достаточно прошло, чтоб экспертиза не подействовала. А там уж не схватят его. Но могут и схватить. Как подумал, что может вся его карьера медным тазом накрыться, так аж зашипел. Это ж с завода погонят после такого скандала. Инвестор репутацию блюдёт, извращенца не потерпит. Аж зашипел от обиды.
Голову обхватил, сварганил крепчайшего чая и стал думать. Ведь не спроста в люди выбился, притом, что зады не лизал. Значит с мозгами человек, если из села приехал и до замдиректора дошёл. Тут еще быстро надо было думать, чтобы не опоздать. Через полчасика встал Кошман, заглянул в зеркало, хитро улыбнулся, подмигнул и пошел к Пехиной семье. Быстро два этажа одолел, позвонил. Дверь она открыла.
-Мать дома?
Молчит.
-Ты что, немая? Или придурковатая? Ну, чего молчишь!
Басом разговаривало, грозно, как умел, когда подчинённых нужно было в чувство привести.
-На работе она.
-Какой еще работе, её же сократили!
-На базаре устроилась. Три гривны в день и если где обсчитает, то её. Но она обсчитывать не умеет.
-Плевать мне, умеет или не умеет!
Зашел в квартиру. Беднота конечно, обои с неизвестных времен висят, полы давно не крашены, правда потолок беленный. Но квартира Кошмана интересовала мало, девку рассматривал. И находил, что приятная девка. Оно конечно молодость, в пятнадцать лет большинство красивые, а потом по-разному, но потом его интересовало мало. Главное как сейчас. Снова почувствовал шевеление в мотне.
-Скоро придет?
-Часам к шести.
-Когда придет, скажи чтобы ко мне зашла. Знаешь где я живу?
-Знаю.
-Чтоб обязательно пришла!
Вернулся домой и завалился на диван думать. Как быть в такой неприятности. С малолеткой спутался. Идиот. Задумался, тёр лоб своими толстыми пальцами, чесал затылок и потихоньку стал улыбаться. Придумал. Выпутается, так сказать с блеском. Это ж проще простого. Нашкодил, следы надо убрать. И вся недолга. Заснул в удивительно хорошем расположении духа. Это у него от отца было. Никогда долго не угнетался, день, максимум два, а потом снова в хорошее расположение духа попадал. Крепкая крестьянская психика, каковой всегда гордился. Не размазня какая. Разбудил звонок. Пока шел к двери, подумалось, а вдруг там милиция. Но ведь знал людей, знал что придет одна Пехина вдова, заплаканная и испуганная. Поздоровались.
-Заходи, разговор есть.
Прошла рядом, дурно пахла. Худая, сутуловатая, заезженная жизнью баба. Простояла весь день на жаре, а помыться негде, воды то горячей нет. У Кошмана была хорошая стиральная машина немецкого производства, в ней нагреватель был. Приспособил нагреватель воду для купания греть, хитер и умел был.
-Садись, в ногах правды нет.
Усмехнулся, как примостилась на краешке стула. Будто собака битая, только в глаза смотреть боится.
-И не плачь, не на похоронах ведь!  Значит такое дело. Случилось тут всякое. Понимаешь, о чём речь?
-Ага.
-Ну раз так, то значит так. Продай мне свою дочь.
-Зачем?
-А вроде не понимаешь?
-Зачем?
-Затем, что съем я её.
Она заплакала. И плакала копеечно, тихо тряслась себя на краешке стула.
-Не надо тут истерик закатывать, я цену хорошую дам. И что её так ждёт. А тут съест приличный человек. И цену хорошую дам. Да не плачь ты! Вытри слёзы и говори, некогда мне с тобой болтать. Согласна?
-Что её есть, там же одни кости?
-Это уж моё дело. Я может кости люблю, чтоб пообсасывать их да погрызть. И не только кости, я её пощупал, есть и мяско. Сколько хочешь?
-Не надо.
-Не твоего ума дела, надо или не надо! Совсем без ума? У тебя сын в тюрьме, он же от голода сдохнет! А так будешь ему посылки слать и выживет. Говори цену, не морочь голову!
-Так ведь маленькая ещё!
-А что мне тебя, козу дранную есть! Да тебя неделю варить придётся, чтоб съесть! Я такого не люблю, мне свежак подавай. Подкормлю её и съем. Сколько хочешь?
Сошлись на тысяче долларов. Три сотни сразу, остальное по сотне в месяц.
-Хорошая цена, просто радуйся! Я ж даже в больницу не водил, вдруг у неё туберкулёз или трипак? А? Даже жалею сейчас, что переплатил!
-Только не говорите никому. Стыдно.
-Что я дурак, по-твоему? Чики-пики, съем и следа не останется. Скажешь, что в Москву уехала. Там много народа пропадает. Всё, уходи, дома реветь будешь. И скажи Таньке, чтоб пришла, пожрать приготовила. Посмотрим, чему ты её научила. Ну иди, иди.
Насилу вытолкал и пошел на балкон курить. Рассудил правильно, что коль бес в ребро его ударил, то сопротивляться, только нервы тратить. Раз уж захотелось зелени, так надо потреблять, благо возможность есть. Что до денег, так по делу готов был и раскошелиться. Девка то и вправду симпатичная. Волосики светлые, личико приятное, кожа бархатная. Пока подкармливать будет, наебется с ней вволю, а уж потом съест. Говорят, молодухи для здоровья полезные.
Пришла, глаза потупила и даже дрожит вроде.
-Ты из себя то девочку не разыгрывай. Иди на кухню, приготовь ужин. Супа варить не надо, долго это, а картошечки сжарь, омлетик и чай подогрей.
Ушла, Кошман лег на диван и включил телевизор. Подумал, что чем не райская жизнь. Сейчас поест, снова девку помнет и баиньки. Хорошо.
-Иди сюда, дай хоть погляжу, что купил. Хоть не кота в мешке, а то только что пощупал, а глядеть толком и не глядел. Ты хоть не бракованная? Руки-ноги в положенном количестве?
Он повалил её к себе и рассматривал покупку. Девка была ничего, только худая.
-Ничего, я уж тебя откормлю, будешь жирненькая, как шарик.
Стал ей мять груди.
-Чтоб росли, а то вроде как и нет совсем. А теперь садись на ***, скакать то умеешь? Вот умница, пляши теперь.
Кошман теперь был вроде как в раю. А когда хорошо, время летит быстро, поэтому и опомниться не успел, когда уже жену надо было ехать на вокзал встречать. Приехали загорелые, все деньги прохвыськали, ещё и жаловались, что мало. Как то вам без меня будет, дуры. Не мог дождаться, когда скажет, что уходит, морды их представлял и улыбался в предвкушении. Пока же вынужден был молчать, вызывали они у него отвращение. Поэтому и пропадал больше на даче, вплотную занявшись её переустройством. Самое интересное, что и Пехиного семейства дача рядом была, точнее не дача, а халупа из полугнилых досок и толи. Земля у них на участке была тощая,  много лет не удобряли, поэтому сколько ни трудились, а получали в лучшем случае картошку со сливу величиной. Но всё равно садили, покупать то не за что.
Как стемнеет, Танька кралась к домику Кошмана и возвращалась только поутру. Вынуждена была и в жару платье с воротом носить, потому что Кошман во вкус вошел и такие засосы в порывах ставил, что аж страшно. А ещё стал надрезать ей вены и кровью губы мазать.
-Не хочу ждать, пока ты поспеешь, хочу сейчас тебя есть! Кровь твоя сладкая, кровь твоя горячая, люблю я тебя!
Был он чудовищен, крупный мужик за пятьдесят, с губами измазанными кровью и блестящими глазами. Аппетит в нем проснулся невиданный. Мог в один присест яичницу из десяти яиц с салом выесть и никакой изжоги. Ел жадно, бросал в рот огромные куски и отчаянно жевал. Сам заметно помолодел. Правду говорят, что молодая жена - десять лет долой. У него и все тридцать. Просто как огурчик стал. О болях в сердце забыл, спал будто младенец, аппетит зверский, вес постоянный, утром и вечером бегал к озерцу за дачами купаться и чувствовал в себе сил вагон и еще тележку, хоть горы вороти. Даже купил у цыган пудовую гирю и ею забавлялся вертя, как игрушку.
Соседи удивлялись такому неожиданному омоложению, шутили даже про молодильные пули. Кошман же объяснял всё голодом на яйца. Так и полюбил, что ежедневно ел по десятку во всех видах. Про холестерин ничуть не беспокоился, потому что у него баба молодая, любое сердце излечит и все сосудики прочистит. Спешил к зиме всё на даче успеть, чтоб уж переселятся. Она к тому времени совершеннолетняя станет, так сказать можно. Оно то итак не терялся. В киоске купил книжицу, где описаны были с фотографиями разные позы. Даже и не подозревал, как оно затейливо можно. Многое опробовали и небезуспешно. Она отошла, уже не бревном лежала, участвовала, а минеты так делала, что Витя только охал и прозревал. Жена то ему сосала только по молодости да и то в исключительных случаях. Потому что не любила, брезговала. А эта, вон как старается. Любит она его. Может вот человек любить. Это от человека зависит. Один может любить, а другой никогда. Вот дочь его, вроде и не плохая девка, а полюбить никогда не сможет. Гордыня, многоумие. Чепуха! А Танька молодец.
Она то была с малолетства к выживанию привычная и быстро к Кошману приучилась, узнав его слабости. Раз он схватил её и стал мять.
-Всё, Танька. Надоело кровь лакать, что я комар, что ли. Мяска хочу, твоего мяска. Еще недельку потерплю, а потом зарежу. Так что наживайся.
А сам мажет губы кровью и хохочет. Кровь то забористая вещь, кровь сильнее водки. А Танька и не боится совсем хозяина своего.
-Не режь меня.
-Зарежу, мяска хочу!
-Не режь. Я тебе деточек нарожаю!
-На хрен мне деточки? Толку от них, от деточек, тварей неблагодарных! Мяско жрать хочу!
-А ты их жрать их и будешь. Я тебе много деточек нарожаю, молочных деточек, вкусненьких деточек, деточек-конфеточек!
-Тебя хочу есть!
-Меня и будешь есть, они же из меня выйдут, деточки то все! Это ж я и буду!
-Точно! Умная ты, Танька! Ой, умная! А кровишка твоя сладенькая, сладенькая! Дай ещё глоточек!
-Много ты меня пьёшь, как бы не померла я от истощения.
-А ты ешь больше и молочко пей, молочко. А когда родишь, я тебя доить буду и молочко пить буду, с кровью молочко, вкусное кровь-молочко и детки-конфетки щёлкать!
Уже ближе к октябрю маляры покрасили всё на даче, заканчивался ремонт. Воняло сильно, поэтому поехал домой. Он последнее время там редко появлялся, но чтоб звали его, так и нет. Всё же опять устроено, зачем он нужен, даже хорошо - не мешает. Ну, ничего, родные, потерпите, вот уйду, совсем вам вольготно будет. Стоял в ванной и зубы чистил. Жена книгу читала в постели, дочь телевизор смотрела, как там голозадые скачут. Кошман плюнул в раковину и передернул плечами. Что-то спина чесалась, наверное от пота. Надо бы воды подогреть и помыться, но прошлой ночью почти не спали, потом день бегал, устал до смерти, спать хотелось. Поэтому решил не мыться. Выключил свет, пошел в спальню. Снял штаны, сел на край кровати и стал майку стягивать. И вдруг крик.
От неожиданности рванул на пол. Учёный же. А под кроватью топор держал на всякий случай, думал что уже настал. Грабят. Иначе с чего бы это жене орать так истошно. Топор схватил и вскочил. В спальне никого, а жена на него смотрит, глаза вылупив и орет дурным гласом. Дочка вбежала, увидела его с топором и тоже в крик. Так секунд двадцать орали, пока он не гаркнул на них. Затихли.
-Что, совсем одурели?
Жена только мычит и глаза пучит.
-Папа, ты зачем топор взял?
-Думал, грабят нас. Так же заорала, что чуть сердце не стало! Чего ты орала то?
Жена рукой тыкала, пузыри пускала, но ничего не говорила. Издевается что ли.
-Мама, успокойся, что такое?
В дверь позвонили. Соседи встревожились от криков, прибежали узнавать в чем дело. Дом у них дружный был, беспокоились. Дочка соврала, что мама мышь увидела и спровадила их. Горазда же врать, вся в мать.
-Ну, чего ты орала, как ненормальная?
-Спина.
-Радикулит?
-У тебя спина.
-Понятное дело, что не двери, человек все-таки, положена спина.
-Наросты.
-Что?
-Наросты.
-Лопатки, что ли?
-***!
Кошман ушам своим не верил. Жена ведь была женщина образованная, не то то мата, ругани от неё не слышал.
-Совсем, что ли, с ума сошла?
Дочка от матери отошла и подозрительно покосилась. Та заерзалась и стала просить спиной повернуться. Повернулся, но тут же волчком крутнулся назад. Орали теперь вдвоем. Глаза выпученные, лица кривленные, будто покойника увидели. Кошману такое отношение не понравилось, потому что жив был, даже чрезмерно. Прищурил глаза, заподозрил, что намереваются эти змеи подколодные его с ума свести. Не получиться, он воробей стрелянный, на мякине не проведешь.
-Цыц!
Они и так уже замолкли.
-Папа, что у тебя на спине?
-Ничего, я ж голый.
-Там торчат.
-Вы мне голову не дурите!
Дочка выбежала. Вернулась с большим зеркалом, перед которым вертеться любила.
-Сам посмотри!
Глянул и затих. Холодно и страшно, пот выступил, сердце чуть не останавливается. Задрал руку и кончиками пальцев дотянулся. Трудно и объяснить. Хотя жена точно сказала - на член по виду похоже. А на ощупь, как огурец. Пупырышки, размер, только теплый и твердый. Да ещё два штука.
-Это что такое?
Стояли, дуры у дверей, готовились если что деру давать. Сволочи. Прижался спиной к стене, потерся. Есть. Не врут глаза с пальцами, есть наросты на спине.
-Что это такое?
-Хер его знает.
-Ты что, к врачу не ходил?
-Я только сейчас заметил!
-Сейчас?
-Сейчас. Не болело ничего, только чесалось. Думал прыщ.
-Хороший прыщ.
-Папа, с утра сразу же иди в больницу.
-Может "Скорую" вызвать?
-Не надо, а то узнают еще, что у него выросло.
Ошарашенный пошел в ванную. Бабы отшатнулись, как от прокаженного. Заперся, снял брюки, обсмотрел ноги и ягодицы, не выросло и там ли чего. Бог миловал. Но на спине! Постепенно смог дотягиваться так, чтобы браться рукой. Матерился нещадно. Это же надо, на спине члены выросли! Постучали.
-Что?
-Папа, вы только глупостей не наделайте.
-Не наделаю.
Бояться, что вены перережет, где ж им деньги потом на роскошную жизнь брать. И неприлично, что папаша самоубийца. Только из-за этого и волновались. Твари. Вот уйдет, потом ещё посмеётся, как они кудахтать будут. Ненавидел. И умирать не собирался. Хмыкнул. Только узнал, что такое рай, только во вкус вошел, а уже умирать. Нетушки.  Собрался уже спать идти, когда подумал, что вдруг рак. Вдруг на спине не безобидные ***, а опухоли. И ведь это куда верней! Сел на ванну. Раньше про смерть не думал, сейчас вовсе не хотел. Как же смерть, если счастье. Бабу молодую урвал, натешиться не успел и вот на тебе. Тошно стало, пошел лечиться водкой. С какого-то праздника осталось полбутылки, потребил. Заметил, что жена легла спать в комнате дочери, боится наверно, как бы не заразиться. Дура.
Ударило в голову, повело, но облегчения никакого. Хотелось к ней бежать, вдруг умирать скоро. Пошёл на кухню, отыскал в столе тесак, которым мясо рубал. Вот бы им чикнуть и долой проблемы. Водки мало было для храбрости, мелочи докучливые полезли, что и бородавку если повредить, так беда будет, а тут побольше, чем бородавки. Вдобавок не дотянется, чтобы нормально отрубать. Жрать захотелось, достал из холодильника десяток яиц, сковороду на огонь поставил. Разозлился. Непонятно на кого и пенять. Кто виноватый, что такое ему злоключение? Что только счастье, а уже умирать. Поглядел на яйцо и вдруг запихнул его в рот, быстрехонько разжевал и глотнул. Сам от себя такой прыти не ожидал. Вроде и ненормально яйца со скорлупой глотать, но так его наросты на спине ушибли, что особо и не задумывался. Весь десяток съел и вроде полегчало.
Икнул, зубы почистил и решил, что не все так плохо. Не баба он, чтоб паниковать зря. Завтра пойдет к врачу, узнает, что и как. Совсем не обязательно умирать, медицина теперь сильная, были бы деньги, лекарство найдется. Полез в кладовку, долго рылся там, пока нашел две иконки, от матери доставшиеся. Пыль вытер, долго вертел их в руках, но молитв не знал. Попросил Бога, чтоб ничего страшного, обещал свечку поставить, иконки в тумбочку положил и спать. Заснул быстро.
Утром поехал на завод. Нашел там начальника медчасти, старого знакомого. Показал и по лицу все понял. Ведь не мальчику-практиканту показывал, а опытному человеку, во множестве всяких болячек повидавшего. А сидел молча, дрожащими руками теребил очки, вздыхал.
-Что за беда? Говори правду и не тяни!
-Не знаю, что и сказать.
-Правду!
-Какая правда, если я никогда такого не видел!
-Ты же врач!
-Врач! И двадцать лет уже врач, а ничего такого не видел!
-Ну, может, хоть читал про такое!
-Не было. Хер поймешь, что такое, неизвестный науке случай!
-Хоть не опухоль?
-Не знаю. Вообще то непохоже, но точно не скажу. Ладно бы поменьше, но такого размера, да на лопатках, чудеса какие-то.
-Что мне делать?
-В Харьков езжай или еще лучше в Киев, там профессора, может они чего-нибудь и придумают.
-Мне не придумывать надо, а лечить!
-Что лечить?
-Это вот!
-А что это такое?
-Кто тут врач?
Начмед достал из ящика коньяк, две рюмки, разлил.
-Давай.
-Не хочу.
-Уже и пить не хочется?
-Причем тут не хочется! Хочется, но я еще по врачам пойду.
-Зачем?
-Пусть скажут, что это такое.
-Не скажут.
-Откуда ты знаешь?
-Оттуда, что нет такого ни в учебниках, ни в журналах. Я хоть сижу тут пнем, сопьюсь скоро, но квалификацию не теряю, литературу выписываю, даже вот Интернет подключил. Так что знаю.
-А в Харьков зачем советуешь ехать.
-Чтоб успокоить тебя.
-Что и там не знают?
-Не знают.
-Не может такого быть!
-Может. Не должны на спине *** расти, и хоть ты тресни. Как и рога на голове у человека расти не должны. Поэтому ни в каких книгах не описано и никто не знает, как с ними быть.
-Так это настоящие ***?
-Нет, это я к слову. Какие там ***, если на спине. Просто наросты.
-Что же делать?
-А что делать, ждать.
-Чего ждать?
-Чего будет.
-Вдруг умру.
-Все умрут.
-Не хочу умирать!
-Свихнулся что ли?
-Сейчас не хочу.
-Сейчас может и не умрешь.
-А может и умру?
-Не спрашивай, не знаю я.
-Ох тяжело.
-Понимаю.
-Ни хера ты не понимаешь!
Бутылку выпили и Кошман ушел. Голова кружилась, ноги подгибались, во рту пересыхало, а пот ручьем. Поехал на дачу, хотел сам побыть. Только не удалось, потому что куда не глянет на даче, всюду она, всюду её, половым акробатом стал. И обидно сразу. Поехал на реку. Достал из багажника удочку, забросил для порядка, даже наживки не цеплял и сел на бережку думать. По всему выходило, что только ждать оставалось. Может как выросло, так и пропадет. Хоть чудес на свете не бывает, но ведь выросли чудеса! Почему бы и не исчезнуть чудесно. К врачам идти нет смысла, можно было по бабкам пройтись. Так решил и делать, вспомнил множество случаев, когда врачи ничем помочь не могли, а бабки-дедки пожалуйста. Этими мыслями успокоился.
На дачу приехал, поставил чайник. Только горячего попил, как Танька пришла. Даже пить кровишку перехотелось, так разнервничался. Показал наросты. Танька их зачарованно теребила.
-Каковы! Был елдырь, а стало три. Теперь могу трёх баб сразу пороть, если пристроятся!
Кричал, хрипло смеялся, а самому страшно, что за хрень такая. С неделю переживал, пока Танька не придумала, что это просто крылья.
-Какие, нахуй, крылья! Я что, архангел?
-Крылья, крылья, настоящие крылья. Скоро будет летать, грозный коршун.
Кошман хорохорился и пытался вращать наростами. За месяц они выросли в полметра. Где-то посередине в них различался слом, будто на руках в локте. Вечерами стал выезжать в луга, там расправлял крылья и махал. Если их не занять, то болеть начинали. А так постоит, потрепает ими и домой. Татьяна рядом всегда была. По всему выходило, что понесла она и к лету должна родить. Кошман облизывался, выражая нетерпение за свежиной.
-Давай хоть тебя кусок съем, оттяпаю руку и съем! Слышишь, Танька, давай съем!
-Потерпи, сейчас я ядов полная, ребёночек то в меня срёт. Вот выйдет он свежий да вкусный, тогда и наешься.
-Наемся, ой наемся.
Кошман махал крыльями и хохотал, брызгая кровью со своих пышных губ. Он чувствовал в себе огромную силу и предполагал, что как только съест детку-конфетку, то обретёт бессмертие, во всяком случае на время.
Раз, уже под конец зимы, был на лугу и вспомнил свое голозадое детство. С одеждой трудно было, про обувь и говорить нечего. Погонит коров в поле пасти, а холодно, роса, ноги зябнут. Ждет, пока лепеха на землю шлепнется. Сразу туда ноги и отогревает. А то бегать начнет для согрева. Очень приятно бегать по сочной траве, разогнаться, молотить по земле и бежать, пока хватит сил, потом упасть на спину и захлебнуться небом. А почему бы и нет? Оно хорошо, снега не много, мороз небольшой. Взял да и побежал в темноту, легко, словно действительно восемнадцать. Жарко, скинул сперва пальто, потом свитер содрал, потом и рубашку байковую, бежит, а отростки вдруг как зашевелились. Сильней и сильней, будто взмахи и вдруг земля ушла из под ног. Изготовился падать, но не упал. Двигался дальше, только без ног. Потом сообразил, что летит. Летит. Ничего не пил, головой не ударился, а летит. Так не бывает. Он же не воробей, в нем восемьдесят килограмм весу, какие полеты! Но летел.
-Летал, Танька, летал!
-Ох ты мой коршун, ох ты мой орел, ох какой же ты сильный!
Кошман хватал её и впивался в шею, отрываясь насыщенный кровью и пьяный.
Теперь стал каждый вечер на луг выезжать. Сначала немного летал, метров двадцать, потом больше. Чувствовал, как крепнут крылья.
К тому времени он уже развёлся, всласть налюбовался выражением лица жены с дочерью, оставил им квартиру со всем барахлом, а себе машину и дачу. Когда узнали, с кем живёт, так жена бегала к Танькиной матери ругаться. Кто бы подумал, такая ж воспитанная, а скандал устроила, что базарная баба. Кошман даже замысливал полететь в городе, да заглянуть в окно, похулиганить в своей квартире. Но решил не рисковать, в городе фонари, провода, деревья, летун он ещё неопытный, а жить хотел.
Сидел на диване, кушал яичницу и смотрел на располневшую Танюшу. Были у врачей, те сказали, что всё нормально, но посоветовали беречься, мама то очень молодая и первые роды.
-Сына съем, сына съем!
-Съешь, миленький, съешь.
-Сына надо съесть, если сына не съесть, так он съест. Сына надо боятся!
Пил кровь и, как только темнело, убегал в поля летать. Занятой был исключительно, на работе дела, в новом доме тоже дела, поэтому долго не знал о слухах. Странные слухи, темные. Как будто видели на дачах летающее приведение и с ним девочку. Пока рассказывал об этом Степа Литвин, так никто кроме уборщиц не верил, потому что Степа алкаш и врун. Но когда тоже самое, слово в слово, повторила бригада сборщиков, мужиков серьезных и основательных, то пришлось довериться. Возвращалась бригада с обмывки крупной шабашки, выпимши, но в сознании и даже про политику спорили, когда шмыгнуло над ними что-то. Туша целая. Богом клялись, что птиц таких не бывает, привидение. Все семь мужиков. Попробуй не поверь.
Тут еще байка, что это вампир и уже есть жертвы. Женщины бояться стали на дачи ходить, особенно в темноте,  детей не пускали. Мужики ножами обзавелись и образками, завернутыми в целлофан. Чтоб нечистую силу всяким образом уничтожить, и морально и физически. В горисполком писали и в милицию жаловались. Милиция поймала трех воришек и сказала, что нечистой силы не обнаружено. Батюшка молебен отслужил, но не помогло. Снова замечали привидение на лугу около речки. Особенно в лунные ночи хорошо его было видно. Рыбаки утверждали, что приведение любит летать над рекой и распевать песни. Украинские. Хоть немного обрадовались, что приведение свое, а то пойми чего ожидать от чужеземного. Видели и девочку, которую считали то подручной, то жертвой.
Однажды на дачах пропал ребенок и хоть к утру нашли его спящим в кустах, но сильно переволновались, что вампир схватил и умертвил. Тут картошку садить надо, а страшно на дачи приходить из-за этого чудища. Обозлился народ и стал собирать отряд для самостоятельной поимки чудовища, коль власти этим не желают. Приглашали и Кошмана, но тот сказал, что очень занят. Про себя рассмеялся от услышанных баек. Вампиры, сколько он летал, еще ни одного не встретил. Чепуха все это. Он сейчас только про ребёнка думал. Хорошо, если упитанный будет. А если худой, надо будет кормить его, Танькиным молоком делиться. Не хотел делиться. Хоть какого съест.
Однажды Танька сама его потянула в луга.
-Чего тебе не сидиться! Рожай быстрее, драть хочу!
-Мне надо воздухом дышать, чтоб детка-конфетка сладенькая была, розовенькая, как яблочко наливное. Ты полетаешь, а я надышусь.
Кошман подвоха не учуял и пошёл со ней в поля, предварительно выпив крови. Шёл и кряхтел. Она шла и улыбалась. Танька хитрая, Танька шустрая, Танька такая, что не пропадёт. Сперва она спаслась сама, а теперь захотела спасти ребёнка, комочек, бурно живущий у неё под сердцем. Она не хотела отдавать его Кошману, но знала, что тогда Кошман съест его. Танька решила убрать Кошмана. Добилась, чтоб написал завещание на неё. Теперь улыбалась.
Кошман огляделся в темноте, сделал несколько шагов, расправил крылья и побежал. Потом сильные взмахи и туша поднялась над землёй. Танька мигнула маленьким фонариком. К ней подкралась тень, что-то передала и будущая мать ушла. Кошман, налетавшись, возвращался на свет фонаря, но когда приземлился вдруг на него пала сеть. Сопротивлялся, но быстро был скручен.
Танька продала его в цирк. Сперва, когда рассказала директору приехавшего в город цирка, тот не поверил. Но предъявила искусанную шею. Директор знал, что кровь помогает летать. Он пришёл в луга и сам увидел полёт. Он понял, что это золотое дно. Это то, что обеспечит его на всю жизнь. Человек с крыльями - король сборов. Директор снарядил бригаду опытных работников, которым не составило труда скрутить  Кошмана, несмотря на всю его силу.
Ещё на месте директор подробно ощупал Кошмана, чтоб не нарваться на подвох. Был в восторге. Получить в свой захудалый цирк человека с крыльями, это же лучше не придумать. Тем более, что крылья настоящие, внимательно всё общупал. Натуральные крылья. И руки есть. Вот и спасение, он ведь уже думал о банкротстве, единственного тигра пришлось продать за долги. Но человек с крыльями стоит многих тигров, люди будут ходить на него толпами, удивляясь видимому.
Кошмана отвезли в цирк и там в тёмном вагончике отрезали язык и руки. Директор был не глуп и понимал, что человек стремится к свободе, а уж тем более человек с крыльями. Раз так, то и это реликт будет рваться на свободу. Нужно было отрезать все пути к отступлению, уничтожить все нити сообщения с внешним миром. Теперь Крылач, как стали называть Кошмана, не мог ни рассказать, ни написать о себе, превратившись в безмолвную тварь из сказок. Для него сделали большую клетку и насест, где он сидел привязанный. Когда нужно было, пускали ток, слабенький. Кошман расправлял крылья и махал ими. Если не делал этого, то дозу увеличивали и всё-таки заставляли работать на публику, которая восхищённо рассматривала этого урода с огромными крыльями.
Крылач стал главным в цирке, постепенно директор упразднил почти все номера, оставив лишь его. С клеткой, смонтированной в фургоне, он колесил по городам и весям, всюду собираю верную кассу. Сперва люди не верили в Крылача, считали это глупым и дешёвым обманом. Но директор закупал время на местном телевидении, площадя в газетах и показывал Крылача в действии. И если люди видели, то они обязательно приходили, чтоб посмотреть воочию. Человек-птица, Крылач, вот он сидит, грустный и нахохленный в своём кресле, а потом начинает махать крыльями и кричать низким и страшным голосом, от которого плакали дети.
Директор, устроивший конферансье при крылаче, рассказывает очередной группе зрителей о чудо-птице. Что был изловлен охотниками в лесах за Уралом и скорее всего является плодом деятельности тамошних заводов по производству ядерного топлива. Существо разумное, но с интеллектом очень низким. Может решать простейшие задачи и отвечать на не сложные вопросы. Далее начиналось шоу при котором Крылач либо вертел головой в отрицании, либо кричал утверждая. Зрители были просто в восторге, а директор объяснял что цепь на крылаче из-за его вздорного нрава, что может прийти в возбуждение и покалечить сам себя о прутья клетки, поэтому приходиться так вот сдерживать порывы этого странного существа.
И всё-таки припадки случались. Когда среди зрителей оказывались худенькие и вкусненькие девки со сладкой кровью, он вспоминал Таньку и начинал яростно клекотать, его *** яростно вздымался, но подбодрить его было нечем и Крылач лишь отчаянно хлопал крыльями, не в силах утолить свою половую ярость. Это зрелище и вовсе впечатляло зрителей, так что слава и Крылаче росла и растекалась по многим краям и странам, обеспечивая золотую реку денег. 
При этом на Крылаче доходы не сказывались. Директор намеренно держал его в нищете, так как откормленный и выхоленный человеко-птах не вызывал бы у зрителей таких эмоций, как нынешний Крылач - грязный, воняющий, заросший бородой, с длинными патлами, прикрывавшими раны отрезанных рук. Директор знал, что люди любят комедии, но за трагедию платят больше и охотней. В Крылаче было много трагедии, в этом жалком и одновременно величественном виде, в печальных его криках, больше похожих на стоны, в глазах, полных клекочущей злости. Зрители переставали разговаривать, когда видели его. Переставали улыбаться, а многие пускали слезу. Устанавливалась тишина и зрелище надолго запоминалось.
Несколько раз крылача пробовала забрать милиция, подозревая в нём искалеченного бомжа, но крылья рушили все намерения. Настоящие крылья, растущие из лопаток. На законный вопрос директора - неужели у человека могут быть крылья?, милиционеры не знали, что ответить и уходили, довольные тем, что не только бесплатно посмотрели чудище, но ещё и потрогали его крылья. Огромные крылья метра три в размахе. Еще приходили учёные, требовавшие Крылача для экспериментов. Директор гнал их, крича, что не позволит загубить жизнь человеко-птаха ради сомнительных научных изысканий.
Несколько лет ездил Крылач в своей клетке, пока на одно из представлений не пришла репортерша французской газеты "Фигаро". Она слышала душщипательную историю о загадочном существе, похожем на человека с крыльями и пришла, чтобы написать статью о легковерности русских, которые легко и с жаром доверяют всяким глупостям. За отдельную плату ей было позволено войти в клетку и она отведённые пять минут ошеломлённо гладила основания крыльев. Они торчали из тела так правдоподобно, что поколебали её уверенность в научной картине мира.
Она приходила ещё несколько раз и между тем, что знала и тем, то видела, выбрала последнее. Написала душещипательную статью о Крылаче. С фотографией. Директор рассчитывал на европейские гастроли и разрешил сделать единственное фото. На нём Крылач был запечатлён с расправленными крыльями и раскрытым ртом. Он произвёл впечатление. Резонанс от статьи был просто огромный. Одна из крупных голливудских кинокомпаний сразу же выкупила Крылача для съемок фильма, который обещал сделать отличные сборы, учитывая огромный интерес людей в человеко-птахе. Уже были подписаны договора на эксклюзивную фотосъемку, в запуск готовилось живое телешоу с Крылачом в главной роли, писалась история Крылача, на которую уже пришло несколько сот тысяч заявок по Интернету.
Крылача уже везли в Америку, когда тормознули на границе. Таможенники заявили, что если это человек, то пожалуйте документы, а если птица, так ведь редчайший вид и вывозу не подлежит. Давили обычную взятку, но американские сопровождающие этого не поняли, начали утрясать всё по-серьёзному, справлять необходимые разрешения, встряли в бюрократическую волокиту. Пока всё уладили, клетка стояла в холодном, продуваемом всеми ветрами ангаре. Ударили сильные морозы, Крылач простудился и умер от воспаления лёгких, так что в Америку попал его труп. Несмотря на это часть денег всё-таки удалось отбить. Книгу всё-таки написали и фильм сняли, только уже со спецэффектами. Кроме того, труп забальзамировали и каждый желающий мог увидеть Крылача в Музее естественной истории в Нью-Йорке. В научном мире до сих пор идут споры о том, кем он был, но единого мнения так и не выработано.
Про Таньку известно не много, родила, вполне здорового мальчика, потом куда-то уехала с ним. Директор цирка, продав крылача, кинулся разыскивать её, надеясь купить крылатого ребёнка, помнил, же что девка была беременной. Но в городе её не было, говорили, что вышла замуж за иностранца или работает проституткой в Москве, а малыша сдала в какой-то детский дом. Вполне возможно, что обе версии неправдивы.