ПЕВИЦА И ТРУБАЧ
Он завернул меч в махровое полотенце и положил его в тубус для чертежей А3 формата. Был сосредоточен и чуть сопел. Почесал вспотевшие плечи и сел одевать туфли. Как всегда идеально чистые. Над его туфлями всегда смеялись. Их же никто не видит, подумаешь, туба. Стоит позади всех и дудит свои немудренные мотивы. Да кто на него глянет. Чуть обрюзгшего, с большими залысинами, вечно в каком-то затертом свитере. Уже в семнадцать он выглядел лет на десять старше. Усища, морщина на высоком лбу, большущая труба. Всё делало его старше, выделяло из оркестра. Оркестр Дворца детей и юношества, молоденькие мальчики, скрипачи и саксофонисты с едва пробивающимся пушком усов, а тут сидит мужичище и пучит глаза, дуя в свою огромную трубу, которой место скорее в жмуркоманде, чем в детском оркестре.
Трофимыча всегда спрашивали, что за чудо такое и тот терпеливо объяснял, что просто вымахал мальчик, рано созрел, а так одногодка остальным. Его это больше всего злило, когда говорили, что созрел. Это звучало как-то оскорбительно, вроде как заглядывали в штаны. Тут он вовсе заливался краской. Чёртов день, когда в школу пришла медкомиссия. Собрали в актовом зале всех десятиклассников, выводили группками по кабинетам. Всё бы ничего, да только идти в одних трусах. А он в грязных трусах. Мама лежала в больнице, он как-то замотался и трусы не чистые. Все спокойно снимают штаны, сально шутят, подтягивают животы, пучат бицепсы, как-будто им к девчонкам идти, а не к врачам.
Он хотел просто убежать. Сорваться и убежать. Потом будь что будет. Пусть сплетни, пусть насмешки, пусть издеваются, ему плевать, он уже ко всему привык. И он же крепкий, он сибиряк. Там жил с рождения, а в восьмом классе родители переехали на Украину по состоянию здоровью. Новая школа, новый класс, он пришёл и поразил всех своими усами. Мало кто и брился, а у него густые чёрные усы. С других классов приходили смотреть, что за чудо такое. И сразу же стали ходить слухи отчего. Он урывками слушал какие-то россказни про радиацию, что дескать жил рядом с ядерным полигоном облучился и усы выросли. Потом, что он лизал жопу медведю и от этого медвежья шерсть перешла ему на верхнюю губу. В глаза такое никто не говорил, он же был здоровый, а всё по углам шептались.
А потом главная история. Сначала пошёл слух, что усы у него неспроста. Что именно неспроста неизвестно, но неспроста. Друг другу это школьники говорили, сплёвывали, покачивали головой. Неспроста и всё. Тайна, загадка. Всю школу перебудоражило. Только и разговоров, что о его усах. Потом стало стихать, долго ведь про одно и тоже разговаривать скучно. И тут новость, что усы скрывают татуировку. Какую татуировку? Откуда на губе татуировка? Опять интрига и всё школа бурлит, сенсация разлетелась за одну перемену, все около него ходили отмороженные и украдкой всматривались на губу. Есть ли татуха, нет ли? Он злился, лез в драку, но всем ведь морды не набьёшь. Притом если толпа пятиклассников, двинься на них, так разбегутся как тараканы.
Терпел. Тем более, что после двух драк грозил уд по поведению, а он же всегда хорошист был, не хотел родителей расстраивать. Но ситуация вокруг его губы развивалась. В наличии татуировки уже никто не сомневался и было раскрыто, что написано - ВП. Две большие буквы. Это всех разочаровало, потому что как-то неинтересно. ВП. Подумаешь, фигня какая-то. По школе побежала волна разочарования, но её тут же накрыла расшифровка. ВП татуируют в тюрьмах и означает она - Вечный Пидор. Вот так то. Потому и прячет её под усами. Тут все аж ахнули. Это вам не детские сказки про лизание медвежьей жопы, тут всё серьёзно. По-взрослому. Так вот. Долго ещё потом заглядывали в лицо, всматривались в усы. Он так подробностей и не знал, глупость какая-то, идиоты, тихо ненавидел. Друзей у него здесь не было, жил себе, учился да дудел на трубе.
Теперь предстояло идти в грязных трусах к доктору. Он бы и пошёл, да срать ему на всех, плевал он на этих дебилов и без трусов пойдёт. Но она. Она недавно пришла в их школу. Из района, папа умер, а мама вернулась в область, где была квартира. Дочку отдала в хорошую школу. Девочка красивая, отличница и пела в народной самодеятельности. Пела не очень, он это знал, но ведь такая миленькая. Он увидел её в школе и тут же встревожился. Он жил себе спокойно, ненавидел окружающих и думал свои мысли. А тут появилась она и стало тревожно. Потом тоскливо. Потом идиотское желание видеть её почаще. Смотреть на неё, в крайнем случае представлять. Ещё она снилась голой. Это уж совсем было не выносимо. Он просыпался злой и возбуждённый, с торчащим членом. Потом догадался дрочить в рукомойник, чтоб успокоиться. Но это помогало ненадолго.
Теперь она обязательно узнает про трусы. Она всё знает, все ведь хотят с нею дружить, все добиваются её благосклонности, рассказывают ей новости и веселят. Она узнает и будет смеяться над ним. Таким смешным и жалким. Он хотел убежать. Даже не обратил внимания, что на дверях стоит физрук и не выпустит из зала. Он сделал шаг и начал разгонятся, когда Витька Шабалин сказал, что идёт в туалет. Спокойно и улыбаясь. Витька был хитрый и умный. Он Витьку не любил, потому что сибиряк, человек прямой и резкий, а Витька хохол, помесь татар с жидовнёй. Но сейчас Витька показался даже ничего и он пошёл с ним. Тоже будто бы в туалет. Забрали портфели и ушли. Витька оправдывался, что ему надо срочно в центр, договорился монетами меняться. Он собирал монетки и всех обжуливал. И сейчас врал, понятно же, что тоже грязные трусы. Врун.
Так он спасся. Иногда ему везло. Но только не с ней. Её звали Анжела. Мягкий светлый волос, недоброжелатели говорили, что редкий волос, но ему так не казалось. Отличный волос. И голос. Такой же мягкий и обволакивающий. Да слабенький, она не могла вытянуть многих нот, но всё равно хороший голос. Она пела в их оркестре. Это Трофимыча была идея. Чтоб выступать с певицей. Несколько пробовались и тут Анжела пришла. Он чуть с ума не сошёл от радости, когда увидел её. И как же он хотел, чтобы она осталась! И как потом ему было хорошо, что будет видеть её часто. Он дудит, она рядом поёт. Такая, такая красивая. Он пожирал её глазами. Хорошо хоть здоровенная труба маскировала, не так видно.
Анжела. Он бредил ею. И сны и мысли, только о ней. Смотрел на её спину, как она покачивалась около микрофона. Волосы тихими волнами спадали по спине. У неё было несколько концертных платьев, особенно нравилось одно - красное, бархатное, в нём она была просто неотразима. Он ревниво ловил горящие взгляды из зала. Вроде ж интеллигентная публика приходила на концерты, а несколько кобелей так и найдётся. Скоты. Он злился на них и немного на неё. Потому что так уж придыхала, так уж вертела задом, что даже у самого спокойного человека, появлялись левые мысли. Трофимыч её ругал, но она только улыбалась. И Трофимыч умолкал. В оркестре никто не мог ей перечить, она ведь была королева. Ей все прислуживали, угождали, бегали за пирожными. Он не мог даже пробиться сквозь свиту, издали только посматривал и потел. На широком лбе, переходящим в две неприлично ранние залысины, выступали большие круглые капли, сначала как бы думали куда им деваться на внезапном белом свете, а потом катились вниз. Он вообще много потел, организм такой. И под мышками мыл и брызгался дезодорантом, а потом попахивал.
Мама говорила, что это возраст, нужно обождать и всё будет нормально. проклятый возраст. Сперва усы эти не по возрасту, теперь пот и всё в худшую сторону. И она не смотрит, вроде бы даже не замечает, вроде и нет его, трубача, с большой медной бандурой, будто диковинным бубликом, обвивающей его крупное тело.
Он бесился, но придумать, как подойти к ней не мог. Точнее подойти мог, но что дальше. Как быть дальше? Его одногодки легко знакомились с девушками, флиртовали и заигрывали. Они были ловкими, острословными и чуть нагловатыми. А он только мычал, краснел да этот чёртов пот. Отговаривался, что он же сибиряк, ему бы на медведя с рогатиной ходить, а не ***нёй этой заниматься. И пошла она подальше, эта Анжела, королева потаскушная.
Он иногда думал о ней очень плохо, припоминал и вихляние залом и взгляды из зала и вечно крутящихся возле неё парней. Даже материл, но она не уходила из его жизни. Она оставалась и была в центре всего. Королева. Она умела так поставить дела, что несешь ей чемодан и вроде как высшая награда родины. Или приняла от тебя заварное пирожное и вроде как сильно повезло тебе. Когда их оркестр пригласили на какой-то фестиваль в Польшу, то оказалось, что у неё нет денег на поездку. И немного надо было, но у неё ведь одна мать, учительница, зарплаты тогда задерживали и положение самое критическое. Она сказала, что не поедет. И видно было, как с трудом сдерживает слёзы. Это всех невиданно впечатлило. Собрались потом на улице, гудели где раздобыть деньги. Ребята все были небогатые и на себя еле-еле деньги нашли. Родители затянули пояса, чтобы увидели дети заграницу. Времена смутные, куда всё идёт непонятно, может потом и возможности не будет.
Надумали собирать с каждого по толике. И собрали, сказали ей, она плакала от радости, благодарила, а все были на седьмом небе от счастья, как хмельные. Поездка выдалась хорошая. Они были в Познани, большой город, богатый. Хорошо отыграли, заняли второе место на фестивали, получили призы, большой магнитофон и футболки. Анжеле подарили набор украшений - колье и два браслета. Не золотые, конечно, но выглядели дорого. И в них она смотрелась вовсе богиней.
В последний день был фуршет, скрипач Ефименко где-то раздобыл дешевого вина и вечером все напились. Даже он, рыгал потом в туалете, понимая так, что сибирский организм привычен к водочке, а не к этому скотскому пойлу. Вернулся к столу побледневший и протрезвевший, а Анжела никакая. Повёл её в номер, почти нёс, она едва двигала ногами. Уложил на кровать и почувствовал волнение. Хотел убежать, но она застонала и положила голову на его руку. Он остался, смотрел и смотрел на неё. Так хотелось погладить, просто погладить, ничего больше. Нежно провести рукой по её телу. Или прижать её к себе. Поцеловать. Внутри её что-то клокотало, потом она испустила из себя фонтан.
Долго бегал, собирал блевоту в поднос из-под графина, выносил в туалет, отстирывал покрывало, вымывал пол, следил, чтоб у неё голова лежала на подушке. Слыхал то, как люди заливались. Потом переложил её ногами к застиранному месту и присел рядом. Несмотря на всё, она была так красива и так притягивала к себе. Но он не решался и не решился. Ни поцеловать, ни погладить. Так и просидел, как дурак, рядом до утра. Но ему показалось, что та ночь не прошла просто так, что теперь у них есть что-то общее.
И Анжела, вроде бы, тоже так думала. С благодарностью смотрела на него, она то утром обо всём догадалась, ей было очень стыдно. Только ему позволила нести свой чемодан и его попросила сбегать за водой. Он летал будто на крыльях. Он думал, что свершилось. Теперь они будут вместе, теперь всё будет хорошо. Представлял, как целует её. Насчёт подробностей полового акта соображал слабо, опираясь больше на устную традицию, полную всяких красочных преукрашений. Чувствовал только, что всё хорошо.
Вокзал в Киеве, они ждали поезда в их город. Толпа худеньких мальчишек с музыкальным инвентарем, только придававшим беззащитности. К ней подошли двое чёрных. Кавказцев что ли. Все испуганно притихли, она что-то отшучивалась, но видно было, что неприятная ситуация. Он как раз возвращался из станционного туалета. Счастливый и безмятежный. Тут картина. И он взорвался. Он всегда был телок телком, хотя отговаривался, что медведь. Что если достать, так покажет. И показал. Он хоть и был здоровый, но всё-таки семнадцать лет, а тут два парня под тридцать. И Трофимыч куда-то ушёл. Нет подмоги. Но они ведь приставали к Анжеле. К его Анжеле. И эта её вымученная улыбка, испуг в глазах.
Бросился на них. Несколько раз дрался, кое-какой опыт был, по крайней мере руки в кулаки сложить не забыл. Свалил одного, со вторым сцепились, она кричала, шум, потом боль в животе. Удар отвёрткой. Черные пробовали убежать, но их поймали на входе. Его в больницу. Проникающее ранение, большая кровопотеря, но он ничуть не боялся, что умрёт. Он же сибиряк, он же крепкий, как скала. Подумаешь, отвёртка. Вот Анжела, вот это беда. Он очень обиделся, что она уехала вместе с остальными. Бросила его в чужом городе раненого. Как бы хорошо, сиди она рядом и держа за руку. Да он бы за неделю выздоровел и на руках бы её домой понёс!
А так, ехал с родителями через месяц. Врачи говорили, что ему повезло и крепкий организм. Плохой удар. Черные откупились. Взяток насовали и уехали подальше. Скоты. Он потом их очень не любил. Твари. Но какой же тварью она оказалась! У неё завёлся ухажер! Жених. Приезжал за ней на машине, дарил охапки цветов, целовал прилюдно. А она, она была счастлива. Аж дрожала от удовольствия, будто проститутка какая. Он, когда в больнице киевской лежал, то наслушался. Сосед по палате оказался сутенер. Клиент не хотел платить, затеял драку, а потом ещё и розочкой пырнул. Лежали и болтали, что в больнице ещё делать? Он сперва не верил, но когда пришло к соседу сразу пять баб ****овитого вида и он им всем задницы общипал, так ведь против факта не попрёшь. И тот сутенёр много про баб объяснил, что за люди. И точно сказал, что деньги любят, что мухи мёд. Слетаются. И деньги любую сломят и приличную и неприличную.
Он то верил, но думал, что у них с Анжелой всё иначе, у них любовь. Возвращается обиженный, что даже ни разу не проведала, а она роман крутит. У него от нервов опять рана разбередилась, снова в больницу лёг. Потом выпускные, с грехом пополам сдал. Дальше можно было в институт поступать, но это ж пять лет ещё у родителей на шее сидеть. А он же сибиряк, он же мужик. И пошёл в техникум. Там три года и можно на завод идти. И ещё устроился охранником, через ночь работать. Деньги стал зарабатывать. Не бог весть какие, но деньги.
Уставал сильно, времени не хватало, но оркестр не бросил. Потому что она там. Всё пела. Поступила в институт, так не прошла, но любовник устроил на платный. Богатенький был паренёк, полубандит. Частенько на концерты приходил и смотрел на неё, улыбался. Он ненавидел такой оборот, потому что чувствовал себе рабом, слугой, дудит на трубе, пытается хозяину понравиться. Собирался бросать, всё-таки возраст. Но где ж тогда он её увидит? Трубил дальше. Тем более, что молодых претендентов на его музыкальной инструмент не было. А он играл неплохо. Техника, старательность. Таланта нет, но профессионально. Да про талантов на тубе он и не слышал. Херовый инструмент. Скрипач может прославиться, саксофонист или трубач, но с этой громилой только в жмуркомандах работать.
Но до этого он опускаться зарёкся. Это ведь дно, там мужички спиваются и опускаются до бомжового состояния мигом. Он так не хотел. Он пытался даже полюбить инструмент. Где-то прочитал, что чувство можно изложить в творчестве и подумал, что вот бы сыграть любовь к ней. Несколько недель мучался, но эта медная бандура годилась для выражения лишь каких-то грубых и несуразных чувств. А любовь тонка и пронзительна, любовь трубищей не выскажешь. Бросил. Дудел, что требовали и изредка посматривал на неё. И этого кобеля. Представлял, как он её лапает, жадно целует, заставляет делать минет. Его передёргивало от этих мыслей и все ужимки Анжелы, её придыхания и вздохи казались такими пошлыми, такими ****скими, что ненавидел её.
Потом кобеля убили. Три выстрела в упор. Анжелу ранили. Легко. Весь город шумел о жестокой бандитской разборке, её таскали на следствие, давала показания, много плакала. Он очень ждал, что придёт, готов был даже простить историю с кобелем. Ошибиться ведь каждый может. Она вернётся, извинится, станут жить вместе и всё наладится. Он ждал её со дня на день, бегал открывать дверь на каждый звонок, но она так и не пришла.
А ведь надо было платить за обучение. У матери денег нет, родственники кобеля и не думали помогать. Конечно, кто она им? Даже шипели, что стерва, что это он её закрывал и все пули на себя принял. Какой парень погиб, а эта ****ина жить осталась! Глаз б мои тебя не видели!
Она взяла академку. Могла бы прийти, он уже работал, перешёл учиться на заочный, деньги были. Взяла бы и нет проблем, он же всё ей простил! Это ж не так тяжело, пережить такую обиду и простить! Очень тяжело. Сколько он скрипел зубами, сколько он ругался и крутил своей крупной головой! Но он простил, потому что, потому что он любил её! Любил! Да, это он смело мог сказать. Не беспокоясь, что соврёт или сглупит. Конечно любил! Как же ещё можно понимать такое состояние, как у него. И он ведь хороший человек! Не пьяница, работящий, культурный, добрый. Он бы так мог её любить, так бы мог любить! Что она бы и горя не знала. Он мог ей дать счастье. Да-да, счастье! Звучит смешно, но он вовсе не преувеличивал. Он мог дать ей счастье. Они могли быть вместе счастливы! Это редкость в нашей жизни, это ценность, это как клад, только твоя не четверть, а все четыре четверти! И чтобы заполучить счастье нужно было всего ничего - лишь один её шаг. Один шаг и всё! Только приди! Это же чепуха, это самая выгодная цена в мире, по сравнению со всем остальным!
Она уехала в Москву. Не то, что не пришла, совсем не пришла. Только от её подружек, работавших на заводе, узнал, что поехала покорять столицу бывшей родины. Кто ей сказал, что такой голос, как у неё сейчас в моде и очень востребован, она поверила и рванула. Позже всплыло, что к ней бог весть как попала какая-то американская книженция о технологии успеха. Как сделать самого себя, достичь успеха в жизни и заиметь много друзей. Там вроде было написано, что не бояться идти вперёд, не давать себе закиснуть в окружающем болоте, ставить перед собой большие цели и побеждать. Вот она и уехала. Чтоб только Москву и непременно покорить.
Её ругали. Подружки же и ругали. Они то осели тут, кто учился, кто уже работал, потихоньку обзаводились мужьями, некоторые и беременели. Всё чин чином, жизнь течёт своим чередом, а тут нашлось бельмо в глазу. Не захотела как люди, в Москву подалась. Засранка, чем же тебе тут плохо было? А просто привыкла к шальным деньгам, когда бандит её любое желание выполнял, купюрами прямо швырялся. Как пришлось на картошку с молоком сесть на материнской зарплате, так очень не понравилось и помчалась бог знает куда.
Ругать ругали, но с изрядной примесью зависти. А вдруг удастся, вдруг явится вся в перьях да брильянтах, звезда эстрады! Будет каждый вечер по телевизору глаза колоть, в газетах интервью давать, рассказывая про трудный путь к славе. Всякое то может быть. Случается, что и с провинции человек пробивается.
Он тоже надеялся, что случиться. Что добудет она в Москве славу и вернётся. Она ведь не пришла потому, что гордая, не хотела просить о помощи, хотела равных отношений. Чтоб он не подумал, что она вынуждена. Он был ей благодарен за такую обходительность, но журил за излишнюю ребячливость. Если любовь так ничего не нужно боятся. Любовь изгоняет страх, он где-то читал такую вот красивую фразу и был с ней всецело согласен. Зачем ехать в Москву, если только приди и всё. Он бы помог, он бы не стал сомневаться, что когда трудно она приходит, а потом покидает. Нельзя сомневаться, если любишь.
Он ждал. Честно ждал, думал только о ней. Мог бы уже найти себе подругу. Он ходил в оркестр заводской самодеятельности, раз в неделю, а летом обещали путёвку на двоих в санаторий. Вот она приедет летом и поедут отдохнуть в тиши сосновых лесов. В самодеятельности был в основном народ пожилой, предпенсионного возраста, но было несколько крановщиц из седьмого цеха, молодых и разбитных девах. Одна из них, Женя, такая симпатичная черноволосая, крепкосбитая, оказывала явные знаки внимания. Зная простые заводские порядки он уверен был, что легко мог бы затащить её в постель, но это было бы предательство. Пусть организм и требовал, но ведь любовь, он ведь не мог отложить на время любовь, пока Анжела не приедет, а потом как ни в чём не бывало любить её. Вдобавок это ведь плохо по отношению к Жене, баба то со всей душой, рассчитывает на взаимность, а он её вроде во временное пользование возьмёт. Нехорошо.
Исключительно из благих побуждений, он несколько раз нагрубил Жене и отвадил её. Видно было, что обиделась, подружки её тоже, посмеивались над ним, слухи стали распускать самые гнусные. Мол, он импотент, жертва Чернобыля, до того дошло, что саксофонист, Палыч, мужик уже на пенсии, ходивший на самодеятельность, чтоб не скучно, посоветовал отвары трав пить, чтобы потенцию восстановить.
-У меня то возраст, а чашечку выпью, через три часа торчит будто железобетон!
Идиоты. Что они понимали о любви? Только перепихон на уме. То есть он тоже об этом мечтал, он же нормальный мужик, но ведь любовь гораздо больше. Любовь, тут он начинал волнительно думать как это хорошо и красиво и к концу потока мыслей преисполнялся, что всё правильно и он молодец. Часто шептал её имя, писал на бумаге. Как-то зимой даже выписал на снегу, но потом сообразил, что это пошло и затоптал.
Потом появились нехорошие слухи. О ней. Что никакого взлета на Олимпы эстрадной славы не получилось, что с таким голоском и даже получше в Москве много баб, а красота, всем известна что такое в Москве красота, когда там есть элитные проститутки, которые десятки тысяч долларов в операции вкладывают, чтобы телеса себе отгрохать пособлазнительней. Это в городе Анжела была цветок, а в Москве таких цветов - корзин не хватает. А ведь город дорогой, жить на что-то нужно, сами понимаете. Тут рассказчики начинали двигать бровями, закусывать губу, отворачиваться, чтобы потом резко цепляться взглядом в глаза. То есть видимо что-то плохое предполагалось. Более того, зазорное. Он был немаленький и газеты читал, так что понимал о чём речь. Потом и подтвердилось, что пошла в проститутки.
Он даже собирался ехать в Москву. Спасти её, вытащить из того болота куда она попала, не дать ей погибнуть окончательно. Он ужасался одной только мыслью, что вот к ней приходит мужчина, тычет деньги, а потом делает всё что хочет. Её, такую нежную, утончённую, с голоском птички, какой-то боров с неимоверно длинным ***м, может даже кавказец или негр, того. Считай насилует. А она вынуждена терпеть. Он никогда не общался с проститутками, но посмотрел однажды фильм о них. И теперь живо вспоминал увиденное, додумывая ужасы.
Через два дня он уже был в Москве. Просто сразу с завода не отпустили, пришлось отработать день, а потом уже ехать. Москва раздавила его. Ужасный город, толпы людей, вереницы машин, спешка, гам. Он не знал куда идти. Но потом вспомнил, что в их городе проститутки собирались возле памятника основателю, туда подъезжали клиенты, в основном на такси, город то маленький, если на своей машине, так узнают. Он спросил у прохожих. Человек десять просто отодвигало его и шло дальше, будто не замечая. Столичные жители, мать за ногу! Но какой-то командировочный посоветовал ехать на Тверскую.
Он поехал. Он лицезрел сотни проституток. И ещё говорили, что это утро, мертвый сезон, к вечеру тут целые тысячи будут стоять! Он прошёл несколько раз из конца в конец, но её не было. Решил ждать вечера. Зашёл в какую-то пельменную, поесть. Там его взяли менты. Требовали взятку, а у него итак денег в обрез, ведь придётся же и Анжеле билет покупать. Его потащили в отделение, били там, оставили на один билет и отвезли на вокзал.
-Хоть шаг с вокзала сделаешь, навсегда тут останешься, похороним. Понял, хохол ****ный?
Менты были как на подбор, крепыши среднего роста, румяные, весёлые и били профессионально. У него потом недели три бок болел и кровь в моче была. По печени били, сволочи.
В Москву он больше не поехал. Не потому что испугался, вовсе нет. Он просто понял одну простую вещь, что ведь Анжела там по своей воле. Она могла бы вернуться в город, худо бедно, да прожила бы, но она сама выбрала путь проститутки. Сама решилась пойти на все эти унижения. Сама. Никто её не толкал, у неё не было безысходности, она всегда могла вернуться домой, она всегда могла прийти к нему. Но не пришла. Не вернулась. Гордыня. Он в последнее время читал книжки про психолгию и про грехи и понимал, что это гордыня. Гордыня, если берёт человека в оборот, то уж не отпускает и ведёт в ад, будто послушный скот на бойню. Гордыня одолела её и толкнула сначала в Москву. Как же она будет сидеть в этом болоте, глухой провинции, если в Москве такие блестящие перспективы, в Москве так всё хорошо. Она поехала в этот проклятый город, самую большую метафизическую, понимаешь, дыру в мире.
У неё ничего не вышло. Очень редко человек, ослеплённый гордостью, может выбрать себе соразмерную цель. И она, тоже ослеплённая, она полезла на гору, которую ей было не покорить. Она свалилась с крутейшего склона, но гордыня не отпустила её. Не дала вернуться домой, как же смотреть в глаза знакомых, терпеть их заспинные насмешки, что вот, напокорялась столиц. Она предпочла остаться, предпочла стать проституткой, сосать ***, подвергаться унижениям и опасностям. У него было кабельное телевидение, в новостях часто показывали, как находили убитых проституток. В Москве тогда начал орудовать душитель, которой снимал девочек, заводил подальше и душил их же чулками. Очередной жертвой могла оказаться и она.
Он очень переживал. Он понимал, что жизнь должна научить её, сломать её гордыню, но ведь учёба уж очень жестока, ученик и погибнуть может. Но другого выхода нет. Нужно было терпеть, сцепить зубы и ждать. Он иногда приходил к её матери, бедная женщина жила одна, очень тосковала за дочерью, всем рассказывая, что она работает воспитательницей в частном детском саду и там очень хорошая зарплата, Москва ведь. Он не перечил её россказням, может она действительно верила, что так всё и есть, что её дочка, её золотой ребёнок, её Анжелочка, вовсе не ****ь, а воспитательница, возится с малышами, профессия хлопотная, но честная.
Помогал ей иногда деньгами. Зарплатка у неё маленькая, за квартиру нужно платить, субсидии не дают, потому что прописана была Анжела. А выписывать её мать ни за что не соглашалась. Он понимал её.
И ждал. Он как-то подумал, что если она вернётся, то его зарплаты не хватит, чтобы содержать семью. А о детях он так часто думал. Сперва устроился подрабатывать в похоронный оркестр. Но там заработки слабые, поэтому прицепился к бригаде сварщиков. Они ездили по сёлам, проводили газ, он сперва в подручных был, а потом и на равных. Пил он мало, научился хорошо варить, в чертежах разбирался. Стал подкапливать деньги. Только для неё. Анжелочка. Иногда ему казалось, что сходит с ума. Потому что варит трубу и вдруг скажет её имя, а в дрожащем огне растекающегося металла увидит её. Она придёт, она вернётся и придёт.
Можно понять его оскорбление, когда он узнал, что она в городе. Уже больше месяца. И даже не зашла. Хотя бы поблагодарить за помощь своей матери! Не зашла! Стерва. Он тогда первый раз представил как бьёт её. Не кулаком, куда там её кулаком бить! Ладонью хлещет по щеке, чтоб она хоть немного почувствовала его боль. Его муки, сколько времени он ждёт её! А она приехала и даже не зашла, будто его и нет! Стерва!
Он перебесился только через несколько дней и решил пойти к ней. Его вдруг осенила простая мысль, что может она не знает о её чувствах. То было всё понятно, он её любит и ждёт, но ведь ни разу не говорил ей этого! И она не знает. Она приехала из Москвы, приехала явно не от больших успехов, она может даже упала духом, ей страшно и тяжело, а он сейчас придёт, подхватит на руки и всё будет хорошо. Он явиться в самый нужный момент, как и должен являться любимый!
Он пришёл, позвонил, открыла мать. Обрадовалась ему, сперва пригласила войти, а потом вдруг затараторила, что Анжелы нет дома и очень смущаясь выставила его за дверь. Странное поведение, он уходил думая об этом, глянул на окно их квартиры на первом этаже и увидел отшатнувшуюся фигуру. В белой повязке что ли. И это была она. Ведь любил её и сердцем понял, что это была она. Вернулся, стучал в двери.
-Мне нужно с ней поговорить!
Мать впустила, плакала и что-то лепетала, он прошёл дальше, в комнате столкнулся с ней.
-Что тебе надо?
Её лицо было замотано бинтами. А голос звучал зло, как никогда раньше. Чужой голос. Он заплакал. Он никогда не отличался особой сентиментальностью, а на людях и вовсе никогда не плакал. А тут его развезло. Она была рядом, пострадавшая и измученная.
-Петренко, чего тебе?
-Поговорить надо.
-О чём?
-Надо.
-Ну, говори.
-С глазу на глаз.
-Ты что, пьяный? Нам не о чем с глазу на глаз говорить и что я маму на улицу выгоню!
Квартира у них была однокомнатная и поговорить с глазу на глаз действительно было сложно.
-Пойдём на кухню.
-Никуда я не пойду! Ты кажется не в себе! Иди проспись!
Куда делся её голос, её нежный, детский голос, сейчас она говорила, как базарная торговка. Ещё в школе он слышал такое, что у минетчиц всегда жесткий голос, потому что сперма влияет на голосовые связки. Он думал, что глупость.
-Слушай, я сейчас милицию вызову!
Надо было говорить. Он тысячу раз готовился произнести эти слова, знал их на память, а сейчас не мог вымолвить и слова. Он делал над собой усилие, он потел и крутил головой, он сжал кулаки, он искал опору, чтоб оттолкнуться, нужно же только начать и вперёд!
-Я люблю тебя.
Он это произнёс не своим, каким-то слюдяным голосом.
-Что?
-Я тебя всегда любил, я ждал тебя. Анжелочка я..
Он шагнул к ней взял за руку, но она отпрянула будто от привидения.
-Не прикасайся ко мне! Уходи!
-Анжелочка, я люблю тебя!
-Ну и люби себе.
-То есть как?
-Просто. Любил и дальше люби. И вон отсюда, чтоб я тебя больше не видела!
-Что?
-Что слышал! На *** пошёл отсюда, любовник сраный!
-Анжела!
Он с мамой крикнули одновременно. Непривычно было слышать от неё такое.
-Что-то не ясно? Ещё раз послать? Иди отсюда!
Она схватила его за руку и потащила к двери. Вытолкала на лестничную площадку, захлопнула дверь. Слышал, как ругалась с мамой, потом всё утихло. Он ещё подождал немного, он надеялся, что с ней случиться истерика, что всё её поведение не что иное, как нервный срыв. Она просто перенесла очень много, у неё не осталось даже сил на хорошие новости.
Но истерики не было, немного ругани с матерью, а потом заработал телевизор. Это была последняя капля. Он ушёл, он решил выбросить её из своей жизни. Да пошла она сама, шлюха паршивая! Радостно подумал, что ведь её и посылать на *** не надо, что работа у неё такая - на хуй ходить. Ишь, обсосалась хуёв, как заговорила! На хуй посылает! Проститутка чёртова! Его, порядочного человека, толкового работника, его в бригаде как уважают, а она его на хуй! Сука, да пошла сама ты на хуй!
Он проклинал её несколько дней, пока не полегчало. Ещё помогало представлять, как же её клиенты то. Во всех позах и во все дыры. Так ей и надо! А он не пропадёт да на такого мужика желающие найдутся! Найдутся, найдутся. Вон хотя бы сестра сварщика Фесенко, деваха скромная, воспитанная строго, хозяйка хорошая, такие пироги печёт, что закачаешься. И поглядывает на него ласково. Конечно ласково. Не пьющий, серьёзный, зарабатывает хорошо, ещё приглашают в фирму бригадиром по установке отопительного оборудования работать. То есть не сам горбатиться будет, а командовать. Может даже машину купит. Серьёзный жених.
Но как бы планы не строил, а сводилось всё к тому, что пожалеет Анжела, что выгнала его. Ой как пожалеет. Подумает так, потом сам на себя злиться, что никак не может от бабы этой избавиться. Далась она ему даром! Да пошла подальше! Нужно избавиться от неё, забыть. Он решил жениться. Будет жена, как же хорошо, ночью проснешься, а рядом баба посапывает, чем не счастье. И забудет про неё.
Но перед свадьбой решил съездить на стажировку. Два месяца под Харьковом, будут учить их обращению с аппаратурой. В серьёзной фирме предстояло работать, тут уж не зевай, старайся. Он и старался, два месяца учился, запоминал, выказывал старание и из тридцати двух человек со всей страны получил пятое итоговое место. Очень даже неплохо, учитывая, что там больше половины с высшим образованием были.
Вернулся в город и тут же был сбит совершенно невозможной новостью, что Анжелу похитили. Да не просто так, а дракон. То есть змей со многими головами. С пятью. Он под Липовой Долиной жил. Особых хлопот с ним не было, аппетит умеренный, окрестные хозяйства поставляли по две коровы в декаду. Зато помогал с ворами бороться и выборы проводить. Чуть только какая оппозиция заведётся, он её тут же и слямзит. Соответственно лучшие результаты у района уже которые выборы. Полезное животное.
Анжела в Липовой Долине оказалась случайно. Повязка у неё на лице была потому, что в Москве пьяный клиент ножом её порезал. Врачи её подлечили, но шрамы остались. На пластическую операцию денег нет, а тут слух, что в районе у бабушки одной мазь есть, если смазать так всякий шрам исчезает, будто и не было. Анжела и поехала, хотела она лицо в порядок привести и обратно в Москву, что ей в этом захолустье делать?
В Липовую Долину доехала на автобусе, а в село нужно было добираться на попутках. Стояла на дороге, голосовала, а тут дракон летел. Как-то он прочувствовал, что столичная штучка, не чета местным сельским бабам, подхватил и унёс в своё логово, где и держит. Мать ходила просить отпустить дочь, прогнал её. Милиция соваться не хотела, потому что скоро выборы. На том всё и окончилось.
Он смеялся, что так ей и надо. Умная очень, не захотела человеческой любви, так с чудовищем поживи. Даже подумывал, как это дракон её того. В смысле соитие как происходит. Дракон, судя по разговорам, величиной с одноэтажный дом, размер гениталий его известен мало, но уж явно не пипетка. Ладно, не его этого дело, пусть сама разбирается, умница такая.
Пришла её мать. Плакала, извинялась за Анжелу, просила спасти её.
-Да как же я её спасу?
-Дракона бы того.
-Как его того?
Она плакала. И смотрела собачьим взглядом, будто он что-то должен. Ничего не должен, его выгнали будто пыль смахнули! Всё, до свиданья. Она ушла, утирая слёзы. Он очень не спокойно спал. А вдруг. Вдруг есть шанс, маленький отличный шансик. Что сразиться с драконом, освободит её и она оценит его мужество. Даже приснилось, как бросилась к нему на шею и горячо целовались, всю подушку обслюнявил. Глупо было на такое надеяться, потому что любовь растение прихотливое. Если не было, так вряд ли враз явится.
Днём он уж совсем решил, что решил, но ночью опять снилось чёрт знает что, то есть она и к утру он уже решил совсем другое. Он сразится с драконом. Он освободит Анжелу. И молча уедет. Если захочет, она пойдёт за ним, не захочет, пусть идёт куда хочет, а он будет себе жить спокойно и семейно. Пошла она подальше. Потом он вспомнил какие у неё мягкие волосы. Они только добавляли ей беззащитности. В последний раз, когда её видел, у неё была короткая стрижка. И голос поменяла и волосы остригла. Вся изменилась.
Он опять, было, засомневался, но потом решил, что всё уже решил и надо осуществлять. Убить дракона. Кажется даже фильм такой был, но он его не смотрел и технологии не знал. Но был практик по натуре, сообразил, что нужно оружие. Не дробовик, а какое-нибудь нарезное да крупного калибра. Мелкокалиберкой дракона не пронять.
С оружием выходила сложность. Огнестрельного оружия найти не смог. Была шальная мысль напасть на милиционеров и отобрать у них, но он был из чтящих Уголовный кодекс. А это ж явная тюрьма нападать на милиционеров, хотя и имел на них зуб ещё с Москвы. Точнее почку.
Он пошёл к знакомому с инструментального цеха. Хорошо заплатил и тот достал хорошую сталь, сделал наконечник и выковал меч. Потом ещё могарыч охране и вынесли с территории. Уже сам сделал древко из дуба, насадил и копьё получилось что надо. Только тяжёлое. И меч тяжелый, ещё двумя руками мог удержать, но чтоб быстро им орудовать, как показывали в фильмах, не получалось. Копьё тоже если только двумя руками держать. Поэтому щита решил не делать, раздобыл только у пожарных костюм, помня ещё с детства, что драконы могут плеваться огнём, а тут какая никакая огнеупорность. Шлем взял у друга мотоциклиста, с забралом шлем.
Приоделся и глянул на себя в зеркало. Выглядел странно, может даже смешно. Утешал себя тем, что не важно как выглядит, главное змея к ногтю. А потом подумал про смерть. Ведь всякое может быть, если чудовище размером с дом, пусть и одноэтажный. И совсем не точно, что победит он, скромный труженик строительства, приносивший в частные дома газовое тепло. Вдруг погибнет он, падёт от лап или голов дракона и разнесётся по липоводолинским полям смрадное хохотание змия. И даже могилки у него будет, потому что явно съест его чудище и переварит.
Он даже присел сражённый таким оборотом своих неспешных мыслей. Потом разоблачился из своего наряда, сложил оружия под кровать и лёг крепко укрывшись, потому что начала бить дрожь. Он никогда не задумывался о собственной смерти. Даже тогда, на вокзале в Киеве, когда истекал кровью. Не верил, что погибнет, спокойно рассуждал, что вот сейчас прибудут врачи и всё будет нормально. а парни с оркестра потом восхищались его мужеством, что не стонал, не паниковал.
Теперь запаниковал. Он идёт на смерть. Ради чего? Её? Ради этой ****и, которая отвергла его искренние чувства ради сосания ***в в Москве? Да умереть из-за неё оскорбительно! Позор просто! Нет, он не дурак, чтобы умирать из-за неё. Совсем не дурак и дураком не будет. Пошла она подальше, тварь продажная! Он вспомнил, как ещё не выписался из больницы, а она уже нашла себе богатого кобелька. Он же защищал её, он сражался за неё, а она плевала на всякий героизм, отдавая предпочтение лишь толстому кошельку. Мстительно подумал, что теперь вместо толстого кошелька ей выпал толстый хуй чудовища, небось и щёки болят, когда нужно отсасывать. Так тебе и надо стерва похотливая!
Он перевернулся с бока на бок и, неожиданно для себя заплакал. Он даже сперва не понял отчего, просто рыдал, слёзы лились рекой, его всего сотрясало. И потом, когда плач стал утихать, он смог разобрать проступающую обиду. Неизвестно на кого, он почти не думал про бога или судьбу, просто обида на невезение, на то, что не сложилось. Ведь всё могло быть так просто! Счастье совсем рядом! Приди она к нему и всё! И ей бы хорошо и ему! Ну почему так не вышло? Разве он недостоин счастья, чтобы ему хоть раз повезло! Он же хороший человек, он же никого не обижал, работал, старался, играл на трубе. Но ничего не произошло. Он вот лежит и плачет, а его любимая в плену у дракона.
Он было хотел открестится, что никакая она не любимая, плевать он на неё хотел, шлюху несчастную, но на него вдруг накатила волна нежности и память стала услужливо выбрасывать всякие сладенькие моменты ещё из оркестрового прошлого, её голосок, сладкое поваживание плечами, волнение её мягеньких, чуть вскудренных волос, её глаза, полные испуга, там на вокзале, её глаза полные благодарности после. Это было так трогательно, что он перестал плакать и заулыбался, став похожим на большого младенца. Лежал на боку, залысины крупной головы, ещё не высохшие слёзы и улыбка. Малыш плакал, мама пришла и он вмиг успокоился и стал улыбаться.
Ночью и вовсе приснилось нечто взволновавшее его и обрадовавшее. Будто она подошла к нему, что-то говорила, причём своим прежним, мягким, а не нынешним резким голосом, а потом гладила его по голове, поводя носом по его реденьким волосикам. Он даже проснулся от избытка чувств. И понял, что нет никаких сомнений. Он поедет сражаться с драконом. Дальше пусть будь что будет, но он поедет и убьёт дракона, он снова протянет ей руку. И всё дальше не представлять, дальше забыть и гадать. Надо сосредоточиться на драконе. На битве.
Битва, это слова так торжественно и чисто. Никакой подленькой гнили. Битва. Он сделался серьёзным и почувствовал, что грядёт испытание, вроде экзамена на стажировке менеджеров. Он не провалит, он сможет ответить как надо. Он сел и стал планировать. Это его в техникуме научили, что только дурак сразу хватается за работу. Умный человек оценит ситуацию, нарисует чертёж, прикинет варианты, выберет лучший и только после этого приступит к осуществлению.
Нужно было добраться к Липовой Долине. Вроде нет проблем, но ведь с ним меч и копьё. Просто так с ними не пойдёшь, можно завернуть в мешковину, но милиция может заинтересоваться, а в автобус могут не пустить. Идти пешком далековато. За день то дойдет, но после этого не до битвы ему будет, а лишь бы отдохнуть. Остановился на варианте такси. Сложил всё, замаскировал оружие, сунул в карман гранату РГД-5, когда-то подаренную отставником из села. Шлем и костюм пожарных решил пока не одевать, чтобы не вызывать подозрений. Вызвал мотор, вещ в багажник, меч на заднее сидение, копье закрепили на крыше и поехали. Таксист был доволен большим заказом, всю дорогу болтал, притом оказался и сам родом из Липовой Долины, радовался, что родной край посмотрит. Про дракона слыхал и даже видел, только издали, пролетающего.
-Так это, здоровая ***ня, пять голов, хвостяра. Комбайн может за не фиг перекинуть.
-И что никто его не приструнит?
-Так в нём тонн пять весу, кто его приструнит?
Потом ещё рассказал, сколько змий жрёт, что зимой вяленький, почти и не летает, разве что если выборы. Зато летом активный, все сельсоветы может за день облететь.
-Людей жрёт?
-Так если скажут, так и жрёт. Но не любит, говорят, даже кривится. Ему говядина лучше. Не дурак.
-А правду говорят, что девок портит?
-Портит. Чего ж не портить, живая то махина.
-И что приспособление имеется?
-Да говорят есть. Этакий с руку человеческую размером. После такого добра бабу обычный мужик уже не проймёт. Хотя может и врут.
Ещё поговорили и он понял, что дело ему предстоит сложное. Но ничуть не испугался. Битва. Представлял, как броситься на чудовище, воткнёт копьё, а потом будет рубить мечом. А потом, потом он пойдёт к ней. Вспомнил ночные сновидения и задрожал.
Уже подъезжали к Липовой Долине, когда увидел на лугу стадо коров и пастуха на лошади. Попросил остановиться, выгрузил вещи, расплатился и подождал пока такси уедет. Ему нужна была лошадь. К дракону полагалось не пешком приходить, а на лошади. Это точно. Так как часто ездил по сёла, то несколько раз верхом катался и ездить не боялся.
Подозвал пастуха, попросил лошадь. Тот улыбался, что не даст. Сбил его древком копья, связал и в кусты. Сам оделся, сел на коня и поехал, держась лесополосы, в сторону, где должно было быть драконово логово. Заброшенная птицеферма, а рядом кучи костей. Шутка ли, сколько лет коров жрать.
Когда сильно завоняло, сообразил что цель близко и развернул копьё. Меч тоже выпростал, привесил к боку. Выдохнул и тронул коня. Лошадка попалась небогатырская, кривоногая, пузатая, грузная, седло веревками перевязано. Нищенская лошадка, но уж лучше, чем пешком. Погонял её пятками в бок, сам всматривался в окружающие заросли и с белеющими костями среди кустов. Воняло, лошадка стала заметно нервничать, приструнил её поводьями и ехал дальше. Какая-то гнетущая тишина. Вдруг регот, лошадка поднялась на дыбы, едва не скинув его. Голос, будто сразу сто громкоговорителей.
-Ты кто такой?
Он удивился. Вот уж не думал, что змий будет разговаривать. И даже заулыбался. Потому что дракон сразу перешёл из чудовищ в разряд говорящих собачек и прочих нелепостей.
-Смерть я твоя, подлая тварь! Выходи-ка на честный бой!
В ответ хохот, лошадка снова поднялась на дыбы и таки сбросила всадника. Он упал на землю, зашиб о меч бедро, но тут же вскочил и взялся за копьё.
-Выходи!
Не мог понять откуда раздаётся голос. Кусты, кости, вдали виднелись кирпичные руины. Но голос раздавался со всех сторон.
-Пошёл вон, а то раздавлю!
Чудовище засмеялось. И в его грохотании стал слышен женский смех, может даже несколько.
-Ладно, зашибу при****ка, а то давно не душегубствовал.
Послышался треск и вдруг над кустами нависла огромная туша, удивительно легко спланировавшая на поляну и сбившая Петренко с ног. Ни копьём ударить не успел, не меч обнажить. Придавлен был к земле зловонной тяжестью. Задыхался, под чешуйчатыми телесами, а дракон знай себе смеялся, праздную победу.
-Как таракана! Раздавил и следа не осталось!
Наконец чудовище отодвинулось, он глубоко вздохнул и увидел белый свет. Потом пять смеющихся голов. Были они противно облезлы, губаты и лупоглазы. Противней и придумать сложно.
-Ну что, навоевался, богатырёк?
Змий был явно в добром расположении духа, потому что смеялся и оборачивался в сторону кирпичных руин, вроде там зрители были. Он молчал, дрожа от унижения. Что вот сейчас погибнет от этой страхолюдины, будет раздавлен будто червяк, будто таракан какой. Он хотел отчаяться и расплакаться, но потом вспомнил то выражение про любовь. Что побеждает страх. Он ведь любил Анжелу. И любит. Поэтому он не будет плакать, не будет бояться, он встанет и расскажет о своём великом чувстве.
-А ну лежать, чмо плешивое! Лежать, а то раздавлю!
-Дави. Но прежде чем погибнуть, я спою свою последнюю песню!
Дракон явно опешил от такого, головы стали недоумённо поглядывать друг на друга, не зная как быть. Разное случалось с приходившими богатырями, но чтоб песни петь. Настала тишина. Чудовище не знало, что думать, он не знал что петь. Он хотел спеть этакую песню, в которой была бы вложена вся его любовь. Вся та нежность, вся сила чувств, которую он испытывал к милой Анжеле. Но такая песня ещё не была написана. Молчание затягивалось. Одна из голов стал нервно посмеиваться, сейчас грянут хохотом и все остальные. Чудовище придёт в себя и растопчет его.
От волнения он сунул руку в карман брюк и нащупал гранату. Улыбнулся, вынул, дёрнул чеку и выждал две секунду. Чудовище заинтересовано наблюдало за его действиями всеми головами. Швырнул гранату и бросился на землю. Раздался взрыв и земля содрогнулась от страшного рёва. Поднял голову и увидел корчащееся на земле чудовище. Головы не оторвало, но посекло сильно, кровь потоками лилась из рваных ран, дракон бил хвостом и крыльями о землю, оглушенный взрывом.
Петренко достал меч и подскочил к твари. Размахнулся и подрубил одну из голов. Чудовище взвыло, голова опала, держась лишь на тонкой полоске шкуры. Ударил вторую голову. Потом третью. Четвертая успела харкнуть в него огнём. Напор пламени сбил его с ног, но форма пожарного защитила от ожогов. Вскочил на ноги, выставил меч и побежал на дракона. Примерно рассчитал, где должно быть сердце чудовища. И вогнал туда меч. Змий вздрогнул и вдруг струя крови вышвырнула меч и ударила его поддых. Пал.
Очнулся с болью в груди и от женского плача. Кое-как поднялся, скинул шлем. Туша дракона обреченно лежала на вздыбленной земле. А рядом с одной из голов сидела Анжела горько рыдала. Он был в шоке от схватки, не мог соображать ясно, поэтому радостно пошагал к ней. Шатался, шевелил губами, пока смог выговорить - Анжела!
Она обернулась.
-Я пришёл, Анжела. Я люблю тебя.
Она закричала и бросилась на него. Даже сбила с ног, пользуясь его слабостью, стала бить по лицу, сидя сверху. А он подумал, что до чего же она легонькая и приятная после трупной тяжести змия. Схватил её руки, перевернул и сам оказался сверху, полез целовать её, она закричала и укусила за нос. Резкая боль отрезвила его, он вскочил и схватился за кровоточащий нос.
-Ты чего?
-Сволочь, сволочь, зачем ты сделал это?
-Что?
-Зачем ты убил его?
-Это же дракон!
-Сволочь, ненавижу!
Она заплакала. Тут он понял, что она плачет по дракону. По этой зловонной твари, которая едва его не раздавила.
-Ты что, ты что делаешь?
-Тварь, подонок, я его любила!
Это звучало просто издевательски. Видите ли она змия любила. Да где такое видано! Это же извращение! Дракона любить!
-Как ты можешь!
И тут он вспомнил рассказ таксиста о змеином ***.
-Так вот оно что тебе понравилось! Вот что ты полюбила! Тварь похотливая! На, получи!
Он схватил меч, бросился к туше, немного повозился и отрезал дракону член. На вид вовсе небольшой. Бросил ей.
-На, держи свою любовь!
-Пошёл на ***!
Она кричала своим хриплым голосом, минетчица чёртова. Он злился на неё, не знал, что сказать, а потом подумал, что она ведь его оскорбила! Он дракона победил, а она его на *** посылает! Ах сука. Он шагнул к ней и ударил по губам. Она вскрикнула и упала.
-Попробуй ещё рот открыть, стерва! Цыть!
С удовольствием посмотрела как она припала к земле и дрожала. Сучка. Подумал, что хорошо бы сейчас просто уйти. Глянуть на ней, обжечь презрением и уйти. Бросить эту тварь вместе со зловонной падалью. Она сама предпочла это, сама выбрала, пусть теперь радуется.
Сделал несколько шагов и почувствовал какую-то досаду. Нет-нет, он вовсе не расстроился, что она предпочла его дракону. Да пошла она подальше. Просто он хотел рассказать ей сколько боли она причинила. Развратная мерзость. Он подошёл к ней и пнул ногой. Она сжалась калачиком. Схватил за волосы, ишь сучка, отрастила у дракона патлы. Наклонился к ней.
-Ты хоть знаешь, мразь, сколько боли ты мне доставила?
Она прятала глаза, отворачивалась, дрожала.
-Я ведь тебя любил, понимаешь, любил! Тварь паскудная. Я любил тебя, даже жениться на тебе хотел, сука. А ты, ты как издевалась надо мной. Ты не осталась тогда в Киеве, когда меня чуть не убили из-за тебя! Потом ты подхватила того кобелька, потом поехала в Москву. Все знают, чем ты там занималась! Но я всё равно тебя любил, всё равно ждал, что ты одумаешься и вернёшься. И я бы принял тебя, даже с порезанным лицом, даже с твоей репутацией! Но ты грязная ****ь, у тебя только *** на уме, та не способна на любовь, твоя суть в прелюбодеяниях. И я больше не люблю тебя!
Он ударил её по губам. По этим губам, о которых так долго мечтал. Она застонала и сделал жалобное лицо. Сука, хорошую школу прошла в Москве. Знает, что если бьют, то нужно смириться и не распалять мужика сопротивлением. Он ещё раз ударил её по губам. И вдруг понял, что ведь сейчас он хозяин. Он может бить её, он всё может. Она была рабыней дракона, он убил дракона и всё что принадлежало, стало принадлежать ему! Таковы правила и ничего не поделаешь!
Она принадлежала ему. Швырнул на землю и стал снимать пожарный костюм. Сейчас он выебет её и навсегда забудет об этой шлюхе. Он часто дышал и вспотел. Пальцы не слушались, с трудом справляясь с застёжками, она пыталась уползти.
-Лежать, сука!
Пнул её ногой, наконец сбросил костюм и пошёл на неё. Лёг сверху и стал мять её. Сколько он мечтал об этом теле, сколько видел снов, как обладает ним, теперь он достиг желаемого. Эта сука принадлежит ему! Стал рвать платье, это было чертовски приятно, рвать платье и чувствовать, как она дрожит. Такая мягкая и маленькая, эти волосики.
Она ударила в глаз. Двумя пальцами, видимо отработанный приём, которым не раз останавливала она в Москве распоясавшихся клиентов. Он завопил и схватился за пылающее око. Она вскочила и стала бить его ногами, крича и матерясь. Потом она побежала за мечом, чтобы убить этого вонючего борова.
-Всё, тебе ****ец, любовничек! Тебе ****ец!
Он заставил себя подняться. Одним глазом видел, как она тащит к нему меч. Понял, что убежать не успеет, огляделся и тут увидел копьё. Оно так и не побывало в бою, но вот настала его очередь. Схватил копьё. Они стояли друг перед другом, она с мечом, он с копьём. Он быль сильнее, но ему сильно мешала боль в глазу.
-Подонок!
-****ина!
-Тебе не уйти, ты ляжешь тут, козёл вонючий.
-****и, ****и. Я завалю тебя и отъебу древком вот этого копья. Во все дыры, поняла!
Они кружились, точнее она старалась оказаться со стороны выбитого глаза, а он следил и не позволял ей это сделать.
-Я убью тебя!
-***, тебе!
-У тебя только и мыслей, что о ***.
-А ты о чём думаешь?
Он почувствовал, что слабеет. Начинала кружиться голова, дрожь в руках, глаз пылал. Он чувствовал, что нужно сейчас что-то предпринять, иначе он рухнет и будет убит этой шлюхой. Сделал выпад, она проворно отскочила и махнула мечом. На это он и рассчитывал. Она не привыкла ещё к мечу, не рассчитала его тяжести и пошла за ним. Огрел её древком и вторым ударом выбил меч.
-Ну, что, сука, допрыгалась!
Она побежала. Она всё правильно рассчитала, что он не сможет её догнать. Он грузный, у него болит глаз, он не знает местности. Но она не подумала о копье. Метнул его и Анжела упала. Копьё было рассчитано на дракона, что ему мягкая бабская плоть. Он подбежал и присел рядом с ней. Лежала на боку, копьё торчало в спине, текла кровь.
-Ну, добилась своего, шлюха!
Она что-то хрипела. Потом сникла и умерла. Он встал, забрал меч и пошёл домой. В полях под самыми Сумами его повязала милиция. Не сопротивлялся. На суде сидел с черной повязкой поверх пустого глаза. Его судили за грабеж пастуха, выразившийся в отъеме коня с причинением легких телесных повреждений, и за изготовление и ношение холодного оружия. Анжелу к делу не пришили, потому что могло всплыть о драконе, а кому это надо. Тем более, она всё равно давно уже пропавшая без вести, пусть там и остаётся. Петренко дали пять лет. Он нормально пристроился, давал советы по газификации, читал специальную литературу, чтоб не потерять квалификацию. Вышел через три года за примерное поведение и по амнистии.
Когда освободился, то быстро устроился на работу и женился на волоокой бабе, разведенке с маленьким ребенком. Скоро сделал и своего. Трубу продал, она напоминала о прошлом, которое хотел забыть поскорее.