Разве Вы не слышите музыку? Она же такая громкая, такая чёткая. Это Ян Сибелиус “Финляндия” - нарастающее беспокойство. Я начинаю переживать. Нервничать. Как нервничают исполнители вокальных партий в операх Джакомо Пуччини. Как в тот вечер. Когда в моих зрачках был страх. Страх слабости.
В тот вечер по улитке моей ушной раковины разливалась, подобно лесному ручью “Идиллия” Вагнера. Мы украдкой переглядывались. Сердца пытались биться в едином ритме. И жёлтая-жёлтая-жёлтая роза. Вечер. Просто парень и просто девушка. Просто вместе. Просто. Просто провожаю её домой в надежде получить поцелуй. И не надо быть пророком, чтобы предвидеть, что в конце он обязательно будет. И застенчивость, как в музыке Мориса Равеля. Поцелуй всегда в конце, как впрочем и в начале. В начале и конце долгожданной встречи. В начале и конце огромной любви. В начале и конце любой жизни. В начале и конце. Конце вечера. Её голос.
- Зря мы пошли этой дорогой. Я как чувствовала…
- Что такое дорогая?
- Да из-за тех парней. Они с моего двора. Только не обращай внимания. Ладно?
Даже странно, всё так хорошо складывалось, и на тебе. Ха, всё будет О.К. Я самоуверен как музыка “Титана” моего любимого Густава Маляра. Я же пацан… Слабость. Открываю глаза. Разжимаю кулаки. Может даже плачу. Слышите музыку? Я меняю маску как “Переливчатые вариации” Золтана Кодаи. Иду домой. Моя слабость убивает боль. Боль не оттого, что меня избили. Боль не от разбитых рук обороны. Боль от самой слабости. Боль оттого, что их было трое, а Я один. В голове музыка зла. Зло как мотивы Игоря Стравинского. Ненавижу свою слабость. Он смеётся – я приговариваю его. Он умрёт. Ты сильнее меня. Но ты пустой. Ты тупая обезьяна. Ты чёртов бык. Я слаб. Я гений. Я богаче тебя. Я умнее тебя. Один звонок – тебя нет. Но Я, Я, Я, Я, Я… Я слаб. Сейчас, вечером, когда Я с ней. Но Я всё. Я задираю голову выше, как Альбан Берг и его сентиментальная и гордая музыка у меня в голове. Я выше тебя. Я выше всех. Ударь меня. Завтра тебя не станет. Ты исчезнешь, ты и твоя семья. А Я поеду в самую крутую клинику, где мне залижут раны. Мои деньги. Мой гений. Моё высокомерие. Ты смеёшься? Я слаб. Ты заберёшь мои деньги, оденешь мою куртку. Ах, да и мобильник. Но ты останешься дерьмом. А Я побитый, без куртки – залечу раны, куплю более модную одежду, напишу новую книгу. Ты умрёшь как дерьмо - в дерьме. А Я нет. Мысли об этом забавляют меня. Как музыка. Как безумное фортепиано Сергея Рахманинова. Мой гнев. Шаги. Шаг за шагом я думаю об этом. Мне больно. Без меня – нет тебя, слышишь?! Именно моя слабость делает тебя сильнее. Если бы я был сильнее – ты был бы более удачливым, более умным, более слабым. Твоя слабость. Ты был бы гением. Ты бы написал этот рассказ. А Я ушёл бы в твоей куртке. И с твоим мобильником. Чёртова арифметика Достоевского. Сжимаю кулаки. Мой крик разрезает двумя параллельными линиями тишину ночи. Как придворная музыка великого Генри Парселла из “Востань моя муза”.
Моя слабость. Слабость – пустота. Моя пустота. Как дерево. Или нет, как облако. Как фортепианные облака улыбок Фредерика Шопена. Как пустота в идеале. Ремни. Грубые ремни обжигают запястья. Превращая мысли о свободе в абсурд. Нужно думать о мягкости. Слушать “Неоконченную симфонию” Шуберта. Тени на окнах в вперемешку со светом, стягиваются в тугую сетку решёток. У меня ничего нет. Только три вещи. Моя безответная любовь, моя любимая музыка и мой угасающий гений. На десерт уколы, забирающие остатки сил. Превращающие меня в куклу. Превращающие меня в пустоту.
Пустота. Она прорвала мою оборону. Ворвалась в палату, в шкаф, за окно. И наконец в меня. Перевоплотив в хрупкую и полую фарфоровую статуэтку. Вазу династии Минь. Эти вазы изысканны, как изысканны миры звуков Клода Дебюсси, например его “Лунный свет”. Когда пустота – спокойно. Не надо есть и пить. Думать тоже не надо. А, вспомнил, можно курить. Когда пустота – лучше всего курить. И побольше. А потом ложиться на пол. Сквозняк разбивается о твоё тело на сотни мелких капель. Прямо как о скалу. Смотришь на белый потолок до боли в глазах. Пока он не почернеет. А внутри всё спокойно. Там дым. Ты таешь, прямо как Я под музыку “Летней ночи на реке” Фредерика Делиуса. Белоснежный дым внутри моей белоснежной пустоты. Он блуждает. Вы думаете – только лёгкие? Нет. Особенно голова. Он разрушает. Там нет мыслей. Нет мыслей – нет проблем. Ты улыбаешься. Зачем думать? Зачем страдать? Действуй наугад! А лучше не действуй вообще! Лучше забей! Закрой свои глаза и почувствуй, как дым обволакивает тебя изнутри. Улыбнись Смерти. Не робей. Подмигни ей. У неё нет чёрного балахона и косы. Она не старуха. Поверь, Я видел. Она блондинка. Она Мэрилин Монро. У неё ярко красное облегающее платье из латекса. Она поцелует тебя. Она попытается просунуть свой язык поглубже. Её глаза - огонь. Улыбка – огонь. Она - огонь. Как музыка Гектора Берлиоза – страстная и распущенная. Ты хочешь её.
Яркий свет. Смерть. Самая страшная смерть – смерть яркого света. Когда тебя слепит солнце. Обжигая лицо. Выкалывая своими иглами твои глаза. А потом Бог Ра прячется за тучи. И лёгкий ветер. Но свет не исчезает мгновенно. Свет меркнет плавно. Ты рад его смерти. Я уверен. Тоже чувствуют маньяки, убивая своих жертв. Тоже чувствуют коллекционеры бабочек, нанизывая ещё живых насекомых на стальные иглы. Там нет места нежности. Нежности музыки Вивальди, как в его “Время года - Весна”. Есть только затухание жизни. Медленное. Чертовски медленное затухание жизни. И пустота. Я знаю. Пустота. Слабость. Нет спокойствия души, как у Габриэля Форе в “Сицилийской сюите”. Именно наша слабость делает нас сильными. Именно наша пустота делает нас жестокими. Простая арифметика Достоевского. Слабость + пустота. Сумма – смерть. Результат - …
Звуки колыбельной Йоханнеса Бранса. Пора спать. Дым рассеялся. Моя пустота устала. Я приобретаю черты твоего лица. Пустота: Зачем решётки? Слабость: Зачем Ремни? В голове уже нет музыки – лишь нежные женские голоса. Тихо-тихо. Они всюду. Они прикасаются ко мне. Опять тема начала и конца. Мой - может завтра. Я буду слушать давно забытую мной музыку Клары Шуман – “Мечты” или Оливьера Мессиани “Квартет для конца времени”.