Птица
Посвящается птицелову
Птица не может сесть на ладонь к другой птице не потому что не испытывает к ней доверия, или сколько-нибудь теплых чувств, потребности в дружеской руке, способной удержать от падения - у птиц нет ладоней.
Зачем мне птицелов, который отчаянно мечтает стать птицей? Подняться в небо, распахнуть крылья, как будучи птицеловом распахивал душу, открывая грудь навстречу безбрежному миру, лететь - и день, и ночь, без устали, возвращаясь в свое желторотое детство, в былое гнездо, под крышу наконец-то родного дома... Или оказавшись один на один с собой, холодея от ветреного одиночества, запрокинув голову глядя в ночное небо, чувствуя... как там, в темной глубине души... его - птицу – поймали. И затрепыхалось, запрыгало сердце от сладкого ужаса: крылья обхватили сильные руки, причинили боль в нетерпении, утешили, и снова причинили.
Зачем тебе птица, которая глядя на других птиц думает что она птицелов? Протягивает тебе крыло, глядя в глаза решительно и с неуемной нежностью - дотронься до меня, утешься мной, бесстрашной и родной, оттого, что лишь птицелов понимает птицу, навскидку и навылет, как самого себя, а потерять откровенность и понимание не так страшно как потерять свободу.
Ты не родился птицеловом, я не родился птицей. Но с самого первого вздоха наши глаза смотрели в одно небо.
В наше время пилотом может стать любой. Избранных нет - летная школа открыта для всех. Всеобщую эйфорию при виде настоящих звездолетчиков и синих корпусов отстроенных для студентов сдерживает только то, что наши преподаватели честны с нами - еще до начала экзаменов все поступающие слышат обязательное - "закончив школу к звездам полетит один из многих... тысяч. Остальные останутся на земле - водить частные самолетики, сшибать крыльями крыши домов, и вспоминать учебные годы за кружкой пива под вечер, с такими же пилотами как он сам". Чем руководствуются те, что отбирают из толпы пилотов будущих звездолетчиков - загадка. Говорят, что звездолетчиком надо родиться. Когда я стал кадетом-первокурсником и переступил порог школы, то подумал - мне сногсшибательно повезло. Минуты не прошло - и я понял, что был прав насчет «сногсшибательности» - меня сбили с ног тут же в коридоре.
Ты можешь позволить себе роскошь понимать людей, продолжая доверять им. И ловить любопытных птичек.
Я могу позволить себе роскошь понять тебя и довериться. Опомнившись в крепком силке твоих рук.
Первый курс. И я бельмо на глазу у первого курса. Учусь отлично, но странное дело... учусь я как бы отдельно от сотоварищей. Не могу сказать что у меня много недругов, равно как и то, что у меня есть друзья. Мы можем разговаривать часами, а чувство стеклянной стены между нами не проходит - все видим, слышим, и ближе подойти не получается. Пробовал менять темы, собеседников, себя, все что угодно - общение на кончиках пальцев, не касаясь ничего живого, лишь разделяющего нас стекла. Мечтаю полететь к звездам, ну и что что "пару лет туда, пару лет обратно"... Вдали от людей одиночество мое станет чище, наполнит до краев... Двойственность желания близости и невозможности ее допустить разрывает душу напополам и... может быть она исчезнет в открытом космосе, испугавшись самой возможности остаться наедине со мной? Уверен, что мне понравится смотреть на звезды через стекло иллюминатора, я же привык смотреть на все через стекло. Буду говорить со звездами... Интересно, как скоро у меня возникнет желание разбить разделяющий нас иллюминатор?
Однажды, когда мое сердце не выдержит смотреть на звездную красоту, я возьму перо и напишу звездную сказку. Самую что ни на есть волшебную, и может быть про волшебника. Про то как... волшебник считая звезды наводил порядок в небе - нетерпеливо гасил старые, тусклые... обжигая пальцы зажигал новые, ярче прежних, и... мимоходом сосчитал путеводную звезду, та скатилась по небу в его руки, сказала - загадывай желание, спросила - хочешь стать звездой?
Хороший сказочник - грустный сказочник. Я буду очень хорошим сказочником.
Второй курс. Педагоги хвалят. Однокурсники избегают. Условности осточертели. Не важно что именно я делал, но посмотреть на мои попытки "вытряхнуть свою душу на всеобщее обозрение" сбежалась вся летная школа. Теперь могу сказать с полной уверенностью - известнее меня, в школе человека нет. Кое-кто пророчит мне будущее лидера и настоящего пилота. Не знаю что будет, но вчера обнаружил, что мне не с кем попить чаю. Сам не заметил как оказался в таком интересном положении. Ничего особенного не делал, а получилось будто долго работал... над собственным одиночеством. Отменный результат - как всегда у меня получается. Я первый по всему-чему-угодно. В том числе и по одиночеству.
А почему не наоборот... по общительности?
Птицы бояться птицелова не понимая его жестокости.
Птицелов не жалеет глупых птиц.
Я клок шерсти с паршивой овцы социума, чувствую и тех и других, желаю согреть, и ошалев от чувств, забывая истинное положение вещей стремительно врезаюсь головой... туда - в прозрачно-синюю сердцевину - в небо нарисованное не потолке моей клетки. Теряю сознание не от удара - от взорвавшегося в голове понимания, оглушающего меня.
Третий курс. Нет никого, у кого было бы больше друзей чем у меня. А еще меня перестали звать по имени, дали прозвище – Птица. Учителя говорят что я рожден для полетов. Стена из стекла, отделяющая меня от людей, больше не смущает меня, хотя и растет не по дням а по часам, я к ней привык. Думаю, что однажды она не выдержит собственного веса, брякнется на меня, прихлопнет как назойливую муху, которая стремясь выбраться наружу ползла по стеклу в поисках выхода... Все будут думать что меня убило одиночество, а пока те же "все" говорят, что я очень веселый человек... Как бы мне это веселье пережить и остаться человеком.
Птицелов любит красивых птиц. Приручая их, мягко целует распахнутые клювики, держа в руках перепуганную жизнь в пестрых перышках, ласкает тонкую стенку разделяющую птичье сердечко от внимательных, неторопливых пальцев.
Я сердце в твоей грудной клетке - беспокойная, неуемная птица, стучусь изнутри, прошу: послушайся своего сердца - сделай со мной так, как однажды сделали с тобой, так, как ты хочешь чтобы сделали с тобой снова.
Четвертый курс.
Нет, давайте разберемся, из любой, даже самой неожиданной, жесткой резервации, должен быть выход. Мне осталось чуть больше года учебы, так вот я свихнусь потихонечку за этот год, от лидерства в вакуумной упаковке одиночества, если не найду... если не найду что? Не что, но кого. Кто-то должен был пройти по пути на котором я сейчас топчусь. Где бы поискать?
Поднял архивы. Так и есть. Точнее так и был. Был в истории летной школы такой же как я, отборный отщепенец, нет лучше чем я - тот вообще гением слыл, умный зараза, о нем десять лет говорили после того как он покинул школу. После того как он улетел в межзвездную... Разумеется в одиночку - второго такого идиота, чтоб на триста лет в космос слинять, не нашлось, да и лететь с ним вместе вряд ли кто согласился бы, судя по записям мальчик был... С характером был мальчик. У многих в летной школе есть прозвища, я привык откликаться на Птицу, ничего особенного. Но когда я узнал как окрестили моего предшественника, мороз по спине продрал: Птицелов. В архивах не написано почему... Интересно, что делает мой птицелов с пойманными им птицами?
Мой! Допрыгался, доболтался!
Ко всему прочему не покидает чувство, что Птицелов смотрит на меня сверху, с неба, и улыбается, узнавая меня сегодняшнего в себе вчерашнем. Сволочь. Сволочь и есть. Бросил меня одного - оголтелая сотня сокурсников и десяток учителей не в счет. Устроил себе межгалактический круиз, а мне что оставил? При условии, что я не полечу (но если вдруг, то разумеется так же как он. В одиночку. Потому что классические дураки на такое не пойдут, а других рядом нет - улететь в космос на пару-тройку сотен лет... это вам не за хлебом в булочную сходить) к нему навстречу? Ни за что не полечу. Хотя... что бы в голове не кипело учиться надо лучше, а то последнее время совсем учебу забросил... Еще немножко и я, окончательно очумев от одиночества, дерну к нему навстречу... а вдруг по дороге сломается какая-нибудь деталька, о которой я сейчас прослушаю? Спасать меня будет некому, и, прилично опоздав на встречу, к Птицелову прилетит обледенелость, с бортовым журналом в руках. Ну хоть почитать ему будет что. Соскучился наверное по живому, нескучному чтиву... а тут я с талмудом, для него же и написанным. Даже дышать стало легче от мысли что я не один, что есть - пусть даже безумно далеко, но есть - человек чувствующий тоже что и я.
Через полчаса урок, пора продолжать мое почти летание.
Ты следил за моими неумелыми полетами тогда, когда я не замечал этого... ты ловил очередную птицу?
Я не прятался, лишь бы ты не заметив меня не прошел мимо, а заметив, не подумал что мое оперение блекло и неискренне.
Ты протянул руку и...
Пятый курс.
И я говорю с тобой.
Глазам своим не поверил, когда домашний компьютер принял ответ на отчаянное письмо, которое я написал тебе. Посыпались вопросы из-под ослабевших рук, запрыгали буковки по клавишам, полетели птичьи слова в небо - никому не поймать - только Птицелову.
Птицелов улетел. Не куда, но откуда, не зачем, но от чего, подключаясь к земным каналам связи, видишь всех, а тебя никто так и не узнает. Ты засыпаешь и... Птицы прилетают к тебе по ночам, доверчиво садятся в изголовье постели, причиняя беспокойство нечаянным прикосновением пера и шелестом крыльев улетая под утро. Видишь их, но не можешь поймать. Глядя на птиц все ночи напролет чувствуешь... голод. Взял бы птичку, свернул шею, припал ртом к трепещущему мясу... и просыпаешься по-прежнему голодный, со вкусом крови на прокушенных губах. Ты просыпаешься и... Открываются глаза, полные яростной муки и нежности вслед улетевшим птицам.
Стены из стекла больше не существует, она взорвалась, брызнув к моим ногам тысячей осколков. Не я, но письма беспрепятственно летят к тебе навстречу. А я... отныне я хожу по битому стеклу, и куда бы я не пошел, за мной тянется цепочка кровавых следов.
Ты скуп на слова, но каждая буковка причиняет мне понимание того, что единственный родной человек стал дальше от меня на одну букву.
Земля чужая мне, раньше я спасался тем что смотрел в небо, счастливый мыслью о встрече среди звезд. Сегодня получил твое письмо и... я все просчитал и просчитался - я могу вылететь навстречу своему одиночеству, но не тебе - ты летишь прочь и поворачивать не собираешься. Вчера спросил у тебя - как мне жить под небом в которое улетел ты? Я узнал тебя слишком поздно, чтобы счастливым подранком упасть в твои руки. Ты говоришь - я улетел, но люди на земле остались, найди свое счастье... однажды вечером, выйди на балкон с милой девушкой, вдохни запах ее кожи, запусти руку в шелковые волосы, или же в поле, урони в траву девчонку, любуйся ее босыми ногами - коленки острые, в царапинах, а когда закружится голова...
Когда закружится голова я подниму лицо к небу, сожму девчонкины птичьи пальчики - слишком тонкие чтобы взять меня, удержать. Увижу россыпи звезд, и хлынут слезы из моих глаз. Прошепчу истово: ты поймал меня, птицелов. Моя душа птичкой взлетела к тебе, теперь ты летишь не один, все дальше от меня... не рвется последняя струна натянутая от меня до тебя, изболевшемся нервом, путеводной нитью моих нестерпимых помыслов. Я знаю много людей, которые избегают мест, напоминающих им о былом горе. Как мне избежать неба? Как мне избежать самого себя, Птицелов?..
Когда я подал прошение - разрешить мне отправиться в дальнюю межзвездную, никто не удивился. Начальство школы даже обрадовалось - наконец-то нашелся желающий лететь не только в ближний космос, но и в дальние секторы. Обычно в такую даль звездолетчиков не заманишь - кто родителей престарелых оставить не может, у кого жена любимая и дети маленькие... Одиночек в наше время мало. Тем более путных, так что бы в первые пять лет с ума не сошли, и корабль не разбили бы. Для порядка спросили - какую цель вы преследуйте, отправляясь в неизвестность на столь долгий срок? Ответил, что я - естествоиспытатель, твердо решил посвятить себя космосу, и всему что с ним связано. Про себя подумал отрешенно - я бездушная Птица, лечу на зов утраченной души... Не то что бы надеюсь вернуть потерянное, но хотелось бы приблизиться к недостижимому.
Птицелову я ничего сообщать не стал. Пока не взлетел.
Через полчаса после старта достал бортовой журнал, улыбнулся своим прежним мыслям, и вывел заглавие:
Я Птица, меня поймал Птицелов.
Надо было отправиться к звездам, что бы обрести свободу, что бы стать равным Птицелову, и людям оставшимся на земле, почувствовать себя космической пылинкой, и вдруг - равным Богу, не чувствуя более границ между собой, стенами корабля, и вспыхнувшей сверхновой...
Птицелов пишет мне иначе, не так как прежде, беседуем на равных... теперь мы друзья, но тем ярче разгорается мечта - однажды обладать им, вжимаясь в его грудную клетку, сцепить наши руки и распахнуть его мне навстречу... я просыпаюсь, чувствуя соленый вкус на губах. И открыв глаза любуюсь алыми каплями крови на белой наволочке.
А вчера мне пришло письмо от неизвестного отправителя. Прочитал. "Пишет вам курсант летной школы..." Написано терпко и юно. Одиночка, согласный на все, кроме одиночества. Очарованный прозвищем Птица.
Уперся глазами в подпись - Moth.
Вдруг почувствовал, что держу его в руках. И не думал ловить, не хотел отвечать, но узнавая себя в нем, почти слыша его дыхание, едва касаясь клавиатуры медленно потянул слова из себя: здесь, среди звезд, меня не интересует ничего, кроме сильных, откровенных чувств.
Ты продолжишь беседовать со мной?
БУ_18
13500 зн.