Мне понравился сам факт толерантности: два враждебных литературных союза сидели в одном зале центральной городской библиотеки и говорили об одном человеке - о Коротаеве. Я показывала домашний альбом, где сохранились фотографии с ним.
Я хорошо знала этого коренастого, крутого характером, бородатого и сильного человека. Познакомилась с ним, когда проводила серию литературных встреч и вечеров, посвященных Николаю Рубцову. В актовом зале управления связи в 1984 году (20 лет назад) он много рассказывал про друга, а когда я спросила о его собственных стихах, он отклонил вопрос - "Не о обо мне речь". О его книжке "Козырная дама", где прообраз Рубцова всеми узнался, много спорили. Честно - до сих пор не прочитала эту вещь...не могу.
На каждом литературном совещании, куда стекались начинающие литераторы, он был в первых рядах - например, в 1990, 1993, 1996. Долгое время вел литобьединение при газете "Вологодский комсомолец". Был жесток в сужденьях, часто справедлив, хотя мне тогда казалось - нет. Иногда оражала жестокость и безапеляционность его оценок, хотелось вскочить и заслонить собой отхлестанного им поэта...
Однажды, передавая Коротаеву газету "Литературная Россия" со статьей профессора литинститута Михаила Еремина (дяди моего мужа), я была удивлена, как возвышенно Коротаев относится к Еремину. И действительно, их связывала дружба не только учителя и ученика, но близких по духу людей.
Крупный поэт был еще издателем. Правда на журналистском поприще не добился желаемого - возродить моложежную газету. Собирая материалы для книги безвременно ушедшего из жизни Михаила Жаравина, я пришла к нему с просьбой помочь, потому что не имела доступа к архиву. Коротаев, никому не разрешавший трогать рукопись Жаравина, без слов выдал мне два сильных рассказа, которые я просила. А потом, когда я их скопировала и вернула, пожал мне руку, добавив - "Ну мы же русские люди... Иначе Михаил Павлович (Еремин) нас бы не понял."
На стихи Виктора Коротаева написано множество песен. Одна у меня сочинилась недавно - она грустная, несвойственная для него, тревожная, высказанная почти шопотом. Его стихи - лирический дневник человека всега отражали двух Коротаевых: один громкий и шумный, уверенный в себе, а другой потрясенный, страдающий, жалобный. Так и в песнях моих получилось два Коротаева. Один лирический, другой бурный. Лирика тоже особая, в ней страх предвидения, может гибели, щемящая тревога...
В поздних сумерках зимнего дня
Со спины заходя на дорогу
Словно кто-то окликнет меня
И замру я невольно и вздрогну
И шарахнется ветер в тьму
И заплачет в березах печально
И тогда я наверно пойму -
Этот голос позвал не случайно...
Не сговариваясь, выступающие обычно умалчивают о причине его смерти, никогда никто не скажет "от вина". Но причина подразумевается. Перед школьниками я не в силах выговорить, но людям постарше приходится говорить... Александр, - а лучше Саша - Алексеев умер от водки. Михаил Жаравин умер от водки. Николай Дружиннский умер от водки. Николай Елсуков умер от водки. Николай Рубцов умер от водки. Виктор Коротаев умер от водки...
И я устану повторять, но они все умирают - от водки...
Другую песню "Костер" -я спела под гитару несколько лет назад на презентации книги "Мать", наслаждаясь его изумлением. Исполняю ее с тех пор почти на всех литературных вечерах, потому что это самое мое любимое стихотворение Коротаева и сегодня я повторяю его строки, обращаясь к ушедшему поэту, и не только к нему.
Костер, в котором мы горим -
гори, не гасни.
Под небом грозным и рябым
ты вечный праздник.
Как на смертельном рубеже
заходит сердце-
ведь мы с рождения уже
самосожжженцы.
Ив нашей собственной крови
и в нашей воле -
костер тревоги и любви,
борьбы и боли.
Он жжет и мучит всякий час,
не зная сроков.
Но скрыты от сторонних глаз
следы ожогов.
Чтоб не пропасть в глухую ночь,
и чтоб не гасло,
мы в тот костер подлить не прочь
и сами масла.
И жаль нам тех кто даже дым
втянуть боится...
А о сгоревших говорим
как о счастливцах.