Юная Королева, подогнув под себя ножку, сидела на диване возле окна и сквозь запылённое стекло рассматривала вечернее небо. Уроки Звездочёта не прошли даром. Она уже с лёгкостью различала обеих Медведиц – Большую и Малую; не дольше пяти секунд искала Полярную звезду, при условии, конечно, что небо не заложено тучами; знала, что Млечный Путь – это не туман, пущенный Создателем с целью утаить от всех и, в первую очередь, от неё какую-то истину, а всего лишь галактика в профиль – галактика, на окраине которой выпало жить человечеству... Еще Звездочёт объяснил Её Величеству, что пальцев рук («ваших белых, гладких пальчиков, моя Королева») достаточно для счисления всех планет Солнечной системы и что само Солнце когда-нибудь потухнет. «Имеющее начало имеет и конец», – так он заключил свой урок. В тот раз Королева оплакивала судьбу Солнца шесть дней и семь ночей. На дольше не хватило слёз. Иссякли слёзы – она пришла в себя. И твердо решила: если нет возможности изменить ход вещей, надо перестать об этом думать. И жить дальше. Жить – это у неё получалось.
Сегодняшнее небо отличалось от обычного. Непонятно откуда взялись две большие и яркие планеты. Они висели на востоке, низко над горизонтом. Их ровный жёлтый свет беззастенчиво расшифровывал тайны погрузившегося было во мрак сада.
Планеты тревожили, заставляли воображать невоображаемое.
Сначала примерещилось, что это два факела у входа в неведомую пещеру... Будто специально приготовлены: взять в каждую руку по огню, шагнуть под тесные своды, исследовать пустоту. «А! – королева испугалась внезапной мысли. – Чёрная дыра! К ней только приблизься, всосёт и не оближется!»
А потом вдруг показалось, будто из темноты выглядывает огромная хищная кошка. Выпучила жёлтые глазищи, не мигает. Королева подумала, что надо бы заговорить пучеглазую – подобно тому, как заговаривала любимца кота, когда ловила на себе его пристальный, гипнотизирующий взгляд. «Марсель, Марсель, Марсёныш, славный мой зверёныш», – мягко, бархатисто выпевала Королева, и Марсель перемаргивал на каждое слово.
«Угадать бы имя кошки. Или узнать, выспросить. Интересно, кто раздаёт имена этим ночным чудовищам? Ладно, сама придумаю, только бы суметь власкаться в её ухо!..»
«Мелисса, Кларисса, Лиссандра...» Но кошка продолжала пялиться. Впрочем, агрессивности не проявляла.
«Что у меня в голове?! Это всего лишь две луны! Две молодые луны... Но откуда?! Прежняя, рассказывал Звездочёт, была когда-то частью суши. Значит, и эти вырваны из тела Земли! Бедная Земля...» Королева вспомнила, как прошлым летом юный Лекарь по недоразумению выдрал ей в один приём два зуба. В тот день, как показало учинённое Звездочётом расследование, Лекарь был приглашён молодой красавицей-кухаркой на дегустацию компота из сушёных яблок. Но до компота дело не дошло. Сначала кухарка, не сводя с юноши ласковых рыжих глаз, опаивала его сладкой черносмородиновой наливкой, а потом предложила на пробу сладкие свои губы. К тому моменту, когда парня вызвала взвизгивающая от зубной боли Королева, он был пьян и вожделел. Поэтому, чтобы не мешкать и поскорее вернуться к наливке и кухаркиным губам, счёл зуб, причинивший Её Величеству беспокойство, безнадёжным.
«Ща-а-ас удали-и-им», – Лекарь сунул в рот королеве мятную анестезирующую лепёшку и, стараясь придать движениям небрежность, которая в сложении с естественной, от опьянения, развинченностью, выглядела очень уморительно, отправился к своему заветному саквояжу за щипцами. Королева с тревогой отслеживала движения любимца (да-да, признаемся, Лекарь был её любимцем). Неверность походки ей не нравилась, но разве у неё был выбор?! Уже приготовившись к операции, Лекарь склонился над повелительницей и увидел её глаза – испуганные, полные боли и слёз. Это имело странные последствия. Ему вдруг показалось, что плоть, умело растревоженная кухаркой, выросла до гигантских размеров и закаменела, пришлось даже коснуться рукой соответствующего места, дабы удостовериться, что ощущения обманули его и все в порядке. Н-да, Лекарю было не до деликатности. Он ухватил щипцами больной зуб и резко надавил. Раздался хруст. Королева вскрикнула и завращала глазами. Бросив окровавленный зуб в подставленную фрейлиной шкатулку, Лекарь заглянул в высочайший рот и побледнел. Взгляд его приобрёл удивительную трезвость. «Ваше Величество! Не велите казнить! – он пал перед Королевой на колени и воздел руки. – Соседний зуб тоже придётся удалить, я сломал его!» «А-а-а», – простонала королева, и Лекарь второй раз взялся за щипцы. Оказалось, что мятная лепёшка – не лучшее средство для анестезии. Дикая боль металась тогда по телу Её Величества. «В пятке-то, в пятке почему отдаёт?» – думалось Королеве в те короткие мгновения, когда боль отпускала.
Лекаря пришлось... Нет, конечно, он остался цел и невредим, но был сослан за тридевять земель на курсы повышения гомеопатической квалификации.
«Бедная Земля! Бедные люди! Кто-то из них упал в пропасть. А некоторых, наверное, вообще унесло в космос! Но постой-ка... раз я ничего не видела и не слышала, значит, это случилось... Что с Лекарем?! Господи, что с ним?! Неужели...»
«Это катастрофа!» – в мозгу как будто разорвалась граната – с такой силой, что задребезжали окна. Пол, потолок и стены вокруг попытались сложиться в параллелограммы.
Юная Королева никогда не прибегала к вульгарным приёмам, но сейчас глубоко и нервно вздохнула...
«Мой Звездочёт!!!» – вдоль анфилады помчался звонкий крик.
Не желая отставать от него, королева вскочила с дивана – на сиденье осталась лежать чёрная атласная туфелька, вторую стряхнула на ходу, подхватила хрустящие юбки и побежала, едва касаясь паркета лёгкими ножками.
«Мой Звездочё-о-о-о-от!!!»
За несколько метров до обсерватории королева перешла на шаг – она всегда здесь робела. Уважала знание, которое и по масштабам, и по сущности было вселенским. Дверь оказалась приоткрыта. Неудивительно: Звездочёт не имел привычки запираться во время работы.
«Мой Звездочёт...» – Королева усмирила голос и потянула за ручку.
Пусто. Она уже набрала в лёгкие новую порцию воздуха для очередного крика, но, мгновение подумав, тихонько выпустила его наружу. Не часто ей представлялась возможность припасть к оку телескопа, погладить его полированные или рифлёные металлические колёсики и ручки. На мгновение Королева забыла о возможной трагической судьбе любимца Лекаря, подалась вперед и приставила глаз к окуляру. Ничего не видно, какая-то муть. Она не рискнула изменять настройки... Сетуя, что не каждому любителю звёзд дарована встреча с космосом, Королева покинула обсерваторию.
Кричать больше не хотелось, да и бежать запал вышел. Королева разгладила юбки, трижды вздохнула, навила на палец кончик рыжего локона и ровным шагом направилась в комнату Звездочёта. Всё-таки поставить его в известность о появлении на небе двух чужих космических тел было необходимо. Дубовая дверь скрипнула дважды: когда Королева отворила её, а потом когда прикрыла за собой. Звездочёт сидел за столом и, склонившись над раскиданными в беспорядке листами, что-то быстро писал. Королева придвинулась к нему сзади почти вплотную и нерешительно, но вместе с тем решительно (волшебство какое-то!) коснулась его взлохмаченной головы: «Мой Звездочёт, я...». Звездочёт бросил карандаш, резко откинулся на спинку кресла, встопорщил облачённые в чёрный сюртук плечи. Королева едва успела отпрянуть. «Ваше Величество, – голос Звездочёта прозвучал строго и сухо. – Даже самый подлый раб надеется, что никто не будет стоять у него за спиной, когда он остаётся наедине с собственными мыслями». «Но ты не раб, Звездочёт. Ты мой друг, и я пришла к тебе за помощью...». Королева чётко, как по команде «кру-у-у-гом!», развернулась. Дверь вновь дважды скрипнула.
«Крови не хочу. Казнить не буду. Сошлю за тридевять земель. К Лекарю. Будут вместе повышать квалификацию. Телескоп и все эти его астролябии продам, на вырученные деньги куплю тигель и прочих склянок. Приглашу алхимика. Расположим его в подвале. Пусть учит меня разноцветным опытам. И с золотом что-нибудь решает – в королевстве сущие граммы остались. Не получит золота, элемент новый откроет, прогремим в научном мире.. В обсерватории оборудую зал для занятий серинзе кэмпо...»
Королева, твердо вышагивая, переходила из залы в залу...
«Ваше Величество, моя Королева!» – дробно застучали по паркету туфли Звездочёта. Он шумно дышал, почти задыхался, спеша вслед за повелительницей.
«Моя Королева!.. Я достоин казни, но мысль!.. Это была гениальная мысль! Я не успел сформулировать её. Из-за вас, моя Королева».
«Сожалею, Звездочёт! Но тебе по несколько раз в день приходят в голову гениальные мысли. А мне... Впрочем, и сегодня ничего умного. Я всего лишь хотела рассказать...»
«Ваше Величество, я готов принять любое наказание!»
«Хм!» – Королева остановилась и, приподняв подол платья, выставила вперёд маленькую ступню, обтянутую тонким чулком, изначально белым, но уже изрядно запачканным во время беготни без туфель. Взгляд на ногу – в глаза Звездочёту, опять на ногу – опять на подданного.
«..?» – Звездочёт вздернул черные косматые брови.
«!..» – королева умела удивительным образом облекать жёсткий приказ в форму всего лишь настойчивой просьбы.
«Но разве это наказание?! Награда!»
«Тем более. Пользуйся моей щедростью, Звездочёт!»
Оторвала ногу от пола и легко, приглашающе пошевелила пальчиками. Звездочёт следил за её манипуляциями, как заворожённый кролик. Потом на удивление проворно опустился на одно колено, взял в ладони королевскую ножку, несколько раз с нежностью провел ладонью от щиколотки сверху вниз и, склонившись, расцеловал каждый палец в отдельности.
Королева во время этой процедуры с трудом удерживала равновесие, но выдергивать ногу из ладоней Звездочёта не спешила. Ступне было тепло и уютно. Будь у неё возможность, она бы с удовольствием подсунула к первой и вторую ногу. Но кажется, Звездочёт рассказывал о каком-то законе, который отрицал подобные вольности.
Минуло несколько минут.
«Ваше Величество, я прощён?» – Звездочёт опять приподнял брови.
Королева с сожалением высвободила ножку и присела, так что её глаза оказались вровень с глазами Звездочёта.
«Нет! Ещё я хочу мадригал».
«Моя королева, но ведь вам известно, что я не сочиняю мадригалов».
«Ты каждый раз так говоришь. А потом берёшь – и сочиняешь. Когда я их читаю, обливаюсь слезами. И мне уже не хочется наказывать нерадивых фрейлин, похотливых кухарок или идти войной на королевство троюродного племянника...»
«И фрейлин, и всю челядь, и племянника Вашего Величества полезно время от времени приструнивать».
«Мой Звездочёт, я хочу мадригал. И наконец расскажи мне про две эти жёлтые планеты. Они целый вечер не дают мне покоя».
«Какие планеты?» – брови Звездочета опять поползли вверх.
Королева подвела его к окну.
Ученый муж приложил к стеклу пылающий лоб. На мгновение закрыл глаза. Мысленно улыбнулся.
«Ваше Величество, я уже было встревожился, что у вас галлюцинации. Но, хвала небу, нет. Это же фонари над Палисандровыми воротами замка. Может быть, вы помните, эти ворота – триумфальные. Огней над ними не зажигали со времен вашего прадеда. В последний раз это случилось, когда королевская армия возвращалась с победой после битвы за Волшебную трясину. Если не ошибаюсь, тогда мы разгромили воинство скрипучих жаб и гигантских водомерок и простёрли своё владычество на сотни миль вокруг. А через противоположные – Осиновые ворота – к нам обычно приходило поражение. Увы, фонари над ними горели несравнимо чаще.
Отправляйтесь отдыхать, моя Королева, а я попробую выяснить у Фонарщика, в связи с чем у нас такая торжественная иллюминация».
Ласковый голос Звездочёта убаюкал тревоги юной Королевы. Она с благодарностью чмокнула утешителя в щеку и отправилась в спальню, по пути размышляя о том, успеет ли пожелать супругу спокойной ночи. Хорошо бы он ещё не ложился, иначе придётся его расталкивать: художественный храп молодого короля, хотя и соответствовал всем канонам жанра, но решительно мешал самой королеве погрузиться в сон. Ещё она думала о том, что Лекарь в безопасности – и это счастье. А еще пыталась понять, почему огни над Осиновыми воротами замка зажигаются чаще, чем над Палисандровыми. Это несправедливость судьбы? Или, наоборот, справедливость?
А Звездочёт, прикинув, где он скорее всего найдет Фонарщика, направился к керосиновому сараю – когда-то, много лет назад, здесь хранили керосин для фонарей. Металлические бочки из-под горючей жидкости уже давно были выкачены из помещения, но запах, ядовитый, головокружительный запах, до сих пор не выветрился. Фонарщик и его старший приятель Садовник сидели за массивным столом, в центре которого горела маленькая свечка, и с каким-то печальным усердием употребляли грушевый шнапс, завезённый недавно в замок австрийским посланником в невероятных количествах. Садовник держался молодцом. То ли потому что был стар и привычен к спиртному, то ли мухлевал при разливе. А Фонарщика изрядно развезло. Он уронил голову на скрещённые на столе руки и невнятно бормотал о своей неиссякаемой любви к юной Королеве. Звездочёт несколько раз позвал его по имени, но Фонарщик не реагировал.
– Не найдётся ли у тебя ковша холодной воды, добрый друг? – обратился учёный к Садовнику.
– В каком-то из этих углов стоит бочка, не могу вспомнить, в каком именно, давненько уж не бывал здесь при свете. Поблизости от неё и ковш валяется.
Звездочёт обошел последовательно все углы, бочку обнаружил в последнем. Пошарив кругом, ухватил ковш. Зачерпнул воды и, не спеша подойдя к столу, вылил её на голову Фонарщика.
Фонарщик воспрянул. Поднял голову, открыл глаза и начал бездумно таращиться в темноту. Его жесткие соломенные волосы намокли и повисли сосульками, с них капала вода. Лицо было мокрое. Постепенно он приходил в себя.
– Уважаемый, объясни мне, с какой целью ты зажёг фонари над Палисандровыми воротами? Что за победу мы сегодня празднуем?
– К-к-какие фонари, господин Звездочёт? Что вы говорите?! Я и ворот таких не знаю!
– Знаешь-знаешь, это с восточной стороны замка.
– Не-е-е... Вы что-то путаете, господин Звездочёт.
И Фонарщик опять рухнул лицом на стол. Второй ковш воды не помог прояснить ситуации.
Звездочёт вышел на улицу, несколько раз глубоко вздохнул в надежде, что избавится от керосинового ощущения, но тщетно, и направился к Палисандровым воротам.
Над ними не горел ни один фонарь.
***
Зачем ты пристально рассматриваешь мои глаза, Звездочёт? Что ты надеешься в них увидеть? Они кажутся тебе золотыми. И ты думаешь, будто они отражают свет Солнца. А на самом деле в них такая же мгла, как и в твоих. Возможно, я ослеплена Солнцем, а ты нет. И поэтому ты видишь глубже. И дальше.
Но хочешь ли продолжения этой истории?
Королева родит двоих детей – как водится, принца и принцессу. Конечно, это будут самые настоящие королевские дети: несмотря на то, что король по ночам художественно храпит, а днём витает в облаках, он настоящий мужчина. Впрочем, как раз две эти его особенности и доказывают, что он настоящий мужчина.
Ты, Звездочёт, напишешь великую ученую книгу, которая принесёт и тебе, и королевству великую славу. А попутно издашь сборник мадригалов. И слава удвоится. Со временем ты полысеешь, слегка сгорбишься, потеряешь проворство. Догоняя Королеву, будешь уже не стучать туфлями, а шаркать. Однажды она обратит внимание, что ты с трудом склоняешься для исполнения привычного ритуала. И перестанет гневаться на тебя по пустякам. А серьезных поводов для гнева никогда и не было.
Лекарь вернётся. Обучение гомеопатии превратит его в совершенного идиота. Он уже не сможет никого ни от чего вылечить, но зато будет восторженно рассказывать, какими удивительно целебными свойствами гомеопатические растворы, которые даже и не растворы, а так, просто вода из-под крана.
Фонарщик женится на Кухарке. А Садовник – на фрейлине, сохранившей в шкатулке оба зуба юной Королевы. И у них родятся дети. Не знаю, может быть, и королевские. А, может, и нет.
А потом все эти люди умрут. Вместо них родятся новые, которые будут жить по-своему, радоваться своим радостям, горевать над своими печалями. Потом и они умрут. И сменится много поколений.
Тем временем Солнце будет разгораться все сильнее и сильнее, оно выжжет жизнь, всю жизнь вокруг себя. А потом остынет и сожмётся до размеров моего кулака. Ты ведь знаешь, с любовью происходит та же история... Имеющее начало имеет и конец.
«Нет, если это действительно любовь, с нею не так. И видишь ли, хотя ты говоришь правильные слова, мне не хочется тебе верить», – Звездочёт развернулся и медленно побрел прочь. Из всех обитателей замка он последним заснул в эту ночь.
Я выключила настольную лампу, и погасло её отражение в окне.
Моя ночь подходила к концу.