Старманья

По мюзиклу Люка Пламондона и Мишеля Бержера "Starmania"

* * *

– Que sont tout ces millions de gens?
Seuls… Au millieu de Monopolis…
"Starmania"

  Над Монополисом вставало неоновое солнце. Город небоскребов из стекла и металла равнодушно встречал это огромное, мощнейшее светило, медленно, рывками выползающее из-за собрания крыш и окон на горизонте. Учитывая природу этого солнца и его устройство, нельзя было сказать, что оно просыпалось и, освещая живым светом город под собой, всходило на небосвод, как делало это обычное солнце, ярчайшая звезда во всей вселенной. Неоновая лампа в миллионы ватт не могла рождаться где-то на неведомой стороне планеты, она зажигалась, излучала свет, накаляясь постепенно, с разных боков, регулируемая десятками компьютеров сложнейшей программы. Бездушные машины знали только то, что было вложено в них создателями, безукоризненно выполняли установленный алгоритм. Если бы хоть один из компьютеров вырубился на мгновение, город погрузился бы в беспросветную тьму, похожую на ту, что царила сейчас там, на неизвестном никому верху, ибо Монополис был подземным городом, возникшим на многие километры вглубь Земли. Подземная цивилизация, заменившая ту, что так давно погибла на поверхности Земли, уничтоженная людьми, ее построившими. Поэтому и заменило неоновое солнце великий небесный источник света. Сменялись поколения людей, умирали одни народы, после них приходили другие; несчастное человечество, чьи предки давно загнали самих себя под землю, привыкло каждый день, каждый год, всю жизнь видеть словно умирающий свет неоновой лампы над головой и, не видя неба, даже не зная, что это такое, полностью уверилось, что солнце всегда двигалось по специально разработанной траектории, прикрепленное лазерами к темно-серой поверхности созданных небес, уходящих так далеко вверх, что вместо однотонной ровной серой материи можно было видеть лишь белесый туман, также сотворенный умными компьютерами.
  Искусственное солнце, резко дернувшись, поднялось еще на несколько метров, мгновенно залив верхушки металлических коробок мертвенным бледным светом, грубо очерчивающим идеально ровные линии и отражающимся ярким неестественно белым пятном в тонированных стеклах. Еще ровно два часа – так рассчитано заранее гениальными машинами, напичканными хитрыми платами и проводами, – и начнется утро, как по расписанию, солнце осветит последнюю забытую фонарями улочку, его лучи проникнут в самый дальний переулок, безжалостно обнаружив каждую пылинку, которой будет суждено немедленно исчезнуть, едва автоматизированные уборщики, называемые роботами низшей категории, приступят к своим обязанностям. Часы белого металла на самом высоком строении города, Золотой башне, показывали пять утра, того утра, которое было специально создано для всей цивилизации, словно выполняя давнюю традицию видевших небо предков. Ничего нового, и никогда не будет, все расписано по часам в главном небоскребе на краю города, который управляет всем происходящим в Монополисе, но вот только мозг человека, способный не просто думать, но и чувствовать, был заменен настроенной точностью и исполнительностью роботов и компьютеров. Что может быть нового в городе под властью машин? Утро приходит в семь и ровно в десять начинается ночь. Радиостанции захлебываются музыкой, которая осточертела всем, кто хоть делает попытку подумать, одна и та же мелодия сводит с ума тысячи людей. Никогда, никогда не будет другой музыки, никогда никто не споет другой песни, так будет веками, тысячелетиями, и люди новых эпох будут жить по правилам своих дедов в мире, контролируемом компьютерами. Каждый день все жители совершают отработанные, заученные поступки, словно и у них в голове уже вставлен маленький современный компьютер. Каждый день миллионы людей разъезжаются по огромной территории в места, где они вроде как работают, приносят пользу человечеству. И они не знают, что с каждым движением все больше зависят от машин, эти могущественные люди, творцы вселенной, теряющие волю, идущие огромным тупым стадом за неизвестной целью, друг за другом исчезают в водовороте однообразности. Казалось бы, что может быть лучше? Рай на земле, где все желания людей предупреждаются. Но дело в том, что люди разучились желать, утеряли такую способность, как и многие другие черты, присущие человеку и отличающие его от машин. Скоростное метро, новейшие самолеты, подземная вентиляция, универсальные материалы, пропускающие свет и перерабатывающие энергию неонового солнца в тепло, вечное лето… и вечное, сумасшедшее одиночество, душащее чувство своей беспомощности, бесполезности, незначимости. Но вот только слишком мало людей еще способны были ощущать это, остальные покорились, пусть не по своей воле, но их воля давно уже перестала отличаться от программы компьютера. Весь объединенный Запад, тот, земной Запад, который когда-то существовал, превращался в живых роботов, похожих друг на друга, как безликие неоновые лампы, освещающие проход в метро. Миллионы людей без мыслей, без цели, существующих, но не живущих – что будет с Монополисом?.. 

Мари-Жан вышла на улицу и сощурилась на неоновое светило, медленно, словно сломанный поезд на аттракционе, заползающее наверх. Она всегда просыпалась очень рано, когда запрограммированное утро только-только начиналось, и выбиралась наверх из кафе “Underground”, где уже несколько лет работала то ли официанткой, то ли уборщицей, то ли его владелицей. В любом случае работа была однообразной, как и все, что происходило вокруг нее. Мари-Жан ненавидела Монополис. Наблюдая каждый миг людей с пустыми глазами, пробегающих мимо и возвращающихся, словно заводные игрушки, ей хотелось бежать, но она не знала куда. Везде одно и то же. Целый мир движется по заранее протоптанной дорожке, нарезая круги и не сознавая, насколько бесполезно такое движение по кругу. Мари-Жан ненавидела это тусклое неоновое солнце, пытающееся заменить для нее то настоящее, которое она никогда не видела, но знала, что оно существует. Ей часто снилось неизвестное место где-то на поверхности Земли, над ней – огромный голубой купол без надоевшего белого тумана и нечто большое, светлое и теплое, на что даже нельзя поднять глаза без того, чтобы не заплакать. И Мари-Жан, не зная, что такова уж природа солнца, что свет его слепит до слез, думала, что слезы эти рождены ее собственным восхищением. А потом она просыпалась в темном помещении подземного кафе и видела над собой серый потолок с ввинченными в него теми же самыми неонками вызывающе желтого цвета. Она давно уже ничего не хотела от жизни, желать было бесполезно, ведь никто в мире, ни один совершенный компьютер не даст ей того, о чем она мечтает день и ночь – увидеть солнце, настоящее, прекрасное, свободное, независимое. Иногда Мари-Жан садилась за столик в своем кафе и брала в руки старую, темную от времени гитару, но музыка не приносила ей заметного удовольствия, тогда Мари-Жан снимала гитару с колен и начинала мечтать. И ее воображение снова и снова приводило ее к чудесному сну. Ей часто хотелось тишины и покоя, но в то же время она так боялась и того, и другого. Одиночество стало ее постоянным спутником, но душа вновь рвалась подальше от кафе “Underground” и снова терялась среди посредственности и обыденности неживого мира. Мари-Жан ненавидела свою работу, ее бесил каждый угол кафе, которое она знает как свои пять пальцев, где проходит ее жизнь, где она с каждым мигом все больше становится обыкновенной машиной, бездушным роботом, выполняющим задуманную программу, как миллионы людей вокруг. Иногда ей казалось, что она ясно видит свою судьбу, все свои шансы и мечты, а потом сознание гасло, и официантка-машина продолжала бежать по кругу, совершая одинаковые движение от стойки к столикам и обратно, словно то самое неоновое солнце, что делало невыносимым каждый день ее бесцветной жизни. Она не знала, что хочет. Нет несчастней человека, не сознающего своей цели, и Мари-Жан была несчастна.
Искусственное солнце лизнуло холодными лучами ее голову, и Мари-Жан поспешила отступить в сторону. В зеркальной стене дома напротив отразилась официантка подземного кафе, еще одна безвольная частичка автоматизированного города со страдающим сердцем, заключенным в слабое, уставшее тело. Невысокая, худенькая, миниатюрная девушка со светлыми, чуть вьющимися волосами до плеч, бледной кожей и страшно безразличными, грустными карими глазами, в которых видна была нечеловеческая усталость, поразительное равнодушие ко всему этому каменному миру. По глазам она казалась неопределимо старым человеком, а ведь ей всего двадцать пять лет. Двадцать пять лет безнадежного одиночества, двадцать пять лет жизни в Монополисе, где она медленно умирала, становясь черствой ко всему вокруг. Мари-Жан оглядела свой обычный костюм официантки – длинная черная юбка, белая кофточка с воротником, как у рубашки, и белый передник, который для нее был почти военной формой, той цепью, которая привязывала ее к Монополису, делала ее существование постоянной жестокой борьбой с самой собой, где опять и опять побеждали Монополис и устроенная компьютерами идеальная жизнь. Зачем она вообще появилась на свет? Ей не нужно ничего от этих людей, кричащих о своей силе и тут же доказывающих обратное, когда они, подчиняясь неоновой лампе наверху, бежали из домов на однообразную работу. Только бы никто не трогал ее, оставил в покое эту безмерно уставшую девушку, безмолвно исполняющую свою незаметную работу официантки.
Мари-Жан спустилась по темной каменной лестнице, уходящей вниз, под тускло горящую неоновую вывеску, кафе давно стало ее настоящим прибежищем, и хотя она снимала маленькую квартирку где-то на краю города среди металлических зданий промышленных районов, она не возвращалась туда уже несколько недель, предпочитая прятаться в этом подвале, однажды обустроенном кем-то под кафе, а затем благополучно забытом. В недра этого небольшого подземелья часто захаживали посетители, которым словно было мало сознания того, что они и так живут под землей. Наверно, им хотелось забраться еще ниже. Это были люди, которые боролись с властью всеобщего однообразия, но очень оригинальными способами – напивались до бесчувствия, а затем полиция, каждый вечер появлявшаяся на пороге кафе “Underground”, забирала их подальше, и никто не знал, что будет потом с этими несчастными, главное – полиция сделала свое дело, избавила общество от очередной заразы. Мари-Жан наблюдала эту процедуру ежедневно и постепенно научилась не обращать на происходящее внимания. Все, что ей надо было сделать, это открыть кафе в девять и прикрыть его в одиннадцать.
Единственным развлечением официантки-машины был старенький телевизор, показывающий максимум два канала, однако и этого ей было вполне достаточно. Она смотрела программы, не вдумываясь в смысл слов, ей всего лишь хотелось послушать разговоры, увидеть другие лица, чем те, которые на ее глазах теряли всякое выражение за несколько часов беспрерывной пьянки. Проходя мимо стойки, она машинально протерла ее тряпкой, как делала уже несколько лет, и включила телевизор, немедленно начавший мигать и шипеть, пока, наконец, не попал на нужный канал. Половина шестого, обычная в это время программа новостей, представляемая бессменным ведущим Роже-Роже. Известный всему Монополису ведущий был наполовину роботом, наполовину человеком, гениальным экспериментом ученых, что еще больше способствовало его известности. Роже-Роже, когда-то будучи обычным человеком, слугой машин, попал в аварию – его новый автомоболь занесло на повороте и буквально впечатало в ближайший небоскреб. Когда его вытащили из машины, он напоминал кусок мяса, грубо разрезанный тупым ножом. Зашить такое не могли даже с помощью компьютера, а потерять талантливого ведущего известной программы значило для города проститься с престижем. Тогда ученые и предложили провести первую, уникальную операцию по вживлению и замене погибших тканей чувствительными металлами и микрочипами, и уже через месяц пораженные зрители могли лицезреть любимого ведущего в новом обличье. Конечно, он потерял многие человеческие привычки, почти утратил способность чувствовать, но разве не это ли идеальный слуга города под контролем машин?
– Здравствуйте, жители Монополиса, – неприятный металлический голос в который раз поразил Мари-Жан, хотя за столько лет она могла бы уж привыкнуть. Роже-Роже взирал холодным неподвижным взглядом в камеру видеостудии, глаза его вызывали страх. А ведь Мари-Жан знала, помнила, насколько красивым, обаятельным мужчиной был когда-то Роже-Роже. – Я рад приветствовать тех, кто изменил привычному образу жизни и поднялся немного раньше, чтобы послушать самые первые новости. Итак, с вами Роже-Роже. И снова “Черные звезды”. Эта банда продолжает терроризировать город, держа в страхе всех от Нью-Йорка до Рима. Вчера несколько человек из банды атаковали воздушное метро, подорвав вкопанные в землю сваи и обрушив часть путей. Пострадали двадцать шесть человек. “Черные звезды” действуют непредсказуемо, появляются в разных частях города, все больше молодежи примыкает к этому анархическому движению. Полиция делает все возможное, чтобы прекратить террор, однако участники банды неуловимы и по сей день, – компьютерный голос Роже-Роже звучал безразлично, на одной ноте, словно ему было совершенно плевать и на “Черных звезд”, и на их жертв.
Да, “Черные звезды” действительно представляли опасность для всех жителей идеального города Монополиса. Страшные в своей силе и беспощадности, они рассеивались по Монополису с поразительной ловкостью, появлялись в различных местах, нападали черной тенью, оставляя за собой кровь и темноту. Все началось давно, как раз перед тем, как Роже-Роже потерял свою человеческую природу; многие и до сих пор думали, что к трагической аварии приложили руку “Черные звезды”, немного покопавшись в тормозах машины ведущего. Никто никогда не видел “Черных звезд”, точнее, те, кто видели, давно уже не могли никому рассказать об этом, так как банда не оставляла свидетелей. И однако ж, весь Монополис знал, как выглядят участники проклятой группировки. Все в черном, чтобы не отличаться от темных крыл ночи, они пугали своим странным макияжем. Обязательная черная звезда на лице, захватывающая лоб, часть носа и оба глаза, надежно скрывала черты лица бандита. Увидеть перед собой черную звезду на бледном лице – значило прочитать свой смертный приговор, и люди, трясясь за свои жизни, избегали появляться на улицах после девяти. “Черные звезды” крушили автомобили, поджигали здания, насиловали девушек, взрывали средства коммуникации, линии транспорта и постоянно оказывались неуловимыми. Идеальный город оказался не таким уж надежным, как уверяли те, кто имел право решать судьбы миллионов человек. Люди стали ходить по улицам, оглядываясь, – а вдруг вот тот человек, что идет тебе навстречу, ночью в обличье “Черных звезд” разбил твой новенький автомобиль? Вся жизнь этих отчаявшихся, преступивших черту людей превратилась в бесконечную игру. Может быть, они становились безумными от сумасшедшего чувства, когда горячая кровь течет по рукам, может быть, они были просто несчастными детьми этой новой подземной цивилизации, заковавшей себя в огромную, хорошо обставленную тюрьму. Мари-Жан не знала, но раньше всегда хотела понять.
Рядом с Роже-Роже на экране появилась его помощница, со-ведущая Кристаль. Мари-Жан с неприязнью посмотрела на эту девушку, которая за несколько лет сделала себе головокружительную карьеру и стала ведущей сверхпопулярной передачи “Стармания”, стоившей стране нескольких миллионов. Мари-Жан не могла объяснить, почему Кристаль ей не нравится, ей казалось, Кристаль постоянно играет какую-то роль, причем играет плохо. Кристаль была красива, очень красива, и очень молода. Вряд ли ей было больше двадцати. У Кристаль были темные длинные волосы, очаровательно лежавшие на плечах, правильное лицо и немного большие светлые голубые глаза, смотрящие не по возрасту умно и внимательно. Мари-Жан думала, что такая девушка как Кристаль должна прекрасно сознавать силу своего обаяния, но Кристаль вела себя так, словно даже не догадывалась об этом, именно поэтому Мари-Жан и окрестила ее притворщицей. Однако официантка-машина ошибалась. Кристаль действительно не знала, как много значит для телевидения ее необычная красота. А она улыбалась с экрана так, словно знала каждого зрителя лично; за эту по-детски наивную улыбку ее часто называли “Кристаль, улыбка Теле-Капиталь”, и она как ребенок гордилась этим именем. Голос ее звучал мягко и очень сильно, она могла бы прекрасно петь, подумала Мари-Жан в очередной раз.
– Дамы и господа, мы надеемся на ваше содействие. Будьте осторожны, пожалуйста. Не возвращайтесь поздо с дискотек и из клубов, лишняя минута удовольствия может стоить вам жизни.
Кристаль не знала, как она отличается от всех тех, кто сейчас смотрит программу новостей. Она все еще верила, что Монополис действительно идеален, что он дает людям все, что им необходимо, оставляя им право все же поступать, как они сами желают. Наивность, совсем не свойственная звезде телевидения, искренние радость и печаль, способность переживать самой то, о чем она рассказывает городу, делали ее для многих людей просто красивой картинкой, на которую даже не стоит обращать серьезного внимания. А ведь она все еще жила сердцем, а не порабощенным однообразием разумом. Она для многих была просто символом экрана, недостижимой звездой, которую обожали, но не за ее собственную душу, а за роскошь программы, блеск разноцветных неоновых ламп, возможность получить хоть вполовину такое же яркое будущее, как она. Мари-Жан чувствовала, что Кристаль особенная, но именно это и не нравилось ей. Официантка, ненавидевшая Монополис, не могла уразуметь, как можно за двадцать лет не раскусить убожество жизни целого города. Кристаль выделялась своей способностью жить, но на фоне Роже-Роже это смотрелось очень неестественно.
– Одной из версий, почему “Черные звезды” стали наиболее жестоки именно в последний месяц, является предположение, что таким образом они хотят поколебать авторитет власти в период новых выборов, - Кристаль становилась серьезной, едва речь заходила о “Черных звездах”, она считала, что банда – бич спокойствия города, и не могла остаться равнодушной к несчастью стольких людей.
– По информации, поступившей после проведения пресс-конференции, стало известно, что Зеро Жанвье, самый богатый и влиятельный человек мира, крупнейший строитель небоскребов, владелец известного торгового и развлекательного комплекса “Золотая башня”, выдвинул свою кандидатуру на пост президента Запада. Наша ведущая Кристаль сейчас расскажет вам подробнее об этом сенсационном событии.
– Зеро Жанвье возглавляет “Партию ради прогресса” вот уже двенадцать лет. Сейчас он ее бесспорный лидер. Зеро Жанвье обещает сразу же по вступлению на пост президента навести порядок в Монополисе, расправившись с “Черными звездами”, сейчас единственными, кто мешает спокойной жизни города. Два часа назад главный кандидат предоставил телевидению видео-версию своей предвыборной кампании. Включаю ролик.
На экране мгновенно исчезла студия новостей и, немного помигав, появился Зеро Жанвье. Мари-Жан охватил почти гомерический смех, но она храбро решила досмотреть этот бред до конца. Зеро Жанвье стоял на фоне своей “Золотой башни”, искрящейся на солнце и отбрасывающей блики. Вся башня была сделана из лучшего зеркального стекла, а снаружи покрыта тонким слоем золотистой краски. При вечном солнечном освещении башня всегда казалась политой настоящим золотом, вызывая завистливые взгляды и возвышаясь над городом как символ непоколебимой власти нового кандидата. Самому Зеро Жанвье было где-то под пятьдесят, но, несмотря на видимую залысину спереди, волосы все еще были черными, как в молодости. Вообще при виде его у Мари-Жан сразу же возникло одно слово, которым можно было охарактеризовать Зеро – убогий. Все в нем: и довольное надменное лицо, и тщательно прилизанные волосы, собранные сзади в длинный крысиный хвостик, и прекрасный деловой костюм сине-черного цвета, и золотые часы на руке – вызывало у Мари-Жан резкое отвращение. Глаз Зеро не было видно – он, должно быть, специально надел темные очки и теперь взирал через них в камеру, напыщенно разглагольствуя о своей программе, выдавая все это с таким выражением, словно он делает одолжение всем вокруг, да еще и обещает каждому золотые горы, хотя с золотом в стране давно уже существовала проблема, которую не могли решить даже десяток новых добывающих устройств, предоставленных крупнейшими промышленниками. И вот это нечто с прущей отовсюду самоуверенностью стало главным кандидатом на президентских выборах, и несомненно победит, ведь какой дурак посмеет пойти против Зеро?
– Мы построим новый атомный мир, чтобы человек больше никогда не был рабом природы. Наши предшественники на Земле доказали, как опасно зависеть от природных источников энергии. Но оставим прошлое для ностальгии! Надо думать о будущем! Нельзя допустить, чтобы весь мир стал единой тоталитарной страной, поэтому мы оградим Запад от иностранного влияния. Мы добьемся диктатуры, чтобы раз и навсегда покончить с “Черными звездами”, этой бандой молодежи-неудачников.   
И противный гундосый голос проверещал: “Голосуйте за Зеро Жанвье, позаботьтесь о вашем будущем!” Сильное выступление, подумала Мари-Жан, ничего не скажешь. У этого Жанвье куча шансов победить.
– Уважаемые зрители, еще одно срочное сообщение о “Черных звездах”, – Кристаль казалась взволнованной, Роже-Роже отчужденно смотрел прямо в камеру. – Они взяли на себя ответственность за вчерашнее покушение на президента электростанции, в результате которого этот уважаемый человек попал в больницу.
– Заявление поступило от некоего Джони Рокфора. Должно быть, главарь банды.
Мари-Жан выключила телевизор и пошла вдоль стойки, снова и снова протирая ее тряпкой.
– Какие они глупые, - обратилась она к только что погасшему телевизору, – говорят о том, о чем совсем не имеют понятия. А я ведь знаю почти все о “Черных звездах”. Я вижу их чуть не каждый день здесь, в “Underground” кафе, здесь они обсуждают все свои жестокие планы. Да, именно так. Каждый вечер передо мной мелькают черные звезды на лицах, а я все еще жива. Приходит полиция, а их уже и след простыл, громят где-нибудь на севере новый супермаркет.
Почему “Черные звезды” выбирали именно этот забытый всеми подвал, никто не знал, может быть, инстинктивное желание спрятать свою боль под землей гнало их сюда, но каждый вечер в одно и то же время эти мрачные люди, обезображенные волчьей жестокостью в глазах и черной нарисованной звездой, появлялись возле стойки кафе и молча ждали, словно прихода судьбы, своего главаря, Джони Рокфора, который за свою жизнь убил больше людей, чем все его подчиненные вместе взятые. Он приходил всегда один, и его сразу узнавали все. Высокий, необычайно красивый, с резкими скулами, тонкими чуть усмехающимися губами, длинными черными волосами в хвосте и страшно холодными, поражающими своей черной глубиной глазами. Он шел к стойке, не оглядываясь, а люди вокруг расступались и немедленно опускали глаза в пол, потому что на Джони было действительно страшно смотреть. Он садился на высокий стул и несколько минут беззастенчиво изучал взглядом Мари-Жан и, лишь заметив в ее глазах такую же, как и у него, непомерную усталость и боль, поворачивался к своим друзьям. Так было и в тот день, когда все началось. Она вошла быстрым уверенным шагом и двинулась к стойке, неизменному месту сбора “Черных звезд”. Ее звали Садья – воплощение всех безумных желаний любого мужчины, единственная, кто соединяла в себе сразу и ненависть, и сумасшедшую, всепоглощающую страсть. Когда она проходила по улицам, за ее спиной был слышен шепот десятка враз помертвевших от желания мужчин: “Какая женщина, вы посмотрите, какая походка! Вот бы своими руками сорвать с нее эту коротенькую черную юбку и более чем открытую блузку и посмотреть, так ли она хороша без одежды, как и в ней!” О, они бы не были разочарованы! Садья, в отличие от Кристаль, знала всю мощь своей вызывающей красоты и без зазрения совести пользовалась ею. Она презирала всех этих мужчин с горящими страстью глазами, которые бы, не колеблясь ни минуты, бросили своих жен, чтобы только провести с ней прекраснейшую ночь и заснуть в ее холодных объятиях. И никто из них даже не хотел задуматься о том, что возможно завтра Садья точно так же будет ласкать другого, не испытывая настоящей страсти ни к одному из них. Для нее это было средство наслаждения, она легко играла чувствами людей, ненавидя всех, всех без исключения, за их слабости. Нет, она не была женщиной, способной потерять голову от любви, восхищаться прекрасным, броситься с головой в омут страсти и приключений. Она заранее просчитывала все свои ходы и благодаря природной силе сумела достичь всего, что только можно желать. Ее боялись, потому что она постоянно оказывалась тем зеркалом, в котором люди видели все свои пороки, все свое ничтожество, она провоцировала все самое плохое в людях, вытаскивала на свет каждый недостаток, она видела, как превращаются в похотливых животных лучшие из мужчин, и она смеялась над ними. Она – насмешка над всем тем, что считается нерушимым и вечным, насмешка над их жизнями, которые с таким трудом были построены, над их мечтами, любовью, душами, над всеми их кропотливыми, бесполезными попытками сравняться в идеальности с Монополисом. Ей единственной нечего было хотеть, смыслом жизни было собственное удовольствие, перешагивать через несчастных жертв своей натуры было для нее обычным делом. И, несмотря на эту страшную развращенность души, Садья была образованной девушкой, имеющей цепкий практический ум. Ее отец был известным банкиром и постарался сделать все, чтобы вырастить дочь достойной того общества, к которому принадлежал сам, поэтому она терпеливо закончила университет. Когда Садье стало нечего хотеть, она обратилась к той жизни, которая до сей поры была для нее запретной – жизни “Черных звезд”, когда каждый день – отчаянная схватка с реальностью, брошенный вызов всему Монополису.
В тот день она искала Джони Рокфора, чтобы предложить ему самый дерзкий план в их деле. Если до этого “Черные звезды” просто выражали протест против такой жизни, где их, жаждущих свободы людей, загнали в рамки сделанного компьютерами мира, попытались сделать их похожими на остальных покорившихся системе жителей, то Садья желала направить эту яростную силу в нужном ей направлении. Она приблизилась к Джони и, не моргнув, встретила тяжелый мрачный взгляд лидера банды.
– Я хочу поговорить с тобой.
– Слушаю. Только шевели языком побыстрее.
– Попроси своих дружков не пялиться мне в спину, меня это раздражает, – от взгляда Джони она внезапно почувствовала приятный холодок. Вот это настоящий мужчина! Никто еще не смотрел на нее с таким непоколебимым безразличием, и Садью это заинтересовало.
– Говори.
– Я слышала о тебе многое. Вы уже наделали достаточно шуму, но можно пойти еще дальше.
– Что ты хочешь сказать?
– В ваших действиях нет цели, вы убиваете без разбору. Вас боятся, но не уважают. Со мной ты станешь знаменитым, о тебе заговорят на телевидении. Подумай, Рокфор, ведь ваш настоящий враг не целый Монополис, а его власть. Зеро Жанвье – вот достойная цель. Он хочет стать президентом Запада, программа уже готовится. Джони, если допустить это, сидеть тебе за стальной дверью тюрьмы до конца дней, – она подошла еще ближе, рука легла ему на колено. Джони взял ее кисть и скинул со своей ноги.
– Мне не нужно это. Но возможно ты права.
– Конечно, права. Мы устроим переворот! К черту полетит вся эта компьютерная система, которую так усердно строили поколения. И ты, ты будешь предводителем “Черных звезд”.
– Что за странное название? Почему “Черные звезды”?
– Да потому что под землей звезды не могут светить ярко, Джони Рокфор! – она схватила его за воротник черной куртки и притянула к себе. Через несколько минут оба скрылись в соседней комнате. Садья упивалась, ей показалось даже на секунду, что она полюбила. Джони Рокфор был особенным. В черных глазах иногда появлялось что-то демоническое, и Садья с ума сходила от сознания, что ею обладает сам дьявол, а она властвует над ним.
Садья и Джони не расставались, и скоро “Черные звезды” попали в газеты. Мозговым центром банды стала Садья, Джони же остался воплощением беспощадной силы преступной банды. Часто “Черным звездам” негде было провести ночь, тогда они занимали свободные комнаты кафе “Underground”, спали в подвале. Мари-Жан было абсолютно все равно, главное, чтобы ей никто не мешал мечтать и видеть во сне ослепительное солнце.

Мари-Жан открыла кафе, как было предписано, и в который раз подумала, что того, кем все это предписано, давно уже нет, так какого черта она следует правилам сбежавшего владельца? Первыми посетителями оказались два завсегдатая, которые появлялись тут обычно ближе к вечеру и постоянно оказывались пойманными аккуратной полицией, но затем снова оказывались поблизости. Мари-Жан знала, что теперь они просидят в кафе до ночи, опять напьются до стадии невменяемости и будут вытащены служителями закона из-под стола. Она снабдила их пивом и отвернулась, чтобы включить телевизор. Должна была начаться самая популярная, судя по рейтингам, программа Монополиса – “Стармания” во главе с Кристаль. Но сегодня вместо Кристаль на экран влез Роже-Роже и бесцветным голосом сообщил:
– Сейчас начнется любимая программа жителей всех возрастов. Но сначала разрешите мне сделать маленькое сообщение. Сенсацией сегодняшней программы будет интервью с Зеро Жанвье, который с удовольствием ответит на все вопросы нашей Кристаль. Она совсем скоро приедет в один из офисов “Золотой башни”, где удостоится встречей с владельцем крупнейшего комплекса Монополиса, встречей, на которую он согласился только по ее просьбе. Мы включаемся. Пожалуйста, Кристаль.
– Здравствуйте, дамы и господа, мы с Зеро Жанвье рады приветствовать вас этим утром, - Кристаль говорила быстро, прямое включение немного смущало ее. На ней было совершенно новое модное длинное платье из черного с серебром шелка, приобретенное явно специально для такого случая, и она иногда с некоторым страхом и неприязнью ловила на себе внимательные взгляды стоящего неподалеку Зеро. – Господин Жанвье, сейчас, когда вы достигли всего, что можно было желать, скажите, какой совет вы могли бы дать всем тем, кто хочет добиться успеха?
– Верьте в себя, вот все, что я могу им сказать. Смотрите, дорогая Кристаль, каждый день вы получаете сотни писем с просьбами о том, чтобы вы дали им шанс, помогли вознестись повыше. Я говорю им: посмотрите на меня, я начинал так же, как и все вы. Каждый должен сам создавать свою судьбу, не надеясь на другого.
– Зеро, вы, несомненно, человек, с которым мечтают познакомиться все женщины Монополиса. Они бы хотели задать вам множество вопросов, не касающихся политики. Я – одна из них, давайте я задам интересные мне вопросы. Расскажите о себе, часто собственное мнение о себе человека помогает лучше судить о нем.
– Что ж, я вышел из низов общества, но всю жизни я твердо шел к цели, учился, зарабатывал деньги, пробивался сквозь упрямство окружающих и свои сомнения. Теперь мои дела – это зависть конкурентов. Мой офис находится на самом верхнем этаже крупнейшего комплекса, оттуда я вижу весь мир как на ладони, оттуда я управляю целой вселенной. Полжизни я провожу в самолетах первого класса, покрывая расстояние от Нью-Йорка до Сингапура, моя вторая резиденция – отели “Хилтон” во всех частях света. Признаюсь только вам, я не выношу нищету, потому что сам родился в ней. Работать на меня – заветная мечта простых людей. Я не знаю поражений в любви, Кристаль.
– Так вы счастливы?
– Я преуспел, и я горжусь этим, но я не считаю себя счастливым человеком. Привыкнув командовать, я разучился дружить, я потерял чувство юмора, постоянно копаясь во всей этой политике.
– На секунду, Зеро, забудьте, что вы богатый, процветающий бизнесмен. Вы уже догадались, что я хочу спросить? Кем бы вы хотели быть, если бы не были тем, кто вы есть сейчас?
– Знаете, Кристаль, я иногда завидую вам. Я бы хотел быть артистом, чтобы ощущать захватывающее чувство, когда выходишь на сцену где-нибудь в Рио или Париже. Я хотел бы быть актером, чтобы постоянно менять обличье и с восторгом видеть свое лицо на экране. Я бы стал писателем, чтобы рассказать людям о себе или придумать красивую историю чьей-то любви. Может быть, я бы стал певцом, чтобы в огромном темном зале прокричать всем, кто я на самом деле, что я чувствую и чем живу. Я бы хотел просто отличаться ото всех, чтобы изменить все и построить заново и жить в этом новом мире как миллионер, ослепленный властью. Я бы хотел понять, зачем я вообще существую, но никто не может мне этого объяснить.
– Спасибо, Зеро. Роже-Роже!
Изуродованное металлическими пластинками лицо робота немедленно возникло на экране, тот же безразличный неживой взгляд прошил Мари-Жан насквозь.
– На следующей неделе в программе “Стармания” гостьей будет актриса Стелла Спотлайт, которая согласилась приехать из Парижа специально, чтобы поучаствовать в шоу Кристаль. А сейчас Стелла Спотлайт расскажет вам о своем участии в борьбе против наркотиков среди молодежи Запада и о новом фильме, который она снимает.
Мари-Жан с досадой отвернулась от телевизора. Стелла Спотлайт! Ей давно пора бросить свою карьеру кинозвезды и вернуться домой, хватит уже замазывать проступающие морщины новомодными кремами.
“Стармания”… Сколько сумасшедших подростков душу готовы продать, только чтобы попасть в желанное мягкое кресло студии и поговорить с Кристаль под направленным на них окошком видеокамеры! Но чаще всего мечты их так и оставались мечтами, потому что встречей с Кристаль награждались только люди с очень необычной жизнью. За несколько лет существования программы Мари-Жан уже изучила все ее правила. Чтобы попасть на шоу, надо было, прежде всего, добыть листок бумаги и ручку и описать всю свою жизнь. Затем конверт запечатывался и дрожащей рукой отсылался на адрес “Стармании”. А потом бледные, трясущиеся конкурсанты пялили глаза в телевизор в безумной надежде, что вот сейчас, может быть, хорошенькая Кристаль объявит именно их фамилию. Если все действительно случалось так, то победившему было уготовано звездное будущее со множеством поклонников и завистников, такому счастливчику надо было только всеми силами попытаться удержаться на этом нестойком месте телезвезды. И все же ежедневно в студию приходило около тысячи слезных писем с совершенно безумными, неправдоподобными историями, которые Кристаль скоро вовсе перестала читать, оставляя эту работу своим помощникам. Мари-Жан не понимала, что же заставляет молодежь молиться на “Старманию” и веселую Кристаль, сама она никогда не испытывала ни малейшего желания оказаться под светом прожектора в раскрашенной розовым и сиреневым студии “Стармании”. Но она знала одного человека, который только и жил надеждой оказаться в этой злополучной комнате с мягкими диванами и цветными неоновыми лампами на стенах.
Его звали Зигги, и со временем Мари-Жан поняла, что лишь его существование удерживает ее в живом мире, а не во вселенной компьютерной жизни. Они встретились однажды на улице, когда сумасшедшее одиночество погнало Мари-Жан прочь из кафе, и лишь он один проходил по тротуару в четыре часа утра. В состоянии страшной депрессии Мари-Жан опустилась на асфальт и заливалась слезами, которые немедленно исчезали в непроницаемой тьме компьютерной ночи. Зигги перешел па другую сторону улицы и приблизился к ней, когда Мари-Жан разглядела в темноте его короткие волосы и черно-серые веселые глаза, для нее на миг словно вспыхнуло то настоящее солнце из снов. Он помог ей подняться, откинул с горячего лба светлые волосы и предложил ей выпить чашку кафе в ночном кафе. Ей было необходимо с кем-то поговорить, и она излила ему всю душу, раненую, кричащую от боли и одиночества. Зигги более спокойно рассказал ей свою историю; всю ночь они вместе смеялись и плакали, Мари-Жан поняла, что первый раз в жизни полюбила. Когда неоновое солнце ровно в пять показалось за шпилем “Золотой башни”, она смогла рассмотреть его получше. Красивый, со светлой кожей, короткими темными волосами и очень веселым открытым лицом с интересными, но какими-то странными глазами, в ярко-розовой майке и белых обтягивающих штанах, которые сразу удивили Мари-Жан, именно тогда какие-то слабые догадки зашевелились у нее в голове. А потом она узнала, что Зигги, будучи очень приятным человеком, совершенно равнодушен ко всей женской половине мира. Будь он калекой, больным или сумасшедшим, Мари-Жан благодарила бы судьбу, но Зигги был голубым и при всем желании не мог ответить на любовь Мари-Жан. Тем не менее, он остался ее лучшим другом и часто приходил по вечерам в ее кафе, а иногда водил ее на вечеринки, где отрывались все его друзья.
Зигги был настоящим творением Монополиса – сумасшедшего города с последними новинками научного прогресса. Он не представлял своей жизни без звука разрывающегося звонками телефона, без шума пролетающих машин под окном. Выхлопной газ стал его вторым кислородом, беря в руки видеокассету, он впадал в эйфорию, музыкой для души он считал свист работающего мотора. Чистый воздух в некоторых городских местах приводил его в бешенство, он бы с удовольствием прикончил всех птичек и бабочек, если бы власть компьютеров не сделала этого до него. Он жил типичной жизнью Монополиса, если у него появлялись деньги, он бросался с ними в ближайший магазин и тратил их все на разные безделушки. Так может жить человек, который или заранее уверен в своем будущем или считает, что его никогда не будет. Единственное, что занимало подчас все его дни и ночи, была музыка. Он как маньяк наслаждался подрагиванием динамиков, когда ручка громкости была вывернута на полную. Сам он работал в небольшом магазинчике, продававшем музыкальные диски, и мир рухнул бы для него в тот момент, когда его выгнали бы с работы. Мари-Жан любила Зигги, и поэтому считала невозможным начать объяснять ему, что музыка не может быть смыслом жизни, что есть вещи гораздо важней. Когда Зигги вбил себе в голову, что он непременно должен попасть на шоу “Стармания”, Мари-Жан пожелала ему удачи, в тайне всем сердцем надеясь, что он никогда не осмелится написать Кристаль. Ведь это значило бы потерять его, и Мари-Жан с затаенной радостью говорила себе, что его жизнь не настолько интересна, чтобы ею заинтересовалась искушенная в таких делах Кристаль. Но Мари-Жан знала о Зигги далеко не все, а он не считал нужным ее просвещать.

Уже наступил ранний вечер, а в кафе даже не пахло ни бандой Рокфора, ни, как ни странно, Зигги, хотя он обычно никогда не пропускал возможность прийти к Мари-Жан поговорить, рассказать ей, что он сегодня видел. Для него потребностью было выговориться, вылить другому все новые чувства, а кто бы мог сравниться с Мари-Жан в умении слушать? Народу в кафе явно прибавилось, разнообразные, но какие-то похожие друг на друга лица кричали, ругались и пили, все больше обретая сходство с грязными тупыми животными, зато их теперь точно нельзя было назвать подчиненными идеальной системы Монополиса. Мари-Жан с безразличной злостью смотрела на заплеванный пол и залитые всевозможными напитками столики, которые по идее давно надо было менять, слишком уж много они повидали на своем веку. Официантка-машина знала свою программу и, несомненно, выполнит ее тщательно, не уступая в дотошности роботам-уборщикам. Только бы сегодня не появлялся Джони Рокфор! Пусть он и приходит один, а затем сидит молча с растущей тоской в красивых демонических глазах, нервно обегает металлическим взглядом пьяное сборище и даже не вспоминает про торчащий сбоку длинный острый нож, серебристый блеск которого отражался уже в стольких испуганных зрачках, но с ним обязательно прибудет и невыносимая в своей распущенности Садья, а вот ее-то Мари-Жан просто не переваривала. 
Мари-Жан выбралась из-за стойки и, бросив взгляд на часы, не потому что хотела узнать, сколько еще эта пьяная компания будет торчать здесь, а просто потому что она привыкла, выходя из-за стойки смотреть на часы – миллионы людей именно так и жили, делали день за днем одно и тоже и думали, что все время меняют жизнь, - и пошла в смежную с основным залом комнату, где тут же наткнулась на сидящего за столом Зигги, который, подперев руками голову, пил что-то глоток за глотком и пытался в таком состоянии совладать с ручкой. Однажды Мари-Жан посоветовала ему сменить стиль одежды, иначе вся эта сумасшедшая пьянь просто разорвет его – странно, почему-то такие люди больше всего ненавидят полицию и голубых, хотя сами в самые жестокие моменты похмелья вообще недостойны каких бы то ни было чувств. И теперь Зигги выглядел вполне прилично: белые, но уже не облегающие, штаны и темно-серая футболка. Вот если бы Мари-Жан могла так просто изменить его натуру!
– Зигги, что ты тут делаешь? Я уже не ждала тебя сегодня.
– Я пришел показать тебе письмо, которое я хочу отправить на “Старманию”. Но я никак не могу собраться с мыслями, что же написать. Понимаешь, это должно быть ярко, красочно, но у меня не хватает слов.
Мари-Жан присела рядом, как можно сильнее постаралась погасить отсвет любви в своих глазах, хотя Зигги даже не смотрел на нее.
– Что же ты хочешь написать?
– Я расскажу Кристаль свою жизнь.
– Свою жизнь? А ты уверен, что всех событий твоей жизни достаточно, чтобы заинтересовать Кристаль?
– Мари-Жан, ты ведь не знаешь всего, и никогда бы не узнала, если бы мне не приспичило пройти конкурс “Стармании”. Я расскажу им все, теперь уж слушай и ты.
– Я думала, что знаю тебя. Жаль, когда мне не доверяют.
– Нет, Мари-Жан, все, о чем я говорил раньше, чистая правда. Не отворачивайся от меня, помоги! Я… я очень долго был маменькиным сынком. И каждый вечер, когда она укладывала меня спать – вспомнить противно! – она мне пророчила великое будущее в качестве звезды балета. Представляешь, я – прекрасный принц в “Спящей красавице”, прыгаю по сцене в белых колготках и старательно изображаю возвышенные чувства. Каждые выходные мои друзья собирались под окнами и уматывали на футбол, а я как проклятый занимался балетом под восхищенными взглядами матери. Надо мной смеялись, и так я потерял всех товарищей, если они вообще когда-то у меня были. Уже тогда я обожал музыку. И вот, когда мне исполнилось 15 лет, моя мать подарила мне полное собрание сочинений великого Чайковского. На следующий же день я сбегал в музыкальный салон неподалеку и обменял всю эту рухлядь. Тогда я встретил свою первую любовь, его звали Дэвид Боуи, когда я нашел в магазине его диски, мне показалось, я схожу с ума от счастья. Его музыка изменила всю мою жизнь, никогда раньше я бы не подумал взбунтоваться и послать к черту весь это балет. Ради Дэвида я поменял свое имя, стал называться Зигги, взял его собственный псевдоним. Нет, я не скажу тебе, как меня звали раньше, вдруг ты знаешь это имя?
– И что же дальше, Зигги?
– Я ушел из дому тогда, устроился продавцом в тот музыкальный салон. Но все это опять не то! Мне нужно нечто большее, тогда я не понимал, что именно, а сейчас знаю. Я хочу стать рок-певцом, настоящим, лучшим в мире, и только эта проклятая “Стармания” может мне помочь!
– Да-да-да! – Садья появилась незаметно и, оскалившись и уцепившись за Джони Рокфора, смеялась в полный голос, искривив ярко-красный рот с двумя жестокими складками возле уголков в издевательской ухмылке. Между прочим, ей единственной из всей банды шла эта черная звезда на лице, страшный символ смерти и преступления. – Великий мистер Диско стоит на сцене и ласково оглядывает всех симпатичных мальчиков на своем концерте! Замечательно придумано, Зигги, или как тебя там по-настоящему.
– Что ты имеешь против, Садья? Спрячься за широкую спину Джони и вякай оттуда, а то от одного твоего вида тошнит.
– Ну надо же, пай-мальчик показал характер! – Садья метко плюнула ему под ноги и, резко обернувшись, вскинула глаза на Джони, стоящего как скала и до этого внимательно следившего за борьбой, видимой на лице Мари-Жан. – Джони, тут, как ты видишь, покушаются на твое звание рокера, появился конкурент. Покажи ему, мой демон, кто здесь настоящий рокер!
– Я не люблю соревноваться с кем-то за какие-то слова. Вылезай сама, я не сделаю ни шагу. Пусть он хоть на “Золотую башню” голым вскарабкается и там напишет свое звездное имя, мне плевать. Понятно?
– Ну-ну, мне кажется, что только один из вас двоих попадет на “Старманию” и станет известным, и почему-то мне кажется, Зигги, что это точно будешь не ты. Джони, как ты смотришь на эксклюзивное интервью для этой невинной девочки Кристаль?
– А может, нам вообще надо раструбить на весь мир, что “Черные звезды” тусуются в кафе “Underground”, приходи, арестовывай?
– Не разочаровывай меня, Джони. “Underground” кафе – лучшее место, настоящие подземные катакомбы, к тому же, что нам стоит поменять место “жительства” на другой такой же притон, каких тысячи в Монополисе. Странно, но мне кажется, что наша трудолюбивая официантка не будет особо против. Что молчишь, Мари-Жан?
– Мне вот интересно, – заговорила Мари-Жан, изо всех сил стараясь не выдать своего бешенства и страха, она очень хотела помочь Зигги, который, сощурившись, разглядывал Садью, не решаясь сказать еще что-нибудь сверх уже произнесенного, – что же ты напишешь Кристаль такого, что она все бросит и прибежит сюда, нагруженная видеокамерами?
– Зачем же писать? У меня богатые связи, дорогая. Я позвоню Кристаль и представлюсь ее дальней подругой, с которой она очень давно не виделась. Я предложу ей лучшее интервью в ее телевизионной жизни – встреча с Джони Рокфором, лидером “Черных звезд”, здесь, в кафе “Underground”. Ты думаешь, она устоит? А ты, Зигги? Да она примчится сюда на следующий же день! Это же сенсация! Надо ловить момент, Джони. Я все сделаю за тебя, тебе останется только сказать правду.
 
На следующий день приехала Кристаль, но ее не сопровождала огромная съемочная группа, рядом шагом тренированного военного шел Роже-Роже, сверкая металлом на левой руке и короткими вставками на лице. Он и будет снимать эту передачу, достойную звания сенсации века. В другой комнате Садья готовила Джони к выходу. Черные очки на пол-лица удачно скрыли жестокий, запоминающийся сразу взгляд демона, остался видимым лишь тонко очерченный, плотно сжатый рот и красивый мужественный подбородок, теперь Рокфор уже не напоминал дьявола-убийцу, он был похож на какого-нибудь сверхробота из службы охраны. Вечный черный костюм лидера “Черных звезд” делал его фигуру мрачной и устрашающей, а сильные руки, скрытые лишь наполовину черной рубашкой, заставили Кристаль думать в первую очередь о том, сколько боли можно причинить ими. Никто бы не посмел сказать, на самом деле, никто даже предположить этого не мог, только Мари-Жан знала, что Джони всей душой желал этого интервью. Он не мог признаться даже себе, насколько сильно его желание стать знаменитым. Каждому человеку присуща частичка тщеславия, и нет ничего странного в том, что бандит Джони хотел, чтобы о нем заговорили. Ему надоело молчать и переживать свое настоящее одному, намного легче будет объяснить этому образцовому городу, насколько примитивно и ничтожно то, чем они все живут. Он ведь не родился убийцей, судьба наградила его качествами прирожденного лидера, поэтому он на секунду уверился, что ему дано право изменить мир под себя, но если такое чувство гнало его на убийство, то уже через несколько часов после преступления он начинал сомневаться во всем, всей душой желал вернуть время назад и словно переживал вновь и вновь страх тех, кто сегодня погиб от его ножа. Но никто не хотел увидеть в нем больше, чем он открывал сам, поэтому он замыкался все больше. Кто-то ненавидел его, проклинал, называл убийцей и насильником, кто-то боготворил, считая его предводителем, способным привести Монополис к новой эпохе, он не был ни тем, ни другим, он просто был несчастным человеком, маленькой частичкой грубого каменного города, слабое дитя подземной цивилизации, защищающимся по мере сил от ударов озверевшей страны.
– Мотор! – крикнула Кристаль, кивнув Роже-Роже. Сегодня она была одета соответствующе обстановке, темные джинсы и темно-синяя футболка с серебристой надписью “Стармания”. – Дамы и господа, сегодня я веду программу из кафе “Underground”, где я получила возможность чуть-чуть приоткрыть тайну, связанную с известной группировкой “Черные звезды”. Сейчас рядом со мной стоит человек, который стал почти легендой нашего города. Джони Рокфор, предводитель “Черных звезд” и мой сегодняшний гость!
Камера Роже-Роже выхватила спокойное лицо Джони, и тысячи зрителей, прилипших к экранам телевизоров, вздрогнули как один – только такой человек, который вызывает страх даже на расстоянии, способен, не колеблясь, распоряжаться огромным преступлением, совершающимся каждую ночь на улицах Монополиса.
– Джони Рокфор, вы скрыли лицо, причины совершенно понятны. Но согласны ли вы отвечать на мои вопросы?
– Задавайте. – голос у него приятный, подумала Кристаль, старательно вглядываясь в черное стекло зеркальных очков, но видела в них лишь свое отражение. Он оказался не таким опасным, как она думала, и эта красивая поза, которую он принял, едва сев на стул, – обычная поза, когда одной рукой он перехватывал предплечье другой, словно собираясь для выпада, - ей понравилась.
– Джони Рокфор, о вас говорят везде, расскажите, кто вы, откуда? Хотите ли вы стать звездой, проснуться знаменитостью? Почему “Черные звезды”? Каковы суть и философия вашего террора? Это хаотичное движение или направленный протест против существующей власти?
– Мне совершенно плевать на политику, я в жизни своей не прочитал ни одной газеты, где так красочно проповедуется идея новой власти и с вечным оптимизмом рассказывается обо всех провалах. Мне есть о чем думать по вечерам, кроме как о том, кто в следующем году усядется в кожаное кресло премьер-министра.
– Джони Рокфор, вы – дитя безработицы или собственных ошибок? Вы верите в святость брака? Какая музыка вам нравится? Кто вы по зодиаку?
– Слишком много вопросов! – Кристаль подумала, что он нахмурился, но в голосе не прозвучало ожидаемого раздражения. Спустя минуту молчания он улыбнулся, и Кристаль чуть не задохнулась от удивления, такой улыбки не может быть у злого убийцы, каким она его представляла по дороге в кафе.
Джони продолжил, поймав сбоку взгляд Садьи, жуткими глазами впившейся в Кристаль:
– Давайте сначала. Итак, меня зовут Джони Рокфор, я родился двадцать два года назад в одном из пригородов на севере Монополиса. Что я могу вспомнить об этом месте? Скажу одно: я никогда туда не вернусь. Я жил и рос на улице, часто спал на тротуаре рядом с бродячими собаками. Поверьте, не я избрал для себя путь хулигана и убийцы, это определили за меня ваши гениальные власти, которые постоянно полны суетливой заботой обо всех жителях и думают, как бы всем дать одинаковые условия, но почему-то сами живут в небоскребах, а жители пригородов летом ютятся в переулках, а зимой в подвалах. Моя мать сошла с ума, потому что отец слишком сильно пил и частенько прикладывался не только к бутылке, но и к ножу, с которым он носился по дому, крича, что порешит нас всех, потому что мы, вроде как, помогаем правительству гноить его в этой помойной яме. В пятнадцать лет я бросил школу и без всяких угрызений совести оставил моих сумасшедших родителей, затем на пригородном вокзале я сел на первый попавшийся поезд и доехал до Монополиса, прячась под сидениями в вагонах. Я никогда не работал, но теперь меня это не волнует. Однажды ночью я забрел в кафе “Underground”, где встретил всех моих сегодняшних друзей, единственных людей, кому я доверяю хоть немного больше, чем всем остальным. Мне ничего не нужно от этой жизни, я всем доволен. Перед тем, как уехать из моего северного пригорода, я постарался, чтобы меня ничто не могло туда затянуть, я разбил свою прошлую жизнь на кусочки, но новой так и не построил. Мне все равно, умру я завтра или останусь жить, я проживаю каждый день так, словно он последний. У меня нет больше ни прошлого, ни будущего. Я стал похожим на этот Монополис: прошлое его закончилось крахом земной цивилизации, а от будущего я сам его избавлю. Я хочу прожить свою жизнь, не зная, что такое совесть. Признаюсь, у меня это не всегда получается. “Черные звезды” объединены одним желанием: надо жить сегодня, потому что завтра может быть уже поздно. Мы не будем ждать, пока нам стукнет тридцать.
– А как же все эти невинные люди, которых вы приносите в жертву своей идее? – Кристаль слушала Джони с напряженным вниманием, ей даже казалось, что на миг стали видны его глаза, полные боли и решимости, глаза, которые видели столько страха и смерти, что им бы пора ослепнуть, но они все еще живут, отражая мир таким, какой он есть – страшный, жестокий, как грубый камень, вытащенный из грязи.
– Они приняли всю эту искусственную систему, значит, они виновны.
– Но разве вы можете судить их?
– А почему бы и не я? Вы же судите меня. Я вижу страх и ненависть у вас на лице, какие доказательства мне еще нужны? – Джони наклонился чуть вперед, изучая ее, он не мог понять, что страх ее совсем другой, чем у тех, кто видел свою смерть в виде тонкого лезвия в блеске ночи, а ненависть направлена вовсе не на него, скорей против тех, кто сделал Джони таким, какой он есть.
– Ты не прав! – Кристаль бросилась к нему, едва успев крикнуть “мотор!” Роже-Роже. Внезапно неоновый свет мигнул и погас, электрическая сеть маленького кафе не вынесла такой перегрузки, вызванной дополнительным подключением мощной видеокамеры, и вырубилась, вновь восстановив поток электричества только через несколько минут. Но для Кристаль и Джони больше не нужен был никакой искусственный свет, им улыбалось настоящее солнце, восставшее из самой глубины их сердец. Садья медленно поднялась, если бы взгляд мог убивать, Кристаль и Джони давно лежали бы мертвыми, и, резко откинув стул ногой, вышла. А Роже-Роже уже не мог понять, почему замолчала Кристаль, почему Джони Рокфор сорвал черные очки, что, наконец, они оба ищут друг у друга в глазах? Зачем им теперь нужен был весь этот Монополис с его неоновой лампой в качестве солнца, с огромной бесцветной толпой людей, бессознательно идущих друг за другом, с его надменными небоскребами из стекла и металла, зачем им нужен этот самоуверенный Зеро Жанвье с новой предвыборной кампанией, грозящей каждому невиданной диктатурой? Они построят новый мир, только для них двоих, собственную неизмеримую вселенную, в которой высшей властью будет обладать прекрасное земное солнце и их любовь. Если есть какие-то законы, которые внезапно нарушаются на глазах у всех этих всезнающих ученых, то эти законы рушит любовь, если целая планета начинает вдруг вращаться в другую сторону, теряя орбиту, значит, на этой планете где-то увидели друг друга два страдающих сердца, если человек мгновенно обрел способность ответить на все вопросы мироздания, значит, таким знанием его наградило высшее из чувств. Пусть целый Монополис закрывает им дорогу к будущему, они создадут его наперекор всем законам, пускай для этого понадобится разрушить все, что было с таким трудом создано раннее ими же. Стоит один раз уничтожить старый мир, чтобы через десятки лет не быть одинокими посреди чужого города, в центре цивилизации не умеющего чувствовать Монополиса.

Роже-Роже возник на экране, словно выступил на миг из полупрозрачной темной глубины студии новостей. Первый раз рядом с ним не было Кристаль, но, похоже, сам Роже-Роже не особо переживал по этому поводу. Вчера она осталась в кафе “Underground” в одной постели с самым опасным человеком Запада, заснула в объятиях беспощадного предводителя “Черных звезд”, доверчиво положив голову ему на плечо. Оберегать сон и покой этого хрупкого прекрасного создания стало для Джони намного важней дерзкого плана Садьи, Зеро Жанвье был благополучно забыт, сейчас имело смысл только присутствие рядом с ним нежного тела любимой. Жалел ли когда-нибудь Роже-Роже, что потерял важнейшую часть своей жизни, или он никогда не задумывался об этом, так как мозг робота не предусматривал работу чувств?
– Стотысячная толпа сторонников и пятидесятитысячная толпа противников собралась сегодня на большом городском стадионе, чтобы послушать, как Зеро Жанвье расскажет о своей предвыборной программе.
– Чтобы пресечь новую волну террора, мы предпримем экстремистские меры, - говорил Зеро Жанвье, надев на себя, как маску, выражение твердости и непоколебимой жестокости во имя будущего добра, – мы восстановим порядок в стране. Если мы не можем жить в мире, то нам придется установить в столице военный режим, диктатуру. Только такими жесткими мерами можно остановить “Черных звезд”. – Зеро стоял на возвышении посреди стадиона, вокруг теснилась толпа, из которой постоянно неслись неразличимые в общем шуме крики. Чаще всего можно было слышать гордый призыв “Зеро Жанвье – президент Запада!”, который подчас тонул в яростном крике сопротивления другой части толпы, настроенной более решительно и воинственно, среди них было немало представителей “Черных звезд”, которых сейчас нельзя было узнать без жуткого макияжа, но которые все же умели направлять гнев многотысячной толпы в нужное русло. Жители, привыкшие к ежедневным ночным преступлениям, на этот раз даже не сумели сообразить, что вчера первый раз ночь прошла более-менее спокойно, если не считать нескольких поджогов на окраинах города.
А Зеро Жанвье продолжал свою вдохновенную речь, все больше веря сам в тот бред, что вот уже сотый раз нес с общественных трибун, подогревая народ умелыми фразами.
– Что касается нехватки энергии, то вы уже знаете мою стратегию: когда мы осушим дно подземных морей, мы будем готовы к жизни на другой планете. Нашей следующей столицей будет космическая станция! Прекратим разрушать свою страну на радость странам третьего мира, которые отблагодарят нас бомбами! Обеспечим себе достойное существование. Я – за Запад, и я ваш последний шанс!
И опять тот же гундосый голос, от которого Мари-Жан тошнило, заверещал:
– Мы построим новый атомный мир, чтобы человек больше никогда не был рабом природы. Оставим прошлое для ностальгии, будем жить будущим!
– Дамы и господа, – удачно встрял Роже-Роже, а то Мари-Жан собралась уже выключить телевизор из опасения не прийти в бешенство от вида этой наглой морды и случайно не запустить чем-нибудь в экран, – только что получено срочное сообщение. Как вы знаете, Стелла Спотлайт прибыла сегодня ночью из Парижа, однако встретиться с Кристаль ей не удастся, так как Кристаль, улыбка Теле-Капиталь была похищена “Черными звездами”! Полиция сейчас занята поисками нашей ведущей, а программу “Стармания” в конце недели проведу я, ваш ведущий Роже-Роже.
Мари-Жан усмехнулась про себя. Конечно, похищена! Вон она, в соседней комнате, беспечно спит рядом со своим “похитителем”, а он ничего не хочет ни от нее, ни от кого бы то ни было, он просто жадно, с какой-то странной болью всматривается в спокойное лицо Кристаль, словно боится, что она сейчас исчезнет, снова оставив его бесконечно одиноким в каменном Монополисе. Вчера Кристаль все же нашла в себе силы оторваться от Джони и отобрать у Роже-Роже только что отснятую пленку, кассета эта теперь хранилась у Мари-Жан, которая оказалась достаточно безразличной к их делам, чтобы взять у них кассету и забыть про нее. Мари-Жан часто думала об этой странной, внезапной любви. Как отличались эти люди! Джони – безвестный сын какого-нибудь бедного рабочего, а Кристаль – невинная девушка из богатой семьи, всю жизнь прятавшаяся за спину родителей и видевшая целый мир в розовых тонах. Но и она тоже однажды ушла, чтобы найти свою собственную звезду, добиться ее своими усилиями. Кто же знал, что такие непохожие люди, встретившись, обнаружат друг у друга такие же мечты и желания, и ту же самую боль от столкновения их внутреннего мира с грубой компьютерной реальностью Монополиса. Какая разница – вышел ли ты из грязи или спустился с вершин – есть что-то вечное, что равняет любые различия. Джони Рокфор появился на свет с безумным, яростным криком о помощи, как все, он хотел лишь простейшего понимания и защиты. Не его вина, что Монополис встретил его страшным ударом, убившим всякую надежду этого несчастного человека, но не сломившим его чисто природную силу. Джони обзавелся броней, стал непроницаем и ответил Монополису, собрав всю свою волю. Что было бы с ним, если бы на его пути не появилась Кристаль? В попытке отомстить всему Монополису он разбился бы вдребезги о сонную непоколебимость железного города, сгорел бы под лучами холодного неонового солнца.
Кристаль проснулась и с минуту смотрела на Джони, в полуприкрытых глазах которого отражалась сумасшедшая борьба пламенной души, не позволившей, чтобы ее убили. Потом она положила теплую маленькую руку ему на грудь и мягко притянула к себе, словно доказывая себе, что этот красивый сильный мужчина – ее. Джони улыбнулся:
– Я всегда мечтал встретить ангела. Я думал, они живут только там, наверху, на земле.
Кристаль приподнялась, вгляделась в его демонические черные глаза; как Садья могла предположить, что такой взгляд можно спрятать за черными очками?
– Ангелы живут там, где мы сами хотим их поселить.
– Тогда моя мечта исполнилась.

Монополис… Зачем ты существуешь? Зачем несчастные люди, потерявшие свою цивилизацию на земле, создали тебя, подземный город с каменным сердцем, город сломленной воли, убитых желаний, погасших душ? Хотели ли создатели оградить себя и своих потомков от собственных ошибок, желали ли снять с себя всю ответственность за возможную неудачу и переложить ее полностью на бездушные компьютеры? Дураки, они убили еще один мир, жалкое подобие когда-то умершего земного мира. Искаженное отражение, неудачная реконструкция, Монополис…   

* * *

– Comm' l'oiseau a besoin de ses ailes pour voler, j'ai besoin d'amour…
"Starmania"


Полиция наводнила улицы Монополиса, в любом переулке, в каждом наименее известном и заметном углу можно было видеть подтянутую неподвижную фигуру стража закона; иногда на дело поимки самой жестокой банды Монополиса бросали равнодушных, исполнительных роботов, запрограммированных на "найти и уничтожить без раздумий и колебаний", а какие раздумья могут быть у бесчувственных машин? Вся жизнь города была теперь на виду, и некоторые думали, что лучше уж было жить в страхе и неопределенности ночи, чем ходить под пристальным взглядом лазерных глаз. "Черные звезды" скрылись, даже наступающая темнота не могла вернуть их на эту дорогу крови и преступления, которые помогали им дожить до следующей безумной ночи, когда начнется новый праздник безрассудства и жестокости; Джони Рокфор притих, отгородившись ото всех "Черных звезд" надежной незаметностью кафе "Underground". Никто не появлялся теперь в кафе, не слышны были пьяные выкрики и дурная ругань, даже завсегдатаи не переступали порог из страха, животного ужаса, который подчас появляется неконтролируемо и заставляет бежать без оглядки подальше от места, где расположился большой дикий зверь – Джони Рокфор. Кому хочется провести остаток дней в каменном мешке – тюрьме Монополиса, если можно спокойно поменять привычное место тусовки и, заказав очередную кружку вонючего пойла, орать, падая под стол и сбивая на пол стулья? Мари-Жан впервые ощутила если не свободу, то нечто, очень похожее на нее, во всяком случае, теперь никто не мешал ей мечтать и любить Зигги, новым же развлечением стало наблюдать за оставшимися в кафе "Черными звездами". Зигги давно засел в этом забытом всеми подвале, уверяя себя, что он желает чаще быть рядом с Мари-Жан, на самом же деле боясь признаться даже самому себе, что просто не хочет попасться на глаза всезнающей полиции и оказаться в тюрьме, где не очень-то любят голубых. Можно было сказать, что сейчас все чувствовали больший страх, были больше напряжены и взвинчены, чем когда "Черные звезды" сеяли на улицах панику.
Зигги удобно расположился лежа на стойке, бросая окурки прямо на пол, и перелистывал свежую газету. Гомик он или нет, а новости интересовали его не меньше, чем всех остальных, особенно если заняться было больше нечем.
– Мари-Жан, ты бы хотела жить шикарной жизнью и ездить вот на таком красном лимузине? – Зигги перегнулся назад и показал ей красочную фотографию дорогущей машины.
– И умирать от перебора выпивки и передозировки? Знаешь, наверно нет, – отозвалась официантка, тем временем в упор разглядывая Зигги, и в который раз жестокая досада на несправедливую судьбу разорвала ее душу.
– Ну почему же так резко? – Зигги еще пошелестел страницами, тихо напевая какую-то музыку себе под нос, и тут удивленно свистнул. – Ты посмотри-ка, Мари-Жан, Стелла Спотлайт возникла из бездны! Давненько ее не видели! Слушай. "Известная актриса Стелла Спотлайт, названная 'божественной', объявила о своем решении покинуть кино и бросить свою блестящую карьеру, достигнув неповторимой популярности. Своеобразной прощальной речью Стеллы станет ее фильм "Сумеречный бульвар", который все так долго ждали".
– Она не боится показаться смешной. Ее "Сумеречный бульвар" – всего лишь римейк старого фильма, эта старая дура просто содрала весь сценарий и переделала его под свою звездную биографию.
– Похоже, это первый фильм, где она появится на экране не голой. Что это с ней? Решила сменить имидж на старости лет?
– Поздновато что-то, Зигги. А ты помнишь, в конце этого фильма главная героиня умирает, – Мари-Жан злорадно усмехнулась, рассматривая напечатанную в газете профессиональную фотографию Стеллы, где даже специальные ухищрения фотографов не смогли скрыть ее годы.
– А потом эта потомственная красавица собралась умотать на свою виллу где-то в тропиках, там она напишет свои мемуары, – Зигги перекосило от смеха, потом он внезапно развернулся, чуть не рухнув со стойки, и серьезно посмотрел на Мари-Жан, – ведь ты никогда не купишь этот собачий бред, правда, Мари-Жан?
– Мне проще сказать Джони Рокфору, что он козел, и получить от него в глаз, чем открыть первую страницу этого заведомого маразма. Двинься в сторону, Зигги, дай мне протереть стол.

Стелла Спотлайт умирала. Нет, не то чтобы она была больна неизлечимой болезнью или отравлена сильнейшим ядом, она умирала от сознания того, что карьера ее кончается, и с треском закрыть дверь за своей славой придется ей самой. Стелла Спотлайт неудержимо старела, ей все сложнее стало скрывать очевидные признаки того, что ей недавно исполнилось сорок девять – немалый возраст для актрисы порно, где ее все знали как 'очаровательную Лолу' или 'желанную Лиину'. Ее многие называли куколкой, подмигивали, игриво пощипывали, и она была вполне счастлива до сей поры. Казалось бы, она и сейчас все еще красива, к тому же, она всегда умела одеваться по моде, скидывая засчет косметики и краски пару десятков лет, но разве скроешь под маской молодости стареющую душу, развращенную шиком шоу-бизнеса, где все разрешено и доступно? Столько долгих лет она была настоящим идолом для тысяч женщин и миллионов мужчин, которые видели в ней только то, что она сама хотела им показать, не больше. Все это время она искусно прятала свои желания под ненатуральным лоском яркого мира телевидения, играла то, что ей говорили, и безмятежно, обольстительно улыбалась с экрана телевизора. Теперь ей самой стало любопытно, неужели ее поклонники думали, что она будет вечно молодой и красивой, что останется их секс-символом, их обнаженной до отвращения богиней? Они с восторгом смотрели на восход ее пламенной звезды, аплодировали ее успехам, так почему бы им не посмеяться теперь над ее уходом? Падающая звезда – это тоже красиво, так пусть ее конец будет сверкать красками и ненастоящими бриллиантами. Она постарела как-то очень быстро, вернее, она заметила это лишь недавно, когда однажды заглянула в огромное зеркало своей гримерной и встретилась взглядом со старой развалиной в откровенном наряде на потускневшей коже, еще, кажется, вчера такой нежной и гладкой. И Стелле стало страшно. А вдруг кто-нибудь заметит то, о чем сама она совершенно не имела понятия, полностью уверенная в своем бессмертии на сцене, а, следовательно, и в реальной жизни? Она никогда не переживет позора быть изгнанной со сцены, потому что сама не сумела вовремя уйти. Возможно, старость приблизили и все эти возбуждающие средства, которыми она пичкала свой организм, чтобы выглядеть обольстительно веселой и чуть раскрасневшейся, и, не понимая, почему щеки упорно не хотят розоветь, она принимала столько алкоголя и наркотиков, что даже завсегдатаи кафе "Underground" свалились бы от такой дозы. Иногда ей казалось, что она сходит с ума. Чуть ли не каждую ночь ей снилось, что ее насилуют, причем так, как не придумали бы даже режиссеры всех тех порно-фильмом, где она играла беззастенчивых красоток и проституток. Однажды она высунулась на улицу без макияжа и поняла, что это конец: никто даже не обернулся ей вслед, а в немногочисленных взглядах, устремленных на нее, читались жалость и страх. Красивая картинка в журнале, какой она была до сих пор, превратилась в старуху, тщетно пытающуюся доказать себе, что она молода как и прежде. Стелла загубила всю свою жизнь, положила под пресс жестокого шоу-бизнеса и нажала 'пуск'. Ей бы хотелось крикнуть всем тем, кто мечтает оказаться на ее месте, что несколько лет славы и роскоши имеют неимоверную цену, которую вряд ли бы кто захотел заплатить, если б знал о ней заранее. Вся ее карьера, сейчас кажущаяся мимолетной, была одной мощной затянувшейся вспышкой, так пусть и смерть ее звезды будет так же ярка и внезапна. Прощай,молодость, аплодируйте же смерти идола!
– Я люблю вас всех, я целую вас! – кричала Стелла Спотлайт на своей прощальной вечеринке, опускаясь в кромешную тьму сознания на специально сделанной огромной переливающейся звезде, подвешенной к потолку и раскачивающейся вместе со Стеллой. Посмотрите же, как уходит настоящая звезда! Вы, вы, которые забрали себе мою жизнь, разодрали между собой на кусочки, возьмите себе и мою смерть! Но позвольте, позвольте мне уйти до того страшного момента, когда я окончательно состарюсь, когда я не смогу поднести дрожащей рукой зеркало к лицу. О, я пронеслась как метеор, вы ведь навсегда запомните меня такой. Знаете, как выглядит смерть? Она одета в яркие цвета и улыбается всем, кто пришел ее приветствовать!

После вечеринки, когда Стелла так эффектно исчезла со сцены, она, безмерно уставшая, доковыляла до своего номера в лучшей гостинице Монополиса и свалилась на диван, сдирая с себя ненужные теперь украшения. В дверь позвонили, и горничная-робот внесла в комнату огромный букет искусственных орхидей, потом, не говоря ни слова, похрюкивая какой-то платой в животе, удалилась, оставив Стеллу в слегка расстроенных чувствах от такого неожиданного подарка. А потом она плюнула на свою обиду, что орхидеи не настоящие, хотя в Монополисе никогда и не было настоящих цветов, и, закопавшись в недра пахнущего духами букета, извлекла красивую записку, адресованную ей. Имя Зеро Жанвье на конверте заставило ее призадуматься, чего она не делала ни разу за последние лет двадцать.
Зеро в весьма пространных выражениях сообщал ей, что был в полном восторге от ее потрясающего вечера, но ее решение оставить телевидение его поразило. Еще бы, ведь оно немного не вязалось с его планами, и Зеро решил любыми силами помешать Стелле уйти со сцены.
– "Дорогая Стелла, вы очень давно были для меня всем, богиней любви и богиней войны, это ваш талант помогал мне идти вперед. Ваши фотографии для меня словно реликвии, каждый ваш образ – моя мечта и спасение. Вы так долго были вдохновением моей жизненной карьеры, так не хотите ли вы возглавить мою политическую? Вы символ всех людей, верящих в будущее под моим началом, последуйте за мной. Вы будете моей звездой, я буду вашей поддержкой. Ведите же мою предвыборную кампанию, вместе мы достигнем небывалого успеха".
Стелла была почти зла на него. Надо же, столько времени потребовалось на подготовку прощальной вечеринки, а он так легко хочет вернуть ее в шоу-бизнес. Но разве в ее силах противиться судьбе?

Роже-Роже возник на экране как всегда неожиданно. Похоже, его подлатали: на лбу новая полоска металла, а вот голос все такой же, пробирает до самых мозгов. Мари-Жан позвала Зигги, и они оба уселись на стойке напротив телевизора.
– Мы все еще пребываем в неизвестности относительно нашей ведущей Кристаль, которая была похищена месяц назад "Черными звездами". По крайней мере, такая информация поступает от властей Монополиса.
– Я давно не видела Садью, Зигги. Интересно, где она?
– Готовит очередную пакость. Ей трудно смириться с тем, что в их компании появилась Кристаль, однако, похоже, они это все уладили. Вчера я видел их втроем, сидящими в той комнате. А ведь Джони все-таки добился того, чтобы о нем говорили, правда, Мари-Жан?
– Эта Кристаль, я чувствую, еще покажет себя. Нас всех ждет хорошенький скандал с ней в качестве его зачинщицы.
Зигги ошибался. У "Черных звезд" все было совсем не так хорошо, как он думал. И причиной была, как догадалась Мари-Жан, Кристаль, которая выразила  желание вступить в банду и действовать рядом с Джони, разделяя его идеи. Садья мгновенно сообразила, что ее влиянию на Джони пришел конец, и восстала против такого положения вещей, как всегда продумав почти все свои ходи, но сделав вид, что бросается в ярость с головой.
– Кристаль, дорогуша, не кажется ли тебе, что пора обнародовать твое похищение? Тебе приспичило стать одной из нас – пожалуйста, но своим молчанием ты провоцируешь полицию. Ты понимаешь, что нас поймают, и тогда ты очень долго не сможешь блестеть глазками в "Стармании"! – Садья говорила быстро, яростно бросая слова на кажущуюся невозмутимой Кристаль. Джони молча изучал обеих глазами демона, обретшего крылья и получившего шанс вернуться на небо, но все еще недостойного подняться туда. – Вам повезло, что у меня родилась идея. Слушай и ты, Джони, а то ты теряешь позиции лидера с каждой секундой, что проходит рядом с этой воплощенной невинностью. Я составлю сообщение и пошлю его на телевидение, пусть знают, что мы еще не бросили ножи. – Садья села и приняла самую соблазнительную позу, на которую был способен ее извращенный мозг, даже Зигги наверно почувствовал бы какое-то неясное движение ниже пояса, но Джони невозмутимо пялился в стенку, сложив на груди руки, как будто замкнувшись в маленькой клетке.
– Ну нет, – Кристаль перехватила ее свирепый взгляд, в котором на момент промелькнуло ироничное удивление, что эта пай-девочка хочет ей возразить, – я придумала еще лучше. Мы запишем маленький ролик, в котором я прокричу на весь мир "на помощь, мне нужна любовь!", и толкнем его Роже-Роже. Камера у меня в сумке. Будь лапочкой, Садья, принеси.
– Что за глупые слова? Причем тут любовь? Джони, вернись на землю, ты меня бесишь!
– Пусть делает так, как хочет, Садья. Не мешай ей.
– Джони, я сказала тебе слушать, а не вякать глупостей! Хочешь доказать свою власть? Усвоил урок.
– Я хочу сам принимать решения. Если тебя не устраивает вторая позиция, то можешь сваливать, тебя никто не держит.
– Джони, я предупреждаю тебя: не играй с огнем, ведь можно обжечься. Ты понял?
Садья оскалилась, получив сходство с сумасшедшей маньячкой из популярного сериала, послала Кристаль воздушный поцелуй и вышла, хлопнув дверью с такой силой, что Мари-Жан вскочила, испугавшись, что Джони просто пристрелил кого-нибудь. Едва Садья вышла, Кристаль кинулась к Джони и, успев прошептать "я люблю тебя" между безумными поцелуями, которыми ей хотелось доказать самой себе, что Джони принадлежит только ей, повалила его на пол, утонув в его дьявольски красивых глазах, где словно было написано, что он послал к черту возможность вернуться на небеса.
Несчастные дети Монополиса! С самого рождения им отчаянно не хватало чего-то важного, без чего они не могли жить дальше, и каждый из них пошел добывать себе это необходимое нечто или мстить за то, что его отняли. Что прочитала Кристаль в черных глазах Джони? Нечто, что не могли увидеть все вокруг, живя рядом с ним, дыша с ним одним воздухом, связанные с ним одним преступлением – а ничто в мире не сближает так, как чья-то кровь, пролитая вместе. Джони мчался по дорогам Монополиса, принимая их за собственную жизнь, разрушая все на своем пути; он думал, что ему не хватает свободы – но вот она, свобода, он вне закона, нет, он еще выше, он над законом, над тем, что долгое время не позволяло ему увидеть с высоты его души собственное ничтожество, и после этого он рухнул с вершины беззакония, ибо наказание его было еще более жестоко, чем обещали ему власти Монополиса. Он встретился с совестью. Он думал, что ему не хватает силы – и это оказалось неправдой, ведь сила его была не только физической, он сумел перешагнуть запретную черту, увидел такое количество крови, что мог бы утонуть в ней. А потом он понял, вернее, это подсказала ему его рвущаяся в клочья большая душа, когда он увидел Кристаль. Как птице нужны крылья, чтобы парить над землей, ему необходима была любовь. Только она могла залечить его раненое, плачущее от боли сердце. Как земной луне нужна ночь, чтобы сиять, кричала душа Кристаль, маленькой девочки с огромной душой одиночества, ей нужна любовь. Как планета не мыслит своего существования без света, как звезда не может появиться на небе одна, как человек не может жить без воздуха и тепла, им нужна была любовь. Хоть немного любви, хоть чуть-чуть надежды. Страдающее сердце всегда стремиться найти другое такое же несчастное сердце, и, встречаясь, они сливаются в одно, они гасят боль, отгоняют прочь одиночество. Любовь – как это много для одного и как мало для двоих! И в трех простых словах бьется сумасшедшая, больная искра, способная изменить две умирающие в отчаянии сущности и одарить их будущим.

Зигги ушел вчера и не появлялся до сих пор, Джони и Кристаль, запершись в комнате, продумывали план своих дальнейших действий, и, хотя Джони больше смотрел на нее, чем на то, что она ему показывала, дело принимала серьезный оборот, пусть никто, кроме Мари-Жан, вновь оставшейся один на один с телевизором, этого не замечал. На экране в который раз за последние два часа появилась Стелла Спотлайт, впервые одетая в нечто хоть чуть-чуть закрытое, и, надрывая голос, придавая ему никогда не свойственное мнимое очарование, пропела, возведя накрашенные глазки к потолку, словно потомственная оперная певица:
– Если вы хотите нового лидера, способного позаботится о вашем будущем, Зеро – вот кто вам нужен! Выберите собственное счастье, голосуйте за Зеро Жанвье! – Стелла игриво махнула в камеру красивой ручкой и пропала, на ее месте возникла фотография Зеро, сделанная, видимо, совсем недавно, а под ней – бегущая строка рейтингов. Зеро явно побеждает, реклама Стеллы Спотлайт принесла ему невиданное количество голосов, на какое он раньше вряд мог бы рассчитывать, потому что среди многомиллионного населения Монополиса немало было и тех, кто был резко против становления Зеро президентом.
– После повторения этой рекламы вы услышите в нашей студии долгожданное интервью с Зеро Жанвье, – бесцветно объявил Роже-Роже, страшно сверкая металлической вставкой на лбу, казалось, он все больше и больше получает от робота, человеческая сущность его распадается, и ее приходится заменять холодным металлом. – Так как Кристаль все еще отсутствует, интервью с лидером "Партии ради прогресса" буду проводить я, ваш бессменный ведущий Роже-Роже. Обратите внимание, что самого популярного человека сегодня сопровождает его муза, актриса Стелла Спотлайт.
– Ну-ну, - рассмеялась Мари-Жан в лицо равнодушному экрану, – такое я не могу пропустить, это стоит послушать. Муза – Стелла Спотлайт! Вот и начало скандала, а подготовила его эта девчонка в соседней комнате. Вот молодец!
Зеро Жанвье вошел в студию с таким видом, словно делает огромное одолжение всему телевидению Монополиса, а особенно роботу Роже-Роже, и вполовину недостойного его ценного внимания. За руку его цеплялась Стелла Спотлайт, на каблуках она оказалась чуть не на голову выше своего распухшего от самодовольства спутника, дорогое манто из какого-то удивительного серебристого меха тряпкой моталось под ногами, небрежно спущенное до пола. Похоже, Зеро совсем не смущает ни металлический взгляд самого бесчувственного из ведущих, ни сползшая с плеча лямка платья Стеллы, слегка приоткрывшая некрасивую, слишком белую кожу, ни собственная видимая нелепость поведения, ведь он выглядел смешным с этой напущенной важностью и рядом с донельзя разодетой порноактрисой. Зеро с грацией слона-переростка опустился в одно из кресел напротив Роже-Роже, в другое почти толчком усадил Стеллу, немедленно развалившуюся в позе проститутки, заложив ногу за ногу в прорезе платья. Мари-Жан чуть не задохнулась от отвращения и смеха, когда Стелла принялась курить, мимолетно поглядывая на безразличного не только к женщинам, но и к дыму робота.
– Господин Зеро Жанвье, что нового вы нам расскажете, если это новое появилось с момента нашей с вами последней встречи? – Мари-Жан подавилась удивлением, впервые в жизни Роже-Роже не казался бесхарактерным металлоломом, он мог издеваться над своим собеседником, сохраняя при этом невозмутимый вид, словно легкое изменение тона было небольшой ошибкой компьютерной программы. Так значит, Роже-Роже хоть что-то чувствует, и в данный момент это сильно отрицательное чувство, направленное на Зеро Жанвье.
– Мы построим новый атомный мир, где человек больше не будет рабом природы, – начал Зеро, словно священник проповедь.
– Это мы уже слышали. Что-нибудь новенькое, если можно, - на изуродованном лице Роже-Роже ни улыбки, ни движения бровей, а голос все так же отдает металлом и компьютером. Он не дал Зеро собраться с мыслями после такой наглости и продолжил: – Вам не кажется, что ваша политика приведет к еще большей диктатуре, чем вы намекаете?
– Будьте вежливей, я прошу вас об этом, я предупреждаю, если хотите. Я ваш гость.
– Зеро Жанвье пришел сюда не затем, чтобы его оскорбляли, – вставила свое веское слово Стелла Спотлайт. Она уже перестала курить и, как было видно по ее лицу, всеми силами старалась понять, что ей делать дальше.
– Но вы же пришли сюда не для того, чтобы в сотый раз произнести ваш девиз? Могу вас заверить, лично я выучил его наизусть, мне вот интересно, вам еще не надоело повторять его столько раз?
– Браво, Роже-Роже!!! – Кристаль и Джони уже несколько минут наблюдали за этим поединком наглости с бесчувственной с виду гениальностью. Бывшая ведущая "Стармания" не могла удержаться, чтобы не похвалить своего коллегу, пусть он и не может ее услышать. А он опять же не дал Зеро очухаться и стрельнул в него новым вопросом: – Каковы приоритеты вашей политики?
– Он говорит о новом мире, – ввязалась Стелла, – о мире, где всем будет хорошо, и тогда нашим девизом станет обеспечить вашу безопасность, сохранить спокойствие и восстановить правосудие.
– Вы говорите об установлении полицейского режима, как я понял?
– Вы меня даже не слушаете! – Зеро привстал с кресла, но потом разумно подумал и решил, что угрожать роботу совершенно бесполезно, лучше потом будет сообщить регулировщикам, что в программе Роже-Роже наблюдаются неполадки.
– Хорошо, поехали дальше. Что вы сделаете, чтобы прекратить нищету? Особенно в пригородных зонах Монополиса.
– Зеро говорит о том, что надо, наконец, решиться и выбрать свободу, тогда придет время для мира, в котором будут царить лишь порядок и красота, роскошь, спокойствие и достаток!
"На помощь! Мне нужна любовь! Помогите! Я умираю без любви!"
Мари-Жан, Джони и Кристаль своими глазами видели, как внезапно по экрану пошли полосы, и голос, перебивая каналы и разрывая изображение, закричал эту отчаянно сильную фразу, голос Кристаль, объявившей войну всем, кто помешал ей найти свое счастье, всем, кто желал разлучить ее с Джони Рокфором, наказать его за преступления, совершенные ими самими. Зеро Жанвье вскочил с кресла, потянул за собой Стеллу, сквозь цветные точки, дергающиеся на экране после такого неожиданного включения постороннего звука, было видно его пылающее бешенством лицо. Роже-Роже, не двинувшись с места, обратился к зрителям, явно плюнув на своего популярного гостя:
– Дамы и господа, прошу прощения, этот инцидент произошел случайно. По техническим причинам интервью заканчивается.
– Что вы мне тут плетете! Как такое могло произойти? Вы специально подстроили, чтобы подорвать мою кампанию. Ведь ваша Кристаль послала это возмутительное сообщение, используя космические волны, которые запрещено использовать! Преступники! – Зеро в ярости покинул студию, а в гаснущем от напряжения экране трое зрителей услышали какой-то звук, подозрительно похожий на обработанный компьютером краткий смех.
"На помощь! Мне нужна любовь! На помощь! Я умираю без любви! На помощь!"
Как и говорила Мари-Жан, Кристаль приготовила им всем замечательный сюрприз. Такой скандал не забудут долго, а ведь Кристаль сделала правильно. Все это лишь больше отвлечет людей от почти погибшей банды "Черные звезды", а они тем временем докажут всем, что удара надо ждать с любой стороны, и забвение часто карается смертью. Никогда, никогда не забывайте, что две души, соединенные одним чувством, могут разрушить гору, взлететь над землей и с последним победным криком обрушиться на ненавистный город, осудивший их на страдания и одиночество, пусть в этом дерзком полете они потеряют половину сил, от этого лишь сильнее разгорится их безумная, неподвластная машинам любовь, единственное оружие, всесильное, страшное и жестокое, когда двое слишком любят друг друга. Есть ли будущее на этой земле? Что делать, если завтра вселенная рухнет, истечет кровью и слезами сумасшедшая, раненая человеческой глупостью цивилизация? Любить. Больше ничего.

Зеро Жанвье все еще пребывал в жутком настроении после досадного происшествия на телевидении, по-видимому, он все еще не мог смириться, что ему, главному кандидату в президенты Запада, посмели бросить вызов, да еще кто! – девчонка, ведущая ту самую передачу, которую он однажды почтил своим присутствием. И он совсем не желал верить, что оскорбительное вмешательство Кристаль действительно могло быть простой случайностью, которую не в силах были проконтролировать даже механики Теле-Капиталь. Зато Стелла чувствовала себя замечательно, в принципе, как и всегда, когда это не касалось ее, и преспокойно пилила ногти, забравшись в огромное кресло своего гостиничного номера, снятого для нее Зеро Жанвье. Здесь, в одиночестве, наедине только с шикарной мебелью, ей не надо было играть роль, и она враз превратилась в стареющую порноактрису, всеми силами пытающуюся остановить свой финал и вынужденной наблюдать за ним, так как не в ее силах было идти против самой природы. Сегодня после интервью она заметила седой волос, пробившийся даже через краску. Сейчас она была ярко рыжей, завтра станет совсем черной, разнообразие – лучший способ забыть о том, сколько ей лет, и основное кредо всех моделей и актрис, прожигающих свою молодость на экране, помогая еще ускорить данный неизбежный процесс жуткой долей наркотиков. Зеро зашел в комнату как всегда быстро и как всегда без стука, лихо развернулся и почти с восторгом посмотрел на Стеллу. Ему повезло, что она была уже накрашена и немного одета, иначе лицо его выразило бы искреннее отвращение, как вызывает всегда нечто старое, старательно пытающееся сделаться молодым.
– Одевайся побыстрее, поторопись. Мы опоздаем на концерт, посвященный исследованиям рака. Там будут все эти ученые, которые хотят за свои деньги видеть все самое лучшее и как можно больше. Постарайся уж, если не для них, то хотя бы для меня. Этим людям принадлежит некоторый процент голосов, моя задача – убедить их в том, что я лучший, твоя же – что я еще и обладаю лучшим. – Зеро кинул ей манто из серебристого меха, уже немного потертого на конце, ну правильно, незачем было мести им пол студии.
– Зеро, ты совсем обнаглел! – Стелла захотела добавить немного разнообразия в их отношения и решила возмутиться, тем более что этот вечный требовательный тон выводил ее из себя. – Я не собираюсь все время быть у тебя на побегушках. Раньше я продавала себя с экрана, а теперь ты предлагаешь мне встретиться вживую с теми, кто так охотно меня тогда покупал? Ну уж нет, сегодня я объявляю забастовку! – Стелла с особым удовольствием произнесла это слово, оно ей очень нравилось, сильное и необычное.
– Ладно, Стелла, тогда между нами все кончено, – Зеро чуть не задрожал, ожидая ее следующих слов. Неужели у нее хватит смелости и ума его послать?
– Прекрасно, катись ко всем чертям, мне плевать и на тебя, и на твоих ученых гостей, и на твою карьеру!
– Тогда, – Зеро решился на самый свой глупый и отчаянный поступок за все время такой осмотрительной жизни, – прошу тебя на коленях: стань моей женой!
Видеть этого властного человека, стоящего перед ней (правда, очень аккуратно!) на коленях в новых брюках, было для Стеллы высшим наслаждением. Но все это как-то не вязалось с ее планами. Она ведь все еще надеялась оказаться бессмертной и завести себе парочку любовников.
– Зеро, у меня лишь одна жизнь, зачем я буду тратить ее на тебя? Когда живешь вдвоем, это значит, живешь лишь наполовину. Не так ли? Мне нравится, когда меня умоляют, но этим меня не проймешь.
– Не надо путать любовь и жалость. Когда мы оба несчастны, то нам лучше вдвоем, так мы, возможно, смастерим себе чуточку счастья.
– Какое несчастье? По-моему, тебя все устраивает, я нужна тебе для достижения твоих великих целей, а я... просто меня все вполне устраивает. Мы не сможем полюбить друг друга, я-то уж точно, во всяком случае. Нет-нет, ты стой так, хорошо смотришься. Знаешь, у тебя брюки прямо под цвет моего ковра. Вот что для тебя важно: собственный вид и карьера.
– Не мешай в одно любовь и карьеру. Каждый делает свое, чтобы быть счастливым.
– Да, но если ты не заметил, мы еще ни разу не были счастливы одновременно. Ты живешь для себя, я – для себя и только. Подумай, как мы можем любить друг друга, если мы любим только себя самих?
– Стелла, – Зеро надоело ломать комедию, да и ползать на коленях перед этой самодовольной дурой – Зеро только сейчас начал замечать, что не так уж она и привлекательна, как показалось ему с первого взгляда, – ему надоело. Однако он предпринял последнюю попытку оставить актрису рядом с собой, – мое будущее счастье у твоих ног. Ради того, чтобы быть с тобой, чтобы обладать тобой, я готов сделать все, что угодно. О, послушай, твой взгляд просто обнажает меня, я не могу успокоиться! Я стану никем, если ты не скажешь мне "да"!
Стелла Спотлайт прекрасно понимала, что он врет ей в глаза, но сейчас ей все меньше хотелось упрямиться и показывать свой характер. Да, им обоим было совершенно плевать на чужие беды и проблемы, за столько лет они оба научились отделять свои дела, всегда требующие более тщательного решения, от дел окружающих, они оба ходили по кругу своих желаний, эгоизм их не знал пределов. Казалось бы, что может быть общего у таких людей, которые, не считаясь со средствами и временем, постоянно учились отвоевывать для себя кусок побольше, тренировались лгать себе во благо, льстить, улыбаться? Все их существование – такое даже нельзя назвать жизнью – было постоянным, непрерывным круговоротом сумасшедших желаний и поиском средств для их скорейшего исполнения. В какой-то степени они даже перестали быть рабами Монополиса, потому что сумели сделать его источником, что снабжал их горючим, чтобы они могли и дальше двигаться по этому бесконечному кругу собственного эгоизма. Но… разве это не было тем самым общим, что объединяло их? Почему бы не объединить усилия, ведь так движение явно ускорится, ему будет помогать чужое желание. И все же, заключая такой договор как бы во имя другого, они оба мечтали извлечь отсюда выгоду лично для себя. Нет, они уже не дети Монополиса, они его творцы, его правители. И после этого Зеро все еще говорит о будущем?

Мари-Жан гадала, где может пропадать Зигги уже четвертый день. Он оставил ее наедине с подозрительно притихшими "Черными звездами", которые, она знала, именно сейчас готовят нечто грандиозное, что потрясет этот город компьютеров, и Мари-Жан чуть ли не впервые стало страшно. Мари-Жан мгновенно зауважала Роже-Роже, однажды все-таки проявившего свою человеческую натуру, вернее, то, что от нее осталось, пусть такое, возможно, никогда больше не повторится, пусть даже это все окажется простым сбоем в программе робота, но Роже-Роже хоть на несколько минут вырвался из-под власти компьютеров, плевать, что может быть даже не по своей воле. Теперь она включала его передачи чаще, чем всегда, чтобы снова дождаться проблеска чувствительности у бессердечной, собранной из ничего железяки, да к тому же, еще и лучшего друга Зигги давно не было рядом, и Мари-Жан откровенно скучала, хотя, надо отдать должное ее любви, еще больше переживала за слишком веселого и беззаботного Зигги, который, казалось, приходил к ней только чтобы выговориться и переночевать.
– Кристаль стала очень популярна среди молодежи Монополиса, ее считают почти героиней, а "Черными звездами" многие восхищаются, – Роже-Роже докладывал факты, оттачивая слова, бросая их в эфир с размеренной точностью машины, взгляд все также не выражал абсолютно ничего; так мог бы смотреть на мир кусок полированного железа, если бы ему каким-нибудь чудом – а, учитывая правила и воззрения Монополиса, любое чудо теперь называли 'достижением науки' – удалось присвоить часть способностей живого. – С тех пор, как мы получили ее сенсационное послание, прошло несколько дней, однако люди все еще взбудоражены происшествием, противоречащим всем обещаниям властей. Недавно на телевидение попала фотография Кристаль, где она вместе с Джони Рокфором в одежде "Черных звезд", копии этого снимка разгуливают по городу в тысячах экземпляров.
Да, реакция Монополиса на отчаянный крик о помощи Кристаль, который, если хорошо подумать, был совершенно естественным желанием влюбленной души, наперекор судьбе поймавшей свою любовь, настоящим плачем раненого сердца, мстительно обвиняющего жестокий мир в прошлом одиночестве, и совершенно не преследовал никаких политических целей. Что было Кристаль до глупой злобы Зеро Жанвье, наигранной истерики Стеллы Спотлайт, непонятной злорадности Мари-Жан, что ей вообще было до всех людей Монополиса, всех, которые однажды осудили ее на страшное отчаяние, отняли жадными бесчеловечными руками надежду на любовь? Она ненавидела их, поэтому никогда не потратила бы даже секунды звучания своего голоса, чтобы вызвать у них какие-то мысли, возможно, ее послание было, прежде всего, адресовано Джони, только его опустошенная жизнь сможет помочь ей найти ту часть себя, которой никогда и не было, но которая так была необходима Кристаль! Еще один человек, которому Кристаль прокричала это в лицо, была Садья, самоуверенная, жестокая, скрытная, умная, необъяснимо мстительная в своей ревности. Если бы настоящая любовь умела видеть будущее! Но даже самое сильное чувство бесконечно слепо, живет лишь настоящим, отбрасывая мысль о следующем дне, который, может быть, принесет разочарование или несчастье. Кристаль упивалась своим чувством, забывая о последствиях своего послания, смеясь над настроением толпы и, самое главное, играя с беспощадностью Садьи. Лишь Джони, один из них двоих, объединенных теперь одной жизнью, мучительно беспокоился, что принесет им завтра, скрывал в себе саднящее предчувствие и разрывался между двумя одержимостями: любовью к Кристаль и страхом за нее. Но он знал также, что дело требует того, чтобы его довели до конца, не в привычках Рокфора отступать от уже намеченного, и "Черные звезды" не должны потерять славу из-за сомнений их лидера. Поэтому Джони умудрился собрать остатки своей банды в подвале кафе "Underground" и предложил им выбрать путь действий, сам предпочтя отойти в тень и наблюдать, лишь иногда вставляя слово. Да, эти угрюмые люди с недобрым огоньком затравленных, брошенных зверей в глазах были совсем не похожи на решительных, преданных главарю до смерти "Черных звезд". Что ж, он дал им имя, он его и отнял, но он позволил себе отобрать у них еще и надежду, ту самую, которая составляла неотделимую часть его собственной жизни. Его надеждой стала Кристаль, у этих людей же осталась лишь затаенная злоба на весь мир, и все же они готовы были следовать за Джони хоть в ад, потому что даже там не может быть хуже, чем сейчас здесь.
– Надо устроить взрыв! – выкрикнула, наконец, Кристаль, изучив за несколько минут всех тех, кто еще недавно были подчиненными ее Джони, пьянеющими от вида крови, вечно веселыми, безрассудно отчаянными и безумно опасными. Джони молчал, слушая ее, ему казалось, что именно сейчас надо постараться запомнить Кристаль вот такой, красивой, деятельной, возбужденной, окрыленной внезапно подвернувшейся возможностью дать направление этим хмурым людям, глаза демона, ставшие еще более необычными, напряженно следили за ее движениями, сверкая из темноты странным огнем.
– Это опасно, Кристаль, – сказал он, ни на минуту не опустив голову. Однако он не знал, что Кристаль давно заметила его состояние, легко прочитала все его мысли, заглянула в каждый уголок его живой, закованной в панцирь непроницаемости, души, и такая забота о ней показалась ей оскорблением.
– Джони, ты смеешься надо мной. Я прокричала всему миру, что я на твоей стороне, что я принадлежу тебе, что я сильна достаточно, чтобы послать их всех подальше. Джони, я не хочу быть смешной!
– Знаешь, всю жизнь я мечтал встретить свою любовь, чтобы найти в ней смысл своих дней. Я боюсь за тебя, Кристаль, – Джони сказал это, не изменяя тона, ровно, четко, но кто бы знал, каких трудов ему стоило скрыть стон разрывающегося сердца, вынужденного биться в суровом теле, подчиняться железному разуму. – Давай уедем отсюда, начнем сначала целую жизнь.
– Ты помнишь, я все бросила ради тебя, теперь я не хочу отступать. Я докажу им, нет, себе, что я не маленькая невинная девочка, которую все привыкли видеть в популярной передаче "Стармания". Кто бы знал, как мне осточертела эта "Стармания"! Джони, не давай мне повода усомниться в себе, поверь, уже поздно бежать.
Самообладание и ярость демона нанесли последний удар вздрагивающему влюбленному сердцу и загнали его звуки поглубже. Джони Рокфор вышел вперед, склонился над столом, кровожадным блеском – весьма ненатуральным, но которому все поверили, – сверкнули его черные глаза.
– Ты права, Кристаль. Взрыв! Какой-нибудь супермаркет, может быть? Пусть станцуют на огне и увидят в нем все свои грехи как на экране, – он, казалось, уже видит перед собой этот огонь, а в это время свирепое пламя злорадствовало у него внутри, поднимаясь кверху и отражаясь в черных зрачках.
– Ну нет, Джони, я придумала еще лучше. Что-то "Золотая башня" слишком заслоняет обзор, пора бы ей уже увидеть землю, и Зеро Жанвье вместе с ней. Согласны? – Кристаль с восторгом увидела, как озарились улыбками убийц лица "Черных звезд". Взгляд Джони потух, потому что в душе у него все оборвалось. Вот таким будет конец: в блеске пламени, на руинах башни Монополиса, и там будет стоять его Кристаль, еще один дьявол в сумасшедшем мире машин, который построили не они, но они призваны его уничтожить.
Все поглотило безумие. Оно часто бывает спутником любви, во всяком случае, так иногда кажется тем, кто никогда не любил. Джони и Кристаль могли бы принять за выживших из ума влюбленных, у которых страсть переросла в манию и захлестнула сознание, погасив его и оставив лишь сумасшедшее возбуждение, требующее выхода и удовлетворения. Казалось бы, куда им еще идти? Ведь счастье любить друг друга можно познать лишь когда ничто не мешает тебе видеть в глазах другого вспыхивающие искорки чувства, понимать каждое движение, без сомнений уноситься в далекий неизведанный мир святых душ. Что надо было этим двоим, которым больше нечего было желать, ведь у них было все, заключенное в одном слове: любовь. Но дело было в том, что, истратив все силы разума на способность любить, они стали совершенно безразличны к возможной опасности, к приближающемуся несчастью. Какая разница, если от предчувствия этого они лишь сильнее любят друг друга? Пусть они идиоты, пусть им нечем защититься от каменного мира, кроме этого чувства, на самом деле, совершенно не способного спасти от смерти, главное – пройти вместе этой дорогой безумия и увидеть, как в глазах другого загорится свет победы. Все становится очень просто, когда больше нечего терять, ведь у них ничего нет кроме любви, а ее они не отпустят даже при виде мертвого оскала судьбы. Дискотека Naziland в "Золотой башне" Зеро Жанвье зовет их своими огнями и порочными удовольствиями, сейчас они слишком далеко от нее, поэтому можно смеяться над опасностью и наслаждаться безумием абсолютной власти преступной любви. Кристаль зарылась пальцами в черные волосы Джони, наклонила его голову и положила себе на колени. Смотри, Монополис, вот так начинают играть в игру со смертью те, кому больше нечего лишаться, у которых ты отнял все. Не хочешь рискнуть с ними, город воров и убийц, наивно прикрывающихся своей властью, ведь они приготовили для тебя гибель, страшный фейерверк, в котором сгинет твой кумир Зеро Жанвье? Попробуй, Монополис, может, ты поймешь, что чувствуют люди, у которых ничего нет.
– Послушай, Кристаль, преступление свяжет нас одной цепью, тяжелой и острой, причиняющей невыносимую боль. Ты готова к ней?
– Я сама затяну ее вокруг своей шеи, Джони. Поверь мне. Если мы уйдем сейчас, я навсегда забуду, кем я была с тобой. Я хочу пройти этот путь рядом с тобой и увидеть, какой свет в конце пути. 
Свет в конце пути. На такой дороге вообще нет света, темная ночь бушует там, поглощая каждого, кто вступит на ее территорию. Но почему же Кристаль не хочет видеть, что ее свет не там, в далеком тупике преступления, а совсем рядом, в дьявольских, гипнотических глазах Джони Рокфора. Безумие покоряет тех, кто бросил все, чтобы идти на поиски того, что уже существует.
Звук телевизора, внезапно скакнувший от слишком сильно выкрученной Мари-Жан ручкой громкости, достиг подвала. Джони поднял голову с колен Кристаль и прислушался, наверно, ему показалось, что сейчас чужой голос Роже-Роже изменит их преступную судьбу.
– Главная новость последнего часа: актриса Стелла Спотлайт объявила о своей свадьбе с Зеро Жанвье. Церемония пройдет завтра в армейском соборе Богоматери, приглашены лишь очень немногие. Вечером состоится грандиозный прием, где соберется весь Монополис. Местом, достойным принять самых богатых людей города, станет Naziland, новая вращающаяся дискотека, расположенная на самом последнем этаже комплекса "Золотая башня".
– Слушай, Джони. Я думала, один Зеро будет дрыгаться в "Золотой башне", а оказывается, там будет целая тусовка из высшего общества. Ну что ж, одним движением – всех, наверно, это сама судьба! – Кристаль улыбнулась, Джони Рокфор опять улегся поудобней на коленях любимой Кристаль и очень постарался, чтобы она не почувствовала, как обезумевшее от боли сердце выпрыгивает из груди.
– Завтра, Кристаль, все будет завтра, – Джони твердой рукой привлек к себе ведущую проклятой "Стармания" и поцеловал, а потом увидел так близко ее глаза. Наигранная веселость, показная смелость, возможно, она сама свято верит во весь этот бред, но вот в глубине даже она понимает, что ждет их на руинах Naziland'а. В мерцающей голубизне ее зрачков Джони сумел прочитать непонятную боль и страх, потом в них проснулась любовь ярким сиянием, и Джони утонул в этом блеске.

Мари-Жан не находила себе места. Зигги никогда раньше не пропадал так надолго, иногда он не приходил на одну ночь, но затем возвращался и, словно извиняясь перед подругой, вел ее в клуб к своим друзьям. Мари-Жан пересмотрела все программы, даже сообщение о свадьбе Стеллы и Зеро не вызвала у нее обычного гомерического смеха, хотя представить порноакртрису в белом платье святой невинности рядом с распухшим от самоуверенности Зеро Жанвье было довольно смешно, особенно для такого человека, как Мари-Жан, не принадлежащей ко всей этой аристократичной толпе и всю жизнь незаметно наблюдающей за такими мелочными и одинаковыми стараниями людей выдвинуться. Сейчас для нее значил только Зигги, она забыла даже про "Черных звезд", хотя видела, как несколько мрачных людей в черном спускалось в подвал к Джони и Кристаль. Ножи, торчащие у них на поясе, явно были предназначены не для приготовления бутербродов. Зигги приходил в полночь, и уже почти неделю Мари-Жан с надеждой и страхом ждала полночи, однако проходило несколько часов, а Зигги так и не появлялся, оставалось ждать следующей ночи. Мари-Жан знала, что с таким характером Зигги легко попасть в интересную историю, а если с ним что-нибудь случится, то Мари-Жан умрет в тот момент, когда об этом расскажут по телевизору. Сложно любить и быть дорогой человеку, который не любит ничего, кроме развлечений и музыки.
Хлопнула входная дверь, и на пороге возник Зигги, на нем был новый блестящий во всех местах костюм, а улыбка совсем не вязалась с тревогой в красивых глазах, в которых, как ни старалась Мари-Жан, никогда не зажигалось и тени желания к ней. Официантка кинулась к нему, ей казалось, что он очень изменился, стал серьезнее, но, наверное, причина была в тусклом освещении и ее безмерной радости.
– Зигги, наконец-то! Я собираюсь, идем танцевать.
– Извини, Мари-Жан, но мы не пойдем сегодня танцевать. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Я ухожу навсегда, прости. Помнишь Садью? Она устроила меня ди-джеем в новой дискотеке Зеро Жанвье. Я должен быть там, я хочу попробовать мою жизнь, рискнуть, – Зигги сказал это довольно быстро, чтобы Мари-Жан не смогла перебить, но она и не думала вмешиваться. Что-то взорвалось в сердце, разлилось холодным отчаянием по жилам, пустота захватила внезапно еще недавно такую полную душу. Единственный друг, нет, единственная любовь покидает ее, тот, кто все еще привязывает ее к жизни, уходит, и рвется за несколько страшных секунд тонкая ниточка надежды, которая заставляла и учила ее жить и чувствовать, ее, официантку-машину, бессильную, безразличную, снова одинокую.
– При чем тут Садья, Зигги? – выдавила из себя  Мари-Жан, не в силах даже поднять на него глаза, такая великая боль может просто убить его своей искренностью и отчужденностью.
– У нее влиятельные друзья. Она может все.
– А как же "Черные звезды"?
– Я думаю, она забыла про них. Садья работает на Зеро Жанвье, отец устроил ее, хотел обеспечить дочке будущее, ведь Зеро, несомненно, победит.
– Зигги, скажи, что это не правда, ведь получается, что и ты работаешь теперь на Зеро Жанвье?
– Да, – ди-джей наклонил голову и отвернулся, – прощай, Мари-Жан.
Он ушел, и сама жизнь ушла вместе с ним. Мари-Жан опустилась на стул, уставившись невидящими глазами в вечно включенный телевизор, но мысли ее были слишком далеко и от металлического Роже-Роже, и от информации о приготовлениях к свадьбе Стеллы и Зеро. Странно, столько людей вокруг имеют рядом тех, кто заботится о каждом их вздохе, ловит каждое слово, берет за руку, целует ночью, а у нее никого нет. И пусть все они через секунду снова ссорятся, мучают друг друга упреками, опять и опять сворачивая на бесконечную дорогу по кругу, чтобы когда-то в очередной раз обнять другого и бросить в лицо оскорбление, они все равно вместе. Мари-Жан думала, что Зигги станет для нее тем необходимым, кто всегда поймет и поддержит ее, но он уходит, и их дороги никогда больше не встретятся в этом мире бездушных машин, где невозможно любить, невозможно желать, потому что жестокий, безжалостный город отбирает все, пусть незаметно, но он лишает всякой возможности найти однажды потерянное. Их пути расходятся, как две планеты, которые двигаются, приближаются, но никогда не соприкасаются, лишь раз увидев друг друга совсем близко, а потом на сотни лет исчезнув из поля зрения. Зачем тогда вообще бежать за этой планетой, стараться догнать ее, если все равно знаешь, что она растворится в ночном необъятном небе? А под этим жестоким небом живут миллионы людей, которые вечером, зажигая свет в комнате, видят человека, с которым провели целую жизнь, и они снова мирятся, а потом ссорятся, но все же однажды возвращаются к первому, следуя законам кругового движения. И никто из них никогда не догадается, что на самом деле он очень одинок, что счастье и несчастье его зависит от того, кто еще недавно смотрел на тебя, что все, все в руках другого, который по своему желанию может одарить тебя любовью или ненавистью. Они зависят друг от друга, злятся и радуются этому, но они вместе. А как жить, если ты не чувствуешь ни того, ин другого, если не хочется даже понять, зачем нужны чувства в одиночестве? Зачем жить, если жизнь, которую тебе создал Монополис, без любви? Мари-Жан в первый раз поняла Джони и Кристаль и в душе нашла оправдание их преступлениям. Только вот "Черным звездам" удалось найти силу, чтобы бороться и побеждать, а у нее никогда ее не появится. Зачем жить, если жизнь не нужна?

"Золотая башня" переливалась светом, а где-то там, наверху, взлетал в мир музыки и движения одержимый своей мечтой парень, сегодня и всегда исполняющий роль ди-джея самой крутой дискотеки мира. Если бы кто напомнил Зигги про Мари-Жан, он, скорей всего, даже не вытащил из глубин своей обезумевшей от ритма памяти такое имя. Зигги поднимался на круглой площадке под самый потолок, пританцовывая, придерживал навороченные наушники и слегка дотрагивался до послушных светящихся кнопок на пульте управления всей этой звездной тусовкой. Под ним расстилалось неизмеримое поле, то гаснущее, то вновь загорающееся цветными пятнами, где буквально через несколько минут появится шумная толпа, красками одежды и макияжа способная сравниться со светомузыкой, находящейся в подчинении лучшего ди-джея дискотеки. Сто двадцать первый этаж всемирно известного комплекса горел огнями, словно новое неоновое солнце поднялось на искусственный небосклон посреди ночи. "Золотая башня" раскинула крылья света над Монополисом, погрузив город в отчаянное восхищение, заставив жизнь замереть и царствовать только здесь, на дискотеке Naziland. За спиной Зигги возникла Садья, такой одежды на ней еще никто не видел. Очень короткое прозрачное красное платье с разрезом на боку до самой талии, сапоги на невероятной шпильке и длинный хвост иссиня-черных волос, мотающийся по спине, словно перья ворона. Накрашена она была соответствующе, даже черная звезда на лице не делала выражение ее лица таким кровожадным, как сейчас, когда она обозревала весь Монополис с высоты 121 этажа. Сегодня весь мир танцует в Naziland'е, забыв о ночи, что отступила под ударом потоков света "Золотой башни".
– Зигги! – взвизгнула Садья, одним прыжком оказавшись рядом с ним. Она подошла сзади, обняла его одной ркой и залезла ладонью ему под рубашку, казалось, она могла бы возбудить и камень. – Заряжай диско, мальчик! Гости показались на горизонте, лифты под ними прогибаются. Не подведи меня, малыш! – и так же ловко она оказалась внизу, на танцплощадке.
Через час от высшего общества не осталось и следа, это были уже дикие животные, которые дорвались до самого большого куска мяса. Они заставили саму жизнь служить им, тысячи разгоряченных тел слились в одно пестрое пятно, и над всем этим беспределом царил Зигги, не переставая, заряжал этих лишившихся ума людей сверхэнергией. Пусть подземный город погружается во мрак, сегодня они все танцуют в Naziland'е, пусть сейчас разрушится мир, неоновое солнце разобьется у порога "Золотой башни", им все равно, лишь бы не кончалась заводящая музыка, пусть им под ноги падают бомбы, пусть взрываются здесь же. Сегодня все танцуют в Naziland'е!
– Внимание! – Зигги перекрыл гром собственной музыки и заорал с высоты своего ди-джейского трона. – Через секунду объявят победителя в президентских выборах Монополиса. Судя по рейтингам, победа принадлежит Зеро Жанвье, но давайте обратимся к источникам! Итак, внимание! Приветствуйте, Зеро Жанвье – президент Запада! – огромный экран зажегся позади Зигги, портрет Зеро Жанвье покрыл целую стену Naziland'а, и дикие крики заглушили сумасшедшую музыку.
Сам Зеро Жанвье в это время молча наблюдал за дискотекой в маленьком уголке слева от пульта ди-джея, хотя молчать ему было явно невмоготу, но надо было сохранять лицо, к тому же рядом стояла Стелла, теперь уже жена не простого промышленника, а президента всего Запада. Правда вела она себя лучше некуда, улыбалась всем, здоровалась, честно держала мужа под руку, но все же иногда на миг становилась грустной, сразу старея, но потом вновь возвращалась в реальность. Садья стремительно двинулась к Зеро, ей преградили дорогу двое роботов-телохраниетелей, которых она слишком грязно для женщины выругала и отодвинула в сторону, такое ей удалось сделать только потому, что в тот же момент Зеро махнул роботам рукой с приказом пропустить Садью.
– Зеро, слушай сюда внимательно. Ты дал мне работу, я отплачу тебе, только вот моя услуга во много раз превышает твою. Я знаю, где сейчас "Черные звезды". Не говори, что забыл о них!  Я скажу тебе, что они приготовили для всей дискотеки, нет, я лучше продам тебе этот секрет. Я придумаю, что попросить. А пока знай, что они уже здесь, среди твоих пьяных гостей. Ты их приглашал?
– Садья, ты плетешь бред. Здесь не может быть банды террористов, все входы и выходы охраняются, я сам проверял людей! Да каких людей, там роботы стоят!
– Заглохни и слушай. Они хотят бросить бомбу прямо к твоим ногам.
– Но их же разорвет в клочки!
– Да, самопожертвование – очень благородно, но у меня есть подозрения, что им еще хочется пожить немного. Не волнуйся, они кинут бомбу так, что ты и не заметишь, что уже стоишь на ней несколько минут. Лучше проверь все, а то будет поздно. Стелла, ты хочешь умереть? – Садья безнаказанно издевалась, поэтому не слышала ответа Стеллы, а он бы ее удивил.
– Что ж, пусть приходят. Мы будем ждать их, – и Зеро быстро вышел, уводя за собой двух роботов.
– Все мы – маленькие смерти, которые празднуют целую жизнь свой финал, не так ли? – обратилась Садья к Стелле. – Нам всегда было плевать, что вокруг плачут и смеются люди, главное – соорудить для себя супершоу, а после, когда мы устанем пить и танцевать, можно уйти. Красиво, эффектно! Сгинуть в пламени бомбы. Но Джони Рокфору не повезло. Мы еще не натанцевались, он пришел слишком рано.
Внезапно свет погас, "Черные звезды" отключили электричество, и целый комплекс мгновенно погрузился в ночную тьму, слившись со всеми остальными зданиями, став почти неотличимым от небоскребов Монополиса. Целая дискотека враз замерла, оцепенев в жутком страхе, никогда прежде эти люди не боялись так за собственную жизнь. А в это время "Черные звезды" рассыпались по танцплощадке, освобождая проход для Кристаль, несущей мощную бомбу; как ни убеждал ее Джони, сделать решающий бросок она решила сама, и теперь, вырвавшись из сильных рук Джони, наконец, понявшего, как остановить любимую, увидев перед собой его демонические глаза, наполненные яростью и болью, бросилась вперед.
– Крис… - Джони не успел договорить, его оборвала автоматная очередь, взорвавшаяся у него в голове тысячью таких бомб, как несла Кристаль, на самом деле превратившаяся в громовой отголосок его обезумевшего сердца, бьющегося в безмолвном крике. Он видел, как Кристаль, неестественно закинув голову, падает на колени, встретился с ее глазами, отражающими безмерное удивление и печаль. Он хотел кинуться вперед, обнять ее, не дать коснуться твердого цветного стекла, но ноги его словно приросли к полу, поэтому, чувствуя, что умирает от страшного отчаяния, качнулся назад, к стене, и  стоял там, возле внезапно раскрывшейся бездонной пропасти под ним, пока обострившимся в миллион раз слухом не уловил оглушительный в таком молчании одинокий вздох упавшей Кристаль. Пропасть расширилась, поднялась к нему, поглотила, вонзившись в отупевший мозг тысячью острых иголок. Вокруг сновали люди, он даже не заметил, как включили свет, теперь он казался для него тусклым, словно сочившимся сквозь мутное стекло, кто-то хватал его за плечи и хотел увести. Роботы, подумал Джони. Нет, не сейчас! Кристаль, моя Кристаль, они убили ее! Джони вырвался из железной хватки робота-охранника и почти рухнул на колени перед Кристаль, поднял ее к себе, чувствуя, как по рукам медленно течет такая горячая кровь. Он пролил столько крови, что давно стал безразличным к ее виду, но теперь каждая капля отрывала кусочек от его раненого, забитого, стонущего сердца. "Такой красивый!" – подумала Кристаль, глядя совершенно пустыми глазами в черную высохшую, погасшую глубину его некогда демонического, а теперь умирающего взгляда. Вокруг теснились пьяные гости, расталкивая друг друга, желая посмотреть на отчаяние, унижение беспощадного лидера банды, сами не понимая, что это они породили такую странную душу, способную убивать без жалости и любить без сомнения. Постепенно приглашенные расходились, вид чужого страдания не доставлял им того удовольствия, которое они надеялись получить, к тому же, Джони не кидался на пол в истерике, не потрясал ножом, требуя мести, он до сих пор просто стоял на коленях перед Кристаль и до слез вглядывался в уже никогда ничего не способные увидеть глаза, где в серебристой голубизне ставшего теперь невинным взгляда яркой искрой светилась любовь, которую она не успела отдать Джони.
Джони наклонил голову, о чем он думал? Он думал о том, что никогда не видел солнца, настоящего, живого, что хорошо бы было стать птицей и подняться на сотни метров над Монополисом, чтобы увидеть целый мир таким, какой он есть, в дымке, сверкающим шпилями и зеркальными стеклами. Странно, оказывается, он всю жизнь сам себя обманывал. Он говорил себе, что на свете нет ничего важнее своего счастья, что свобода и месть – единственное, к чему ему стоит стремиться. Он считал, что каждый, кто мечтает оторваться от земли – глуп, потому что изменяет важнейшей цели человека: мстить за то, что он родился в этом мире. Прописные истины, которые он сам себе придумал однажды, которым следовал каждый день, оказались полным бредом, как и говорила ему Кристаль. Зачем она появилась у него на пути? Чтобы, мелькнув светлым пятном перед глазами, исчезнуть, превратившись в осколок безжалостной памяти? Она столько показала ему… но почему она не ответила на такие важные вопросы! Джони сейчас задавал их себе, пробуя найти вожделенный ответ в постепенно гаснущем голубом взоре. Что принесет будущее целому Монополису, если в нем только что погибла еще одна любовь? Есть ли кто-нибудь на земле, способный изменить мир, повернуть время вспять, разрушить город машин и вернуть человечество к солнцу? Зачем жить, если вся оставшаяся жизнь будет без любви? Она больше не ответит, несчастное дитя Монополиса, создание каменного мира, в котором нет места жалости и надежде, а он никогда не сможет понять сам.
Внезапно его осенила странная мысль: вот она спит, его Кристаль, а ей наверно холодно лежать на стеклянном полу. Нет, не будите Кристаль, она устала, она так устала жить, пусть спит. Джони снял с себя черную куртку и аккуратно прикрыл ею плечи и грудь Кристаль, словно она просто заснула, наконец-то заснула, она так давно не спала, ей надо отдохнуть. Не тревожьте Кристаль, дитя города отдыхает от своего создателя.
– Спи, моя девочка, спи, – Джони сходил с ума, не замечая этого. Не замечал он также и того, что в комнате он был все же не один. Последней ушла Стелла, бросив сочувствующий взгляд на Джони, но плевать он хотел на ее сочувствие. А вот Зигги так и остался за своим пультом, он не мог оторвать взгляд от этого странного человека, такого сильного, такого красивого и такого несчастного. Слишком много, этого слишком много для одного. Несправедливо. Ты слышишь, Монополис, несправедливо!

Стелла Спотлайт стояла перед зеркалом и первый раз спокойно разглядывала проступающие сквозь косметику морщины, они уже не пугали ее. Столько лет она хотела быть молодой и прекрасной, вечной, бессмертной, и ее не пугала пустая жизнь с постоянной ложью и жутким одиночеством. Разве сможет кто-нибудь полюбить ее так, как Джони любил Кристаль? А если нет, то зачем стремиться к красоте, если она никому не нужна? Стелла достала вату и твердой рукой стала стирать слои косметики, без отвращения и страха всматриваясь в такое незнакомое лицо в зеркале. Ее свадьба с Зеро Жанвье так и должна была закончиться. Трагедия, смерть, ведь вся ее жизнь – это долгий путь к смерти, игра с ней, издевательство над этой великой силой. Нет, Стелла мечтала о другой свадьбе. Говорят, когда-то люди жили наверху и видели каждый день настоящее солнце, а на смену ему приходила луна, и миллионы звезд покрывали небосклон густой сеткой. Вот бы сосчитать их все, а потом надеть Млечный путь, этот огромный шлейф из звезд, как фату, пусть бы луна была свадебной короной, а платьем – ночное небо, высокое и темно-синее, совсем не похожее на небо Монополиса. Стелла улыбалась своей волшебной мечте, потом помахала зеркалу рукой, собрала самое необходимое в чемодан и тут же покинула жестокий город, прославляющий богатство и власть, но убивающий настоящую любовь.
Зеро Жанвье не особо переживал после исчезновения Стеллы, она сделала для него, что ему было надо, а теперь пусть катится ко всем чертям, раз сама хочет упустить такую возможность. К тому же, он был очень занят: думал, как бы отплатить Садье за собственную драгоценную жизнь?
Вопрос с Джони Рокфором Зеро решил очень быстро. Как только он стал президентом Запада, "Черные звезды" перестали его волновать, так же, как перестали его тревожить беды населения. Ну в самом деле: не собирался же он выполнять все свои обещания? Джони Рокфора посадили в тюрьму, одна стена которой выходила на улицу и была лишь зарешечена, чтобы прохожие могли смеяться и показывать на преступника пальцем, но почему-то никто так не сделал. Джони было все равно, куда его ведут, и что с ним сделают. Он потерял самое дорогое, зачем бороться за жизнь, если больше не хочешь жить? Джони часто видели стоящим возле решетки, держащимся обеими руками за прутья и смотрящим вдаль страдающими глазами сломленного демона. Что он там видел? Многие останавливались и смотрели в ту же сторону, но впереди вставали лишь громады небоскребов, и неоновое солнце совершало свой круговорот. Быть может, там он искал разгадку вопроса, который мучает его уже давно: зачем он существует на свете?

Мари-Жан вырвалась на улицу и побежала вперед, не разбирая дороги, и все же, как ни старалась она избежать этой встречи, сознание само привело ее сюда. Мари-Жан подошла поближе к Джони  Рокфору, вгляделась в красивое мужественное лицо. Он стоял, словно статуя, замерев на месте. Мари-Жан положила руку на его кулак, сжимающий прут решетки, до боли, до белизны напряженный от постоянного отчаяния, что бушевало у него в душе, не умирая никогда, и тихо прошептала, как сделала бы Кристаль, если бы увидела его здесь:
– Джони…
Он не шевельнулся, не повернул головы, не поднял бровь, только из-под прикрытых ресниц медленно скатилась единственная слеза, в которой была вся его боль, вся душа, ноющая от пустоты, все неисполненные надежды. Монополис победил, ему удалось сломить такого сильного человека, как Джони Рокфор, а это значит, что Мари-Жан было бесполезно сопротивляться.
Она шла мимо огромных небоскребов, закрывающих полнеба вместе с этим проклятым неоновым солнцем. Ей очень хотелось броситься на эти безумные глыбы стекла и металла вокруг, разрушить, разбить вдребезги, искорежить руками идеальное, одинаковое однообразие, но она не могла даже закричать от звериного бессилия. Далеко за спиной медленно гасло, методично закатываясь за сверкающие небоскребы, неживое неоновое солнце, насмешливо и беспощадно отражаясь в миллионах зеркальных окон Монополиса, заливая обычным мертвенным светом абсолютно прямую улицу. Мари-Жан шла вперед, спотыкаясь на непогрешимо ровной, ненавистной дороге, зная, что и дальше ничего вокруг не изменится. Умереть. Умереть сейчас. Упасть на колени, сильно стукнувшись руками о никогда не бывающий горячим асфальт – неоновое солнце светило, но не грело, – зарыться лицом в несуществующую, тщательно вылизанную, уничтоженную серую пыль на тротуаре и умереть под направленным компьютером потоком холодных искусственных лучей.
Нет больше сил бороться, да это и бесполезно. Все останется таким же правильным, выверенным компьютером с непревзойденной точностью, неоновая лампа всегда будет совершать установленный путь, Роже-Роже появится на экране в определенное время, люди будут каждый день спешить на однообразную работу и, возвращаясь домой, зажигать свет в своих металлических коробках, очень схожих с клеткой Джони Рокфора, единственного, кто отличается ото всех, но у Мари-Жан уже не было возможности стать такой, как он. Город продолжает свой путь, а они умирают на его улицах, одинокие частички жестокого мира, где им нет места, и никогда не будет.

Монополис… Зачем ты существуешь? Зачем несчастные люди, потерявшие свою цивилизацию на земле, создали тебя, подземный город с каменным сердцем, город сломленной воли, убитых желаний, погасших душ? Хотели ли создатели оградить себя и своих потомков от собственных ошибок, желали ли снять с себя всю ответственность за возможную неудачу и переложить ее полностью на бездушные компьютеры? Дураки, они убили еще один мир, жалкое подобие когда-то умершего земного мира. Искаженное отражение, неудачная реконструкция, Монополис…