(невинный опыт эпигонства)
С виду посетитель был похож на отставного офицера. Стержень, формирующий его осанку, был заметен невооруженным взглядом. Разглядывая его уже порядком морщинистое лицо, я обратил внимание, что оно покрыто мелкими черными точками. Возможно, это была въевшаяся с годами пороховая гарь, а может быть просто грязь, набившаяся в поры.
- Так о чем вы хотели поговорить? – спросил я и жестом предложил ему сесть на стул напротив стола.
Мужчина смотрел куда-то на стену за моим правым плечом. Я невольно проследил за его взглядом и повернулся вместе с креслом. На стене висела доска, к которой я пришпиливал фотографии, которые мне по каким либо причинам нравились. Среди них были и снимки, сделанные мной самим.
- Что-то не так? – поинтересовался я, вновь обратившись к собеседнику.
- Откуда у вас эта фотография?
- Какая именно?
- Вот эта. С овцами.
Посетитель говорил о фотографии, которую я снял в прошлом году, когда навещал сынишку в деревне. Там много живности паслось, но овец было больше всего. А я как раз всерьез увлекся творчеством Харуки Мураками и испытывал к этим животным странное, чуть ли не интимное чувство. Близко к себе они меня не подпустили, но все равно снимок получился неплохой, в кадре оказалось сразу с десяток щиплющих траву особей, а один меринос задрал голову и смотрел прямо в объектив. Но ничего экстраординарного. Обычный любительский кадр.
- Не понимаю, чем вас могла заинтересовать эта фотография, - признался я.
- На то есть свои причины. Так откуда она у вас?
- Разве это имеет какое-то отношение к предмету нашего разговора?
- Безусловно имеет.
Мне стало как-то неуютно. Рассказывать незнакомому человеку о своих глубоко личных переживаниях при прочтении книг японского писателя казалось совершенно неуместным и даже стыдным.
- Это мой снимок. То есть я его сделал. А что такое?
Посетитель опять взглянул на фотографию, потом перевел взгляд на меня. В его глазах читалась твердость. Хотя, пожалуй, нет. Больше это походило на ледяную жесткость. Я поежился, достал сигарету, размял ее и прикурил.
- Странно. Очень странно, - он хищно улыбнулся. – Интересно, зачем молодому перспективному журналисту фотографировать пасущихся овец?
- Почему бы и нет, - я делал вид, что с интересом изучаю двор за окном.
- Вы же не фотограф.
- Да, я не фотограф. Но люблю фотографировать. Снимать овец, по-моему, пока никому не воспрещается.
- Разумеется, - посетитель вновь улыбнулся. Вернее было бы сказать – «осклабился». И вдруг представился. – Меня зовут Вульф. Александр Семенович Вульф.
Я машинально записал его имя на лист бумаги и тоже представился.
- Так все же о чем будет наш разговор? – вернулся я к началу беседы.
- Разумеется, об овцах. И, как вы, наверное, заметили, этот разговор уже идет.
Отодвинув от себя бумагу и авторучку, я откинулся на спинку кресла. С отстраненной наблюдательностью отметил, что сигарета, зажатая между пальцами, слега подрагивает.
- Мне кажется, если бы кто-нибудь подслушал наш разговор, то решил бы, что мы сумасшедшие.
- Но нас ведь никто не подслушивает. Ведь так?
- Конечно, нет.
- Вот и хорошо. Вот и славно, - Александр Семенович закинул ногу на ногу и удовлетворенно сложил руки на коленях. – Но вернемся к нашим баранам. То есть к овцам. Вам нравятся овцы?
- Глупо отрицать, вы же видите фотографию. Да мне нравятся овцы. Они действуют на меня умиротворяюще.
- Весьма любопытно. Хотя странно, что вы связываете овец с покоем, ведь в сущности эти животные очень нервные и пугливые.
- Главное – не мешать им щипать травку, - возразил я.
- Очень верно подмечено, - усмехнулся посетитель. – Кстати, извините за излишнее любопытство, юноша, но сколько вам лет?
- Двадцать четыре.
- И вы родились в… - он поднял глаза к потолку и стал шевелить губами, будто подсчитывая что-то в уме.
- В семьдесят девятом, - подсказал я.
- В семьдесят девятом! – просиял посетитель. – Если я ничего не путаю, это же был год Овцы!
- Да, я родился в год Овцы, - признался я и нервно поерзал, не понимая, чему так обрадовался мой собеседник.
- Чудесно, просто чудесно, - тихо, себе под нос пробормотал он. – То есть получается, что и вы сами – Овца.
- Ну… в каком-то смысле да.
- Во многих смыслах, уверяю вас. Во многих, юноша!
- Я не совсем понимаю к чему вы клоните?
- Скоро вы все поймете, - и он вновь улыбнулся, но теперь мне его улыбка не понравилась совсем. Уже все лицо Александра Семеновича приняло хищное выражение. - К слову, вы знаете, что мясо ягнят не только вкусно, но также и диетически полезно? Его употребляют при всякого рода аллергиях.
- Это очень любопытный факт, но давайте, пожалуй, закругляться.
- Я постараюсь быть предельно лаконичным. Еще один вопрос: вы никогда не испытывали ощущения, что вы овца?
- Что за бредовый вопрос? С чего бы это мне чувствовать себя овцой?! – возмутился я.
- А шкуру овечью к себе примеряли?
- Никогда в жизни. Я же не извращенец!
- Извращения в данном случае не причем. Но мне кажется, что вот тут вы немного кривите душой. Овечью шкуру вы примеряли. И не раз, - голос моего собеседника стал неожиданно строгим и хриплым.
- Если бы я занимался подобным идиотизмом, то непременно вспомнил. Но такого не бывало!
- Постарайтесь вспомнить, это важно, - настаивал он.
Сам не понимая зачем, я и впрямь напряг память. И неожиданно для самого себя вспомнил, как покупал в Апраксином дворе у небритого азербайджанца турецкую дубленку. И вспомнилось мне, как этот азербайджанец долго убеждал меня и, в частности, признался, что дубленка из овечьей кожи...
Вероятно, ход моих мыслей отражался на лице, потому что Александр Семенович удовлетворенно закивал головой, подался вперед и улыбнулся широкой довольной улыбкой. Клыки у него оказались какие-то уж слишком длинные для человека, а потом я сообразил, что «вульф» можно перевести на русский язык, как «волк». Но было поздно.