Я не боюсь смотреть в глаза-
Не испытал «тяжелый взгляд».
В них вижу только лишь капель,
Красивый розовый закат.
В них вижу блеск далеких гор,
Как будто в сказке о любви,
Лесов дубовых летний бор,
На море синем корабли.
Я вижу в них огонь, грозу,
Пургу, бушующий буран,
Стену дождя, немую мглу,
Ленивый призрачный туман.
Реки спокойной, нежной гладь,
Цветок кувшинки на плаву –
Все полностью мне не сказать,
Не перечислить, что хочу.
Мне дико слышать: «Злобный взгляд!»-
Не понимаю этих слов.
И, кажется, что видит всяк
Лишь то, на что сейчас готов.
Телефон, мелодично заиграв в кармане, заставил меня вздрогнуть и вернуться в реальность из задумчивого состояния, захватившего непонятно как все мое существо.
-Женя?…- раздался в трубке мужской голос, - Это вы?
Характерные нотки выдали хозяина с головой, удивив меня. Этот приятный мягкий тембр я слышал лишь единожды, еще прошлой весной, когда слепой случай столкнул меня с человеком, мало сказать: «Непохожий на других!», - с личностью, что до сегодняшнего дня все еще оставалась неразгаданной загадкой для моего любопытного разума.
-Алло, Женя, вы слышите меня? – настойчиво повторил голос в трубке.
- Да, Николай Ефимович, я вас слышу! - произнес я и сразу же разозлился на себя за глупый ответ. Некоторое время в трубке было молчание, наконец, голос произнес:
- Ой, да…, я даже и не думал, что вы меня еще помните… Просто, тогда вы сказали, если я решусь, то вы меня выслушаете… Теперь, теперь я просто уверен, что хочу все рассказать, все до мелочей, вы согласны?
- На что? – почему-то спросил я и новая волна раздражения захлестнула сознание.
- Вы придете?… Выслушать…,- спокойно продолжал Николай Ефимович
- Наверное,… то есть, конечно! Я выхожу!
Отключив телефон, я тупо смотрел, как гаснет янтарный дисплейчик, пытаясь понять: откуда шли ко мне эти непонятные и глупые вопросы, что со мной случилось?
Николай Ефимович отличался от обычного, незаметного человека прежде всего своим внешним видом. Нельзя сказать, что он был неопрятен, нет, от него веяло чистотой и порядочностью, но при всем этом, всего внешности отсутствовал элемент ухожести за пышной седовласой шевелюрой и густой бородой, обрамлявшей лицо. Волосы торчали в разные стороны, были перепутаны и взъерошены. По контуру бороды было заметно, что ее пытались подравнять, но неудачно, как-то вкось. Старенький, поношенный, но еще хорошенький пиджак, говорил о его былой солидности, но уж больно он не шел к яркой рубашке и, уж тем более к галстуку, одетых под ним. Создавалось впечатление, что человек очень спешил, сильно боясь куда-то опоздать, когда собирался дома с утра. Конечно, такое не могло пройти мимо моего вездесущего взора, который, немного погодя, подкинул мне еще информации. Интересный человек, как-то странно понурял свой взор вниз – в пол и при разговоре с людьми, он не поднимал глаз, за что те ехидно ухмылялись ему в след, очевидно , посмеиваясь про себя. Вот так, я впервые увидел Николая Ефимовича, так сказать : «Живьем», наслушавшись до этого огромное множество историй и выдумок про него и его загадочное жилище, куда он, якобы, никого не пускал.
В свой бумажный архив на столе, я так и не нашел старой записной книжки, где был записан точный адрес моего предстоящего визита. С раздражением, откинувшись назад в кресле, я вдруг подумал о двух вещах: во-первых, раздраженное настроение не покидает меня сегодня, а во-вторых, что-то все идет как-то не так и началось это все, после звонка. Но в следующий миг в моей голове загорелась мысль, затмив собою все остальные: «Его номер определился у меня в телефоне, просто нужно ему позвонить и все!» Но эта идея мне показалась нелепой и я реши идти по памяти, тем более что в ней я был уверен.
Спустя полчаса к своим двум убеждениям о странности дня я добавил еще одно обстоятельство, которое, может быть, и предупреждало меня о чем-то (эта мысль пришла ко мне уже спустя несколько дней), но я этого не осознал. А дело было в странной, нехарактерной для начала декабря погоде. Когда я вышел на улицу, уже стемнело, уличные фонари безуспешно пытались разогнать сгустившуюся тьму и трусливо поблескивали своими желтыми огнями. Небо плакало, но капельки воды в станно-темном воздухе вечера не знали, как им быть и вперемежку со снегом увлажняли и без того грязную дорогу, порождая грязное, липкое месиво. Моя зимняя утепленная обувь, сразу наполнилась влагой, погрузив ноги в противную прохладу. Все это скомкалось в моей голове воедино, когда я подошел к знакомому дому, в котором и проживал тот самый Николай Ефимович в своей «странной» квартире, куда «не ступала нога человека». Дом был обычной пятиэтажкой старого города с 4 подъездами, на 60 квартир, в которых ютились, в основном, пожилые люди, получившие некогда здесь свой уголок, да, молодые семьи, чей достаток пока не позволял ничего другого, как снять квартиру у детей или внуков умерших хозяев, которые сами жили в комфорте «спальных» районов.
Таково было это место.
В тот весенний день мое любопытство взяло верх и я, со смешной робостью догнал Николая Ефимовича уже на улице.
- Извините,… Николай Ефимович?
Человек не остановился и не поднял головы, однако ж ответил:
- Да, это я. Вы, хотели что то узнать?
- В принципе, да…то есть, я должен сначала объяснить, а потом уж, если вы согласитесь…
- Хорошо, я слушаю, - ответил Николай Ефимович, продолжая не спеша идти.
И я рассказал ему о себе, о своем увлечении, о необычном интересе. Пока я рассказывал, мы ни разу не остановились, мой собеседник с удивительным терпением, ни разу не перебив, выслушал меня и за все это время я так и не увидел его глаз.
- интересное у вас увлечение…,- проговорил он, когда я умолк, - необычное,… да. А почему вы выбрали меня?
- Ну, понимаете…, как говориться: «Земля слухами полниться». Про вас тут такое говорят!
- Понятно! – выдохнул он. – А вы, Женя, да?
Я утвердительно кивнул
- Вы здесь недавно? В этом городе? - продолжал он.
- Да, недавно. Все был в поиске и вот, кажется, нашел.
- Кажется…- задумчиво повторил Николай Ефимович.
Мы подошли к перекрестку и интуитивно остановились на красном свете, хотя дорога была абсолютно пуста. Вернее, остановился мой собеседник, а подчиняясь ему, и я.
- У вас, Женя, очень интересное увлечение, - произнес он, прервав ожидательное молчание, может быть, даже полезное. Знаете, я вам даже завидую, у вас своя жизнь, самая обычная, понимаете? Обычная! Как у всех…,- его голос начал взлетать, как выпущенная птица, однако, он оборвал его и продолжал уже спокойно, - Вы спросили меня прямо. Объяснили, почему спросили – все это хорошо, даже похвально. Но поймите и вы меня. Я в пути, я на пути понимания и исправления содеянного, причем, содеянного без умысла. Но это очень сложно и пока я не вижу конца всему этому, пока я мучаюсь…,- он осекся.
Боясь упустить момент, я произнес:
- Николай Ефимович, возьмите мой телефон, - я протянул ему визитку. – Может быть…
- Хорошо, давайте, - перебил он меня.
- Если, все же решите рассказать, то я…
- Время все расставит по своим местам, - снова перебил он, - вот увидите, от этого не уйдешь. Извините, Женя, но мне пора.
Не простившись, он перешел дорогу, оставив меня одного со своими мыслями на все еще пустынном перекрестке.
Теперь, в плену осенне–мокрого начала зимы, я входил во двор того самого пятиэтажного дома, осматривая его яркие окна, горящие теплым уютом на фоне мокрых серых кирпичных стен. За одним из них был Николай Ефимович, только за каким? Я остановился. «Вот именно, за каким!?» – с ужасом подумал я.
Мое увлечение появилось у меня неожиданно, еще тогда, когда я работал корреспондентом в местной газетенке, маленького южного городка. Честно говоря, тяга к мистике, всему непонятному в окружающем мире, потусторонним мирам и параллельным измерениям была у меня с детства, но профессия журналиста, приобретенная взрослостью, не состыковывалась с ней. В итоге я пришел к единственно верному варианту, который позволял убить двух зайцев сразу. Я уволился из редакции к неподдельному удивлению моих коллег и устроился спецкором в одно из столичных изданий. Жизнь меня ожидала удручающая – постоянные переезды по воле редакции с одного места на другое, но это-то, отпугивающее многих, меня и привлекло. Я согласился и поймал мечту за хвост. В тех городах, где я потом работал, находились люди, вроде Николая Ефимовича, слывшие у местного люда чудаками, сумашедшими, тронутыми. Причем, говорил о них, обычно, весь город, а рассказать что-то конкретное не мог никто, ссылаясь друг на друга. Конечно, я понимал, что могу столкнуться с настоящим душевнобольным, что и произошло однажды, но в большинстве, люди были совершенно здоровы, с ясным умом и отличались лишь своей замкнутостью и необычными манерами поведения. Сойтись с таким человеком, а тем более, разговорить его было необычайно трудно, а, часто, просто невозможно и его тайна уходила с ним навсегда. Но, несколько раз такие люди, все таки, приоткрывали темный, плотный занавес своей души для моего стороннего взора в слабой надежде облегчения своей участи. Они рассказывали фантастические, нереальные вещи, поверить в которые было просто немыслемо, но я выслушивал их от и до, как говориться: «От корки до корки», внимательно запоминая каждое слово, тяжелый вздох и робкий взгляд в мои глаза. Я превращался в губку, впитывающей всеми порами.
Я осматривал одно окно за другим, стоя, окруженный мокрым воздухом декабря, перед, нависающим тяжестью, домом. Мое «Я», разделилось надвое, сплетясь, в тоже время, воедино – ругающее и успокаивающее. Да, я не раз проходил мимо этого дома, узнав, через свои журналистские каналы адрес Николая Ефимовича после нашей с ним встречи, в ожидании заветного звонка, заглядывал робко во двор, шагая мимо, я помнил наизусть и подъезд, и квартиру, и, даже, этаж. Но это было тогда…, тогда…
А сейчас я пошел наобум, в первую попавшуюся квартиру. Белая кнопка издала раздражающе-режущий скрип, когда я нажал на нее. В глубине квартиры в ответ заплакал ребенок.
- Не ори! – вдруг, раздалось прямо у двери, - Иду! – уже мне возвестил тот же голос.
Трудно было разглядеть красавицу в женщине, открывшей дверь.
- Вам кого? – все в той же грубой форме, смотря из-под лобья оценивающим взглядом, спросила она.
- Мне бы, Николая Ефимовича… - не успел договорить я.
- Двинутого? – с какой-то робостью, вдруг, спросила женщина, - Зачем?
- Понимаете…
Ее выражение лица, резко изменилось:
- Пятьдесят шестая! – выпалила она и с силой захлопнула дверь.
- Господи! – отчётливо послышалось из-за двери.
Четвертый этаж, почему-то, дался мне с трудом и, прежде чем позвонить, я остановился перед дверью отдышаться.
«Что меня ждет?»- подумал я и сам, тут же удивился этой мысли, но по большому счету, это было уже не важно.
Мелодичный колокольный, приятный, к моему удивлению, звоночек сообщил хозяину о моем приходе и желании войти. Дверь мягко неслышно отворилась и я вошел в ярко освещенную прихожую «адского», по словам граждан, места.
-Вы знаете, Женя, мир очень сложен и загадочен, и, порой, даже человеку, повидавшему, вроде бы, все возможное на этом свете, открываются тайны, которые шли все время рядом и ждали лишь своего часа. Порой, они безобидны, порой, жестокие, а, часто, они напрямую зависят от самого человека. Наверное, я говорю загадками? Но другого пути нет. Вы хотели услышать? Так слушайте, а если уж что не поймете, извините, значит - не судьба! – Николай Ефимович выждал несколько секунд тишины, подняв на меня глаза и сразу же отведя куда-то в угол. Но я не проронил ни слова, я весь превратился в слух и терпеливо ждал.
-Иногда хочется повернуть время вспять, даже не подчинить его, а просто попросить об одолжении: «Верни мне мои двадцать лет! Пожалуйста…». Хочется, но что наши желания? Ничего – пыль. А, сделав один лишь шаг, очередной из многих, похожих до этого, ты вдруг оступаешься и вся жизнь превращается в настоящий ад. На каждом шагу, в любой миг борьба, и ни с кем-нибудь, а с самим собой. И просто сказать: «Хватит! Надоело!» или сдаться нельзя, это гибель, гибель разума, мыслей, а потом и души. А что мы без души? Просто телесная оболочка, роботы, ведомые другими, не поддавшимся боли. Таких «ведомых» становиться все больше. Обернитесь и вы увидите их за спиной. Украсть, убить, им это ничего не стоит, им приказали – они сделали. Марионетки! Но если бы они только знали, что их мучения, их борьба – ничего, по сравнению с другими людьми, людьми – одиночками, изгоями и публичными посмешищами. Неужели все думают, что они сами выбрали себе этот путь? Глупо, очень глупо, кто же на такое пойдет добровольно? И только такие люди, как вы, Женя, иногда, вставая на пути, прибавляют желания жить, бороться и побеждать. Я понял это после нашего разговора и… пуст мой рассказ будет вам наградой. Хорошо?
Завороженный, я молчал и даже не понимал, что последнее напрямую адресовано мне.
-Моя тайна – мой дар и мое наказание, оказывается, тоже жила со мной рядом. Шла, наблюдала, то радовалась, то осуждала, а на заре двадцать пятого года, взяла, да и показалась. А показалась по моей же глупости, искалечившей всю мою жизнь. Но научившей стойкости. Хоть на этом ей спасибо!
Я не был изгоем, я не был нелюдим. Моя молодая жизнь была яркой, интересной. Меня окружали верные друзья, товарищи. Мне жилось легко, мне нравилось так жить и я ТАК жил. Мой неопытный, не набравшийся жизненной мудрости ум, лишь пожинал плоды комфорта – удачливых встреч и успеха. Лишь к двадцати четырем я задался вопросом: «Почему», сплевывая всякий раз через левое плечо и стуча костяшками пальцев по дереву. «Почему?» - все больше разгоралось это во мне. И, однажды, я понял! Испугался, не поверил, попробовал - получилось…Я смог заставить сделать незнакомого человека то, что хотел, просто, посмотрев ему в глаза. Мы разошлись и никогда больше не встречались, а все новые люди спрашивали у меня время, день, город, называли свое имя, знакомились со мной, хлопали в ладоши, поднимали руку, чесали затылок и так далее. Они делали это по своей собственной воле, не подозревая. Что она была ведома моей.
Представляете, что мне открылось? Я двадцать с лишним лет, сам не зная этого, указывал людям в моем присутствии, как себя вести. Что говорить и даже - что думать! Заставлял дружить и обижаться, любить и ненавидеть; я жил по сценарию, складывающемуся в моей голове в зависимости от сиюминутных прихотей. Я жил так, слепо веря в удачу, успех, как смешно!… Но тогда я не смеялся, меня охватила настоящая паника вперемежку с эйфорией. С одной стороны: «Удобно»- скажете вы, но представьте, что прежде чем поднять руку вы подумаете: «Трицепс – расслабься, бицепс – напрягись!» А если вы идете, представляете какое это будет безумие и во что я окунулся с головой? Оказалось, что это невыносимо тяжело. Может быть, из-за этой трудности я и пошел, как говориться, «по пути наименьшего сопротивления», я просто стал приказывать, жить в мире, окруженный «слугами», где по любой твоей воле ,даже самой несуразной исполняются немыслимые действа. Сначала меня это отвлекло, потом втянуло и стало забавлять, но время неумолимо приближало злополучный миг, который должен был стать точкой нового отсчета времени, времени «Борьбы с собой».
Тот день я запомнил очень подробно, в самых его мелочах, как фильм. До сих пор удивляюсь – как удачно сложилась мозаика событий, закончившаяся моим «Роковым шагом», я вившимся концом моей веселой, беззаботной молодости.
Та осень очень была похожа на эту – долго не ложился снег и сплошные туманы да редкие дожди. Жуть! Снег, как помню, выпал только 3 декабря, мы проснулись, а вокруг все белое…
Но в тот день был еще ноябрь, со своей непонятно-непривычной слякотью. В институте работа закончилась рано, шефа не было и, ведясь внутренним чувством «самоуважения» я отправился домой пешком, пребывая в том же настроении «повелительства». Позади оставались улочки, закоулки и тихие дворы, по которым пролегала ведущая меня тропочка и на одно приподъезной площадке все и произошло.
У тротуарного бордюра стоял микро-автобус таким образом, что хочешь – не хочешь, а его приходилось обходить вокруг и, проходя мимо кабины я посмотрел на водителя, сидевшего в чьем-то ожидании. Мои действия были почти автоматическими, когда на его ехидно улыбающуюся, вызывающую мину я просто скомандовал: «Отвернись!» Но все непредвиденно изменилось. В своем движении вокруг машины и, смотря в глаза водителю, я вдруг поймал на лобовом стекле отражение сени дворовых деревьев, зиявшую серой холодной влажностью мелко ветвистых густых крон и в их предательском зеркалье скрылось лицо, ничего не подозревающего человека, и я увидел свой образ, свои глаза! Я понял опасность, но было поздно, приказ был в силе!…
С тех пор мой взор «ушел в землю». Я не мог смотреть в зеркала, потому что какая-то неведомая могучая сила воротила меня от моего второго зеркального «Я», я сторонился отражения темных ночных окон и, даже, робкого отражения зрачков собеседника. Только тогда я понял, как редко человек может быть абсолютно один, так, чтобы подняв глаза, всмотревшись в окружающие реалии мира, он не нашел бы ни одной неполноценной перевернутой копии. Такой вариант один на миллион! Поверьте уж мне.
Но и жить без нее оказалось не сладко. Каждое утро. Хотя бы, мы поправляем ей прическу, следим за здоровьем кожи лица, нормальным цветом зубов, примеряем на ней одежду и обувь, зная, что все закономерно проецируется на все эти миллионы копий в витринах и даже чужих зрачках, не исключая себя лично. А я этого просто лишился!
Люди боятся быть абсолютно одни, я в этом полностью убедился. Даже в момент простого разговора они ищут себя на лице собеседника, а я не мог им этого дать, не мог заставить себя посмотреть людам в глаза, потому, что боялся увидеть в них свои!
Моя обыденность превратилась в борьбу, ту самую, под которой под которой ломается нынешняя молодежь. Я прекрасно понимал, что отградить себя от людей у меня не получиться, это невозможно; с другой стороны мне была уготована судьба посмешища, так как те же люди не могли не заметить перемены в моем поведении.
Что было дальше? Да, все так и получилось, как я и предполагал. Сзади. Вчерашние знакомые посмеивались надо мной, думая, что я не замечаю, а что уж говорить об остальных, посторонних мне людях. Если бы они только видели, как я часами простаивал пред зеркалом и, собрав в кулак всю свою волю, заставлял себя поднять глаза, но… проигрывал в этой неравной схватке вновь и вновь. Иногда, я терял надежду и мои дни превращались в длинные томительные лежания на диване с видом в потолок и мысли, бесконечные мысли, одна из которых, в конце концов, заставляла меня пересилить себя и все начиналось сначала.
Прошла молодость…
Я посмотрел на седые волосы Николая Ефимовича.
-… почти прошла зрелость. Моя одинокая мучительная жизнь почти полностью прошла в этих четырех стенах, хранивших мою тайну от посторонних. Я даже уже привык к ней, как привыкают к потере руки или ноги, или потере зрения. Но в отличие от калек, я знал, что имею шанс, маленький – один на миллионы, но он был, и я в него верил. И эта вера не давала угаснуть моему сознанию, оберегала его от забытия.
Николай Ефимович остановился.
- Подойдите, Женя, я вам кое-что покажу!
Мы встали со стоявших друг напротив друга кресел и вслед за хозяином я вышел из комнаты, который, как оказалось, направлялся в ванною.
-Сегодня утром это получилось! – объяснил Николай Ефимович, стоя перед круглым зеркалом, висевшем на стене ванной. Ко мне, стоящему в проходе, он стоял боком и я четко увидел, как его взгляд, уходящий вниз, как обычно, медленно поднялся и устремился в Зазеркалье. На его лице мышцы ходил ходуном, было видно – с каким усилием далось это человеку. В следующий миг Николай Ефимович отвел глаза в сторону и, глубоко и часто дыша, присел на край ванны.
-Это очень трудно, - еле выговорил он, - забирает много сил, но это получилось! Понимаете!?
***
Когда я поздно ночью возвращался домой, на мою теплую ладонь упала и тут же растаяла снежинка. Что она возвестила? Конечно же, первый снег! Первый, такой долгожданно-нужный в этой мрачно-серой осени. Но я знал больше, чем осень, больше чем сама эта снежинка, я знал, что она возвестила начало конца…
Из моей головы не шел и вопрос заданный мне уже в дверях:
-Жень, а вы напишите об этом?
- Да конечно! – ответил я, отметив про себя тон голоса Николая Ефимовича, он был по-детски наивен.
Рассказ об этой истории я написал сам, как и те, предыдущие, без какого-«либо» приказания, хотя в последнем взгляде я и правда почувствовал какую-то волю, на доли секунды сжавшую мое «Я» до ничтожных размеров.
В последствии, этот человек уехал из города и, насколько я знаю, поменял имя и фамилию. Может быть, наконец-то, живет жизнью обычного, простого, незаметного человека, знающего намного больше, чем все вокруг. Но, это мне уже неизвесно…
10.12.2003г. (Пущино)