Снеговик одиночества

 
Когда мы были совсем маленькими, сейчас мне кажется, что было это, действительно, в прошлой жизни, о которой я, по неизвестным мне причинам, знаю, мы ждали зимы с вожделением. Тогда мы ещё не понимали, что наше неутолимое желание прихода зимы может быть названо так, теперь же все слова получили свою ясность. Наверное поэтому я всё ищу таинственности в строчках непонятных мне языков, в щебете птиц, в линейном письме А, потому что линейное письмо Б уже давно расшифровано.
 
Я сажусь в кресло Витькиного деда, затягиваюсь, ищу глазами пепельницу и натыкаюсь взглядом на цветную фотографию. Встаю, подхожу к книжному шкафу, бережно достаю её и вижу то, что и так знаю наизусть. Каждый раз, когда я прихожу к Витьке, я смотрю на этот заснятый момент нашего детства, нашего лепотворчества, которому уже ничего нестрашно, даже огонь.

В тот год почти не было снега. Мы долго ждали, каждое утро подскакивали к окну, проверяли. Вместо любимого нами снега землю покрывал серый наст, который не таял окончательно, но поттаивал днём и твердел ночами. А нам нужен был белый пушистый снег, липкий, из которого можно лепить снеговиков и снежных баб.
 
Надо сказать, что снежных баб мы лепили редко, потому что не понимали, в чём разница - те же три кома, та же морковина внесто носа, те же палки вместо рук. Единственное, что отличало наших снеговиков - это груди, но они вечно падали и портили вид, так что вскоре мы отказались от этой затеи.
 
В конце января выпал долгожданный снег. Помню, мы, не созваниваясь, выбежали на улицу почто одновременно и принялись катать снежные комы: Витька из одного конца двора, я - из другого. Когда докатили наши комы до центра, мой оказался чуть больше, так что Витькин мы поднимали наверх. Третий сделали быстро, поставили и пошли искать палки. Витька обещал сбегать за морковью. Вернулся не один, а с дедом:
 
- Ну, молодцы, вот это да! Это же не снеговик, это гигант какой-то! - с этими словами дед ушёл, но скоро вернулся, чтобы сфотографировать нас и наше детище. Мы обняли нашего снеговика, которому доставали до предполагаемого горла, а Витькин дед начал щёлкать.
 
Почему-то из большого количества кадров вышел только один. Дед его напечатал, а потом плёнка пропала. Когда я сейчас думаю об этом, мне кажется, что в этой пропаже есть какая-то закономерность. Единственная фотография, где мы навсегда вместе, такие, какими мы были тогда.
 
Потом мы поступили в разные ВУЗы, брались за всякими незначительные дела, чтобы заработать, да и не до снеговиков было.
 
Витька, как я потом узнал, долго мучился, но в конце концов решился и сделал операцию, потом, уж не знаю, как именно у них это называется, наверное - замуж вышел и уехал из города, из страны, никого из прошлого видеть не захотел, оборвал все связи, всё забыл.
 
Остался лишь я и эта фотография, а ещё - дедово кресло и старая Minolta, которая до сих пор стоит на столе без чехла.

18.02.2004