М. Амирагов

М.Амирагов
ПРО МАШИНЫ И СНЫ
(Отрывок)

Надо Вам сказать, что в моей жизни нигде все так удачно не складывалось, как в Осуйском. И поэтому мне никогда не хотелось описывать свою жизнь без Осуйского, без его полей и лесов, без его дорог через леса и поля, без его обитателей. Так получается, что где-то возле Осуйского располагается пуп Земли, а в самом Осуйском – райская жизнь. Однако дороги в рай проложены, как известно, по ухабам и глубоким лужам (вспомним, например ухабы и лужи возле бывшей больницы при подъезде к нашей деревне), а также изобилуют крутыми поворотами, подъемами и спусками, причем по самому краю пропасти. По этим дорогам я и двигался к Осуйскому, преодолевая упомянутые преграды в основном на машинах, хотя первую часть – на мотоциклетках и мотороллерах.
Все это мое движение - самый широкоэкранный кинофильм, снятый навсегда в памяти. Совсем как сон, только его можно смотреть днем и без билетов. Как бы этот фильм-сон передать другим? Наверное, никак. Может быть, когда-то? Тогда, главное – запомнить…

Сон четвертый

Итак, мы на четырех колесах, куда бы махнуть? Сейчас уже полседьмого вечера, поздновато, но ведь машина имеет крышу, не то, что мотоцикл. Хотя крыша иногда и мешает, над головой меньше неба. Эх, была, не была, махнем-ка на Балтийское море, говорят там еще белые ночи. И махнули.
Наш путь проходил  по удаленной от всех деревень дороге Москва-Рига. Шоссе без обычных обочин проложено в траве и цветах, их вечерние и потом ночные запахи залетают во все окна и щели. Время от времени машина с полей переносит нас в лес, и на опушке в трех метрах от края дороги замечаем парочку лосей. Их  разумные грустные глаза совсем не пугают, только  заставляют задуматься, чем бы развлечь их - одиноких.
В другое время и на другой дороге, мокрой от прошедшего дождя и тоже лесной мы встретились с огромным лосем, неожиданно для нас выскочившим из лесу. Тогда на скорости более 80 километров за час я, водитель первого-второго года как на дороге, внезапно увидел прямо перед собой глаза в глаза, существо с огромными изящной формы рогами. Шлепнувшись перед самым носом машины, оно успело оценить ситуацию, вежливо, только что не приподняв ветвистую свою шляпу, раскланяться, дать общепонятные команды, что и как, растерявшемуся новичку, вскочить и упрыгнуть одним прыжком влево через дорогу в лес. Правильно поняв команды, я взял руль вправо и остановился. Мало этого, выскочив из остановленной мной аккуратно на обочине машины, кинулся в лес чтобы спросить: - «А не ушиблись ли Вы, господин Лось?».  Не верите? Я и сам не верю.
За нами шел грузовик с лесниками. Лесники, спасибо им и низкий поклон, остановили меня, и долго не разговаривая, стали обнимать и благодарить за спасенного животного, как они посчитали, недостаточно обученного ими, лесниками, правилам поведения на дороге. Но все не так, все не так, ребята, перебирая в памяти этот внезапно случившийся случай, мы снова и снова убеждались, что господа Лоси более чем обучены и более чем опытны, и способны сами обучать правилам на дороге.
Дорога, Дорога, иногда на дороге хочется петь и поешь. И эту мелодию не запомнишь и никогда больше не услышишь. Что это за музыка? Пожалуй, больше похоже на какой-то блюз, но совершенно не афроамериканский и не такой грустный. Наверное, так пели путешественники из наших пра-прадедов. Так пел и мой прадед Филипп, объезжая своих серых в яблоках лошадей.
Иногда сами сочиняются стихи. О чем? О разном. О море, о небе, о нежных чувствах, о себе. В общем, о том, что из увиденного хочется передать близким. И даже уже ушедшим, и при этом знаешь (или хочешь знать), что тебя слушают. Привет, дорогой мой прадед Филипп, я помню о тебе.
Ну вот, уже светает. Прошла ночь, позади километров семьсот, можно вздремнуть. Как бы не заснуть за рулем от убаюкивающей музыки Дороги.  Через кусты въезжаем на какую-то поляну близ реки. Как тихо. Быстро раскладываем сиденья, чтобы не пропустить утренний сон. Засыпая, слышим чьи-то шаги и как рвут и пережевывают траву. Приятного аппетита. Приятных снов.

Сон пятый


Утром была уже совсем другая жизнь. Были туман и сырость. Было ожидание солнца. Была узенькая без полос дорога, мост с потемневшими деревянными перилами, черная река и рыбак на круглой черной камере со своей черной удочкой. И была тишина. И был отпуск.
Но вот взошло солнце, как-то сам собой испарился туман, и нехотя пришло сознание, что мы куда-то едем. Дорога вновь загудела и запела. Пошли невельские горки, невесомость на секунду и ощущение полета. Остановка в Святогорском монастыре, высоченные ели в Тригорском. Одинокий заяц на поле собраний и чтения поэм в начале июня. И, наконец, часа в два ночи, посидев на исторической Александра Сергевича скамье, бросив машину у Вульфов, мы переместились в «сельцо Михайловское» - теперь имение Гейченко. Путь наш пробегал песками, сосенками и валунами, каждый всегда со своей цитатою: «…Его луга необозримы; Там табуны его коней пасутся вольны, нехранимы…» Табуны, по праву, тоже Гейченко.
С шумом, гамом мы ворвались в незапертую калитку Арины Родионовны и всему стали восхищаться. Никто не мешал нашим восторгам, только присоединился богатырской комплекции милиционер, рассказавший подробно о своем впечатлении и после подробной экскурсии проводивший нас с видимым сожалением на берег Сороти, где мы ожидали появления из вод остальных тридцати двух богатырей (тоже в милицейской форме). И везде во все стороны белая, белая ночь. Не хотелось возвращаться. И если б не номер в Святогорском монастыре, снятый у гостеприимной служительницы в черном, как и положено в монастырской гостинице, так и прогулялась бы вся ночь вокруг великого сельца.
Вези вези, не жалей
Со мной ехать веселей.

Белый сон

Дальше было озеро Белый Молетай, где мы условились о встрече с коллегой и верным нашим другом Константином Павловичем Понтрягиным. Найти это озеро оказалось не так просто в сумерках, так как по показаниям Константина Павловича, повернув в лес от школы, до озера оставалось не более километра. А тут едем уже три, а озера все нет. Зато в свет фар мы захватили молетайского зайца, в погоне за которым проехали целых восемь километров от школы. После чего с трудом остановились, уткнувшись в песчаный берег Молетая и едва в него, озеро, не свалившись. А заяц? Что заяц, он до сих пор смеется.
Константин Павлович утром оказался по соседству, и мы провели массу часов, делясь впечатлениями, а также вволю, не то что на работе, обсуждая устройство карбюратора «Вебер» и других автомобильных деталей.
Вода в озере была тогда абсолютно чистая, песок светлый крупными песчинками. К наступлению ночи, белой ночи, кто-то на весь Белый Молетай играл на трубе странные заунывные мелодии. Излагая таким образом свои, уже свои, а не наши,  впечатления обо всем белом на свете.

Балтика и сны тоже балтийские

Надо Вам сказать, что кроме Осуйского нет места на свете лучше Эстонии. Как там спокойно, особенно в сосновых прибрежных морю лесах. Все малые дороги почти такие же как к нам в Осуйское из Николо Бора, с одним отличием, всех их мостят белым, а не желтым песочком.
Сколько там черники, а если к ней прибавить сметаны, т.е. хеппикууру, тогда не оторваться. А как хороши ручьи, журчащие перед сном. Это если места знать. Но так уж и быть, откроем одно такое место. Кабли или Каблиранд, что значит черный пляж. Здесь сосновую дюну разрезает ручей Лемме, это он так мирно журчит перед сном, сбегая к морю валунами. Лемме – форель. Форель, как известно, любит чистые горные речки. Вместо гор Эстонию укрывают от морских ветров высокие песчаные дюны. С них и сбегают между сосен к морю ручьи, в которых как в Лемме кем-то сложены горы валунов для журчания. В ручьях кроме форели живут еще ужи. Ужи, как считают эстонцы, самые умные. Их нельзя обижать, не будет удачи. Но называть можно любыми именами. И мы нашего ужа из ручья назвали Васей. И ничего, откликался. У эстонцев еще несколько правил: не срывать до срока ягод, не сердиться друг на друга и особенно на детей и не забывать, что Эстония – одна. Интересно, что этих правил никто нам не преподал, они и так понятны.
В поисках самой высокой дюны, с которой сбегает Лемме, мы с Еленой Афанасьевной заблудились до самой темноты, хотя полной темноты в тех местах не бывает, тем более в начале лета. Затем снова нашли Лемме и двигались по его течению к своей рыжей палатке, пока не встретили спящий маленький хутор, возле которого паслись огромные в сумерках лошади. Изгородь не была выше полуметра. И на нас вылетел какой-то здоровенный жеребец, перепугавший тогда еще неопытную в сельском хозяйстве нашу супругу. Однако, увидев протянутую ему навстречу руку, красавец жеребец правильно оценил ситуацию и дал себя погладить. Мы ведь наделали столько шума, что его подружки напугались не меньше нашей, вот он (старший по загону) и показал им, что боятся нечего, шумят его старые знакомые. Ко всеобщему удовольствию лошадиное общество попрощалось с нами парадом вдоль изгороди. Парад-алле в полночных эстонских сумерках.
Вернувшись, мы долго не могли заснуть, нам казалось, что Кабли это специальная декорация, построенная  для нас двоих, открывающих мир. В дополнение мимо нашего лагеря прошел кто-то, распевавший самую лирическую эстонскую песню о том, что он возвращается домой со свиданья.
Утром неожиданно для себя замечаем, что на берегу Лемме мы не одни. На следующей под нами ступеньке дюны ближе к морю расположилась в большой палатке семья из четверых человек. Командир – светловолосая мама, замком по всем вопросам – огромный заросший черной шерстью папа, тоненький,  такой же как мама светловолосый всегда улыбающийся старший сын и ярко рыжий младший сын - пригоршочный еще ребенок. Несмотря на огромную занятость по семейному расписанию соседи нашли для нас время. И мы познакомились в Кабли с нашими на всю оставшуюся жизнь друзьями: Алесей Александровной, Александром Семеновичем, Алешей и совсем маленьким Никитой Некрасовыми. Все вчетвером Некрасовы помещались вместе с палаткой  в нарядной темносиней машине.
 Еще ближе к морю рядом со старинным москвичем расположилась семья из двух уже в возрасте путешественников: матушки, которая всегда в кресле и вяжет, и батюшки, который все время обслуживал многочисленные автомобильные удобства (иногда забавные и всегда требующие ухода). Например, кипятил самовар, нагреваемый теплом мотора, или смазывал горный тормоз в виде якоря на стальном канате. Что поделать, любви к Эстонии все возрасты покорны.
По случаю знакомства и хорошей погоды мы извлекли из багажника наших жигулей надувную лодку с изображением крокодила и совершили на ней заплыв от устья Лемме в сторону открытого моря. Глубина была не то чтобы, но всё-таки, поэтому, когда мы оказались рядом с плескавшимся на этом мелководье Алешей Некрасовым, он под нашу лодку нырял  и проплывал под нею, веселился и создавал волнение. Солнце светило во всю свою северную силу, море набегало на песчаный берег невысокой волной, душа радовалась, надеясь на бесконечность окружившего нас со всех сторон счастья.