Однажды воскресным утром отправилась я на Кузнечный рынок и там, среди ароматного разноцветья и разнотравья, выбрала себе зеленый кабачок, кочан капусты и два кило золотистых яблочек «белый налив». В холодильнике, против обычного белого безмолвия, сразу появилось, чем поживиться.
Моя недотепистость всем известна. Потянув пакет с яблоками, я его уронила. Все яблочки раскатились по коммунальной кухне: одно под стол, одно под холодильник, одно к соседу за веник, одно за мою швабру спряталось. Стала я собирать мои яблочки и ругать рученьки за небрежность.
В это время самый хитрый яблок, который всех обманул и не выкатился из пакета, глянул осторожно из укрытия и замыслил побег. Он был самый наливной и золотистый среди всех, и самый большой пройдоха. Яблок осторожно вылез на стол, соскочил на битую табуретку, потом на драный линолеум и поскакал по нашему длинному коридору. Я за ним. Он через швабру, и я через швабру, он через соседскую стиральную машину, и я тоже, он в угол, и я за ним. Еще бы, ведь я его заслужила: я денежку заработала, я утром рано на Кузнечный рынок ходила, с гражданином кавказской национальности торговалась, я его домой принесла. А он удрать от меня вздумал, ненаглядный мой!
А в углу стояли обломки какой-то мебели. Не моей, соседской. Не знала я, что за ними дырка в стене. Яблок туда и сиганул. Я обломки мебели отодвинула и за ним. Тут меня холод ледяной сковал, что-то бум! по голове стукнуло.
Выныриваю я из студеного колодца. Это меня деревянная бадейка по голове стукнула. Смотрю, а кругом леса и поля. По тропинке мой Наливной Яблок от меня удирает. Бегу за ним следом, прыгаю через овраги, продираюсь через колючие кусты. Вижу, на полянке терем стоит. Ставенки резные, окна расписные, на крыше петухи, а на высоком крыльце царевна стоит. Глаза у нее синие, надменные, коса медная до пояса, сарафан жемчугом вышитый. Поняла я, что у нее надо искать мой Яблок.
- Отдай, - говорю, - прекрасная царевна, мой Наливной Яблок. От меня он укатился.
Царевна подняла соболиную бровь, чтобы взглядом меня смерить.
- От тебя укатился, ко мне прикатился, - отвечает.
- Он мой, - говорю я ей. - Я его заслужила: я денежку заработала, я утром рано на Кузнечный рынок ходила, с гражданином кавказской национальности торговалась, я его домой принесла, а Яблок, подлец, от меня укатился.
Царевна побледнела слегка, посмотрела на мое мокрое платье и стоптанные домашние тапки, и беззаботно так отвечает:
- Не нужен он мне, и пробовать не хочу. Я его дворовой девке отдала в честь Яблочного Спаса. Ищи ее в березовой роще, что за ячменным полем и за гречишным полем. Там сегодня праздник, хороводы. Твой Наливной Яблок у моей дворовой девки в рукаве.
Побежала я искать березовую рощу. Пробежала ячменное поле, потом гречишное поле, вот она и роща березовая. А здесь полно народу, и девок тоже полно. Которая из них с наливным яблочком в рукаве? Долго я хороводы водила и в игры играла, чтобы яблочко свое найти. Гусляры играют без устали, а я уже утомилась. Пойду, возле гусляров присяду отдохнуть.
Села я на пенек и смерть как захотела съесть пирожок. Я ведь с самого утра ничего не ела, только щепоть ячменя, зрелого почти, да щепоть гречи, да глоток колодезной воды. Гусляры поставили бубенец вверх дном, чтобы все желающие песню услышать, кидали туда пятаки и пряники. Может, угостят меня пряничком.
Батюшки-светы, а в бубенце, среди медных пятаков и пряников печатных, сидит и мой Наливной Яблок, на девок нарядных глядит, от песен весь светится. Я к нему. Только руку протянула и рот открыла гуслярам поведать, что я его заслужила, что я денежку заработала, я утром рано на Кузнечный рынок ходила, с гражданином кавказской национальности торговалась, я его домой принесла, а Яблок, подлец, от меня укатился, но не тут то было. Налетели вдруг черные тучи, взвился смерч до самого неба, а когда мгла рассеялась и девки визжать перестали, увидела я, что в бубенце половины пятаков и пряников, а также моего Наливного Яблока, как не бывало. Ну что ты будешь делать! Гусляры говорят, это Баба-Яга Костяная Нога, рэкетом промышляет, их выручку отполовинивает.
Пустилась я снова в путь за своим Наливным Яблоком. Платье мое уже давно просохло от студеной колодезной воды, солнце клонится к вечеру. Ручки крапивой исцарапаны, ножки устали от пыльных дорог да плясок в березовой роще.
Долго ли, коротко ли шла, а пришла я в дремучий лес. Там, у темной лесной речки, поросшей смородиной, стоит избушка на курьих ножках. Рядом с избушкой навес из прутьев. Под навесом березовые веники сушатся на зиму и ступа стоит. А из лесу выходит ко мне сама Баба-Яга Костяная Нога, и несет в руке лукошко зеленых яблок, и только один из них золотой да медовый, это мой Наливной Яблок. Глаз не отвести, какой красивый.
- Твой что ли? – спрашивает Баба-Яга, вытирая руки о льняной передник.
- Мой, - говорю.- Я его заслужила: я денежку заработала, я утром рано на Кузнечный рынок ходила, с гражданином кавказской национальности торговалась, я домой его принесла, а Яблок, подлец, от меня укатился.
Баба-Яга разразилась жутким хохотом, а потом и говорит:
- Ну так и забирай его! Хотела я из него шарлотку сделать для моих подружек-кикимор к чаю после баньки, да ладно.
Я схватила свой Яблок и нежно прижала к сердцу.
- Ночь уже скоро, - дружелюбно добавила Яга, - путь обратный у тебя неблизкий, могу в ступе подвезти.
А потом добавила, хитро прищурившись:
- Заходи ко мне на чаек, когда сама кикиморой станешь.
Я поблагодарила. Баба-Яга выкатила ступу из-под навеса и мы обе в ней разместились. Ступа полетела, сначала неспешно над самой речкой, где Баба-Яга набрала в лукошко поверх яблок смородинового листа для вечернего чая, а потом взметнула ввысь, и мы поплыли над лесами и полями. Я представила, как в избушке Бабы-Яги запоет на столе самовар, как Баба-Яга нарежет тонкими ломтиками кислые молодые яблочки и польет их темным гречишным медом. Потом придут ее подружки и будут пить чай. Мне нестерпимо захотелось домой.
А вот и колодец. Я крепко схватила Наливной Яблок и прыгнула в студеную воду, второй раз за сегодняшний день. Бум! по голове, это уже не бадейка, это обломки мебели в углу коммунального коридора. Вот я и дома.
В дверь кто-то настойчиво звонит. Это пришла Томка. У нее глазки припухли от слез, губки эротично вздрагивают. Томкина жизнь дала трещину. Юный Томкин любовник ее оставил. А родной муж на это, ну нет у человека души, положил на стол ключи от квартиры и машины и ушел со скорбным выражением лица жить к маме.
Томка удивительная женщина. Она могла бы служить неиссякаемым источником сюжетов для десятка мыльных опер одновременно. Она говорит слабым срывающимся голосом, что завтра бросится под поезд, такая она несчастная и всеми покинутая. При этом ее декольте так трепещет, что, любой мужчина немедленно предложил бы ей помощь, сердце и кошелек. Мой Яблок стал розоветь от сострадания, сидя на столе. Но я не мужчина. Я наблюдаю, как Томка бессознательно протянула руку и взяла мой Яблок, как бы невзначай. Сострадание к своей персоне она чувствует мгновенно в любом его проявлении. Продолжая всхлипывать, Томка стала кушать мой Наливной Яблок, и золотое сияние таяло на ее сахарных устах. И растаяло совсем.
Я почувствовала, как мои глаза защипало от слез. До чего ж жаль парня! Так у него все хорошо складывалось сегодня. За один день сумел подкатиться к ножкам царевны, затем пригрелся в рукаве у веселой дворовой девчонки, немного попраздновал с песнями и хороводами, едва не угодил кикиморам в шарлотку, но счастливо избежал. Да и я металась то на край света, то в ледяную воду вниз головой, только б вернуть его домой, блюдечко для него приготовила с голубой каемочкой. Ан нет, отдался Томке! А та его и скушала…
Томка повеселела, однако, и пошла домой. «А как же поезд?» - запоздало вспомнила я, о чем она тут мне плакалась, когда за Томкой уже захлопнулась дверь. Бывают иной раз и у меня проницательные мысли. Я уже знала, что следующий Томкин роман будет с машинистом паровоза, под который она завтра бросится с горя. Жизнь пошла своим чередом.
«Ну и ладно, - подумала я засыпая. – Заслужу я себе другой Наливной Яблок, еще золотее и медовее прежнего.»