У меня вопрос к пишущим людям. Зачем вы это делаете? Нет, не отвечайте. Я считаю, что правильный ответ единственно возможен. В наше время написание текста – уникальный способ «нормальной» коммуникации. Написание именно самостоятельного текста, не имеющего конкретных обращений, целевой аудитории и т.п. Когда я пишу отвлеченный рассказ, я, во-первых, задействую все свои способности выражения мысли, не считаясь со временем, вкусами и настроением собеседников. То есть окончательный продукт есть наиболее совершенное на данный момент послание, которое в другой форме коммуникации не могло бы проявиться так независимо и полно. Во-вторых, я не думаю о том, поймет ли меня «воспринимающая» сторона. Часто в личных разговорах я прерываю свою речь, натыкаясь на выражение глаз собеседника. Эти глаза бывают сочувствующими, соглашающимися, симпатизирующими, но крайне редко – понимающими. Когда я наталкиваюсь на отсутствие малейшего понимания, я не вижу смысла продолжать говорить. Разумеется, здесь я не имею в виду чье-либо умственное превосходство или высокую степень эмпатии. Я говорю лишь о невозможности беседы, не вдаваясь в причины такой невозможности. Поэтому только текст (хотя, в принципе, сюда можно отнести вообще все виды творчества), направленный в пространство, urbi et orbi, несет наиболее полноценное и глубокое послание. Так же верно и обратное – читать независимый, не обращенный ни к кому рассказ (воспринимать творчество) гораздо познавательнее и информативнее с точки зрения общения, чем обмениваться устными монологами.
Ни малейшего шанса честной игры.
Короткий смешок удивления в океане овечьих слез.
Двери закрылись без предупреждения, и следующая станция не была объявлена. Конечно же, на это никто не обратил внимания, тем более в такое время в таком вагоне. Более того, сонно потираясь друг о друга шерстью и кожей, плотное стадо пассажиров ни увидело никаких изменений в буром мелькании тоннеля за мутными стеклами. Только когда поезд прибыл на незнакомую сияющую платформу, впрочем, на первый взгляд вполне буднично забитую народом, распахнул двери и выключил двигатель, дремота слетела, и глаза распахнулись.
- Поезд дальше не идет, – Это сообщила привычная дикторша, а машинист от себя добавил: - Выходите, граждане.
На перроне их ждали. В динамиках звучала легкая музыка, жужжали видеокамеры, а позади толпы встречающих, между мраморными колоннами станции, виднелся яркий плакат: «Приветствуем участников риэлити-шоу «Тайга с нами»».
Люди кое-как выползали из вагонов. К ним подскакивали специально обученные работники mass media.
- У вас есть сотовый? Давайте, мы сами позвоним вам на работу и вашим близким.
- Да, это - прямая трансляция, вас сейчас показывают.
- Вы просто счастливчики, ваш поезд выбран из сотен тысяч.
- Приз – пятьсот долларов в месяц на ваш счет. Каждому. Просто так.
- Пойдемте, все уже готово, наверху нас ждут автобусы. Вы – избранные, зрители у телевизоров сейчас умирают от зависти.
После легкого шока пассажиры заулыбались. Самых истеричных бабушек убеждали сотрудники служб психологической помощи. Серая толпа, окруженная работниками в ярко-синих униформных куртках, направилась к эскалатору.
Сколько дней ты можешь прожить без еды? Ты умеешь просить подаяние? Стань на узкий выступ скалы над пропастью и попытайся загорать, вывернув ладони к солнцу. Не кричи. Страховая компания гарантирует тебе жизнь и виртуальное жалованье на виртуальный счет.
Reality-shows на выживание вошли в нашу жизнь. Сначала незаметно, как обычная телеигра. Но это, конечно же, был хитрый план. Транслируемая в прайм-тайм, передача захватила миллионы мозгов. Обыватель хочет убедиться, что не растворился в электронных и памперсных удобствах, что он способен быть приматом в дикой стихии, и при этом никакого риска, а только награды и телетрансляции. Кастинг на второй заход игры резко возрос. Но режиссеры пошли дальше. Они пустили в действие главный козырь. Наши звезды. Обыватель очумел. Кумиры изящно поедают червей и мелодрамно склочничают. Вот, создалась новая потребность. Еще пара режиссерских ходов – и вся страна реально готова уехать хоть в Новую Гвинею, хоть в Аравийскую пустыню. Обыватель решил выжить где угодно с примерами героев.
Мне повезло, я попала к профессору. Он был худой, с легкой сединой, и, что понятно, глаза его за очками светились неземной добротой.
- Как вы поживаете? – спросил он меня.
Я сказала:
- ОК.
Как-то раз я видела американский фильм про какую-то войну, не помню, кого с кем. Там одну девушку сильно ранило, то есть практически расквасило ей все туловище. К ней подбежал молодой человек, стал трясти за плечи и спрашивать:
- Are you OK? Are you OK?
Девушка тут же умерла. Теперь я всегда отвечаю ОК, чтобы не врать, если я вдруг на месте умру.
Профессор выложил передо мной стопку карточек с картинками.
- Можете пока посмотреть.
Я с удовольствием их смотрела – яблоко, лопата, шапка, цыпленок… Картинки были приятные, детские, мы такие рисовали в школе на уроке английского языка, чтобы легче запоминать слова.
- А теперь рассортируйте, пожалуйста, эти карточки по каким-нибудь признакам.
Я посмотрела доктору в глаза. Марсианские, добрые. Он понимает, что я понимаю. Все, что от меня требуется, - быть проще. Разложить по признакам. И всем станет хорошо. Да. Мой любимый признак – цвета. Красные отдельно, желтые отдельно. И так далее. Изучай меня дальше, доктор.
- Я буду называть слова, а вы должны изобразить на бумаге небольшой рисунок, соответствующий названному слову. Не больше одной минуты на каждый рисунок. Так, чтобы потом по рисункам назвать мне все те слова, что я произнес. Понятно? Например, я говорю «любовь», а вы рисуете сердечко.
- Понятно.
- Тогда начали. Праздник.
Я рисую компьютерную колонку, из которой штришками вылетает музыка. Сразу хочется объяснить, но доктор быстро продолжает:
- Горе.
Все дело в том, что наш мегаполис перенаселен. Количество людей превысило возможности общественных служб. Кафе, сберкассы, магазины с трудом справляются с наплывом посетителей. Про средства передвижения уже и не говорят. Передвижение происходит так медленно и с такими трудностями, что реально угрожает городу параличом всех транспортных систем. К тому же службы МЧС забеспокоились состоянием подземных систем. Самое время пересесть на мотоциклы и велосипеды, как это сделали многие европейские столицы, но из-за состояния улиц это воплотить в практику совершенно невозможно. Поэтому, как всегда, проблему решили СМИ. Они придумали потребность для горожан переселиться в малоосвоенные районы необъятной родины. И разыграли по нотам.
Ежедневно в городе исчезал один поезд метро. Маленькое ответвление от основного маршрута, перевод стрелки – и поезда нет. По вечерам, в самое рейтинговое время пускали смонтированную запись отправки счастливчиков в тайгу. На экранах это выглядело просто очаровательно. Возбужденные, радостные горожане передавали приветы своим близким и коллегам. Ведущие торжественно перечисляли выгоды и преимущества проекта. Раз в неделю среди отъезжающих появлялась какая-нибудь знаменитость. Ей отводили несколько минут эфира. Она, глотая окончания слов, описывала свое предвкушение новой жизни вдали от грязного, задыхающегося мегаполиса. Через пару месяцев в городе не стало очередей. В один прекрасный день ни одна станция метро не открылась в назначенный час. Плакаты на стеклянных дверях гласили, что по распоряжению МЧС городской метрополитен признан слишком опасным для перевозки пассажиров. Пользуйтесь наземным транспортом. На возникших пустых площадках развели клумбы и фонтаны.
Трехлетняя девочка идет по улице.
- Ты заблудилась?
- Нет, я ищу маму.
- Значит, ты потерялась.
- Нет, я-то вот она, это мама потерялась.
Вся игра заключается в том, кто первым придет домой. Кто из них, наконец, перестанет искать другого и куда-нибудь придет.
Времени много. Я выбралась из палаты и открыла дверь в больничный коридор. Вдоль стен, спинка к спинке, стояли кровати. В сумерках белели пододеяльники, из-под которых торчали темные головы. Тысячи кроватей, тысячи спящих пациентов. Я осторожно пошла вдоль коридора, пытаясь разглядеть лица. Кого я могу тут узнать, в темноте? Коридор образовывал ниши, разветвлялся, но цепочка кроватей не прерывалась. Я шла и смотрела, довольно долго, как вдруг человек, спящий недалеко от окна, открыл глаза.
- Лена?
- Ой, а ты что здесь делаешь?!
- Тихо. Пойдем.
Он вывел меня на лестничную клетку с мигающей флуоресцентной лампой.
- Я ищу своего брата, Алексея. Мне кажется, он должен быть где-то здесь, хотя я не уверена.
- Он здесь. Все здесь. Тестирование прошли все жители.
- И что мы будем здесь делать?
- Придумывать новое транспортное средство. Метро ведь закрыли. Нужен безвредный, бесшумный транспорт с максимальной вместительностью и минимальной занимаемой площадью. У тебя есть идеи?
- Есть. Левитация.
В окне лестничного пролета было видно, как на углу квартала горел газетный киоск. Ровным красным цветом, быстро, красиво, легко. Пожарной команды не требуется. Книги, газеты, журналы, перенасыщенные текстом, мелкими крапинками черных букв, плоды многих стараний местечковых мыслителей и статистов-корреспондентов, исчезают в горячую пыль. Развенчание функций. Огонь и треск превращают прессу в простую бумагу, хорошую сухую бумагу для горения. Я заметила, что рядом с газетным стоит киоск с видео-аудио-продукцией. Если и он сгорит, то будет много дурно пахнущего дыма.
- Я думаю, каждый человек обладает свойствами левитации. Если, скажем, взять профессора и скинуть его с крыши, полетит он или нет? Конечно, полетит.
Когда я наталкиваюсь на отсутствие малейшего понимания, я не вижу смысла продолжать говорить.
Ни малейшего шанса честной игры.
Короткий смешок удивления в океане овечьих слез.