Станислав Фурта
НЕОКОНЧЕННОЕ ПИСЬМО
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно…
И. Бродский
Небо упало… Она провела пальцем по стеклу. На обратной стороне масляными пятнами растекались водяные наплывы. Небо лежит на земле… Она окинула взглядом распластавшиеся на мокром бетоне тела самолётов и крохотные снующие фигурки в наглухо закрытых жёлтых комбинезонах. Небо упало… Она не могла вспомнить, откуда к ней пришёл этот образ, но всеми фибрами души ощущала, что небо лохмотьями серой прозрачной ваты развалилось у неё под ногами, зацепившись за провисшие закрылки аэробусов. Жёлтые букашки в блестящих от влаги комбинезонах могут двигаться только потому, что не знают о постигшем человечество катаклизме. Оттуда катастрофа невинно представляется переизбытком осадков. А ей, стоящей за стеклянной витриной на высоте пяти метров над уровнем лётного поля, известно доподлинно: небо упало… Она было подумала о том, кто его толкнул вниз. Время? Она покачала головой. Вряд ли. Скорее всего, это небо, падая, придавило время к земле, и оно с разбитой физиономией ползает на корточках в серых клочьях под косыми струями дождя. Она взглянула на изящные золотые часики. Так и есть – секундная стрелка движется еле-еле. Тик… Так… Тик… Так… Если виною тому не время, то небо вытекло на землю, выдавленное пространством, как зубная паста из тюбика. Почувствовав, как сжимается параллелепипед зала, она болезненно повела плечами. От ощущения катастрофы спасает исключительное совершенство техники. Ведомые сверхсовременными навигационными приборами лайнеры по-прежнему взлетают и садятся. Но если небо лежит на земле, то там… наверху… что? И самолёты летят… где?
Услышав долгожданное объявление, она заученным движением раскрыла сумочку. Критически оглядела себя в зеркальце, слегка попудрила крылья носа, подвела контур губ и неспешным, но твёрдым шагом направилась к выходу из таможенной зоны, где редкая аморфная толпа, как по мановению волшебной палочки, начала превращаться в двойную шеренгу. Заняв своё привычное место у мраморной колонны, она поймала ухмылку приземистого мужичка с небогатой зубной формулой. Тот стоял чуть поодаль в группе переминавшихся с ноги на ногу бомбил, только и ждавших выхода первого пассажира, чтобы начать горланить зазывно и алчно: "Такси! Такси! Кому такси?"
Женщину, которой на вид было лет сорок-сорок пять, с густыми, тронутыми сединой волосами, одетую в неизменный строгий серый деловой костюм, светлую блузку, схваченную у горла золотой брошью, и туфельки на высоком каблуке, в зале прилёта узнавали многие из тех, кто так или иначе здесь прикармливался. Таксисты всех мастей. Услужливые самозванцы, предлагавшие тележки взмокшим, раздавленным непосильным багажом пассажирам всего за каких-нибудь пять долларов. Девушки за стойками многочисленных туристических агентств, как правило, миловидные, но имевшие наигранно целомудренный вид. Ей же, казалось, ни до кого не было дела. Женщина появлялась здесь в одно и то же время много дней кряду. С раскрывшейся чайной розой в руках она вставала всегда на одном и том же месте у колонны. Можно было подумать, что она встречает какую-нибудь важную делегацию, но она никогда никого не встречала. Дождавшись, когда из таможенной зоны повалят пассажиры следующего рейса, она тем же спокойным шагом удалялась прочь, задерживаясь лишь на мгновение у стеклянной вертушки с растерянным видом, пытаясь пристроить ненужную уже розу. Она всегда вручала цветок какому-нибудь недоумевающему пассажиру…
…На этот раз последним из дверей вышел господин в щегольском пиджаке, с незажжённой сигарой в зубах и внушительным пластиковым чемоданом. Вежливо извинившись, она спросила у него на хорошем английском языке, не знает ли тот… так… чисто случайно… не было ли в самолёте мужчины по имени Сергей Б.?
…Иногда стоит задуматься, в какой момент к нам приходят идеи, захватывающие нас потом с потрохами, превращая едва ли не в маньяков, начинающие составлять самый смысл нашего болезненного бытия. Когда это произошло со мной? Не тем ли утром, ошпарившим мои глаза ярким, как новогодние брызги шампанского солнечным светом, но безвкусным, как "Аква минерале", когда я взялся писать Вам, моя дорогая, это сумасбродное письмо? Или тебе? Или стоит сказать, "Ей", поскольку я, ей-Богу, не знаю в каком лице мне следует к Вам (тебе, ей) обращаться? Или это произошло со мной чуть раньше, когда до меня вдруг дошло, что жизнь – не более чем совокупность повторяющихся на разные лады однообразных сюжетов? Или ещё раньше, когда я увидел самый первый сон из той мучительной череды, что неотступно преследуют меня, но которые я каждую ночь жду с упорством завзятого наркомана? Всё-таки я решил писать на Вы, чтобы не перекладывать на Ваши хрупкие плечи свалившийся на меня схизис. Тем не менее, мне иногда кажется, что я не знаю, к кому на самом деле обращаюсь… Настолько, что вывел Ваше имя, адрес и телефон чёрным фломастером на стене, за что был выруган на плохо понятном мне языке, оштрафован и принуждён к удалению оной надписи. Теперь, когда напротив письменного стола зияет размытое серое пятно, у меня остаётся лишь мистическая уверенность, что это письмо будет когда-нибудь Вами, моя милая, прочитано. Мы почти каждый день разговариваем по телефону. Чтобы не испугать Вас, чтобы не причинить Вам ни малейшего беспокойства, я говорю спокойным уверенным тоном, расспрашиваю о погоде, о здоровье Ваших родственников, живописую картинки здешней жизни и между делом сообщаю, что, конечно, безумно скучаю и стремлюсь к Вам, и не еду лишь потому, что пока ещё не окончил очень важную для себя работу… Всё это отчасти правда, поскольку я и в самом деле не могу встретиться с Вами, моя несравненная и далёкая, пока не разберусь, что со мной происходит…
Итак, однажды я увидел сон… Всё, что, как правило, остаётся от сна – ощущение. Ощущение радости. Ощущение печали. Ощущение боли. Ощущение страха. Люди редко запоминают свои сны, наверное, потому, что могут признать их реальность лишь по ту сторону сознания. Но этот сон был настолько ярким, образным, впечатляющим, что я запомнил его от альфы до омеги, до самых наимельчайших подробностей. Тем более странно, я точно знаю, происходило всё это не со мной, и я не могу помыслить о героях своего сновидения иначе, как в третьем лице. Но я настолько им сопереживал, что, проснувшись, обнаружил подушку мокрой от слёз. Дело происходило, где бы Вы думали? В Италии, ну конечно, в Италии… Это единственная страна, где плохо выбритые мужчины носят белоснежные сорочки и дорогие приталенные пиджаки, распространяя вокруг себя аромат загадочности и дорогого одеколона. Это страна, где лица женщин кажутся настолько безыскусными, что самый гениальный художник не нашёл бы, что исправить. Страна, жители которой говорят на языке, почти лишённом закрытых гласных, так что речь их, порою шумная и сварливая, похожа на единый вздох… Come va? Va bene!* Это не могло не происходить ни в каком другом городе, кроме как в Турине, ампирной родине антикварного безалаберного изыска. В городе, где карабинеры при полном параде, небрежно покуривая сигары, имеют обыкновение медленно разъезжать в надраенных автомобилях прямо среди разодетой публики, совершающей променад вдоль реки По. Это могло случиться только в Турине, городе арок, золотисто-жёлтых стен и голубого неба, в городе превосходного вина, кофе и шоколада… Вы ведь бывали в Турине?
___________________________
* Как дела? Хорошо! (итал.)
___________________________
Жил некогда в этом городе одинокий пожилой профессор математики… Звали его… э…, скажем, Серджио. Ну да, конечно, я абсолютно уверен, что его звали Серджио. Однажды он дал в газете брачное объявление, на которое откликнулась женщина по имени Ирена… Или Ирина? А может быть, звали её игривым именем Тата? Или Мария? А вполне возможно, что было у неё какое-то другое, куда более экзотическое имя. Они договорились встретиться в полдень в кофейне, что под аркой на Piazza Vittorio Veneto. Серджио очень ждал этой встречи. Он надел свой лучший костюм, галстук бабочкой, а в руки взял старинную тяжёлую трость с набалдашником из слоновой кости. Он с трепетом поджидал свою даму за круглым стеклянным столиком, наблюдая, как редкие автомобили с приглушенным "тр-р-р" проносятся по вековой брусчатке. Увидев возможную избранницу по имени Ирена-Ирина (Тата, Мария? Юкико?), Серджио обомлел… На первое свидание она явилась в свитере с кожаными заплатками на локтях и широченных клетчатых шароварах. За спиной её унылым горбиком висел видавший виды рюкзак. Ирена, так назовём её, была совершенно не в его вкусе. Серджио Ирене тоже не понравился, показавшись надменным и холодным щёголем. Тем не менее, пожилой профессор заказал по чашечке кофе и, как люди вежливые, они поболтали о всякой всячине. Поскольку ничего они уже друг от друга не хотели, разговор оказался непринуждённым и приятным и, попивая кофе, они просидели так до самого вечера. Расставаясь, Серджио и Ирена окончательно решили, что не подходят друг другу, и в превосходном расположении духа отправились каждый в свою сторону. Весело поигрывая старинной тростью, Серджио даже не взглянул недавней собеседнице вслед. Около двух ночи он проснулся в холодной холостяцкой постели от резкой боли в сердце. Серджио пытался дотянуться до тумбочки с лекарствами, но у него не хватило сил… Он не успел узнать, что в ту самую ночь Ирена умерла, опустошив все имевшиеся у неё запасы транквилизаторов… Вы плачете вместе со мной? Не плачьте, милая, это ведь только сон… только сон…
…Вскочив на следующее утро с постели, я побежал в библиотеку искать толкование увиденного. Сонники меня, как Вы понимаете, не интересовали. Я перелопатил огромную массу литературы на всех доступных мне языках и узнал, что, например, дедушка Фрейд утверждал, что сновидение есть ничто иное, как недоступное разуму воображаемое исполнение желаний. Каких желаний? Было ли это желание любви или хоронящееся в тайниках человеческого мозга желание смерти? Что же это за чувство – любовь, если избранные неким Высшим Законом мужчина и женщина прошли друг мимо друга? Ещё я вычитал, что какие-то там когнитивные психологи считают, что сон – своеобразная мысленная картотека, в которой человек сортирует пережитое. Но если это правда, то одинокий профессор Серджио – это я, и я не мог бы писать сейчас Вам, потому что должен был умереть… Добравшись до Юнга, я задумался о символической природе моего сна. Король и королева, анимус и анима* моего подсознания не могут воссоединиться, разлучённые заклятьями ложных имён повседневной жизни? Сон-символ, сон-напутствие, сон-предупреждение. Предупреждение о чём? Я так ничего и не понял тогда…
__________________________________________________
* мужское и женское начало в юнгианской психологии
__________________________________________________
Я был настолько взволнован и затянут в водоворот своих переживаний, что спустя несколько дней увидел другой сон, о безнадёжно влюблённом в свою соседку мальчике-инвалиде, которого я на сей раз уже прочно отождествлял с собой. И снова мне пришлось безуспешно гадать, что же мой сон означает. Постепенно ночные грёзы и размышления о них полностью заполнили моё существование, а я ни на шаг не продвинулся к решению. И вот с некоторых пор каждая ночь стала приносить мне фантастические сюжеты, где в большинстве случаев я был главным действующим лицом, так что уже не мог с уверенностью определить границу между сном и явью. Бесконечные видения мои были сладостными, пьянящими и мучительными одновременно. Право, не стоит Вам их все пересказывать. Я словно смотрел бесконечный сериал. Я – главный герой, я – актёр, исполняющий главную роль, Господь Бог – автор сценария, режиссёр и продюсер. Вы спросите, почему я по прошествии стольких лет вдруг заговорил о Нём? А кто, кроме Него, ответьте мне, мог решиться навести за мой счёт порядок в созданном Им же самим хаосе?
…Сериал был любовным… Да, моя милая, дорогая и несравненная, слово "любовь" было ключевым во всех моих фантасмагориях. Любовь – имя, повторяемое всуе бесчисленное количество раз, значение которого не яснее содержания Сефер Ециры*. Безо всяких предварительных просмотров и кинопроб в меня ткнули пальцем и не отпускали со съёмочной площадки, пока я не разгадаю изначальный мистический ребус. Придирчивый Режиссёр снимал бесконечные дубли, в которых Адама с Евой неизбежно изгоняли из Эдемских садов, несмотря на то, что плод на древе познания оставался висеть нетронутым.
____________________________________________
* Книга Творения, первая из трёх книг Каббалы
____________________________________________
Верите Вы мне или не верите, но разлука с Вами для меня невыносима. В те редкие часы, когда моё воспалённое воображение не занято поисками сокровенного значения слова "любовь", под знаком которого протекает моя ночная жизнь, я думаю о Вас. Я плохо помню, как Вы выглядите. Меня вынудили стереть Ваше имя, адрес и номер телефона. Но мне, по крайней мере, важно знать, что Вы где-то есть, та единственная и неповторимая, которую я всю жизнь искал, к которой всю жизнь стремился, как к удалённой Галактике, но так и не смог достичь, превратившись в бесконечном космосе в маленький холодный метеорит. Поэтому Вы оставляете след в каждом моём сне. Даже если Вы и не выбраны Режиссёром на роль главной героини очередной серии, я чувствую Ваше незримое присутствие даже там, за порогом реальности. Вы остаётесь именем, портретом, воспоминанием, ожиданием, цветом, запахом, вкусом, несостоявшимся телефонным звонком, посланием по Интернету… Да, проснувшись, я плохо помню, как Вы выглядите… Зато прекрасно помню, как выглядит та, другая, вечная Лилит (Батна, Одем, Аморфо), стремящаяся занять место Евы, маленький ласковый суккуб с пышной чёрной гривой и огромными в пол-лица серыми глазами… У неё много имён, много обличий, но более всего она любит взять Ваше имя и заставить Вас принять её облик…
______________________________________________________
* в иудейской демонологии злой дух в женском обличии
(суккуб). Согласно поверью, чтобы спастись от Лилит,
нужно знать все её имена.
______________________________________________________
Я боюсь… Я боюсь возвращаться… Я вынужден сознаться, что боюсь встречи с Вами. Пока Вы вдалеке, у меня остаётся надежда на хэппи-энд в финальной серии. Когда мы окажемся вместе, страх того, что в нашей с Вами жизни окажется всё так, как в моих всё более обретающих форму самореализующегося пророчества снах, возрастёт многократно. Я боюсь изначального замысла Режиссёра, согласно которому неизбежно должен Вас потерять.
Вы думаете, что я сошёл с ума? Нет, моя милая, и в этом состоит главное открытие… Мои ночные фантазии не менее подлинны и реальны, чем пресловутое настоящее, в котором я в данную минуту покрываю листы бумаги аккуратным каллиграфическим почерком с правым (левым) наклоном. Я проживаю тысячи жизней, и неизвестно в которых из них я более реален. Любовь, и как чувство, и как категория, подобна человеческому бытию. Рождение, юность, зрелость, старение, смерть. Мне самому приходилось уже сотни раз умирать во сне. Поначалу было страшно. Но теперь я не боюсь, потому что хорошо знаю: для того, чтобы родиться, надо сначала умереть. Рождение, юность, зрелость, старение, смерть. Сюжеты копируют друг друга, принося неизменное страдание. Зачем всё это? Повторяемость тактов свадебного марша, плавно переходящего в похоронный, кажется полной бессмыслицей. Зачем? Слово "любовь" подобно подсвечиваемой изнутри белой занавеске, на которой движутся тени мужчин и женщин. Тень Серджио, поигрывающая тростью, не оглянувшаяся во след тени Ирены. Почему? Мужчины и женщины встречаются, совокупляются, испытывают стыд, страх, боль, наслаждение. Затем расстаются. Зачем? Я только что было написал, что реален. Но я – тень. Тень реальнее живого человека, поскольку этого живого человека вне занавеса не существует. И Вы – тень, как ни больно мне Вам об этом писать. И та, другая, вечная Лилит – тоже тень на занавесе, на котором начертано слово "любовь". Почему? Ответ – за занавесом… Хочешь узнать – подними его… Мне надоело быть тенью… Я срываю занавес… Вот он, ответ!… Как просто!… Я постиг смысл…
(рукопись обрывается)
Небо упало… На обратной стороне оконного стекла масляными пятнами растекались водяные наплывы. Небо лежит на земле… Именно так сказала Ирена, проснувшись сегодня утром. Там внизу, куда упало небо – прямоугольный дворик-колодец, обрамлённый жёлтыми стенами с наглухо закрытыми тёмно-зелёными ставнями. Несколько розовых кустов с облетевшими лепестками, да расставленные по периметру почерневшие от влаги причудливо изогнутые скамейки. В углу колодца – страж времени, колокольня с зигзагообразной металлической лестницей, отмеряющая каждый час заунывным "Бом…" Очередной удар колокола запаздывает, потому что время ползает на корточках по двору, придавленное серыми клочьями неба. Странная комната. Длинная и узкая. Потолок, относительно невысокий у двери, круто забирает к той стене, где окно. Остроугольный стык стены и потолка скругляет внушительного диаметра труба, соединяющая боковые перегородки. В такой комнате пространство давит тебя, точно пасту в тюбике, а труба наверху рождает мысль о повешении.
"Небо упало…" – так сегодня утром сказала Ирена, покинув тёплый уют одеяла и погрузив ноги в домашние шлёпанцы.
Прогоняя ненужные в данную минуту мысли о жене, доктор юриспруденции Серджио дель Боско, следователь прокуратуры города Турина провёл по лицу рукой. За его спиной послышался скрежет закрываемой молнии. Он решил, что не обернётся, пока труп не вынесут из комнаты. Доктор дель Боско слушал, как сзади переругивались санитары, пытаясь развернуть носилки, и наблюдал за монахом в коричневой рясе и прозрачной полиэтиленовой накидке, медленно поднимавшимся по лестнице на колокольню. Наконец, возня за спиной следователя стихла. Он повернул медную ручку и широко распахнул окно, чтобы выветрить тяжёлый винный дух. В комнату ворвался порыв свежего воздуха, перемешанный с водной взвесью. "Бом…" – оповестила колокольня о начале отсчёта нового времени. Покрытые убористым почерком листы бумаги на письменном столе, лишившиеся хозяина, разлетелись по полу. Присев на корточки, дель Боско принялся их собирать. Он едва не боднул головой в живот молодого брюнета в отутюженном чёрном мундире с красными лампасами, в ослепительно белой портупее и фуражке с серебристым факелом. Лейтенант карабинеров Сильвио Джованелли сосредоточенно листал паспорт в тёмно красной обложке.
- Сер-гей… По-итальянски Серджио. Фамилия странная, но у русских у всех странные фамилии. Начинается на "Б", как ваша, - Джованелли широко улыбнулся.
- Совпадение, - буркнул под нос дель Боско, посчитав замечание лейтенанта, по меньшей мере, бестактным.
Собрав разбежавшиеся по комнате листы бумаги, дель Боско аккуратно сложил их в папку.
- Так вы полностью исключаете возможность убийства или самоубийства, лейтенант?
- Да что вы, доктор… - Джованелли кивнул в сторону выстроившейся в углу комнаты внушительной батареи бутылок, - я звонил в университет. Оказывается, русский, сказавшись больным, больше недели уже там не показывался. Портье форрестерии говорит, что за последние несколько дней он выходил всего пару раз, сильно пьяный, видимо, чтобы пополнить запасы еды и спиртного. Доктор Дзампьери, судебный медик, осмотрел труп и считает, что умер русский мгновенно, скорее всего, от инсульта. Нам с вами, доктор дель Боско ещё повезло.
- В каком смысле?
- В комнатах профессоров-визитёров убирают два раза в неделю, по понедельникам и четвергам. По мнению доктора Дзампьери, смерть наступила сегодня около двух часов ночи. Он умер прямо за письменным столом, писал что-то, - Джованелли показал глазами на папку в руках дель Боско. – Так вот, сегодня понедельник, обнаружила его горничная около десяти часов утра. Предположим, что этот русский умер бы эдак часов на восемь позже. Тогда его нашли бы только в четверг. Можете себе представить, какой бы тут был запах… Хотя в четверг не моё дежурство, - Джованелли снова улыбнулся.
Следователь поморщился.
- Жуткая какая судьба. Приехать в чужую страну, очевидно, чтобы заработать немного денег и умереть от запоя.
- Судьбу, доктор, каждый выбирает себе сам. К тому же вы знаете, что все русские ужасно пьют.
Взгляд дель Боско скользнул по противоположной стене и остановился на сероватых разводах. Сквозь грязные полосы слабо угадывались какие-то буквы и цифры.
- Посмотрите, лейтенант, здесь был записан номер телефона. Жена? Родственники? Может быть, связаться с ними и передать эту рукопись? Он ведь был, математиком, не так ли? Но тут нет ни одной формулы, стало быть, это что-то очень личное.
- Не советую, доктор. Во-первых, это явное нарушение. А во-вторых, зачем вам лишние хлопоты? Зарегистрируйте бумаги официально и так же официально передайте в русское консульство. Пусть сами разбираются.
- Да-да, пожалуй, вы правы.
Лейтенант Джованелли открыл толстую кожаную папку.
- Ну вот, и я покончил со всеми формальностями. Распишитесь, пожалуйста. Кстати, как вы оцениваете шансы "Интера" против "Милана" в сегодняшней игре?
Дель Боско рассеянно смотрел в окно. Монах в рясе и накидке спускался обратно.
- Так что скажете, насчёт футбола, доктор?
- Ничего не скажу, лейтенант. Я не болельщик.
- Ну, тогда просто распишитесь.
Дель Боско поставил свою подпись на протоколе.
- Ну что, пойдём?
- Извините, я хочу ещё кое-что обдумать.
- Как знаете, - лейтенант Джованелли обмерил следователя недоверчивым взглядом и исчез за дверью.
Дель Боско устало опустился на кровать. Он не знал, зачем ему было оставаться в этой комнате. Он убедил себя, что просто не хотел ни минуты более находиться в обществе Джованелли. Вот сейчас. Ещё минута. Ещё пять минут. Он встанет и уйдёт. Сколько нужно Джованелли, чтобы спуститься вниз по лестнице, сесть в машину и запустить двигатель? Даю ему десять минут. Прошло полчаса, а Серджио дель Боско всё ещё сидел на кровати скончавшегося русского профессора, уставившись в противоположную стену с серыми разводами.
…Небо упало… Так сегодня утром сказала Ирена…
Внезапно зазвонил телефон. Один звонок. Другой. Третий. Дель Боско медленно подошёл к аппарату и снял трубку.
- Pronto*.
______________________
* Слушаю. (итал.)
______________________
Женский голос что-то взволнованно говорил по-русски, но русского языка дель Боско не знал.
- Scuzi, signora. Non capisco*.
____________________________________________
* Извините, синьора. Я не понимаю. (итал.)
____________________________________________
Серджио дель Боско не знал русского языка, иначе бы он услышал, что русского учёного Сергея Б. очень ждут дома. И ещё бы он смог разобрать имя звонившей. Её звали Ика, Ирина Т.