о люсе в нашем доме говорили часто. отец повторял одно и то же слово - «косоголовая», выразительно подкручивая пальцем у виска. мать ей сочувствовала и разбирала залежи нашей младенческой обувки и одежонки, сортируя по размерам. меня послали в магазин купить пряников для люсиных ребят.
вверх по разбитой улице до люсиного небеленого дома мы всползали по няше, еле удерживая в руках большие пакеты гуманитарной помощи. я, не видевший люсю несколько лет, волновался так, что у меня тряслись поджилки, точно как в день нашего расставания. я пытался писать ей письма туда, на химию, куда уехала она за своим мужем-рецидивистом, но не мог. что-то во мне сломалось.
люся была филологом и учителем младших классов в единственной школе в нашем поселке.
она взяла у меня на воспитание щенка колли, названного мной вальтером. это была, пожалуй, первая моя настоящая дружба. с кем еще в свои 14 я мог говорить о вл.соловьеве, его «философии любви», о достоевском, мандельштаме, брюсове. с кем я вообще мог о чем-то говорить?!..
когда выяснилось, что люся тайно венчалась с уголовником, встреченным ею в каком-то уральством захолустье, куда выпускников педа ссылают по распределению, был страшный скандал. люсю бил ее отец, молчаливый крупный мужчина лет пятидесяти. мать ее, женщина странная, не проявила никакого интереса, к трагедии, разыгравшейся в семье. всю осень она была занята сбором листьев для удобрения компостной кучи.
мое сострадание люсе было настолько сильным, что слова застревали в горле, резко подскакивала температура, в глазах заводью стояли слезы.
к весне люся родила. у роддома, под ее окнами, я написал на снегу «я тебя люблю» и встал с задранной башкой дожидаться пока покормит.
летом люся укатила с ребенком на «свиданку» к своему сидельцу, вернувшись опять с подарком. вскоре его перевели на поселение, и люся рванула на сносях в самую уральскую глушь.
уезжала она легко, с улыбкой.
- не грусти, люди встречаются, люди расходятся.
я не прощался.
мы уже подошли к дому. за забором взлаял вальтер, но, признав нас за своих, замел хвостом. нам навстречу вышла худая женщина с большой отвислой грудью, и я не сразу признал в ней люсю.
мать зарыдала и бросилась обнимать это замученное создание.
я отвернулся и пытался отвлечься от столь жалостливого действа, рассматривая старую бензопилу «дружба», брошенную когда-то под дождь и теперь просившую солидола.
мать спохватилась и начала тут же, во дворе, совать в люсины руки кульки.
- здравствуй, – сказала она мне.
- угу. - я не мог найти слов.
мы прошли в дом.
мать не упустила случая всплакнуть при виде четырех люсиных детей мал мала меньше.
люся напоила нас чаем с нашими же пряниками, рассказала матери про жизнь, вздрагивая под моими редкими взглядами и тайком роняя на меня свои.
я вышел во двор и стал дожидаться матери.
очнулся я дома. отец, кружа по комнате как сумасшедший шмель, по обыкновению подкручивал пальцем у виска с вечным своим «косоголовая».
меня знобило.
мать стряхнула градусник и вышла в кухню готовить настой.