Я родился во тьме. В черной, непроглядной Тьме, которая не хотела выпускать меня из своих цепких лап, вырывая у меня из сердца надежду на Свет и радость. Мое существование было ничем, кроме размышлений о том, как долго мне придется терпеть эту Боль, которую причиняла мне Тьма своим присутствием. Я не жил, я существовал, обитая в пропасти вечного Отчаяния и Горя от осознания того, что никогда мне уже не выбраться из этой пропасти. Я существовал, и все, что окружало меня, лишь больше напоминало о Дне Освобождения, который никогда не наступит. Мой дух, ранее свободный и непоколебимый, истощился, и теперь от него не осталось ничего, кроме воспоминаний и серого пепла. Мое сердце пожирала черная хмарь и мысль о том, что никогда не настанет тот День, когда я смогу скинуть с себя оковы всепоглощающей тьмы и увидеть Свет.
Но такой День наступил.
Мы ехали по дороге, ведущей на юг. Я чувствовал это по солнцу, которое все больше грело меня с каждой минутой. Меня обдувало теплым ветерком из открытого окна, а радио пело какую-то незатейливую песенку.
-Почти приехали, - услышал я голос мамы. Она как обычно старалась вести себя сдержанно, и даже радостно, говоря всем своим настроем, что надежда, хоть и маленькая, почти незаметная, все еще есть.
Я сидел на заднем сидении, как обычно подставив голову под сквозняк. Рядом сидел мой отец, и, хотя он пытался держаться спокойно и ровно, я чувствовал, как он переживает. За меня, конечно. Я знал, как он, как вся моя семья хочет мне добра и того, что дано каждому человеку от рождения.
Я сидел смирно, пока машина не остановилась.
-Ну вот и на месте, - снова произнесла мама, - Джейкоб, выходите.
Я услышал, как отец вышел из машины, обошел ее, открыл мою дверцу. Он взял меня за руку и осторожно помог мне вылезти. Мы вошли в здание. Наверняка оно было большим, потому что внутри гулял неслабый ветер, и голоса моих родителей отражались от стен звонким эхо.
Наконец-то мы пришли, видимо, в чей-то кабинет, и меня усадили в удобное кресло. Мои родители были неподалеку.
-Здравствуйте, миссис Раш, мистер Раш, - услышал я приятный мужской голос. Могу поспорить на 100 долларов, его обладатель был полный мужчина с добрыми глазами и густой бородой, - привет, Чарли.
Я кивнул ему. Мои родители наверняка сделали тоже самое.
-Меня зовут доктор Росс. Позавчера из городской больницы я получил все анализы и медицинскую карту вашего сына. Я их внимательно просмотрел, посоветовался с коллегами, позвонил вам и попросил вас приехать.
Я слышал, как доктор тихо вздохнул.
-Мы долго спорили, иногда мы просто кидались друг на друга из-за всяких идей, которые приходили нам в голову. Но… - доктор на секунду затих, - все мы считаем, что у Чарли есть шанс.
Тотчас я услышал, как тихо ахнула мама, а отец заерзал на своем сидении. Я же старался сидеть смирно, не давая волю тому чувству, которое пока еще жило во мне и не покинуло меня окончательно.
-Да, - повторил доктор, - вполне вероятно, что Чарли снова сможет видеть. Хотя мальчик потерял зрения более десяти лет назад, это все еще возможно.
Меня сковал липкий холод, который никак не позволял мне набрать в грудь глоток свежего воздуха. Я вцепился в свое кресло, словно не хотел, чтобы меня когда-нибудь увели из этого кабинета.
-Джейкоб, - я услышал взволнованный голос моей мамы, - ты слышал? Чарли снова сможет…
Она не закончила, а через пару секунд я услышал, как она заплакала, наверняка, прижавшись к отцу. Я поднял голову, словно хотел взглянуть на доктора, подарившего мне самый замечательный подарок в жизни.
-Я не говорю, что это будет легко, - продолжал Росс, - надо будет провести не меньше двух операций на каждом глазу. Это займет время. Но шансы есть. Двадцать на восемьдесят.
Мама снова тихо ойкнула.
Моя голова закружилась, и я впился ногтями себе в ладони, чтобы заглушить снова вздымающееся во мне ощущение. Я чувствовал, как все мое тело дрожит, и как волна Надежды поднимается у меня в сознании. Она захлестывает все, что попадается ей на пути, она движется, быстро, словно Торнадо, которое нельзя остановить. Она врывается в каждую клеточку моего тела и кричит. Кричит о том, что я, возможно, снова смогу пользоваться своими глазами. Смогу распознавать, видеть, подмигивать, читать… Я смогу увидеть лица моих родных, мамы, папы, сестры и брата…Я смогу гулять без палки и не буду натыкаться на разные предметы. Я смогу играть…Да! Долго! Много! Играть в теннис, волейбол, футбол. Я буду рисовать и лепить….
Я опять буду зрячий. Тот дар, что так бесследно исчез, когда мне исполнилось пять, снова появится у меня.
Нет, - стучало у меня в висках. Не может этого быть. Столько времени мы потратили на врачей, которые исследовали и исследовали меня без конца. Брали анализы, измеряли, что-то высчитывали и всегда говорили одно и тоже. То, что убивало меня и заставляло желать смерти больше чем жизни. «Его глаза больше никогда не смогут видеть»… Каждую ночь я слышал эти слова, они раздавались у меня в мозгу, гулко, как ежечасное стуканье здоровенных напольных часов. Эти слова были кошмаром для меня на протяжении двенадцати лет, они будили во мне страшные мысли и призывали меня остановить все то, что причиняет мне такую Боль. Я перестал спать по ночам, чтобы не слышать больше этих ужасных слов, я лежал в темноте, напевая про себя все песенки, приходившие на ум. Но стоило мне на секунду остановится, как у меня в комнате снова возникал хор врачей, стоявших надо мной, твердящих: «Его глаза больше никогда не смогут видеть».
И теперь…
Мне сказали обратное? Нет… нет… это сон? Но как? Ведь я никогда не сплю…
-Давайте сделаем так, - я снова услышал голос, который я точно никогда в жизни не забуду, - вы привезете Чарли завтра, с вещами. Он останется в стационаре не больше чем на неделю. А потом, после еще кое-каких анализов, мы приступим к операциям. Что скажете?
-Да, да, – вскрикнула мама.
-Конечно, - добавил отец.
-А ты что скажешь? Чарли? – доктор обратился ко мне.
Если бы я мог, я бы подошел к нему и сказал, как много он уже сделал для меня. Если бы я мог плакать, я бы показал ему свои слезы, слезы радости и Надежды, которая снова была со мной. Она воскресла из пепла, оставшегося от тех ужасных слов, которые только что опровергнул мой спаситель, тем самым дав мне единственную причину для жизни.
-Да, - хрипло выдавил я, стараясь не показывать свои эмоции, хотя они бушевали у меня в душе, пытаясь вырваться наружу.
-Вот и прекрасно, - нараспев произнес врач.
* * *
Меня везли на операционный стол, и я старался быть спокойным, как будто это операция не играла никакой существенной роли в моем лечении.
Тут же передо мной возник образ доктора Росса.
«Помните, что от успеха первой операции зависит и успех остальных операций. Если Чарли сможет различить свет, то все будет хорошо. Он сможет видеть. Если нет…» Дальше я постарался поскорее уйти из кабинета. Я запнулся обо что-то, похожее на журнальный и столик, и упал прямо на врача Росса. Мне было страшно и жутко, я не смог дослушать доктора до конца. Те ужасные слова все еще раздавались у меня в голове, но теперь не как приговор, а скорее как ехидные замечания, которые отпускали врачи, не смогшие мне помочь.
Я ощутил легкий толчок и понял: мы приехали.
-Чарли, это я, - услышал я голос доктора Росса где-то совсем близко, - не переживай. Сейчас ты заснешь, а когда проснешься, то все уже будет кончено.
Мне на лицо что-то положили, и я почти сразу же будто провалился в глубокую яму.
Я снова приходил в себя, медленно, неспешно. Я лежал на удобной кровати с приятными на ощупь простынями, мне было свежо и в тоже время совсем не холодно. Рядом со мной кто-то стоял: я чувствовал чье-то присутствие.
-Чарли, - шепнула мама, - Чарли, милый…
-Подождите немного, - это был доктор Росс, - дайте ему прийти в себя.
-Чарли, - снова прошептала мама, и ее слезинка, холодная и липкая упала мне на локоть.
Я лежал и слышал, как бьется мамино сердце, которое и так слишком много настрадалось из-за меня. Я лежал на мягких простынях, плотно сжав глаза, не давай им открыться ни на сотую дюйма. Я ощущал, как они оба, мама и доктор Росс смотрят на меня, надеются, что все будет хорошо, что я увижу свет.
Но я не мог заставить себя разжать веки. Все тело тряслось мелкой дрожью от мысли, которая все больше очерняла мое сознание. Я открою глаза и не увижу ничего, кроме беспробудной черной мглы, которая сопровождает меня, куда бы я ни пошел вот уже двенадцать лет. Я открою глаза, и все повторится: все эти ужасные слова, и ненужные извинения, и мамин плач. Я не смогу снести эту ношу. Больше не смогу…
-Чарли? – снова позвала мама, - доктор, почему он все еще спит?
-Дайте ему время, - рассудительно ответил врач.
-Может быть, нам нужно отойти…
Я вцепился в мамин рукав и немного привстал на локтях. Все. Мне больше нечего боятся и не от чего прятаться. Время пришло.
Я со всей силой, какая только была у меня, разжал веки.
-Господи, - крикнул я, закрывая глаза руками.
-Чарли! Росс, помогите! – кричала мама.
А я ничего не соображал, а только помнил яркую вспышку, которая пронзила меня всего насквозь пять секунд назад. Я убрал руки от глаз и снова открыл их.
-Свет, - закричал я, не слыша собственного вопля, - свет! Он там! Свет!
Я кричал и кричал, пытаясь слезть с кровати и приблизиться к источнику моего Света, того самого, который иногда приходил ко мне во времена нечастого дрема. Я все еще помнил тот Свет, который светил для меня, когда мне было пять лет. Это был Он, мой Свет. И Он снова пришел ко мне… Мой Свет.
Я чувствовал, как мама обнимает меня, и как рядом сидит доктор Росс и держит меня за руку. Я же боялся закрыть глаза на секунду дольше, и потерять то, что было для меня дороже всех сокровищ на свете.
* * *
Я знал, что я уже пришел в себя, и что сейчас со мной рядом находится вся моя семья: мама, папа, брат Алекс и сестренка Эми. Они все стоят около меня, и смотрят на мое лицо, ожидая увидеть в моих зрячих глазах свое отражение.
Я слышал, как мама нервно теребит складки от своей юбки, как Алекс щелкает костяшками пальцев.
-Я уже тут, - тихо сказал я.
-Мы тоже тут, - ответил Алекс. Держу пари, в этот момент он улыбался.
-Мне, наверное, надо… - я замолчал.
-Не волнуйся, приятель, - отец наклонился к моему правому уху, - мы подождем.
Я снова ощутил эту противную дрожь, которая сковывала меня, не давая свежим мыслям одержать победу над старыми и страшными. Я нервно сглотнул и… медленно разжал веки.
Меня снова поразила яркая вспышка, все стало сочным и светлым, и я ничего не мог различить, но потом… Потом вспышка исчезла, я видел не точно…но я все же … я видел…Я видел, какого цвета мои простыни, я видел большое окно по правую строну от меня, я видел большую вазу с цветами, которая стояла у входной двери. И я видел их лица. Я увидел лицо мамы, нежное и все еще юное, немного опухшее из-за слез. Именно такой я представлял себе Деву Марию, когда бабушка читала мне библию. Я увидел смуглое изрезанное морщинами лицо своего отца, смотрящего на меня с надеждой и радостью. Я увидел лицо своего старшего брата, и лицо моей маленькой Эми, которая как две капли воды была похожа на ангела. Они смотрели на меня, застыв на месте как ледяные скульптуры, на лицах которых застыли льдинки слез. Я кинулся к ним, к моей семьей, я стал сжимать их в объятиях, все сильнее и сильнее, пока не иссякли мои силы. И они тоже обнимали меня, без слов и объяснений, без звуков и жестов. Я чувствовал биение сердца каждого из них и не хотел их отпускать. Они плакали, радостно смеясь, и тоже не отпускали меня. Мы сидели и сидели, пока поток наших слез не прекратился.
Я снова обрел свою семью, которая была для меня самой дорогой вещью на свете.
* * *
Я переехал обратно домой, и мое детство возродилось заново. Я учился писать и читать, я изучал цвета и цифры. Я учил животных и растения. Я старался не спать, постоянно учиться новому, чтобы возместить себе все пропущенные мною уроки после пяти лет.
Эми и Алекс постоянно приносили мне из библиотеки книги о картинах и скульптурах, об архитектуре и искусстве. Я смотрел эти книги, бесконечно перелистывая их снова и снова, запоминая краски и формы. Закрывая глаза, я пытался «возродить» все это у меня в голове. Я хотел, чтобы оно никогда не ушло из меня, не оставило меня раз и навсегда, никогда не забылось.
Часами я бродил по улицам (правда, вначале со мной прогуливались Алекс или Эми), радуясь, что у меня в руках нет палки или собаки-поводыря.
Я приходил в зоопарк, а еще чаще просто садился на лавочку в Центральном Парке и наблюдал за гусями, голубями и за несносными детьми, которые сновали туда-сюда.
Я не пропускал походы в спорт зал, и хотя мне нельзя было перенапрягаться, я немного научился играть в баскетбол и футбол. Мое сердце разрывалось от радости, когда я бездумно носился по залу в попытках забрать мяч у моего соперника.
Я ходил кино и театр. Я видел выражения лиц актеров, когда они играли радость, печаль или удивление.
Я изучил карту нашей земли, и карту моей страны.
Но все же, самым большим счастьем для меня было изучать книги по искусству. Я часами мог разглядывать изображение Моны Лизы или тело Венеры Милосской. И теперь мне стало понятно, чем я хочу заниматься в жизни.
Я попросил у отца разрешения записаться на курсы рисования. И там мне сказали, что у меня может очень неплохо получаться, если я хорошенько поработаю над собой.
Я рисовал, ходил в зоопарки и кино, играл в футбол и смотрел новости.
Я был счастлив. Никогда в жизни я не был таким счастливым.
Но счастье не может быть вечным.
* * *
-Ну, давай же, давай, - кричал Алекс на бейсболиста, который еле как несся на вторую базу.
Я сидел на диване и пытался нарисовать дерево и отбрасываемую им тень для курсов рисования.
-Ну что это за игра? – фыркнул брат и защелкал пультом от телевизора.
-Да все будет нормально, - сказал я, - это же Клейтон, он всегда еле тащится вначале игры. «Янки» просто не могу проиграть.
-Да уж, - кивнул брат и включил обратно игру.
Я отвлекся от своего дерева и посмотрел в телевизор. Внезапно у меня в глазах снова появилась вспышка, в висках тут же затрещало, а глаза словно замазали чернилами.
-Алекс, - закричал я, приходя в ужас от того, что передо мной опять не было ничего, кроме беспробудной Тьмы, - господи, только не это! Нет!
Я закрыл глаза руками, Алекс звал родителей. Со мной что-то делали, куда-то толкали и что-то говорили. Но я ничего не понимал. Во мне возродился Страх такой силы, что я не мог управлять своим телом. Я мотал головой, пытаясь сбросить с себя эту черную пелену, а над моими ушами снова стали слышны страшные слова жестоких докторов.
-Нет! - дергался я в припадках своего Страха, - нет!
Дальше была только темнота.
-Доктор Росс, - это был голос моей дорогой мамы, взволнованный, тихий и слабый – что с ним? Мы так испугались…Он опять перестал…Что случилось?
-Миссис Раш, иногда организм реагирует на операцию не так, как мы ожидаем. В данном случае… - врач помедлил, - я больше ничего не могу обещать.
-То есть? – мама говорила сквозь слезы, которые скатывались с ее лица, и падали мне на пальцы левой руки, - Ведь всего четыре месяца он…видел…это всё?
-Боюсь, что болезнь будет прогрессировать. Зрение восстановится, на неопределенное время, потом опять будет удар, с каждым разом, зрение будет все размытее и размытее…Мне очень жаль, поверьте, миссис Раш, я тоже полюбил Чарли… замечательный парень…
Я лежал на кровати с закрытыми глазами, и противная тошнота подкатила у меня к горлу. Я был обречен на Вечную Тьму, на страшные слова, которые опять приходили ко мне из глубин моего сознания. Я снова потеряю зрение, и не стану художником, никогда больше не увижу моих родных, мою комнату и мои собственные рисунки, не увижу гусей в Центральном Парке и картин Леонардо Да Винчи, не увижу леопарда и медленно бегущего Клейтона.
Я безногий, которому однажды пришили нижние конечности, научили ходить и снова их отрубили. Я немой, который научился петь и снова потерял свой голос. Я слепой, которому подарили новые глаза, а через четыре месяца их отобрали.
Я мертвый, без своего Дела: без рисования, без картин, без книг. Я не живой, я мертвый.
Через пару дней меня снова привезли домой. Сердцем я чувствовал приближение Тьмы, ее крадущуюся походку, к которой она идет ко мне.
Я читал книги, рисовал портреты, смотрел на картины и фотографии, словно пытался впитать их в себя. Я знал, что когда-нибудь мне не останется ничего, кроме как сидеть на балконе, держа в руках ненавистную палку, и вспоминать то, что сохранилось у меня в мозгу.
Я срывался все чаще и чаще. Орал на сестру, брата, отца и даже маму. Они никогда не отвечали мне тем же, все понимая. Это бесило меня еще больше. Я злился, на себя и на них, постоянно задавая себе вопрос: Почему я? А не они? Мне было мерзко и противно думать об этом, но это было сильнее меня. Я не мог понять, почему я никогда не смогу получить то, что другим дано по праву рождения?
Я замкнулся и жил только в своей комнате, иногда выходя на кухню, чтобы перекусить, что случалось крайне редко. Брат и сестра сторонились меня, стыдясь того, что есть у них, но нет у меня. Мама заходила ко мне каждый вечер, но каждый вечер она уходила ни с чем, потому что я хотел, чтобы она ушла. Отец решил, что не будет искать со мной встреч, пока я сам не захочу с ним поговорить. Странно, но этого так и не случилось.
С того дня, несколько раз в неделю мне было плохо, меня тошнило, а в ушах звенела так, что перепонки должны были бы давно лопнуть. Но самое страшное то, что в течение нескольких часов после удара, меня снова окутывала Тьма, которая уже вылезла из своего убежища и уютно расположилась на мне.
Я снова перестал спать.
* * *
-Доктор! Ну сделайте же что-нибудь! Сделайте! – кричали сестра, отец, мама и брат.
Я слышал, как они бегут вместе с каталкой, на которой меня куда-то везут. Мне было больно дышать и шевелиться, перед глазами снова поселилась чернеющая Тьма, и, кажется, навсегда. Еще у меня очень болела голова, и отчего-то так сильно хотелось спать…
-Быстро! У него кровотечение мозга! Сестра, кислород…
Я лежал спокойно и думал, что рано или поздно все плохое кончается, и начинается что-то хорошее…
-Давление падает!
Мы все должны пройти через Боль и Обиду, чтобы потом ощутить, по-настоящему ощутить Счастье и радость…
-Пульс не прощупывается!
Моя семья стоит рядом со мной, надеется, что все будет хорошо, что я поправлюсь и поеду домой, а летом мы, как всегда, будем ездить на море и кататься на лодке…
-Мы его теряем!
Я люблю их: маму, отца, брата и сестру. Они – всё, что у меня когда-либо было, есть и будет. Они уйдут со мной в вечность и останутся там навсегда. Они – это счастье, которое было дано мне с рождения.
И я был счастлив – поднимаясь над столом, устремляясь вверх, - я был счастлив. Ведь я видел из лица. В последний раз.