Неделя на даче прошла замечательно.
Мы с Танькой занимались любовью:
На песчаном пляже;
В воде, резвясь в мерцании лунной дорожки;
В воде в ливень, бросая вызов зарницам, сверкающим над нашими обнаженными телами;
В резиновой лодке посреди озера (опрокинулись таки!);
В поле, средь высоких душистых трав, увитые гирляндами луговых цветов;
На сеновале (пришлось протопать верст десять до ближайшего стога сена: по пути разминались в лесу, в мезозойских папоротниковых кущах);
На отдыхающем бульдозере, ночью (я пребольно поцарапал задницу о какую-то железяку, но не подал виду и героически довел дело до финала);
В карстовых пещерах, под десятиметровой каменной толщей. Было холодно и сыро: в пещерах всегда градусов пять, а мы занялись «эротической спелеологией» спонтанно, одетые по-июльски. Поэтому, пожалуй, нельзя сказать, будто мы там «занимались любовью»: так, трахнулись для галочки, в две минуты… А потом не меньше часа искали выход, а ля Том с Бекки – и прозябли до полусмерти, весь вечер лечились глинтвейном, заснули в бане и, вы не поверите, до утра ни разу не слились в экстазе!
Зато уж как утром слились…
Но конец нашей пасторали близился…
Тогда мы еще не знали, что он близится…
Было раннее утро, не больше полудня. Мы рассчитывали оттянуться еще недельку, строили планы и нежились в постели (активно нежились) – но конец близился.
Конец имел обличие Лидки, Танюхиной старшей сестры, у которой мы гостили.
Лидка поднялась к нам на второй этаж и вошла без стука, как всегда: мол, свои, чего стесняться-то?
Она взяла эту привычку (входить без стука) с первого же вечера, когда мы, надравшись пива, играли в карты на раздевание… Лидка почему-то решила, что увидев меня раз без покровов, получила законное, родственное право на это зрелище – и норовила под любым предлогом ворваться в нашу обитель в самые пикантные моменты… Впрочем, мне пофиг: я не очень застенчив.
Что меня на самом деле занимало, так это вопрос, чего больше хочет Лидочка: соблазнить меня или же просто убедиться, что у младшей сестренки все хорошо – действительно ли НАСТОЛЬКО хорошо, насколько она об этом стонет? Да, думаю, это была просто сестринская забота – а не ревность с похотью. Во всяком случае, я не собирался изменять Таньке с ее сестрой. Я никогда не изменял Таньке… Когда Танька была под рукой… Танька – все равно лучше всех!
- Не спите уже? – спросила Лида, окинув взглядом наши разгоряченные физиономии: да, фразы для зачина разговора - обычно самые глупые… - Доброе утро!
- Вуайеристка! – укоризненно прошипела Танька, поправляя одеяло: она-то как раз стеснительная – или мои бельведерские стати от чужих глаз берегла?
Не ввязываясь в опровержения, Лида сказала:
- Ребят, у меня к вам дело! На миллион… - и робко потупилась.
- Сняться в порнофильме? Легко! – предположил я – за что был тут же премирован Танькиным подзатыльником.
- Нет. Короче, сейчас звонил отец – ему срочно нужна тачка.
- Садовая?
- Мудовая! – Лида, когда робеет от неловкости своих просьб, бывает поразительно изящна в речах. – Мудовая «Ауди» ему вдруг понадобилась. Ну, это же, как бы, его машина – я только на дачу взяла. А тут джип сломался, что-то с коробкой, дня на три – а к отцу какой-то важный хрен прикатить должен, по делу, из Бодайбо…
- Откуда?
- Из Бодайбо! Город такой… Несущественно… В общем, его возить придется, Москву показывать, всякое такое…
- Между прочим, - заметил я, - московский метрополитен – сам по себе культурная достопримечательность и гордость нации!
- Издеваешься? Отец – и метро? Короче, батя требует машину к вечеру… Полный форс-мажор! А я Катьку бросить не могу…
Катя – это трехлетняя дочь Лиды, очаровательное существо с огромными голубыми глазищами и ангельскими кудряшками. Бросать правда жалко, по электричкам таскать – тем более. Понимаю Лиду!
Собственно, можно было оставить Катю на наше попечение, а завтра вернуться с утренним поездом – но Лида гуманная: ей и себя жалко по электричкам таскать! Тоже понимаю…
- Так вот, - продолжала Лида, - вам не слишком… не слишком напряжно будет машину в Москву отогнать?
- Выпроваживаешь? – укорила Танька.
- А вы отгоните – и возвращайтесь! – предложила Лида, и заныла, массируя рукою левую грудь: - Ребят, ну очень надо! Очень!
- Ладно… Только доверенность на управление черкани…
***
Прощальный визит на пляж, прощальный шашлык – и ровно в пять мы выдвинулись.
- А ты, кстати, не говорил, что у тебя есть права! – будто упрекнула Танюха, когда я вырулил с трясучей бетонки на асфальт. И газанул.
Я закурил – и только потом ответил:
- Видишь ли, я не говорил тебе, что у меня есть права, просто потому… что я тебе никогда не вру!
Танька смерила меня внимательным взглядом, настороженным и быстро мрачнеющим: так капля чернил, попавшая в стакан чистой воды, быстро заволакивает весь объем своими кромешными клубами.
- Значит ли это, Александр Вячеславович, что прав у тебя нет? – очень внятно и нарочито сухо, «педагогически» сухо спросила Танька.
Уфф! Когда она называет меня по отчеству – это дурной знак. Меня и по имени мало кто зовет: Изя – и все тут. Или Джерри. Самое официозное и уважительное: Изя Джерри. Почему так – долгая история.
- Да, у меня нет прав! – покаялся я: ну разве мог я обмануть любимую?
На самом деле, в свои девятнадцать я водил неплохо, но поскольку своей машины не имел, то и правами как-то не заморочился. То времени не было, то денег. У кого в девятнадцать лет бывают лишние деньги? На пиво-то не хватает вечно…
Татьяна Леонидовна отвернулась, выражая тем самым свое «фэ!» по поводу моей легкомысленности.
- Вот интересно, - словно про себя заговорила она, - и как мы будем выкручиваться, если нас остановят и спросят документы? Ты знаешь, что отец сделает со мной, если его машину отправят на штрафстоянку как раз тогда, когда она ему нужна?
- И что?
- Подарит твои яйца! На цепочке брелока от ключей этой «ауди»! Но без ключей!
- Гхм, что «без ключей» - это, конечно, самое вопиющее?
- Да! – эгоистично и бессердечно заявила Танька. – Я рассчитывала на эту машину к совершеннолетию! (То есть, через месяц)
Я засмеялся:
- Не боись, у меня все продумано! Сейчас расскажу…
И я съехал на обочину.
- Раздевайся! – приказал я Таньке.
- Как?
- Совсем! Догола!
И сам принялся стягивать футболку.
Танька хмыкнула, но послушалась: ей стало любопытно. Женской интуицией она понимала, что конечной целью моей затеи не был простой перепихон в машине… Хотя как промежуточная, конечно, оно не исключалось…
Неожиданно возбудившись от собственной наготы (будто впервые друг друга уведели!) мы действительно перебрались на заднее сиденье (проселочная шоссейка была пустынна, мы могли маневрировать вокруг «ауди», не провоцируя аварий и сердечных приступов у случайных грибников) и вступили в ожесточеннейшее сражение за оргазм, раскачивая нашу «карету» так, что жалобно стонала подвеска и негодующе пыхтели амортизаторы…
Впрочем, нет, стонала Танька, а пыхтел я: «соточка» была крепенькая, подвеска еще не такое могла вытерпеть…
Скажу кратко и незатейливо, как спортивный комментатор: борьба увенчалась успехом. Один из самых горячих наших оргазмов был добыт с боем и поделен высокими сношающимися сторонами…
- Что дальше? – спросила Танька.
- А теперь – вперед! – и я снова сел за руль.
Танька пожала плечами и устроилась рядом, спереди.
- Так и поедем?
- Да. А что? По-моему, даже эротично…
И я, старательно включив левый поворотник, стронулся с места…
- Эротично… - без особого энтузиазма согласилась Танька. - Хайвей-стриптиз…
- Стекла – тонированные! – успокоил я. – Снаружи нифига не видно – специально проверял. Только пристегнуться не забудь…
Танька хмыкнула и деловито перекинула ремень через голую грудь.
А потом так же деловито принялась поправлять прическу. Замечательное свойство всех барышень: они готовы поправлять прическу даже тогда, когда волосы – все, что прикрывает тело. Ну, ремень не в счет, конечно…
- Прикольно! – снова хмыкнула Танька, когда мы миновали первый городок, где пару раз довелось постоять на светофорах, среди других машин.
Поначалу эта скромница нервничала, испуганно озиралась в поисках отвисших челюстей и вылупленных глаз, законопатила свое стекло едва ли не до хруста и вообще ерзала так, будто в обивке сиденья обитало семейство холеричных ежиков.
Но уразумев, что наши экстравагантные наряды действительно никому не видны, успокоилась, осмелела – и даже начала ловить кайф от необычности ситуации.
Я кивнул и самодовольно усмехнулся:
- А когда со мной НЕ прикольно было?
- Да уж… - Танька задумалась и меланхолически изрекла: - Все-таки в этом есть что-то очень… философское!
Я поперхнулся: честно, хорошо свою замороченную подругу знаю, но никак не ожидал именно этого слова!
- Вот представь, - Танька развивала идею, - наша машина – это как бы островок приватности в общественном океане… Вокруг люди – руку протяни – но они себе едут, плывут в потоке, спешат по своим делам, и как бы совсем не замечают, что удивительное – рядом… Кусочек рая, спрятанный под пологом божественного покрова… Может, и ангелы так же разгуливают среди нас, рассматривают, как мы сейчас – этих людей?..
Тут нужно пояснить: Танька не религиозна, она просто учится на первом курсе РГГУ, оттого порой бывает слишком… глубокомысленной!
Я прыснул:
- Не, тонировка классная, спору нет, но «божественный покров» - это уже святотатство. И ангелом быть не хочу: они ж ведь бесполые, бедолаги! Не, я вот что сейчас подумал… Вот прикинь, стоишь на остановке – и катит мимо такая же тачанка с глухими стеклышками… И ты думаешь, что там внутри какой-нибудь пузатый хмырь в галстуке, банкир или коммерс, а на самом деле - там полно девок! И все голые! И смотрят на меня, кокетничают, ласкаются, посылают воздушные поцелуйчики… Только я этого не вижу… Но теперь буду думать!
- Ты точно не ангел! – Танька фыркнула и ласково толкнула меня в плечо. Гхм, это было напрасно: машина вильнула, и я едва не отрихтовал бочину какому-то дачнику на «пятере» с просевшим под тяжестью компотов и солений задом…
- Ты! Блин! – собирался возмутиться я – но было поздно: нас заметили! Чушь все это собачья про «островок полной приватности» и «божественный покров»! Есть, есть люди, которым совершенно чужда идиллическая философия…
Мужик в серой форме, стоявший у бело-синего «форда» с иллюминацией на крыше, вышагнул на дорогу и ткнул своим волшебным жезлом, творя великое заклинание «принять вправо!».
Ткнул однозначно в нас: после непременно поражался, почему, даже когда идешь в потоке, всегда наверняка знаешь, что «стопят» именно тебя, а не того парня, что сидит у тебя на бампере… И они тоже знают, что ты это знаешь… Вот это, я понимаю, настоящая магия, не то, что какой-то «полог-божественного-и-вся-фигня»!
Гаец, матерый ветеран охоты на железных мустангов, чье обильное чрево несомненно переварило в себе не один десяток водительских прав и судеб, надвигался неспешно, вразвалочку, небрежно отмахивая жезлом…
Я приспустил окно, ровно настолько, чтобы блюститель видел мое смятенное лицо.
- Инспытр Швыченко, документики, пжалст!
- Командир, я сейчас все объясню! – взволнованно до лихорадочного затараторил я, размазываю от уха до уха самую серьезную, покаянную и сконфуженную пунцовость. Я тогда представлял себе, что сталось бы, если б моя бабушка, бывший директор школы, застукала меня за игрой «в доктора» с девчушкой из соседней квартиры: нам было тогда шесть. Хотя, конечно, я и в шесть лет не был таким идиотом – чтоб позволить себя застукать. – Понимаете, лейтенант…
- Выйдите из машины! – приказал блюститель, грозно, по-бульдожьи тряхнув брылами.
- Не могу! – с отчаянием, скорбно потупившись, но упрямо сказал я. – У нас одежду сперли!
- Чего? – лик закона придвинулся ближе – и я поспешно опустил стекло уже до конца.
- Чо за? – гаец собирался уж, было, спустить негодование с цепи – но тут увидел Таньку. И челюсть его размазала второй подбородок по бочковатой груди…
Та сжалась, будто норовила целиком спрятаться за ремнем безопасности, закрылась руками и вжала голову так, что не всякая черепаха сподобится.
- Мы купались на озере, - как мог спокойно, стал я излагать легенду. – Машину оставили на пригорке, метрах в ста, потому что к воде не съехать, не выберешься потом… Возвращаемся – и вот!
- Чего «вот»?
- Что видите! – я счел возможным огрызнуться. – Все сперли: барсетку мою дернули, сумочку Манькину… Деньги, документы, ключи от квартиры… Одежу вот, тоже, попятили, сволочи!
- Гхм! – сказал блюститель и вдруг задумался так, что фуражка заплясала… не суетливо, конечно, заплясала, но величаво и размеренно, как авианосец «Нимитц» на океанских волнах. – А вы чего – сто метров от машины голые шли, к озеру этому?
Черт! Все-таки в каждом менте, даже самом заплывшем и умиротворенном, живет поджарый и жилистый Шерлок Холмс. Эти ребята никогда не теряют бдительности… Когда не надо… Так и норовят высосать нестыковку из любого пальца – и бросить эту нестыковку вам под ноги, как банановую кожуру.
Но у меня и к девятнадцати годам был изрядный опыт общения с этой публикой…
- Так там же никого не было? – я упер в профессионально подозрительные глаза свои честные, чуть обиженные. – Ну, мы это… в машине немножко – а потом сразу купаться побежали…
- Потому что ты идиот! – Танька подала голос: сколько же ненависти и ярости в нем булькало! Не дай бог по-настоящему когда-нибудь ее разозлить! – Животное! Поебаться – и в канаву плескаться! На хера тебе вообще одежда?!
- Да заткнись ты! – прикрикнул я. – Можно, ****ь, подумать, сама, *****, озаботилась! Так ***! Овца!
Как и следовало ожидать, мат наилучшим образом подействовал на скептического стража – как чеснок на вампира. Нет, не думаю, конечно, что наша эмоциональность его покоробила – он просто убедился, что наблюдает не преступников, а… двух злосчастных влюбленных, подавленных утратой и позором…
Он только поинтересовался, где то горемычное озеро, и, услышав ответ, отреагировал с явным облегчением:
- А, ну так это не наш район!
Причем тут район? Дэпээсники вообще не занимаются кражами! Рискну предположить, что он был просто обескуражен – куда больше нашего.
И даже посочувствовал:
- И что теперь думаете?
- Доберемся до дома – и в милицию! Не голяком же идти…
- Сначала сто баксов мне отдашь, козел! – «прогюрзила» Танька.
Мент снова насторожился. Танька пояснила:
- У меня в кошельке сто баксов было! Ползарплаты! – и обратилась ко мне, явно передразнивая: - «Шикарное ме-ееесто! Райский уголок! Никого не-ееет!» Кому надо – нашлись! Мудило, ****ь!
Положительно, блюстителя травмировала женская брань. Не в силах больше слушать, он ухмыльнулся и, мотнув щеками, дескать, «бывает же!», дал отмашку.
- Ну что? – победоносно вопросил я, когда пост скрылся в безопасной дали. – Я же говорил, что у меня все продумано?
- Ты чуть не облажался с этим пригорком! – уколола Танька. – Нафиг лишние детали приплетать?
- Для достоверности… Кстати, спасибо за помощь и убедительную игру! Извини, что обозвал тебя «овцой»… На самом деле, я люблю овечек… - я пребывал в эйфории и плел вздор.
Танька задумчиво курила - и вдруг поинтересовалась:
- Слушай, а почему ты назвал меня «Манькой»?
- А зачем ему твое настоящее имя?
- Это понятно – но почему именно «Манькой»? В честь Машки Солохиной, из «А»-класса?
Ну вот, а кто-то еще сомневается в таком феномене, как женская логика! Женщины – они ж как менты… только еще хуже! Пожалуй, теперь мне предстоит доказывать, что с Машкой Солохиной из «А»-класса у меня ничего не было… И ведь не было… Ничего… Ровным счетом! Значит, доказать будет трудно: в ложь женщины, как известно, верят так же охотно, как и врут сами!
- В следующий раз «Даздрапермой» назову! – хмуро пообещал я. – У нас в школе, надеюсь, не было «Даздраперм»?
Танька неожиданно расслабилась и зевотно улыбнулась:
- Да ладно уж… Хватит и одного раза: хорошенького понемножку!
- Ночью так не скажи! - пробурчал я, в душе согласный с тем, что не следует злоупотреблять «нудистскими» вояжами: свежесть ощущений рискует притупиться!
Вскоре мы проскочили въездной пост на МКАДе – без проблем – и также без помех приближались к Танькиному дому.
- Давай… облачимся, что ли? – предложила подруга. – Не хочу въезжать в собственный двор, а ля леди Годива…
- У леди Годивы не было тонировки на лошади! – вяло оспорил я, но прижался к бордюру. Мое живое воображение услужливо нарисовало картину: мы подкатываем к подъезду – и нас замечает Танькин отец, гуляющий в это время суток со своим шарпеем (по моему, эту породу не выводили: просто содрали шкуру с мастиффа и натянули на крупную болонку, кое-где прихватив скрепками!) Так вот, Леонид Игоревич видит свою машину, устремляется со словами благодарности… а мы лихорадочно напяливаем исподнее, путаясь, чье есть чье…
Не то, чтобы Танькин папашка был не в курсе наших отношений – но я просто не хочу предстать перед ним в кружевных трусиках, к тому же, наизнанку. Бить будут: примета такая…
Странно, но по обоюдному молчаливому согласию мы даже не подумали воспользоваться последними мгновениями нашей укромной наготы… То ли от дороги устали, то ли просто так, пардон, наеблись за эту неделю – что верхом экстрима и экстравагантности стало НЕ трахнуться на прощание.
Танька лишь взъерошила мои волосы и тепло похвалила:
- Ты молодец – спасибо тебе!
- За что? За доставку "колес"? – я усмехнулся так скромно и безразлично к славе, будто только что перегнал грузовик с нитроглицерином через Альпы. – Ерунда… Я вот об одном лишь жалею…
- О чем?
Я вздохнул и торжественно-сокрушенно отчеканил:
- Нужно было поспорить с кем-нибудь на ящик пива, что мы проедем без прав и голые через пол-Области – а менты нам ни хрена не сделают!
- Ну ты и деляга! – Таня засмеялась…