Опер Орехов

                1.
          Из суточного рапорта:
          " В ночь с первого на второе сентября  на  станции  Московка Западно-Сибирской железной  дороги  в  теплушке-вагоне было обнаружено четыре трупа военнослужащих: один с ножевым смертельным ранением в шею, три - расстреляны из автомата...  С места происшествия похищены два автомата Калашникова и два боекомплекта патронов..."

     Вечерняя мгла медленно и вязко,  заполнив, поросшие камышом ложбины, поднималась  по  насыпям к пропитанным креозотом и залитым мазутом шпалам, к прочной стальной паутине нескончаемых рельс и к серым размытым в сумрачном свете бесчисленным вагонам станции Омск-сортировочный.
     Их было трое.  Старший - майор милиции Иванов Николай Кириллович, командированный из  Новосибирска,  из транспортного управления,  роста был невеликого,  но сбитый и еще  энергичный  мужчина,  хотя  выглядел старше своих  пятидесяти  из-за седой головы и затаившейся усталости в темных как креозот глазах.
     Младший -  сержант Леонидов был под два метра роста,  сухощавый с армейским румянцем во все щеки,  придававшим ему вид подростка акселерата, и голубыми, глядящими на мир с удивлением, глазами.
     Третий же - старший лейтенант Гриценко - был обыкновенным: среднего роста,  среднего телосложения,  глаза у него были то ли серо-синие, то ли зелено-карии и возраста он был на вид от тридцати до сорока пяти лет, и  черты его лица были не то что некрасивыми,  а бесцветными,  не запоминающимися и волосы...
     Они были в гражданской одежде. У майора и старшего лейтенанта были пистолеты.  Сержант  работал недавно - не успел еще пройти учебку,и потому был безоружен.
     Пронзительно, всего в нескольких метрах, рявкнул тепловоз. Они остановились, глядя как подцепив товарный вагон  и  освещая  прожектором путь, тепловоз, медленно набирая скорость, двинулся.
- Тыг-дыг, тыг-дыг, - все быстрее застучали на стыках рельс колеса.
     - Ну,  что, братва, двинем назад? - сказал майор, покосившись на коллег.
     На семафоре,  там, где прошел тепловоз, красный свет сменился фиолетовым. Со стороны Омска потянуло смогом, который стал перемешиваться с устойчивым запахом железной дороги.
     Майор достал пачку беломора.  Тряхнув ее так, чтобы из надорванного края выскочило несколько папирос,  предложил старшему лейтенанту. Тот мотнул головой.
     - Спасибо, и так дышать нечем.
     Майор, внимательно взглянув не него, взял губами папиросу.
     Сержант вдруг протянул руку:
     - Можно?
     Майор удивленно вскинул брови и молча протянул ему пачку...
     Метрах в  пятидесяти  от того места,  где остановились сотрудники милиции, находился  недавно  построенный  виадук,  который  гигантской изогнутой спиной  на фоне темнеющего неба возвышался над железнодорожными путями.  Но, то ли место было выбрано неудачно, то ли люди еще не привыкли к нему,  но большинство пешеходов шло здесь, по тропке, кото-
рая вела наискосок через сортировку, метрах в двадцати от горки, с которой катали вагоны.
     Вот и сейчас, спотыкаясь о рельсы, через пути  шел пьяный мужик.
     " Немало их,  наверное, порезало здесь",- оглядываясь на сортировочную горку, подумал майор.
     Поравнявшись с ним, пьяный мужик спросил:
     - Закурить есть?
     Майор вытащил пачку папирос.
     - А спички?
     Майор терпеливо вынул из кармана зажигалку.
     Мужик прикурил и сунул зажигалку себе в карман.
     - Верни,- спокойно сказал майор.
     Мужик усмехнулся:
     - Шоферская привычка.
     - Что-то ты не очень похож на щофера? - сказал Гриценко.
     Мужик засмеялся, обрадовавшись, что есть с кем поболтать:
     Точно, был шофером,  а теперь свободный человек. Кстати,- он окинул пьяным взглядом незнакомую троицу, - выпить хотите?
     Сержант Леонидов сделал шаг к мужику,  но Гриценко придержал его, поглядывая на майора.
     Майор бросил свою папиросу под ноги,  затоптал окурок и,  понизив голос, спросил:
     - А что, есть?
     Мужик покровительственно усмехнулся:
     - За червонец могу хоть ведро достать.
     Майор достал деньги и показал мужику.
     - Ну?
     Сержант Леонидов, ничего не понимая, удивленно закачал головой.
     Гриценко легонько дернул его за рукав, мол, молчи.
     Мужик взял купюру, поднес ее к глазам, потом спросил:
     - А можно еще папироску?
     Майор опять протянул пачку. Алкаш сунул папиросу за ухо:
     - Вон там, метрах в тридцати, поверните направо и увидете цистерну. Там,  наверняка,  кто-нибудь из наших поселковых уже черпает, - он покандылял с насыпи, потом обернулся. - А ведро-то есть?
     Сержант Леонидов хотел броситься за мужиком, но майор спокойно сказал:
     - Отставить. Я здесь старший и прошу выполнять мою команду. А команда моя такая: изучить диспозицию. Надеюсь, сержант, ты служил в армии?
     - Служил.
     - Где?
     - В Афгане, в десантном батальоне.
     - Ну, тогда ты, тем более, должен знать, что такое диспозиция и что такое - опорные пункты. А вы старлей?
     - Что я? - Гриценко тоже нетерпелось проверить информацию о краже вина из цистерны.
     - В армии служил?
     - Нет...  Правда,  четыре  года  проплавал на подводной лодке под названием ОВШМ - Омская высшая школа милиции, а потом девять лет в розыске.
     - Так,  сказал майор, а почему ты все еще старлей, когда тебе уже майора пора получать?
     Гриценко разозлился:
     - А почему вы не полковник? - но тут же взял себя в руки. - Извините... Долгая история.
     Майор достал папиросу, неторопясь продул ее, и закурил:
     - Познакомились поближе. А теперь изучим нашу территорию.
     " Их территория" простиралась от сортировочной горки до мойки вагонов включительно и немного дальше, где рельсовая паутина из двадцати путей вытягивалась  в четыре,  а те вливались в основную трансибирскую магистраль.
     И вся эта паутина, растянувшаяся метров на пятьсот с оставленными на ночь грязными,  чистыми,  искореженными и уже починеными  грузовыми вагонами и цистернами, с двумя одноэтажными зданиями по разные стороны путей: в одном располагалась диспетчерская, а во втором было помещение для рабочих,  в  котором они переодевались и распивали спиртное, а по ночам здесь находился сторож, - все это сегодня ночью принадлежало им троим. И  только они трое отвечали за то,  что происходит здесь сейчас или может произойти.
     Но, чтобы быть уж до конца точным,  нельзя не упоминуть и про ремонтное депо,  расположенное в большом кирпичном здании и  где  работа велась круглосуточно.  Но здесь был свет, много рабочих и мастер, который следил за всем.  И про полосу шириной в пятьдесят метров, прилегающую к железнодорожным путям.  Эта земля была подведомственна железной дороге, а, значит, и транспортной милиции.
     А дальше,  за неподведомственной территорией,  начинался город: с одной стороны цеха строительного комбината, где сейчас не было никакого движения;  а с другой - железнодорожный поселок - скопище одноэтажных частных домов, ждущих сноса десятилетиями.
     Пока сотрудники милиции обходили,  порученную им для патрулирования, территорию,  совсем стемнело. Где-то, на основной магистрали рявкали электоровозы,  стучали составы, катился по путям, усиленный динамиками голос диспетчера,  ярко светили прожектора.  А здесь, казалось, все стихло  и только две тусклые лампы:  одна над крыльцом диспетчерской, вторая - на самом верху горки, как ранние одинокие звезды, указывали, что здесь еще должны быть люди.
     Гриценко зябко повел плечами.  Этот ночной рейд или  засада  были для него полной неожиданностью.
     Он работал в уголовном розыске Центрального райотдела и  к  транпортной милиции никакого отношения не имел. Но вчера, после работы, он немного выпил лишнего с коллегой с соседней  оперативной  зоны,  тоже выпускником ОВШМ - капитаном Ореховым, а утром жена не разбудила, обидившись на то, что поздно вчера пришел, да еще с запахом спиртного, - он и опоздал на планерку минут на десять. И когда пришла разнарядка на райотдел выделить несколько человек с различных служб  для  работы  по убийству солдат, от уголовного розыска выбор пал на него.
     " Одеться потеплей не успел - это ладно,  а вот жену не предупредил... Плохо,  все-таки,  когда дома нет телефона",- подумал с досадой Гриценко.
     Майор, заметив, что старший лейтенант начинает мерзнуть, добродушно сказал:
     Ты, как на курорт собрался.
     Гриценко усмехнулся:
     - Вся жизнь как на курорте... Не успел.
     - Хорошо вам, - вдруг проговорил майор,  - всю зону свою видишь из окна и  всех  жуликов  знаешь  на перечет.  А мы всю жизнь на колесах: ночью еще в Новосибирске был,  а в обед уже здесь.  Подумаешь, семьсот километров. И  багаж  всегда  в кабинете снаряжен,  - майор хлопнул по болтавшейся через плечо небольшой, но вместительной сумке. Он расстегнул молнию и извлек из сумки синтетическую куртку.- Возьми.
     Гриценко покачал головой.
     Майор улыбнулся:
     - За меня не беспокойся, - и достал из сумки свитер.
     Гриценко взял куртку,  надел ее и осторожно повел плечами. Куртка была коротка, но в плечах не жала и, ощутив ее тепло, улыбнулся:
     Майор, зато у вас территория шириной всего в пятьдесят метров.
     Сержант Леонидов вдруг расхохотался:
     - Юморные вы, мужики.
     - Но-но,  сержант Леонидов,  - нахмурился майор,  - не забывайте, что мы старше вас по званию.
     Сержант непроизвольно вытянул руки по швам, а румянец видный даже при свете появившейся луны, стал еще шире.
     Майор незаметно подмигнул Гриценко:
     - То-то же. А теперь займемся цистерной с вином.
     Но на удивление сержанта они пошли в сторожку.
     Сторожка стояла на возвышенности между путями ведущими на горку и в ремонтное депо.  Это было деревянное побеленное здание. Свет в окнах не горел, дверь была заперта изнутри. Майор кулаком постучал по двери, прислущался. За дверью не раздавалось ни звука. Гриценко подошел к окну и прислонился лицом к стеклу,  пытаясь рассмотреть: есть кто внутри или нет. Потом подозвал сержанта.
     - Ножь есть?
     Сержант с гордостью достал из-за пояса номерной охотничий нож.
     Гриценко взял нож, снял ножны, лезвие тускло блеснуло:
     - Разрешение есть? - спросил старший лейтенант.
     Сержант не ожидал такого вопроса и расстерянно промолчал.
     Гриценко отковырнул  рейки,  державшие  стекло,  осторожно  вынул стекло, вернул нож сержанту:
     - Больше никому не показывай или получи официальное  разрешение,- старший лейтенант снял куртку, вынул из кабуры пистолет и ловко пролез через шипку окна внутрь.
     Сержант в  нерешительности топтался под окном.Леонидов в Афганистане был шесть месяцев и,  хотя за это время не получил  ни  царапины, казалось, прошел огни и воды.  После демобилизации он почти год проработал на заводе, откуда призывался, но, женившись, устроился в домоуправление слесарем - ради жилья.
     Труд в домоуправлении его мало устраивал, хотя  не перерабатывал, и левочка  всегда можно было перехватить -
Благо к спиртному он равнодушен, но работа, казалась ему какой-то
пресной и  бесперспективной. Правда,  дважды  за  это  время он пытался учиться на вечернем:  сначала в химико-механическом техникуме, а потом в политехе,  куда  поступал  он,  с  учетом его афганского прошлого, без проблем.Но и там ему становилось скучно,  он начинал пропускать  занятия, а потом приходил и честно забирал документы.
     А два месяца назад домоуправление выделило ему комнату на  подселении и он,  вдруг решительно пошел в райотдел милиции и,  тыкаясь там по кабинетам,  натолкнулся на старшего лейтенанта старшего оперуполномоченного Гриценко.Но Леонидов тогда не знал, что это старлей, как называет его майор, и что он один из лучших оперов района. Тогда он увидел просто мужчину в гражданской одежде с незапоминающейся внешностью и с двухдневной щетиной.  Но взгляд у опера был острый цепкий и, вместе  с тем, доброжелательный.  Гриценко пригласил его в кабинет, внимательно
выслушал и провел в отдел кадров. А в кадрах, когда узнали, что он афганец, имеет боевую медаль, сразу направили на медкомиссию.
     И вот  уже два месяца он в милиции,  в патрульно-постовой службе. Но форму получить не успел - нет нужного размера, да и оружия не выдают - не прошел учебку.  А сегодня,  на разводе,  его вывели из строя и передали в распоряжение того же Гриценко.
     Сержант Леонидов  продолжал стоять у окна,  когда дверь распахнулась:
     - Прошу, господа, негромко сказал Гриценко.
     Майор достал из сумки фонарик,  включил его и шагнул в  сторожку.Как Иванов и предполагал сторож спал,  уронив голову на стол. Рядом стояла трехлитровая банка с недопитой темной жидкостью и два стакана.
     Гриценко, спрятав пистолет в кабуру, начал тереть уши сторожу.
     "Профессионал", - невольно подумал о нем майор.
     Сторож замотал  головой,  пытаясь  уклониться от жестких ладоней, потом что-то замычал и, наконец, вскочил, уронив табуретку, на которой сидел.
     Майор направил луч фонаря ему в лицо:
     - Спокойно, милиция! - протянул в свет фонаря служебное удостоверение.
     Сторож - пожилой неопрятный мужчина, трезвея, начал изучать удостоверение. Потом засуетился:
     - Извините,  закемарил.  Ночь-то  длинная,  готовлюсь к ней...  А сколько времени?  - он попытался убрать банку со стола, но майор резко сказал:
     - Отставить! Где включается свет?
     Через некоторое время сторож уже рассказывал,  как, откуда оказалась у него банка с вином,  но ответить на вопрос:  давно ли
цистерна с вином стоит на станции - ответить не смог.
     Закончив писать объяснение, майор сказал сторожу:
     - Пойдешь с нами.  Возьми щипцы,  плоскогубцы, проволоку потолще, пломбир.
     - Пломбир у бригадира ВОХРа,- сказал сторож.
     - Здесь есть и вооруженная охрана?- усмехнулся Гриценко.
     - На каждой станции есть, - ответил за сторожа майор.
     - Ну и ну, - покачав головой, сказал Гриценко.
     Когда вышли из сторожки,  Гриценко подошел к пожарному щиту, снял с него багор и протянул его сержанту.
     - Возьми, пригодится.
     Сержант посмотрел на майора,  недоуменно пожал плечами,  но багор взял.
     Операция по  цистерне  с вином заняла считанные минуты.  Подкравшись, майор осветил фонарем черпающих из цистерны двух мужчин.
     - Милиция!  Всем  стоять!- скомандовал он.  Еще троих с поднятыми руками поставил лицом к цистерне Гриценко.
     - Сержант, обыщи.
     Леонидов, сунув багор сторожу,  - подержи,  мол,  - ощупал одежду задержанных.
     - Наручники, - сказал Гриценко.
     Сержант взял у Гриценко наручники.
     - Один - на одного,  второй - на другого, ключ сними,- командовал Гриценко. -  А  теперь возьми багор и если кто шаг вправо - шаг влево бей между лопаток...  Тупым концом,  конечно, - чуть слышно добавил Гриценко.
     Майор, обыскав и скрепив наручниками, других двух воров, сказал:
     - Берите свободными руками свой воровской инструмент:  ведро, канистру, воронку не забудьте. А ты, - от обратился к сторожу, - закрути крышку цистерны  проволокой.  Да так,  чтобы только сваркой можно было открыть.
     Гриценко повел задержанных в сторожку,  выстроив их парами.  Сержант Леонидов с багром на плече шел позади небольшой колонны и  выглядел страшным двухметровым громилой, на которого с опаской оглядывались задержанные.
     Майор, осветив  фонарем  номер  цистерны,  записал его в блокнот, посчитал на каком пути находится объект преступного посягательства и, убедившись, что сторож добросовестно выполнил порученное, пошел в сторожку.
     В сторожке Гриценко сидел за столом,  выстроив воришек вдоль стены. Сержант Леонидов с багром стоял у входа.
     - И так, повторяю, - спокойно говорил Гриценко, - мы здесь не для того, чтобы ловить вас - мелких жуликов,  поэтому - кто честно расскажет и подпишет показания, будет сейчас же отпущен домой.
     - Прямо сейчас?  - недоверчиво переспросил рыжий подвыпивший мужчина, одетый в приличную и,  наверное, дорогую для простого жителя железнодорожного поселка одежду.
     - Слово  офицера.  Конечно,  после того,  как установим вашу личность, изымим похищенное и возьмем с каждого объяснение.
     Майор, подсев к столу, достал из своей сумки папку с чистой бумагой.
     - А если не расколемся? - ухмыляясь, спросил рыжий.
     - Ну, тогда,  все равно оформим протокол изъятия в присутствии понятых, напишем,  что от подписи отказались. От вашего же имени напишем объяснения - внизу опять приписочку - от подписи отказался, а вас отправим для начала в приемник-распределитель для бродяг,  на сорок суток
вшей кормить, а потом, как положено - следствие и суд.
     - А так что, судить не будут? - спросил рыжий.
     - Конечно,  будут. Но учтут чистосердечное признание и то, что вы были отпущены до суда,  - получите условно,  может быть, а так - точно тюрьма... Ну что, вызывать из дежурной части машину?
     - Кто замочил солдат, ищете? - неожиданно спросил рыжий.
     Майор внимательно посмотрел на него.

     Когда майор и Гриценко,  как говорят, в две руки закончили оформление документов по краже вина,  сержант Леонидов вывел всех задержанных на улицу, а Гриценко стал их приглашать в сторожку по одному. Каждому майор  задавал  один и тот же вопрос:  что ему известно об убийстве солдат?
     Последним завели Рыжего.
     Майор долго на него смотрел, потом сказал:
     - Догадываешься, о чем я хочу спросить?
     Рыжий, молча, смотрел на Иванова.
     Гриценко подошел к Рыжему сзади, достал пистолет, вытащил обойму, щелкнул затвором, поймал, выпавший из патронника, патрон.
     - Ты меня, начальник, на понт не бери! - вдруг, обернувшись, сказал Рыжий.
     - Судим, все-таки,- спокойно улыбнулся Гриценко.
     - Судим. С кем не бывает?
     - Бывает, - согласился Гриценко. - Статья?
     - Восемьдесят девятая, сто сорок четвертая. Вор я - не мокрушник.
     - Мы не говорим, что ты замочил солдат? Мы спрашиваем - кто это сделал?
     Рыжий повернулся к майору.
     - Дай закурить, начальник.
     Майор протянул пачку беломора.
     Рыжий, скрывая брезгливость, посмотрел на папиросы - за последнее время он привык к дорогим импортным сигаретам, но все же закурил.
     - Знаю, что это не из наших, поселковых, - сказал рыжий.
     - Почему? - спросил майор.
     - Очень просто.  Что у них взяли?  Стволы,- сказал рыжий.  - А на кой они поселковым.  У нас вон дорога под боком. Пункты обмена валюты, банки брать нам не надо...
     - Ну, а вдруг, кто-то решил? - спросил Гриценко.
     - Я таких не знаю, - спокойно сказал рыжий.
     Майор помолчал, переглянулся с Гриценко.
     - Ну, хорошо,  спасибо за информацию. Иди, но не вздумай в бега ударяться - по полной раскрутят.
     Отпущенный пошел  к  выходу,  но у дверей его вдруг настиг вопрос Гриценко:
     Как тебя прозвали в зоне?
     Мужчина с достоинством повернулся,  чуть качнулся  -  сказывалось большое количество выпитого, улыбнулся:
     - Так и зовут - Рыжим.
     Гриценко пристально посмотрел на него:
     - Ну, хорошо, иди, Рыжий.
                2.
     Дооформив материалы по краже вина из  цистерны,  майор  Иванов  и старший лейтенант  Гриценко вышли на улицу.  Сержант Леонидов сидел на скамейке, врытой недалеко от сторожки, и  смотрел  в  небо. Звезды  ярко светили в  вышине и теплый воздух устремился вверх,  уступая место уже по осеннему холодному,  но зато чистому воздуху.  Гриценко зябко передернулся.
     " Быстро же лето кончилось",-  огорченно  подумал  он  и  не кстати вспомнил как  много лет назад друг возил его на старом бобике в пригородный совхоз,  где была на уборочной его любовь -  студентка  второго курса пединститута.  Тогда  они  выехали из города часов в шесть утра,чтобы успеть попасть в студенческий лагерь до завтрака, потому что потом ее пришлось бы искать где-нибудь на полях.
     Дорога была еще пустынна,  а вдоль нее, низко над полями стелился туман. Друг  давил на газ,  и машина надсадно гудела преодолевая километры, но вдруг будто  мелкие  камешки застучали по  днищу.  Друг затормозил,  выключил зажигание, и полез под машину. А он стоял на обочине и думал: все - жизнь закончилась. Он не увидет ее сегодня,  а,  может быть, никогда. И было тогда тихо, как сейчас, и зябко.
     "Куда все  уходит?  - думал Гриценко о любви,  о своей жене - той студентке, о семейных ссорах,  ставших уже привычкой. Пагубной привычкой, сожравшей и любовь,  и уважение, и элементарное терпение и терпимость...
     Они уже подходили к деревянному зданию,  где располагалась вооруженная охрана, когда майор Иванов прервал затянувшееся молчание.
     - Позвони, жене, успокой.
     Гриценко удивленно посмотрел на майора, покачал головой:
     - Телефона нет. Не успел поставить.
     - Плохо. Придется утром поехать с тобой - отмазывать, - улыбнулся майор и голос его звучал ободряюще.
     Гриценко чуть заметно вздохнул.

     Войдя в здание,  они прошли по тускло освещенному коридору и  без стука вошли  в  просторную  комнату,  где за столом,  на котором стоял только допотопный черный тяжелый телефон,  сидела женщина в форме  работника ВОХРа.  Увидев  их,  женщина вздрогнула и ее рука скользнула к открытой кабуре, из которой торчала деревянная ручка револьвера.
     Гриценко это отметил цепким взглядом и быстро сказал:
     - Милиция!
     Майор поздоровался,  представился.  Женщина  успокоилась,  встала из-за стола:
     - Галина Алексеевна - начальник караула.
     Гриценко, рассматривая казенную обстановку,  которая  сохранилась здесь еще, наверное, с тридцатых годов, повернул голову на звук неожиданно приятного женственного голоса и нечаянно столкнулся со  взглядом начальника караула. Глаза у нее были неожиданного для всей этой обстановки, неожиданного для должности,  неожиданного для формы,  в которую была одета женщина, василькового цвета. Гриценко от удивления на мгно-
вение замер, женщина, смутившись, отвела взгляд и уже, расслабившись и совсем по женский произнесла:
     - Сами понимаете,  боязно как-то с револьвером идти  на  автомат.
Хорошо, что вас к нам направили...  Да вы присаживайтесь,  располагайтесь поудобнее.
     У Гриценко мелькнула глупая и неуместная сейчас мысль:
     - Жениться бы на этой Галине Алексеевне и запретить  ей  навсегда надевать эту уродующую ее форму..."- и от этой несуразной мысли на душе у Гриценко стало почему-то тепло.
     - Значит,  вот ориентировка. Ознакомьте, пожалуйста, Галина Алексеевна, всех своих стрелков под роспись,  - говорил майор  Иванов,  по хозяйски усевшись за стол. - Еще, - продолжил он, - у нас к вам просьба опломбировать цистерну номер, - майор заглянул в записную книжку, - стоящий на пути номер пять, если считать с вашей стороны. Впрочем, наш сотрудник вас проводит. Сержант Леонидов, - строго окрикнул майор.
     - Слушаюсь, - подскочил со стула сержант.
     - Потом,  Галина Алексеевна, вы напишете рапорт на имя начальника линейного отдела  милиции  с какого времени,  как эта цистерна с вином оказалась на сортировке,  - сказал майор.- А пока мы воспользуемся телефоном. Узнаем, что происходит в мире. Не возражаете? - улыбнулся майор.
     Начальник караула попыталась улыбнуться,  но видно было,  что известие о краже вина ее расстроило.
     Сержант Леонидов  шел  впереди.  Он  немного  наклонился  вперед,всматриваясь в темноту.  Только сейчас, оставшись вдвоем с начальником ВОХР, он ощутил ту тяжесть,  которую,  наверное, испытывают старшие по званию - майор Иванов и старший лейтенант Гриценко.  Несмотря  на  то,что у начальника караула был револьвер, он, мужчина, почувствовал себя
ответственным за ее судьбу,  как там, в Афганистане, когда он заступал на пост.  Сержант бросил взгляд на небо. Все те же звезды. Яркие, как в горах. И воздух холоден,  словно льется с ночных горных вершин в долину. И  еще.  Чувство опасности.  Если бы ему кто-нибудь там,  вдали от русской земли,  сказал,  что и дома,  у себя в России, он когда-нибудь испытает это  чувство,  Леонидов  бы высмеял его и поспорил бы на литр хорошей русской водки и на блок настоящих явовских "Столичных" сигарет…
     Вдруг раздался хлопок,  словно выстрел из подствольного гранатомета. Сержант непроизвольно присел, но тут же выпрямился. Звук донесся из поселка, и только при очень хорошем воображении мог напомнить выстрел.
     Сержант, краснея,  посмотрел  на  Галину Алексеевну - заметила-ли она его испуг.  Начальник караула остановилась рядом.  Опять  раздался звук, и сержант теперь отчетливо расслышал звон бьющегося стекла.
     - Опять дебоширят пьяницы,- сказала женщина. - И когда они только напьются!
     - Кто? - не понял Леонидов.
     - Мужики, - Галина Алексеевна вздохнула.

     Пока начальница  караула опломбировала цистерну с вином,  сержант прислушивался к происходящему в поселке. После звона стекла истошно закричала  женщина  -  Леонидов  хотел  было уже оставить Галину Алексеевну одну и броситься на помощь,  но женщина кричать перестала и в поселке наступила тишина.  Сержант нервно сглотнул слюну,  оглянулся на начальницу,  все еще находившуюся на цистерне и,  думая,  что, там, в поселке произошло убийство, сделал несколько шагов в сторону поселка и опять прислушался. Ему показалось, что он расслышал чье-то неразборчи-
вое бормотание и всхлипы.  И,  действительно, через некоторое время на железнодорожной насыпи возникла фигура человека - сержант еще  не  мог рассмотреть: женщина это или мужчина, но уже отчетливо услышал женское причитание.
     - Алкаш проклятый! Как надоел!
     Сержант оглянулся на цистерну  с  вином,  начальница  уже  начала спускаться по лесенке.  Он вернулся к цистерне,  подал руку начальнице и, когда та спустилась на землю, сказал:
     - Галина  Алексеевна,  сюда идет женщина из поселка - там где был скандал, подождем ее?
     Начальница вздохнула:
     - Опять звонить в милицию идет.  А что толку?  Приедут часа через два, заберут,  подержат еще пару часов у себя,  а потом отпустят...  И что ей делать с этим пьяницей? Раньше ЛТП были. Хоть пару лет могла бы отдохнуть от  него. А так..,- Галина Алексеевна безнадежно махнула рукой.
     - Что? - в тон спросил сержант.
     - Хоть самой в петлю или его отправить на тот свет... Да кому хочется грех на душу брать?
     - Ну, а развестись? - спросил сержант.
     - Вы,  думаете,  после  развода он куда-нибудь уйдет?  Развалюху не разменяешь, не продашь. Так и будет здесь же ошиваться...
     Женщина из поселка подошла уже совсем близко, но, увидев огромную фигуру сержанта,  остановилась в раздумье:  мало-ли кто бродит здесь в поздний час?
     Начальница караула громко сказала:
     - Не бойтесь, мы из ВОХРа.

     Когда Леонидов  и начальница привели зареванную женщину в здание охраны, майор Иванов, внимательно выслушав ее, спросил:
     - Заявление напишите?
     - Напишу,- сказала, всхлипывая, женщина.
     - Его могут посадить, если соседи дадут показания...
     - Садите,- махнула рукой женщина.  -  Только  соседи  врятли  что расскажут. Один - боится, другой - пьет вместе с ним.
     - Ну,  хорошо,  заявление,  все-таки,  напишите, а потом сходим к вам, посмотрим,  что ваш муж там натворил,- сказал майор и усадил женщину за стол, положив перед ней чистый лист бумаги и ручку.
     Подойдя к дому семейного дебошира, майор и сержант с любопытством рассматривали то,  что наделал скандалист. В засыпном доме, один угол которого осел в почву, были выбиты рамы. Из низеньких проемов окон наружу сквозняком выбивались скромные  цветастые занавески. В  комнате и на кухне горел свет и с улицы было видно,  что на чистом прибранном столе лежат осколки стекла,  а  на  металлической кровати, поверх  чистого  покрывала,  в одежде и грязных ботинках спит  пьяный мужик,  который стрелял у майора  закурить  и  который рассказал про цистерну с вином.
     В отличии от майора,  который работал в транспортной  милиции,  и сержанта, который  ходил  на  пост и охранял порядок на улицах города, Гриценко, работая на "территории", часто сталкивался и с семейными дебоширами, и  насмотрелся  на все это уже до тошноты,  поэтому он сразу приступил к делу: вошел в дом,  окинул взглядом кухню, комнату - нет ли на виду колеще-режущих предметов,  похлопал по карманам семейника - нет ли чего опасного в них,  и стал будить его. Мужик заматерился, попытался перевернуться на другой бок, но Гриценко не дал ему это сде-
лать и, пару раз ударив его по щекам, громко сказал:
     - Вставай! Милиция!
     Дебошир попытался схватить Гриценко за руку,  но старший  лейтенант одной  рукой  придавил мужика к кровати,  а второй сильно надавил за ухом.  Мужик взвыл, Гриценко отступил пару шагов от кровати, дебошир вскочил,  замахнулся,  но Гриценко, блокировав удар, завернул ему руку за спину и, перехватив его второй рукой сзади за горло, выволок на улицу.
     - Товарищ, майор,- наклонившись, сказал сержант,- кажется, это тот…
     Майор Иванов строго посмотрел на сержанта.  Сержант выпрямился во весь свой двухметровый рост.
     - Леонидов,- глядя снизу вверх на сержанта,  сказал майор.  - Наденьте на семейного хулигана наручники,  - и улыбнулся тому,  как сержант рьяно ринулся исполнять приказ.
     В помещении охраны Гриценко взял объяснение с семейника, но,  как и предполагала потерпевшая, соседи пояснить что-либо
по поводу скандала,  отказались,  и тем более не стали писать  заявления.Дежурный по  райотделу,  на территории которого был расположен железнодорожный поселок сказал,  что весь транспорт у него пока  задействован на более серьезные происшествия и когда освободится неизвестно. И отпуска тот не протрезвеет тоже нельзя - может произойти более серьезное преступление...
     Выход из создавшегося положения предложил Гриценко. На улице он о чем-то поговорил с майором, и, вернувшись в помещение, они начали спектакль.
     Майор Иванов подошел к телефону,  сделал вид, что набрал конкретный номер, и, выждав, начал говорить в трубку, имитируя разговор с дежурным по райотделу.
     - Так, когда будет машина,  товарищ дежурный?...  Не скоро?... Что же делать нам с семейным хулиганом?.. Судить?.. Какое постановление?.. Когда вышло?..  Хорошо, будем судить на месте! - майор положил трубку, посмотрел на Гриценко:
     - Да, опять вышло это постановление. О тройках, - сказал серьезно старший лейтенант. - Мы на прошлой неделе приговорили двух к ..,- Гриценко посмотрел на семейника и замолк.
     - Приготовьте место для суда,- скомандовал майор.
     Гриценко с  сержантом  переставили стол так,  чтобы за него могли сесть трое, поставил три стула.
     Семейник, внимательно следивший за происходящим, занервничал:
     - Вы что? Что это вы задумали?!
     - Судить будем,- сказал майор.
     Начальница караула взглянула на  женщину-стрелка,  вернувшуюся  с обхода, спросила:
     - Нам уйти?
     Майор уселся за стол на место председателя, посмотрел на женщин:
     - Вы, Галина Алексеевна, будете свидетелями. Времени у нас крайне мало, поэтому приступим немедленно. На вопросы прошу отвечать кратко и ясно.
     Гриценко с  сержантом сели за стол по обе стороны майора.  Иванов скомандовал:
     - Подсудимый встаньте.
     Семейник встал, с испугом и недоумением посмотрел на тройку сидящую за столом, оглянулся на работников ВОХРа. Все были серьезны и молчали. Семейник начал трезветь.
     - Слово  государственному  обвинителю,-  официальным тоном сказал майор Иванов.
     Гриценко поднялся со своего места, вышел из-за стола.
     - Обвиняемый, сколько вам лет?
     - Сорок,- хриплым голосом выдавил семейник.
     - Сколько лет вы женаты?
     - Двадцать,- после небольшой паузы ответил семейник.
     - Сколько лет вы пьете?
     Семейник не отвечал.
     - Хорошо.  Сформулирую вопрос по другому.  Сколько вам было  лет, когда вы напились первый раз?
     - Наверное, еще в школе,- не сразу ответил семейник.
     - Сколько раз вы били жену?
     Семейник опустил голову.
     - А сколько раз вы дарили жене цветы?
     Семейник еще ниже опустил голову и молчал.
     - Ни разу не дарили?! Отвечать честно!
     - Нет,- еле слышно сказал мужик.
     - Картина ясна,- начал обвинительную речь Гриценко.  - Подсудимый нигде не работает,  мотивируя это тем, что не может устроиться. Хотя у него была хорошая профессия - водителя грузовика. Но эта работа мешала ему пить водку.  Поэтому он ее бросил.  Работу,  конечно.  Но со своей никчемностью подсудимый смириться не может и самоутверждается в жизни, дебоширя и избивая, свою жену.  Бьет единственного  человека,  которому он, может быть, небезразличен. Она его жалеет - пропадет ведь, сдохнет
под забором,  а он ее за это...  А теперь два слова о потерпевшей. Потерпевшая - простая русская женщина,  которой присущи все самые лучшие черты нашей нации,  благодаря которым стоит еще Россия,  теплится. Эти черты: терпение,  трудолюбие, ответственность и еще,- Гриценко выразительно посмотрел на Галину Алексеевну,  - наши женщины очень  красивы. Самые красивые  в  мире.  А мы им даже цветов не дарим...  Я прошу суд встать на защиту нашей русской женщины и  приговорить  подсудимого  за
алкоголизм, безответственность, тунеядство, бесхарактерность и так далее и тому подобное... к высшей мере наказания - пожизненному расстрелу!- Гриценко прошел к своему месту, сел.
     - В чем дело? Это что такое, елки-палки,- закрутил головой семейник. По его лицу тек пот, он утирался рукавом рубашки.- Я буду...
     - Молчать,- перебил его майор Иванов. Он посмотрел на работниц охраны. - Свидетели,  у вас есть что добавить по этому делу?.. Нет. - Майор встал,  за ним поднялись Гриценко и сержант.- Расстрелять!-  четко произнес он.  - Приговор окончателен,  обжалованию не подлежит, приводится в исполнение немедленно.
     Сержант Леонидов подошел к приговоренному, взял его за руку и повел на улицу.  Майор двинулся следом. Гриценко немного приотстал, сказал негромко:
     - Шутка,- подмигнул Галине Алексеевне и тоже вышел в  коридор.  В коридоре он  разрядил пистолет,  обойму с патронами сунул в карман и с пистолетом в руке шагнул на крыльцо.
     На улице семейник уже стоял лицом к стене,  голова его мелко подрагивала, он несколько раз хотел оглянуться, посмотреть - что делается за его спиной,  но сержант,  стоявший рядом, рукой сверху, как вентиль крана, разворачивал его голову лицом к стене.
     Медленно подошел Гриценко.
     - Ну что, будем кончать прямо здесь?
     - Мочи,  - спокойно сказал майор Иванов.  - Потом забросим труп в катафалку и  в морг.
     - Есть,  товарищ майор, - сказал Гриценко, подошел вплотную к мужику, так,  что он затылком чувствовал его дыхание,  поклачал затвором пистолета и медленно приставил ствол к затылку.
     Семейник дернулся и вдруг обмяг, повалился. Сержант, стоявший рядом, подхватил его под руку,  опустил на землю,  развернув его лицом к сотрудникам милиции. Мужик от страха потерял дар речи и прерывисто дышал.
     У сержанта Леонидова побежали мурашки по спине:
     " Не помер бы?" - подумал он.
     Майор Иванов отстранил сержанта и внимательно  посмотрел  в  лицо семейнику. Потом сказал:
     - Учитывая то,  что приговоренный оказал помощь милиции в раскрытии кражи  вина,  пожизненный расстрел,- он взглянул на Гриценко,- заменяется на одноночное заключение... Идти, сможешь?
     Семейник кивнул головой, с трудом поднялся на ноги, вытер пот рукавом.
                3.
     И опять они шли по железнодорожным путям  сортировочной  станции, внимательно смотря по сторонам, с опаской обходя открытые грузовые вагоны, в черноте которых таилась  неизвестность,  перешагивали  рельсы, которые тускло отсвечивали холодный лунно-звездный свет,  вдыхали специфические запахи железной дороги и слушали рявканье электропоездов и перестукивание колес там вдалеке, на транссибе.
     "Всю жизнь я на дороге,- думал майор Иванов.- И что интересно, не надоели ни эти рельсы,  ни эти звуки,  ни эти запахи.  Наоборот,  даже трудно представить себя,  свою жизнь вдали от этого. А ведь вырос-то в далекой, когда-то богатой сибирской деревне.  Говорят, что местные му-
жики собирали большие деньги и посылали делегацию в далекую столицу, у моря, чтобы  откупиться - не хотели они чтоб железная дорога проходила через их деревню... А жизнь-то как повернула. Уехал из деревни служить в армию.  Расчитывал на три года. А на обратном пути, после дембеля, задержался на станции, аж почти на тридцать лет"...
     Одинокая лампа  над  горкой сортировки,  как уже старая знакомая,приветствовала их.  И сторожка,  к которой подходили они,  тоже, казалась, уже  чуть-ли  не домом родным - так медленно,  в подсознательном ожидании чего-то страшного, тянулось время.
     Окна сторожки были темны,  а дверь была заперта изнутри. Гриценко начал кулаком стучать по ней.
     - Напился, а сейчас отсыпается, гад! - сказал Гриценко, сплюнув.
     - Ничего,  мы его сейчас озадачим,  - спокойно  проговорил  майор Иванов. Он чувствовал,  что старлей психует:  наверное, думает как его завтра всретит жена?- с сочувствием подумал он.  На какую стерву  нарвешься - всю душу вымотает,  в гроб загонит! Мне, слава Богу, повезло. Понимает, что работа такая, поддерживает...
     - Кто там еще? - раздался сонный голос за дверью
     - Кто-кто, дед Пыхто,- сказал Гриценко.- Открывай!
     Звякнул металлический крючок,  дверь медленно отворилась. Сторож, узнав сотрудников милиции,  выпрямился,  отпрянул в сторону, пропуская их во внутрь.
     - Первый иди,- скомандовал Гриценко,- да, свет зажги!
     Майор иванов  вслед  за  старшим  лейтенантом вошел в сторожку и, пройдясь по комнате взад-вперед, сказал:
     - Значит,  отдыхаем?-  он  пристально посмотрел на сторожа.- Даем вам ответственное задание - будете охранять особо  опасного  семейного хулигана. Смотрите, не усните, а то как бы он этим не воспользовался и не сделал вам,  - майор Иванов улыбнулся и провел пальцем по горлу.- И еще,- уже серьезно сказал он.- свет не выключайте. Но если вдруг к вам забредет кто-нибудь посторонний,  то свет погасите,- майор в упор посмотрел на сторожа.- Вам все понятно?!  - потом перевел взгляд на почти
протрезвевшего уже семейника.- А если, ты, попытаешься удрать, то тогда уж  точно  старший  лейтенант займется тобой,  согласно вынесенного приговора.
     Мужик закивал головой, с испугом поглядывая на Гриценко.
     Сержант Леонидов  не  переставал удивляться своим старшим товарищам: их уверенности, изобретательности, легкости, с которой они делают свою работу,  скрытому от непосвященных юмору и тому, как они с полуслова, с полунамека понимают друг друга. У Леонидова складывалось такое впечатление, что  они вместе проработали уже не один год.  И ему хотелось быть похожим на них.
     Когда они втроем вышли из сторожки, сержант с восхищением сказал:
     - Вот, здорово мы его проучили!
     Майор Иванов внимательно посмотрел на него, потом сказал:
     - Ты вот что, Леонидов. Хочешь работать в милиции?
     - Конечно, - удивился строгому тону сержант.
     - А хочешь долго работать в органах?- опять спросил майор.
     - Конечно, хочу,- энергично ответил Леонидов.
     - Тогда никогда не поступай так,  как поступили мы: в присутствии гражданских свидетелей  разыграли  представление,- майор сделал паузу, глядя внимательно на сержанта. - Прокурор узнает - будет плохо.
     - А как же вы? - в замешательстве спросил сержант.
     - Мы,  Леонидов, особый случай. Я почти пенсионер, а Гриценко уже два срока  старлеем  ходит.  Подумаешь,  проходит с тремя звездами еще срок, - улыбнулся Николай Кириллович.- Все равно к пенсии майора получит. А выгнать его не выгонят. Хороших оперов, ох как мало...
     Сержант задумался.
     - А ты,  Леонидов,  сейчас за себя не переживай.  Не подставим. А наказания и у тебя будут, мало ли за что... Вот со мной произошел случай, лет,  наверное,  тридцать назад,  а помню, как вчера. Я тогда был еще сержантом, как ты.
     Однажды, дежурный  по  линейному  отделу капитан Терехин попросил меня провести осмотр происшествия - женщина покончила жизнь самоубийством. Опергруппа была на выезде по серьезному преступлению. Тогда ведь транспорта не было,  и я поехал к месту происшествия на поезде. Доехал до ближайшей станции, а там пешком протопал пару километров. Делаю осмотр: молодая женщина; тело лежит с одной стороны нитки - так называем
мы рельсы, а голова - по другую. Обрезана аккурат под подбородок.Рядом с телом,  на шпале стоит недопитая бутылка водки, стакан. Тут же лежит кусочек хлеба,  пару  папирос  -  одна из папирос выкурена наполовину, спички. Одета покойница в чистое. Видно по всему, что готовилась к самоубийству, прощалась с жизнью,  попробовав на прощанье и водки, и табаку. Что толкнуло ее к этому - не знаю?  Но..,  одним словом,  сделал
осмотр, составил протокол, нашел понятых. Дело к вечеру, темнеет. Труп надо убирать...  Вышел на переезд - благо недалеко он оказался,  гляжу едет татарин на телеге - стеклотару на ней собирал. Это я потом уже из разговора с ним узнал.
     Прошу, объясняю, что повестку дежурный выпишет. А он про покойницу:
     - Шайтан ее попутал, не повезу.
     Пригрозил - согласился. Тогда еще милицию побаивались.
     Погрузили покойницу на телегу,  я объяснил в какой морг везти,  а сам, думаю, сразу в дежурку - доложу, сдам документы.
     Татарин начал выезжать на дорогу,  нервничал,  может,  или лошадь кровь учуяла, одним словом, телега подпрыгнула на колдобине, голова-то и выскочила. Я кричал вслед, но где там...
     Делать нечего. Поднял голову, волосы короткие - ухватиться не ухватишься как следует.  Что делать? Пошел, держу двумя руками. На станции хорошо народу было немного,  нашел газету,  завернул голову в нее, держу под мышкой,  жду, когда поезд подойдет, чтоб до вокзала, где дежурка находится, добраться.
     Подходит ко мне кассир с этой станции,  как сейчас помню, фамилия у нее Никифорова.  Молодая баба была,  но жадная, воровитая. Не любила нас - милицию.Походит и с издевкой спрашивает:
     - Что, сержант, арбузом угостили, поделись?
     Я отодвигаюсь от нее, а она руку протягивает, щупает сквозь газету. Газета  возьми да и порвись - как глянет на нее глаз покойницы. Никифорова завизжала на всю станцию и в обморок...  А меня на трое суток под арест из-за этой стервы Никифоровой определили. Правда, не сидел - капитан Терехин рапорт написал о моем поощрении. Ну и зачлось. Вот какая история была,- сказал майор Иванов и прикурил очередную папиросу.
     Гриценко посмотрел на сержанта, слушавшего майора с полураскрытым ртом засмеялся:
     - После таких историй не заснешь - кошмары будут  сниться...  Это только в книжках пишут,  да в кино показывают какая героическая работа в милиции.  А на самом деле,  все больше будни:  грязь, слезы людские, смерть, - Гриценко,  вспомнив что-то, тяжело вздохнул. - Дай папиросу, Кирилыч.
     Майор достал пачку, протянул старшему лейтенанту.
     - Я вот поначалу долго не мог привыкнуть к трупам, - сказал закуривая Гриценко.  - Вроде бы, высшее образование, лейтенант, пускай эти трупы сержанты носят?  Так нет. То на зоне с признаками насильственной смерти - едешь,  то на дежурстве.  Сержант едет на семейный скандал, а ты на труп...  Однажды,  за дежурство было девять  трупов.  Ездили на привлеченном на дежурство грузовике - собирали. Хорошо, водитель - парень молодой попался,  безотказный,  помогал.  А так бы одному грузить пришлось бы.
     Гриценко вдруг улыбнулся:
     - У нас в розыске старший опер есть,  фамилия у него Орехов.  Так он после каждого трупа перчатки выбрасывал - брезговал. Теперь перчатки снимает,  прячет в карман,  а труп голыми руками берет.  Руки можно вымыть с мылом, а перчатки? Не настираешься.
                4.
     Перед рассветом из теплых сырых низин на станцию Омск-сортировочный поднялся туман, который окутал вязкой серой массой и железнодорожные насыпи,  и пути,  и вагоны,  стоящие на этих путях,  и прилегающие здания, и закрыл звезды, ярко сиявшие всю ночь в вышине. И даже звуки, неутихающего сотню лет трансиба,  казалось,  вдруг смолкли, и железная дорога, и город,  и весь мир,  казалось,  погрузился в сон. И лишь три фигуры - внешне такие разные,  но объединенные одной задачей  и  одной
ответственностью перед  спящими  людьми,  перед всем миром,  безмолвно продолжали двигаться по железнодорожным путям.
     Но вдруг что-то неуловимо изменилось в мире,  в городе,  на станции. Нет, не изчез туман, не тронулись с места все составы сразу, грохоча по рельсам,  и чуть забрезживший рассвет еще не наступил, но тревогой повеяло неумолимо и старший лейтенант Гриценко вдруг очнулся  от легкого забытья - если,  конечно, можно забыться на ходу, остановился, посмотрел в сторону здания охраны, но из-за тумана ничего не увидел, и стал напряженно вслушиваться.  Рука его непроизвольно скользнула к кабуре.
     Майор Иванов с сержантом Леонидовым тоже замерли. Было тихо.
     - Показалось, - негромко сказал Гриценко.
     Но майор Иванов шагнул в сторону здания охраны.
     - Идем,- чуть слышно сказал он.
     У здания охраны распределили обязанности:  майор входит в помещение, а  Гриценко  с  сержантом прикрывают его со стороны окон.  Вернее прикрывает Гриценко,  а невооруженный сержант Леонидов,  если что - на рожон не лезет,  а, спрятавшись, запоминает приметы преступников и сообщает в линейный отдел, чтобы была выслана группа захвата.
     Майор Иванов выждал, когда Гриценко займет исходную позицию у окна и с пистолетом на изготовку,  прокравшись по коридору, рванул дверь на себя,  и в тот же миг вжался телом в косяк. Выстрелов не было. Майор осторожно высунул голову,  краем глаза окинул помещение. За столом сидела побледневшая начальница караула с револьвером в руке.
     - Галина Алексеевна,- подал голос майор  Иванов,-  не  стреляйте, свои,- и вошел в комнату.
     - В комнате,  в углу, находилась женщина-стрелок тоже с револьвером в руке.
     - Ну и напугали,- качая головой,  сказала начальница.-  Я  в  вас чуть не пальнула.
     - Бывает,- улыбнулся майор Иванов,пряча пистолет в  кабуру.-  нам показалось, что у вас не все в порядке,- опять улыбнулся майор.
     В помещение вошли Гриценко и сержант Леонидов.
     - К утру нервишки расшалились,- улыбнувшись, сказал Гриценко.- Зря напугали красивых женщин.
     Но начальница была серьезна:
     - Сама расскажешь?- спросила она у женщины - стрелка.
     Та кивнула:
     - Я видела мужчину в защитного цвета  ватнике.  Как  у  солдат...
Вещмешок у него большой,  тоже защитного цвета. В нем что-то тяжелое, продолговатое - один конец даже выпирает из вещмешка,  звук,  когда он бросил его  в  вагон,  был  как от завернутого в тряпку металлического предмета, - торопливо проговорила женщина-стрелок.
     - Где?!  Когда вы его видели?! - одновременно спросили майор Иванов и Гриценко.
     - Только что. Минуты три назад до вашего прихода. Я видела как он залазил в один из товарных вагонов, у нас на сортировке.
     - Какой вагон? - спросил майор.
     - Я точно не запомнила, потому что побежала сообщить. Знаю только точно, что там - где стоят убранные и отремонтированные вагоны.
     - Покажете? - спросил майор.
     Женщина-стрелок побледнела.  Сержант Леонидов, глядя на нее, тоже изменился в лице. Ему хотелось попросить у нее револьвер,  он и  пользоваться им умел  - как-то приходилось в армии пару раз стрелять из трофейного, который с собой,  на всякий случай,  носил их комвзвода лейтенант Волков. Там в Афганистане. Но оружие он не попросил, боясь, что его обвинят в трусости.
     - Я знаю, где эти вагоны, - прервал молчание Гриценко.
     Майор двинулся к выходу,  но вдруг остановился, обернувшись, сказал:
     - Галина Алексеевна,  если услышите выстрелы, позвоните дежурному в ЛОМ,  попросите срочно выслать группу захвата.  Скажете,  что просил майор Иванов.
- Хорошо,- кивнула начальница караула.

     На улице уже начало светать,  но стоял такой плотный  туман,  что видимость была не более пяти шагов.  К товарным вагонам подошли молча. Шепотом распределили обязанности: сержант Леонидов открывает дверь вагона, Гриценко  осматривает вагон и,  если что - производит задержание или принимает на себя первый удар,  а майор Иванов,  укрываясь за цистернами, стоявшими на соседнем пути, прикрывает Гриценко с сержантом.
     - С Богом, братишки, - шепнул майор Иванов. Он хотел быть на месте Гриценко - принять на себя,  если обнаружат преступника,  первую и, наверняка, смертельную автоматную очередь, но разве переспоришь того - уперся: ты,  Кирилыч, шел первым в помещение ВОХР, я - пойду первым на вагоны; тем более,  я моложе,  чуть расторопнее - вдруг повезет опередить.
     Патроны были загнаны в патронники, предохранители спущены. И началась операция по обнаружению подозрительного мужчины.
     Подойдя к вагону, Гриценко брал на прицел вагон, сержант Леонидов рывком открывал дверь, освещал его фонарем.
     "Пронесло",- мысленно отмечал майор Иванов.
     " Следующий",- считал про себя сержант.
     - Будем жить,- шептал чуть слышно Гриценко.
     Вагонов становилось все меньше,  а напряжение росло. Майор поймал себя на мысле,  что с удивлением смотрит на свою побелевшую кисть руки, сдавившей пистолет.
     Сержанту Леонидову,  казалось, что он так не переживал даже перед первым своим боем,  там в горах Афганистана, куда они летели на вертолете. Тогда у него под рукой был калашников,  полный боекомплект и определенность: наши - это люди в форме, а все остальные - это враг, которого надо уничтожать.  А здесь? Кто враг, а кто нет? Поди  разбери. С виду все свои...
     Гриценко от напряжения,  в какой-то миг,  отчетливо увидел  глаза дочери - большие карии любящие.
     "Все будет хорошо,  дочка",- подумал Гриценко и почувствовал, что это произойдет  сейчас,  здесь,  в этот миг.  Дверь вагона взвизгнула, пистолет и фонарь,  как будто сами, оказались наведенными на заросшего щетиной в солдатском ватнике мужчину, сидевшего на корточках с зажатым вещмешком между ног.
     - Милиция! Одно движение и, ты, покойник! - негромко, но четко произнес Гриценко. Он лишь чуть повел головой и сержант Леонидов, словно из боевого вертолета при штурме,  прыгнул в вагон, пинком отбросил вещмешок и навалился на мужчину. В следующее мгновение Гриценко оказавшийся уже в вагоне, надел на задержанного наручники.
     Операция по задержанию заняла считанные  секунды.  Гриценко,  вывев мужчину из вагона, осматривал содержимое его карманов, одежды.
     Майор Иванов с удовлетворением,  что все закончилось так удачно и с тайной надеждой,  что тяжкое преступление сейчас будет раскрыто, потянул за тесемку,  стягивающую горловину вещмешка. Горловина открылась и из мешка высунулась обструганная деревянная досточка, на которую была намотана длинная закидушка из толстой лески с поводками  из  тонкой стальной проволоки,  которые оканчивались большими крючками. Майор разочарованно заглянул во внутрь вещмешка. В нем лежали еще три таких же
закидушки, две консервные банки, топорик, булка хлеба в целофановом пакете и несколько картофелин.  Майор с досадой покачал головой и посмотрел на Гриценко.  Гриценко смотрел на сержанта Леонидова.  Леонидов прижимал руку к животу и кривился от боли.
     - Что с тобой?  - Николай Кириллович подошел к сержанту, заглянул ему в лицо.  Лицо у сержанта было бледным. Румянец, так веселивший майора, исчез.
     - С желудком что-то,- сказал сержант.- Сейчас пройдет...
     - Дойдешь до охраны? - спросил майор.
     Сержант кивнул.
     Майор легонько похлопал Леонидова по спине: "Держись",- и подошел к задержанному:
     - Документы при себе есть?
     Мужчина, еще не пришедший в себя от испуга, заикаясь сказал:
     - Дома до-до-документы... За что вы меня?
     - Охраняемая территория, посторонним нельзя здесь находится,- майор посмотрел на Гриценко,  который залез в товарняк, что бы еще раз внимательно осмотреть его.  - Объясните гражданин,  что вы делали в такое время, в товарняке?
     - На-на-на рыбалку собрался... Часы дома неправильно идут... Пришел на электричку слишком рано.
     - И где же вы рыбачите,  что надо ехать на электричке?  - спросил Гриценко, спрыгнув с вагона. - Иртыш-то, вон рядом.
     - В На-на-называевке родственник живет.  От туда на озеро  Ик,  в Крутинке.
     - Есть такое,- сказал Гриценко и взглянул на майора. - Вагон чист.
     Майор понимающе кивнул.
     - Ну,  хорошо.  Пройдемте с нами,  гражданин, установим вашу личность и отпустим. Тут недалеко.
     Гриценко снял с задержанного наручники,  внимательно осмотрел его лицо - следов задержания на нем не было.
     Мужчина, обрадовавшись,  что его скоро отпустят добродушно проговорил:
     - Сам виноват.  По ночам дома спать надо,- схватил вещмешок и перебросил его через плечо.
                4.
     К зданию охраны подошли, когда уже совсем рассвело.  Солнце,  поднявшееся с востока, своими еще теплыми сентябрьскими лучами в считаные минуты разделалось с казавшимся еще совсем недавно таким вязким,  всепоглощающим туманом,  и мир ожил:  в кустах черемухи,  росших рядом со зданием охраны,  загалдели воробьи, на трансибе зарявкали электропоезда, застучали на стыках рельс колеса,  понеслись над  железнодорожными путями голоса диспетчеров многократно усиленные динамиками.  Из железнодорожного поселка на насыпь потянулись первые пешеходы,  спешащие по тропку через железнодорожные пути, на работу. И начался новый день.
     Старшему лейтенанту Гриценко уже давно было  знакомо  то  чувство усталости, удовлетворенности и радости,  которое появляется после напряженного суточного дежурства,  засады или другой  ночной  напряженной работы. Усталость обычно накатывала тогда, когда он сам давал ей такую возможность, расслабившись, в самом конце трудной работы.
     Удовлетворенность появлялась в любом случае,  даже тогда, когда он и не достигал положительного результата,  потому что  свою  работу  он старался делать  на совесть.  Ведь в раскрытии преступления отсутствие результата - отработанная на совесть версия преступления, пусть даже и ошибочная, тоже результат - сужает дальнейший круг поиска, сужает круг
подозреваемых лиц...  А чувство радости появлялось от того, что предстояло отдыхать  целый  день,  целый вечер и целую ночь.  В розыске это случалось редко. Суббота - рабочий день обычно часов до трех дня, если на его территории не совершено тяжкого преступления. Два воскресенья в месяц обычно "вылетают" из отдыха из-за суточного дежурства по  райотделу или  общегородского  мероприятия - типа:  рейда на вещевом рынке.
Так что радость,  предстоящего ничегонеделания, оправдана и даже, если бы Гриценко  постарался подавить эту радость своей железной волей,  то не смог бы. Потому что она, эта радость, была на физиологическом уровне - организм, психика требовали отдыха, разгрузки.
     На старшего лейтенанта  накатило это сотояние, когда он в
помещении охраны по телефону звонил в адресное бюро, устанавливая личность задержанного мужчины, и Гриценко непроизвольно улыбнулся:
     "Все-таки, неплохая у него работа и соответственно жизнь"...

     Галина Алексеевна  успела привести себя в порядок: навела легкий румянец, причесалась, и выглядела свежо и прекрасно. И  только легкая бледность выдавала то,  что она провела непростую бессонную ночь.
     Гриценко, разговаривая по телефону, исподволь наблюдал за ней.
     "Хороша!"- подумал он, но, вспомнив про жену, улыбаться перестал.   
  Личность гражданина,  задержанного в товарном вагоне,  была установлена. Было выяснено,  что он не судим,  не находился  в  розыске  и прежде чем  его  отпустить,  Гриценко  рещил взять с него объяснение в письменной форме.  Майор Иванов в это время написал подробный рапорт  о результатах ночного патрулирования, приобщил его к материалам по краже вина и по семейному дебоширу.  Потом подошел к сержанту Леонидову, сидящему у окна и вид сержанта ему не понравился: лицо сержанта приобрело желтовато-серый оттенок. Майор покачал головой:
     - У тебя такие приступы были?
     - Нет.  Иногда побаливал, но такого,.._ сержант пытался улыбнуться, непроизвольно держась обеими руками за живот.
     _ Давай-ка,  вызовем скорую?- подумав,  сказал майор Иванов.  - В таких случаях лучше перестраховаться, - и, подойдя к телефону, он набрал 03.
     До приезда скорой помощи старший лейтенант Гриценко сходил в сторожку, отпустил домой семйника,  но,  вернувшись, с досадой обнаружил, что Галина Алексеевна сменилась с дежурства,  ушла домой и на ее месте сидел крепкий мужчина пенсионного возраста в форме работника вооруженной охраны с положенным револьвером на боку.
     Пришла скорая.  Врач,  бегло осмотрев сержанта Леонидова, дал команду грузить его в машину.  Гриценко помог Леонидову подняться,  придерживая его под руку довел до рафика.
     - Не переживай, завтра к тебе заедем в больницу. А если отпустят, заходи ко мне в розыск, потолкуем, чаю выпьем... Меня не будет - зайди к старшему оперу капитану Орехову Сергею Александровичу - он настоящий сыщик и мужик клевый... Ну, давай, не грусти,- Гриценко вылез из машины и подошел к майору.  Он краем глаза видел, как майор разговаривал с врачом, и поэтому спросил:
     - Что врач говорит?
     - Подозрение на внутреннее кровотечение,- вздохнув  сказал  майор Иванов.
     - Отчего это? - удивился Гриценко.
     - От нервов,  старлей, от нервов, - грустно сказал майор Иванов.- Язвочка, как сказал врач, наверное, была, а тут нервная нагрузка, ну и стала язвочка проходной.
     - Прободной,- поправил Гриценко.
     - Один  черт,- махнул рукой майор и стал смотреть вслед отъезжающей скорой.
                5.
     После разбора ночного патрулирования,  который проходил в Ленинской комнате линейного отдела милиции и сдачи материалов о правонарушениях в дежурную часть на регистрацию, майор Иванов и старший лейтенант Гриценко пошли на остановку.
     - Какие планы,  Николай Кириллович? - на правах местного  жителя спросил Гриценко.
     - Особых планов  нет,  Сергей  Петрович,-  улыбаясь  ясному  сентябрьскому дню, сказал Иванов.- Отдыхать буду до завтрашнего утра.
     - Может, ко мне махнем?- спросил Гриценко.
     - От  жены тебя,  Сергей Петрович,  отмазывать?- с улыбкой сказал Иванов. - А что? И это, можем.
     - Жена,  само собой, но она на работе, а я ваш должник за куртку. До утра бы точно не дотянул, и был бы тогда два - один в чужую пользу.
     - Почему два - один?- переспросил майор.
     - Ну, нас же ночью было трое. Сейчас, Леонидова увезли в больницу, нас в строю осталось двое, значит два - один в нашу пользу...
     Майор засмеялся:
     - Оставим этот футбол.  Где здесь магазин?..  Не привык я в гости ходить с пустыми руками.

     Жил Гриценко в однокомнатной пятиэтажной хрущобе.  Дом был хоть и старый, но когда три года назад к нему в кабинет зашел участковый инспектор и сообщил,  что освободилась квартира на его участке - одинокая бабушка, жившая  там,  попала  под машину - Гриценко не поверил своему счастью, что,  может быть, он будет жить в самом центре города, на Иртышской набережной.  И,  действительно,  когда  старший опер Гриценко,
проработавший к тому времени уже шесть лет в розыске,  сдал начальству документы необходимые для получения ходатайства райотдела перед райисполкомом о выделении ему этой квартиры,  уперся замполит райотдела. Он не мог простить Гриценко того, что тот отказался петь в хоре художественной самодеятельности.  Гриценко неплохо пел под гитару  и  замполит узнал об этом.
     - Мое дело раскрывать преступления,- ответил тогда на предложение замполита Гриценко...
     Но, под нажимом начальника розыска,  который ценил Гриценко,  как сыщика и уважал, как человека, квартиру Гриценко, все-таки, тогда дали и после шестилетних скитаний по чужим углам Гриценко  с  семьей  хотел было уже переезжать, но не тут-то было. мало того, что квартира требовала ремонта, она была еще заселена тараканами и, самое страшное, клопами. С рыжими обитателями жилища было проще.  Гриценко принес с собой несколько балончиков дихлофоса,  респиратор и, закрыв наглухо все форточки, основательно обработал всю квартиру.  Придя через пару дней, он был поражен: весь пол в комнате, на кухне, в ванне и коридоре был бук-
вально усыпан  сантиметровым  слоем  отравленных насекомых.  Гриценко, хрустя башмаками,  буквально по трупам,  прошел в квартиру,  и, открыв окна, взялся за уборку. Веником он сметал в совок еще вяло шевелившихся тараканов,  ссыпал их в мусорное ведро.  Изредка встречались здоровенные откормленные клопы,  но их было не много. Как потом выяснилось, они через почти незаметные щели под плинтусами и  между  щитами  сухой штукатурки ушли в дощатые перегородки,  которыми были отгорожены кухня
и ванна с туалетом, и там ждали своего часа. Вместо косметического ремонта, который Гриценко хотел сделать своими силами, пришлось отдирать  плинтуса, убирать старую сухую штукатурку, опять травить отвратительных паразитов. Одним словом, Гриценко никогда не имевший раньше своего жилья, опыта в ремонтных делах и, главное, свободного времени, изрядно намучился, пока привел квартиру в порядок. Но теперь  в  квартиру можно было  с  удовольствием  входить и приглашать гостей.  И Гриценко быстро привык к этому, хоть и очень скромному, но своему дому, полюбил
в редкие  выходные  дни  гулять с дочерью по серой бетонной набережной широкой, с зелеными островами, реки...
     Майор Иванов с тяжелой сумкой, в которой глухо позвякивали бутылки с водкой и пивом,  а старщий лейтенант Гриценко с  большим  букетом красно-кровавых гладиолусов, поднялись на четвертый этаж, где располагалась квартира Гриценко.
     - Добрались,-  со  вздохом облегчения,  выдохнул майор,  поставив сумку на пол.
     - Говорил,  Кирилыч,  дай  помогу?-  улыбнулся  Гриценко и открыл дверь.- Проходи,  Кирилыч, не стесняйся. Жена на работе, а дочка в садике. Так что пока будем хозяйничать сами.
     Майор, разувшись,  прошел в комнату,  осмотрелся,  удовлетворенно хмыкнул: квартирка была хоть и маленькой,  но достаточно уютной. Потошел к окну и с удивлением отметил,  что торец соседнего дома был всего метрах в десяти, и потому прекрасно просматривалась квартира, расположенная в доме напротив. Заметив удивленный взгляд гостя, Гриценко засмеялся:
     - Так и живем,  при закрытых шторах.  Но не  переживай,  Кирилыч, расположимся на кухне. Там не такой обзор.
     - Мне-то что - я по гражданке и на отдыхе, а вот вы с женой как?
     - Да,  как в том анекдоте, Кирилыч, хорошо телефона нет, а так бы еще советы начали давать,- опять засмеялся Гриценко. Он открыл форточку.- Можешь  курить,  Кирилыч,  на кухне.  Вот пепельница,  а я сейчас пельмешков поставлю, да переоденусь, ополоснусь под душем... А вы как?
Сначала душ? Или для разминки чего?
     - По ходу разберемся, - улыбнулся Иванов.
     Он деревенский  парень,  выросший  в  простой бытовой обстановке, удачно женившись с удивлением узнал,  что любит домашний комфорт  и хорошее питание. С годами, часто мотаясь по командировкам, он это стал ценить еще больше,  и ему уж сейчас никак не хотелось оказаться в  обшарпанной гостинице и есть какие-нубудь пережареные пересоленые котлеты из хлеба со свиным салом...  А с женой ему  действительно  повезло. Повезло не в том,  что она имела приданное - смешно было в те голодные хрущевские годы даже говорить об этом.  Тогда за хлебом-то  выстраива-
лись очереди с пяти часов утра, а банка черной икры, которой были заставлены витрины магазинов,  стоила чуть-ли не ползарплаты.  А  повезло ему в том,  что в простой молоденькой официантке,  только что устроившейся работать в железнодорожную столовую,  где иногда обедал  Иванов, он сумел угадать будущую заботливую и талантливую в своей заботе о доме, о муже, о детях жену.
     Она и  сейчас продолжала работать в той же железнодорожной столовой, правда, заведующей производством...
     Гриценко быстро нарезал помидор,  лука,  положил  в  красивую хрустальную салатницу, посолил и, добавив сметаны, размешал.
     - Перец по усмотрению,- сказал он.  Из комнаты принес  две  хрустальные водочные рюмки,  пару хрустальных кружечек под пиво,  поставил на стол.
     - Ну, как, Кирилыч, по маленькой?
     Иванов махнул рукой: " Давай".
     Гриценко раскупориль  бутылку  водки "Пшеничная",  налил в рюмки. Взял бутылку жигулевского пива. Пиво было теплым.
     - Ах, е-кэ-лэ-мэ-нэ,- сказал он,- пиво забыл в холодильник поставить, но эту оплошность мы сейчас исправим.- Он  засунул  две  бутылки пива в  морозильник,  еще  несколько бутылок поставил на верхнюю полку холодильника. Присев за стол,  взял рюмку: - Вам слово, Николай Кириллович.
     Майор Иванов взял рюмку,  задумчиво посмотрел на кристально-прозрачную житкость, находящуюся в рюмке, и произнес:
     - За то,  чтобы мы всегда возвращались и за то,  чтобы нас всегда ждали!
     Чокнулись. Рюмки мелодично зазвенели,  выпили - обжигающая  влага заструилась в желудок, и только сейчас сыщики поняли, как они проголодались. Салат был съеден после первой же рюмки.  Перед пельменями Гриценко опять наполнил посуду.
     - Твое слово, Сергей Петрович, дожевывая салат,- сказал майор.
     - Мой  тост  будет коротким,- сказал Гриценко,  подняв рюмку.- За нее!
     Майор Иванов выжидающе продолжал смотреть на Гриценко.
     - За нее,- начал расшифровывать Гриценко.- Это  -  за  удачу,  за мать, за жену,  за дочь,  за Родину,  за любимую работу... Вообщем, за все, что женского рода и за что ты хочешь сейчас выпить.
     - Хорошо,- сказал Иванов. - За нее! - и опрокинул водку в рот.
     Свободного времени впереди было много.  Майор решил для себя, что будет в гостях у старшего лейтенанта пока его жена не придет с работы. Поговорит с ней,  объяснит ситуацию, расскажет, как порой, приходиться рисковать ее  мужу жизнью на работе.  Может это и размягчит ее.  Вон и цветы какие старлей купил - любит, наверное, еще.
     Николай Кириллович  ополоснулся  под  душем и сел в кресло подремать, пока Гриценко мылся.  И ему неожиданно приснился неприятный сон: будто они опять на сортировочной станции открывают товарные вагоны,  и вдруг, в одном,  посреди пустого вагона, стоит гроб. И все это снилось ему так реально,  что он хорошо рассмотрел и красную материю,  которой был оббит гроб,  и белые оборки по краям и белое покрывало из тюли  на покойнике и только лица,  лежащего в гробу, майор рассмотреть не успел - из ванной вышел Гриценко, негромко хлопнув дверью.
     Николай Кириллович встрепенулся,  скинул с себя дрему, но от неприятного ощущения избавиться не смог.
     - Давай-ка, сходим позвоним в больницу. - Как там Леонидов?- сказал он.- У меня дурное предчувствие.
     Гриценко внимательно посмотрел на майора.
     - Вы, думаете, Кирилыч, это так серьезно?
     - Это вы, молодые, не думаете о смерти, собираетесь жить вечно, а я частенько об этом задумывался... Жизнь стремительна и трагична своей неудержимостью...
     Гриценко неожиданно  почувствовал обжигающий ледяной холод у себя за спиной,  от которого не мурашки,  а ужас пополз по спине.  Такое он испытывал только один раз в жизни - после первой серьезной ссоры с женой, когда впервые отчетливо прозвучало слово:  "Развод".  И не  важно кто его тогда первым произнес,  но, оставшись один - жена ушла к своим родителям, он достал ружье и долго смотрел в ствол,  обдумывая  самоубийство, и  в какой-то момент он испытал такой же холод у себя за спи-
ной и также, как сейчас, ужас пополз у него по спине. Он знал - смерть рядом - она стоит за спиной.
     Майор прервал свою речь, увидев, что Гриценко побледнел:
     - Что с тобой, старлей?
     - Ничего,- отмахнулся Гриценко. - Устал немного.
    Звонить сыщики пошли в опорный пункт милиции,  располагающийся  в этом же доме,  но на первом этаже.  Вход был с другой стороны дома, но Гриценко повел майора длинным путем - вокруг дома,  чтобы не проходить мимо детского сада - потому что дочка,  увидев его, непременно попросилась бы домой.  Забирать дочь из садика не было смысла,  потому что, как раз,  с сентября у нее в группе начались занятия по подготовке ребятишек в школу, куда она должна была пойти на следующий год.
     На улице было хорошо.  Несмотря на яркое солнце не было той изнуряющей летней жары,  а напротив,  воздух был свеж и прозрачен. Деревья стояли еще  зелеными,  кроме  одной березки,  росшей рядом со входом в опорный пункт,  которая, первой выпустила нежную зелень по весне, и на которой сейчас позолота начала смывать зеленую краску.
     Но даже и этот покой, в котором пребывала природа, не мог до конца успокоить разбереженную вдруг душу Гриценко.
     Они подошли к опорному пункту милиции, дверь оказалась запертой.
     - Днем  редко  работает,- сказал Гриценко.  - Дойдем до магазина, там есть телефоны-автоматы. Заодно и хлеба купим.
     По узкой тихой улочке жилого микрорайона,  которую со всех сторон плотно обступали пятиэтажки и высокие,  вровень с домами,  тополя, они дошли до магазина.  Майор набрал телефон скорой помощи и,  представившись, выяснил куда был направлен сержант Леонидов.  Потом  позвонил в больницу, переговорив  со справочным бюро,  Николай Кириллович повесил трубку.
     - Состояние пока удовлетворительное.  Возможно потребуется операция - врачи пока совещаются.  Но такие операции  обычно  заканчиваются благополучным исходом.  так что, будем звонить позже, - выдохнул майор Иванов. - А то на душе было очень уж тревожно...
     - У меня тоже, - попытался улыбнуться Гриценко.
     Вернувшись в квартиру,  опера уже всерьез приступили к уничтожению спиртного.  Хмель из-за сильного нервного напряжения  поначалу  не брал их, но постепенно алкоголь и бессонная ночь делали свое дело. Опера начали говорить за жизнь и это был верный признак того,  что  они начали пьянеть.
     - ...Значить, говоришь, Кирилыч, женился на официантке? - спрашивал Гриценко.
     - И не жалею,- говорил майор Иванов.
     - А у нас сыщик есть - Орехов Сергей Александрович,  помоложе меня, но сыщик от Бога,  - рассказывал Гриценко.  - Так вот,  раскрыл он однажды квартирную кражу, а потерпевшей оказалась официантка из ресторана Маяк. Девка-красавица, а одевалась как?! За ней парни табуном ходили, а Орех мужик симпатичный,  но правильный. Как же он будет ухаживать за потерпевшей?  Познакомились бы где-нибудь на улице, не при исполнении служебных обязанностей, тогда, может быть, он и обратил бы на
нее внимание.  А тут?.. Вообщем, он не обращает на нее внимания, а она то ли от  этого,  то ли  просто  влюбилась - сдурела,- продолжал рассказ Гриценко. - И стала ходить в райотдел,  как на работу. Выспиться после смены в  ресторане,  наведет марафет,  придет в райотдел и сидит перед кабинетом. Только чтобы увидеть Орехова.  И одевалась  так  тщательно, каждый раз у нее что-то новое в одежде.  Вообщем,  красавица.  Сергей,
правда, иногда смягчался,  когда не было срочной работы,  заводил ее в кабинет и очень мягко с ней беседовал. Говорил, чтобы она нашла другое занятия, не тратила на него своего времени, а она ему в ответ:
     - Вам,  Сергей Александрович,  неприятно что я хожу сюда?  Или я мешаю вам работать?
     Он отвечал,  что,  конечно, приятно и работать она ему не мешает, но...
     Когда мы  приходили в Маяк,  - продолжал рассказ Гриценко,  - там тогда были дешевые комплексные обеды - то,  ее подружки-официантки уступали ей возможность обслужить нас.  И она всегда приносила в бутылке из-под минеральной воды водку. мы, конечно, не прикасались к водке, но она так демонстрировала перед Сергеем свою любовь. И всегда салфеточки с цветочками на стол поставит и порции большие и  вкусные  принесет  и минеральную воду прямо из холодильника... Все на виду это происходило. Она не скрывала свою любовь, и весь ресторан переживал, болел за нее и
мы тоже. Однажды, даже начальник розыска ему в шутку сказал:
     - Ну что, ты, мучаешь девку?
     А Орех - кремень.  закусит удила и будет стоять на своем,  хотя с виду обыкновенный.  Мы даже чем-то похожи с ним,- отвлекся от рассказа Гриценко. - Вообщем,  тянулось эта любовь с полгода.  А потом, разуверившись, она перестала приходить к нему.  А тут  Сергей  поссорился  со своей девушкой, с которой он дружил, и Верка Румянцева - так звали официантку - как раз перестала  приходить  в  райотдел, так вот, Орех сломался, отступил от своего принципа и поехал к ней домой. Без приглашения, без звонка, в поздний час - видно на душе у Ореха было того - муторно.  Верка открывает дверь - это уже потом ее подружки-официантки рассказывали - расстерялась,  пропускает его в комна-
ту. И не знает, то ли от счастья привалившего радоваться, то ли - в петлю от невезения,  потому что на диване у нее  лежит  парень.  В  одних плавках, простынкой прикрытый.
     Орех зыркнул в его сторону и вон из квартиры. Она за ним, хватает его за руку:
     - Да, я его сейчас выгоню! Я так ждала тебя, любимый!
     - Не дождалась,- буркнул в ответ Орех и ушел. Навсегда.
     А в Верке что-то надломилось - начала  пить,  гулять  напрополую, резала вены.  К Сергею приходила ее подружка,  просила сделать что-нибудь. А что сделаешь-то?  Потом Верка уехала в другой город,  кажется, вышла замуж... Вот такой невеселый рассказ,- закончил Гриценко.
     - Да, жизнь. Ничего не поделаешь,- вздохнув сказал майор Иванов.- Давай выпьем и я расскажу тебе немного про свою жену.
     Гриценко наполнил рюмки, подрезал хлеба, долил в кружки пива. Майор Иванов взял рюмку:
     - Я предлагаю сегодня традиционно короткий тост,- он поднял  рюмку. - За любовь!
     - За нее,  проклятую,- улыбнувшись,  сказал Гриценко  и  легонько ударил своей рюмкой по рюмке майора.
     - Выпив, Николай Кириллович, закусил холодным пельменем.
     - А  у  меня  немного другая история.  С хорошим концом,  - начал рассказывать майор.  - Познакомился со своей женой я лет тридцать  назад. Почти  сразу,  как  начал работать в транспортной милиции.  Я был сержантом и заходил иногда перекусить в  железнодорожную  столовую.  И вот однажды,  в  эту столовую пришла на работу новенькая - тогда еще в столовых были официантки.  Смотрю, девка ладная, но скромная, волнуется. А  через пару столиков компания железнодорожников,  парни молодые,
ну видно после работы врезали по сотки.  Двое,  увидев меня  в  форме, притихли, а  третий  -  спиной  ко мне сидел - раздухарился - возьми и шлепни новенькую по месту,  ну которое ниже  спины,-  улыбнулся  майор Иванов.- А у новенькой на подносе тарелка супа оставалась. Ну, она его на хулигана и вылила.  Как он взвился,  и на нее с кулаками.  Я тут  и вмешался, завернул ему салазки за спину, наручники надел... Так и познакомились. К ней,  конечно,  после такого случая и подступиться  боялись, хотя  девка  была очень симпатичная.  А вскоре мы и поженились,-
майор глотнул пива.- Но на этом моя история не закончилась,- остановил жестом майор  Гриценко,  хотевшего  что-то  сказать.- Самое интересное дальше. Ну,  сам,  знаешь,  традицию в уголовном розыске расслабляться после раскрытия  серьезного  преступления  или перед праздниками.  Так вот, мои сослуживцы обратили внимание,  что я,  выпив с ними и немного поговорив, почти всегда уходил домой.
     - И что тебя так туда тянет?- спрашивали они._ Неужеле за столько лет жена не надоела?!
     И я однажды, пригласил их домой. Причем, день был обыкновенный не праздничный. Они  были  поражены  даже не как было много разнообразных блюд, а как вкусно они были приготовлены и я им  тогда  сказал,  прямо при жене:
     - За столько лет жена,  может быть, и надоела, но вот это,- я показал на стол,- от года в год нравиться все больше и больше, и никогда уж надоесть не может.  И потому я свою жену ни на какую длинноногую  и пышногрудую девицу никогда не променяю!  И потому,  я всегда, вы уж не обижайтесь,- сказал я им, - буду спешить к своей жене, домой!..
     - Ну  вот и тост,- сказал,  наливая в рюмки водку,  Гриценко.- За вашу жену, Кирилыч!
     - И за твою, Сергей Петрович!
     Опера выпили и начали говорить о работе,  и это был верный признак того, что они уже опьянели.
     - Свое первое преступление я раскрыл еще не работая  в  органах,- сказал майор Иванов, закуривая папиросу.
     - Это как? - спросил Гриценко. Он снял рубашку, оголив свою сухощавую, но мускулистую фигуру.
     - Да, очень просто. Я тебе, Сергей, говорил, кажется, что родился в деревне и оттуда пошел служить в армию.  Отслужив, в форме сержанта, я ехал домой.  Доехал на поезде до Новосибирска,  а дальше нужно  было плыть по Оби,  на север.  Была ночь, когда я сошел в Новосибирске. Ну, думаю, пережду до утра на железнодорожном вокзале,  а утром  махну  на
речной вокзал, а там, глядишь, через пару суток буду на родной земле. Правда, еще от пристани топать километров тридцать. Но как представил себе это, так сердце готово было от радости выскочить из груди.  Так скучал я по своей деревне,  по родне...  Ну,  вот,  сижу я на железнодорожном вокзале - народу тьма, свободных сидений в помине нет, люди прямо вповалку отдыхают на полу - на своей балетке - так назывался модный тогда небольшой чемоданчик,  глазею по сторонам.  Вижу приблатненный парень, прошел мимо меня с огромным таким кованым чемоданом. Знаешь, чемоданы
такие были с металлическими нашлепками по углам?- спросил майор Иванов у Гриценко.
     - Знаю,- кивнул Гриценко.  Он достал из пачки папиросу и тоже задымил.- Стараюсь не курить, но когда выпью,..- он продул мунштук папиросы,- извини, Кирилыч, перебил.
     - Так вот, прошел этот блатата, знаешь, пальцы веером?
     - Ага,- кивнул Гриценко.
     И вдруг, как заорет женщина. На весь вокзал:
     - Чемодан украли!
     Я почему-то сразу подумал на того паренька.  А он уже из  вокзала на улицу вышел. Я за ним. Догнал. Говорю, верни чемодан. А он смелый - ночь кругом - говорит:
     - Вали, солдат, отсюда, пока пику в бок не засадил.
     А я хоть и роста не велик, но сила у меня природная - на молоке и свежем воздухе в деревне вырос,  косил с восьми лет,  да и в армии кой чему подучился.  Но с испугу с забыл про армейские приемы, а просто по деревенский вмазал ему между глаз.  Он и с копыт долой. Я чемодан взял и назад на вокзал пошел,  а мне навстречу милиционер с той женщиной, с потерпевшей. Я ей и говорю:
     - Вот ваш чемодан.
     А милиционер у меня спрашивает:
     - Где вор?!
     Я говорю:
     - Вон там, за углом, лежит.
     Милиционер:
     - Почему лежит?
     Я говорю:
     - Пикой пугал меня - не люблю я этого".
     Потом пришлось  мне идти с ними в дежурную часть милиции,  писать объяснение. А дежурил,  как раз,  капитан Терехин.  Он меня и уговорил остаться работать в транспортной милиции.  Вот так,  в жизни бывает, - закончил рассказ майор Иванов. Он тоже изрядно захмелел, расстегнул до пояса рубаху.
      Гриценко опять налил в рюмки.
     - Давай, Кирилыч, выпьем за органы, точнее - за уголовный розыск, за людей, за сыщиков, которые не жалея ни своего времени, ни здоровья, ни жизни работают там.  Почтим память всех погибших на службе и от рук бандитов и умерших в своих кабинетах от ранних инфарктов  и  сгоревших от перенапряжения - знаешь, о чем я говорю? - прервал себя Гриценко.
     - Знаю,- поднимаясь, сказал майор Иванов.
     - Царство им небесное,- встав с таберетки, сказал Гриценко.
     Выпили нечокаясь. Гриценко пошел в комнату и через некоторое время вернулся с револьвером.
     - Вот,  Кирилыч, из этой дуры меня чуть не завалили, но извернулся, выбил револьвер,  а задержать гада не смог. Ушел. Так и не могу досих пор узнать - кто такой был. А пушку оставил себе.
     - На кой она тебе? - отпив пива, сказал майор Иванов.
     - Как на кой?  Однажды нажрались с Сергем Ореховым и стали играть в офицерскую рулетку. Он парень, конечно, правильный, но тут я его купил:
     - Трусишь,  что-ли?-  спросил у него.  А он тогда сильно потдатый был. Редко пьет,  но тут его старшим зоны назначили - повод был. И говорит:
     - Хорошо, сыграем, но только по разу. И патрон,- говорит,- должен быть только один.
     Гриценко сел на свою табуретку, отодвинул подальше от края рюмку,кружку с недопитым пивом, выставил на стол шесть револьверных патрона, потом открыл барабан,  вставил в него один патрон, крутнул пальцем револьверный барабан, увидел, что патрон остановился не напротив ствола, а рядом, закрыл заслонку.
     - Ну,  что, господа офицера, будем играть?! - Он взвел курок, барабан провернулся,  Гриценко приставил ствол револьвера к виску, нажал на спусковой крючок.
     Он не  услышал выстрела,  потому что головоа у него раскололась с левой стороны, на выходе, и частицы серого вещества брызнули на стену.
     Он не испугался того, что произошло, а лишь успел удивиться: "Как же так? Ведь патрон был не напротив ствола!" Но то, что при взводе барабан вместе  с патроном сместился как раз под боек,  он уже домыслить не успел. Смерть, оказавшаяся рядом, схватила его душу, и безжизненное тело рухнуло посреди кухни.
     Майор Иванов, потрясенный произошедшим и еще не успевший поверить в реальность происходящего, замер на месте.
     "Вот, тебе, и сон в руку",- еще спокойно подумал Николай Кириллович, но тут же вскочил с места, стремительно трезвея, схватил еще теплую руку Гриценко:
     - Сережа,- вырвалось у него.
     Сердце Гриценко, затухая, еще делало последние толчки, но по его телу уже пошли судороги.  Майор бросился из квартиры,  вызывать скорую помощь.
                6.
     Первым на место происшествия, в квартиру гриценко, приехал дежурный опер  по  райотделу.  Им  оказался известный уже майору Иванову по рассказам покойного - Орехов Сергей Александрович.  Был он в капитанской форме,  аккуратно сидевшей на нем и придававшей ему вид блестящего белогвардейского офицера,  которых обычно показывали в советских фильмах. И действовать он начал четко,  решительно, без малейшего проявления эмоций.
     - Из скорой сообщили,- внимательно изучив служебное удостоверение майора, сказал Орехов, и, пройдя на кухню, цепким взглядом посмотрел на труп, лежащий на полу,взглянул на стол,  с недопитыми бутылками, склонился над своим коллегой и другом, пощупал пульс на остывающей уже руке. Этого  можно  было  и не делать,  потому что и так было ясно,  что старший оперуполномоченный Гриценко Сергей Петрович погиб: из простре-
ленной головы на пол натекла лужа густой темно-красной крови.
     Орехов выпрямился по постойке смирно,  отдал честь сыщику, неподвижно лежащему у ног, потом, сняв фуражку, склонил голову. Но в следующее мгновение Орехов повернулся к майору Иванову и вежливо, но достаточно твердо сказал:
     - Приведите себя в порядок. Пока никого нет суньте голову под холодную воду,  ну и чайку,  что-ли по-крепче с аспирином выпейте... Про рулетку ни слова,- продолжал инструктировать Орехов.- Про водку  тоже. Произошел просто несчастный случай.  Хотел почистить револьвер и нечаянно нажал на курок.
     Майор Иванов,  несмотря  на  то,  что был старше и по званию и по возрасту, в данной ситуации бесприкословно  начал  исполнять  то,  что сказал сыщик Орехов.  Капитан,  же в это время,  быстро убрал со стола бутылки, посуду,  протер губкой стол,  рюмки и кружки из-под пива ополоснул под краном,  поставил их на место,  в стенку,  где стояла хрустальная посуда, зажег газ, поставил на него чайник и заглянул в ванну, где майор Иванов под струей холодной воды держал голову.
     - Я сейчас позвоню начальству и приду. Чайник на плите.
     - Спасибо,- сказал майор, подставляя под струю воды лицо.
     Орехов, столкнувшись в дверях с бригадой скорой помощи, пропустил их в квартиру, провел на кухню.
     - Я буду через минуту. Сильно не топчите и, если можно, положение трупа не меняйте,- сказал он.

     Все, что  делал и продолжал делать старший опер Орехов:  вызывать на место происшествия начальство,  прокуратуру,  докладывать им о случившемся, сопровождать их в квартиру, давать пояснения и ловить грузовую машину,  чтобы отправить труп на паталого-анатомическую  экспертизу,- все  это он проделывал,  как бы отстранясь от личности погибшего, как бы и не его,  Гриценко,  тело - старшего опера с соседней оперативной зоны,  с  которым  он встречался изо дня в день почти шесть лет на работе и не раз с которым сиживал вот на этой кухне.  И, как будто, не
его, Гриценко,  тело  он  вместе  с дежурным сержантом положили на еще совсем новенькую шинель,  которая уже никогда не пригодится хозяину, и осторожно, что  не  оступиться  и не уронить,  держась за края шинели, спускали по лестнице вниз и грузили в кузов машины.  Капитан Орехов ни на секунду не давал волю эмоциям.  Все это будет потом,  когда работа, его работа сыщика, будет завершена. Тогда будут и эмоции, и чувства, и
тосты за упокой души раба грешного Сергея,  и воспоминания о настоящем сыщике, ушедшим из жизни так нелепо. Будет, наверное, и скупая горючая слеза и вечная память в сердцах тех,  кто знал его,  кто с ним ходил в засады и кто верил ему, как себе.
     Но все это будет потом, а сейчас Орехов ехал на дежурной машине в морг, сопровождая грузовик с телом товарища, потом к его жене на работу, чтобы не по телефону, а лично сообщить о трагедии...
     Майор Иванов,  пока оперативная группа производила  осмотр  места происшествия, немного протрезвел и держался так, как будто и не пил, а просто устал после бессонной ночи.  Но бессонная ночь и выпитый  алкоголь все  же  сказывались  - у него начала болеть голова. После осмотра места происшествия, ему пришлось проехать в прокуратуру,  где он дал показания, умолчав о спиртном и об офицерской рулетке.  После допроса Николай Кириллович попросил разрешения позвонить своему руководству в транспортное управление,  в Новосибирск, чтобы доложить о случившемся.
     После его доклада в трубке на  некоторое  время  наступила  тишина. Майор Иванов  массировал пальцами лоб,  брови и виски,  чтобы ослабить, не утихающую,  боль,  но он не боялся ни начальства, ни выводов, которое оно  сейчас  может  сделать.  свое  он уже отслужил и рано или поздно все равно придется уходить на пенсию.
     "И что,  в конце концов, значит карьера или работа по сравнению с жизнью и смертью.  Страшно,  когда жизнь  заканчивается.  А  работа?.. Правда, он не мог себя представить без службы в органах... Но, что-нибудь придумает",..- размышлял майор Иванов,  пока на другом конце провода решали,  как  с ним поступить.  И дурное предчувствие не обмануло
его и на этот раз.
     - Пора вам на пенсию,  Николай кириллович, - сказали в телефонной трубке.- Пишите рапорт.
     Майор Иванов,  положив трубку, попросил у следователя прокуратуры чистый лист бумаги,  вышел из кабинета в коридор и за столиком для посетителей написал  рапорт об уходе на пенсию,  подписал его,  поставил число и, вспомнив, что он все еще находится в прокуратуре, а не в родном транспортном управлении,  аккуратно свернул в четверо рапорт и положил его в карман пиджака.
     "Три -  ноль  в чужую пользу",- с горечью подумал он и,  выйдя из прокуратуры, медленно побрел по незнакомым улицам чужого города.

     На следующий день майор Иванов и командированный  по  собственной просьбе на  раскрытие убийства четырех солдат капитан Орехов,  несмотря на то,  что Орехов был после суточного дежурства, поехали в больницу к сержанту Леонидову.
     Майор Иванов накануне еще дважды  по  телефону  переговаривал  со своим начальством: сначала - попросил остаться на похороны Гриценко, а потом - попытаться что-то доделать по нераскрытому  преступлению.  Начальство согласилось,  но  своего решения об увольнении майора Иванова на пенсию, при возвращении его из командировке, не отменило.
     Орехов же был не знаком с сержантом Леонидовым,  но вчера майор подробно рассказал о последних часах жизни Гриценко, упоминув, что покойный собирался в обязательном случае навестить в больнице сержанта.
     Операция на желудке у Леонидова прошла удачно, самочувствие у него было хорощим, но он еще по-прежднему находился в реанимации. Опера злоупотребили своим служебным положением и прошли  в  палату,  накинув поверх своей одежды белые халаты, выданные медсестрой:
     - Привет Леонидов,- сказал, пожимая еще слабую после операции руку сержанта, майор. - Знакомьтесь: старший оперуполномоченный УР капитан Орехов Сергей Александрович.
     Орехов пожал руку сержанту.
     - Слышал,  - немного смущаясь,  сказал Леонидов.- Про вас  Сергей Петрович рассказывал... А как он сам-то? На работе?
     - На работе,- кивнул Орехов.- Вот меня вместо себя послал,- попытался улыбнуться опер.
     - Тут мы тебе мал мало принесли... Кушай,если врачи позволят, и ни о чем не волнуйся, поправляйся быстрей, - вмешался в разговор майор.
     - А выздоровеешь, заходи. Не стесняйся,- сказал Орехов...

     До общего инструктажа перед заступлением на ночное патрулирование железнодорожного вокзала,  станций и остановок,  с которым руководство линейного отдела милиции связывало надежды по раскрытию  преступления, было еще  часа  два и майор Иванов с капитаном Ореховым сидели на скамейке во дворе линейного отдела.  Скамейка стояла в тени дикой сибирской яблони, мелкие, с горох, но красные ягоды, которой клевали голуби. Вокзал был совсем рядом и сюда в тихий дворик  доносился  стук  колес, прибывающих из  дальних  городов и селений поездов,  доносился громкий
женский голос,  объявляющий об окончании посадки на фирменный поезд номер  сорок семь маршрутом: "Омск-Москва", слышен был шум многолюдного вокзала и автотранспорта, снующего по привокзальной площади. Но это не мешало двум сыщикам вести беседу и размышлять над нераскрытым преступлением.
     - Преступление  совершено  на  станции "Московка",- в который раз спокойно и размеренно говорил Орехов.- А цистерна с  вином  находилась на станции "Омск-сортировочный".  Расстоянике между ними приличное, но давайте, проверим и эту - самую не вероятную версию. Предположим,- говорил Орехов,-  что замысел преступления возникал спонтанно.  Сначала, преступник на халяву напился вина из цистерны. Потом, прихватив вина с собой, он поехал с сортировки на Московку - электрички ходят? - прервал сам себя Орехов.
     - Конечно, должны,- подтвердил майор Иванов.
     - Так вот,  - продолжил Орехов,- предположим,  что  преступник  с краденым вином приезжает на Московку,  идет по путям, случайно натыкается на курящих и мающихся от безделия солдат. Просит закурить, заговаривает, угощает  солдат  вином,  они приглашают его в теплушку - там есть кой-какая закуска, пьют, он видит, как солдаты пьянеют, видит автоматы с патронами и тут возникает замысел...
     - Но у тебя, капитан, воображение!- покачал головой майор Иванов.
     - У него с собой нож...
     - Но как он оказался на сортировке?  Случайно?  Тогда ищи ветра в поле...
     - Мог,  конечно,  случайно,- продолжал Орехов.- А мог приехать  к кому-нибудь, например,  к тому - с кем отбывал наказание. Есть там такие в железнодорожном поселке?  Конечно,  есть,- сказал сам себе  Орехов.- Хотя бы тот, Рыжий.
     Майор Иванов поднялся со скамейки. Орехов вслед за ним двинулся к зданию линейного отдела.  Не сговариваясь, они вошли в кабинет начальника розыска.
     - Результат вскрытия солдат есть? - спросил майор Иванов.
     - Конечно,  есть,- сказал начальник розыска, пытаясь по лицам сыщиков, понять,  почему они об этом спрашивают. Начальник розыска хотел что-то сказать, но в это время зазвонил телефон:
     - Где?!  -  начальник от нетерпения соскочил с места.  - На сорок третьем километре...  в сторону Называевки...  Кто сообщил?.. Машинист электропоезда!.. Готовь, на выезд опергруппу! - начальник бросил трубку.- Дежурный звонил.  Обнаружили жигули шестой модели недалеко от железнодорожного переезда.  Цвет оранжевый, дверцы настежь, на месте водителя - труп... Я выскочу на место происшествия, а вы, товарищ майор, можете пока воспользоваться моим кабинетом.  Бумаги по убийству солдат
- на столе. Полистайте, хотя, видите, как события развиваются...
     Майор Иванов сел за стол начальника розыска:
     - Вы, думаете, это связано с убийством солдат?
     - Все, может быть. Возможно, преступник скрылся из города на этой машине, а потом замочил водителя,- сказал начальник  розыска.-  Ну,  я погнал...
     Майор Иванов начал перебирать материалы по убийству солдат, отыскивая копию паталого-анатомической экспертизы.
     - Думаешь,  есть смысл отрабатывать нашу версию?-  спросил  он  и внимательно посмотрел  на сыщика Орехова.  Орехов выглядел удивительно свежо после суточного дежурства.  -  Сергей  Александрович,  ты,  хоть ночью немного взремнул?
     - Вздремнул,- кивнул Орехов и задумчиво посмотрел в окно. - Вполне возможно,-  продолжил он через некоторое время,- что водителя жигулей убил тот же человек, что и солдат. Но у меня есть несколько вопросов по этой версии: первый - почему жигули с трупом не были обнаружены раньше, а только сегодня;  второй - зачем преступнику понадобилось использовать чужой автотранспорт,  тем белее,  оставлялть дополнительные следы... Ведь убитые солдаты были обнаружены лишь утром,  времени  уехать на электричке или поезде,  идущих круглосуточно и в любом направ-
лении, достаточно.  И,  вообще, зачем куда-то ехать? Большой город рядом, есть, где спрятаться, переждать... Впрочем, возможны любые варианты и не отрицаю - вариант с жигулями.  Но пока преступление не раскрыто, мне, кажется, нужно отрабатывать все версии. А наша версия, по-моему, не хуже.
     Майор Иванов с улыбкой согласился.  На его взгляд, версия с жигулями слишком проста. Хотя майор прекрасно знал из своего опыта, что по настоящему сложных,  хорошо  спланированных  преступлений  совершается крайне мало. И большинство раскрытых преступлений, после их раскрытия, казались такими простыми и примитивными, что иногда даже хотелось смеяться - почему же это преступление не было раскрыто сразу,  по горячим
следам... Но молодой и мозговитый сыщик Орехов нравился ему все больше и больше,  и Николаю Кирилловичу хотелось послушать его рассуждения вслух,  и сравнить их со своими мыслями.
     - А вот и заключение паталога-анатома,- сказал майор Иванов и начал читать бумагу.
     Капитан Орехов держал себя в руках - не позволил себе, как подмывало любопытство и молодая энергия,  соскочить с места и самому прочитать экспертизу.
     - Есть,- сдержанно, но вместе с тем и радостно, что их версия начала подтверждаться, - сказал майор Иванов. Он прочитал бумагу до конца, протянул  ее Орехову.- Солдаты были в сильной степени алкогольного опьянения и в желудках у них обнаружены остатки красного вина.
     Капитан Орехов лишь мельком взглянул на заключение  паталого-анатома, придвинулся ближе к столу,  взял синий справочник телефонов УВД, прокуратуры, судмедэкспертизы. Набрал номер телефона:
     - Алло,  это судмедэкспертиза? - спросил он.- Старший оперуполномоченный Орехов из Центрального вас беспокоит...  А мне бы Михаила Васильевича... Михаил Васильевич,  Сергей Орехов вас беспокоит,  здравствуйте... Я сейчас подключен к работе по убийству  солдат  на  Московке... В курсе?..  Вскрытие проводили?..  Так вот, у нас возник вопрос:
можно- ли идентифицировать красное  вино,  обнаруженное  при  вскрытии тел, с вином,  образец которого предоставил мы?..  Да,  я понимаю, что такого вопроса не было при назначении судмедэкспертизы...  Я, понимаю, что сразу было проще...  Все понял,  спасибо,  Михаил Васильевич... За то, что вселили надежду,- сыщик положил трубку.
     - Ну и что? - спросил майор Иванов.
     - Да,  - махнул рукой Орехов,- как всегда  проворонили.  Образцов вина при вскрытии не брали, просто констатировали факт наличия красного вина. А сейчас будет проблема: тела военные уже забрали из морга.
     - А теперь я звонок сделаю, в дежурку, - сказал Иванов.
     Дежурный, пролистав книгу регистрации происшествий, сообщил майору , что дело по краже вина из цистерны находится у следователя Казакова и соединил с ним:
     - ...  Послушайте,  мы  тут  охраняем кабинет начальника розыска, нельзя-ли вас попросить, чтобы вы подошли к нам?- сказал следователю майор Иванов.- Спасибо. Ждем.
     Майор достал папиросы,  предложил Орехову. Сергей мотнул головой: "Не курю". Иванов неспеша прикурил, сделал глубокую затяжку.
     "Правильный",- вспомнил он характеристику покойного  Гриценко  об Орехове, и у Николая Кирилловича перед глазами поплыли картины ночного патрулирования, как умело и профессионально делал свое  дело  старлей: "Всего одну ночь были знакомы с ним,  а жаль его, как старого друга",- подумал майор о Гриценко.  И Орехов переживает. Виду не показывает, но привязан к нему был крепко. Такое впечатление, что он даже постарел за эти сутки,..- майор попытался отогнать эмоции и снова начал перелисты-
вать страницы своей цепкой профессиональной памяти.
     "Нет, Рыжий такой же подозреваемый в убийстве солдат,  как и  его подельники по вину или задержанный ими семейник, или рыбак,- размышлял майор Иванов.- Рыбак,- заострил на нем внимание  Николай  кириллович,- собирался в  стороны  Называевки...  А  сейчас там обнаружены жигули с трупом?.. А сколько еще было задержаний на других участках  патрулирования? - думал майор.- И сложность раскрытия таких преступлений в том, что трудно очертить круг лиц,  причастных к нему,  трудно выявить всех лиц, причастных к преступлению,  и еще труднее тщательно каждого отра-
ботать на причастность к этому преступлению"...
     В кабинет  вошел следователь Казаков,  принес дело.  Майор Иванов представился, предъявил удостоверение.  С капитаном Ореховым  следователь Казаков был знаком по каким-то прошлым делам.
     Майор иванов взял дело, полистал его. казаков оказался следователем расторопным  - в деле уже были листки о проверке судимости на каждого подозреваемого.  Один из них был судим четыре раза за кражи и нарушение административного  надзора,  остальные  были не судимы.  Майор Иванов выписал на листок полные данные судимого и протянул Орехову.
     - Значит,  Махонькин Петр Петрович, по кличке Рыжий,- сказал орехов. - Он, кстати, на свободе? - спросил у следователя сыщик.
     - Да,  там в деле подписка о невыезде есть,- сказал, забеспокоившись, следователь.
     - Это и хорошо,- уловив беспокойство Казакова,  сказал Сергей.- Пока это нам на руку.  Пугать его не надо и никуда он не денется, если только,.. - недоговорил сыщик и посмотрел на майора Иванова.
     Майор уже начал понимать Орехова, как в свое время и старлея Гриценко, с полуслова, и кивнул головой - продолжать, мол, не надо.
                7.
     Петька Махонькин  по кличке Рыжий жил в железнодорожном поселке с самого рождения вот уже тридцать семь лет,  если не исключать пяти отсидок в колониях разного режима общим сроком одиннадцать лет. Жил он с сетрой в доме покойных родителей,  был с виду кроткого нрава,  за  что был любим и жалеюч и сестрой и соседями, которые его с детства ласково называли - Махонькой.  И он соответствовал бы полностью этому прозвищу
- и ростом невелик и конструкция тела - узкокостная,  стройная,  как у девушки, и не злобив, и слова громкого или нецензурного от него не услышишь, даже когда он был сильно выпивший, правда, напивался он редко, если бы не его упорное и демонстративное нежелание работать и  жесткий взгляд, который появился у него уже после первого заключения и который мог остановить всякого,  кто пытался переступить ту  невидимую  грань, которую однажды  и навсегда вокруг себя установил Петька...  И уже после
первой отсидки,  никто,  кроме сестры, да соседа - дяди Степана, друга покойного отца, в глаза не смел его назвать Махонькой, а все стали его звать Рыжим - так, как прозвали его в зоне.
     В зонах он бывал регулярно. За кражи. Но не у соседей или жителей поселка, а за кражи с железной дороги,  да за карманные,  которые сам Рыжий и воры старшего поколения считали наиболее трудносовершаемые, а потому наиболее почетными.
     А вором Махонькин был умным и ловким,  потому и сидел он за кражи всего два раза.  Судимостей за кражи у него было три - первый раз дали ему условное наказание за кражу на железной дороге,  но тогда суд принял во внимание,  что он был ранее не судим, по возрасту - несовершеннолетний и родители всю жизнь отработали на железной дороге: отец- машинистом, а мать в депо - бригадиром.
     После первой  судимости  Петька,  хоть ему и было жаль родителей, которые и на суд-то смогли прийти лишь в день  вынесения  приговора  - все работа, да работа ради куска хлеба, а процесс шел тогда многодневный - судилась  целая преступная группа, в которой Петька был самым молодым,  преступление было со множеством эпизодов,  - воровать не прекратил, но резко сменил тактику воровства.  Во-первых,  отобрал для этих целей двух самых проверенных друзей, заставил их поклясться самой
страшной клятвой,  что не будут трепать языками и будут во  всем  слушаться лишь  его  - Махоньку. Во-вторых,  помня,  что во всех домах подозреваемых проводились обыски, во время которых и находили украденные вещи  из  контейнеров  и  вагонов,  которые еще не успели продать, Петька с друзьями вырыли в березовом колке за огородами, как они называли между собой,  бункер. Хорошо замаскировали его. В третьих, познакомился с цыганами,  которые занимались спекуляцией, а заодно и сбытом краденого.
     Дело пошло. Махонька через жителей поселка, работавших в основном на железной дороге,  узнавал в каких вагонах,  контейнерах,  находится ценный, желательно импортный груз,  и глубокой ночью со своими подельниками совершал  кражу.  Брали импортную телерадиоаппаратуру,  фарфор, хрусталь, ковры.  Прятали в бункер,  а через некоторое время  краденое переправляли цыганам,  которые везли ворованный дефицит в другие горо-
да, республики,  где моментально сбывали по баснословным ценам... Продолжалось это почти три года.  Петька и его друзья немного приоделись, но транжирить деньги Махонька не позволял,  как не позволял  пьянствовать и хвастаться,  какие они богатые. А в поселке недоумевали. В нем, за десятилетия существования поселка привыкли,  что кто-то обязательно воровал с дороги. Но после краж, то в том или другом доме устраивались многодневные попойки, и, хотя все молчали, но каждый поживший на белом
свете поселочный  житель  догадывался что к чему.  А тут - совершаются одна за другой крупные кражи, и тишина.
     А Петька мечтал о собственном доме.  И не просто о доме, а о двухэтажном из кирпича. И, главное, чтобы был теплый туалет и белая большая ванна, которую Петька видел только в кино.
     Глупая мечта о белой ванне появилась у Петьки давно, когда он еще учился в начальной школе.  В его классе учились ребятишки не только из железнодорожного неблагоустроенного поселка, но и из пятиэтажек, густо настроенных возле стройкомбината.  От них-то Петька и узнал,  что вода бывает не только в колодце, а и в кране, который только достаточно повернуть и оттуда польется не только холодная, но и горячая вода, как в бане. А когда кто-то сказал,  что купается каждый день в ванне, Петька не поверил. А тот пацан поднял его на смех:
     - Ты и ванны-то,  наверное, не видел, обидно засмеялся одноклассник.
     - Видел,- соврал Петька и покраснел. Не от лжи, от обиды: кому-то все, а ему - шишь!
     "Но ничего-ничего, и его отцу скоро дадут благоустроенную квартиру -  зря  что-ли  он пашет на своем тепловозе день и ночь",- размышлял про себя Петька.
     А отцу квартиру все не давали и не давали.  Петька уже заканчивал восьмой класс,  начинал дружить с девчонками, но те не очень-то благоволили к  нему.  Петька  комплексовал,  стеснялся на танцах пригласить понравивщуюся ему девчонку - ему все казалось,  что от него пахнет потом. Ведь перед танцами он возил воду из колодца для материнской стирки, потом рубил дрова и таскал уголь для печки,  а в баню они с  отцом ходили лишь раз в неделю...  И не понимал Петька,  что девчонкам он не нравился не из-за пота - скорее всего от него и не пахло  так  сильно,
что могло  вызвать  отвращение,  и даже - не за его рыжие волосы и небольшой рост,  а за то,  что он был неуверен в себе до такой  степени, что не мог связно сказать и двух слов в присутствии понравившейся девчонки. А тех,  кто ему не нравился, он к себе не подпускал, думая, что пацаны будут смеяться над ним,  увидев его со "страшилой" - так он называл некрасивых девочек.
     Так вот, Петька Махонькин заканчивал уже восьмой класс, когда узнал из разговора родителей,  что отцу несколько лет  назад  предлагали длагоустроенную квартиру, но он отказался в пользу молодого специалиста, приехавшего из другого города,  у которого не было своего  угла  и который только что женился.  мать устроила скандал отцу. Он на следующий день пошел к начальству,  но ему сказали,  что  свободных  квартир нет, а  следующий  многоквартирный дом пока строить не предполагается,
потому что у предприятия тяжелое финансовое  положение.  Когда  Петька узнал о  таком раскладе,  он несколько дней ходил задумчивый,  а потом заявил родителям,  что учиться в девятый класс не пойдет. Мать ревела, уговаривала, а отец, помолчав, сказал:
     - Вот и хорошо,  пусть идет работать к тебе в депо,  а там,  глядишь, и поступит в техникум - на вечерний.
     Но Петька не думал уже ни работать в депо,  не на железной дороге вообще, а уж, тем более, учиться...
     С утра до обеда он отсыпался,  потом что-то делал  по  хозяйству: носил воду,  кормил кроликов, а вечером сидел с пацанами на скамейке - бренчал на семиструнной гитаре.  Пел он песни жалостливые, но блатные. Про воровскую долю. А когда ночь опускалась на поселок, на сортировочную станцию, с пацанами, что по старше и со взрослыми уже парнями, шел шляться на железку.
     Так дела обстояли с большой белой ванной,  а  вот  мечта  о  доме сформировалась не сразу...  И,  самое главное, он не знал, как ее осуществить, потому что таких домов не то что в железнодорожном  поселке, но и  во  всем миллионном городе тогда не было.  Такие дома он видел в кино, в зарубежных фильмах, да однажды в новостях про большое наводнение то ли на Западной Украине,  то ли в Грузии.  И то Петька не был уверен, что в двухэтажных тех домах,  которые он  увидел  по  телевизору,
есть теплый  туалет и ванна с горячей и холодной водой.  Одним словом, Петька Махонькин со своей небольшой шайкой продолжал обворовывать контейнеры, сбывать  краденое,  копить  деньги и думать,  как осуществить свою мечту.
     Развязка наступила неожиданно. Сначала исчез Витька Хома - правая рука Петьки. Искали его и милиция и родственники, и сам Петька. Безрезультатно. Как сквозь землю провалился.  А вскоре в городе,  при сдаче золотых изделий в лом в скупку ювелирного магазина,  был задержан третий член их шайки - Пузырь. У Пузыря изъяли пару золотых цепочек и золотую печатку. Печатка была с Витькиными вензелями и ее сразу опознали родственники Хомы.  Пузырь  раскололся  в одночастье.  Рассказал где и
когда убил Витьку,  где его закопал,  куда спрятал Витькины деньги,  а заодно, чтобы облегчить свою участь,  выдал и Петьку,  и бункер. Произошло это так быстро,  что Петька не успел перепрятать корейские телевизоры с последней кражи.
     Петьку задержали в тот же день,  под вечер. Петька был шокирован, но не столько арестом,  а тем, что Пузырь ради денег убил Витьку Хому. Ведь росли-то они вместе. Петька молчал на допросах и на очных ставках с Пузырем:  не сдал ни цыган,  которых Пузырь не знал, не выдал следствию и своих сбережений,  которые он закопал в  трехлитровой  банке  в огороде. Так  и  ушел  в зону в несознанку,  за что и получил семь лет строго режима.
     Пузырю дали десять лет, по совокупности, с учетом чистосердечного признания, но уже на последней встрече с ним - на следственном  эксперименте, Петька  понял,  что  Пузырь  до  конца срока врятли дотянет - тюрьма уже знала про его сучьи дела и куда бы он не  этапировался  для отбывания срока - молва будет лететь впереди него...
     В зоне Петька провел время с пользой  для  себя:  познакомился  с людьми, которые  в будущем могли ему еще как пригодится,  научился играть в карты на деньги,  естественно,  мог умело  мухлевать,  обучился карманным кражам - мог работать и щипачем,  и с ширмой, и с мыльницей. И, главное, еще раз убедился, что он сделал правильный выбор в жизни - он должен стать вором.  Настоящим вором,  которого должны знать и ува-
жать. Петька, а теперь- Рыжий, крепко усвоил ряд неписанных правил, но кое от чего умело отказался. Чувствовал, время наступает другое, и потому не вставлял рондолевых зубов, не партачил свое тело татуировками, старался не  культивировать  в себе зэковские манеры поведения - типа, пальцы веером, "ты меня на понял-понял", по которым бывшего зэка можно было узнать за версту...
     Освободился Рыжий в разгар перестройки. Откопал банку с деньгами, оделся, купил золотую цепь, печатку, заказал гранитный памятник на могилу отцу,  дал денег на свадьбу сестре, погулял в ресторанах с друзьями. Все его запасы и кончились. Пришлось заняться карманными кражами, потому что на железке его методом уже  работала  бригада  из  поселка. Срывал на  карманах  иногда  неплохие  бабки,  но все начало дорожать, деньги быстро кончались, приходилось ездить на работу чуть-ли не через
день, попал  в  поле  зрения  оперов,  работающих по карманным кражам. Хлопнули, но Рыжий успел сбросить кошелек, однако нашелся свидетель, и дело дошло до суда.  Суд квалифицировал,  как попытку на кражу личного имущества: сто сорок четвертая через пятнашку.  С учетом всех  обстоятельств, в этот раз дали немного - два года лишения свободы...
     После очередной отсидки он вскоре опять попался.  Но напарник,  а работали в тот раз они вдвоем,  взял всю вину на себя,  его выпустили, но младшие опера,  работающие по карманным кражам,  поклялись посадить его, и  через пару месяцев он был уже опять в следственном изоляторе - за нарушение административного надзора.
     После освобождения Петьку сразу же,  по документам, идущим за ним из колонии,  поставили под гласный административный надзор,
а это значит,  что опять с восьми часов вечера и до шести утра он должен был находиться дома, в том числе и в праздники, и в выходные.
     А жизнь  стремительно  менялась. Начали появляться кооперативные кафе, рестораны, богатые кооператоры. Рыжий не мог устоять - не погрузиться в новую жизнь с головой.  Но ощутить ее, эту жизнь, он как следует опять не успел.  Через месяц он уже опять сидел за злостное нарушение административного надзора. Правда, дали всего год. А в зону с воли уже начали проникать новые понятия: "крыша", "бригада", "быки", "рекет", хотя в зону пока не попадали ни быки, ни бригадиры.
     А Рыжий в зоне был уже давно своим.  С ним советовались более молодые зэки,  к  его  мнению с уважением относилось и старшее поколение воров.
     Поэтому не удивительно, что сразу после освобождения к нему пришли пацаны поговорить "за жизнь".  Были они не судимы,  молоды:  лет по восемнадцать-двадцать, но уже имели старенький жигуленок. Двое были из железнодорожного поселка,  а двое незнакомых - городских. Петька надел свой лучший прикид,  достал из тайника золотую цепь,  печатку.  Слон - поселковый пацан распахнул перед ним переднюю дверцу, Рыжий с достоинством сел  в  машину,  и они поехали в кооперативное кафе "Подвальчик" Хозяин кафе сам накрывал стол, принес лучшие закуски, импортный дорогой  коньяк.  У  Рыжего после скромного зэковского рациона слегка закружилась голова - вот она новая жизнь: сейчас осетрина с лимончиком под французский коньяк,  завтра - собственная тачка,  а после завтра - мечта его жизни: двухэтажный дом или, как он от кого-то услышал новое  еще  не  привычное слово- котетж.  С ванной и сауной...  Но Петька быстро взял себя в руки и незаметно для пригласивших его  пацанов, начал изучать их, стремясь понять - чего им от него надо?
     Слон, на толстой борцовской шее которого висела  золотая  цепь  с палец толщиной, давал четкие негромкие команды хозяину кафе, своим корешам, внимательно следил,  чтобы у Рыжего все было  самое  вкусное  и чтобы рюмка не стояла пустой, серьезный разговор пока не начинал - тоже, видать, присматривался к Рыжему, хотя и знал его с детства и вырос на воровских песнях,  которые пел Петька Махонькин. Но редко в последние годы Рыжий бывал на свободе, не изменился-ли он?
     А Петька  смотрел на Слона и его братву и удивлялся:  и когда они успели вырости вот такие - молодые наглые волчата?!  Но виду не  подавал, а вел себя уверенно, по-хозяйски.
     В конце концов,  Слон отпустил владельца кафе  заниматься  своими делами, братву отправил покурить и начал разговор. Разговор был о том, что у бригады Слона возникли сложности с линейской бригадой,  конфликт мог принять самые непредсказуемые формы,  нужно было, чтобы кто-то развел, утряс спор мирным путем.
     Рыжий подробно расспросил о сути конфликта,  кто входит в линейскую бригаду,  есть-ли среди них судимые?  Выяснилось, что бригадир линейских судим за квартирную кражу,  правда, за короткий срок в зоне он не успел заработать себе достаточный авторитет, но ему в тюрьме, на пересылке, покровительствовал вор в законе - Чемодан, которого Рыжий хорошо знал,  и которому бригадир линейской бригады был обязан.  Чемодан был на свободе и это облегчало задачу.
     Рыжий уже знал, что сможет помочь Слону и его бригаде, но не спешил с ответом. И лишь в конце вечера успокоил Слона:
     - Придумаем что-нибудь.  Давай, потолкуем завтра, на свежую голову...
     А утром он заявил Слону,  что будет решать их проблемы, но десять процентов от  собираемых  сумм должны причитаться ему - Рыжему,  и еще десять - в общаг.  На помощь заключенным,  на адвокатов и прочие дела. Слон, подумав,  согласился.
     Вслед за Слоном к Махонькину пришел участковый инспектор  и  объявил ему  о  постановке под гласный административный надзор.  Но Рыжий, все-таки, встретился с Чемоданом,  они подробно  обговорили  возникшие проблемы между бригадами, обдумали, как их мирно развести. Потом обсудили это с бригадирами.  Вообщем,  это заняло не один вечер,  и Петьку опять арестовали  за нарушение административного надзора.  Эта отсидка для Рыжего была самой легкой.  Слон слал в зону деньги, продукты, чай,
а Рыжий  рекомендовал в его бригаду проверенных крепких молодых зэков, выходящих на свободу.
     Освободившись Рыжий  решил,  во чтобы то ни стало, прервать цепочку судимостей, главное,  прекратить проведение времени в местах  лишения свободы. Жизнь  уходила,  а  его мечта о собственном котетже не сбывалась. Да и жизнь,  с ее многообразием оставалась для него однобокой  - он даже автомобиль не умел водить,  не говоря уже про женщин,  которых он почти не знал и с которыми так мало он в своей жизни общался.
     Рыжий решил год "отлежаться" дома - не привлекал к себе внимания, и даже на работу устроился в один из кооперативов по  протекции  Слона на должность коммерческого директора. Но на работу он, естественно, не ходил, но раз в месяц ему исправно переводили на сберкнижку  зарплату, и трудовую книжку на него завели, как положено.
     По началу к нему наведывался участковый,  даже объяснения с  него брал: где работает,  кем? Проверил, там подтвердили. Участковый недоумевал, но ничего поделать не мог - Махонькин вел себя образцово.  Да и времена наступили другие.
     - Завязал,- как-то,  однажды, улыбаясь, сказал участковому Рыжий.- Вот и мой адвокат подтвердит это,- и Махонькин кивнул на мужчину в хорошем костюме, белой рубашке и дорогом импортном галстуке,  находившемся в это время у него  дома.
     Участковый удивленно закачал головой,  а вскоре перестал приходить вообще - поговаривали,  что он уволился из милиции и  ударился в коммерцию. Но, как бы там ни было, от Махонькина отстали, стали забывать.Ему это было на руку.  Пусть молодые рискуют, садятся, а он свое отсидел и теперь должен организовать свой  преступный  бизнес  так,  чтобы другие делали за него черновую работу, а он - руководил, учил, догова-
ривался с другими ворами о делении сфер влияния, территорий и, конечно же, получал свою долю. Начало было уже положено - бригада Слона крепла и приносила все больше дохода,  но это пока были все же не те  деньги, которые нужны  были Рыжему,  и потом:  кто носит яйца в одной кошелке? Только лох!  И Рыжий разыскал знакомого по зоне молодого,  но дерзкого парня по  кличке Самовар.  Самовару было двадцать семь лет и десять из них он оттянул сначала в Морозовке, на малолетке, потом - на строгом режиме за  убийство  с  особой жестокостью.Освободившись,  Самовар был
ошарашен произошедшими переменами и с  испугу  устроился  грузчиком  в близлежащий от его дома магазин, где его и розыскал Рыжий. Рыжий пригласил его к себе домой побазарить  "за  жизнь"  за  бутылкой  хорошего коньяка.
     Самовар, уважающий Рыжего в зоне за мозги, увидев уставленный дорогими напитками и деликатесами стол,  золотую цепь в палец толщиной на худой шее Махонькина,  печатку с бриллиантом,  зауважал Рыжего  еще больше.
     - Что, так и будешь работать грузчиком?- ровным тоном спросил Рыжий.
     - А что делать?  Никуда больше не берут, Рыжий,-  сказал
Самовар.
    - Ко мне пойдешь работать?- спросил Махонькин,  наполняя рюмки  коньяком.
     - Куда? - спросил удивленно Самовар.
     - В  кооператив...  Я там коммерческим директором "тружусь",- усмехнулся Махонькин.
     - Пойду, Рыжий. А кем? Я и делать-то ничего особенного не
умею?
     - Бригадиром,-  опять усмехнулся Махонькин.- Будешь делать то,  что я скажу. По рукам?
     - Да, я, Рыжий!- Самовар вскочил, схватил протянутую руку
с печаткой с бриллиантом.- Да, я для тебя, Рыжий!..
     - Называй меня - Петр Петрович,- прервал его Махонькин.
     - Да я для тебя, Петр Петрович!..
     - Присядь,  - остудил его Махонькин.  - Послушай, что я тебе скажу... Для начала подбери несколько надежных братков. Не спеши. Про меня никому ни слова. Потом подумаем, где взять стволы - это для испугу, - засмеялся Рыжий.  - Через пару дней приедешь ко мне,  решим вопрос с тачкой. Водила есть на примете?..
     Самовар слушал Рыжего с приоткрытым ртом...

     А на следующий день к Рыжему приехал еще один  лагерный  кореш  - Геша Блинов по прозвищу - Ушастый.  Привез коробку настоящего грузинского красного вина - подарок от Зураба - грузинского вора.  И то ли на радостях, что все удачно складывается, то ли на старые дрожжи, Рыжий перебрал, утратил контроль над собой.  Забыв про  осторожность,  пошел
пешком через сортировку провожать Ушастого, а на обратном пути, увидев знакомых мужиков из поселка,  черпающих ведром вино из  цистерны,  зачем-то подошел к ним, где его и повязали менты. Глупо. Хорошо, хоть он, выходя из дома, предусмотрительно снял и цепь,  и  печатку,  и  дорогой прикид. Тогда бы домой точно не отпустили. А то, что он дал там какие-то показания - это ерунда:  адвокат разберется,  а мужики подтвердят, что он просто проходил мимо.  Но вернувшись после задержания домой,  Рыжий, осторожничая, все же спрятал золотишко и наличку в проверенную  посуду - трехлитровую банку и вновь закопал ее в огороде. Старые привычки были в нем еще ох как сильны!
                8.
     И, все-таки, Орехов чувствовал, что необходимо, в первую очередь, отработать на  причастность к убийству солдат Махонькина Петра Петровича, по кличке - Рыжий. Почему? Во-первых, потому что других реальных версий по убийству не было. Во-вторых, он судим, аж шесть раз и достаточно молод,  а,  значит, с большими действующими связями в преступном мире, которые  могут вывести на преступника или дать какую-либо информацию. В третьих,  даже, если все это не подтвердиться, то отрицательный результат - это тоже результат и кому-то другому,  кто будет заниматься раскрытием этого серьезного преступления уже не придеться  тра-
тить и силы на Рыжего, и, возможно, на железнодорожный поселок в целом.
     - Ну, что, Николай Кириллович, начнем с Рыжего? - еще раз спросил Орехов у майора Иванова.
     Майор улыбнулся:
     - Для начал соберм информацию о нем,  а вы,  товарищ следователь, обратился он к Казакову,  пока его не вызывайте.  всех трясите, но его не трогайте, пусть понервничает. Хорошо?
     Следователь Казаков кивнул, взял уголовное дело по краже вина:
     - Я свободен?
     - Спасибо,- сказал майор Иванов и обратился к Орехову.-  Ну  что, Сергей Александрович, накидаем план действий?

     План по  отработке  на  причастность  к  совершенному  четверному убийству заключался в следующем: Орехов, как местный опер, организовывает наблюдение  за Рыжим и устанавливает его связи по местам заключения, благо,  что в основном он отбывал наказания в колониях города.  А Иванов, пользуясь  тем,  что следователь Казаков будет допрашивать подозреваемых по краже вина, станет этих жителей поселка также отрабатывать на причастность к убийству и через них также постарается выяснить
образ жизни Рыжего, его связи, чем он "дышит" в настоящий момент?
     Сергей хотел  было уже попрощаться с майором Ивановым,  чтобы бежать отрабатывать рыжего,  но,  вспомнив, что сегодня ночью они должны патрулировать на станции Омск-сортировочный, засмеялся:
     - Вот в азарт вошел.
     Майор тоже засмеялся:
     - Понимаю, сам был такой по молодости.
     Сергей сел  за боковой столик,  поставил телефонный аппарат перед собой, набрал номер:
     - Боцман?  Ну как дела?!  Нормально.  Ну тогда, запиши: Махонькин Петр Петрович,..  - Орехов продиктовал  установочные  данные  Рыжего.- Боцман, заполни  от  моего имени бумагу на наблюдение за ним и зайди к Стану,- Сергей взглянул на майора Иванова,- то бишь,  к начальнику розыска, и  попроси,  чтобы  срочно решили этот вопрос.  Это по убийству солдат. Понял? А я ему сейчас перезвоню.
     Орехов опять набрал номер телефона.
     - Станислав Григорьевич,  Орехов говорит,  - сказал Сергей.- Я  с линейного отдела звоню.  Есть просьба. По убийству солдат срочно установить наблюдение.  Есть тут один... Боцманов сейчас занесет бумагу... Срочно невозможно?.. Созванивались?.. Весь отдел уже работает?.. А что делать?.. Самому?..  Мой напарник засвечен - он вместе с покойным Сергем Петровичем задерживал его...  Ну давайте Боцманова,  пока у нас на зоне, тфу-тфу,  спокойно, - сергей положил трубку, посмотрел на майора Иванова.- Похоже,  придеться самим наблюдать за Рыжим.- Сергей взъеро-
шил волосы и опять набрал номер телефона.
     - Боцман? Это - Орехов. Отдашь бумагу Стану, зайдешь от его имени к экспертам, получишь под роспись прибор ночного видения, фотокамеру с большим таким объективом,  фотоаппарат, вмонтированный в дипломат, подумай, что еще можно у них взять для этих целей, оденься соответственно, ну и пушку с рацией прихвати.  И к нам,  на сортировку.  Да,  жену предупреди, что это надолго. Понял?

     Сыщики Иванов и Орехов и приданный им  сержант  линейного  отдела милиции Трифонов шли пешком от ЛОМа до станции Омск-сортировочный мимо конечной остановки городских автобусов,  из которых выходили толпы людей с чемоданами,  сумками - отъезжающих в поездах дальнего следования - и без багажа - возвращающихся с работы из города и спешащих на  пригородные электрички. Шли мимо стоянки такси и частников, которые откуда-то, когда пошли кооперативы, появились в одночасье, уничтожив хамс-
кую дефицитную монополию таксистов-рвачей,  и теперь уже они: таксисты и частники гонялись за клиентами-пассажирами,  а не наоборот,  как это было еще совсем недавно, в начале перестройки. они шли мимо железнодорожного вокзала, который сейчас представлял плачевное зрелище - обшарпанное здание  с  заплеванными,  замусоренными лестницами,  на которых вповалку лежали-сидели вонючие запитые бомжи и  тут  же,  на  парадной
лестнице вокзала, крепкие коротко-стриженные пареньки  предлагали всем желающим сыграть в наперстки.
     - Кручу-верчу, всех обмануть хочу,- задорно зазывавал лохов хорошо одетый паренек с бегающим скользким взглядом  и  массивной  золотой цепью на бычьей шее.
     Они шли вдоль замусоренных пустыми пластиковыми бутылками, рваными газетами, бумажными стаканчиками железнодорожных путем, вдоль таких же неказистых, требующих ремонта административных зданий отделения железной дороги  и майору Иванову казалось,  что будто бы и не было того кошмара, что случился с того времени,  когда он  последний  раз  проходил здесь, а лишь сон - необъяснимый, бесрассудный - приснился и ему хоте-
лось, чтобы время повернулось назад - чтобы все можно было исправить...
     Сергей же, давно не бывавший на железной дороге,  непроизвольно наслаждался тем настроением,  которое всегда накатывало на него, когда он видел поезда,  рельсы,  людскую сутолоку на перроне,  у вагонов, на вокзале, слышал рявкающие звуки электровозов,  дробный перестук колес, вдыхал запахи дороги.  Все это для него было символом дальних захваты-
вающих странствий в новые большие города,  дальние края,  где плещется ласковое море, которое бороздят, тающие где-то там, за горизонтом, белые теплоходы. И Сергей, забыв на время о трагедии, случившейся с другом и коллегой,  и работе,  поглощающей его и день и ночь, и почти все полагающиеся ему выходные,  представил, как через несколько мгновений, они со  своим другом детства - Вовкой погрузятся в купейный мягкий вагон и повезет их поезд в дальнее неизведанное,  а потому еще более радостно-желанное. К морю,  к их счастливому острову,  "Невезения", к их ушедшему безвозвратно детству...
     На станцию  Омск-сортировочный они прищли еще за светло и,  чтобы не расшифровать Орехова для будущего наблюдения за Рыжим, разделились. Майор Иванов с сержантом Трифоновым, одетым тоже в гражданскую одежду, но в отличии от сержанта Леонидова с пистолетом Макарова, начали обход сортировки. Орехов  же сел на шпалы,  сложенные у забора строительного комбината. Отсюда можно было наблюдать и за тропкой, ведущей через же-
лезнодорожные пути из города в железнодорожный поселок,  и за входом в сторожку, которая находилась чуть наискосок влево, за путями, у горки, с которой  катали вагоны,  и за входом в помещение вооруженной охраны, здание которой находилось на этой стороне, справа, и, конечно, же Сергей мог наблюдать за движением майора с сержантом и,  в случае крайней необходимости, мог прийти на помощь.
     Уже в сумерках на тропке, ведущей из города, появился электромонтер, одетый как и положено ему в кирзовые сапоги,  брезентовые  брюки, под цвет  брюк  - фуфайку и старую мятую кепку.  На одном плече он нес толстый моток провода, на другом, связанные между собой когти, в руках держал большой дешевый дипломат. Монтер шел в развалку, но что-то знакомое показалось Орехову в этой  квадратной  мощной  фигуре.  он  стал
всматриваться в  лицо этого человека,  но было уже темно,  прожектора, освещающие пути по вечерам еще не зажгли, а одинокая тусклая лампочка, светившая на сортировочной горкой, еле была заметна на фоне темнеющего неба. Но Сергей,  все-таки,  узнал Боцмана. По дипломату. Дипломат был из криминалистическо-экспертного отдела, и Сергей неоднократно выезжал
с таким на место происшествия,  когда эксперт был занят другим,  более важным преступлением.  Обычно  такой дипломат был оборудован соответствующими инструментами и материалами для осмотра  места  происшествия: фотоаппаратом, лупой,  фонариком, кисточками и порошками для выявления отпечатков пальцев, пленкой для снятия этих отпечатков, пинцетом и другими специфическими предметами...
     Сергей узнал Боцмана, обрадовался и похвалил про себя:
     "Вот бы  так  же усваивал лекции в школе милиции,  а то учиться в ней уже,  страшно подумать,  шестой год,  а перешел всего на четвертый курс".
     Боцман тоже заметил Орехова,  но по тропке шли люди,  поэтому  он прошел чуть  дальше,  чем следовало,  потом достал папиросу и,  искоса поглядывая по сторонам, направился к шефу:
     - Мужик, прикурить не будет?
     Сергей достал,  подаренную в позапрошлом году начальником розыска за раскрытие  тяжкого преступления дорогую импортную зажигалку,  мягко щелкнул ею. Лейтенант Боцманов прикурил, сделал глубокую затяжку, присел рядом на шпалы.
     - Что за маскарад?- серьезно спросил Орехов.
     Боцманов хотел встать.
     - Кто тебя этому научил?- удержал его Орехов.-  неужеле  в  твоей заочной школе?
     -  Так, ты же, Сергей Александрович,- улыбнулся Боцман.
     Сергей тихо засмеялся:
     - Ну, артист, ну, молодец!
     Орехов с Боцмановым подошли к майору Иванову и сержанту Трифонову.
Майор, увидев их, улыбнулся:
     "Дело свое знает, это молодое поколение... Значит, мне можно спокойно уходить на пенсию. А все равно жаль,- он вздохнул,- поработал бы еще".

     Ночь опять опустилась на землю,  на город, на сортировочную станцию, и как двое суток назад, если бы не отдаленное рявканье электропоездов и перестук колес на трансибе, казалось бы,  что все умерло здесь, на этой  станции,  в этом городе,  на этой стороне земли.  И лишь две одинокие фигуры бесшумно двигались вдоль замерших черных вагонов.
     Орехов перевел  прибор ночного видения с делающих очередной обход сортировки своих коллег и опять стал наблюдать за домом Рыжего...
     Когда они  с  Боцмановым выбирали место для ночного наблюдения за домом Махонькина,  им повезло: на краю небольшой березовой рощицы, которая находилась сразу за огородом Махонькина,где рос старый развесистый клен, на высоте почти двух человеческих ростов,сыщики обнаружили старый,  но удобный и довольно просторный настил, который соорудили
местные пацаны из досок,  примотав их проволокой к дереву. Правда, отсюда не  было  видно  улицы и не возможно было бы увидеть кого-нибудь, кто мог подойти к Рыжему,  постучать в окно, выходящее на улицу, и переговорить с ним,  не заходя в дом или, во всяком случае, во двор. Отсюда невозможно было бы,  наверное, и увидеть номеров машины,  если бы кто-нибудь приехал к нему. Но зато, как на ладони отсюда просматривался огород и окна,  выходящие во двор.  Конечно,  идеальным местом  для наблюдения за  домом  Рыжего  была скамейка на противоположной стороне улицы, но в такое позднее время на ней не могло быть никого  постороннего, чтобы сразу не вызвать бы подозрения, а всех жителей поселка Махонькин почти наверняка знал в лицо.  Поэтому выбирать не приходилось,
тем более, что у Орехова была переносная радиостанция по которой с ним мог в любое время связаться майор Иванов,  если потребуется помощь  на сортировке.
     ... Орехов внимательно осмотрел огород, дворовые постройки, двор, пробежался взглядом по закрытой калитке, по двери и стал рассматривать окна. Окна были занавешаны шторами и,  несмотря на то,  что в комнатах горел свет, кроме теней время от времени проплывавшим по шторам, ничего видно не было.  Сергей с досадой сплюнул, посмотрел вниз, под дерево, где, прислонившись к стволу, терпеливо стоял лейтенант Боцманов.
     - Боцман,- громким шепотом сказал Сергей,- посмотреть хочешь?
     - Конечно,- обрадовался лейтенант и полез на дерево.
     Клен, словно от ураганного ветра,  закачался.Сергей схватился одной рукой за толстый сук, другой ухватил дипломат и прибор ночного видения.
     - Боцман!  - чуть не закричал Сергей.- Дерево сломаешь! Дай, сначала слезу.
     - Понял,- тихо засмеялся лейтенант и спрыгнул на землю.  Раздался глухой удар, и где-то в поселке залаяла собака.
     - Но ты, медведь, засмеялся Сергей и ловко, словно большая кошка, спрыгнул на землю...
     Орехов периодически менялись с Боцмановым,  наблюдая за домом Махонькина. Если честно, то Сергею больше нравилось находиться на верху, на дереве,  и даже не потому,  что костер нельзя было разводить,  а от земли уже не шло то летнее тепло,  которое делает даже ночное пребывание на  природе,  в  лесу,  уютным,  а потому что оттуда яркие осенние звезды, казались,  еще крупнее,  ближе,  и он,  с удивлением,  что  за столько лет его жизни после детства,  они нисколько не изменились,  не поблекли, смотрел на них и какие-то глупые неуместные сейчас  мысли о вечном, о тщетной земной суете, в том числе, и о том, чем он занимался
и сейчас и уже много лет после Омской школы милиции,  обуревали его, и он уже спокойно,  впервые за эти два дня, подумал о нелепой смерти его тезки, друга и коллеги - Сережи Гриценко.  И его смерть Сергею уже  не казалась такой уж нелепой - он уже,  почти, согласился, что смерть Сережи была задумана свыше. Звездами, судьбою или Богом? И мысль о Боге, впервые, может быть,  за много последних лет,  а может быть,  и за всю его жизнь,  посетила его - Орехова Сергея - тайно крещеного  в  раннем детстве его родными тетками,  но воспитанного,  как и абсолютное боль-
шинство его сверсников, родителями,  комсомолом,  а еще ранее пионервожатыми, школой, окружением - сто процентным безбожником, которому кресты на божьем храме,  как и кладбищенские кресты,  внушали только страх. И Сергей, глядя на звездное небо, неумело перекрестился:
     - Просьти, Господи, его душу грешную.

     По дороге,  ведущей в железнодорожный поселок из города, на большой скорости  неслись  две легковых автомашины.  Их фары ярким дальним светом раздирали глубокую ночь,  их двигатели безжалостно крушили ночную сентябрьскую тишину,  загодя предупреждая окружающий мирный спящий мир о своем приближении.
     - Слышишь? - негромко спросил Орехов.
     - Слышу, - шепотом ответил Боцманов.
     - Интересно,  куда  они так гонят?  - наблюдая за приближающимися мащинами, проговорил Сергей...
     Автомашины на  большой  скорости  внеслись  в  поселок и почти не сбавляя скорости погнали по центральной улице поселка,  потом, взвизгнув тормозами, повернули на соседнюю улицу и опять на большой скорости устремились все ближе и ближе к ним.  Вернее,  не к ним,  а к дому, за которым они наблюдали. К дому Рыжего.
     У дома Рыжего автомобили сбавили скорость, плавно затормозили, потушили фары,  но  на фоне работающих двингателей отчетливо была слышна музыка.
     - Киса, киса, киса
       Спи, моя, Лариса
       И с тобою вместе
       Отдохну и я, - пел густой мужской голос.
     Сергей мягко спрыгнул с дерева.
     - Ты,  вот что,  Боцман. Быстро беги к дороге из поселка, спрячся где-нибудь в кустах,  у поворота и,  когда они поедут назад постарайся записать номера машин, какой они марки, может быть, цвет разглядишь? А я попробую с огорода пробраться поближе к дому,  может удастся что-нибудь услышать.
     - Понял,- сказал Боцман.- Ну, я пошел? - что-то медлил он
     - Давай,- махнул рукой Сергей.
     - Александрыч, там собака, - нерешительно сказал Боцманов.
     - Знаю,  но нет у нас подслушивающей  на  расстоянии  аппаратуры, е-кэ-лэ-мэ-нэ,- выругался Орехов.- Давай, Лукич, дуй, разберемся.
     Когда Боцманов скрылся в темноте,  Сергей прислушался,  посмотрел по сторонам, потом на дом Рыжего, где загорелся свет в окне, выходящим во двор:
     "На кухне,  наверное, подумал сыщик и подошел к невысокому забору из досок.  В это время из дома кто-то вышел, собака тявкать перестала, скрипнула калитка,  музыка смолкла и стали слышны мужские приглушенные голоса. Сергей перемахнул через забор и,  ступая на носки,  быстро, но бесшумно, побежал  по  дорожке к дому.  Он услышал как хлопнула дверца автомобиля и голоса стали не слышны, но загремела цепью и опять затявкала собака. Сергей добежал до угла стайки, в которой когда-то, навер-
ное, держали скотину,  и по забору,  отделяющему огород  от  соседнего двора, залез на крышу. Собака продолжала тявкать, но Сергей на корточках все-таки пробрался на противоположный край крыши.  Но и от сюда не было видно ни машин, ни тем более, не было слышно, о чем говорили в одной из них Рыжий и приехавшие к нему так поздно люди. Сергей с досадой покачал головой,  но не стал перелазить на недостроенный кирпичный гараж, который воротами выходил на улицу,  потому что на него падал свет
от тусклого фонаря, висевшего на столбе, а лег на крышу стайки.
     Собака по-прежнему продолжала тявкать, но то ли от старости, то ли от болезни, делала это вяло, не злобно. Сергей, на всякий случай, достал пистолет из оперативной кабуры,  висевшей у него под мышкой, осторожно, чтобы  не кляцкнуть затвором,  загнал патрон в патронник,  снял пистолет с предохранителя, прислушался...
     Еще пару лет назад, Сергею в голову не могло прийти в аналогичной ситуации доставать из кабуры оружие и приводить его в полную боевую готовность, потому что табельное оружие в те, доперестроечные, до кооперативные времена применялось крайне редко, потому что и у преступников и у другого народа оружия практически не было, да и преступники-одиночки были не такими наглыми.  Уж,  во всяком случае, милицию, если не уважали,  так побаивались.  И вот, в такой ситуации, в те времена, достаточно было бы предъявить служебное удостоверение и конфликт бы,  в случае его обнаружения, был бы погашен. Сейчас же преступ-
ники объединялись в банды, вооружались, зачастую лучше, чем сотрудники милиции, выкачивали  деньги из кооперативов,  с рынков,  а все,  в том числе, и вышестоящее руководство  управления  внутренних  дел,  делали вид, что ничего в городе,  да и в стране,  не происходит.  Все чего-то ждали, или думали, что банды сами самораспустятся, сдадут оружие, награбленные деньги.
    " А они вон - покупают автомобили,  скоро и радиостанциями  обзаведутся, как милиция",- размышлял Сергей.
     Хлопнула дверца машины,  еле слышно раздались шаги и вдруг неожиданно громко прозвучал молодой голос:
     - Петрович, пожалуйста, переговори завтра с Самоваром, а то...
     - Попридержи  метлу,- прервал его негромкий голос с хрипотцой.  - Сам знаю... Ну, все, покедово, братки, поздно уже.
     Взревели двигатели, заиграла громко музыка, метнулся яркий луч от фар, разворачивающихся  автомобилей,  звук  стал  удаляться,  негромко хлопнула калитка, звякнула щеколда, загремела собачья цепь и собака на некоторое время перестала лаять. Сергей сдавился в крышу стайки, затаил дыхание.
     Рыжий, а то, что это был он,  у Сергея не было ни малейшего сомнения, щелкнул  зажигалкой  и  до сыщика через пару секунд донесся запах ароматного табачного дыма.  Собака снова загремела цепью и опять начал тявкать. Сергей не сомневался,  что она смотрит в его сторону.  Неожиданно рядом с сыщиком упал осколок кирпича, и где-то рядом, очень кстати, взвизгнула кошка. Собака вновь загремела цепью и залаяла более агрессивно.
     "Пронесло",- с облегчением, подумал Орехов.
     Рыжий, выкурив сигарету,  вошел в дом,  но Сергей на крыше стайки лежал еще с пол часа. Лежал и размышлял над происшедшим.
     Из всего можно было сделать два предварительных  вывода.  Первый, Рыжий не так прост,  как показался в начале, по материалам дела по вину. И,  вообще, даже странно, что он крал вино из цистерны? Гараж, вон какой строит,  в полтора кирпича стены, да и на пару машин... И братки ночью на машинах с просьбой.  И второй вывод, что они с майором Ивановым правильно выбрали объект для отработки по убийству солдат, если бы это еще как-нибудь территориально увязать. Ведь до станции  Московка,
где было совершено преступление, от сюда ого-го-го какое расстояние...
     Сергей осторожно поднялся на корточки, взглянул на входную дверь, на погасшее окно. Собака, залезшая было в будку, опять загремела цепью и затявкала. Сергей, больше не раздумывая, спустился со стайки и, прячась, за кустами смородины,  росшими в огороде, пригнувшись, побежал к березовому колку. Перемахнув через забор, он притаился и сквозь щель в заборе внимательно  посмотрел  на дом - не выглядывает-ли кто-нибудь в окно? Все было тихо.  Сергей все еще пригнувшись, прокрался к деревьям - Боцмана  еще не было - и полез на такой уже знакомый импровизированный наблюдательный пункт.  Устроившись поудобнее на досках,  из привя-
занного к ветке, металлического футляра извлек прибор ночного видения, вновь посмотрел на дом Махонькина - там все было без изменений,  и перевел прибор на сортировку. Там тоже не было видно никакого движения - все, казалось,  было погружено в глубокий сон.  Сергей хотел было уже воспользоваться переносной радиостанцией для связи с майором Ивановым, но тут неожиданно увидел две фигуры медленно  и  бесшумно,  словно во сне, движущиеся  вдоль крайнего к железнодорожному поселку ряда товарных вагонов.
     "Они",- обрадовался  Орехов.  Он хотел добавить громкости радиостанции, звук которой он убавлял до минимума,  когда пробирался во двор к Махонькину,  и связаться с майором,  но в это время невдалеке громко хрустнула ветка. Сергей направил прибор ночного видения в сторону звука и увидел совсем рядом лейтенанта Боцманова.
     - Стой! Кто идет?! - громким шепотом спросил Орехов.
     Лейтенант замер, а Сергей тихо засмеялся:
     - Это, ты, Боцман? А я думал, что медведь.
     Боцманов тоже заулыбался - он уже давно привык к добродушным шуткам-подковыркам своего старшего опера и,напротив,  психологически напрягался, когда не слышал их какое-то продолжительное время от Орехова: это могло означать два момента - либо Орехов в крайне плохом  настроении, либо он - Боцманов делает что-то не то...
     Сергей спустился с наблюдательного пункта:
     - Ну что, скажешь, лейтенант?
     Боцманов из кармана достал блокнот,  щелкнул зажигалкой,  освещая нужную страничку.
     - Москвич 2141,  по-моему,  белый,  гос.  знак П 12-50 ОМ, новье, по-моему, из последней партии, что пригнали на платформе в москвичевский автоцентр.
     - Откуда информация? - спросил Орехов.
     - Мой свояк с севера приехал, покупал из этой партии.
     - Ну?- спросил сергей.
     - У него гос. знак - П 12-51 ОМ.
     - Интересно,- улыбнулся Сергей. - А вторая машина, часом, не свояка?
     Боцманов улыбнулся:
     - Я бы его своими руками придушил.- И добавил серьезно.- А вторая машина из поселка не выезжала.
     - Как так? - удивился Орехов.
     Лейтенант пожал плечами.
     - Значит, местные, - сказал Орехов. - Днем, значит, будет работа.
     - А у тебя как, Александрыч?- спросил Боцманов.
     - В машине говорили. Ничего не слышал, кроме одной фразы... Самовара, случайно, не знаешь?- спросил Орехов.
     - Самовар,  Самовар?_ повторил Боцманов.- Нет не помню.  Из молодых, наверное, и живет, наверное, не на нашей зоне.
     - Ладно,  надо  немного отдохнуть,  а завтра,  с утра продолжим,- сказал Сергей.

     Майор Иванов,  выслушав Орехова, с пониманием отнесся к тому, что им - Сергею и Боцманову необходимо вздремнуть, чтобы завтра можно было нормально работать,  и провел их в помещение вооруженной охраны  станции. Сам  же  майор Иванов и сержантом Трифоновым продолжил неспешное, но утомительное от однообразия патрулирование станции Омск-сортировочный, мысленно поймав себя на мысле о том,  что еще вчера, до разговора сосвоим начальством,  он ни за что так бы легко не согласился  на  то,
что Орехов  с Боцмановым завтра будут делать ту работу,  которую в совершенстве знал и любил Николай Кириллович.  А работа эта называлась - личным сыском.
     "Но, к сожалению, все в жизни рано или поздно заканчивается," - грустно  подумал Николай Кириллович.
                9.
     Утром Орехов с Боцмановым пошли на оживленную автомобильную трассу, проходящую недалеко от железнодорожного вокзала, представились работникам ГАИ,  дежурившим там с утра,  и попросили остановить для  них специальную машину электросети или что-нибудь в этом роде. Ждать пришлось недолго, и вскоре сыщики подъехали к дому Махонькина. Из кабины вылез сначала электромонтер - Боцманов,  вслед за ним - начальник - Орехов.  Начальник,  как и положено начальникам, был с потертым, но внушительным дипломатом,  электромонтер открыл будку автомашины, на минуту изчез в ней и появился уже с когтями,  с мотком провода и  инс-
трументами. Машина электросети, разворачиваясь, демонстративно погазовала так, чтобы кто еще спал, уж точно проснулся, и вскоре уехала.
     - Я пробегусь по близлежащим домам, предупрежу, что возможны отключения электроэнергии,- громко сказал Орехов.- Заодно  и  поговорю  с людьми, - сыщик и подмигнул коллеге.  - Узнаем,  кто крадет электричество?
     - Понятно,- улыбнулся Боцманов, снял телогрейку, сел на скамейку, стоявшую напротив дома Махонькина, и стал надевать на ноги когти.
     - Ты, Боцман, смышлешь что-нибудь в этом деле, а то получится как в той загадке:  с когтями, не птица, а летает? - негромко спросил Сергей.
     Лейтенант Боцманов засмеялся:
     - Я до армии в ПТУ учился как раз вот на этого, с когтями...
     Орехов начал обход домов.  Стучал в окно или,  если  был  звонок, звонил, представлялся хозяину или хозяйке,  что он работник "Омскэнерго", кивал для убедительности на Боцманова,  забравшегося на столб, и говорил, что  поступил  сигнал о незаконном подключении к электросети. Потом проходил в дом, смотрел проводку, электросчетчик, делал запись в
блокнот, исподволь  расспрашивал о соседях,  в том числе о Махонькине. Интересующую информацию он старался уточнить,  но так,  чтобы  это  не вызвало настороженности...
     Основам личного сыска и, в частности, оперативному опросу, оперативной установке их обучали в школе милиции.  Слушатель Орехов,  забыв обо всем на свете,  слушал лекции на эту тему,  а когда дело дошло  до практических занятий, Сергей дал маху: пришел на занятие в гражданском отглаженном костюме,  в белой рубашке с галстуком и кепке.  Посмотришь на него  и  сразу  скажешь  - это шпик из дореволюционной охранки.  По крайней мере, так показывали в советских фильмах. И мало того, что вырядился сам, так посмеялся над Женькой Сумароковым из седьмого взвода, который выполнял в школе функции сантехника и за что был освобожден от
всех нарядов и имел свободный выход в город. Так вот, этот Женька пришел на практические занятия по оперативному опросу прямо в черной робе сантехника, в кирзовых сапогах, да и свою балетку с инструментом прихватил. Но и это, ладно. Самый большой смех у Сергея вызвал тогда большой черный вантус,  который Женька,  словно палицу,  положил на плечо. Хохотали над Сумароковым все,  даже преподаватель улыбнулся,  но когда дело дошло до оценок - сантехник единственный получил автоматом зачет
за семестр.
     ... Обойдя больше десятка домов,  соседствующих с домом Махоньки на, Орехов по крупицам собрал достаточно объемную информацию  о  семье Рыжего: о его покойных родителях, о сестре, о самом Петьке: о том, как он рос,  какой у него характер,  даже - за что сидел. Но, главное, что выяснил Орехов это то,  что Махонькин нигде никогда не работал и работать не собирался и что к нему в последний год-другой частенько  стали
приезжать на машинах коротко стриженные парни, которых соседи не знают и которые иногда мешают спать по ночам. Бывают у него и свои, поселковые. В основном,  молодые... Конкретной информации о настоящем времени, образе жизни,  связях Рыжего было,  конечно,  мало, но это было и нормальным - ведь не рассказывает же Махонькин о всех своих делах соседке - бабе Глаше.
     Сергей сел на скамейку, стоявшую напротив дома Махонькина, и стал ждать. Чего или кого - он и сам не знал,  но привычка тщательно  доводить все до конца не раз оправдывала себя в раскрытии преступлений. И Сергей ждал.
     Боцманов, не спеша,  залез уже, наверное, на четвертый столб, отсоединил очередной провод.
     Орехов смотрел  на него,  глазел по сторонам,  поглядывал на окна дома Махонькина.  Сентябрьское солнце,  поднявшись высоко над горизонтом, начало  приятно греть.  Зеленая листва березовой рощицы,  которая находилась сразу за домом Махонькина, и в которой они  ночью  сидели в засаде, по-летнему,  чуть слышно,  шелестела на легком ветерке. И, если бы не близость станции,  на которой тепловоз, гремя и рявкая, сортировал вагоны, и не усиленные динамиками голоса диспетчеров, казалось бы, что на весь мир  опустилось  то  умиротворенное  великолепие,  которое опускается на  мир  после горячего трудолюбивого лета в своих огородах
до начала осенних хлопот по уборке урожая и подготовке  к  долгой  сибирской зиме.

     Неожиданно поселковую,  почти деревенскую тишину, нарушил шум машины. Вывернувший из-за поворота старый жигуленок на большой  скорости понесся в сторону Сергея,  но у дома Махонькина резко затормозил и засигналил. С переднего пассажирского сиденья из машины нетерпеливо  вышел молодой парень, подозрительно глянул на мужчину, сидевшего на скамейке с дипломатом на коленях, потом увидел висевшего на столбе электромонтера, равнодушно  отвернулся и подошел к дому Рыжего,  постучал в окно.
     Сергей чуть поправил дипломат, незаметно нажал на рычажок, открывающий объектив фотоаппарата, вмонтированного в дипломат, навел объектив на парня, вышедшего из машины, пару раз нажал на спуск, потом также незаметно направил объектив на машину,  сфотографировал  ее  номер, водителя, опустившего стекло. Когда из дома вышел Рыжий, сыщик сфотографировал и его в компании неизвестного, приехавшего на жигулях.
     Парень, увидев Махонькина, шагнул к нему, раскрыв объятия, но Рыжий лишь протянул ему для рукопожатия руку и сухо сказал:
     - Пойдем в машину.
     Они сели в жигули,  водитель поднял опущенное стекло. Сергей сделал еще пару снимков, крикнул Боцману, висевшему на столбе:
     - Ну, как там, Иваныч? - и, развернувшись к "электромонтеру", боковым зрением внимательно наблюдал, что происходит в салоне автомобиля.
     Приехавший парень эмоционально жестикулировал руками, но говорил, очевидно, не громко,  сдерживаясь.  Рыжий, нахмурившись, молча слушал, лишь изредка вставляя вопрос или фразу.
     У Сергея появилась мысль,  что ночной и столь ранний, для ведущих полуночный образ жизни криминальных элементов, визит связаны между собой.
     "Значит, что-то случилось вчера в преступном мире  города  -  это раз. А,  во-вторых, если едут к Махонькину, то он - Рыжий, как и предполагал сергей,  не последний человек в преступном  мире",-  размышлял сыщик. И  чем  дольше думал Орехов об этом,  тем у него появлялась все большая и большая уверенность, что они с Боцманом не зря провели здесь почти сутки и что пора снимать наблюдение и срочно ехать в райотдел...
     Из машины вышел Махонькин и с достоинством,  но решительно направился к дому. Вслед за ним из автомобиля выскочил его собедник. Лицо у него было пунцовым:
     - Петрович,  ну погоди! - крикнул он и, смахнув рукавом пот с лица, подбежал к нему.
     Рыжий взглянул, на вставшего со скамейки и медленно направившегося к столбу, на котором все еще висел электромонтер, мужчину с дипломатом, коротко бросил:
     - Сделай, как я сказал, а не пыхти, как самовар. Все.
     Сергей радостно встрепенулся:
     "Значит, это и есть - Самовар,  о котором ночью шла  речь",-  это уже была удача. И, если даже они: Рыжий и Самовар и не имеют ни какого отношения к убийству солдат и краже автоматов, то, как это случалось и не раз при расследовании тяжких преступлений,  возможно удасться раскрыть другое преступление, возможно, даже то, о котором Орехов еще и не знал. И Сергей, подойдя к столбу, крикнул:
     - Ну, что там, Иваныч, скоро?!
     - Уже заканчиваю.  Сейчас только прикручу последний провод, - ответил Боцман.
                9.
     В райотдел милиции приехали к обеду. Орехов, взяв суточные рапорта в дежурной части,  сразу зашел к начальнику розыска. Станислав Григорьевич, разговаривавший по телефону  по  поводу  завтрашних  похорон Гриценко, пожал Орехову руку, жестом пригласил присесть и пододвинул к нему пачку сигарет и зажигалку.  Сергей мотнул головой - он  не  курил уже второй  год - и стал просматривать суточные рапорта,  одновременно
слушая разговор о похоронах.
     Это было главным на сегодняшний день для начальника розыска,  для всего коллектива уголовного розыска,  для всего райотдела.  И  Сергей, глядя на  черную  траурную рубашку Станислава Григорьевича,  на еловые венки с черными лентами,  по которым золотыми буквами  было  написано: "Дорогому другу и коллеге - Сергею Петровичу от сотрудников уголовного розыска", которые стояли в углу кабинета,  опять вернулся в жестокую и
непоправимую реальность,  которую  он так старательно избегал там,  на сортировке и у дома Махонькина, и он горестно вздохнул:
     "Эх, Серега, Серега"...
     - Вот,  такие дела,- словно прочитав его мысли,  сказал начальник розыска. Он сделал затяжку,  выпустил густую струю дыма.  - Что-нибудь интересное есть?
     - Вчера  начальник УРа линейного отдела выскочил при нас на место происшествия: якобы,  в стороне Называевки обнаружили красные жигули с трупом водителя.  Все  думали,  что начнется конкретная раскрутка.  Но оказалось - туфта. Пьяный.
     - А ты, Сергей Александрович, тоже так подумал?- спросил Стан.
     - Мы с майором Ивановым,  из Новосибирского управления, отрабатывали иную версию,- сказал Сергей.
     - Это с ним был Сережа? - спросил начальник.
     - Да,- кивнул Сергей.  - Но конкретного пока мало... Отрабатываем некоего Махонькина Петра Петровича по кличке "Рыжий". Оказался неоднократно судимым,  в "авторитете", по всей видимости. Провели оперативную установку, понаблюдали,  пофотографировали,  сейчас  отдам  экспертам, чтобы срочно сделали фотографии, есть номера автомашин, которые приезжали к нему.  Будем устанавливать связи...  Кстати,  паренек по кличке "Самовар" не знаком? - спросил Сергей.
     - Ничего себе паренек,- оживился  начальник  розыска.  -  Зэчара, червонец за мокруху мотал, а вчера весь "Маяк" на уши поставил...
     - Я так и знал! - Сергей подскочил со стула.- Значит, разборка.
     - Да, по пьяне, видно, он и еще пару его братков начали бакланить в кабаке. Это не понравилось тамошним завсегдатаям. Да, ты, их, Сергей Александрович, наверняка,  знаешь  -  это  ребята со спортивного клуба "Мотор", ну и вышибли они Самовара с его братвой из Маяка. Правда, шум был, наряд выезжал. Но все обошлось: никого не пристрелили, не порезали...
     - Не нравится мне это,- покачав головой, сказал Орехов.
     - Почему? - спросил начальник розыска.
     - Потому  что клуб "Мотор" на моей территориальной зоне.  И предчувствие мне подсказывает - будет разборка, - задумчиво сказал Сергей.
     - Почему так думаешь?  - сделав глубокую затяжку, спросил начальник розыска.
     - Да,  просто я видел этого Самовара - он весь кипит.  И ребят из "Мотора" я знаю.  Это не ребята,  это зверята,  - серьезно  проговорил Сергей.
     Станислав Григорьевич непроизвольно улыбнулся, потушил сигарету и задумчиво почесал затылок:
     - Мы должны завтра проститься с Сережей,  прямо и  не  знаю  кого подключить чтобы понаблюдать за клубом.
     - Может,  управления уголовного розыска подключить?- спросил Орехов.
     - Нет, обойдемся без них... Год потом будут вспоминать на планерках, что работают за нас... Слушай,- прервал сам себя начальник розыска. - А почему бы нам не подключить новую службу - РУОП?
     - РУОП?- задумался Орехов.
     - Полупанов туда ушел,  они будут заниматься организованной преступностью,- сказал начальник розыска.
     Сергей покачал головой:
     - Давно уже пора. А то - капитализм строим, а вид делаем, что живем еще при социализме...
     Начальник розыска позвонил в новую службу, Полупанову.

     Похороны Гриценко проводились из дома культуры "Юность",  который находился на территориальной зоне, которую обслуживал покойный Сергей Петрович. Дом культуры был новый - просторный и светлый.  Гроб с телом был установлен в холе второго этажа и яркое солнце,  словно божье прощение за  столь  нелепую  преждевременную смерть,  сияло,  пронизывало сплошь стеклянные стены дома культуры, и гроб с телом покойного и многочисленные венки  и горы живых цветов,  казались,  если уместно такое слово, торжественными.  Траурно-торжественными. И проводы в последний
путь Сережи,  как  почему-то все коллеги- товарищи стали его называть, были светлыми. Печальными и светлыми.
     Люди шли и шли.  Многих Орехов знал, здоровался сдержанным кивком или, если подходили к нему вплотную, за руку. Многих не знал. Приехало начальство с управления уголовного розыска, опера. Опера с УВД сменили Орехова с Боцмановым, стоящих у изголовья покойного, в почетном карауле. Приехал  Полупанов  с  управления  по организованной преступности. Сдержанно поздоровавшись с Ореховым, Полупанов тихо сказал:
     - Наши люди взяли под контроль Мотор.  Если что - сообщат,- Полупанов вынул на секунду из кармана миниатюрную импортную радиостанцию.
     Сергей с интересом взглянул на радиостанцию,  но вопросов никаких задавать не стал - слишком уж была неподходящая для этого обстановка.
     А люди все шли и шли. Было даже удивительно, что так много народа пришло проститься с простым старшим зоны.  Много было коллег  со  всех райотделов и  других  подразделений  города  -  приехали даже опера со следственного изолятора и исправительно-трудовых колоний. Но еще больше было гражданских, незнакомых Сергею людей, но которые, видимо, знали покойного и которые были благодарны ему за  оказанную  когда-то  им помощь, защиту.
     С большим букетом темно-бардовых роз в холле дома культуры появилась Маша.  Сергей после очередной ссоры ее не видел и, потрясенный трагическим  событием, почти  не
думал о ней.  Но, увидев, он непроизвольно залюбовался ею - так она была красива,  даже в скромном,  облегающем ее стройную фигуру, черном платье.
     Маша подошла к гробу, положила цветы, некоторое время печально смотрела на лицо покойного Сережи,  потом скло-
нилась, поцеловала его в холодный лоб и,  осторожно промокнув кончиком черного носового платка,  выступившую слезу, подошла к сидящей у гроба жене Гриценко. Маше кто-то уступил место и она присела на краешек стула, обняла плачущую вдову.
     Сергей осторожно протиснулся к сидящим женщинам.
Маша обернулась,  увидела Орехова,  кивнула ему.  В глазах у
нее стояли слезы. И Сергею вдруг нестерпимо захотелось обнять ее - такой родной и близкой была она для него.  И как только он  мог  столько дней жить без нее, не думать о ней, не любить ее? И она, словно прочитав по взгляду его мысли, взяла рукой его руку, крепко сжала его пальцы: "Смотри, милый, вот ведь как бывает... А мы ссоримся по пустякам".
                10.
     Самовар был  расстроен  вчерашним отказом Рыжего поддержать его в немедленной расправе с его обидчиками.  А обижаться Самовару  на  физкультурников, как он с иронией окрестил бригаду из спортклуба "Мотор", которые держали мазу,  как раньше было принято говорить, а теперь были крышей ресторана  Маяк,  было  за что.  Он червонец честно отмотал на зоне за мокруху, не знался ни с кумовьями, как называют в зоне оперов, ни, говоря уже,  о шестерках. Напротив, сам Рыжий его уважал и поддер-
живал в трудные минуты то куревом,  то чифиром,  то полезным советом. А на воле,  эти сосунки,  которые не то, что в зоне не были, а даже, наверное, приводов в ментовку не имели, жируют. Мало того, что жируют не заслуженно, по его Самовара понятиям, так еще указывают, как себя вести... Одним словом,  вместо уважения - беспредел устроили. И этого Самовар стерпеть не мог.  Но он докажет - кто здесь, в этом городе, настоящий хозяин.  И Рыжий тоже поймет свою ошибку,  что не встал на  его
сторону.
     "Не кипятись, Самовар. Каждый за все ответит, дай время",- вспомнил он слова Рыжего, сплюнул с досады и зло выматерился.
     В дверь позвонили. Самовар встал у косяка:
     - Кто?
     - Свои,- раздался голос Хрыча.
     Самовар повернул ключ. В квартиру вошли Хрыч и Гога. Самовар окинул их оценивающим взглядом. Кроме одного, что они как слепцы за поводырем, ходили за ним,  других достоинств у них не было:  ни физической силы, ни мозгов,  ни хитрости,  ни энергии - пока не нажруться  водяры или наркоты  - у них не было.  Не было даже жестокости,  которая,  как считал Самовар,  так необходима в этом мире, чтобы выжить. Но выбирать не приходилось, и Самовар, поздоровавшись с каждым за руку, сказал:
     - Проходите,  братаны.  Хозяйка на работе, так что побазарим спокойно.
     Хрыч с Гогой,  потоптавшись в коридоре, прошли на кухню, чтобы не разуваться, расселись на табуретках.  Хрыч,  немного поразмыслив, развернул сверток из газеты, поставил на стол поллитровку водки.
     Самовар присел  за  стол,  посмотрел на бутылку,  взял ее в руки, ударил кулаком по донышку.  Пробка слетела с горлышка.  Самовар  уверенным  жестом  налил в стакан грамм по сто водки.
     - Остальное потом. Как дело сделаем,- сказал он и взял стакан.
     Выпили молча, без закуски. Самовар пошел в комнату. Из под дивана достал мешок,  вынул из него замотанные в тряпки два автомата Калашникова, развернул их и, держа их под мышками, вернулся на кухню.
     - Пользоваться умеешь? - спросил он у Хрыча, протягивая ему АКМ.
     - В армии служил,- ухмыльнулся тот полупьяной улыбкой.
     - За Маяк пуганем физкультурничков, а ?!- зло засмеялся Самовар.
     - Обгадятся!- захмелев, засмеялся Хрыч.
     - Ну, тогда погнали?! Тачка на месте?
     - Витька вчера пережрал.  Так мы этого попросили повозить - Худого, на каблуке. Тот, что возит на рынок водку, папиросы.
     - На каблуке?- неожиданно засомневался Самовар.
     - Да,  он нам задолжал,  будет делать все,  что скажем,- успокоил Хрыч.- А не то, мы его -"бритвой по горлу и в колодец",- захихикал он.
     - Смотри,- угрожающе, сказал Самовар, - завалю.- Но контролировать себя он уже не мог - водка,  хоть и в небольшом количестве,  отключила последние тормоза.  Самовар заскочил в зал, сорвал с дивана старую накидушку, завернул в нее мешок с оружием,  чтобы не  торчали  приклады,схватил в охапку сверток и скомандовал:
     - Пошли!

     С Московки до центра, где располагался спортклуб "Мотор", доехали быстро, минут за пятнадцать, так, что легкий хмель от выпитого, не успел выветриться. Самовар, занявший место рядом с водителем, командовал:
     - Мне насрать  на знаки,  подъезжай прямо к центральному входу!- кипятился он.
     Самовар был в ударе, люди, которые его сейчас окружали, выполняли все его команды. Даже вот этот - не знакомый водила каблучка. С оружием он чувствовал себя уверенней вдвойне.  Значит, не зря он так рисковал, завалил тех солдат.  Сами виноваты: напились его вина до соплей, и спать надо  было,  а то еще сопротивление тот сержант начал оказывать. Пришлось его проткнуть финачом.  А остальных уж -  с  автомата,  одной
очередью, чтобы не было свидетелей.  А менты теперь пусть ищут. Сейчас попугаем этих физкультурничков и бросим.  Стволы-то паленые, как вчера сказал Рыжий, зачем они нам, когда Рыжий обещал достать чистые?..
     Машина остановилась у центрального  входа  в  спортклуб.  Самовар выскочил из кабины,  открыл задние дверцы фургона. Из грузового отсека вылезли Хрыч с Гогой, стали закуривать. Самовар развернул диванную накидушку, вытащил из мешка автомат, вставил магазин с патронами.
     - Кончай,  курить, держи! - рявкнул он и, схватив второй автомат, зарядив, передернул затвор и,  не прицеливаясь, от бедра, пустил длинную очередь по верхним окнам клуба.
     Со звоном посыпалось стекло, истошно завизжала женщина.
     - Держи на прицеле вход,- проговорил Самовар.- А ты,  Гога,  тащи сюда водилу,  чтоб с испугу не слинял.- Самовар сделал несколько шагов от каблучка и крикнул:
     - Эй, козлы, выползай!- он заматерился. - На улицу физкультурнички!- и для убедительности выстрелил пару коротких очередей по большому витринному стеклу на первом этаже здания.
     Некоторое время стояла тишина,  потом появился звук несущегося на скорости  мощного автомобиля.  Самовар повернулся на приближающийся звук, увидел ехавший прямо по тротуару синий мерседес.
     "Надо стрелять",- подумал он и направил в сторону
машины автомат, но в это время раздался хлопок, Самовар в
недоумении выронил автомат, повалился на бок. Но упасть ему
не дали, к нему подскочили два крепких парня и кинули его в фургон каблучка.  Последнее, что Самовар увидел в своей жизни - это деловое и немного напуганное лицо парня из спортклуба "Мотор", ко-
торый тогда в ресторане первым ударил его кулаком по лицу.
     "Испугался, все-таки,-  не понимая,  что происходит,  злорадно подумал Самовар.  Но  он уже не чувствовал,  как на него кидали сверху тела Хрыча, Гоги и Худого - водилы каблучка.
                11.
     Минут за пятнадцать до назначенного времени выноса тела, по людской массе, находившейся в холле дома культуры, пронеслось еле уловимое движение, сопровождаемое приглушенными энергичными репликами:
     - Станислав Григорьевич!.. Боцманов! На выход! Где Орехов?!
     Сергей, стоявший у гроба покойного, спиной почувствовал это оживление, понял,  что-то случилось неординарное. И еще, не слыша свою фамилию, склонился над вдовой Сережи Гриценко и Машей:
     - Я постараюсь успеть на кладбище,- сказал он и, подойдя к гробу, низко склонил голову.- Прости,  брат,  - и уже ни на кого  не  обращая внимания, быстро прошел к лестнице. Перепрыгивая через ступеньки, слетел вниз.
     Полупанов, сидевший в новенькой иномарке, крикнул Орехову:
     - Быстрей! По дороге все объясню!
     Сергей прыгнул на заднее сиденье,  хлопнул дверцей. Там уже сидел Боцман и майор Иванов с транспортного управления. Машина мягко рванула с места.
    " Вот, техника!" - с восхищением подумал Сергей, непроизвольно оглядывая новый автомобиль, марки "Тойота".
     Полупанов, сидевший на переднем сидении,  покрутил  автомобильную радиостанцию, настраиваясь на нужную волну.
     - Какой у них позывной?- он оглянулся и  посмотрел  на  отставший розыскной уазик, на котором ехал начальник розыска, Исламбеков и старший опер по угонам Багров.
     - Четыреста  одиннадцатый,-  сказал Сергей и тоже обернулся.  Розыскного уазика уже видно не было.
     - Слышу вас, - раздался голос начальника розыска.
     - Стан,- сказал Полупанов.  - Мы идем по 10 лет Октября в сторону Сыропятского тракта. Как понял?
     - Понял, - ответил Станислав Григорьевич.
     Орехов непроизвольно отметил, что Полупанов нарушил инструкцию - назвал начальника розыска по прозвищу, но и ему начало передаваться то напряженное волнение,  та огромная ответственность, которая так неожиданно свалилась на Полупанова,  и Сергей непроизвольно потянулся к кабуре, вынул пистолет, передернув затвор, вогнал патрон в патронник.
     Полупанов взял микрофон  радиостанции японского производства:
     - Пятый, пятый, я - третий. Прием?
     - Я пятый, идем по Сыропятскому тракту. Похоже, у них три машины: белый грузовой каблучок,  мерседес темно-синего цвета и шестерка бежевого цвета. Их человек двенадцать. Вооружены. Как понял,прием?
     - Понял, сказал задумчиво Полупанов, оглянулся и посмотрел в заднее смотровое стекло.  Уазик, конечно, отстал. Он взглянул на пистолет Орехова, спросил у Боцманова. - Оружие есть?
     - А  как  же,-  улыбнулся Боцманов и показал свой макаров.  Майор Иванов тоже достал пистолет.
     - Да,- задумчиво сказал Полупанов.  - Не густо... Вообщем, как ты и предполагал,- обратился он к Орехову.  - Самовар приехал к  "Мотору" на разборку.  Да не один, естественно, со своими братками, вооруженных автоматами АКаэМами.
     - Да,  ты, что?!- воскликнул Сергей одновременно с майором Ивановым.
     - Но это его не спасло. Похоже, Самовара и его братков завалили...
     Сергей покачал головой.  В машине наступила напряженная тишина, и некоторое время слышен был лишь шорох шин по асфальту. Полупанов опять взял рацию.
     - Пятый,  я третий, как слышишь?.. Держись от объекта на безопасном расстоянии,  подальше, мы идем к вам,- Полупанов обратился к водителю.- Ваня,  поднажми,  - а сам полез в бардачок, вытащил из него два магазина к автомату, синию изоленту и принялся скреплять изолентой автоматные рожки так,  чтобы,  отстреляв один магазин,  не мешкая, можно перезарядить автомат вторым.
     Сергей с интересом наблюдал за Полупановым, а тот, скрепив рожки, из-под сиденья вытащил завернутый в тряпку укороченный десантный автомат Калашникова,  вставил  в него магазин,  лязгнул затвором и, чтобы случайно не нажать на спусковой крючок, поставил на предохранитель.
     Машина неслась на предельной скорости,  насколько позволяла неширокая, но загруженная автотранспортом  улица. Проехали вещевой рынок, пронеслись мимо плодоовощной базы,  на которую выстроилась вереница большегрузных камазов, зилов и другой грузовой техники - началась уборка картофеля, свеклы, моркови в пригородных хозяйствах. Миновали, проскочив на желтый свет,
последний городской светофор и мчались, словно на безшумном и надежном самолете мимо ТЭЦ-5 с ее огромными трубами,  видимыми, наверное, километров за  двадцать.  Слева мелькнул коричневый герб города с надписью крупными буквами "ОМСК", нырнули под изогнутыми над дорогой блестящими на солнце жестяной обшивкой трубами теплотрассы и, все набирая и набирая скорость, уже почти летели по Сыропятскому тракту.
     Неожиданно в салоне раздался ясный голос начальника РУОП.
     "Вот техника,- опять удивился Орехов. - Умеют же японцы делать!"
     - Я - Первый вызываю Третьего, повторил голос начальника РУОП пока Полупанов вынимал спрятанный в карман микрофон.
     - Я - Третий - слушаю.
     - В ваше распоряжение выслан взвод ОМОНа.  Они двигаются по улице 10 лет Октября в сторону Сыропятского тракта.  Их позывной - Беркут на общегородской милицейской волне. Ваш - Третий. Как понял? Прием.
     - Вас  понял,- облегченно сказал Полупанов.- Спасибо,  первый.- И тут же взял микрофон автомобильной радиостанции, которая была настроена на увэдэвский канал.  - Беркут,  Беркут,  вас вызывает Третий,  как слышите меня,  прием?  - Полупанов отпустил кнопку  микрофона,  сделал погромче звук рации.
     В эфире слышались помехи,  раздавались обрывки разговоров и вдруг четкий громкий голос произнес:
     - Я - Сто первый.  Приказываю немедленно прекратить все переговоры. Дежурные по райотделам несут персональную ответственность...  Беркут, Беркут, вас вызывает Третий, ответьте ему...
     Они все дальше и дальше уносились от города. Сергей смотрел в окно автомобиля на проносящиеся мимо еще совсем по-летнему зеленую лесополосу, на уже по-осеннему желтые поля,  на яркое высокое и чистое голубое небо и с грустью думал о том, что даже похоронить друга по человечески они не могут. Но он, там на небесах, простит их и поймет. Ведь и для него долг,  служебный и человеческий,  был превыше всего. И если бы он был жив, он сейчас бы вместе с ними несся бы вслед за бандитами, не взирая на то,  что преступление было совершено не на его территориальной зоне,  как  зачем-то сейчас несется за бандитами майор Иванов - человек из другого города,  из другого территориального управления  и,
вообще, уже пенсионер. Зачем? Почему он это делает - ведь не мальчишка безрассудный с пистолетом-пуколкой лезть на автоматы?  Спроси его - он сразу не ответит:  просто он так устроен, просто так ему нужно. Именно ему, а не Полупанову, или Орехову, или какому-то там начальству. Потому что не сделай он этого, не раздумывая, не сомневаясь ни на долю секунды, он будет не он - майор Иванов -  всю  свою  сознательную  жизнь
посвятивший своей работе.  И даже не в работе дело. Не сделай он этого - он будет другим человеком,  которого он перестанет уважать. Если, вообще, он сможет жить другим человеком?!
     Сергей посмотрел на майор Иванова и тот,  словно  прочитав  мысли Орехова, посмотрел на него.
     - Николай Кириллович,рапорт с собой?- улыбнулся Орехов.
     - С собой,- вдруг засмеялся Иванов.
     И у Сергея почему-то появилась твердая уверенность, что они возьмут бандитов, как бы они хорошо не были вооружены и опасны и как бы их много не было. Сергей почувствовал, что они - майор Иванов, Полупанов, Боцман, мощное плечо которого он ощущал при каждой ухабине, он - сильнее бандитов,  потому что правда на их стороне,  потому что Бог на  их стороне.
     Тойота подлетела к стоявшей у обочины с поднятым капотом  девятке цвета мокрого  асфальта  и остановилась.  Парень,  стоявший у машины с поднятой рукой, подошел.
- Это наши,- сказал Полупанов. - Из машины не выходите.
     Ваня опустил боковое стекло и парень, кивнув сидящим в машине сыщикам, доложил Полупанову:
     - Они спустились с трассы на грунтовку, это за моей спиной... Что будем делать? Их человек двенадцать. У них, по крайней мере, два автомата, мелкокалиберная спортивная винтовка  с  диоптрическим  прицелом, есть пистолеты... Со мной только Таня. Она без оружия. У меня пистолет.
     Орехов стал пристально осматривать грунтовую дорогу,  уходящую на холм, сам  холм  - не наблюдают ли кто-нибудь за ними.  Никого не было видно - очевидно, люди Полупанова сработали чисто - не засветились.
     Боцманов неожиданно сказал:
     - Я знаю это место.  Там за холмом дорога подходит к самой  Омке. Это совсем близко. Там отличная лужайка, но купаться опасно - глубокий омут. Я там щук тягал.
     - Омут, говоришь, - сказал Орехов и решительно открыл дверь машины.- Видно не один ты, Сергей Лукич, здесь щук тягал. Идем на разведку.
     Полупанов начал вызывать по рации сначал начальника розыска,  который пилил на уазике где-то у  Богословки,  затем  запросил  Беркута. ОМОН миновал лишь Сибирскую птицефабрику.  Полупанов сообщил им месторасположение бандитов и попросил держать связь с Пятым.  Потом посмотрел на водителя и ласково сказал:
     - Поедем, Ваня,- и указал на грунтовую дорогу.
     Тойота мягко спустилась с трассы на грунтовку.
     - А теперь,  здесь,  Ваня развернись - перегороди дорогу. Поставь на тормоз,  скорость - чтоб не сдвинули. И будь здесь - жди подкрепления,- Полупанов взял автомат и,  держа его на перевес в  правой  руке, догнал оперов.
     Они поднялись  на  холм  и  залегли  у  одинокой  березы,  росшей тут. Дождей давно не было и теплая земля, поросшая чуть пожелтевшей от дефицита влаги травой, пахла летом.
     "Хорошо,- непроизвольно  подумал Сергей.- Сейчас бы щук наловить, да ухи наварить на костре"...
                11.
     Внизу, у реки, на по-летнему зеленой лужайке стояли три автомашины. Дверцы  машин  были  открыты,  как во время пикника в жаркий день. Дверцы будки каблучка тоже были распахнуты и, казалось, даже отсюда, с вершины холма,  на полу будки была видна размазанная лужа крови. Недалеко от каблучка лежали тела убитых,  возле которых стояли и о  чем-то переговаривались молодые крепкие парни из спортклуба.
     Сергей внимательно всмотрелся в этих парней - расстояние  до  них было не  более сто - ста пятидесяти метров.  Сначала он узнал одного высокого с жилистой сухой фигурой и редкой фамилией -  Стульев. Потом ближайшего его друга - Эдика Завоняева - с которым Стульев, еще студентами физкультурного института, обували в карты лохов в ресторане Маяк.
     - Мои кадры, - негромко произнес Орехов.
     Полупанов взглянул на Орехова:
     - Я  их  тоже знаю.  Но чтоб дойти до этого - четыре трупа,..- он покачал головой.
     Снизу, пригибаясь,  подошли водитель-Ваня и,  незнакомый Орехову, парень с девятки. У них были в руках пистолеты.
     - А там кого оставили? - шепотом спросил Полупанов,- но по непроизвольной промелькнувшей улыбке было понятно,  что он доволен тем, что сил у них прибавилось.
     - Татьяна.  Я ее проинструктировал - справиться,- коротко ответил парень с девятки.
     - Хорошо, тогда разделимся на две группы. Вы, вчетвером, оставайтесь здесь - на основном направлении,  а мы с Ваней зайдем справа, вон со стороны того березового колка.  И ждем,  если ничего особенного  не происходит,- Полупанов  посмотрел на часы,- пятнадцать минут.  К этому времени, может,  поспеют Стан с Исламбеком и ОМОН...  Если вдруг  случиться что-нибудь  - я даю две короткие очереди и мы идем к ним с двух сторон, - Полупанов внимательно посмотрел на оперов.
     Сергей протянул руку и крепко пожал Полупанову локоть:
     - Давай,  Коля.  Все будет хорошо, - сказал Орехов и посмотрел на Боцманова спокойно  лежащего  рядом и покусывающего высохшую травинку, на майора Иванова, пристально глядящего на Сыропятский тракт, по которому мимо мчались автомобили.
     Полупанов с водителем Иваном спустились с холма,  чтобы их передвижение не  было  замечено бандитами,  и трусцой побежали к березовому колку, который начинался на правой стороне холма,  спускался к реке и вплотную подходил к лужайке, на которой расположились бандиты.
     А на лужайке,  тем временем,  начали происходить события, которые потрясли, казалось бы видавших виды, сыщиков. Каждый бандит по очереди подходил к убитым и ножом ударял в труп.  Даже отсюда,  казалось, было слышно, как вонзался нож в человеческое тело.  Руководили всем Стульев с Завоняевым.  Потом Завоняев склонился над трупом Самовара и  отрезал ему голову.  Голову положил в целофановый пакет,  сходил к реке, вымыл
руки и принес с берега камней, обломков кирпича, которые высыпал в пакет для баласта. После этого тонкой проволокой обмотал пакет.
     - Пристрелить бы эту погань,- сказал майор  Иванов.  -  А  мы  их должны живыми брать.
     - Все равно, вышку дадут, - сказал Боцманов.
     - Хотелось бы, чтобы это было так,- проговорил Сергей. - Но у них сейчас адвокаты, а судьи - в основном женщины - ничем не защищены. Поэтому, как знать... Смотри, что делает!..
     Завоняев подошел к сидящему на траве,  в стороне от всех, парню и что-то сказал ему, протягивая нож и показывая на лежащие трупы.
     - ... Этот, козел, отказывается,- часть фразы донеслась до сыщиков.
     - Всех хотят кровью повязать,- сказал Сергей и  нервно  оглянулся на Сыропятский тракт.
     По тракту по-прежнему неслись автомобили, но ни розыскного уаза, ни автобуса с ОМОНом не было видно.
     Плотный стриженный парень,  тем временем, отрезал у второго трупа голову и, взяв ее за волосы, подошел к Завоняеву. Завоняев схватил голову и со злостью стал ею тыкать в лицо,  сидящего парня. Парень попытался уклониться, но плотный навалился на него сзади всем телом
     - Заложить хочешь?! - опять донесся до оперов голос Завоняева.
     На этот раз не выдержал лейтенант Боцманов:
     - Что творят, звери! и страшно заскрипел зубами.
     - Потерпи,  Лукич,  потерпи,- сказал Орехов и опять посмотрел  на трассу.
     Отсюда, с небольшой возвышенности,  Сыропятский тракт  просматривался как на ладони.  Асфальт,  отражая солнечный свет, блестел словно прямая вытянутая к горизонту река.  И на  этой  гладкой,  слепящей  на солнце, трассе  Сергей,  наконец-то  рассмотрел то,  что  так жаждал увидеть каждый из лежащих здесь на холме.  На первый взгляд, казалось, что этот зеленый неуклюжий уазик,  на котором ехали начальник розыска, Исламбеков и старший опер по угонам Багров, стоял на месте - так медленно он ехал,  но, присмотревшись, было все-таки видно, что он приближался все ближе и ближе, и от этого Сергей вздохнул с облегчени-
ем. Он  хотел обрадовать коллег,  но вдруг,  разрывая тишину,  если не считать монотонного звука  проезжавших  автомобилей,  да  приглушенных расстоянием выкриков бандитов,  раздались две короткие автоматные очереди.
     Орехов еще не успел осознать,  что произошло, увидел как в полный рост вскочил майор Иванов и, выстрелив в верх, закричал:
     - Вы окружены! Бросайте ору..,- неожиданно он, споткнувшись, упал лицом вниз.
     - Кирилыч! - вскикнул Сергей, но в следующее мгновение он превозмог себя и, стреляя в верх, бросился с холма к лужайке.
     - Милиция! Бросай оружие, падла!
     Боковым зрением он видел, как рядом с ним бежали Боцман и тот парень с девятки,  и понимал,  как глупо сейчас они выглядят со стороны: атакуют превосходящего по численности и вооружению противника. Сергей, не вовремя вспомнил занятия по военной тактике, которую им преподавали в школе милиции так, на всякий случай. И тогда никто, конечно же, и не мог предположить, что такой случай может наступить в реальной жизни...
     Их атаку поддержал Полупанов.  Пальнув короткой очередью,  поверх голов бандитов,  он  вместе  с  водителем Иваном выскочил на лужайку с другой, неожиданной для бандитов стороны:
     - РУОП! Стоять, суки! Буду бить на поражение!
     Стульев, в руках у которого была малокалиберная  винтовка,  мгновенно оценил обстановку, бросил оружие на траву, медленно поднял руки, но в следующий миг прыгнул в мерседес.  За ним рванул и Эдик Завоняев. Машины взревела и рванула с места, мгновенно увеличивая скорость.  Сергей бросился на перерез,  но до грунтовой  дороги оказалось не менее тридцати метров и он, держа двумя руками для устойчивости пистолет,  прицелился,  выстрелил по колесам.  Одна пуля мягко ударила в шину,  но мерседес,  словно разъяренный бык  вылетел на холм, на секунду притормозил, размышляя куда двигаться дальше, и в следующую секунду ринулся вниз по грунтовке, которую перегородила тойота, потому что другого выезда на трассу поблизости не было.  Мощная прочная,  как все немецкое, машина шибанула легкую изящную новенькую тойота, отшвыр-
нув ее с пути,  но неожиданно с трассы вырулил зеленый уаз и всей грубой, неуклюжей, но отчаянной русской силой смял, отбросил в кювет бандитскую машину.  Выскочившие из уазика сыщики,  вытащили из  мерседеса бандитов, приковали их наручниками, и, оставив их под охраной водителя уаза сержанта Ландышева, бросились бегом по грунтовой дороге,  потому от сильного удара их розыскная машина не заводилась.
     На вершине  холма  Станислав Григорьевич оглянулся и увидел как у брошенного уаза затормозил автобус и из него с автоматами в руках начали выскакивать омоновцы.
     Орехов остановился метрах в десяти  от  скучившихся  за  машинами бандитов, навел на них пистолет,  который для более меткой стрельбы он держал двумя руками.
- Бросай оружие, руки вверх! - скомандовал он.
     Боцманов и парень с девятки также взяли на прицел бандитов, замерев по обе стороны Сергея, метрах в пяти от него. Полупанов с водителем Иваном тоже держали наизготовку оружие, отрезав путь для отступления бандитов в березовый колок.  Слева от лужайки находился глубокий с обрывистыми краями овраг.  Бандиты оказались в окружении,  прижатыми к реке, но Сергей прекрасно осознавал, что если они пойдут на прорыв, то опера не смогут удержать их - слишком силы были неравными.
     Над лужайкой зависла напряженная тишина.  Бандиты замерли в нерешительности. У двух из них Сергей рассмотрел пистолеты, у одного автомат. Бандиты были частично укрыты,  а,  значит,  и защищены, стоявшими автомашинами. Сердце гулко отстукивало секунды, легкие, еще работавшие на полную  силу после быстрого бега,  нагнетали в мозг кислород,  мозг лихорадочно искал выход,  и вдруг Сергей вспомнил еще одного из банди-
тов, с  которым он когда-то,  года два назад,  разбирался по какому-то пустяку. И не просто вспомнил его лицо или кличку.  А вспомнил и фамилию, и имя, и даже его домашний адрес. И Сергей крикнул. Голос прозвучал у него уверенно, но миролюбиво:
     - Голоскоков,  брось автомат! Зачем тебе, Юра, лишний срок. Это я тебе говорю, Орехов.
     И что-то сразу изменилось в атмосфере,  царящей над лужайкой. Еще не видимое,  но ощущаемое каким-то седьмым чувством,  произошло движение. Орехов  на  мгновение  повернул  голову  и боковым зрением увидел спускающихся по дороге Станислава Григорьевича, Исламбекова и старшего опера по угонам Багрова.  И вслед за этим неуловимым нечто, произошло и реальное действие - Голоскоков бросил на траву автомат и  поднял руки. Вслед за автоматом полетели на траву пистолеты и обрез.
     Сергей, держа на прицеле бандитов,  решительно двинулся к ним. За Ореховым последовали Боцманов и парень с девятки. И здесь опять появилось что-то новое в окружающей их обстановке, и Сергей сначала спиной, затылком почувствовал это, а потом и его обостренный слух различил топот тяжелых ботинок по земле и бряцанье металла.
     "ОМОН,- облегченно пронеслось в голове Сергея,- Кажется, все. Мы их взяли!"
     Но в ту же секунду один из бандитов пригнулся и бросился к реке.
     - Стой!  Стрелять буду!  - крикнул Орехов и направил  пистолет в сторону убегавшего.
     Парень резко отпрыгнул в сторону и почти на четвереньках пробежал узкую полоску голой влажной земли, прыгнул в воду. Его сразу подхватило течением и понесло сначала дальше от берега, а там, где река делала крутой поворот,  закрутило в омуте. Сергей сделал несколько молниеносных прыжков вслед за убегавшим, выстрелил сначала вверх, а потом сделал два прицельных выстрела.
     "За Гриценко! За майора! - пронеслось у него в голове.
     Расстояние для стрельбы из пистолета было уже неблизким, но голова бандита вдруг исчезла в водовороте.
     Сергей, несмотря на то,  что еще мгновение назад он желал и делал все, чтобы бандит живым не ушел,  все-таки не ожидал,  что так все закончится - пот побежал у него по лицу,  застилая глаза,  скатываясь по щекам на губы.  Он ощутил привкус соли и ощущение не страха за то, что его теперь будет трясти прокуратура, а раскаяние за тот непроизвольный грех, который ему пришлось взять на себя, и он мысленно произнес:
     "Просьти, Господи,  мою  душу грешную",- и тут же удивился самому себе - откуда вдруг в нем пробудилось: и это раскаяние, и эта молитва. Но это  было  всего мгновение,  и в следующую секунду он уже подошел к брошенному на траву оружию и, держа в поле зрения стоявших с поднятыми руками бандитов,  отбросил  подальше пистолеты и обрез,  а АКМ поднял. Сунув свой пистолет в кабуру,  Сергей передернул затвор автомата - патрон вылетел на траву: "Значит, готов был к стрельбе",- отметил про себя
он и направил ствол на бандитов.
     Подбегавшие омоновцы прикладами автоматов сбивали с ног бандитов, заставляли их ничком ложиться на траву, обыскивали их и уж потом скручивали за спиной руки  и надевали наручники.
     - Как ты? - спросил, подошедший начальник розыска.
     - Нормально, - произнес Орехов и оглянулся в надежде увидеть среди подоспевших на помощь майора Иванова.
     - Первый,  Первый, - по рации вызывал Полупанов.- Операция завершена. Срочно требуется скорая - один из ...  оказался жив. - Полупанов щупал пульс у Худого - водителя каблучка, лежавшего рядом с тремя трупами, у которых были отсечены головы.
     "Теперь понятно,  почему  Полупанов  начал так рано задержание",- пронеслось в голове у Сергея.
     Майора Иванова нигде не было.
     _ Кирилыча зацепило,  когда мы пошли в атаку,- сказал Орехов  начальнику розыска  и  побежал  на холм.
     Майор Иванов лежал на том же месте, где упал.
     - Кирилыч,- подскочил к нему Сергей. - Мы их взяли и автоматы те, с Московки, мы взяли,- Сергей перевернул майора на спину.
     Глаза майора были открыты,  но взгляд их застыл и уже  подернулся пеленой.
     - Кирилыч, - затряс его Сергей. Он прислонил ухо к груди Иванова, потом сунул руку под пиджак с левой стороны и ощутил что-то теплое и липкое. Это была кровь.
     Подошедший Станислав Григорьевич склонился над погибшим, закрыл глаза покойному, смахнул прилипшие сухие травинки с его лица.
     - Капитан  Орехов,- сказал он.- Снимите с тела все ценное, заберите документы, пистолет.  Потом идите в машину и  постарайтесь написать подробный рапорт о героической гибели старшего оперуполномоченного майора милиции Иванова Николая Кирилловича,-  официальным тоном сказал.
     Сергей снял с руки погибшего часы,  обручальное кольцо,  из внутреннего кармана  с  правой  стороны  извлек служебное удостоверение со сторублевой купюрой внутри, командировочное удостоверение, а из левого кармана достал  сложенный вчетверо лист бумаги - рапорт майора Иванова об увольнении из органов.  На нем стояло позавчерашнее  число.  Рапорт был пробит пулей.
                12.
     Пока Сергей  писал  подробный  рапорт  о гибели майора Иванова, на место происшествия начали съезжаться прокуроры - городской,  районный, на территории  которого  они  сейчас  находились  и  где погиб Иванов, транспортный прокурор.  С ними приехали следователи,  которые  тут  же принялись за  дело  - начали составлять протоколы осмотра места проис-
шествия, трупов,  машин,  протоколы изъятия автоматов, другого огнестрельного и холодного оружия. С руководством РУОПа, линейного, районных отделов и областного управления внутренних дел на  место  происшествия прибыли опера,  эксперты, которые стали фотографировать, искать и снимать отпечатки пальцев в бандитских машинах, на оружии, собирать в отдельные целофановые  мешочки с разных мест гильзы.  приехали кинологи, сотрудники водной милиции с водолазами.  Примчались сюда и две  машины
скорой помощи,  на  одной из которых в город был отправлен под конвоем чудом уцелевший водитель каблучка.
     Сергей написал  один рапорт и приступил к написанию второго -"общего", как для себя он его назвал.  К нему подошел начальник розыска с линейного отдела,  крепко пожал руку, поблагодарил за раскрытие убийства четырех солдат,  поросил,  чтобы Орехов подробно изложил весь процесс раскрытия этого преступления в отдельном рапорте.
     - Может, наградят?  - пожав с сомнением плечами, сказал он и, глубоко вздохнув, добавил. - Кирилыча жалко. такой мужик был...
     Потом подошел прокурор Омского района. Извинившись, сказал:
     - Товарищ капитан, напишите, пожалуста, рапорт о том, как вы применяли оружие,- он посмотрел в сторону холма, за которым протекала река. - Водолазы уже работают и,  когда извлекут труп, будет произведено его вскрытие и,  естественно, необходимо будет провести баллистическую экспертизу вашего табельного оружия...  Одним словом,  сами понимаете, мы должны расследовать это,..- он немного замялся,  подбирая слово помягче, - это обстоятельство.
     - Я все понимаю,- Сергей устало откинулся на спинку сиденья и  на минуту закрыл глаза. Казалось, смертельная усталость навалилась на него, придавила не только его веки,  его тело, но и душу. И он, словно и не он это уже был, не ощущал ничего: ни тела, ни мыслей, ни окружающего его мира,  - просидел так, наверное, минуту, которая показалась ему черной вечностью... Очнувшись он начал думать, и первой мыслью его была:
     "Хорошо, хоть пистолет не отобрали",- и,  тряхнув головой, приступил к написанию очередного рапорта...

     Ни на кладбище, ни на поминки в тот день ни Сергей,  ни другие опера, участвующие в задержании бандитов,  не попали,  а поздно вечером,  в кабинете начальника розыска  райотдела  помянули вставанием похороненного сегодня Сережу Гриценко и погибшего Кирилыча. Молча выпили по полстакану водки и разъехались по домам.

     После ухода Маши, квартира Орехова опустела. Приш-
лось отдать и любимую собачонку -  Мальвину  -  породы  карликового двор-терьера, как в шутку называл ее Сергей,  потому что выгуливать ее было не кому:  хозяин день и ночь на работе.     Поэтому  Сергей  домой обычно не спешил: приходил только поспать,
да привести себя в порядок.
     Но сегодня он поймал себя на мысле, что о своей квартире он подумал как о доме. О своем доме. И, переступив порог, почувствовал себя защищенным от внешнего жестокого и беспощадного мира и понял, что он просто соскучился по своему холостяцкому жилищу.
     Он разулся у порога, прошел по коридору и остановился у входа в комнату.  Сегодня его жилье показалось ему даже уютным, и он подумал о Маше:
     "Как хорошо было, когда она жила здесь, ждала его, любила"...
     Он прошел на кухню,  и ему показалось,  что здесь даже пахнет  чем-то вкусным, как тогда, когда Маша жила с ним. Он включил свет и увидел на столе приготовленный ужин.
     - Уже остыл, наверное,- сказала, появившаяся из комнаты Маша. - Я уж думала, что не придешь.
     Он не удивился, обрадовался:
     - Маша,- сказал Сергей и нежно обнял ее,-  Маша,  Маша.  -  Потом отстранился, посмотрел  на нее,  словно не веря и своим рукам,которыми он ее обнимал, и своему телу, к которому он ее прижимал, и своему обонянию, которым он ощущал такой родной ее запах,  и опять обнял ее,  но уже крепко-крепко. - Я тебя больше не отпущу,- сказал Сергей. - Никогда.
     Маша счастливо засмеялась. Сергей опять отстранился, посмотрел ей в глаза:
     - Давай обвенчаемся, в церкви?
     - Мы  с тобой и так женаты,  свадьба была,- засмеялась Маша.  Она вдруг стала серьезной, бережно провела рукой по его щеке, заросшей щетиной.
     - Давай обвенчаемся,- сказала она и поцеловала его в губы.
     В это  время  раздался  телефонный  звонок.  Сергей неохотно взял трубку.
     - Еще  не  спишь?  - раздался голос начальника розыска.- так вот, водолазы достали из омута труп утонувшего,  паталого-анатомы произвели уже вскрытие:  огнестрельных ранений на трупе нет,  смерть наступила в результате асфикции, то есть, он просто утонул...
     - Спасибо, Станислав Григорьевич, - сказал Сергей и положил трубку.
     Он задумчиво сел в кресло, стоявшее рядом с тумбочкой,  на
которой стоял телефон, потом вдруг быстро набрал номер:
     - Лукич, это ты? Слушай, Боцман, отдай назад мою Мальвину.
Маша вернулась.
     - Прямо счас? - раздался в трубке озабоченный голос Боцманова.
     - Ладно,  отложим до завтра, - и Сергей, несмотря на весь трагизм происшедшего в последние дни, устало улыбнулся. И улыбка эта была улыбкой молодого сильного, но уже познавшего жизнь в ее трагическом и прекрасном разнообразии человека,  который несмотря ни на что
должен жить дальше.