IX.

     Остаток дня Вита провела в центральной волжанской библиотеке, просматривая газеты за два последних года. Она сама не знала, что именно ищет и для чего – как она уже убедилась, в газетных статьях ничего толком не говорилось и для того, чтобы что-то выявить, нужно, во-первых, иметь связи Колодицкой, во-вторых, знать, где искать. Конечно, проще было об-ратиться к Вовке-Санитару, у которого было полно приятелей в правоохранительных орга-нах, или позвонить  старому знакомому из центра общественных связей УВД, который бы наверняка подсказал что-нибудь толковое, но Вита не стала делать ни того, ни другого. Ей казалось, что сейчас она идет по очень тонкому льду, и если на него встанет еще кто-то, то недолго и провалиться. Но своими поисками она ничего не добилась – невозможно было по-нять, где под «несчастным случаем» или «скоропостижной кончиной» скрывается самоубий-ство, а где под тем же «самоубийством» скрывается именно такой случай, какие описыва-лись в бумагах Колодицкой. Вита нашла только три случая, которые показались ей более-менее подозрительными, и переписала фамилии погибших вместе с датами в свою записную книжку. Статью, посвященную Павлу Ивановичу Александрову, «скончавшемуся от инфарк-та прямо на рабочем месте», она прочла с недоверием, пытаясь понять, не спрятана ли и под этими строчками какая-нибудь еще одна очень некрасивая смерть. Она не знала, что именно в этой статье говорилась чистая правда. Александров уже давно страдал от гипертонии; в по-следний месяц, живя в постоянном страхе, он совсем сдал, и известие о смерти Колодицкой, на которую он возлагал большие надежды, стало для него подобием пистолетного выстрела – он умер мгновенно и тихо и просидел в кресле около получаса, прежде чем в кабинет загля-нула встревоженная его молчанием секретарша.
     В конце концов Вита решила пока оставить всю эту историю в покое, заканчивать работу с Наташиными клиентами в Волжанске и ехать в следующий город. Времени оставалось ма-ло, но она надеялась уговорить Евгения, чтобы в Саранск вместо нее послали кого-нибудь другого. Дело нужно было по всей возможности довести до конца – хотя бы часть его. По-этому Вита спрятала папку за кухонный шкаф, куда Евгений никогда не заглядывал, и поста-ралась на время забыть и о ней, и о письмах, хотя ей не терпелось последовать совету Дины Валерьевны и попытаться разобраться в их содержании. Она снова начала «отрабатывать» Наташиных клиентов, и в первый же день проверила, соответствует ли истине сообщение о смерти Шестакова, для чего пришлось-таки потревожить Черного Санитара. Владимир свел ее с нужным человеком, предварительно изложив ему суть дела, и вскоре Вита, расставшись с некоторым количеством денег, узнала, что действительно такого-то числа на загородной дороге произошло ДТП – «мазда» столкнулась с бензовозом. Водитель бензовоза был дос-тавлен в больницу с тяжелыми ожогами, водитель легковой машины погиб. Несмотря на то, что труп довольно сильно обгорел, в нем, по документам, а также по характерным признакам был опознан некто Илья Павлович Шестаков, предприниматель. К опознанию привлекался единственный родственник Шестакова – родной брат, Сергей Павлович Шестаков. На вопрос не могло ли быть какой-нибудь ошибки, человек покачал головой – Шестаков был мертв стопроцентно. Все же Вите требовалось узнать, как именно вел себя Шестаков в последние дни перед смертью – произошла ли в нем какая-то «перестройка». Она думала было попы-тать счастья у брата Шестакова, но ее ждало неожиданное разочарование – Сергей Павлович продал фирму, которая, после смерти брата, осталась в его единоличном владении, и уехал неизвестно куда, и в самой фирме теперь работали совершенно другие люди. Пришлось удовлетвориться тем, что было. Она позвонила Наташе и передала ей эту информацию.
     За эти несколько дней Вита закончила «работать» с Журбенко и почти довела до конца отчет по Нарышкиной-Киреевой – осталось только пробиться в загадочный «Черный брил-лиант», но и эта проблема решалась – Султан пообещал на днях провести ее через одного знакомого. Только Кужавский по-прежнему оставался для Виты темным пятном. Он беспо-коил ее. В Аристархе абсолютно ничего не изменилось, кроме того, что он потерял свое жес-токое чувство юмора, и, казалось бы, на этом работу можно было и закончить, но Вита все откладывала и откладывала, продолжая наблюдать за ним. Ей казалось – вероятно, больше подсознательно – что она еще его недостаточно изучила, что-то упустила из вида. Но она уз-нает – она ведь всегда узнавала. Былая уверенность вернулась к ней достаточно быстро. Уз-нает, а как же? Она и сейчас уже знает достаточно много.
     Но Вита ошибалась. Она не знала нескольких, очень важных вещей, которые имели к ней непосредственное отношение.
     Вита не знала, что в тот момент, когда три дня назад она выходила из здания центральной библиотеки, Виктория Костенко доживала свои последние минуты. Мучительно выгнув-шись, она извивалась в уже затухающих конвульсиях на грязном дощатом полу среди мусо-ра, плевков и пятен крови, а неподалеку Ян сидел на ветхом стуле без спинки, предваритель-но аккуратно постелив на запылившееся сиденье газету, внимательно смотрел на нее сквозь стекла очков в изящной золотой оправе и курил. Не так давно он весьма убедительно доказал Виктории, что существуют вещи и похуже раковых болей. Вытащив из женщины абсолютно все, что она знала о своей экс-падчерице, некоей Викторите Кудрявцевой, а также заставив дословно вспомнить разговор в «Веге» и в «Княжне», Ян заклеил ей рот и нос липкой лен-той, предварительно связав руки, и отошел подальше, чтобы Виктория, извиваясь, не задела его. Теперь он наблюдал, поглядывая на часы.
      Болезненно худая и уже к тому времени хорошо обработанная им Костенко удивила его своей неумолимой, животной жаждой жизни и яростным сопротивлением. Она боролась за каждую секунду. Она не хотела умирать. И прошло почти семь минут, прежде чем ее босые ноги, стукнув о пол в последний раз, застыли окончательно, и мутные от удушья глаза уста-вились на прислоненную к стене ржавую батарею парового отопления. Но Ян все равно вы-курил еще одну сигарету и только потом встал и, подойдя к женщине, проверил пульс и удовлетворенно кивнул. Забрав банку из-под кофе со своими окурками и пеплом, газету и инструменты, он быстро покинул полуразрушенный дом, пересек заснеженный пустырь, сминая полегшую прошлогоднюю лебеду, и быстро пошел к повороту, где оставил машину. «Дворника» он вызвал по телефону еще когда закуривал рядом с Костенко последнюю сига-рету, и он прибыл как раз, когда Ян заводил машину. Проезжая мимо, Ян бросил в открытое окно замызганного «москвича» тонкую, свернутую трубочкой пачку денег, и умчался в сто-рону города.
     Вита не знала, что в тот же вечер к ее матери, Ольге Ивановне Румыниной, наведался не-кий солидный и доброжелательный представитель правоохранительных органов, который в самых вежливых выражениях попросил Ольгу Ивановну предоставить ему сведения о ее до-чери, а также несколько ее самых поздних фотографий «для выяснения некоторых обстоя-тельств». Он успокоил Румынину, сказав, что ничего страшного нет, необходимо только уточнить кое-какие факты, связанные с одной подругой Виты. Посетителю было лет три-дцать-тридцать пять, и Ольга Ивановна, совершенно очарованная его манерой вести разговор и чувством юмора, не только отдала ему несколько фотографий Виты, взглянув на которые он почему-то слегка удивился, но и сообщила, что дочь работает в каком-то магазине на Са-вушкина и живет где-то в пятиэтажках на Московской улице у своего приятеля. Представи-тель правоохранительных органов, вполне удовлетворенный, попрощался и ушел, унеся фо-тографии с собой.
      Вита не знала, что тот же «представитель правоохранительных органов» час спустя, сме-нив черное пальто на короткую потертую куртку, сидел на перевернутом ящике неподалеку от Покровского собора и о чем-то разговаривал с ее старым знакомым Трофимычем. Они го-ворили долго, разбавляя разговор принесенной «представителем» водкой, а после разговора собеседник Трофимыча вернулся через парк к своему «джипу» и помчался в клинику на дру-гой конец города – навестить человека, которого так хотела с помощью Виты найти Наташа, и искать которого сама Вита теперь считала делом почти безнадежным.
     Вита не знала, что в течение этих трех дней несколько молодых людей безуспешно пере-тряхивали весь Волжанск, пытаясь найти некоего Вадима Семагина, журналиста из газеты «Волжанские ведомости». И уж тем более не знала, что Вадим, получив от нее деньги, в тот же вечер отправился с одним приятелем в бар, где познакомился с очень симпатичной де-вушкой по имени Аня и почти неделю провел в ее квартире, выйдя на улицу только один раз – в первое утро, чтобы позвонить из автомата на работу и сказать, что серьезно простудился.
     Вита не знала, что все эти три дня за всеми ее передвижениями внимательно и умело на-блюдает худощавый молодой человек интеллигентного вида, острым и хищным взглядом подмечая каждую деталь и занося в реестр своей памяти лицо каждого человека, с которым она встречалась, заговаривала или на которого просто обращала хотя бы малейшее внима-ние. Молодой человек «своим» был известен под кличкой «Ян», реже «Лях», он не употреб-лял алкоголя, усиленно интересовался женщинами, о чем знали все, а также мальчиками в возрасте десяти-тринадцати лет, о чем не знал никто. Следя за Витой, он тщательно, в дета-лях и красках продумывал различные варианты ее допроса или убийства, если этого потре-бует Виктор Валентинович, и каждый вариант получался лучше предыдущего – Ян был че-ловеком творческим. Но Ян, в свою очередь, не знал, что периодически и за ним самим при-глядывают и весьма искусно.
     Ничего этого Вита не знала.


*   *   *

     - Ну, молодые люди, чем порадуете? – спросил Баскаков, откидываясь на спинку кресла. Схимник облизнул губы и поставил на стол пустую рюмку.
     - Я пока ничем. Семагина не нашли, девочка на звонки не отвечает, дочь Матейко улетела в Москву.
     - Ну, Семагин – это невелика потеря, найти его надо больше для страховки, - Баскаков за-думчиво посмотрел в окно, на фонари возле соседского особняка, с трудом пробивающиеся сквозь ночную зимнюю черноту. – Как найдете – аккуратненько с ним побеседуете насчет одношкольницы его – приходила ли и если да, то что спрашивала. И все. Лишнего нам не на-до. И так уже на нас счет хороший, да, Ян?
     - Я уже обосновал свои действия, Виктор Валентинович, - заметил Ян, болтая ложечкой в чашке с кофе. – Вашим указаниям они соответствовали, и вы их одобрили.
     - Да не к тому я, - досадливо поморщился Баскаков, и Сканер, который с самого начала «совещания» сидел молча и неподвижно, не делая попыток выпить свой коньяк, вдруг потя-нулся, схватил рюмку и опрокинул ее в рот, и Схимник посмотрел на него с усмешкой. – Ладно. Что есть по этой девке, Кудрявцевой?
     - Вот наши наработки, - Ян поправил очки и выложил на стол папку, из которой достал несколько фотографий и Баскаков. – Вот она, наша киса.
     Виктор Валентинович просмотрел снимки и удивленно взглянул на Яна и Схимника.
     - Это одна и та же?
     - Да, - ответил Ян, - просто девочка любит разнообразие, видите – то в представительном виде, то замученная жизнью неудачница, то вообще не поймешь что. Это легко объясняется местом ее работы – Кудрявцева из «Пандоры». Веселая конторка. Чем они мне нравятся, так это тем, что основной упор там делается не на технику, а на человеческие мозги, то есть рас-ходы небольшие, а работа все же качественная. Очень важен человеческий фактор и…
     - Из «Пандоры»?! Так ведь это ж… - Баскаков осекся и зло посмотрел на одну из фото-графий. – Ты смотри, под самым носом, значит, пристроилась?! Она командировочная или из обслуги? Что Гунько говорит о ней?
     - Говорит, командировочная, но с амбициями, работает плохо, неумело и чуть что – за спину любовника прячется – Одинцова, одного из основателей фирмы, бывшего главного.
     - Гунько – идиот, - негромко заметил Схимник, - а кроме того… как это… пристрастен в оценке. Среди своих коллег она считается хорошим работником. Не супер, но трудится доб-росовестно, с фантазией. Занятная бабенка. С девяносто восьмого она у них.
     - Ну, не знаю, - отозвался Ян слегка обиженно и положил перед Баскаковым несколько листов печатного текста. – В любом случае, вот ее досье, которое передал вам Гунько. Далее, вот отчет о ее передвижениях, - он положил сверху еще пачку листов, потолще. – Пока у нас нет возможности побеседовать с Семагиным, но в область ваших интересов она больше не лезла – Костенко единственная точка пересечения. Вот наш разговор с Костенко, - на столик аккуратно легла маленькая аудиокассета. – Я считаю, что изначально целью беседы, для ко-торой Кудрявцева пригласила ее в «Княжну», были именно письма, о которых вы упомина-ли, и выяснение обстоятельств смерти редактора «Веги ТВ» – это видно из построения раз-говора. Но по какой причине она добывает эту информацию, пока не знаю. Странный момент – Костенко сказала, привожу дословно: «Она знает об улыбке».
     - Понятно, - хмуро сказал Баскаков, просматривая бумаги.
     - Если бы вы нам больше рассказали о письмах, возможно мы и узнали бы больше, - ска-зал Схимник. Встав, он снял пиджак и положил его на соседнее кресло. Сегодня он был одет просто – серые слаксы и черная футболка, в отличие от Яна, облаченного в дорогую сереб-ристо-серую «тройку». Сев, Схимник закурил, и Сканер, взглянув на его обнаженные руки, а потом переведя взгляд на спокойное лицо, вздрогнул – ему вдруг показалось, что сейчас эти крепкие руки протянутся к нему и схватят за шею. К этому времени он уже знал, что и сим-патичный интеллигентный Ян не одного человека отправил на тот свет, но Яна он боялся ку-да как меньше, чем Схимника. Кроме того, Ян относился к нему совершенно индифферент-но, от Схимника же исходила темная ненависть, Сканеру непонятная и оттого еще более страшная.
     - Тех сведений, что я дал, вам вполне достаточно, - раздраженно бросил Виктор Валенти-нович. Его лицо резко осунулось, у губ залегли складки. Он пытался сообразить, откуда у Кудрявцевой эти сведения. Почему Колодицкая – ведь прошло два года?.. Письма… почему они вдруг так резко всплыли? Где она могла их видеть? У кого? Когда? Кому он их направ-лял в последний раз? Что делать? Трясти девку сейчас же или поводить еще?
     Схимник пожал плечами и, почесав щеку, заросшую рыжеватой щетиной, переглянулся с Яном. Тот слегка приподнял брови и снова заговорил:
     - Могу с уверенностью сказать, что ее внимание в основном было сосредоточено на трех людях и их окружении и, судя по ее поведению, она их «разрабатывает», хотя вести какую-нибудь деятельность людям из «Пандоры» в этом городе запрещено. Работает самостоятель-но – никто задания ей не давал. Цель ее работы мне неизвестна – пока она, похоже, их просто изучает. В моем отчете есть данные всех троих – двое мужчин и женщина. Мы их осторожно проверили – к вашим делам они никакого отношения не имеют, друг с другом не знакомы и между ними нет совершенно ничего общего, разве что осенью прошлого года они отдыхали в Крыму…
     - В Крыму?! – резко переспросил Баскаков и слегка приподнялся в кресле, но тут же, опомнившись, опустился обратно и быстро взглянул сначала в сонные глаза Схимника, по-том на Сканера, застывшего во взволнованном ожидании. Ян, не посвященный в дело, кото-рым занимался Схимник, непонимающе замолчал. – Кто такие?!
     - Все данные в отчете, - повторил Ян и отпил кофе. – Журбенко, Кужавский, Нарышкина-Киреева.
     Виктор Валентинович взглянул на Сканера, и тот пожал плечами – мол, не знаю таких. Его лицо покрылось капельками пота, и он то и дело поднимал руку, чтобы проверить, не отклеилась ли повязка на щеке.
     - Что с того, что они были в Крыму? – неуверенно произнес он, потянулся и налил себе полную рюмку коньяку. – Крым все-таки большой.
     - А еще она интересовалась обстоятельствами смерти некого Ильи Павловича Шестакова, - сказал Ян, не обратив внимания на Сканера, и поставил чашку. – Там есть данные человека, который давал ей информацию.
     Раздался хруст стекла, и Сканер, негромко вскрикнув, уронил на пол осколки раздавлен-ной рюмки и оторопело уставился на свою окровавленную ладонь, из которой торчал, побле-скивая, тонкий стеклянный зуб.
     - Идиот, - сквозь зубы произнес Баскаков, встал и подошел к телефону. – Шевцов? Ну-ка быстро кого-нибудь из медсестер в приемную. Скажешь ей, руку порезали. Нет, не я.
     Он бросил трубку, подошел к аквариуму, наклонился и начал наблюдать за рыбками, ко-торые цветными молниями пронзали прозрачную воду, гоняясь друг за другом. Сканер ос-тался сидеть, жалко скривив губы и подставив ладонь под вытекающую из нескольких ранок кровь, но его трясло, раненая рука прыгала, и кровь летела во все стороны. Ян взглянул на Схимника, приподнял брови и возвел глаза к потолку, на что Схимник прикрыл веки и снис-ходительно улыбнулся. В приемной воцарилось молчание, продолжавшееся до тех пор, пока в нее не впорхнула Яна и, сочувственно охнув, не начала хлопотать вокруг Сканера, то и де-ло посылая ему ласковые взгляды. Но он, казалось, вовсе не замечал ее присутствия, тупо глядя перед собой, и, когда медсестра, закончив, ушла, на ее лице было совершенное недо-умение. Все это было подмечено Схимником, и он снова улыбнулся – на этот раз про себя.
     - Ян, пойди, проветрись, - сказал Баскаков, как только за девушкой закрылась дверь, и отошел от аквариума, немного успокоившись. Ян встал, одернул жилетку, забрал свои сига-реты и вышел. Виктор Валентинович, остановившись возле кресел, минуту молчал, потом негромко произнес:
     - Вот же сука, а! Но как она нашла?! Откуда она эту Кудрявцеву знает?! Значит, наверное, эта тварь из «Пандоры» и есть та баба, которая Матейко звонила?! А как она на Колодицкую вышла?!
     - Ну, кроме Кудрявцевой нам об этом никто не скажет, - заметил Схимник, глядя на Ска-нера, который ссутулился в своем кресле и выглядел теперь совсем больным.
     - Естественно. Значит, нужно поговорить с девочкой, мудро и обстоятельно. Сам возь-мешься или Яну ее отдашь?
     - Я бы пока не стал ее трогать, - задумчиво сказал Схимник. – Черт их знает, какой у них уговор. Может, Чистова где-нибудь в Волжанске, возле клиентов и возле нас… Спугнуть можем.
     - Значит, взять ее аккуратно, прямо на квартире – зайти просто в гости, поговорить, напу-гать как следует. Это будет не сложно– ты же знаешь, у баб сердца-то заячьи! В крайнем случае денег ей дайте что ли – главное, чтобы рассказала все, что знает, и согласилась с нами работать. Пусть назначит свидание своей подружке.
     Сканер сжал зубы, пытаясь успокоиться, хотя каждая новая фраза ввергала его в панику. Он взял сигарету и начал щелкать зажигалкой, стараясь изобразить полное безразличие. Но колесико все прокручивалось и прокручивалось, не давая искры. Выругавшись, он бросил зажигалку на стол, и так и остался сидеть с незажженной сигаретой во рту.
     - Лучше еще немного за ней понаблюдать, - ответил Схимник, испытующе поглядывая в сторону бледного Сканера. – За три дня мы недостаточно четко определили область ее инте-ресов. Вы считаете, что мы нашли троих клиентов Чистовой, но, может, здесь есть кто-то еще. Мы же не знаем, дала ей Чистова полный расклад или по частям информацию скидыва-ет.
     - Ну, так вот возьмите ее и…
     - Не так-то это просто. Шум будет, Виктор Валентинович. Если ее брать, то, возможно, придется и Одинцову рот затыкать, а там и всем сотрудникам. А если Чистова еще кого-то из конторы наняла? Там же не дураки работают – сообразят, что к чему.
     - Думаешь, надо подождать?
     Схимник развел руками и откинулся на спинку кресла с видом человека, использовавшего все свои аргументы. Виктор Валентинович повернулся к Сканеру.
     - Ну, а ты что скажешь, Кирилл Васильевич? Чего притих?
     - Ну, а мне откуда знать?! – буркнул Сканер, и незажженная  сигарета запрыгала у него во рту. – Я же не специалист… как некоторые. Но мне кажется… то, что предлагает… м-м-м… - он запнулся, не зная, как назвать Схимника. На языке почему-то вертелось старое доброе «товарищ», и в конце концов он просто молча сделал в его сторону какой-то неопределенный вялый жест раскрытой ладонью, - вполне обосновано. Думаю, нам не стоит спешить.
     Схимник посмотрел на него очень внимательно и на этот раз без улыбки. Сканер поспеш-но отвел глаза.
     - Что ж, - Баскаков взял несколько листов, просмотрел их и хмыкнул. - Вот что. «Пандо-ра» мне как-никак доход приносит, да и информацию хорошую поставляет, людей туда тол-ковых найти сложно. Да и не хотелось бы мне пока еще кровь на нас вешать. Водите ее дальше, может эта баба на нее сама выйдет. Если сейчас сунемся, можем и вправду напор-тить. Она ведь пока ничего такого не делает. Доказать-то все равно ничего не сможет. А вот уж если ничего не выяснится, тогда возьмете ее тихо и тряхнете как следует. Потом отправи-те рыбу ловить. Поглубже. Все. Схимник, верни-ка Яна.
     Через несколько минут, когда Ян снова устроился в кресле и вопросительно взглянул на хозяина, Баскаков сказал:
     - В общем, продолжайте пока водить эту Кудрявцеву, только по-прежнему вдвоем – по-сторонних сюда не втягивайте. Ты кого-нибудь оставил возле ее дома, Ян?
     - Да, но человек не в курсе. Думаю, в начале четвертого утра наша киса вряд ли куда-то сорвется.
     - Хорошо. Даю вам четыре дня. Схимник, твои люди отрабатывают Крым?
     - Как только что-то нарисуется, я сразу сообщу, - сказал Схимник спокойно и потянулся за пиджаком. Ян зевнул и потер переносицу, потом взял чашку с остывшим кофе, заглянул в нее, слегка скривился и вернул чашку на стол.
     - Ладно, если вопросов больше нет, то вы оба свободны. И найдите этого журналиста, - Баскаков снова занялся бумагами. Сканер облегченно вздохнул про себя, глядя на свою за-бинтованную руку. Это надо ж было  так не сдержаться – чуть не выдал себя! А может вы-дал? Схимник так странно смотрел на него, будто знал… Жаль он может видеть только его чувства, а не мысли, да и то, если он посмотрит – Схимник сразу же поймет… Ну и новости! Нужно немедленно разобраться, все запомнить, узнать… Раздался щелчок и возле его лица что-то вспыхнуло. Сканер инстинктивно отдернул голову, но тут же увидел, что это всего лишь зажигалка, которую держал в руке Схимник, глядя на него ничего не выражающим взглядом. Когда он успел подойти к его креслу? Призрак. Страшный призрак. Сканер прику-рил от поднесенного огонька и с трудом выговорил:
     - Благодарю вас.
     - Не стоит, - отозвался Схимник и отвернулся, застегивая пиджак. Забрав свою верхнюю одежду, они с Яном вышли, аккуратно и бесшумно притворив за собой дверь. Через несколь-ко минут после их ухода, Сканер осторожно сказал:
     - Не нравится мне этот твой Схимник.
     - Схимник – не девка, чтобы нравиться или не нравиться. Он хорошо работает – этого достаточно, - заметил Баскаков, не отрываясь от бумаг. – Как она на Колодицкую-то вышла, хотел бы я знать! Не могли же они так, с первого раза за эти письма зацепиться?!
     - Можно посмотреть? – спросил Сканер, осторожно протягивая руку.
     - Смотри, - Баскаков бросил бумаги на стол, встал и начал ходить по приемной взад-вперед. Пока Сканер шуршал листами, он думал о Чистовой и о нанятой ею девушке. Баска-ков не забыл рассказа Сканера о фанатичном поклонении Наташе некоторых «исправлен-ных» ею людей. Вдруг она нарисовала эту Кудрявцеву, вдруг она ее «изменила», вдруг она и от нее получила такую же фанатичную преданность? А может, и не только от нее? Кто зна-ет? В любом случае, люди, работающие за деньги, - это совсем не то, что люди, работающие за чувства, за убеждения. Вторых сложнее понять и сложнее предугадать, разговорить их тоже сложнее, правда, их легче обмануть. Наверное, Схимник действительно прав, только откуда ему-то это знать? Наверное он правильно поступил, дав ему это время. Но, с другой стороны, времени осталось так мало. В своей работе он уже привык полагаться на Литерато-ра, и весь его план по областным выборам был построен на нем. Но если Литератор не дотя-нет, на его место нужно срочно вставлять Чистову – от самого Сканера толку мало. А Чисто-ву еще нужно найти, еще нужно проверять, с ней нужно работать, и это тоже требует време-ни. Время… откуда взять столько времени, как договориться с этим строптивым зверем, за которым, как быстро не беги, не угнаться? Баскакову вдруг вспомнились большие часы в «кабинете», безмятежно смеющийся Амур на маятнике, отсекающем секунду за секундой от оставшегося срока… Нет, нельзя говорить «оставшегося» – от имеющегося срока, от жизни. Остаток – это что-то маленькое, жалкое – это не для него. Физически он вполне здоров, ос-тальное же зависит не от времени – от него самого. Действовать нужно решительно и мыс-лить масштабно, не задумываясь о мелких выгодах – о них пусть думают те, кому он за это платит. И главное – удержать все в руках. Всем известно, что захватить или создать – это од-но, а суметь сохранить, удержать – это совсем другое, это намного сложнее. Но до сих пор у Баскакова это получалось.
     - Как у тебя дела с Литератором? – небрежно спросил он, и Сканер, вздрогнув, поднял го-лову. Баскаков с неудовольствием подумал, что Сканер, пожалуй, сегодня уж слишком ка-кой-то дерганый. Вряд ли это алкоголь – охрана Сканера – люди в этом деле очень сведущие – утверждает, что пьет он мало. Неужели с нервами непорядок? Это плохо – Сканер всегда нужен ему в рабочем состоянии, еще не хватало, чтоб он свихнулся. Придется показать его врачу, а частые визиты к Литератору запретить – Литератор уж действительно кого хочешь с ума сведет. Главное, чтобы это не были еще какие-нибудь последствия «работы» Чистовой. Нет, за Сканером определенно нужно приглядывать. Баскаков всегда старался уделять своим «значительным» людям как можно больше внимания, прощупывать их психическое состоя-ние, их настрой, давать им понять, насколько они важны для него и ни в коем случае не вы-мещать на них зло и обращаться справедливо, в соответствии с работой. Будь он самодуром – никогда не добрался бы до таких вершин. Важно, очень важно следить за поведением сво-их людей, пытаться понять, что у них на душе – вот в чем Сканер ему подспорье, вот почему так важно получить Чистову. Человека надо делать изнутри, совершенствовать изнутри и разрушать изнутри. Только так.
     - Все хорошо, только он жалуется, что вы все реже и реже бываете у него. Вы должны быть осторожны, Виктор Валентинович. Он очень плох – во всех отношениях.
     - Разумеется, я знаю об этом, но у меня почти не остается времени на него. Ты прав, я обя-зательно зайду к нему завтра. Что с письмами?
     - Письма будут, Виктор Валентинович. Единственно, я хотел бы снова обсудить с вами вопрос о прогулке. Я думаю, это будет для него очень хорошим стимулом. Подумайте – это ведь все-таки проще и не так опасно, как отсутствие зеркал, хорошеньких девчонок  и того жеребца, которого вы к нему запускаете.
     - Да, наверное, ты прав, - задумчиво сказал Баскаков, глядя на пушистую, ухоженную араукарию, похожую на маленькую елочку. Протянув руку, он коснулся растения – осторож-но, чтоб не повредить. – Может, это действительно его встряхнет. Тут уж выбирать не при-ходится. Можно будет выбрать день и вывезти его на часик за город, но только ночью. Мне нужны письма – как можно больше писем, пока он не умер, - он взглянул на часы и вдруг резко спросил: - Не слишком ли вы сдружились?
     - Сдружились? – удивленно спросил Сканер и сморщился – отвращение просочилось на лицо само, его не пришлось изображать. – Вы издеваетесь? Да я сам…
     - Ладно, ладно, - Баскаков махнул рукой, - уходи. Завтра поговорим. И учти, - он вдруг улыбнулся, и от его улыбки, над которой на славу потрудился личный стоматолог, на Скане-ра повеяло холодом, - мои бумаги есть кому прочесть первым.
     Сканер, бросив на него короткий недоуменный взгляд, вышел из «приемной». Один из дежуривших у двери охранников насмешливо посмотрел на его перевязанную руку, но невы-сокий человек в сером френче глянул на него так свирепо, что парню расхотелось насмеш-ничать.
     - Схимник и Ян уехали?!
     Охранник пожал плечами.
     - Одна машина вроде отъехала. Не знаю, спросите внизу.
     Но Сканер повернулся и быстро взбежал по лестнице. Через несколько минут из «прием-ной» вышел Баскаков с папкой в руках, и оба охранника равнодушно двинулись за ним к «кабинету». Обоим предстояло, как обычно, однообразно бодрствовать до глубокого утра, все же люди, встречавшиеся в «приемной», провели остаток ночи совершенно по-разному.
     Сканер, вернувшись в свою комнату, тут же схватил бумагу и ручку и начал поспешно записывать фамилии и адреса, пока они не испарились из памяти, а записав, уткнулся взгля-дом в написанное. Глаза у него чесались, словно в них насыпали песку, а в правый висок кто-то настойчиво и с какой-то сладостной медлительностью ввинчивал тупое сверло. Он пони-мал, что раньше утра он не сможет попасть к Литератору, хотя лучше всего было бы попасть к нему немедленно. Сканер сидел и смотрел на фамилии. Одна из них назойливо лезла в гла-за, проникала в мозг, ползала внутри него, словно слизень, оставляя всюду за собой яркий блестящий след-напоминание. Кудрявцева. Викторита Кудрявцева. Найдут ее – найдут Чис-тову. Что лучше? Как правильней? Какой дорогой идти? С кем? Он вцепился пальцами в свои светлые волосы и потянул так, что в глазах защипало от боли, но мысли от этого не прояснились. Впрочем, что теперь-то решать, он уже все решил давно. Просто до сих пор дороги шли параллельно друг другу, и ему удавалось идти по ним обеим, но сегодня он до-шел до распутья.
     Иди, но не забывай – мы с тобой теперь вместе.
     Сканер просидел над списком до шести утра, выкурив две пачки сигарет и наполнив ком-нату такими густыми облаками дыма, что мебель виднелась сквозь них смутными силуэтами. Ветра на улице не было, и облака тихо колыхались в воздухе, перетекая из одной формы в другую. Он тупо смотрел на строчки, а за строчками видел Юру-Литератора, съежившегося в своем кресле, холодное и надменное лицо Баскакова, неизвестную девушку с фотографии, глаза Чистовой, когда она приказывала Свете Матейко вылить при всех на собственную го-лову бокал шампанского, он видел лица Измайловых, Ковальчуков, Олега Долгушина, Нины Федоровны Лешко, Игоря Огарова и его жены, красавицы Кати… и еще одно лицо – лицо единственного, по-настоящему родного и любимого человека, которым пришлось пожертво-вать… Лица выбрались из-под строчек, прыгали и плавали по комнате вместе с клубами ды-ма, перетекали одно в другое, внимательно смотрели на него пустыми мертвыми глазами цвета давно засохшей крови, хотя на самом деле, конечно, ничего, кроме дыма, не кружилось в теплом воздухе комнаты. Сканер не знал, что это было – болезненные галлюцинации, аго-низирующая совесть или обычный страх. Он сидел и курил сигарету за сигаретой, прячась от лиц в дыму, и продумывал свои действия, а потом начал писать предстоящий «разговор» с Литератором. В шесть часов он отправился спать, спрятав список и письмо под матрас, а в одиннадцать уже сидел в комнате Литератора и, протирая покрасневшие глаза, ждал, пока Литератор прочтет его письмо, поминутно оглядываясь на дверь и боясь что, пропустит по-явление Баскаков и не успеет порвать свое послание. 
     Виктор Валентинович Баскаков провел ночь в своем «кабинете», наедине с вещами и пап-кой Яна. Он покинул его только на пятнадцать минут, чтобы проведать жену и дочь и убе-диться, что они спят, а все остальное время он то просматривал бумаги, то откладывал папку и наслаждался своими сокровищами – водил ладонью по нежной и прохладной малахитовой столешнице, бродил по «кабинету», любовался витражами, коллекцией фарфора и огромным глобусом, гладил взглядом застывшие в вечном движении мраморные и деревянные тела, эмаль и драгоценные камни, искусную чеканку и литье, роспись и лепнину и снова и снова вникал в тайну мазков на полотнах, которые складывались в нечто чарующее и удивительно целое, неразделимое. Он погружался в красоту и чужую мудрость, сохранившуюся во всех этих вещах, и постепенно обретал спокойствие и возможность трезво и ясно мыслить, мир вещей «кабинета» возвращал ему силы так же, как возвращала силы земля мифическому Ан-тею.
     Баскаков внимательно изучил все бумаги, еще раз все обдумал и только под утро ушел в спальню.
     Схимник и Ян уехали вместе на вишневом «паджеро». «Фольксваген» Яна неожиданно отказался заводиться, и Ян, немного повозившись с машиной, попросил Схимника подвезти его. «Фольксваген» он оставил в гараже Баскакова, беззаботно сказав, что пришлет за ним кое-кого после обеда.
     - Забрось меня на Кировскую, ладно? - сказал Ян, закуривая и добродушно разглядывая заснеженные улицы. – Разберусь с делами до конца, а потом, наконец, высплюсь как следует.
     - Собираешься закатиться к местным гетерам? – осведомился Схимник, уверенно ведя машину по скользкой дороге. Ян глянул на него с усмешкой. 
     - От коллег ничего не утаишь, а?! Ну, что ж, кто как стресс снимает – кто к бабам, кто за водкой, кто по городу пешком бродит при наличии мощной тачки, а?
     - Туше, - отозвался Схимник, закуривая. Ян кивнул.
     - Вообще, хочу сказать, это мудро с твоей стороны держаться перед Валентинычем на уровень ниже, чем ты есть. Такие, как он, не любят, если подчиненные с ними на одном уровне. Да и безопасней так. Что ты, кстати, скажешь об этом Сканере. Странный тип. Ви-дал, как он дрожал сегодня? Что-то ему во всем этом очень не нравится. Почему он так испу-гался, не знаешь?
     - Нет. Но наши успехи ему определенно не в масть.
     - Верно, верно. Откуда он взялся, такой красивый, хотел бы я знать. И тебе советую поду-мать. Он уже с соизволения Валентиныча нами распоряжается, а дальше что? Захочет своих людей поставить, как это всегда бывает. Не нравится он мне, крыса, типичный пасюк! А дев-ка эта? Почему Валентиныч не дал добро на беседу, почему мы должны время тратить? Да эту Виточку взять легонько да правильно за нужное место – она тебе все расскажет, соловь-ем петь будет. Ты же ее видел. Я, конечно, догадываюсь, что от девочки леска к кому-то тя-нется, ну так ведь можно же с умом дело сделать. Нет, нелогично все это. Что скажешь?
     - Уровень-то у нас с тобой один, да вот допуски разные в этот раз, - заметил Схимник. Ян фыркнул.
     - Матка боска! 1 Ты думаешь, я из тебя что-то вытащить пытаюсь?!
     - Именно так, - Схимник улыбнулся, и Ян пожал плечами, слегка склонив голову набок. – Кого ты, кстати, там, с ней, оставил?
     - Кутузова.
     - Кто такой?
     - А, никто. Мишка Лебанидзе, местного производства, из старых. Тупой и бдительный, большего и не надо.
     - А, одноглазый этот? Знаю, видел, - лицо Схимника осталось непроницаемым, но в его мозгу началась напряженная работа. У него была хорошая память, и фамилия, названная Яном, показалась ему очень знакомой. Почти сразу он вспомнил, от кого ее недавно слышал, и едва сдержался, чтобы не погнать «паджеро» во весь опор. Выбросив окурок в окно, он взглянул на Яна. Тот смотрел на него вопросительно, и Схимник сообразил, что, задумав-шись, что-то пропустил.
     - Что ты сказал?
     - Мой глос вырвал пана з гломби мажень?2 – осведомился Ян с усмешкой и поправил шарф. – Я спросил, насчет Семы и Чалого так ничего и не выяснилось?
     - Нет, - ответил Схимник равнодушно, глядя на дорогу. – Да и не мое это дело. Сергеев мне своих баранов ссудил, пусть сам и выясняет, кто их задрал. Чего это ты вдруг? Душа бо-лит?
     - Странная история, - негромко сказал Ян, не глядя на него. – Очень странная. Какая свое-нравная молодежь пошла – ее работать посылают, а она – по бабам. Да еще так неудачно.
     - Ты на что намекаешь? – спокойно спросил Схимник и сцепил руки на руле, слегка по-вернув перстень на указательном пальце.
     - Просто рассуждаю. А тебе намек чудится?
     - Не надо со мной играть, Ян, - холодно сказал Схимник. – Я игр не люблю и не понимаю, в особенности находясь за рулем.
     Ян надолго замолчал, и Схимник, не глядя на него, чувствовал его пронзительный изу-чающий взгляд. Наконец он сказал:
     - Возможно, я не так выразился. Уже утро, мы оба устали. Поговорим в другой раз об этом… а может и не станем говорить. На все воля человечья. Нам давно пора найти общий язык, Схимник. Видишь ли, у таких, как мы, срок годности истекает быстро.
     - Ото дом пански1, - сказал Схимник, притормаживая у обочины рядом с длинным трех-этажным домом. Ян польщенно улыбнулся – он любил, когда с ним говорили или хотя бы пытались говорить на родном языке. Он кивнул Схимнику, вылез из машины и, не оглядыва-ясь, скрылся за дверью, над которой красовалась вывеска «Оздоровительный центр «Сол-нышко». «Паджеро» неторопливо отъехал от «центра», но, завернув за угол, вдруг рванулся вперед почти на предельной скорости.
     Машину «Кутузова» Схимник нашел именно там где и сказал Ян. Оставив свой «падже-ро» в соседнем дворе, он подошел к бежевому «москвичу», приткнувшемуся возле торца пя-тиэтажки под огромным тополем. Окинув взглядом безлюдный двор и ряды темных окон длинного дома, он бросил недокуренную сигарету в снег, наклонился и постучал в лобовое стекло. В машине кто-то зашевелился, потом дверца со стороны водителя открылась, из нее выглянул человек и хрипло начал было говорить: «Какого…», - но тут же осекся, узнав Схимника, скользнул обратно в салон и открыл дверцу с другой стороны. Схимник сел в ма-шину, достал новую сигарету и закурил, внимательно рассмотрев «Кутузова» при свете огонька зажигалки. Они были примерно одного возраста, но Лебанидзе, заросший двухне-дельной щетиной, выглядел много старше. Наискосок через правый глаз шел короткий, до-вольно широкий шрам, и верхнее веко, оттянутое в сторону, наполовину закрывало пустую глазницу, отчего Кутузов имел зловеще-насмешливый вид.
     - Ты Миша Лебанидзе? – спросил Схимник, не глядя на него.
     - Я, - ответил одноглазый, нервно разминая в пальцах незажженную сигарету. Он растя-нул сжатые губы в странной лягушечьей ухмылке, потом резко выпятил их, точно собирался кого-то от души чмокнуть. – Ян сказал, что ты можешь прийти. Случайно не сменить? А то я околел уже – до потрохов промерз!
     - Да, лютует зима под конец, - согласился Схимник, потом поинтересовался без всякой видимой связи: - Где глаза лишили?
     - В Иране, - буркнул Кутузов, – когда на торговом ходил. В Энзели с одними азербай-джанцами… не договорились.
     - Кого ждешь?
     - Ян сказал – бабу какую-то… если вон из того подъезда выйдет. А ты не в курсе?
     - Фамилию бабы называл?
     - Нет. Так мне зачем? – из разминаемой сигареты начали сыпаться табачные завитушки. – Он сказал…
     - Фотографию показал, да?
     - Ну… - Лебанидзе слегка замялся, - ну да, показал.
     - И все? Больше ничего сказать не хочешь?
     - Да нет. А в чем дело-то?! – спросил Лебанидзе слегка агрессивно.
     - Нехороший ты человек, Миша Лебанидзе, - негромко, но выразительно произнес Схим-ник, по-прежнему не глядя на собеседника. – Мудак ты. Что ж Яну не сказал, что с девочкой знаком и она с тобой, соответственно?!
     - Так это когда было! – воскликнул Лебанидзе с возмущением и растерянностью. – Она ж тогда совсем малая была! Я с ее двоюродным братом корешевался, пока он не… а потом… ну, жили в одном дворе и все! Я ее с тех пор и не видел!
     - Не лепи, не больше года назад ты с ней встречался! На Ханском базаре, возле барда.
     - Кого?
     - Мужика с гитарой. И девка эта прекрасно знает, кто ты и где ты. Так что не надо, Миша Лебанидзе, - Схимник резко повернулся и взглянул на него, и Кутузов чуть отклонился и втянул голову в плечи, сузив единственный глаз. – А если бы она тебя тут срисовала? Об этом ты подумал своими тупыми мозгами?! Звонил ей? Предупреждал?
     - Нет… я… нет! – губы Лебанидзе снова на мгновение по лягушечьи разъехались в сторо-ны. – Что я - совсем… - он замолчал, пытаясь подобрать себе определение.
     - И не вздумай! Если узнаю – на другую работу пойдешь, арфы настраивать… или сково-родки чистить – как определят. Понял, Миша Лебанидзе? Чья тачка?
     - На одного дедка записана, - зло сказал Лебанидзе, дернув ртом.
     - Лады. Ключи оставляй, вот тебе другие. Мою тачку знаешь? В соседнем дворе стоит. Отгонишь на стоянку за базаром, ключи занесешь. Давай, бегом. А о девке этой забудь! И не щерься, Миша, - считай, повезло тебе сегодня, - Схимник отвернулся и, глядя в лобовое стекло, равнодушно сказал: - Пошел вон.
     Машина качнулась, когда Лебанидзе вылез из нее. Громко хлопнула дверца, и снег захру-стел под быстрыми удаляющимися шагами. Схимник перебрался на место водителя, потер шею, откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на спящий дом, раздумывая над тем, что ему делать дальше. У него оставалось совсем мало времени.
























Часть 5.
СЕЗОН ЧУДОВИЩ

                Просто злой мало может сделать. Люди видят,
                что он злой, и остерегаются его. А вот добрые –
                чего только они не творят.
Эрих Мария Ремарк «Черный обелиск»

I.

      Я сбрасываю на дискету последнюю статью, которую мне удалось найти, - сбрасываю, даже не прочитав толком, потому что мозг уже отказывается воспринимать дополнительную информацию. Когда она более-менее систематизирована – это еще куда ни шло, но инфор-мация настолько разрознена и кажется настолько бестолковой, что эмоции начинают брать верх над способностью здраво размышлять. Это уже никуда не годится, поэтому нужно де-лать перерыв, благо что магазин вот-вот закроется. Остальное уже для дома, для семьи, да и когда буду высматривать дражайшего Арика с телевидения, будет время подумать. Так что, сворачивай, дорогая Виточка, свои психолингвистические  измышления, таблицы и схемы и занимайся живыми людьми. Письма тебе ничего не дадут. В конце концов, Наташа тебе письма не заказывала. Заканчивай с Ариком и Элиной и бегом в следующий город, чтобы все успеть. Потом вручишь Чистовой папку вместе со всеми своими соображениями, заберешь остаток денег и будешь жить дальше, а она пусть делает, что хочет, и пусть нанимает, кого хочет – в этом ты ей уже не помощник. Но почему же так меня тянет к этим письмам. Хочет-ся читать их и папку Колодицкой снова и снова, как понравившуюся страшную книжку, хо-чется понять… Но понять что?
     Я встаю и иду делать себе кофе. В углу Мэд-Мэкс и Аня окучивают какого-то запоздалого покупателя, причем Максим занимается исключительно технической стороной вопроса, Аня же штурмует покупателя с психоло-физиологической стороны, совмещая уговоры то с пор-ханием вокруг него, то с элегантным усаживанием на стул рядом со столом с образцами и демонстрацией своих длинных ног, и потенциальный покупатель – серьезный мужчина сред-них лет – постепенно начинает дуреть от эротических флюидов и сандалово-мускусного за-паха туалетной воды «Volare», которые распространяет вокруг себя Аня. Остальные – Вовка, Мачук, Артефакт, светлобородый Денис Каширов, только позавчера вернувшийся из Нижне-го Новгорода, финансистка Валентина, за увлечение сериалами и любовными романами про-званная «Сама-ты-Барбара», и даже Фомин-Котошихин собрались за витринами, возле аква-риума и кадок с трахикарпусами и слушают Султана, с удовольствием рассказывающего очередную хохму. Я включаю чайник и поспешно присоединяюсь к слушателям.
-… знакомый, говорит – Ваня, у нас в отделе один из компьютеров очень странно себя ведет, просто полтергейст какой-то, так что зайди, глянь. Ну, прихожу, говорю – что? Он и объяс-няет, так мол и так, то и дело на мониторе начинают появляться буквы, хотя их никто не пе-чатает. Вот, говорит, сидит человек перед монитором, ничего не делает, просто смотрит, а на «листе» буквы сами собой появляются, хотя он даже не дышит на клаву. Я конечно заинте-ресовался, пошли мы смотреть. Ну, что. Стол, нормальный обычный стол. Стоит комп – нормальный обычный комп, монитор, системник, клава… За столом сидит дама… ну, тут надо не так объяснять, - Султан встает и старательно одергивает новенькую жилетку. – Такая знойная женщина, лет ей наверное около сорока, уже на излете, но еще очень даже ничего – лицо, причесочка, ноги там, да… Но главное – бюст! О! – Султан отставляет полусогнутые ладони на такое расстояние от своей груди, что Вовка-Санитар восхищенно присвистывает, а худенькая Валентина презрительно кривит губы. – Я ее спрашиваю: мол, в чем дело, мадам? Она говорит, сейчас объясню. Набирает пару предложений, а потом говорит – смотрите на монитор. И руки вверх поднимает, чтобы показать, что до клавиш не дотрагивается.
     - И высоко поднимает? – задумчиво спрашивает Санитар, отвлекаясь от темы, – очевидно, он все еще представляет изображенный Султаном бюст, и Николай Иванович недовольно толкает его в бок.
     - Ну, я через ее плечо вот так перегнулся, - Султан показывает, как, - и на монитор смот-рю. И ничего не понимаю. Курсор бегает, цифры-буквы появляются. Потом – р-раз, переста-ли появляться. Потом опять пошли. Опять перестали. Причем до клавы ну никто не дотраги-вается. Я в непонятках. Посмотрел там кое-что, в системник залез, все проверил – ну, не пойму, в чем дело! Говорю – ну-ка, напечатайте еще что-нибудь. Мадам напечатала, потом тычет пальцем в монитор, говорит – смотрите, сейчас опять будет. И точно, та же картина. Никто не работает, а символы выскакивают, причем с разными интервалами.
     - Занятный глюк, - замечает Николай Иванович, и Султан фыркает, потом складывает ла-дони так, словно собирается вознести молитву, - близится финал, и он предвкушает развязку.
     - Глюк занятнее, чем ты думаешь! Я-то в этот раз сбоку стал, на монитор таращусь, пыта-юсь понять, в чем дело… и тут случайно опускаю глаза, - Султан хлопает в ладоши, и клиент на другом конце зала вздрагивает. – Люди, у меня безмолвная истерика! Я-то сразу внимания не обратил… В общем, у нее монитор почти на середине стола стоит, очень далеко от клавы. А видит мадам плохо. Вот она наберет что-нибудь, а потом тянется посмотреть, что же она там изобразила, вот так, - он снова показывает, как, - и своим бюстом…
     Вовка прерывает его громовым взрывом хохота. Он падает во вращающееся офисное кресло и корчится в нем так, словно у него эпилептический припадок. Нам далеко до такой бурной реакции, но и наш смех сполна вознаграждает Султана за рассказ, и он очень дово-лен.
     - Ну, а как ты ей сказал об этом? – спрашиваю я, и Султан тоже начинает хихикать.
     - Не сказал я ей. Ну, как такое скажешь женщине… ну, неудобно. Я просто взял и мони-тор ей пододвинул к клаве. А мадам вдруг так покраснела – видать, поняла. Ну, и все, они пока на технику больше не жалуются.
    - Еще бы! – стонет Вовка из кресла. – Елки, жаль меня там не было!
    - Вот это я понимаю, история, - хмуро говорит Фомин. – Не то, что твои байки склепа.
     - И то верно, - Николай Иванович кивает. – Ты, Владимир, вообще о нормальных вещах разучился говорить! Вон вчера заходила эта… как ее… адвентистка чи евагелистка… не помню. Ты, Вита, ведь не в курсе, да? – он поворачивается ко мне, и я мотаю головой. – Та-кая милая бабулька, с книжечками своими… И надо ж, чтоб ей это вот подвернулось, - Ма-чук машет в сторону Санитара. – Она его спрашивает: что, мол, юноша, для вас есть на этом свете чистого, главного… что для вас первостепенно? А этот юноша ей говорит: главное, бабка, чтобы всегда под рукой были свежий труп и острый скальпель! Ну, нормально?! Ба-бульку пришлось успокаивающим отпаивать.
     - А нечего ходить! – бурчит Санитар. – Мне все эти религонесущие уже вот где! – он чир-кает ребром ладони по горлу. – Ваньк, может еще чо расскажешь?
     - Я расскажу, хоть вы этого и не заслуживаете - говорит Максим, и все поворачиваются в его сторону. Он и Аня уже стоят сзади нас, а клиента и след простыл. – Пока вы тут хихикае-те, мы с Анькой вкалываем аки египетские рабы на стройках! Монитор самсунговский спих-нули! Мисс Кепвелл, не забудьте потом оформить перед впадением в вечернюю кому, - Ва-лентина делает презрительное лицо и отворачивается. – Вот, Вовка, это специально для тебя. Только сиди, не вставай. Остальным советую тоже присесть.
     Он извлекает из внутреннего кармана пиджака сложенную газету и начинает томительно долго шуршать страницами.
     - Ага, вот! Читаю, - Мэд-Мэкс значительно поднимает указательный палец, - заметьте, чи-таю, без всяких исправлений и отсебятины. Просто читаю. Господи, - он издает странный всхлипывающий звук, - я бы год сидел – такого не придумал! Так, так… о! Известная пред-сказательница, гадалка и целительница Евпраксия… невероятные и фантастические по своей точности предсказания… уникальный феномен… изгнание злых духов…ля-ля-ля… и прила-гаются письма тех, кого предсказали, исцелили и изгнали… Так… злой барабашка скрипел в телевизоре… мой брат как выпьет… вот! Пишет некий Артем! «Я страдал от половой слабо-сти, никакого житья не было. Пошел к Евпраксии, и она, погадав, тут же нашла причину – сказала, что моя жена, чтоб я не ходил к другим женщинам, закопала мои трусы на кладби-ще… перестаньте ржать, дочитать дайте!.. А жене посоветовала так сделать ее сестра. Ев-праксия научила меня, что делать с трусами, и теперь я снова настоящий мужчина и у меня все хорошо». 
     Максим заканчивает чтениe под оглушительный хохот. Санитар, постанывая, сползает с кресла и усаживается прямо на пол, опираясь спиной о сиденье. Кресло тут же податливо проворачивается, он падает и ударяется головой, отчего ему становится еще хуже, и он про-должает хихикать и стонать уже лежа, от избытка чувств шлепая ладонью по блестящему покрытию. Я падаю на колени к Султану, который совсем ничего не имеет против, и мы всхлипываем от смеха друг у друга на плече. Денис, закинув голову, хохочет густо и весело, а «Сама-ты-Барбара», словно расстрелянная, тихо оползает по стене, закрыв лицо ладонями. Прочие мелко трясутся, причем Котошихин подвывает, как страдающий от переедания ша-кал.
     - Так а что… что она ему сказала сделать с трусами-то? – спрашиваю я, когда обретаю способность говорить, и это вызывает новый взрыв хохота. Максим мотает головой.
     - Тут… ох!.. тут не написано.
     - Слушай, я не понял – она только одни трусы закопала или все? – деловито спрашивает Артефакт. – Если все – это ж… о-о-о!.. А дело зимой было?
     «Пандору» захлестывает третья волна хохота, и Санитар бессильно хрипит с пола:
     - Перестаньте, гады! Уй, не могу!
     - Чтo вы не можете, Рябинин?! Что у вас здесь происходит?! – раздается громкий и серди-то-ошеломленный возглас от дверей, и в только что бушевавшем от дикого веселья магазине мгновенно наступает полный штиль. Увлеченные, мы не слышали ни притормозившей ма-шины, ни мелодичного звона дверных колокольчиков, и вот награда за это – в дверях стоит Эн-Вэ, оглаживает свою гоголевскую прическу, проверяя, надежно ли сидит волосяная на-шлепка на негоголевской лысине, и смотрит на нас с суровым негодованием. При виде его сдобного и румяного лица меня вдруг охватывает такое сильное чувство отвращения и зло-сти, что я поспешно отворачиваюсь – вдруг заметит – и для успокоения начинаю крутить на мизинце колечко с божьей коровкой. Вовка поднимается с пола и молча отряхивает джинсы, а Максим, считая, что обязан подменить отсутствующего Женьку, резко дергает головой вниз-вверх и говорит с едва уловимой едкостью в голосе:
     - Mое почтение. Желаю здравствовать, Николай Сергеевич. По делам должности али так зашедши?
     - Kак всегда зоопарк, - кисло отмечает Эн-Вэ и делает несколько шагов в зал. – Почему такой шум – на улице слыхать?! Пьянствуете?! Понимаю, понимаю… поганые католики да-же падки до водки; одни только турки не пьют. Кудрявцева, что вы себе позволяете?! Хоть при начальнике слезьте с чужих колен-то! Совсем распустились – не контора, а дом свида-ний! Где Одинцов?!
     - Hа территории, - отвечаю я равнодушно, встаю и иду делать кофе, остальные располза-ются по комнате кто куда, недоуменно переглядываясь украдкой – в это время Эн-Вэ обычно не заходит в «Пандору», а если заходит – жди какой-нибудь гадости. Странно, почему он спрашивает, где Женька? Мобильник тот отключил что ли?
     - Где конкретно?
     - Он мне не докладывал.
     - Мне не нравится ваш тон, Кудрявцева, - цедит Эн-Вэ, и, повернувшись, я вижу, что он внимательно и зло смотрит на меня. – Вы изволите быть недовольны службой?
     - Всем довольны, ваше благородие, - отвечаю я, пытаясь понять, что же за мыслишки вьются под гладкими черными волосами. И если раньше Гунько казался мне обычным на-чальником-самодуром, то теперь он представляется чем-то более зловещим и опасным, а в каждом его слове чудится намек и подозрение. Конечно же, так нельзя и вести себя нужно как обычно, то есть призвать в союзники Максима и довести Эн-Вэ до белого каления, со-храняя марку, иначе он почувствует, что со мной что-то не так. Плохо, очень плохо, что нет Женьки – он лучше всех умеет справляться с любителем гоголевской прозы, он лучше всех его знает и всегда угадывает, что у того на уме. – А то коли будем недовольны, так после нам дадут такого неудовольствия!..
     - Да, да, - бормочет Эн-Вэ, и на его лице вдруг появляется легкая растерянность. – Вот что. Ты Одинцову передай, что в Саранск ехать не нужно. Клиент отказался.
     - Что за детский сад – заказался-отказался?! – недовольно говорит Артефакт, заглаживая волосы за уши, и садится на стул верхом, отчего его длинные ноги кажутся еще более длин-ными. – Уже проработку начали!
     - Ну, так заканчивайте! Как только получите новый… - Эн-Вэ осекается, потому что в этот момент Аня роняет помаду и из стоячего положения нагибается, чтобы ее подобрать. Ее короткая шерстяная юбка ползет вверх, и Эн-Вэ начинает багроветь, словно ему перетянули шею. Санитар, который втихую успел прокрасться на свое излюбленное место – за спину Эн-Вэ – ухмыляется оттуда, округлив глаза, и показывает два вздернутых больших пальца. Аня выпрямляется и уходит за стол, и Эн-Вэ с едва слышным свистом выпускает воздух сквозь стиснутые зубы и проводит рукой по лицу.
     - Да, как только получите новый… - он задумывается, и мы все недоуменно и нетерпеливо переглядываемся – нужно закрывать магазин и разбегаться по своим делам, а Эн-Вэ, похоже, собирается открыть производственное совещание. Султан решает вопрос просто – он обхо-дит Эн-Вэ и отправляется в «раздевалку» за своей курткой, я складываю в сумку дискеты и бумаги, Котошихин и Николай Иванович возвращаются к компьютерам, а Максим хватает телефонную трубку и начинает поспешно кому-то звонить. Эн-Вэ расстегивает пальто и опускается в одно из офисных кресел с явным намерением задержаться и задержать осталь-ных, но тут от входной двери долетает нежный мелодичный звон, и через несколько секунд на пороге чудесным видением появляется Женька, раскрасневшийся, встрепанный и слегка пьяный, узревает пухлую фигуру Эн-Вэ и тут же гаркает:
     - Ба! Николай Степ… Васильевич! Вот уж не ждал! А я подхожу и думаю: отчего это на душе и необъятно, и чудно?! А тут такие люди! Хоть бы упредили – мы б прибрались, убра-лись…
     Эн-Вэ испуганно вздрагивает, будто сзади раздался выстрел, потом поворачивается к Женьке вместе с креслом и раздраженно говорит:
     - А, Одинцов! Очень кстати. Идем, у меня к тебе разговор есть.
     - Тэтатэтный? Я стесняюсь, - Женька расстегивает куртку, прислоняется к косяку и броса-ет в рот пластинку клубничной жвачки. – Что-нибудь стряслось, Николай Сергеевич? Вы, в такой час, без звонка…
     - Идем! – нетерпеливо говорит Эн-Вэ, встает и подходит к нему. Женька подмигивает мне, пожимает плечами, и они оба удаляются. Вскоре долетает звон – выходят на улицу и, скорее всего, разговаривать будут в машине Эн-Вэ, поэтому подслушать невозможно. Поль-зуясь отсутствием Эн-Вэ, все поспешно кидаются в «раздевалку» за своей одеждой, выклю-чают технику и опускают жалюзи – все за исключением Мачука, который сегодня остается за сторожа – он и Черный Санитар работают посменно. Николай Иванович садится возле аква-риума и внимательно наблюдает, как кофейно-голубые дискусы, застыв, надменно разгляды-вают друг друга, пошевеливая нежными перистыми плавниками. Он стучит ногтем по стек-лу, и один из дискусов разворачивается и смотрит на него с презрением, выпячивая губы, словно собирается плюнуть. 
     - А рыб сегодня кто-нибудь ко…
     Его слова прерывает оглушительный грохот взрыва, долетающий с улицы. Оконные стек-ла громко звякают, вздрагивая от воздушной волны, аквариум слегка встряхивает, отчего рыбы возмущенно раскачиваются внутри вместе с потревоженной водой, а чья-то чашка, за-бытая на краю стола, соскальзывает и, ударившись о пол, аккуратно раскалывается почти точно пополам, расплескивая холодный кофе. На мгновение мы замираем, уставившись в за-крытые жалюзи окна, за которыми где-то всполошенно завывает автомобильная сигнализа-ция, и у Санитара вырывается:
     - Ни хрена себе!.. Это ж рядом совсем!..
     Мы выскакиваем на улицу, толкаясь и застревая в дверях. Я выбегаю первой, вижу стоя-щую прямо возле «Пандоры» машину Эн-Вэ, целую и невредимую, и облегченно вздыхаю – моей первой мыслью было, что взорвалась именно она. Женька и Эн-Вэ, в числе прочих при-влеченных взрывом прохожих, уже стоят перед соседним домом, в котором первый этаж за-нят магазином «Мелодия», а на прочих располагаются жилые квартиры. Теперь на третьем этаже вместо двух окон зияет огромная страшная дыра с неровными краями и из нее валит густой дым, сквозь который зло проблескивает пламя. На тротуаре лежит на боку почти со-вершенно целый кухонный шкаф. Крышка одного из ящиков выдрана с мясом, и кругом, среди грязного снега и льда, в свете фонарей холодно поблескивают ножи, ложки и вилки. На ветвях одного из тополей болтаются обгоревший серый шарф и веревочка с пластмассо-выми прищепками. Ветер развевает шарф, и он отчаянно машет концами, словно призывая немедленно снять его оттуда.
     Хоть уже и темно, час не поздний, людей на улице много, и на безопасном расстоянии от дома почти сразу же образуется плотная толпа. Люди испуганно переговариваются, и почти все считают, что произошел некий теракт, как в Москве или Волгодонске. Только немногие придерживаются версии о взрыве газа и с каким-то отчаянием пытаются убедить в этом ос-тальных. В их числе и Женька, но когда я, протолкавшись к нему, хватаю его за руку и он поворачивается, его лицо, резко осунувшееся и постаревшее, совсем не соответствует бо-дрому голосу, которым он спрашивает меня:
     - Ты чего в таком ужасе, дитя?! Думала, гуньковскую бэху в полет отправили вместе с со-держимым? Да нет, хотя я бы не удивился, отлетая.
     Он говорит громко, хотя прекрасно знает, что Эн-Вэ стоит почти рядом и все слышит. Но тот никак не реагирует, лицо у него напряженное и какое-то потерянное. Почти сразу он по-ворачивается и идет к своей машине.
     - Пойдем-ка и мы, - тихо говорит Женька и, приобняв меня за плечи, разворачивает в сто-рону магазина, - сейчас тут начнется… Вовка, Макс, Иваныч – пошли закрываться! Дай бог, там никого не было.
     Притихшие, мы возвращаемся в «Пандору», и только сейчас я замечаю, что Фомина среди нас нет. От обочины как раз отъезжает «БМВ» Эн-Вэ, и я предполагаю, что Олег укатил вме-сте с дядей, что бывало и раньше. Но Котошихин все еще в магазине – он устроился в кресле возле аквариума с какой-то инструкцией в руках и внимательно ее изучает, но у него такой вид, будто он сел только что, причем очень поспешно.
     - Ну, что там? – спрашивает он хмуро, не глядя на нас. На его лице, словно роса, блестят мелкие капельки пота, и рыжеватая челка прилипла ко лбу. Максим, скользнув по нему взглядом, машет рукой.
     - Да ничего особенного. В соседнем доме квартиру вынесло. Газ скорее всего. Как это ты не вышел посмотреть, Гриша?
     - Делать мне больше нечего! Ну, что, все, закрываемся?
     Я застегиваю пальто и беру со стола свою сумку. На мгновение моя рука зависает в воз-духе – по-моему, до того, как я выбежала на улицу, сумка стояла замком к компьютеру, а не наоборот, как сейчас. Впрочем, скорее всего показалось – в последнее время мне многое ка-жется, и всюду мерещатся призраки. После взрыва так тем более. Вилки и ложки на грязном льду – нелепая картина… вилкам и ложкам место либо в раковине, либо в ящике – чистым, блестящим и сухим… А там, в одной из квартир соседнего дома все вывернуто наизнанку, умышленно или по несчастной случайности. Сколько долей секунды на это ушло? Случай-ность? Вот так… очень многое в нашей жизни складывается из случайностей, даже сама жизнь довольно часто всего лишь результат случайности, да и смерть тоже… Одно, второе, третье… стечение обстоятельств, которым никак нельзя управлять…
     Так, хватит!
     - Витек, ты идешь?! – окликает меня Женька из коридора. Я перекидываю ремешок сумки через плечо и быстро покидаю зал, а Фомин в незастегнутом пальто так и остается сидеть возле аквариума, напряженно глядя в инструкцию.
     На лестнице Максим и Султан уже совершают ежевечерний ритуал – вытаскивают из па-зов решетку с перилами. Дело в том, что лестница, ведущая в «Пандору», настолько крута и узка, что занести в магазин большие коробки с товаром при наличии перил практически не-возможно. Но в то же время без перил по лестнице сложно подняться, в особенности зимой и в особенности женщинам на каблуках, поэтому после того, как несколько посетителей «Пан-доры» с этой лестницы упали, чем, разумеется, остались очень недовольны, Максим решил, что перила все-таки лучше поставить, но так, чтобы при очередном завозе товара их было легко вытащить – ведь помещение принадлежит не нам, и перестраивать ни лестницу, ни дверь нельзя. На том и порешили, и с тех пор Максим, а вместе с ним и Султан, каждый ве-чер вытаскивают перила и заносят их внутрь, чтобы не вытащил кто-нибудь еще, и каждое утро ставят их на место. Это постоянно служит поводом для шуток, причем не только у нас, но и у тех прохожих, которые каждый день идут мимо «Пандоры» в это время. Но сегодня никто не смеется – взрыв отбил всякую охоту шутить даже у Санитара, знающего толк в черном юморе. Все молча наблюдают, как, сияя огнями, отъезжает от соседнего дома «ско-рая» и как пожарные усмиряют огонь в разрушенной квартире, только Котошихин почти сразу же уходит.   
     Когда Ваня с Максимом уносят перила, Аня с Валентиной вдруг начинают с жаром обсу-ждать непойманного волжанского маньяка-проволочника – оказывается, за то время, пока я занималась Наташиными клиентами и возилась с проклятыми письмами, была убита еще од-на женщина, тридцати пяти лет, тоже с помощью проволоки, уберечь это известие от обще-ственности не удалось, и теперь убийства считаются серией, а маньяк – маньяком. Я слушаю их вполуха – у меня сейчас и без маньяка проблем хватает. Кроме того, из всего женского коллектива «Пандоры» под возрастной «ценз» убивца подходит только тридцатитрехлетняя Валентина, но за ней каждый вечер заезжает муж – мастер спорта по боксу, и «Сама-ты-Барбара» недоступна для любых маньяков.
     Султан и Максим выходят, закрывая за собой дверь. Максим тотчас начинает обсуждать что-то с Женькой, а Султан тем временем подходит ко мне и тихо говорит:
     - Витка, помнишь, ты про «Черный бриллиант» спрашивала?
     - Ну. Что, возможность появилась?
     - Да, завтра в двадцать один ноль-ноль сведу тебя с одним человеком, только… ты все-таки уверена, что хочешь туда пойти? – он поднимает воротник куртки, глядя на меня с ка-ким-то странным выражением. – Это… ну, такое место… не для благовоспитанной девушки, и если Евгений Саныч узнает, что я…
     - Султаша, я примерно представляю себе, что это за место, что же касается Евгения Саны-ча, я тебя от него уберегу, обещаю. А попасть мне туда нужно исключительно для дела, а не для того, чтобы морально разлагаться. Ты сам-то был там или нет?
     - Бывал раз, а больше не ходил, - кисло отвечает Султан и сплевывает. – Ты знаешь, не по мне это, я – натура утонченная. По видику посмотреть – еще куда ни шло, а так… - он пожи-мает плечами. – Не, я этого не понимаю, да и публика там безумная. В общем, смотри, дело твое. Стас тебя завтра проинструктирует, только ты лишних вопросов не задавай и прикинь-ся полной дурой, ищущей острых ощущений – я тебя так и отрекомендовал. Все, давай, до завтра. Народ, прощай!
     Он уходит вместе с Денисом, а я подхожу к Женьке и спрашиваю, идет ли он домой. Женька мотает головой и говорит, что у него еще есть кое-какие дела, и он будет дома не раньше двенадцати. Дела – так дела, это даже лучше. Он чмокает меня в нос, прощается с пандорийцами и скрывается за углом.
     - А что, сегодня вот так все и разойдемся грустно? – недовольно спрашивает Санитар, хлопая себя кепкой по бедру. – Может, по пивку, а? Или по коньячку? Мужики?!   
     Артефакт качает головой – у него сегодня еще много дел, Мэд-Мэкс говорит, что и без того опаздывает на свидание, и они разбегаются так быстро, что Вовка даже не успевает ни-чего возразить. Отчаявшись, он взывает к женскому полу, то есть к нам с Анькой, потому что за Валентиной уже приехали, и она, махнув на прощание рукой, как раз садится в красную «Ниву» мужа. Но, и тут потерпев неудачу, Вовка презрительно фыркает, надевает кепку, сдвигает ее на затылок, засовывает руки в карманы и удаляется, гнусаво напевая: «Девчонки полюбили не меня! Девчонки полюбили гармониста… эх!», и остатки какого-то отчаянно лихого веселья уходят вместе с ним, в распускающуюся ночь.
     Я еду домой. Еду, прижавшись щекой к холодному стеклу трамвая, и вспоминаю зияю-щую дыру на месте двух оконных прямоугольников, из которой валит дым, шарф на тополе и кухонный шкаф на обледеневшем асфальте, а еще свой испуг при звуке взрыва. Странно, что в первую очередь я подумала именно о машине Эн-Вэ и о Женьке. Возможно, вспоминая записи Колодицкой и выстраивая свои рассуждения, я уже подсознательно включаю в це-почки жертв (если они таковыми являются) себя и своих близких людей и облекаю в плоть призраков. Я не знаю, существует ли опасность на самом деле, но я ее жду. Предупрежден – значит защищен. В какой-то степени.
     Взрыв в который раз напомнил мне о хрупкости и непостоянстве нашего мира (или моего мира – ведь у каждого свой мир, и со смертью каждого умирает целая Вселенная). Иногда стабильность кажется просто мифом. В любую секунду этот мир может дать трещину, по-датливо изменить привычную форму, а то и вовсе разбиться вдребезги по дурацкой случай-ности или по чьей-то злой прихоти, и ничего тут не поделаешь. Даже если все свои иллюзии ты растерял еще в детстве, если ты изначально тщательно оборачиваешь свой мир войлоком и обкладываешь ватой, и он всегда готов к тому удару, который может его разбить, то все равно почти всегда удар оказывается точным и неожиданным. Неизвестность на то и неиз-вестность – это страшная, безжалостная и трусливая тетка, которая всегда бьет в спину и умеет терпеливо дожидаться нужного момента. Так было с братом и его друзьями и с Лень-кой, так было с Надей и Наташей, так было с моей первой мачехой Еленой и ее мужем, так было и с теми людьми в квартире… так было и со мной, только мой мир пока держится, хоть и немного потрескался от ударов и деформировался. Но в последнее время стремительность, с которой за долю секунды меняется все, чем кто-то жил долгие годы, начала пугать меня.
     Дома я делаю себе два бутерброда с ветчиной, наливаю огромную кружку горячего чая и все это уношу в гостиную, на один из журнальных столиков возле дивана, - ни я, ни Женька, как правило, не едим на кухне, хотя кухня у него просторная, уютная, красивая, стоит боль-шой сосновый стол, кухонный диван, маленький телевизор – сиди в свое удовольствие! Но на кухне происходит только готовка, а прием пищи всегда переносится в гостиную, по кото-рой сразу видно, что обставлял ее любитель комфортного праздного времяпрепровождения – изобилие мягкой мебели и маленьких журнальных столиков, и все это расставлено с расче-том максимального удобства – большой диван перед телевизором, одно пухлое кресло возле музыкального центра, другое возле балконной двери, третье возле книжных шкафов. Вклю-чил, открыл или взял книгу и тут же падай на мягкое сидение, никуда не отходя. Специалист в области нефрологии насмешливо называет Женькину гостиную «берлогой», но я знаю, что он ее обожает и хочет себе такую же. Бесполезно – его жена считает такую лентяйскую об-становку полным отсутствием вкуса и никогда не допустит ее в своей стильной квартире.
      По телевизору передают местные новости, и, жуя бутерброд и вполуха слушая репортаж о каком-то недавно открывшемся очередном торговом центре «Царский двор», я размыш-ляю, стоит ли мне вообще выходить сегодня из дома, то есть продолжать заниматься Кужав-ским? Есть ли в этом смысл? Вроде бы я уже знаю о нем достаточно, никаких сдвигов, как у Матейко и Журбенко, не наблюдается – не ходить же мне за ним веки вечные – на мне еще Элина висит. Кужавский больше не шутит, и этого вполне довольно. Поздравляю вас, Ната-лья, с хорошей работой.
     С другой стороны, может все-таки стоит сегодня «поводить» Арика последний раз – что называется, совершить контрольную прогулку. Допоздна. Вдруг я что-то упустила? Вдруг у Кужавского еще остался какой-то секретик, какая-то шкатулочка, укрытая от моих и чужих глаз – хорошо укрытая, тщательно, и черт его знает, что в этой шкатулочке может оказаться. Какой бы идиотской ни была работа, ее нужно доводить до конца. Я ведь тогда сказала Чис-товой, что сделаю все в точности, как если бы меня попросила об этом Надя, а значит нечего увиливать и действовать по принципу «и так сойдет»! А значит – вперед, к Арику!
     Сегодня я не собираюсь встречаться с Кужавским лицом к лицу, более того, мне нужно стать чем-то незаметным, незначительным и, конечно, незнакомым. Я быстро смываю с себя весь сегодняшний макияж, молодея на несколько лет, волосы туго затягиваю на затылке, на-деваю старые джинсы, длинную теплую куртку, в каких ходит половина Волжанска, теплые ботинки и Женькину вязаную шапку, и оставляю только одну серьгу колечком – в левом ухе. Потом внимательно смотрю на себя в зеркало, приняв соответствующее выражение лица, и из блестящего эллипса на меня в ответ смотрит стандартный невыразительный подросток, не обезображенный интеллектом и высокими чувствами. Я выключаю в коридоре свет – совсем хорошо – маленький, несмотря на куртку явно хлипкий, подозрения не внушает. 
     Я звоню Кужавскому из автомата возле гастронома. На работе его не оказывается, но где он, никто не знает. На всякий случай я набираю его домашний номер, не особо рассчитывая на успех, но происходит чудо – Аристарх снимает трубку, и я слышу его недовольный голос на романтическом фоне песни Эроса Рамазотти. Я кисло спрашиваю неведомого мне Петра Васильевича, Кужавский раздраженно отвечает, что здесь таких нет и не будет и бросает трубку.
     Снег на сегодня не обещали, но когда я добираюсь до нужного мне дома, поднимается са-мая настоящая метель, крупные снежинки назойливо лезут в глаза, забиваются в рот, и ветер то и дело подхватывает их и с ненужной щедростью швыряет в прохожих целыми охапками. К счастью, дом Кужавского расположен так, что, зайдя во двор, я оказываюсь с подветрен-ной стороны. Снег здесь падает почти отвесно, и двор можно было бы даже назвать уютным, только где-то за домом и над крышами продолжает слышаться жутковатый вой умирающей зимы – сегодня уже первое марта, и время ее правления подходит к концу – скоро, совсем скоро снег начнет превращаться в грязные лужи, лед на реке разобьют ледоколами, и вверх, к рыбокомбинату, с Каспия пойдут сейнеры, а мутно-желтая вода снова будет вся на виду…
     Кужавский в своей квартире – в одном из его окон за бледными шторами тускло горит свет, остальные темны. Я устраиваюсь на скамейке под «грибком» на детской площадке – хоть время еще и не позднее, во дворе никого нет, с дороги и из окон меня не заметить, да и кто станет приглядываться в такую погоду? А окна Кужавского и подъезд отсюда хорошо просматриваются. Я сижу и жду, и время ползет мимо медленно-медленно, словно умираю-щая улитка. У меня есть сигареты, у меня есть немного горячего кофе в маленьком термосе и у меня есть много мыслей, которые я могу обдумать, дожидаясь… Дожидаясь чего? Зачем я сижу здесь, одна, среди темноты, холода и снега? Вероятней всего, Кужавский уже и не вый-дет из квартиры, к тому же, похоже, он там с дамой.  Не сидеть же мне здесь до утра? Это ведь совершенно бессмысленно. И глупо к тому же. Что я могу получить от этого бдения кроме насморка? Я наблюдала за Кужавским, и до сих пор он мне никаких сюрпризов не преподносил. А в такую погоду все как-то стараются сидеть по домам. И я вернусь домой, когда погаснет свет в окне, а дома опишу эти вечерние посиделки в двух коротких словах «Отчет окончен», потому что ждать тут больше будет нечего.
     Я сижу и курю, прикрывая огонек ладонью. Вокруг надо мной возвышаются дома, сияю-щие сквозь пелену снега сотнями огней, и сегодня эти огни кажутся особенно теплыми и уютными. Каждый из них освещает какой-то особенный, маленький, но не менее значитель-ный, чем Вселенная, мир – сотни, тысячи чужих миров, о которых я никогда ничего не уз-наю, и в каких-то из них идут войны, в каких-то царят мир и покой, любовь и благоденствие, в каких-то очень, очень пустынно и одиноко… Там миры, а я словно сижу в межзвездном пространстве, и снег идет все гуще, ветер усиливается, завывает все громче и все страшнее, будто обманутая кем-то старая, страшная ведьма, от луны остался только крохотный огры-зок-серпик, изредка проглядывающий в прорехи между тучами мутным пятном, и там, в чу-довищной вышине, в этом мутном свете видно, как мечутся в неистовой бестолковой пляске крупные снежные хлопья, словно сонмы холодных белых дýхов, сумасшедшие стаи зимних бесов… В памяти вдруг всплывают полузабытые строчки стихотворения, которое учила много-много лет назад:
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…
Сколько их? Куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?..1

     Я вздрагиваю, когда у одного из огромных тополей, растущих на углу с треском отламы-вается сук и падает на изгородь из кустарниковой акации, сбивая с нее снег. Ветер приглу-шает звук, но он все равно звучит для меня как ружейный выстрел, выдергивающий из како-го-то странного состояния, когда ты связана с реальным миром только зрением, а сама уле-таешь куда-то далеко, в другое место, размышляя о сотнях важных вещей – о письмах, о кар-тинах Чистовой, о взрыве, о папке Колодицкой, об Анатолии Журбенко, который страдал от клаустрофобии, о Виктории-«тете», до которой я уже два дня никак не могу дозвониться… Я тру замерзший кончик носа, потом наливаю себе немного кофе, не доставая термос из паке-та, и пью, и сразу становится и веселее, и теплее – термос хороший и температуру сохраняет долго. Хорошо, что скамейка вокруг ножки «гриба» деревянная, а не железная, иначе бы столько я на ней не высидела.
     Стрелки ползут по кругу так медленно, что иногда кажется, что они и вовсе не двигаются – замерзли – добрались до десяти часов и все, а первую секунду одиннадцатого часа отсчи-тают только тогда, когда взойдет солнце и отогреет время. Я быстро смотрю на зашторенное окно Кужавского – уже в который раз, и тут свет за бледной шторой наконец гаснет. Вот и все, конец фильма. Наблюдательный пост демонтируется за ненадобностью, и наблюдатель отправляется домой, в горячую ванну. Что ж, все ошибаются. Сейчас докурю и…
     Тяжелая железная дверь подъезда щелкает замком и открывается, выпуская в круг света высокого мужчину в темном пуховике и с забавной прической ежиком, и я инстинктивно втягиваю голову в плечи, стараясь казаться как можно меньше, хотя Кужавский видеть меня не может. Он кашляет, закрывает дверь, закуривает, смотрит на часы и быстро уходит в том направлении, откуда я пришла. Я дожидаюсь, пока Аристарх дойдет до угла дома, потом встаю, быстро прохожу через двор вдоль густой заснеженной изгороди, у торца дома замед-ляю шаг, и тут же на меня радостно набрасывается притаившийся за домом ветер, вышибает из глаз слезы и швыряет в лицо пригоршню обжигающих снежных хлопьев. Кужавский уже далеко впереди, и я ускоряю шаг, чтобы не потерять его из вида – он идет быстро и не обо-рачиваясь, да и если обернется – много ли он увидит в этом снежном хаосе?
     Несмотря на то, что еще не так уж поздно, город будто вымер – прохожие почти не попа-даются, машин мало, и ездят они медленно и осторожно, словно идут на цыпочках. Светофо-ры сквозь метель мигают, как маяки, призывая: сюда, сюда, здесь безопасно, и яркие витри-ны и окна ресторанчиков похожи на уютные гавани в разбушевавшемся море. Я иду за Ку-жавским и недоумеваю – куда он собрался на ночь глядя? В бар? На свидание? Уж не на ра-боту, это точно. Что ж, я ошиблась, и дома он был один, иначе что можно подумать – Ари-старх уложил свою даму спать и отправился к следующей? Лихо!
     Кужавский доходит до трамвайной остановки и закуривает под прозрачным навесом. Я захожу туда же, валюсь на скамейку и съеживаюсь на ней, втянув голову в плечи. Кужавский не обращает на меня ни малейшего внимания. Он явно торопится – нетерпеливо топчется под навесом, поглядывает то на часы, то почему-то на небо. Я не вижу выражения его лица, но отчего-то у меня возникает странная уверенность, что снежный хаос вокруг ему очень по душе, он не боится ни снега, ни ледяного ветра, не надел ни шапки, ни перчаток, и на его ле-вой руке холодно блестит обручальное кольцо. Изредка он кашляет – неглубокие, короткие звуки – кашель больше похож на нервный, чем на простудный, и можно даже подумать, что Аристарх хитро посмеивается, а не кашляет. Раньше я у него такого кашля не слышала.
     Вскоре с лязгом и скрежетом подъезжает трамвай с почти наглухо залепленными снегом окнами. Кужавский бросает сигарету и идет к средней двери, я неторопливо бреду к задней. Пассажиров в трамвае человек пятнадцать, все они сидят, и я тоже сажусь – позади одного из них, крупного пожилого мужчины, уткнувшегося в очередной номер «Волжанских ведомо-стей». Меня за ним не видно, а если чуть отклониться к окну – совсем чуть-чуть, то из-за края газетного листа открывается хороший обзор. Кужавский сидит впереди, лицом ко мне, и пытается протереть в стекле окошко, продолжая кашлять. Освещение в салоне неплохое, и я вижу, что Аристарх тщательно выбрит – побрился, скорее всего, перед самым выходом. Зна-чит, точно на свидание собрался. Ишь ты, и погода не остановила! Видать дама того стоит, интересно было бы посмотреть.
     Мы едем довольно долго. В трамвае гораздо теплей, чем на улице, и меня начинает слегка клонить ко сну. В голову почему-то начинает лезть целительница Евпраксия, вычитанная Мэд-Мэксом из газеты. Третья остановка, четвертая, пятая…
     Известная предсказательница, гадалка и целительница…
     …шестая…
     …гадалка…карты… чувства как колода карт… любое чувство так или иначе связано с другими и уходит очень глубоко в психику…глубоко, так глубоко, что его можно никогда не увидеть… никогда не почувствовать… во что превратились Светочка Матейко и Журбен-ко? почему в письмах жены Неволина  не упоминается ни о каких изменениях, ведь она должна была заметить, должна была знать, она сама… я что – верю?! Я верю?! Во что я верю?!
     …седьмая. Кужавский встает и идет к дверям. Я делаю то же самое, а, оказавшись на ули-це, ухожу в противоположную сторону, правда, недалеко, до угла, потом поворачиваю и иду следом за оператором, соблюдая уважительную дистанцию. Ни снег, ни ветер не утихают, но подойти ближе я пока не решаюсь. Мы идем по одному из новых районов города – огромные тополя здесь почти не попадаются, растут только молодые деревца, выглядящие довольно жалко, а высотные дома неприступны и безлики. Мы проходим через три двора, замкнутых в стенах высоток, в четвертом Кужавский вдруг сворачивает к одному из подъездов, быстро открывает железную дверь своим ключом, входит внутрь и захлопывает ее за собой.
     Вот теперь точно все! Я поднимаю голову, вглядываясь в окна, чтобы хоть попробовать узнать, на какой этаж он поднимется, но ни одно из них не гаснет и не загорается. Ну, уж от-сюда-то он не уйдет до утра. Интересно, кто же здесь живет – мне этот адрес незнаком. А может, это его квартира? Ругнувшись, я сажусь на скамейку в соседнем подъезде и натяги-ваю шапку почти на нос, потом поспешно отвинчиваю крышку термоса. Что делать – сидеть дальше? Это не тот уютный дворик – ветер здесь летает привольно, и ничто его не останав-ливает. Налив кофе, я пытаюсь прикрыть крышку-кружку ладонью, но ветер успевает забро-сить в нее горсть снега, и кофе тут же начинает остывать, и я поспешно глотаю его, чтобы не упустить ни капли тепла. Женькина квартира сейчас представляется чем-то чудесным и не-реальным, а то, чем я занимаюсь, - совершенным идиотизмом. Хотя в доме горят почти все окна, и во дворе довольно светло, на какое-то мгновение меня охватывает странное ощуще-ние тревоги, какое-то нехорошее тягостное предчувствие, а кроме того, отчего-то вдруг ка-жется, что и на меня кто-то очень внимательно смотрит. Вздрогнув, я оглядываюсь, потом смотрю вверх, на окна. Нервы, нервы… и все же рука тянется к карману, в котором лежит маленький, но вполне эффективный шокер, который я перед выходом переложила из сумки.
     Нет, все, домой! Посидев для очистки совести еще несколько минут, я растираю щеки, встаю, но тут в двери соседнего подъезда щелкает замок, и я поспешно плюхаюсь обратно. Но к моему разочарованию из подъезда выходит не Кужавский, а какая-то женщина – высо-кая, в расклешенном черном пальто с капюшоном, который она опустила очень низко, чтобы снег не летел в лицо, и опушка капюшона почти мгновенно из темной превращается в белую. Едва слышно стуча каблуками, женщина проходит мимо меня, натягивая кожаные перчатки и взблескивая обручальным кольцом на левой руке – господи, какие странные, некрасивые пальцы! Я отворачиваюсь от нее, чертыхаясь про себя, и смотрю на подъездную дверь – не случится ли чуда? На первом этаже у кого-то едва слышно поет Луи Армстронг, и от звуков саксофона почему-то становится еще холодней. Я рассеянно вслушиваюсь в легкий стук каб-луков удаляющейся женщины, и в этот момент до меня вдруг долетает знакомый «смеющий-ся» мужской кашель. Забыв об осторожности, я выскакиваю на дорожку и оглядываюсь, ища оператора и пытаясь понять, как он умудрился незаметно пройти мимо меня, но Кужавского нигде нет. Двор пуст, и единственная живая душа в нем – уходящая женщина. Кто же каш-лял? Я уже решаю, что мне это послышалось, но тут женщина, словно специально для того, чтобы опровергнуть это, слегка наклоняется вперед, и у нее вырывается тот же самый ка-шель, который я слышала только что, а еще раньше – на трамвайной остановке. Я глупо за-стываю на заснеженной дорожке с приоткрытым ртом. Кашель… обручальное кольцо… по-ходка… пальцы…толстые, короткие, совсем не женские пальцы… Быть не может!
     Что за чертовщина?!
     Не раздумывая больше, я стремглав кидаюсь следом за «женщиной», но тут же с трудом заставляю себя сбавить шаг и вспомнить об осторожности. Как оказалось, не зря. Если Ку-жавский шел совершенно беззаботно, то «женщина» то и дело оглядывается, осматривает дома, останавливается поправить сапог или отряхнуть пальто, которые в этих действиях, по-моему, совершенно не нуждаются. Иногда я иду прямо за ней, иногда оббегаю какой-то из домов, чтобы встретить ее с другой стороны, и чем дольше мы идем, тем отчетливей прори-совывается моя догадка – да какая там догадка, уже уверенность. Кашель, манера покачивать руками при ходьбе, тяжелый неженский шаг, сама походка… Это Аристарх Кужавский. Ка-кого черта он нацепил женское пальто и женские сапоги?! Он что – трансвестит? Вот она, похоже, та самая шкатулочка… но была ли она раньше? Наташа ли ее «вытащила»? И поче-му же так неловко носит Аристарх свой наряд? В первый раз что ли, не привык? Может, прячется от кого, маскируется? Это я догадалась, потому что хожу за ним уже черт знает сколько, да еще и кашель его выдал, а вот другие, да и еще в такую погоду вполне могут принять его за даму.
     И что?! Что?!
     Интересно, он накрашен или дело ограничилось только одеждой? Жаль, пока нет никакой возможности заглянуть ему в лицо. Нет, ну надо же, а?! Я же с ним разговаривала! Он же меня кадрил! Простой, хамоватый, симпатичный мужик!
     С каждой минутой я понимаю все меньше и меньше. У Кужавского, похоже, нет никакой определенной цели – он просто неторопливо кружит по городу, придерживаясь слабоосве-щенных мест, - то ли гуляет, то ли ищет знакомых или наоборот, незнакомых. Я бреду сле-дом – замерзшая, злая, полуослепшая от снега, который летит прямо в лицо – «женщина» в красивом пальто как специально постоянно выбирает направление против ветра. Пакет с пустым термосом хлопает меня по ноге, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не швырнуть его в кусты. Ходить уже страшновато – время позднее, и без того немногочисленные прохожие почти совсем исчезают, город слепнет, погружаясь в зимнюю ночь без остатка, и скрип ог-ромных тополей, раскачивающихся на ветру, похож на вой одинокого голодного существа. Несколько раз мы выходим к реке, на которой желтовато-серый лед, припорошенный белым, доживает последние дни. Сейчас река не вызывает у меня паники, как это бывало – твердая и неподвижная, она почти не отличается от земли, и над ней так же идет снег.
     Мы сворачиваем от набережной к ряду пятиэтажных домов. Впереди приветливо светятся окна крошечного гастрономического магазинчика, скорее павильона, и я хмуро думаю, что может там найдется что-нибудь горячее или, на худой конец, горячительное – я успею по быстрому зайти и захватить чего-нибудь. Но, прежде, чем мысль успевает оформиться, а мы – дойти до павильона, как яркий свет в нем гаснет и жалюзи опускаются с такой поспешно-стью, словно кто-то в павильоне специально ждал нашего появления. Выходит женщина – уж это-то точно настоящая женщина… по-моему… - с сумкой, в беретике и сапожках с квад-ратными носами. Она смотрит на часы и тщательно закрывает павильон. Женщина стоит в круге бледно-желтого света от фонаря, и, даже несмотря на метель, мне ее хорошо видно – челка цвета красного дерева, яркий макияж, пухлые губы, накрашенные коньячным цветом далеко за контур, возраст за тридцать, причем скорее далеко, чем близко за тридцать. Меня она видеть не может, на Кужавского же смотрит равнодушно и быстро уходит, опережая его метров на шесть.
     «Женщина» останавливается, чтобы в очередной раз поправить застежку на сапоге, а ко-гда снова идет, в ней что-то меняется, и я не сразу понимаю, что именно. Только, когда Ку-жавский сворачивает к небольшой незаасфальтированной горке, соединяющей один двор с другим, я осознаю, что в его походке, во всех движениях, до того словно расслабленных и рассеянных, появилась уверенность и упругость, он больше не бредет бесцельно и бестолко-во, он идет в определенном направлении. Он идет за женщиной. Я убеждаюсь в этом, когда мы проходим через два двора и небольшую футбольную площадку. Кужавский идет не так уж быстро, но расстояние между ним и женщиной постепенно и ненавязчиво начинает со-кращаться. Ветер рвет капюшон с его головы, и он придерживает его руками, изредка по-кашливая, и его каблуки едва слышно постукивают по припорошенному снегом льду.
     Район, по которому мы идем, мне знаком – он состоит из множества дворов и множества углов. Дворы очень хорошо просматриваются из конца в конец, что очень затрудняет мое продвижение – то и дело приходится ждать, пока женщина, а следом за ней и Кужавский скроются за очередным углом, выскакивать из-за своего и мчаться к тому, за которым они исчезли, чтобы повторить все заново. Красться огородами не представляется возможным – слишком много всяких заборчиков и решеток, а густых изгородей, за которыми можно ук-рыться, здесь нет – новостройки, голые, необжитые. Окон светится уже совсем мало, фона-рей почти нет, темно, и то и дело я обо что-нибудь спотыкаюсь, несколько раз даже чуть не падаю, но злиться и чертыхаться некогда. Я испытываю самый настоящий охотничий азарт, дело, судя по всему, близится к развязке, и я почти уверена, что сейчас-то и пойму оконча-тельно, что хранится в этой маленькой шкатулочке, которую Кужавский до сих пор стара-тельно прятал внутри себя, под хамством, весельем, любовью к работе и усиленным интере-сом к женскому полу. Что он прицепился к этой дамочке? Надеюсь, он не собирается ее ог-рабить? Или может это его знакомая, может он хочет разыграть ее… тогда, значит, Наташка ничего у него не «забрала» или «забрала», но не все. Я машинально перекладываю пакет в левую руку, а правая словно сама по себе ползет в карман, и пальцы надежно обхватывают шокер, слегка вытаскивая его.
     Женщина и Кужавский скрываются за очередным домом, и я ускоряю шаг. Я знаю, что сразу за этим домом небольшой подъем, площадочка, а за ней проходит объездная дорога и с одного бока начинается длинный ряд гаражей, за которым небольшой пустырь и опять идут дома. На пустыре когда-то хотели построить детский парк, и даже начали работы, вырыли несколько внушительных ям, завезли какие-то материалы, но потом бросили и взамен возве-ли рядом еще несколько серых точечных девятиэтажек, которые кажутся стелами на могилах каких-то неведомых великанов. Я осторожно, по-индейски выглядываю из-за угла, но тут же, позабыв про осторожность, скользя взбегаю по горке, пересекаю площадочку, выбегаю на заснеженную дорогу и начинаю судорожно вертеть головой по сторонам, прикрывая глаза от летящего в них снега.
     Никого нет.
     Хоть и темно, но дорога и длинный двор более-менее просматриваются на несколько де-сятков метров, и сквозь метель я бы все равно увидела темный силуэт идущего человека. И женщина, и Аристарх никак не могли уйти так быстро – даже если бы они вдруг пустились наутек, я бы все равно успела их увидеть. Я стою и оглядываюсь, теряя секунды и пытаясь сообразить, в какую сторону бежать – дома и справа, и слева. Судя по маршруту женщины, она скорее всего должна была повернуть направо, к точечному дому. Но ее там нет. И Ку-жавского там нет. Куда они делись?! Мой взгляд падает на длинный темный ряд гаражей, и внезапно мне вдруг хочется убежать отсюда – домой, в ванну, в постель и забыть обо всем. В руках появляется противная окольцовывающая слабость, и ощущение чего-то страшного, ощущение беды становится почти осязаемым – выплескивается на меня резко и окатывает целиком, как ведро ледяной воды. Когда я вспоминала об этом позже, мне казалось, что уже тогда я начала понимать, в чем дело, но в тот момент я ничего не понимала. Был страх. Не-лепый детский страх перед неизвестностью, который тянет обратно, к освещенной улице, к остановке, к снующим машинам, к безопасности.
     Гаражи.
     За гаражами.
     И в подтверждение мысли слабый протяжный звук, словно кто-то стукнул ладонью по железу. Возможно, были и еще звуки, но ветер заглушает почти все, он закручивает снежные вихри и веселится как никогда. Я снова беспомощно оглядываюсь
     Иди домой, дура! Это не твое дело! 
потом быстро оббегаю первый в ряду гараж, одновременно вытаскивая из кармана шокер, и оказываюсь на пустыре, и в тот же момент в разрыв толстобрюхих снежных туч выныривает мутный лунный огрызок, давая немного слабого, призрачного света.
     Я вижу их сразу – два темных силуэта – они раскачиваются, словно в каком-то нелепом танце, метрах в десяти от меня, тесно прижавшись друг к другу. Один из них раза в два ниже другого, потому что женщина – та, из гастронома – она стоит на коленях, выгнувшись назад, вцепившись себе в шею и распахнув кричащий рот, а сзади нее – высокая фигура в разве-вающемся пальто, сцепившая руки в перчатках на ее затылке. Капюшон сполз с головы Ку-жавского, подставив ветру и снегу смешную прическу-ежик, и лунный свет блестит на его оскаленных зубах, и воздух куда-то уходит из моей груди, и легкие съеживаются, и тело дер-гается назад, чтобы убежать… и даже отсюда, сквозь летящие белые перья я вижу, как кровь течет сквозь пальцы женщины, я вижу ее берет и пушистый серый шарф, валяющиеся на снегу.
     …стала третьей жительницей Волжанска, убитой подобным образом за промежуток от начала ноября…
     …была убита еще одна женщина, тридцати пяти лет, тоже с помощью проволоки…
     …от начала ноября… ноября… прошлого года… ноября…
     …Наташка, господи, неужели…
     Мысли, обрывки мыслей пролетают сквозь мозг стремительно, как луч света сквозь тем-ноту, а что было потом, я не помню, дальше все в дырах, то тут,  то там по несколько секунд просто исчезают, изъеденные страхом и злостью. Кажется, я что-то закричала… или просто закричала… но ветер заглушает все звуки, уносит… он всегда все уносит… Но Кужавский слышит, он оборачивается. Я надеялась, что, увидев меня, он убежит – ведь Максим говорил, что одна из женщин выжила, потому что убийцу кто-то спугнул. Но на этот раз он никуда не бежит, он даже…
     …я рядом с ним, я далеко от того места, где стояла вначале… он выпускает женщину и она валится в снег, хрипя и надсадно кашляя, утыкается в него лбом, словно молится, и ее пальцы скребут по снегу… Аристарх совсем рядом… только не смотреть в лицо… шокер… шокер… вот так, прямо в пальто… в живот… и кнопку… вдавливаю кнопку с такой силой, словно хочу выдавить ее с другой стороны. Но не слышно знакомого треска, и Кужавский не содрогается от мощного электрического разряда. Я жму на кнопку снова и снова, но шокер мертв, он не работает, и я роняю его, отшатываюсь и стукаюсь о холодную стенку гаража, ловя ртом мерзлый воздух вместе со снегом, а Кужавский делает шаг ко мне, и на его лице насмешка, удивление и странная строгая досада солидного человека, которого оторвали от важного дела. Он слегка разводит руки в стороны, натягивая зажатую в пальцах проволоку, и острия шипов на ней блестят влажным блеском чужой крови. Кажется, весь мир исчез, и ни-кто не услышит, кричи не кричи, остались только снежные вихри, огрызок луны, да мы трое – высокий мужчина с искаженным лицом, я, прижавшаяся к задней стенке гаража, и женщи-на, которая, отчаянно и страшно кашляя, ползет на четвереньках в сторону, параллельно га-ражам, оставляя на снегу пятна крови; распахнутое пальто наполовину сползло с нее и неле-по волочится следом…
     …гаражи неплотно примыкают друг к другу, и немного правее вполне приличная щель, в которую я могу протиснуться – это быстрее, чем оббегать ряд заново. Я поворачиваюсь и ныряю в нее, уже мало чего соображая, но сильная рука хватает меня сзади за куртку, выдер-гивает обратно, встряхивает, словно тряпку, и швыряет вперед и вбок, и блестящая железная стенка стремительно летит мне навстречу. Я успеваю заслониться рукой и удар приходится на нее…
     …больно… неужели никто не слышит, как я кричу?.. молния расходится с противным треском, когда он раздирает ворот моей куртки… он что-то говорит, бормочет… я брыкаюсь отчаянно, я даже два раза попадаю ему по ноге – больно попадаю, потому что он вскрикива-ет… пытается зажать мне рот… кусаю за ребро ладони… горький вкус крови… удар по за-тылку, и снег вдруг начинает темнеть… больно… и никого… никого…
     …успеваю просунуть под проволоку ладонь, но это почти не помогает… шипы вонзаются в пальцы и шею… проволока режет горло… Веня, Веня… Ленька… спасите… хлопья черно-го снега падают с горящего неба… безликие высотки вспыхивают алым и теряют очерта-ния… воздуха… в голове набухает огромный пузырь, полный боли… и где-то далеко вдруг странный звук – то ли хлопок, то ли… взорвали петарду? – где-то очень далеко, в другом мире… какая теперь разница… все…
      Я прихожу в себя от холода и вначале не сразу понимаю, где нахожусь. Я лежу, уткнув-шись носом в снег. Шея и пальцы правой руки горят огнем, в затылке и висках пульсирует тупая боль, в глазницах тоже. Я приподнимаюсь, глядя на свежие пятна собственной крови, потом ощупываю шею – она липкая от крови и уже начинает распухать. Сколько я лежала здесь – минуту, час? Почему он меня отпустил? Может он решил поиграть со мной, как кош-ка с мышкой – придушил, а теперь стоит сзади и посмеивается? Кашляя, я поспешно повора-чиваюсь, одновременно пытаясь встать, но в голове тут же закручивается карусель, и я па-даю на колени, всхлипывая от боли и страха.
     Кужавский не собирается со мной играть. Он лежит совсем рядом, на спине, и его черное пальто разметалось по снегу, словно плащ колдуна. Над правой бровью у Аристарха дыра, и мертвые немигающие глаза распахнуты навстречу белым хлопьям. В руке зажат обрезок проволоки. Я ахаю и отодвигаюсь назад, и тотчас резкий порыв ветра, словно сжалившись надо мной, бросает горсть снега на застывшее лицо, припорашивая страшную рану. Я огля-дываюсь – никого, я на пустыре одна. Кто бы здесь ни был, он уже ушел – убил и ушел, и его тень наверняка скользит по снегу где-то далеко отсюда. Женщина тоже исчезла бесследно – от нее остались только несколько пятен крови, уже почти засыпанных снегом, берет и шар-фик.
     Я снова пытаюсь подняться, не переставая осматриваться. Под руку попадается какой-то твердый предмет,  и мои пальцы машинально обхватывают его. Это шокер, проклятый ма-ленький шокер, который так меня подвел. Я запихиваю его в карман, еще раз смотрю на Аристарха и, пошатываясь и спотыкаясь, бегу вдоль ряда гаражей. Я бегу медленно, но по-степенно головокружение проходит, боль в горле словно застывает, и я набираю скорость. И только оказавшись за много-много домов и дворов от страшного места, я соображаю, что со-вершенно забыла о своем пакете с термосом – я уронила его где-то там, за гаражами… и где-то там же потеряла шапку. Но никто и ничто в жизни не заставит меня вернуться на пустырь, где снег засыпает раскрытые мертвые глаза чудовища – бывшего клиента Чистовой.

II.

     - Что случилось?! – испуганно спросил Евгений, когда она, тяжело дыша, ввалилась в квартиру, захлопнула за собой дверь, села прямо на пол и уронила голову на руки. – Витек! Ты что?!
     Вместо ответа Вита снова стянула куртку на горле и сказала странным дребезжащим го-лосом:
     - Господи, до чего же я замерзла. Ты знаешь, Жека, я твой термос потеряла. И шапку.
     - Какой к черту термос?! – он наклонился, сгреб ее в охапку и понес в гостиную. Когда, придерживая Виту одной рукой, он потянулся и включил свет, она быстро сказала:    
     - Только не на диван и не в кресла – запачкаю.
     Евгений презрительно фыркнул и усадил ее на пухлый диван. Вита скинула с головы ка-пюшон, наклонилась и начала дрожащими пальцами в перчатках развязывать шнурки. Он сел рядом, внимательно и настороженно разглядывая темные пятна на ее куртке, потом про-тянул руку и дотронулся до слипшихся взлохмаченных волос подруги.
     - Елки, да ты в крови! – его голос зазвучал резко и грубовато. – У тебя же все волосы в крови! Куда…
     - Это не моя кровь.
     - Чья?!
     - Скажу, Женьк, все скажу, только помоги мне раздеться. Мне в ванну надо, сейчас же! Да что ж так холодно-то, а?! у нас что не топят?!
     Она с помощью Евгения сняла с себя испачканную куртку и швырнула ее на пол, туда же полетели перчатки. Секунду Вита, шмыгая носом, разглядывала свои пальцы, на которых кровь уже засохла, потом приподняла голову, и, увидев ее шею, Евгений глухо охнул и схва-тил ее за плечи.
     - Господи, Витек! – он наклонился, чтобы лучше рассмотреть раны и багровую полосу от проволоки. – Ни хрена себе! Кто?.. – Евгений легко, по-кошачьи вскочил, и его глаза, обычно веселые и яркие, потемнели и словно затянулись крепким льдом, и Вита вдруг подумала, что вот «этот» Женька может и убить. – Это тот, про кого Макс рассказывал, да?! Проволóчник?! Где он тебя поймал?! Где?! – он снова наклонился, внимательно вглядываясь в ее лицо и ус-покаивающе поглаживая по щеке. – Где, дружок? Я еще успею…
     - Не надо никуда, успевать, Жень, - Вита снова уставилась на свои израненные пальцы. – Он умер.
     Евгений медленно опустился на диван, потом спросил на удивление ровным и спокойным голосом:
     - Ты?
     - Нет. Его застрелили.
     - Застрелили?! Кто?!
     - Ох, Жень, - Вита закрыла лицо ладонями, - да не знаю я! Не видела! Я пойду вымоюсь, а ты мне принеси чего-нибудь… освежающего.
     - Ты уверена, что этот… что он сдох?!
     - Черт, да у него в башке дыра… вот такое дупло! – рявкнула Вита с истеричной злостью и вскочила. – Могу я, наконец, вымыться?!! У меня чужие мозги к волосам присохли!
     - Ну, ну, тихо, дитя мое, тихо, - сказал Евгений уже добродушно и знакомо, встал и обнял ее, и Вита с готовностью ткнулась лицом ему в грудь. – А коли хочется поорать, так ори – имеешь полное моральное право. С соседями договоримся. Хочешь в ванну – пошли в ванну, старый добрый дядя Женя тебя отскоблит, а потом ты ему все расскажешь, идет? Давай, ус-покаивайся, не реви, а то нос распухнет, будет на картошку похож. Терпеть не могу женщин с распухшими носами. Ну маньяк, ну сдох – всяко бывает, - приговаривал он, ведя Виту в ванную. – Не стоит эта падаль твоих нервных клеток. Ну-ка, снимай эти тряпки.
     - Все не так-то просто, Жек, - пробормотала Вита, слегка успокоившись, и начала стяги-вать с себя одежду. – Ты не понимаешь…
     - Это верно, - покладисто согласился Евгений, открывая краны и включая душ, - я уже па-ру недель ничего не понимаю. А ну быстро залезай!
     Вита послушно перешагнула через бортик, потянулась под душ, но, едва вода попала на кожу, тут же, взвизгнув, отпрыгнула назад.
     - Женька, дурак, это ж кипяток! Да что ж ты никак не научишься?!..
     Евгений, ухмыльнувшись, разбавил воду, слушая, как Вита, отвлекшись от недавних со-бытий, раздраженно ворчит, что он тайно желает ей смерти, хочет сварить ее заживо и упот-ребить с пивом. И к тому моменту, когда он выключил воду, она уже почти совсем успокои-лась, ее пальцы перестали дрожать, из глаз исчезли остатки ужаса, и позже, уже сидя на кух-не, в уютном махровом халате, с пальцами, изукрашенными йодом и забинтованной шеей, потягивая кофе с коньяком и куря сигарету за сигаретой, она вполне связно рассказала Евге-нию, что произошло. К концу ее рассказа Евгений совершенно помрачнел, выругался, каким-то механическим движением достал из пачки сигарету и зажег ее. Вита изумленно устави-лась на него.
     - Жека, ты ж не куришь!
     - А? – Евгений удивленно посмотрел на сигарету, хмыкнул и воткнул ее в пепельницу. – Да уж, с тобой и закуришь поневоле! То, что ты термос и шапку там оставила, это, конечно, не очень хорошо, но не переживай. Такие термосы и шапки в каждом магазине продаются. Никаких меток на них нет, по волосу или крови тебя не вычислят, на термосе ты свои отпе-чатки наверняка смазала, сама говоришь, что в перчатках потом его сколько раз доставала! Да и тебя у них в картотеке нет.
     - А ты уверен?
     - Уверен! – жестко ответил Евгений и взглянул на часы. – В любом случае я все скоро уз-наю. Что касается твоего стрелка, то чему ты удивляешься? Ну, шел мимо какой-то мужик с оружием, увидел маньяк к девушке пристает со своими маньячными проблемами… все СМИ уже который день на эту тему, только ленивый не в курсе… ну, вот и помог али душу отвел. А потом испугался и сбежал – дело-то может статьей пахнуть. Может ствол у него незакон-ный… Да тут столько объяснений можно подобрать! Так что не забивай себе голову!
     - Может, конечно, мне и кажется… только по-моему самаритянин этот не сразу сбежал.
     - С чего ты взяла?
     - На шею свою отмытую в зеркале посмотрела. И пальцы… видишь? - Вита протянула ему руку. – Проколы от шипов с проволоки. Немного рваные… но совсем немного… и глубокие, на всю длину втыкались – вон, палец насквозь – хорошо, на шее ни на вену, ни артерию не попали… Так вот, когда я выстрел слышала, Арик меня уже хорошо подцепил…
     - Арик? – спросил Евгений, приподняв брови. Вита раздраженно махнула рукой.
     - Зеня, не все сразу, дай мысль озвучить! Когда я очнулась, проволока была зажата у него в руке – один конец проволоки. Значит, он упал, не выпустив его, а тогда бы, наверное, вы-драл бы шипы из моей шеи, и следы бы были совсем другие, правда? А сами собой они бы вряд ли вынулись при моем падении, да? Если вот так глубоко воткнулись? Ну, я, конечно, только предполагаю.
     - Думаешь, кто-то снял с тебя проволоку и сунул этому парню в руку? Зачем?
     - Не знаю, - тихо ответила Вита. – Может, сцену хотел понадежней обставить? Жаль, что я не могу его поблагодарить, он и меня, и ту женщину спас, а, может статься, и не только нас.
     Евгений снова посмотрел на часы, потом сказал:
     - Все это очень странно. Ладно, выясним… может быть. Говоришь, этот, - он хмыкнул, - Арик был в женском пальто и сапогах? Думаешь, он еще и был из этих… меньшинств?
     - Вначале думала. А теперь… наверное он так одевался просто… чтобы дамы на него не обращали внимания. Понимаешь, когда за тобой мужик идет поздно ночью, начнешь волно-ваться, пугаться, можешь побежать, сделать какую-нибудь глупость, которая бы ему все по-ломала. А если за тобой идет женщина…
     - Понятно, - кивнул Евгений, - да и маньячить в таком наряде проще, когда о существова-нии маньяка уже известно. Маньяк в первую очередь ассоциируется с мужчиной, но никак не с женщиной. Чудненько. Что ж, в любом случае нам с тобой предстоит разговор, не очень приятный, я думаю, и увильнуть тебе от него на этот раз не удастся, так что готовься – но не сейчас, не сейчас…
     Он встал с диванчика и пошел к двери, но потом, вспомнив что-то, вернулся и склонился к Вите, легко хлопнул ладонью по тюрбану из полотенца на ее голове.
     - Ты же знаешь, Витек, люди, по своим животным инстинктам в таких вот ситуациях, как правило, делятся на зайцев и волков. Зайцы инстинктивно удирают, волки инстинктивно ле-зут на рожон. Иногда сложно сказать, что правильней – ведь зайцы могут добраться до теле-фона или позвать на помощь, а волки натворить глупостей и все испортить. А, знаешь, я все равно рад, что вместе со мной живет не заяц. Но это было глупо, Витек, очень глупо! Больше так никогда не делай!
     - Это вышло случайно, - хмуро сказала Вита. – Больше не повторится. Я на роль Бэтмена или там еще какого всеобщего спасителя не претендую. Кстати, о спасителе. Пойдем-ка в комнату.
     В гостиной она, сморщившись, наклонилась, пошарила в кармане окровавленной куртки, брошенной на пол, достала шокер и протянула его Евгению.
     - Может, объяснишь, почему эта штука не сработала? Ты ведь утром ее при мне проверял!
     Евгений взял шокер, повертел его в руках, несколько раз нажал на кнопку, потом открыл крышку аккумуляторного отсека и удивленно фыркнул.
     - А с чего бы ей работать-то – без аккумулятора-то?! Зачем ты его вытащила?
     - Я не вытаскивала! – Вита забрала шокер обратно и изумленно уставилась внутрь вскры-того отсека. – Быть не может! Он же не мог просто вывалиться, потеряться?!
     - Не мог.
     - Тогда как же…- она застыла, потом хлопнула себя по колену. – Котошихин, с-сука кур-ляндская!
     - Господи, он-то здесь при чем?!
     - Помнишь, сегодня на взрыв все выскочили посмотреть? Только он один остался в кон-торе, помнишь, как Макс удивился? Наш Гриша не вышел с его-то любопытством!
     - Всяко бывает.
     - Когда я вернулась, моя сумка была сдвинута, по-другому стояла – я вначале думала, по-казалось.
     - И что? Это не аргумент. В конце концов, он мог просто к окну подойти, твою сумку за-цепить и уронить. Поднял и поставил. Зачем ему твой аккумулятор? Толкнуть хотел, что ли?
     - Не знаю. Только это единственный раз был, когда я за сумкой не смотрела! – Вита вздохнула и зло швырнула шокер на диван. - Черт, ну почему я, дура, его не проверила перед выходом?!
     - А я всегда говорил, что женщина и оружие несовместимы. Ну, разве что кухонный нож или мясорубка… - скептически заметил Евгений. – Ты бы ложилась лучше спать. А изыска-ниями будешь утром заниматься – утром разберемся, Витек. У меня полно дел, а ты ото-спись. Снотворного дать? Чай не каждый день такие аттракционы?
     - Нет, пока не лягу, - Вита покачала головой и, поморщившись, дотронулась до забинто-ванной шеи. Евгений  нахмурился, снова посмотрел на часы, потом на журнальный столик, где лежал телефон. – Что-то у меня от переживаний аппетит разыгрался – пойду покопаюсь в холодильнике.
     - Может, хоть успокоительного выпьешь?
     - Коньяка вполне достаточно, - сказала она, потом горько и как-то беспомощно скривила губы. – Кроме того, похоже, я начинаю привыкать к чудовищам.
     - Ну, иди, поешь, - отозвался Евгений слегка рассеянно – глядя мимо нее, он, сдвинув брови, сосредоточенно думал о чем-то другом. Вита кивнула и ушла на кухню. Неожиданная отрешенная холодность Евгения вначале покоробила ее, но она тут же подумала, что при-ятель, похоже, уже просчитывает какие-то ходы, кроме того, Вита чувствовала, что он зол, как никогда, - состояние для него совершенно несвойственное.
     Неожиданно проснувшийся волчий аппетит изумил Виту – ей казалось, что после недав-них событий, в особенности после лицезрения простреленной головы Аристарха, притро-нуться к еде она сможет нескоро. Но вопреки этому она опустошила холодильник почти на треть, съев столько, сколько ей обычно хватало на несколько дней. Не остановила даже боль в горле. Еда проваливалась в желудок, как в бездонный колодец, не оставляя никакого ощу-щения сытости.
     Выскребая очередную кастрюльку, Вита услышала за спиной шаги, обернулась и недо-уменно посмотрела на Евгения, застегивающего куртку.
     - Ты куда собрался?
     - Дверцу-то прикрой, - заметил Евгений, кивнув на холодильник, и серебряное колечко весело блеснуло в его ухе. – Надеюсь, ты оставишь мне на завтрак хотя бы снег? В общем так, Витек, я ухожу…
     - Куда?
     - Я ухожу, - повторил он с нажимом. – Когда вернусь – не знаю, не раньше утра. Минут через двадцать откроешь дверь Максу.
     - Ларка опять выгнала своих кобелей? – спросила Вита, наливая коньяк в рюмку.
     - Нет. Он тебя осмотрит.
     - У меня с почками все в порядке.
     - По-твоему, он кроме, как в почках, ни в чем не разбирается?
     - Его-то зачем сюда впутывать? Он же как на мою шею посмотрит, сразу все поймет.
     - Он уже понял. Слушайся его и делай все, что он скажет. Не волнуйся, сегодня он будет себя очень хорошо вести. Не пей много – он наверняка тебе что-то вколет.
     Едва дверь за Евгением закрылась, равнодушие сползло с лица Виты. Она встала, плотнее запахнув халат, и пошла в гостиную. Валявшаяся на полу одежда исчезла, только шокер ос-тался лежать на диване. Она схватила его и снова заглянула внутрь, будто за это время акку-мулятор неким чудесным образом вернулся на место. Но этого, конечно же, не произошло. Если его действительно вытащил Фомин, то зачем? И кто застрелил Кужавского?
     Вот и еще один удар по ее личному миру – неожиданный, как всегда. Но мир все еще держится. Сколько он еще продержится? И сколько будет ударов?      
     Она вышла на балкон и, отмахиваясь от снега, посмотрела вниз. На первом этаже ярко го-рели чьи-то окна, и Вита без труда увидела выходящего из подъезда Евгения, и тотчас тот, словно почувствовав ее взгляд, поднял голову и погрозил ей кулаком. Вита махнула рукой и вернулась в комнату. Она сорвала с головы полотенце и швырнула его на диван, потом нача-ла быстро ходить по гостиной, лавируя между креслами и журнальными столиками и путаясь в длинных полах халата. Ее мокрые пепельные волосы сейчас казались почти черными, а кожа – неестественно бледной, в тон повязке на шее. Наташа бы сейчас ни за что не узнала в ней «очаровательного избалованного ребенка», как она определила для себя Виту при их встрече. Лицо «Витязя» потеряло мягкость, в нем появилось что-то резкое, затравленное, зе-лено-голубые глаза сузились и потемнели, утратив все оттенки синего, губы сжались в тон-кую злую полоску, и сейчас Вита казалась даже на несколько лет старше, чем была.
     В очередной раз проходя мимо одного из журнальных столиков, она схватила лежащий на нем телефон и по памяти быстро набрала номер Чистовой. Вслушиваясь в длинные гудки, Вита подошла к окну, зло глядя на раскачивающиеся старые тополя. Трубку на том конце не снимали очень долго, но Вита упорно ждала, в уме старательно выстраивая то, что она соби-ралась сказать Наташе, в четкие слаженные фразы, чтобы довести до клиентки суть происхо-дящего, а не собственные эмоции. Но когда в трубке наконец-то раздался знакомый сонный голос, Вита, сказав «Привет», неожиданно замолчала, не в силах больше произнести ни сло-ва. Только сейчас, слушая испуганный голос Наташи, как-то механически повторяющий: «Вита! Что случилось?! Вита, что случилось?! Это ведь ты, Вита?! Что случилось?!» – она поняла, что не сможет рассказать Наташе о том, что случилось. Если сама она, даже после недавних событий, продолжает балансировать на тонкой линии между неверием и абсолют-ной верой, то Наташа-то давным-давно эту границу перешла, принимая все это, как реаль-ность, замыкающуюся непосредственно на ней. Нетрудно догадаться, что она подумает, уз-нав о Кужавском, и на что может решиться. Сейчас Чистова совершенно одна. А теперь, по-сле их разговора, останется в еще большем одиночестве.
     - Ничего ужасного не случилось, - наконец ровно ответила Вита и прижалась лбом к хо-лодному запотевшему стеклу, - просто хотела убедиться, что у тебя нет никаких неприятно-стей. А еще хотела кое-что сообщить. 
     - О Славе? – с надеждой спросила Наташе, и Вита покачала головой, словно Чистова мог-ла ее видеть, потом повернулась и пошла в спальню.
     - Нет, Наташ, не о Славе…
     Именно, что о Славе – твой Слава в Волжанске, у Баскакова Виктора Валентиновича по прозвищу «Чернокнижник», которому принадлежит весь город, который рассылает людям странные письма, сводящие их с ума, который связан с моим непосредственным начальни-ком, и, если считать все это правдой, а не бредом свихнушейся редакторши с местного те-левидения, а заодно переместить в эту реальность и твои способности, то, узнав обо мне, Баскаков…
…а, во-первых, об одном из твоих клиентов, - Вита включила компьютер, достала нужную дискетку и вставила ее в дисковод. – Сейчас я тебе скажу все, что я о нем узнала.
     Она быстро зачитала Наташе свой «отчет» по Журбенко, опустив те детали, которые ей знать не следовало. Когда замолчала, Наташа радостно сказала:
     - Значит, можно сказать, что с ним у меня все получилось, да?
     - Да, судя по всему, тебя можно поздравить с удачной работой – занявшись благотвори-тельностью, Антон Антонович принес городу немало пользы. Но Наташа…
     - Я понимаю, что ты хочешь сказать, - перебила ее Наташа. – Конечно, после Светы и Та-расенко, для меня он как бальзам на душу, но это не значит, что я тут же кинусь кого-то ри-совать. На этот счет можешь не волноваться.
      - Не сомневаюсь, я уже поняла, что все происшедшее сделало тебя вполне здравомысля-щим и стойким человеком, - заметила Вита, рассеянно тыкая пальцами в клавиатуру и вызы-вая на экран бессмысленный набор символов. – Но я хотела еще кое-что тебе сказать. Изви-ни, конечно, что я позвонила так поздно…
     - Ты же знаешь, что можешь звонить мне в любое время, - искренняя теплота в голосе Чистовой еще больше ухудшила настроение Виты.
     - Все равно…
     - Ты сейчас в Волжанске, да? Ты в Волжанске Журбенко поймала?
     - Да. Но через несколько часов у меня поезд. В Питер. Это я и хотела сказать.
     На несколько секунд в трубке повисло растерянное молчание, потом Наташа медленно произнесла.
     - То есть… ты уезжаешь домой? Ты больше ничего не будешь узнавать?
     - Ну… в общем-то пока да. Видишь ли, у меня на работе возникли некоторые осложнения, и я должна быть там, - сказала Вита, глядя на бурые пятна от йода на своих пальцах. – Так что извини, Наташ, но я не могу больше на тебя работать. Я могу потерять свою основную работу, а этого мне, как ты понимаешь, не хочется.
     - Ты их нашла, да? – спросила Чистова с неожиданной жесткостью, и Вита невольно вздрогнула и отодвинула трубку от уха – ей вдруг показалось, что Наташа видит ее – даже на таком расстоянии видит – она почти почувствовала знакомый проникающий взгляд. Конечно же, Наташа сейчас не смотрит на трубку – скорее всего она сидит на разостланной постели и расстроенно смотрит перед собой, пытаясь понять, что происходит.
     Притворство и ложь – твои пороки!
     Интересно, здравомыслие и рациональность – это пороки?
     - Кого?
     - Ты знаешь. Они тебе угрожали? Скажи мне правду, Вита, я пойму – только скажи мне правду! В каком городе?! Они в Волжанске?!
     - Если б мне кто-то угрожал, я бы вообще тебе не позвонила, - заметила Вита раздражен-но. – И при чем тут Волжанск?! Господи, Наташа, я никого не находила! Ты думаешь, это так просто?!
     - Может, дело в деньгах? Давай пересмотрим наш договор. Я, кстати, на работу устрои-лась… я смогу добавить…
     - Да при чем тут деньги! – перед Витой снова всплыли проваливающийся в удушливую грохочущую пустоту огненно-черный снежный пейзаж, простреленная голова Кужавского, листки, исписанные сердитым, размашистым почерком Анастасии Колодицкой. – Кстати, о деньгах – где-то через неделю я смогу переправить тебе аванс – скажи куда.
     - Оставь его себе.
     - Наташа, ну что за детский сад?! Поскольку я от работы отказываюсь, деньги я намерена вернуть и ты их возьмешь – не в твоем положении тысячами швыряться!
     - Ну, ты же их заработала – почему швыряться? Вит, это правда из-за работы? – в далеком голосе послышалось отчаяние, казалось, Наташа вот-вот расплачется. – Ведь у меня же со-всем никого… А может скоро все уладится?
     - О, Господи! – Вита потерла лоб. – Ну, не знаю я, Наташ. Ну… может быть, не знаю. Но это вряд ли будет скоро. Если что, я тебе позвоню. И не забудь, пожалуйста, насчет денег. Ой, Наташка, все, аккумулятор садится – все, пока!
     Она прервала разговор и несколько минут молча смотрела на монитор, потом выключила компьютер и вернулась в гостиную, прихватив с собой телефон. Через несколько секунд ожил экран телевизора. Канал Вита выбрала наугад и несколько минут рассеянно смотрела фильм. Фильм был штатовский – один из тех, в которых основной упор делался на демонст-рацию мощи американских пиротехников, а также обнаженного бюста главной героини, по-являющейся в кадре кстати и некстати, а все остальное, в том числе и сюжет, было частно-стью, не представлявшей интереса ни для режиссера, ни для зрителя. Потом Вита выключила звук телевизора, нашарила пульт дистанционного управления музыкального центра, и вскоре все действие на экране начало проходить под разудалую музыку «Любэ».
     - Вот и все, - сказала Вита себе, глядя на телефон, - вот и хватит. Извини, Наташик, но это не для меня.
     Она снова осторожно дотронулась до забинтованной шеи, продолжая пристально смот-реть на телефон, будто ждала ответа.
     Телефон зазвонил.
     Вита отвернулась от него и несколько секунд наблюдала, как за окном падает бесконеч-ный снег. Интересно, нашли ли уже Кужавского? Если нет, то так его может и совсем засы-пать. И куда делась та женщина? Кужавский… а сколько еще осталось у Наташи клиентов? Кем они теперь
     предположительно, только предположительно, я ведь ничего не утверждаю…
стали, что они теперь любят, в чем испытывают потребность – в музыке, в общении, в крови? Кто-то начал сочинять стихи, а кому-то стало нравиться, как сталь меняет серебристый хо-лод на живое тепло? Вита резко повернулась и взяла трубку. К ее удивлению это оказался Султан.
     - Перезвони на домашний, - быстро сказала она и снова бросила трубку на диван. Султан не заставил себя ждать, и звонок раздался буквально через несколько секунд.
     - Извини, что так поздно.
     - Скорее рано, - ответила Вита, взглянув на часы. – Что стряслось?
     - Да стряслось-то ничего, - пробормотал Султан довольно устало, - я просто по нашему делу. А Евгений Саныч спит?
     - Нет, уже к тебе едет! По какому делу?!
     - Ну, по поводу клуба. Мы ж с тобой говорили после работы, помнишь?
     - Ах, да, - Вита откинулась на спинку дивана, глядя, как на экране под «Сержанта» разво-рачивается очередная будняя эротическая сцена. – Слушай, Султаш, дело в том, что…
     - Не пойдешь? – спросил Заир-Бек обрадованно. – Вот и славно…
     - Да не то, чтобы не пойду… - Вита досадливо поморщилась, - просто… Ну, в общем мне это не к спеху, возможно, и совсем не понадобится. А отложить нельзя?
     - Нет. Или послезавтра… то есть, уже завтра, или ничего не получится. Она капризная, я и так ее с трудом упросил – во второй раз не согласится. Понимаешь, туда вход мало того, что для избранных, так еще и дорого стоит. А она тебя бы и провела, и абсолютно бесплатно. Но если ты не идешь, то я ей сейчас позвоню и забудем об этом.
     - Ей?! Я думала «Стас» - мужское имя.
     - А-а… Да нет, это так… - Султан засмеялся. – Ее Таисия зовут, для друзей – Тася, Стася, Стас – метаморфоза такая, говорили все время «с Таськой, с Тасей» – вот и срослось. Ну, ладно. Извини, что разбудил. Хотя… а вы всегда под Расторгуева засыпаете?
     - Знаешь что, Султаша, - нехотя произнесла Вита, схватила себя за влажную прядь и дер-нула, - пожалуй, мне  стоит пойти. Неудобно, все-таки ты договаривался.
     - Как договорился, так и отговорюсь. И, кстати… - Султан начал говорить что-то еще, но Вита, слегка отодвинув трубку от уха, не слушала. «Ты дура! – сказала она сама себе. – Ведь уже все решили, уже поставили точку, более-менее почуяли, чем тут пахнет. Зачем?»
     Элина Нарышкина-Киреева – вот зачем. Кем она там работает… если, конечно, работает?
     Кем она стала?
     Быть совсем рядом и не узнать?
     - Витка! Ты куда пропала?! Витка!
     - Как мне найти твою Стасю? – спросила она, распростерлась на диване и закинула ногу на ногу. Султан недовольным голосом объяснил, что искать Стасю не нужно, завтра она в восемь часов вечера сама подъедет к «Пандоре» и заберет Виту.
     - Не забудь прихватить с собой побольше денег, - предупредил он, - а еще не забывай ка-заться как можно глупее и развратнее. Стася ставит животные инстинкты выше интеллекта в отборе кандидатур тех, кто достоин находится с ней рядом. Отношения, основанные на кон-трасте, понимаешь? Себя она считает исключительно неординарным созданием, обладаю-щим редким сочетанием гиперсексуальности и ума, и на фоне своего круга она вроде как вы-глядит еще ярче. Так что смотри – будешь бросаться своими шуточками, цитатами или, не дай бог, философствовать – Стася быстренько от тебя открестится.
    - Ну, ты, друг, запугал ребенка, мне уже страшно с твоей подругой встречаться. А ты-то как с ней? Тебя-то ведь боженька вроде умом не обидел.
     - Ну, я – другое дело, я же мужчина, - с неожиданной мусульманской надменностью про-изнес Султан. – Ко мне и отношение другое.
     Вита фыркнула.
     - Ступайте в свой гарем, мужчина, - сказала она и положила трубку.
     Максим Венжин пришел минут через десять после звонка Султана, и за это время она ус-пела слегка задремать. Когда Вита открыла дверь, то первым в квартиру ввалился не Мак-сим, а Эдгар, восторженно хрюкая и отчаянно вертя остатком хвоста. С разбега он ткнулся лбом Вите в ноги, издал громкий чихающе-хрюкающий звук, в котором выразил всю радость от встречи, а после этого тяжело и неуклюже запрыгал вокруг, вернее, попытался это сде-лать, почти не отрывая лап от пола, извиваясь всем своим упитанным телом и клацая когтя-ми. Из смеющейся пасти тянулись серебристые нити слюны, в маленьких глазах, спрятав-шихся среди старческих складок кожи, светилось обожание.
     - Продажная шкура, - добродушно сказал специалист в области нефрологии, закрывая входную дверь и стряхивая с себя остатки снега. – Ну и погодка – просто шабаш какой-то! Гладь псину, Витка, гладь усердней – я Эдгара специально привел. Такие вот эдгары полу-чше любых лекарств нервы лечат… да и не только нервы – научно доказанный факт… Эдгар, а ну перестань галопировать – перебудишь всех! Вот же все-таки мамонт вырос, а?! Куда мне куртку пристроить? Мокрая.
     - Давай сюда, - Вита забрала куртку и пошла в гостиную, Максим двинулся следом, при-глаживая мокрые волосы и вздыхая, бульдог же развернулся и торопливо затрусил в сторону кухни.
     - Женька мне в общих чертах рассказал, что случилось, и, честно говоря, я ожидал уви-деть тебя в более… э-э… расстроенном виде, - сказал Максим, садясь на диван, ставя на журнальный столик аккуратный дорогой портфель и открывая его. – Но выглядишь ты не так уж плохо.
     - Отошла слегка, - отозвалась Вита, пристраивая куртку. – А что, доктор, может водки?
     - За фонендоскопом не пью, - Максим покачал головой. – Вот после можно и отведать. Ну-с, снимайте бурнус.
     - Жека, наверное, тебе не объяснил – попортили мне только шею и голову, так что необ-ходимости в полном разоблачении нет.
     - Да? – Максим пожал плечами, извлекая из портфеля какие-то инструменты и лекарства. – Как человек и друг – рад, что дело ограничилось только этим, но, конечно, с профессио-нальной точки зрения – жаль.
     - О какой профессии идет речь?
     - Не придирайся к словам, - сердито заметил Максим, приглаживая свои рыжеватые усы.
     Тщательно осмотрев Виту и потребовав от нее полного отчета о происшедшем, Венжин сообщил, что ничего страшного нет – на голове просто обычная шишка, а что касается шеи, то никаких серьезных повреждений нет, но еще недели две будет болеть.
     - Повезло тебе, подруга, - говорил он, снимая упаковку со шприца. – Пара дырок у тебя на шее как раз рядышком с сонной артерией – чуть левее бы дернули – были бы проблемы. Хо-рошо, что проволока так аккуратно снялась. Видела б ты ту женщину, которую к нам приво-зили! Мало того, что шея черт знает на что похожа, так до этого у нее еще артериальное кро-вотечение было – еле заперли.
     - А у меня…ой!.. у меня следы останутся? – деловито спросила Вита, обдумывая услы-шанное. Максим фыркнул.
     - Ну конечно, какой еще вопрос может задать женщина?! Нет, следов не будет… дай бог, чтобы заражение не пошло. Но я хорошо тебя обработал – вроде не должно ничего… А пальчики-то у нас дрожат до сих пор.
     Вита опустила глаза на свои руки и с неудовольствием увидела, что он прав. Кроме того, пальцы не только дрожали, но и были в ужасном состоянии – почти половина ногтей слома-ны. Она быстро спрятала руки за спину.
     - Ничего, сейчас отпустит, - добродушно заметил Венжин, - и боль уйдет. Это нормально. Вот если бы ты после всего вообще никак не отреагировала или вдруг веселиться начала, песни петь, я бы задумался – а не обратиться ли к братьям из душевного ведомства. Можешь не верить, но я очень рад, что с тобой все обошлось.
     - С чего вдруг? – спросила Вита, тревожно наблюдая, как он извлекает из портфеля какие-то упаковки и пузыречки. – Ты же считаешь меня гарпией.
     - Своя все-таки, как-никак, привык. А так Женька бы новую завел, изучай ее опять, при-выкай. Может, еще хуже бы оказалась.
     - Демагог! – кисло заметила Вита. – Что-то Эдгар притих на кухне.
     - Наверное, нашел что-нибудь.
     - Там кроме коньяка ничего нет.
     - Коньяк, - ласково произнес Максим, - это хорошо. Утром отвезу тебя к нам, чтобы кровь на анализ взяли.
     - Зачем?
     - Вроде взрослый человек, а вопросы детские. Хрен его знает, что он с этой проволокой делал, кого ей до тебя душил! На ней чья угодно кровь могла остаться – думаешь, он прово-локу стерилизовал после каждого раза?! Бабы той так точно оставалась. Черт ее знает, здоро-ва она или нет! Подстраховаться никогда не помешает. Понимаешь меня?
     - Более чем.
     В гостиную вошел Эдгар, неторопливо проследовал к дивану, забрался на него и с бла-женным вздохом вытянулся среди подушек. Вита попробовала его столкнуть, но из этого ни-чего не вышло – Эдгар только укоризненно вздохнул и заерзал, устраиваясь поудобней. Вита легла на диван и  положила ладонь на теплый толстый бок бульдога, глядя на шкаф, на стройные ряды книг на полках, и книги вдруг качнулись, поплыли куда-то далеко, и вместе с ними поплыли и диван, и посапывающий рядом Эдгар, и вся комната, и сквозь сгущающий-ся, набирающий силу сон она только и успела, что почувствовать, как ее заботливо накры-вают одеялом и услышать, как далекий голос специалиста в области нефрологии произносит:
     - Вот и хорошо, это сейчас самое правильное, ничего больше тут не поделаешь… а коньяк у нас, значит, на кухне… спать – это лучшее, сны очищают душу, прокаливают…
     Возможно, последние слова ей уже снились… а может и все снилось – давным-давно сни-лось – и Максим, и злые глаза Евгения, и мертвый человек, в чьи раскрытые глаза сыпался снег, и боль от стягивающейся на шее проволоки… может, все приснилось, даже Чистова… а утром все это превратится лишь в туманный осадок где-то в глубине памяти, а может, и во-все исчезнет, как бывает со всеми дурными снами.



III.

      - Это самая бредовая история из всех, что мне доводилось слышать! – сказал Евгений. – И уж тем более не ожидал услышать ее от тебя! Вита, ты мне всегда казалась достаточно здра-вомыслящим человеком, образованным – как ты могла поверить в такую чепуху?! Гос-споди!
     Он натянул на себя одеяло, закинул руки за голову и сердито уставился в потолок. Вита, сидевшая рядом на постели, посмотрела на него не менее сердито. Конечно, она не ждала от Евгения сочувствия, но рассчитывала хоть на какую-нибудь интеллектуальную помощь – на версии, на предположения, вдвоем все можно было бы старательно разложить по полочкам и разобраться с каждой деталью, отделить совпадения от закономерности, понять, какую часть от невозможного допустимо перевести в статус реального… Но, судя по всему, Евгений счел все такой несусветной чушью, о которой даже говорить не стоит,  и по его невысказанному мнению ей следует признать свою ошибку, допущенную из-за временного помутнения рас-судка, и выбросить всю эту историю в мусорное ведро – это было написано на его лице на-столько отчетливо, что в озвучивании не нуждалось.
     Уехав глубокой ночью, Евгений вернулся домой только под вечер следующего дня, про-мокший и хмурый. От Венжина и Эдгара, к тому времени, конечно, не осталось и следа, если не считать щедро обслюнявленного дивана и пары подушек, а сама Вита, чувствовавшая себя немного получше, сидела на полу, и вокруг нее громоздились баррикады из книжных томов. Взглянув на приятеля, она отложила тетрадь, в которую делала выписки, и молча ушла на кухню, и вскоре Евгений блаженствовал, жадно поедая рассольник с почками, над которым поднимался сытный горячий пар, и вгрызаясь в огромный кусок хлеба, и пытаясь жевать и говорить одновременно.
     Новости он принес не то, чтобы плохие, но странные. Ни пакета Виты, ни ее шапки за га-ражами никто из милиционеров не находил – они исчезли бесследно, все найденные вещи принадлежали пострадавшей женщине. Милицию и «скорую» на место происшествия вызвал какой-то мужчина, причем очень подробно объяснил, где это место находится, а также со-общил, что пострадавшая спряталась между гаражами и что у нее венозное кровотечение. Об убитом он не сказал ни слова, и когда машины прибыли на место, кроме названной женщины и трупа мужчины в женском пальто, там никого не было. Женщина сейчас находится в боль-нице, в стабильном физическом состоянии, чего пока нельзя сказать о психическом. Гово-рить  она не может, но из нескольких предложений, которые она нацарапала на листке бума-ги, можно было достаточно ясно представить себе, что произошло. Кто застрелил душивше-го ее мужчину не видела, помнила только, как из-за гаражей выскочил какой-то парень ма-ленького роста в темной куртке и что-то закричал, после чего мужчина ее отпустил, а что было дальше – не знает. Лицо парня видела очень смутно, узнать не сможет. В любом случае считается, что мужчину, в котором был опознан оператор с «Веги ТВ» Аристарх Сергеевич Кужавский, застрелил именно этот низкорослый парень.
     - То есть я, - хмуро добавила Вита. – Чудненько.
     - Чудненько – не то слово, - заметил Евгений, - но тебе, вроде как, пока беспокоится не о чем – узнать тебя некому… кроме того, кто на самом деле этого Кужавского грохнул. А этот кто-то отчего-то мне очень не нравится. Странно все это. Ты не знаешь, кто бы это мог быть.
     - Откуда?
     - Ну… в последнее время мне кажется, что ты знаешь очень много странных вещей. Вита, я не требую от тебя отчета о твоих делах, но, согласись,  то, что произошло вчера, несколько выходит за рамки повседневных дел. Хоть у нас с тобой и достаточно свободные отношения, в них ведь существует некоторая ответственность, понимаешь меня? Я не хотел бы в один прекрасный день тебя похоронить – это печально и накладно, фирма потеряет сотрудника, мне придется искать новую женщину, а где гарантии, что она не окажется еще хуже, чем ты? В общем, я желаю знать, кто тебя вызвал в Волгоград, чем ты занимаешься, откуда ты зна-ешь этого маньяка? Кроме того, мне показалось, будто тебе известно, что с этим парнем… э-э… не все порядке, а?
     - Может, хочешь еще? – невинно спросила Вита, забирая у него пустую тарелку. Евгений покачал головой.
     - По-моему, это просто свинство – знать, что я голоден, как сто собак, и… Ладно, а что еще есть?
     - Плов.
     - Ладно, женщина, тащи сюда свой плов – только весь казан, а не сиротскую порцию на блюдце, по-моему, я вполне это заслужил.
     Так и вышло – то одно, то другое, и рассказ Виты он выслушал только поздним вечером. Она рассказывала не так долго, как Наташа, и гораздо суше, но тем не менее, в рассказ уме-стилось все: и картины, и художник Андрей Неволин, погибший в страшном пожаре два с лишним века назад, и все, что произошло в курортном поселке Крыма, о письмах и папке Анастасии Колодицкой, о своих размышлениях и о наблюдениях за клиентами Чистовой – все вплоть до событий вчерашнего вечера. Она показала Евгению письма Анны Неволиной, которые воспроизвела по памяти Чистова, и свои отчеты. Практически она рассказала все, умолчав только о том, что папка Колодицкой сейчас находится у них дома, за кухонным шкафом, и что завтра она собирается в «Черный бриллиант», сделав это не от недоверия к Евгению, а по привычке оставлять что-то исключительно для себя. И чем больше она расска-зывала, тем сердитей становилось лицо Евгения – весь его облик излучал совершеннейшее недовольство, даже колечко в ухе блестело недовольно и скептически, и только в глазах, по мере рассказа, расползалась странная пустота, в которой отражался свет лампы.
     - И это все? – изумленно спросила Вита, после того, как Евгений уставился в потолок. – Женечка, честно говоря, я ожидала несколько другой реакции!
     - Ну, а как еще я могу реагировать на бред?! Чего ты конкретно от меня хочешь?! Принять все за чистую правду?! Боже, помоги мне смириться с тем, что я не в силах уразуметь, помо-ги мне уразуметь то, с чем я не в силах смириться, и упаси меня, Боже, перепутать одно с другим – кажется, так говаривали испанские крестьяне, хлопнув на закате агуардиенте1…
     - Господи, Женя, при чем тут испанцы?! Я понимаю, что в первый момент история кажет-ся идиотской – мне тоже она вначале показалась идиотской. Но, во-первых, ты не видел той картины. А я видела. Более того, я не только видела ее, но еще и порвала! Ты даже предста-вить себе не можешь, что я при этом ощутила, я даже не могу подобрать слова, чтобы это описать!
     - А эта Наташа тебя ничем не угощала?
     - Я понимаю, куда ты клонишь! Никаких бокалов с наркотиками, никакой еды, уколов и отравленных сигарет, никакого газа…
     - Ну, не расстраивайся, я допускаю, что ты действительно что-то видела… ощущала, но это была всего лишь  яркая галлюцинация. Может, тебе следует показаться врачу? В этом, кстати, нет ничего удивительного – при нашей-то работе. Ты настолько привыкла жить при-думанными жизнями, делать реальностью выдумки, делать живым человеком человека, су-ществующего только в твоем сознании, что теперь твое сознание пытается перенести в ре-альность нечто позаковыристей, чем очередную личность. Но ты не переживай – это лечится.
     - Знаешь что…
     - Погоди, дай мне закончить! – Евгений сел и потер подбородок. – В другом случае эта твоя Чистова все-таки могла с тобой что-нибудь сотворить, вызвать эту галлюцинацию, внушить ее, причем внушить не только зрительно.
     - То есть, Чистова гипнотизер, да?! – спросила Вита и потянулась за сигаретами.
     - Твой скептицизм неуместен, дитя мое, потому что гипноз уже много лет является научно доказанным фактом.
     - Может, тогда объяснишь, зачем ей это надо было?! Не я ей деньги отдала, она мне! Ре-альные деньги, можешь пощупать!
     - Да, конечно для самоутверждения дороговато, - задумчиво сказал Евгений. – Реальные деньги… Конечно, я понимаю, почему вся эта история так запала тебе в душу. За такую сум-му она и мне бы в душу запала – для нас это не копейки. Эти восемь тысяч здесь хуже всего. Не стоит, думаю, напоминать, где бывает бесплатный либо очень дешевый сыр? Проще все-го, конечно, счесть твою художницу просто сумасшедшей. Творческие личности, они вооб-ще, знаешь ли… - он нарисовал пальцами в воздухе некую спираль.
     - А телефон Эн-Вэ откуда?! Астральное послание?
     - Да-а-а. И имя-отчество знает… Ну, тут объяснений может быть сколько угодно. Может, она его бывшая любовница и решила ему насолить.
     - Сомневаюсь. И она из Крыма никогда не выезжала.
     - С ее слов.
     - А Схимника она откуда знает?! А убийства в ее городе и поселке. Я читала крымские газеты.
     - Она, наверное, тоже читала. А потом тебе рассказала. А Схимник – скорее всего, это со-всем другой Схимник.
     - То есть, насколько я понимаю, ты считаешь выдумкой абсолютно все – не только фанта-стическое, но и вполне реальное?
     - Я высказал свое первое впечатление от этой истории. Если углубиться в детали, изучать, поговорить с этой Наташей, то может быть, в чем-то я бы и изменил свое мнение. Но я этого делать не собираюсь, потому что мне все это очень не нравится.
     - Погоди, а как насчет моих наблюдений? До сих пор ты был доволен моей работой, вер-но? – Вита зажгла сигарету, и Евгений посмотрел на нее неодобрительно.
     - Напрашиваешься на комплимент?
     - Я работала по четверым ее клиентам. Я работала очень тщательно. И могу тебе точно сказать, что после поездки в Крым и встречи с Наташей все они изменились – одно качество характера пропало, но появилось другое, совершенно новое. Понимаешь, если это игра, то слишком широкомасштабная, тебе не кажется? Слишком много людей задействовано. А в такое количество совпадений я не верю.
     - Тогда вот тебе еще версия, - Евгений задумчиво глянул в окно, потом потянулся к Вите и поцеловал ее в голое плечо. Его губы поползли ниже, и Вита закрыла глаза, но тут же, глубо-ко вздохнув, толкнула его обратно на подушку.
     - Какая версия?
     - Версия?.. – он потянулся. – Ах, да, версия… Ну, это о психических изменениях. Может твоя Чистова умелый психолом-гипнотизер.
     - Почему?
     - Говоришь, все они нормально себя вели? Ничего такого, да? А потом вдруг теряли инте-рес к чему-то, что раньше владело ими безраздельно, но вдруг начинали увлекаться некими областями знаний или занятиями, к которым раньше не испытывали никакого влечения? Я похоже излагаю?
     - В общем-то да, - осторожно ответила Вита.
     - Так вот, между прочим, это первые симптомы шизофрении. Психической болезни! И я могу допустить, что эта девочка их гипнотизирует и при этом что-то вытворяет с их психи-кой, что-то жуткое, рубит ее, как мясник тушу на базаре… Так гораздо проще и реальней, чем вытаскивание наших недостатков с помощью кисти и, - Евгений начал подвывать, слов-но злой сказочник, и размахивать руками, управляя невидимым оркестром, - вселение их в картины, а потом, если эти картины разрушить, то начнется такое…
     Вита, которая сидела задумавшись, схватила подушку и стукнула его по голове, и в воз-дух взлетело одинокое перо.
     - Какая низость! – воскликнул Евгений. – Меня и моей же собственной подушкой! Уволю без выходного пособия!
     - Подожди! Ты сказал «мясник»? – Вита потянула к себе разбросанные по кровати бумаги. – А знаешь, наверное ты очень даже прав.
     - В каком смысле?
     - Слово нужное подсказал, вот в каком. Вот уж действительно права была Дина Валерьев-на – мир ассоциаций беспределен. Понимаешь, я все время сравнивала их – Наташу и ее предка, этого художника, Неволина.
     - Вита, я тебя умоляю…
     - Погоди, это же всего лишь предположения. Могу я из любопытства немного в сказке по-копаться?
     - До известных пределов.
     - Понимаешь, оба умеют делать одно и то же, но в письмах, - она тряхнула в воздухе бу-магами, - нет ни слова о том, что люди менялись. А все, возможно, потому, что между Нево-линым и Чистовой существует разница. Он был проницательнее, а она – сильнее. То есть, Неволин знал, что и как вытаскивать, причем вытаскивать без ущерба для того, что останет-ся, и его натуры почти не менялись, потому что он видел, что за чем идет и что может вылез-ти наверх. По этому принципу, может, и натуры отбирал – не все, но большую их часть. Иначе гонения должны были начаться гораздо раньше. Но он был слабее. А у Наташки больше сил, но она дерет без просчета, наугад – что увидела, то и выдернула, вырубила. Если Неволин в какой-то степени был хирургом, то Чистова – мясник.
     - Я лично завтра сведу тебя к психиатру, - сказал Евгений и посмотрел на часы. – Я знаю одного – берет недорого.
     - Все равно от этого так просто не отмахнуться, Жек. В конце концов, твоя версия не так уж плоха, но и если ее придерживаться, то мы имеем двенадцать психически нездоровых и, возможно, опасных людей. Плюс друг-инвалид Чистовой…
     - Плюс Чистова и ты. Господи, - Евгений вздохнул, - какой идиотизм, а! Как фамилии твоих клиентов, может, я знаю кого-нибудь.
     - Сейчас. Иди сюда, - Вита слезла с кровати и включила компьютер, Евгений, замотав-шись в одеяло, встал за ее спиной с надменным видом римского патриция. – Вот смотри.
     Евгений некоторое время внимательно изучал список фамилий и адресов, потом покачал головой.
     - Нет, все мимо. Матейко… это ты с ней в Волгограде встречалась?
     - Да. Только она переехала в Екатеринбург. Живет в соседнем доме с известной тебе да-мой, представляешь?
     - А-а, несчастной вдовы, которая чуть не испортила тебе карьеру?
     - Перестань, ты Карину совсем не знаешь.
     - Витек, в любом случае все это чушь.
     - А письма?
     - Бред свихнувшейся журналистки. Где они, кстати, ты мне их не показывала.
     - Зачем? – Вита выключила компьютер. – В любом случае, здесь их нет – ни писем, ни папки.
     - Что ж, - Евгений подхватил сползающее одеяло, - нет и нет. Все равно ты ведь отказала Чистовой. Давай спать, Витек, поздно уже.
     Вита пожала плечами, поняв, что он больше не собирается ничего обсуждать, но, забира-ясь в постель, все же упрямо пробормотала:
     - Все равно я узнаю, какое отношение к этому имеет Котошихин. Меня чуть не придуши-ли из-за этого урода!
     - Не суйся, я сам узнаю, - Евгений потянулся к выключателю бра, нажал, и в комнату хлынула ночь. – Раз уж ты так уверена, то, возможно, он и мог вытащить аккумулятор. Гришка, конечно, стучит, как стая дятлов, но ничего он не знает об этой истории. У него идиотское чувство юмора, вот что я думаю. За такой юмор можно и паяльник зачехлить в жо… глубоко, в общем, - он зевнул. – Разберемся.
     - Жека.
     - М-м-м?
     - А ты точно собираешься уйти из «Пандоры»?
     - Даже не вопрос. Под Эн-Вэ я больше не сидец! Прав Макс, сколько можно – пора иго скидывать. Никаких плясок в барах, конечно, больше не будет, придумаю что-нибудь другое, правда, скорее всего, из Волжанска придется съезжать. Поедешь?
     - Только в прежнем качестве.
     - Ой-ой! Ты учти, подруга, что мне скучно и тоскливо, в последнее время меня посещает странная мысль – ведь пора заводить семью. Если ты не выйдешь за меня, то в конце концов придется тебя удочерить. Я устал, я уже стар.
     - Тебе двадцать девять, младенческий возраст.
     - Я стар душой, - сонно сказал Евгений. – За свою жизнь я изучил слишком много людей, это утомляет и разочаровывает. Я утратил наивность и непосредственность, а это верные симптомы старости. Нет, я стар, я хочу семью, плед, кресло-качалку и бочку хорошего вина, а ты будешь сметать с меня паутину. Страстного амора не обещаю, но и к батарее приковы-вать не буду. Будут милые мирные отношения. А денег найдем.
     - Жек, может займемся сном?
     - Уже занимаюсь. Так ты точно развязалась со своей Чистовой?
     - Точно. Больше я ее дела не веду.


IV.
      
          За несколько лет работы в «Пандоре» Вита на практике усвоила одно из золотых пра-вил «Не суди по внешности», поэтому когда из подъехавшего такси в круг яркого света вы-глянула молоденькая красавица, кажущаяся воплощением невинности, наивности и доброты, Вита насторожилась. В последнее свое задание, в «Саргане», ей довелось работать сразу с двумя красавицами, на вид казавшимися воплощением всего перечисленного, но если в од-ной из них присутствовали не только доброта, но и в какой-то степени наивность, то другая, секретарша Алла, обожавшая кожаные пиджаки, была обычной склочной стервой.
     - Привет, ты Вита? – спросила красавица довольно дружелюбно. Голос у нее был прият-ный, но почему-то оказался лет на десять старше хозяйки. – Садись.
     Когда Вита села, машина тут же рванулась с места. Водитель выключил было свет в сало-не, но Стася резко сказала:
     - Вверни лампочку, жлоб! Не арбузы везешь!
     Водитель что-то злобно проворчал, но свет в салоне снова зажегся, и девушки тут же по-вернулись друг к другу.
     - Рассмотри меня лучше сейчас, - с легкой улыбкой произнесла Стася, - а я рассмотрю те-бя, да? А то потом не до того будет. Надеюсь, ты не против? А то многие стесняются, когда их откровенно разглядывают. Комплексы, комплексы… - она, чуть скривив лицо, сделала рукой в черной перчатке изящный жест, словно отгоняла дым. – Общение должно быть не только вербальным, но и визуальным. Краска, тряпки, прически… создание привлекательно-го облика есть не что иное, как стремление к визуальному общению – сознательно или бес-сознательно – с последующим переходом на вербальное, а затем…
     - Очень часто бывает сразу… - Вита глупо хихикнула, - затем… без этого… второго. Ино-гда и оглянуться не успеешь – вроде только… завизировали и вдруг сразу бац! – интим! Вот и все общение! Ну, во всяком случае хоть не успевают надоесть глупой болтовней да лапши навешать.
     - И тебя это устраивает? – с любопытством спросила Стася, внимательно оглядывая ее сверху донизу. Вита улыбнулась и неопределенно пожала плечами, разглядывая ее с не меньшим любопытством, старательно припудренным легкой робостью. Сейчас, когда рас-стояние между ними сводилось к минимуму, иллюзия невинности и наивности исчезла. Ста-се вряд ли было больше девятнадцати лет, но в огромных карих глазах с рыжим ободком во-круг зрачка, казалось, навечно застыло выражение пресыщенности и скуки человека, кото-рый живет на этом свете уже очень давно, и словно в тон этому выражению в роскошных черных волосах были аккуратно прокрашены шесть седых прядей. Улыбка, в которую то и дело складывались пухлые губы, в основном была скептической и жесткой, если только ей специально не придавали нужной сладости, и лицо очаровательной пай-девочки уже не мог-ло скрыть, что за ним находится нечто другое, более взрослое, в какой-то степени более муд-рое и, вероятно, более жестокое.
     - Нравлюсь? – спросила Стася и достала тоненькую сигаретку. Судя по интонации вопрос был риторическим и ответа не предполагал, поэтому Вита промолчала. – Ты мне чисто внешне симпатична, только прическу бы тебе другую, покороче, а так – да. Правда, броско-сти в тебе нет, агрессивности тоже, но живость есть, - она прикурила и снова внимательно оглядела Виту сверху донизу. – Такая милая хищная живость. Можешь мне поверить, я в этом разбираюсь. В каждом из нас сидит какой-то зверь. Вот у меня есть знакомая, глянешь на нее – пантера. Матерая голодная пантера, и что смотрит, что говорит – как куски живого мяса выдирает, представляешь?
     - Ужас! – отозвалась Вита манерным голосом. – Ну я, конечно, не пантера, не.
     - Нет. Ты… - Стася прищурилась, - ты сервал.
     - Кто?
     - Такая маленькая дикая кошка, очень изящная. В Африке живет. Точно, точно. Знаешь, если ты у нас приживешься, под таким именем и будешь. Только за сегодняшний вечер по-старайся определиться, будешь ты за свои деньги приходить или кого-нибудь из клуба под-цепишь. А ты чего так хрипишь – простудилась? Ванька тебе рассказал, что к чему?
     - Ну, так… примерно…
     - То есть, ты многого не знаешь. Так лучше. В такое место лучше приходить без всякой информации, чистой, понимаешь? – Стася подмигнула. – Чтобы все было неожиданно, резко, как ведро ледяной воды – только тогда кайф. Правила узнаешь внутри. А сейчас, пока едем, ты мне быстренько расскажи, кто ты, где ты, чем занимаешься и откуда знаешь моего Ва-нюшку. Спала ты с ним или нет – мне наплевать, но в уплату за то, что я для тебя сегодня делаю, я, по крайней мере, хочу знать, что ты из себя представляешь. Надеюсь, мы с тобой найдем общий язык, - Стася ухмыльнулась, что придало ее последним словам некоторую двусмысленность. 
     Уже знакомая Вите тяжелая железная дверь в этот раз не осталась закрытой. Уверенно стукнув несколько раз дверным молотком, ручку которого держала в пасти довольно унылая железная львиная морда, Стася широко улыбнулась в глазок, и дверь почти сразу же отвори-лась, явив мрачного и крепкого охранника и обдав их волной теплого воздуха и ритмичным буханьем незатейливой музыки. Заходя, Вита оглянулась и удовлетворенно посмотрела на припаркованный неподалеку серебристый «эскорт» Элининой подружки.
     За всю свою жизнь Вите ни разу не доводилось бывать в секретных учреждениях, на во-енных базах или в домах богатейших людей, которые всего боятся (если не считать визита в офис Журбенко), но контроль в «Черном бриллианте» был поставлен не хуже, и прошло не меньше получаса, прежде чем она и ее проводница попали туда, куда собирались изначально. Исключений здесь не делали ни для кого. И Виту, и Стасю в «холле» тщательно обыскали, вначале, правда, вежливо осведомившись, мужчиной или женщиной они предпочитают быть обысканы. Стася выбрала женщину, но Вита, едва увидев жилистую смуглую охранницу с акульими глазами, от которой исходили почти осязаемые ненависть и презрение, тут же по-вернулась к одному из парней – в отличие от женщины местные охранники мужского пола казались бесстрастными и равнодушными, как шкафы. Из холла отчетливо был виден боль-шой зал в окружении столиков. Ничего сверхудивительного в зале не происходило – там бы-ла обычная дискотека, на небольшой сцене задавали темп публике шестеро танцоров вполне приличного вида, и Вита начала слегка недоумевать. Она вытянула шею, попытавшись оты-скать среди танцующих Нарышкину-Кирееву, когда сзади нее раздался мрачный голос:
     - Сегодня на дискотеку или?..   
     - Или, Толик, пора бы выучить, - ответила Стася, поправляя волосы и задумчиво глядя на охранницу. Спросивший перевел взгляд твердых маленьких глаза на Виту.
     - Она тоже? А договоренность есть?
     - Я вчера разговаривала с Маргаритой Сергеевной насчет нее, - сердито сказала Стася. – Проверь в своей машине – в сегодняшней записи на меня должно быть имя «Вита». Вот, держи, это тебе на «Жиллет», цербер!
     Она прихлопнула к ладони Толика какую-то купюру, взяла у него ключ, обняла Виту за талию и повела, но не вперед, в зал, а куда-то влево, в узкий, не заметный из холла слабоос-вещенный коридорчик. После строгого «холла» и дискотеки коридорчик, запущенный, с грязными стенами, с прядями паутины на потолке казался более чем странным. Когда кори-дорчик закончился крутыми ступенями, ведущими неизвестно куда, Вита остановилась.
     - А мы куда? – спросила она с вполне естественной тревогой, и ее рука машинально потя-нулась к израненной шее, тщательно закрытой тонкой золотой плетенкой, в которой побле-скивали несколько темно-вишневых «фианитов». Стася засмеялась и подтолкнула ее к лест-нице.
     - Иди, не бойся. Вот глупая! Неужели ты думала, что такое место будут напоказ выстав-лять?! Иди за мной, только за перила держись и подол подбери.
     - Серьезно тут у вас, - пробормотала Вита, осторожно поднимаясь по грязным ступенькам. Стася пренебрежительно засмеялась.
     - Милая, после того, как ты пройдешь через все, то о том, как мы сюда заходили, ты во-обще забудешь! Конечно, здесь все строго. Ты даже представить себе не можешь, какие лю-ди здесь бывают, какие  известные имена. Бывают такие дни, что вообще никого сюда не пускают, когда здесь отвисает какая-то суперэлита, удельные князья. Но это редко.
     - А зачем у нас даже всю косметику проверяли, помаду выкручивали – там же я ничего такого спрятать не могу?
     - Чтобы камеру не пронесла.
     - А почему они и тебя обыскивали? Они ведь тебя давно знают. Не верят?
     Не оборачиваясь, Стася холодно засмеялась. При каждом шаге под ее скромным черным платьем что-то нежно позвякивало.
     - Милый Сервал, здесь не верят никому. Это бессмысленно.
      Дверь, которой заканчивалась лестница, выглядела так, будто ее не открывали, по мень-шей мере, лет семь, но ключ Стаси легко скользнул в замок и легко провернулся. Стася отво-рила дверь и властно потянула Виту за собой, в темноту. Дверь за ними тут же захлопнулась, напрочь отрезав звуки дискотеки.
     - Что такое?!! – пискнула Вита, нащупывая за спиной ручку закрывшейся двери. – Мы где?!
     - Успокойся! – ответила из темноты невидимая Стася. – Мы всего лишь на площадке. Уже пришли.
     Вита хотела было спросить, какую площадку та имеет в виду, но тут прямо перед ней раз-дался резкий звук самого обычного дверного звонка. Почти тотчас же где-то под потолком зажегся свет, и Вита прищурилась, прикрыв глаза ладонью, потом осторожно посмотрела сквозь щель между пальцами. Они действительно стояли на самой обычной подъездной площадке перед обычной квартирной дверью, обшитой дермантином, - совсем обычной площадке, если бы оба лестничных проема не закрывали глухие стены, превратившие пло-щадку в склеп.
     - Жутковато, да? – спросила Стася, угадав ее мысли, и Вита растерянно кивнула.
     Дверь открылась, впустив их в небольшой уютный кабинет, в котором с удобством распо-ложились несколько молодых людей. Двое сидели перед компьютерами, играя по сети в ка-кую-то стрелялку, остальные наблюдали за происходящим на мониторах и давали советы.
     Повторилась процедура, совершавшаяся недавно в холле, но на этот раз все затянулось. Виту долго не хотели пропускать, снова и снова просматривали паспорт, звонили куда-то. Наконец рассвирипевшая Стася устроила охранникам скандал, выхватила у одного из них телефонную трубку и обрушилась на кого-то на другом конце провода, после чего все тут же уладилось.
     - Не обращай внимания, - сказала она Вите, мгновенно успокоившись, - с новенькими твоего ранга всегда так. Это нормально. Все равно бы пропустили – я же тебя порекомендо-вала. Только смотри, не делай глупостей, не подводи меня, - Стася недобро улыбнулась, по-казав мелкие, белые, как у кошки, зубы. – Я этого не люблю, поняла?
     - Ты не очень-то! – огрызнулась Вита. – Я тебе не какая-нибудь!.. Я ведь еще в тачке ска-зала, что мне все ясно, что – мало этого?!
     Она прищурилась, и охранники с интересом посмотрели на них, явно надеясь понаблю-дать за женской сварой, но Стася вдруг с неожиданной приветливостью сказала:
     - Вот и славно. Надеюсь, ты получишь массу удовольствия. Пропускайте нас, мальчики, а то мы уже застоялись в вашем гадюшнике!
     Она бросила на стол полученный в холле ключ, взяла Виту под руку, и «мальчики» переглянулись.
     - Вы куда в этот раз – в «зоопарк», в «театр» или в «цирк»?
     - Везде, у нас с подругой культпоход сегодня. Так что выдайте принадлежности.
     «Принадлежности» оказались двумя широкими черными полумасками из странного эла-стичного, хорошо пропускающего воздух материала с застежками. Стася застегнула одну из полумасок на затылке Виты, вторую быстро надела сама, и очаровательная пай-девочка ис-чезла – в полумаске лицо Стаси казалось открыто-хищным – вместо того, чтобы скрывать, маскарад сдернул с него все, за чем до сих пор пряталась истинная натура, выглядывая толь-ко из пухлогубых улыбок. После этого они перешли в другую комнату, где сидела какая-то задумчивая девушка, читавшая книгу по философии культуры. Там они оставили пальто, а Стася еще и сняла свое черное платье, оставшись в занятном коротком платье-кольчужке, сплетенном из множества тонких золоченых колечек, не скрывавшем от взгляда ничего, в том числе и отсутствие лифчика. Рядом с ней Вита в очень длинной темно-вишневой шифо-новой1 кофте и вишневом же белье выглядела более чем скромно.
     - Ну, блин, шарман! – весело сказала Стася себе и Вите, отразившимся в большом зеркале, и потянула Виту за собой к двери напротив. – Пошли! Сначала в «цирк»!
     «Цирк» обрушился на Виту из-за большой двери неожиданно и мощно, расколов пустую площадочную тишину, - очевидно, и дверь, и стены были с мощной звукоизоляцией – обру-шился жесткой музыкой, многоголосыми воплями, лязгом железа, резкой смесью запахов туалетной воды, пота и сигаретного дыма. Длинный зал, в котором очутилась Вита, вначале показался ей огромным, и, ошеломленная, она не сразу поняла, как он мог здесь поместиться, но на ум ей тут же пришли слова знаменитого булгаковского персонажа о чудесах, которые умеют творить люди, в принципе не имеющие представления о пятом измерении. Кто-то из таких людей и сделал здесь «цирк», убрав все перегородки, поставив в середине нечто вроде ринга или арены, сбоку разместив стойку, а возле арены – множество столиков, большая часть из которых сейчас была занята. Взглянув на «арену», Вита недоуменно моргнула – происходившее на ней больше всего напоминало сцену из исторического фильма о временах Римской империи. Все освещение в зале, если не считать стойки, было сосредоточено на «арене», и в пятне яркого света друг напротив друга проворно двигались двое рослых муж-чин с телосложением портовых грузчиков. Облачение каждого состояло из куска темной ма-терии – то ли юбки, то ли набедренной повязки, и серебристого браслета на левом предпле-чье. Мокрые и блестящие от пота «грузчики», оскалив зубы, размахивали мечами, похожими на скифские акинаки2, и мечи то сшибались друг с другом, то впустую пропарывали теплый воздух. Из полумрака за столиками довольно азартно вопили зрители, но все голоса то и дело перекрывал громкий хриплый крик: «Леха, давай!!! Леха! Леха! Забей ему!» - словно на «арене» шел футбольный матч. На лице одного из дерущихся были злость и досада человека, попавшего в дурацкое положение, другой же, судя по всему, откровенно наслаждался боем, явно уже не считая это игрой. Но ведь это была игра. Игра? Стася, не оглядываясь, уверенно вела ее к рядам столиков, и Вита все отчетливей чувствовала сквозь прочие запахи уже зна-комый после позавчерашнего происшествия резкий медный запах и все ясней видела крас-ные влажные полосы и потеки на плечах и груди дерущихся. Вряд ли это была игра. Она резко окликнула Стасю, но та не остановилась, не услышав ее голоса среди криков зрителей. Она дошла до первого ряда и только тогда повернулась к Вите и сделала приглашающий жест в сторону столика, за которым одиноко сидел абсолютно лысый мужчина в белоснеж-ной рубашке и черной жилетке, с совершенно неподходящим к обстановке скучающим вы-ражением лица. Глаза мужчины закрывали солнечные очки с узкими стеклами. Вита огляну-лась и увидела, что очень немногие из зрителей так же, как и они со Стасей, были в масках.
     - Садись, знакомься! – закричала Стася ей на ухо. – Это Демьян! Демьян, это Вита!
     - Здрассьте, - сказал Демьян и помахал ей рукой. – Вита – это от чего сокращение?
     - От Викторита.
     - Дурацкое имя, - заметил Демьян и потянулся за сигаретами. Вита пожала плечами.
     - Ну, Демьян – тоже не бог весть что! Можно сигарету?
     - Воспитанные люди не спрашивают, - наставительно сказал лысый и подтолкнул к ней пачку, потом вдруг резко вскочил, чуть не опрокинув стол, и хрипло заорал:
     - Леха, давай! В печень бей, в печень!!! Еще сотню, Леха!!!
     Выкрикнув это, он так же резко сел, и на его лицо снова набежала скука. Вита под столом сжала пальцы левой руки в кулак и взглянула на «арену», где в этот момент один из бойцов полоснул противника по левому бицепсу. Из-под лезвия брызнуло,  раненый, вскрикнув, дернулся в сторону, часть зрителей восторженно взвыла, кто-то засвистел, послышался отча-янный вопль: «Баран, что ж ты!..» Стася, восхищенно взвизгнув, подпрыгнула на стуле, и ее золотистое платье легко звякнуло. Демьяна словно подбросило, и, вскинув руку с дымящей-ся сигаретой, он завопил:
     - Леха, йес!!! Золотой ты мой! Давай! Давай! – он медленно опустился обратно на стул и произнес, уже обращаясь к девушкам: - Классно работает парень, всегда на него ставлю. Уже, считай, выиграл. Через три боя он должен еще драться – будете ставить, девчонки?!
     - Посмотрим, - отозвалась Стася, жадно глядя на «арену» и медленно, по-кошачьи обли-зывая губы розовым язычком. – Ты только взгляни, как он двигается!
     - Это что же – настоящие гладиаторские бои? – спросила Вита, опершись локтями на стол и крутя головой по сторонам в надежде найти среди зрителей Нарышкину-Кирееву.
     - Да. Правда класс?! Как в Древнем Риме, а мы тут вроде как знатные патриции, - Демьян сжал левую руку в кулак, повернул торчащим большим пальцем к полу, а потом затрясся в беззвучном смехе. – Ты знаешь, кто такие патриции, маленькая?
     Вита покосилась на Стасю и неопределенно пожала плечами, потом округлила глаза, уви-дев, что уже вся рука одного из «гладиаторов» вымазана в крови, и темные брызги летят во все стороны. Раненый, отмахивавшийся мечом от наступавшего Лехи, выглядел встревожен-ным, он больше не нападал, а только защищался.
     - Слушай, так они по-настоящему друг друга… что, в реале режут?
     Демьян фыркнул, спустил очки на нос и чиркнул зажигалкой, чтобы разглядеть ее лицо.
     - Стася, где ты нашла этот архаизм? Конечно в реале, солнышко, в абсолютном реале. Ко-му сейчас интересно смотреть на эти спектакли, которые называют спортом? Бархатными лапками… Ты глянь только на этих парней – это же настоящее, это жизнь, это заводит! Им-то что?
     - Да он же ему почти пополам руку разрубил! Это же…
     - Ну и что?! Пара-тройка шрамов… Людям в кайф, а парни, между прочим, получают за это неплохие деньги – уж поболе, чем на разгрузке вагонов или охране каких-нибудь ларь-ков. Тебе вообще известно, как сейчас с работой, маленькая? Тебе известно, что такое сейчас человек? Вот, - он выпустил из губ облачко сигаретного дыма и развеял его рукой, - что та-кое сейчас человек. Леха, дожимай его!!! Давай же!!! Три текилы! – последнее адресовалось подошедшей официантке. 
     Стася вдруг резко встала и пошла через ряды столиков к «арене». Остановившись возле нее, она оперлась на бортик, возле которого уже стояло несколько человек. Демьян проводил ее внимательным взглядом.
     - А в чем смысл боя? – спросила Вита. – Кто выиграет? Они ведь… не до самого конца?
     Демьян засмеялся жестким, нехорошим смехом.
     - Зачем до конца? Есть отрезок времени, вроде раунда. Вон, видишь, мужик у ограждения, рядом с гонгом? Он контролирует. А побеждает тот, чей меч за этот отрезок времени боль-шее число раз коснется противника.
     - А бывает что-нибудь посерьезней пары-тройки шрамов?
      - Ну, конечно, иногда ребята увлекаются, - он с удовольствием посмотрел на три рюмки с водкой и блюдечко с нарезанным лимоном, которые официантка поставила на стол. – Но здесь есть врач. Кроме того, они, в любом случае, парни опытные, а не рубщики мяса – сооб-ражают, что к чему. Ты ведь, маленькая, в первый раз в «Бриллианте», не записана? Вот ки-нешь взнос – все узнаешь. Ты только не медли с этим делом, - Демьян перегнулся к ней через стол, внимательно разглядывая Виту поверх спущенных очков. – Так ты вроде девочка пер-спективная – есть все шансы занять достойное место. Давай-ка, бери рюмочку в лапку, Вита. Стасю пока ждать бесполезно.
      Вита улыбнулась так, как должна была улыбнуться эта Вита, чокнулась с ним и быстро выпила свою рюмку, закусив лимоном и невольно поморщившись от боли в горле. Она по-правила выпущенный из сложной прически завиток и взглянула на тонкие, подрагивающие пальцы Демьяна. Лысый ей не нравился. Он не понравился ей сразу, а теперь не нравился еще больше. Она взглянула на «арену», потом отвернулась, снова оглядывая зал и пытаясь найти Элину. Люди вокруг продолжали азартно вопить и свистеть, и Вита внезапно почувст-вовала легкую тошноту. На какое-то мгновение ей вдруг показалось, что зал вытягивается и углубляется, принимая форму чаши, ряды столиков превращаются в длинные каменные ска-мьи, и меняются одежды зрителей, и брюки, рубашки и причудливые платья заменяют тоги1, туники2, столы3 и паллии4; на арене появляется слой блестящего толченого мрамора, кото-рый сминают ноги дерущихся рабов… скоро схватке придет конец, большинство зрителей повернут большой палец к земле, а после служащие цирка крюками поволокут с арены оче-редное изуродованное и окровавленное тело… а еще позже высокий лысый римлянин, вла-делец победителя, сдвинув на благородный римский нос солнечные очки, хлопнет своего ра-ба по могутному плечу и скажет: «Молоток, Леха! Пошли, амфору ставлю!»
     Рашен гладиаторс!
     Вита закрыла лицо ладонями, боясь, что Демьян увидит, как оно до невозможности иска-зилось в отчаянной попытке сдержать и смех, и отвращение – именно такие чувства вызыва-ло у нее все происходящее. Подошедшая официантка забрала пустые рюмки и положила пе-ред ней меню коктейлей. Вита, почти не глядя, ткнула пальцем туда, где стояла более-менее земная цена, и девушка удалилась. Почти тут же прозвучал золотистый удар гонга, и на мгновение в зале наступило молчание, только слышно было, как кто-то сморкается и как тя-жело и хрипло дышат на «арене» «гладиаторы». Леха с веселым вызовом смотрел в зал, а второй «гладиатор» тускло уставился в пол, зажимая ладонью раненую руку. Кровь у него все еще шла и довольно сильно, и Вита недоумевала, почему до сих пор нет врача.
     Вместо врача на «арену» вышел распорядитель с радиомикрофоном в руке, повернулся лицом к зрителям и поднял правую руку ладонью вверх, словно хотел что-то попросить.
     - Итак, - вкрадчиво начал он, - победа в этом бою с полным, на мой взгляд, правом при-надлежит…
     Он замолчал, выдерживая торжественную паузу, и зал с нетерпеливым бормотанием за-томился под этой паузой, словно тушащиеся овощи под крышкой, хотя и так было ясно, кто победил. Чей-то разбитый пьяный голос заорал:
     - Не води вола, дядя! Вещай быстрей!
     - Итак, приветствуйте победителя! – распорядитель схватил потную руку Лехи и вскинул ее к потолку, отчего на мгновение оба превратились в нелепую пародию на мухинскую скульптурную группу «Рабочий и колхозница», и затем его голос, усиленный микрофоном, прокатил по залу: - Ку-у-у-знец!!!
     Большинство зрителей восторженно завопило, а Вита не удержалась и фыркнула, едва ус-пев закрыть рот ладонью. Демьян резко вскочил и убежал куда-то, а вместо него за стол лег-ко скользнула Стася, весело сверкая глазами в разрезах маски и так бурно дыша, словно это она только что махала мечом на «арене». На ее гладкой щеке, влажно блестя, словно живые свернулись несколько капелек крови.
     - Ну, как тебе местные игрища? – спросила она, закуривая.
     - У тебя кровь на щеке.
     - Ага, спасибо, - сказала Стася, но кровь не вытерла и капризно посмотрела на свою рюм-ку. – Фу, текила! Ненавижу текилу, пусть Демьян пьет ее сам!
     - А как зовут второго? – Вита снова посмотрела на «арену», откуда двое молодых людей уводили поверженного «гладиатора», обернув ему руку чем-то вроде полиэтилена, чтобы он не запачкал пол. Победитель шел следом, заносчиво поглядывая по сторонам.
     - Аякс.
     - А-а, вот так, да? – протянула Вита, снова едва успев прикрыть рот ладонью. – Круто. Ну, ему конечно досталось, столько крови – ужас!
     - Боишься крови? – спросила Стася с любопытством и каким-то вампирским блеском в глазах. – Пройдет, будешь сюда, как на работу ходить, если, конечно, денег хватит, - знаешь, как затягивает?! Подожди, ты еще не все тут видела! А то, что досталось, так и должно быть. Они здесь добровольно и переживать за них нечего – знали, на что идут. А вообще здесь  се-годня скучновато – знакомых почти никого. Все равно я вижу пару-тройку людей, которым есть смысл тебя представить. А потом… посидим еще немного и пойдем в «театр», ладно? Все мои, я думаю, там.
     Публика вокруг снова зашумела и засвистела, приветствуя кого-то. Вита подняла голову и увидела, что за время ее короткого разговора со Стасей на «арену» вышли новые «гладиато-ры» – возле ограждения стояли две фигуры, плотно, с головой, закутанные в темные покры-вала. 
     - Прошу внимания, - сказал распорядитель лекторским голосом и снова поднял правую руку в просительном жесте. Потом он сказал что-то еще, но Вита не услышала, потому что в этот момент за стол плюхнулся Демьян, сжимая в руке несколько стодолларовых купюр.
     - Дуром взял! – он фыркнул, бросил деньги на стол, поправил очки, хлопнул ладонью по своему бритому затылку, пальцем стер кровь со щеки Стаси, взял ее рюмку и опрокинул в рот. Подошла официантка и поставила перед Витой заказанный коктейль. Она отпила глоток и сморщилась, поняв, что заказала ту же текилу, только с гранатовым и лимонным сиропом.
     -…что встречайте – Красная Ведьма!!! – крикнул распорядитель, и вслед крику плеснулся густой рев зрителей, и Вита снова посмотрела на сцену, где за это время произошли измене-ния – один из «гладиаторов» сбросил плащ, оказавшись невысокой, по-мужски мускулистой женщиной, с ярким макияжем и огненно-рыжими волосами, заплетенными в длинную фран-цузскую косу. Как и предыдущие бойцы, Ведьма тоже была в юбочке, но ее наряд дополняли еще и кожаный бюстгальтер со множеством заклепок, головной обруч и шесть широких браслетов – по три на каждой руке. Вместо меча «гладиаторша» держала грозного вида кнут с блестящим стальным треугольником на конце ремня, она чуть покачивала этим треуголь-ником и с ленивой снисходительностью улыбалась в зал.
     Вторую участницу боя распорядитель представил как Мурену. Мурена оказалась худой, свирепого вида казашкой, и явно не была так популярна, как Ведьма, потому что ее встрети-ли достаточно жидкими криками. Полное отсутствие макияжа подчеркивало ее молодость, припухшие узкие глаза смотрели недобро, глянцевитые черные волосы были пострижены очень коротко и лежали, как приклеенные. Ее наряд не отличался от наряда соперницы, с той разницей, что браслетов было четыре, и украшали они не руки, а ноги Мурены. В руке она тоже держала кнут с треугольным наконечником. На телах обеих «гладиаторш» отчетливо виднелось множество шрамов – как старых, так и довольно свежих.
     - Женщины?! – изумленно спросила Вита. Стася не ответила, она не слышала, она уже вся была там, на «арене», а за столом осталось только тело в золотистом платье, подрагивающее от возбуждения.
     - Круто, правда?! – крикнул Демьян и подвинул свой стул поближе к Вите. – Тут не столько результат, сколько процесс… В самом начале они дрались без лифчиков, но это пра-вило почти сразу отменили – во-первых, они жаловались, что грудь мешает нормально дви-гаться, понимаешь? – он подмигнул. – А во-вторых, в первый же день одна баба так другую хлестнула по груди, что сосок начисто срезала. Сама понимаешь, в таких условиях дамы ра-ботать не хотят – желают, чтобы все их половые признаки оставались при них. Ну вот, те-перь и в лифчиках, - закончил он с легкой тоской.
     Распорядитель что-то выкрикнул, ударил гонг, кто-то из зрителей гаркнул: «Девчонки, давайте!», следом раздался вопль «Ведьма, фас!», откуда-то из-под потолка обрушился готи-ческий рок, и «девчонки» заскакали по «арене», выкрикивая в адрес друг друга какие-то га-дости. Сухо и хищно засвистели кнуты, и треугольнички на их концах превратились в ма-ленькие серебряные молнии. Почти сразу Мурена взвизгнула, и на ее бедре появилась крас-ная полоска.
     - Есть контакт! – весело констатировал Демьян  и непринужденно обнял Виту за плечи, потом ткнул в сторону дерущихся указательным пальцем. – Заметь, маленькая, перед тобой наглядная модель капитализма. Что капитализм по сути – голая биология, выживает силь-нейший – никаких правил, никакой жалости. Доберешься до чужой глотки раньше, чем до твоей доберутся – выживешь. Так вот оно – во всей красе! Наблюдаешь вот так со стороны и чувствуешь себя богом.
     Вита повернулась и очень внимательно посмотрела в черные стекла, закрывающие глаза «бога», потом заставила себя улыбнуться, поправила украшение на шее, слегка поморщив-шись от начавшей разрастаться боли, и спросила, сколько всего женщин-гладиаторов в «Брильянте». Оказалось, что шесть – «действующих», как выразился Демьян, и Вита не стала уточнять, что из себя представляют «недействующие». Ее интересовало только одно – есть ли среди «гладиаторов» Элина. Конечно, это было сомнительно – даже если Элина с помо-щью Чистовой и «перестроилась» капитально, гладиаторство она вряд ли потянет. Скорее всего, Нарышкина-Киреева работает или в «театре», или в «зоопарке», о которых рассказы-вал Султан, а значит все-таки придется туда идти. Машина ее подруги Риты здесь, значит где-то здесь должна быть и Элина. Хоть бы она оказалась кем-нибудь безобидным – встречи с Кужавским Вите было вполне достаточно. 
     Кто же его убил?
     …шел мимо какой-то мужик с оружием, увидел маньяк к девушке пристает…
     А если не мимо? Если он шел следом?
     Вита вздохнула, посмотрела на часы и ужаснулась – она сидела в цирке уже почти сорок минут и до сих пор ничего не узнала. Нужно было получить описание «гладиаторш» и пере-ходить в «театр» или «зоопарк» – среди зрителей Элины не было. Она быстро допила кок-тейль, закурила  и на мгновение закрыла глаза. Все звуки слиплись, превратившись в единую мелодию, пульсирующую в некоем жутком ритме, словно в зале билось огромное отврати-тельное сердце.
     - …моя ты сладкая. Я тебя вчера не видел.
     - Демьян, пусти! Я опоздаю!
     Вита приоткрыла один глаза и увидела, что лысый держит за руку высокую худощавую брюнетку с зачесанными назад волосами. На ней было узкое синее платье, а лицо закрывала маска, но не такая, как у них со Стасей – полная, черная, ажурная, с разрезами только для глаз и для рта. Но ни маска, не полумрак не помешали Вите узнать женщину, в голос кото-рой ей уже не раз доводилось вслушиваться, сидя на скамеечке во дворе этой женщины.
     - Редкий случай поймать тебя вот так! – надрывался Демьян, не обращая внимания на сер-дитые взгляды Стаси. – Садись к нам на чуток, вкуси чего-нибудь!
     - Да ты меня уже достал! – взвизгнула ажурная маска резким голосом опытной ругатель-ницы. – Пусти руку, больно!
     - Тео, ну ты кончай брыкаться! Может прямо здесь изобразишь?!
     - Да пошел ты!.. – девушка вырвалась и торопливо начала пробираться между столиками. Демьян засмеялся и вернул свою руку на плечи Виты, которая впилась глазами в узкую спи-ну удаляющейся Тео.
     - Еще одна гладиаторша? Кто такая?
     - Кто, Теодора?! – Демьян ударил ладонью по столу и свистнул, подбадривая кого-то из дерущихся. – Нет, она из «театра». Очень своеобразная…
     - Демьян давно ее взалкал, только для этого придется ему самому напоказ выставиться, а он не желает, вот и мается, - заметила Стася и снова уставилась на «арену». Вита прищури-лась, продолжая смотреть на Тео, которая остановилась возле одного из столиков, на повы-шенных тонах разговаривая с какой-то аристократичной дамой.
     - Теодора? Что это за имя?
     - Не настоящее, конечно. Говорят, она из местных. Хотя вообще сестрички местных не берут, больше мигрантов – азиатов да кавказцев, они же сейчас к нам тоннами валят, так что город по швам трещит, русскому человеку жизни никакой не стало! – Демьян зло уставился на казашку с рыбьим псевдонимом, уже сильно исхлестанную, вплоть до лица, и  истекаю-щую кровью, и довольно оскалился. – Я бы этих мигрантов собрал всех в одну кучу и на тан-ке по ним, чтоб в пюре!.. Ну, ты маленькая, не поймешь, что тебе-то.
     Вита, удерживая взгляд на «Теодоре», которая действительно была местной и никакой не Теодорой, а Элиной Максимовной, поправила на Демьяне сползшие очки, взяла Стасю за ру-ку и начала водить пальцем по крупному бирюзовому кабошону в одном из ее колец, и Стася слегка подвинула свою руку к ней, продолжая смотреть на «арену».
     - А что за сестрички? – спросила она с простодушным любопытством. – Красивые?
     - Как же! – презрительно отозвалась Стася с полным сознанием своего превосходства. – Страшные, как моя жизнь! Особенно Рита – Рая, старшая, еще ничего. Это их клуб. Их и еще кое-кого.
     Элина сунула под нос «аристократке» кулак с торчащим средним пальцем, в полном соот-ветствии со своим прямолинейным и не отличающимся добродушием характером, и быстро пошла к двери.
     - Люди, я хочу в «театр»! – капризно воскликнула Вита и дернула Демьяна за плечо, так что он расплескал очередную порцию текилы и выругался. – Мне надоело смотреть на мясо, я это не люблю! Я хочу в «театр» сейчас же!
     - А я хочу досмотреть, чем все кончится! – буркнул Демьян, и Стася согласно кивнула. – Девчонки так лихо хлещутся, ты глянь только!..
     - Тогда я пойду пока одна, ладно? Меня пропустят?
     - Почему нет, конечно. Как выйдешь отсюда, сразу наверх и направо. Заодно и места нам займи, закажи что-нибудь, - Демьян поправил прядь волос у нее на виске. – Иди смело, никто тебя не обидит – ты ж у нас такая славная.
     Вита хихикнула, подхватила свою сумочку и быстро пошла к дверям, за которыми уже скрылась Элина. Уже потянувшись к ручке, она оглянулась убедиться, что парочка «патри-циев» все еще наблюдает за боем, перевела взгляд на «арену», скривилась, резко отвернулась и с размаху ткнулась лицом в неизвестно откуда взявшуюся голую мужскую грудь, и висев-ший на ней довольно массивный золотой крест больно вдавился Вите в переносицу. Она тот-час отшатнулась, потирая нос и смаргивая с глаз невольные слезы.
     - Ох, простите ради Бога, я вас не заметила!
     - Строжн… над… ыть… твою… - пробормотал мужчина, отвалился к косяку и мотнул го-ловой, очевидно исчерпав весь свой словарный запас. Вита сердито посмотрела на него и вдруг вздрогнула от странного ощущения «дежа вю» – на мгновение ей показалось, что все это уже было, но… но ощущение тут же пропало. Мужчина, продолжая мотать головой, от-чего растрепавшиеся темные пряди свалились ему на глаза, почти полностью скрыв такую же, как и у Виты, полумаску, начал изобретательно материться, любовно и старательно вы-говаривая каждое слово. Он был замечательно пьян. Скорее всего, это был кто-то из зрите-лей, хотя по сложению мужчина мог бы вполне сгодиться и в «гладиаторы».
     - Козел какой-то! – недовольно сказала Вита в пространство, рванула на себя дверь и вы-скочила на лестницу. Элины на ней уже не было, и Вита, подобрав тонкий шифоновый по-дол, торопливо побежала вверх по ступенькам вдоль мрачной глухой стены, продолжая по-тирать свободной рукой ушибленный нос. Добравшись до следующей двери, она с усилием толкнула ее, открыла и сразу же наткнулась на скучающего у двери молодого человека в строгом черном костюме. Молодой человек довольно кисло посмотрел на нее, и, приняв этот взгляд за вопрос, Вита поспешно сказала:
     - Я из «цирка», там мои друзья остались, сейчас подойдут.
     - Да мне плевать! – сказал охранник, растягивая гласные, и отвернулся. – Проходи.
     Вита пожала плечами и последовала его совету.
     Еще когда она подошла к двери в «театр», она сразу подумала, что здесь такая же отлич-ная звукоизоляция, как и в «цирке», - из-за двери не доносилось ни звука. Но, как оказалось, дело было не только в звукоизоляции. Зал «театра» был в два раза меньше «циркового», и здесь царила тишина – не мертвая, конечно, потому что людей здесь было ничуть не меньше, чем в «цирке», но деликатная живая тишина настоящего театра, в которой плавали смешки, кашель, шепот, хриплые звуки дыхания, звон бокалов и поцелуи. Часть зала была отгороже-на серебристым занавесом, и первый ряд столиков стоял почти вплотную к нему. Когда Вита направилась вглубь зала, ее каблуки волей-неволей так громко стучали в тишине, что часть зрителей обернулась и внимательно смотрела на нее, пока она не подошла к одному из пус-тующих столиков в третьем ряду и не села. Здесь почти все сидящие были в масках, и нахо-диться на перехлесте взглядов любопытных глаз, блестящих в их разрезах было очень не-уютно – все зрители казались одинаковыми, безликими и какими-то хищными. На мгновение Вита вдруг даже пожалела, что не подождала Стасю и Демьяна – они, конечно, тоже, прямо сказать, не подарок, но с ними все-таки было как-то безопасней что ли. Ей показалось, что она попала на какой-то сумасшедший готический карнавал, и захотелось вскочить и крик-нуть во все горло: «Снять маски!», чтобы стало немного спокойнее.
     …и над всем безраздельно воцарились Мрак, Гибель и Красная Смерть.
     В памяти вдруг ни с того, ни с сего всплыло мертвое лицо Кужавского, смятый, заляпан-ный красным снег… Вита недовольно и зябко передернула плечами и, уловив перед занаве-сом какое-то движение, посмотрела в ту сторону.
     - Господа, надеюсь, никто из вас не заскучал?   
     Человек с микрофоном, стоявший перед занавесом, был невысок и довольно худ. На нем был очень красивый короткий серебристый пиджак, из-под которого выглядывал воротник бледно-зеленой рубашки. Ботинки конферансье блестели благородным блеском. Но ни брюк, ни белья на конферансье не было, и без них он, несмотря на замечательный пиджак, выгля-дел довольно убого и печально. Вита окунула подбородок в сложенные ладони и принялась шарить глазами по сторонам, разыскивая Элину. Она все еще надеялась, что та работает в «театре» официанткой или, на худой конец, какой-нибудь, стриптиз-подтанцовкой. Это было бы еще ничего. В сравнении с тем, о чем рассказывал Султан, это было бы еще очень даже ничего.
     С появлением конферансье зал оживился. Кто-то засмеялся, чей-то тонкий голос громко кого-то поприветствовал, визгнул по полу отодвинутый стул, забегали официантки. Какой-то мужчина крикнул: «Денисыч, давай быстрей, пока не упало!» и следом раздался дружный добродушный хохот, напомнивший Вите те вечера, когда в их дворе за доминошным столом собирались мужские компании и, хлопая костяшками, травили скабрезные байки. Слова мужчины огорчили конферансье, и он сделал рукой какой-то паучий жест, быстро перебрав пальцами воздух.
     - Прошу вас помнить, что здесь собираются для наслаждения эстетического и с общего согласия у нас соблюдается тишина. Беспредел в соседнем зале. Прошу вас…
     - Да ладно, чо ты, молчим, - примирительно пробурчал мужчина. Занавес судорожно дер-нулся, что-то с грохотом опустили на пол, донесся плеск воды, и кто-то за занавесом в на-ступившей тишине отчетливо произнес: «Да убери ты эту тварь от меня! Знаешь куда повесь ее себе?!..» В зале захихикали, а Вита, узнав сварливый голос Элины, подобралась, попутно размышляя о том, какое эстетическое наслаждение можно получить от созерцания тощих всадничьих ног конферансье.
     - Итак, год 1482. Колумбия, берег реки Каука. Испанские конкистадоры ведут завоева-тельную кампанию, порабощая местное население и в первую очередь, конечно, прекрасных индианок.
     Сообщив оживившемуся залу эти познавательные сведения, конферансье исчез в малень-ком коридорчике, который прикрывал край занавеса, а сам занавес разъехался под медлен-ную тревожную музыку, явив зрителям берег реки Каука, представленный небольшим пере-носным бассейном с прозрачными стенками и несколькими корягами, вокруг одной из кото-рых обвился маленький печальный питон, явно желавший оказаться где-нибудь в другом месте. Так же здесь расположилось несколько пальм и драцен в горшках, задрапированных зеленой материей, которая была в изобилии разбросана по «сцене». Тут же стоял странный предмет – то ли обеденный стол, изготовленный Робинзоном Крузо в приступе отчаяния, то ли плохой макет пьедестала для какого-то памятника, тоже задрапированный зеленым. В бассейне среди веточек роголистника и стаи обалдевших от яркого света толстых меченос-цев, с натянутым весельем плескалось местное колумбийское население, состоявшее из че-тырех голых девушек, обильно украшенных бижутерией. В маске была только одна – судя по всему, Элина. При виде девушек зрители зааплодировали.
     Вволю наплескавшись в бассейне, «индианки» медленно вылезли из него, медленно обмо-тались кусками цветастой материи, сладостно оглаживая друг друга и подтанцовывая под музыку. И тут откуда-то сбоку на «берег» с легким лязгом вышли два конкистадора, которых также поприветствовали аплодисментами. «Конкистадоры» были облачены в красно-черные штаны буфами, серебристые кирасы и широкие ботфорты, по которым хлопали прицеплен-ные к поясу длинные бутафорские шпаги. Головы испанцев венчали блестящие жестяные шлемы-рокантоны, из-под которых виднелись типично славянские физиономии. «Конкиста-доры» выглядели бы даже внушительно, если бы при ходьбе не путались в ботфортах и шпа-ге, спотыкаясь на каждом шагу, – эта роль явно была им в новинку. При виде местного насе-ления Колумбии «конкистадоры» что-то рявкнули на испано-волжанском диалекте и сделали зверские лица, очевидно предвкушая процесс порабощения, а «индианки» сбились в кучку, издавая жалостные крики. Под угрозой шпаг девушки снова разделись, изображая дикий ужас, четвертая, Элина, заартачилась и была раздета «конкистадорами» насильно. Медлен-ная музыка сменилась более бодрой, «конкистадоры» с помощью «индианок», у которых ужас тут же «перешел» в похоть, тоже разделись, и довольно быстро на «сцене» началась обычная второсортная порнография. Поработители вовсю «работали» на публику, девушки старательно изображали дикую страсть, но было видно, что все это им до смерти надоело, как каждодневная монотонная работа. Только Элина была на высоте – она просто словно жила на «сцене», она явно была прирожденной порнозвездой.
     С досадой чувствуя, что у нее горит лицо, Вита наблюдала то за «кампанией по порабо-щению», то за зрителями, лихорадочно перебирая в уме все, что до этого знала о Нарышки-ной-Киреевой. Жена владельца крупного процветающего ресторана и не последнего челове-ка в городе работает порноактрисой в каком-то диком клубе… Из-за денег? По словам ее ро-дителей, денег у Элины было более чем достаточно. Подловили на чем-то, заставили? Чтобы потом на мужа выйти? Да сколько угодно может быть причин, если бы только…  если бы только не видеть, что Элина более чем наслаждается своей работой.
     Работой?
     Для нее это не работа. Для нее это жизнь.
     И что? Это появилось после поездки в Крым и знакомства с Наташей или было всегда? Вылезло само по себе или Чистова «переставила»? Что она знает об Элине?
     …крайне ленива, но не флегматична, несдержанна, бестактна, сварлива, но не злобна, любит погулять, за собой следит тщательно, большую часть денег тратит на одежду… хотя и любила деньги и постоянно в них нуждалась, ничего не предпринимала для того, чтобы их заработать как-то иначе, кроме того, как выйти замуж, к независимости не стремилась… раньше она предпочитала строгий деловой стиль, теперь ее наряды можно назвать довольно легкомысленными, три года даже не пыталась устроиться на работу, теперь…
     Сведения вылетели на поверхность памяти, как карты, но легли в совершеннейшем бес-порядке. Пасьянс не сходился. Вывода не получалось. Решение не приходило. Если собрать всех остальных – Матейко, Журбенко, Кужавского, то Элина подходила к ним, как недос-тающий квадратик мозаики. Но сама по себе… Вита снова посмотрела на «сцену», на запро-кинутое лицо, закрытое черной маской. Видеть его выражение было совершенно необяза-тельно. Она заметила, что очень многие зрители смотрят только на Элину – они тоже чувст-вовали. Нужно поговорить с ней, причем поговорить сразу же после «представления» и пого-ворить как-то по особенному, чтобы суметь понять… Но зачем ей это – ведь она больше не работает на Чистову. Что нужно точно сделать, так это уйти из этого места, пока не явились Демьян и Стася. Конечно, все это любопытно и, местами, довольно смешно, но всякому юмору есть предел. Провинциальный мордобой, провинциальная резня, провинциальная порнуха, только и всего. И слава богу, что не пришлось идти в «зоопарк».
     Наблюдая за зрителями Вита заметила, что по ходу представления некоторые из них вста-вали и тихо уходили в тот самый коридорчик за занавесом, куда до этого удалился конфе-рансье и откуда появились «конкистадоры», теперь демонстрировавшие на «сцене» чудеса человеческой ловкости и выносливости. Зрители выходили по одному и парами, большинст-во было явно «на взводе», и Вита решила, что где-то за занавесом есть место, где можно «спустить пар». Следовательно, если она тоже отправится за занавес, никто на это внимания не обратит и ее не остановит. А где-то там должна быть и «актерская», гримерная-уборная… она усмехнулась и, снова взглянув на «сцену», пробормотала: «К ранней мессе кабальеро шел однажды в божий храм – не затем, чтоб слушать мессу, - чтоб увидеть нежных дам». Она уже поняла, что для того, чтобы чувствовать себе в этом месте более-менее нормально, лучше всего что-нибудь говорить или напевать про себя и сосредоточиться на какой-то од-ной детали, и почти с детским любопытством просчитывала, выдержит ли сегодняшнее дей-ство столообразное сооружение, зловеще поскрипывающее даже сквозь громкую музыку и отчаянно шатающееся в такт толчкам елозившего по нему тела одной из «индианок».
     «Кампания» уже подходила к концу и выдохшиеся «конкистадоры» явно были готовы пустить процесс порабощения на самотек, когда неподвижно лежавший на коряге питон на-конец решил, что с него хватит, сполз на пол и стремительно заскользил в сторону. Одна из «индианок» поспешно бросила растерявшихся партнеров, схватила удиравшую змею и с размаху шлепнула обратно на бревно, тут же брезгливо вытерев ладони о бедра. Вита огля-нулась вокруг, но зрители реагировали спокойно и даже сочувственно – скорее всего, они давно привыкли к подобным нюансам и входили в положение актеров. Кто-то даже сказал «Вот гад!» На сегодня это было уже слишком, но, к счастью, занавес наконец-то задернулся, избавив Виту от вероятности задохнуться от сдерживаемого смеха. «Герпетологи1 хреновы!» – сказала она и уже собралась было встать, чтобы идти за занавес, но тут знакомый голос, прорвавшись сквозь аплодисменты, крикнул у нее над ухом:
     - Ну и как?!
      Недовольно сморщившись, Вита неопределенно пожала плечами.
     - Ну, так… А где Стася?
     - Скоро подойдет, - ответил Демьян, закуривая. – Иногда здесь занятней наблюдать за толпой, чем за представлениями. Интересно видеть, как народ пыжится, изо всех сил пытаясь вести себя культурно. Здесь же большая часть зрителей – волгари, простой народ, рыбники… бабок под себя нагребли, теперь пытаются сойти за светское общество, за эстетов… а это ой как тяжко. Вот когда им совсем невмоготу становится, тогда уж или в комнаты вон туда, за занавес, или в «зоопарк» – там все можно: хочешь – смотри, хочешь – ори, что вздумается, хочешь – трахай, кто согласен где приткнешь… в общем, все по простому, без парада. И ведь многим из них гораздо веселей в «зоопарке», а все равно сидят в «театре» – упрямые!
     - А менты знают о «Бриллианте»? – спросила Вита, нервно поглядывая на задернутый за-навес, за которым снова что-то двигали, готовя «сцену» к следующему действу. Демьян фыркнул.
     - Насколько мне известно, все, кому нужно, знают. «Бриллиант» и в городскую казну деньги приносит, так-то вот. Он таким людям полезен – у-у-у!..
     - Тогда зачем вся эта конспирация?
     - Ну, - Демьян почесал затылок, - как бы это… Ты вот маленькая была – не смотрела та-кой хороший советско-норвежский фильм «И на камнях растут деревья»? Год восемьдесят пятый, кажется…
     - По-моему, смотрела.
     - Ну так вот. Главному герою там говорят: «Сигурд – он же берсерк, его стрела не берет». Герой интересуется – зачем же, мол, Сигурд кольчугу носит? А ему отвечают: «На всякий случай».
     - Ясно, - Вита наклонилась к Демьяну почти вплотную. – Скажи мне, а где здесь туалет?
     - А вон там же, за занавесом. По коридору прямо и направо – не ошибешься. Только пото-ропись – скоро следующий акт.
     Вита кивнула и неторопливо пошла между столиков к занавесу, помахивая сумкой и со-храняя на лице безмятежное выражение. Пару раз ее окликнули какие-то компании, предла-гая присесть к ним, но она не ответила. Скользнув за занавес, она сразу же наткнулась на ка-кого-то толстого коротышку в маске, он сидел у стены, раскинув ноги и, мотая головой, го-ворил:
     - Она же не понимает. Я же методично… и монотонно… как крыса в молотилке… а она не понимает, потому что она су-у-ука, и ее мамаша…
     - Яков Сергеич, давайте поедем, - упрашивал стоящий рядом парень.
     Вита осторожно перешагнула через раскинутые ноги и торопливо пошла вперед, туда, где коридор раздваивался. Дойдя до развилки она повернула, но не направо, как сказал Демьян и где виднелось несколько дверей, а налево, где почти сразу же коридор обрывался дверью. Перед дверью стоял охранник и курил. На Виту он посмотрел вопросительно.
     - Скажите, у кого я могу взять маникюрный набор? – спросила она аристократическим, хозяйским голосом, мельком взглянув на охранника и тут же принявшись рассеянно обмахи-вать взглядом стены и потолок. Охранник слегка растерялся.
     - Чего?
     - Маникюрный набор, - терпеливо повторила Вита и начала медленно водить указатель-ным пальцем под нижней губой, слегка выпятив ее. – Знаете, ножнички, пилочки, всякие штучки для ногтей? У меня треснул ноготь, и мне нужно немедленно его поправить. Мне только сегодня сделали эксклюзивную роспись.  Вы знаете, сколько это стоит?! Если я его не поправлю, он сломается, и придется все делать заново, потому что без одного ногтя осталь-ные никуда не годятся! Вот, смотрите!
     Она ткнула в сторону охранника растопыренными пальцами, и тот ошеломленно отдернул голову. Об эксклюзивной росписи он, судя по всему, имел такое же понятие, как преподава-тельница музыки о трансмиссии. Несерьезная внешность Виты компенсировалась ее уверен-ным поведением – так ведет себя человек, обладающий или считающий, что он обладает не-которым влиянием и даже властью.
     - Это… а в зале ни у кого нету? – спросил охранник тускло. Вита раздраженно фыркнула.
     - Было бы в зале – стояла бы я здесь?! Гос-с-с-поди! Рая здесь?!
     Охранник слегка встревожился.
     - А-а… слушайте… не знаю, может у девчонок есть?
     - Каких еще девчонок?
     - Ну… которые выступают.
     - Да? – недоверчиво спросила Вита. – Ну, так может сходите, узнаете?  Сколько мне еще здесь стоять? Вам заплатить или даром окажете любезность девушке?
     - Как я пойду, если я на посту?! – сердито сказал охранник, пытаясь разобраться, кто пе-ред ним.
     - Так пошлите кого-нибудь! Гос-с-споди, неужели в таком дорогом заведении невозможно достать элементарную пилочку для ногтей?! Неужели я за такие дикие деньги, из моего, ме-жду прочим, кармана, не могу получить элементарный сервис?!
     - Знаете что, - решительно сказал охранник, - сходите сами, да узнайте. Я не могу и по-слать мне некого. Сами, ладно? Только быстро, потому что это запрещено вообще-то.
     - Гос-с-споди, неужели некого послать?
     - Нет, некого. Сходите сами. Очень быстро, туда-сюда-обратно, - он вытянул шею, пока-зал кулак кому-то за спиной Виты и осторожно открыл дверь. Сердито пожав плечами и про-скальзывая в образовавшуюся щель, Вита недовольно заметила:
     - Туда-сюда-обратно, юноша, это отнюдь не к ходьбе относится!
     Охранник сдержанно хохотнул и захлопнул дверь, и Вита услышала, как уже отделенный дверью, он несдержанно выматерился. Улыбнувшись, она взглянула на часы и увидела, что время совершенно незаметно перевалило за полночь. Она сняла маску и спрятала ее – на-сколько Вита заметила, такие маски носили только посетители клуба.
     Зайдя за дверь, Вита оказалась в какой-то огромной квартире со множеством комнат и за-навесями вместо дверей. В первой же комнате, куда Вита заглянула, оказалось четверо со-всем молоденьких девчонок – они причесывались, красились, курили и болтали. На Виту они даже не посмотрели, и она хлопнула ладонью по косяку, чтобы привлечь к себе внимание.
     - Девчонки, мне срочно нужна Элька! Куда она подевалась – нигде не могу ее найти!
     - Элька? – одна из девушек недоуменно пожала плечами. – Минут пять назад в своей ком-нате была, - на слове «своей» она сделала раздраженно-презрительное ударение. – Через три комнаты отсюда, направо, там зеленая занавеска. Найдешь ее – скажи, чтобы шпильки вер-нула сразу после выступления.
     - Какие шпильки?
     - Китайские, длинные, с птичками, для китайской прически она брала. Пять штук. Скажи, чтоб вернула – они у нас одни на всех! Может тебя послушает.
     Вита пообещала содействие и отправилась искать комнату с зеленой занавеской. Таких оказалось две. В первой какой-то парень натягивал на себя широкие шелковые штаны, даже не потрудившись толком задернуть занавеску. Дверной проем второй комнаты был плотно зашторен, и за занавеской громко играла музыка и слышались странные булькающие звуки – то ли мокрый кашель, то ли рвотные спазмы – там определенно кто-то был. Вита оглянулась, зацепила пальцем занавеску и осторожно потянула ее в сторону, старательно выстраивая в уме первые фразы предстоящего разговора.
     Комната была самой обычной, бедно обставленной, с пятнами на обоях и штукатурке. На общем фоне выделялись только новый темно-зеленый диван, неплотно придвинутый к стене, словно для того, чтобы не запачкался, и стоящий на полу небольшой магнитофон «Сони», громко и почти качественно воспроизводящий песню Милен Фармер. Отодвинув занавеску, Вита отразилась в трюмо, которое стояло прямо напротив дверного проема, но Элина, кото-рая сидела перед зеркалом, ее не увидела. Закинув голову с распустившимися волосами и содрогаясь в странном кашле, она трясущимися руками что-то засовывала себе в рот, живо напомнив Вите виденный в далеком детстве в заезжем цирке трюк с глотанием шпаги – не только из-за движения, но и потому, что…
     - Ч-черт! – вырвалось у Виты, когда она метнулась из-за занавески к трюмо, и, оказавшись возле Элины, она еще смогла удивиться, как успела за период такого короткого движения произнести такое длинное слово. Выскочило оно само по себе, одновременно с выдохом.
     Наверное, подсознательно она уже давно была готова к чему-то подобному – первой сту-пенью стала картина Чистовой, второй – «разгадка» Кужавского и его смерть. Не было бы этих ступеней, Вита так бы и осталась стоять в дверном проеме, вежливо постучав по косяку, и дожидаясь, когда Элина соизволит к ней повернуться, и считая, что порнодива попросту валяет дурака… Но она подскочила к ней и едва успела дернуть из трясущихся побелевших пальцев некий предмет, который Нарышкина-Киреева уже наполовину засунула себе в гор-ло. Пальцы разжались – не столько от силы рывка, сколько от неожиданности, и предмет с легким звоном упал на пол. Наверное, это и была та самая китайская шпилька, о которой го-ворила девушка – золотистый, длиной в ладонь стерженек, один конец которого венчала хохлатая птичья голова с зелеными камешками вместо глаз. Шпилька была наполовину пе-репачкана в слюне и крови.
     Лишившись шпильки, Элина издала страшный звериный вой, вскинула голову, и на Виту глянула подергивающаяся маска безумной боли. Сейчас ее лицо потеряло всякое сходство с лицом известной актрисы Барбары Брыльской – теперь это был комок агонизирующего мяса, обтянутый кожей. Рот с темно-красными разводами в уголках раскрылся до предела, так что казалось губы вот-вот треснут, и вой несся из него вперемешку с клокотаньем, словно горло Элины было забито мокротой; светло-серая радужка глаз точно выцвела, слившись с белка-ми, и из этой рыбьей белизны сверкали страшные безумные зрачки. Длинные руки, нежно звякнув браслетами, метнулись к Вите, но не схватили ее, а оттолкнули в сторону – походя, как нечто досадное и раздражающее. Элина хоть и была гораздо выше Виты, впечатления физически развитого человека не производила, но толчок неожиданно оказался настолько сильным, что Вита отлетела к стене, и от болезненного удара ее спасло только то, что на пу-ти оказался диван. Охнув, она уронила сумочку и , стукнувшись о пухлую спинку, упала на широкое сидение. Вой оборвался, сменившись жалобно-суетливым причитанием, в котором нельзя была понять ни слова – жутковатое, бессвязное бормотание. Руки Элины бестолково запрыгали по тумбочке, и на пол со звоном и грохотом посыпались какие-то баллончики, ба-ночки, бутылочки, расчески и, крутясь по полу, покатились в разные стороны. В теплом воз-духе растекся терпкий запах духов.
     Вита перекатилась по сидению, вскочила и, спотыкаясь, кинулась к выходу. Не ее дело. Не ее дело. Хватит! Достаточно! Выбраться из клуба, в такси и домой – узнала она уже дос-таточно, а то, что у Элины какой-то припадок, - не ее дело. Она скажет об этом впустившему ее охраннику на выходе или тем девчонкам в комнате – пусть сами разбираются!
    По дороге она наступила на какую-то хрустнувшую бумажку и, уже убрав ногу, маши-нально взглянула на нее… и тут же, круто повернувшись, присела и бумажку подняла.
     Не просто бумажка. Хороший белый лист, надорванный и яростно скомканный. Наружу смотрел только небольшой уголок, не тронутый пальцами Элины – несколько слов, выпи-санных крупными красивыми черными буквами:
…тебя…
…ся в зубы, что…
…освобождению и поко…
     Задохнувшись от изумления, Вита резким движением развернула бумажный ком, и на нее глянули изломанные, смятые строчки, знакомое изящное чернильное кружево, и она негром-ко вскрикнула, точно мятый лист был окном, в котором появилось чье-то страшное уродли-вое лицо и посмотрело на нее.
     - Быть не может! – прошептала она, на мгновение забыв об Элине, и зачем-то начала раз-глаживать письмо на грязном полу. – Быть не может! Откуда?!
     Она обернулась на полузадернутую занавеску, потом вскочила, держа в одной руке пись-мо, а в другой – сумочку, и в тот же момент Элина, странно всхлипнув, головой вниз свали-лась со стула и распростерлась на полу, содрогаясь в сильнейших рвотных спазмах и прижав ладони к голому животу. Из ее рта вперемешку с болезненными всхлипами начала выпле-скиваться густая темно-красная слюна. Ноги Элины в элегантных полусапожках судорожно заелозили по полу, а из динамиков магнитофона, почти полностью поглощая все звуки, про-должали нестись веселая музыка и французский щебет. Насмерть перепуганная Вита дерну-лась к Элине, потом обратно к двери, не зная, что делать. Никто на крик Элины и грохот не прибежал, но во всех комнатах громко играла музыка, и остальные могли просто не услы-шать. В конце концов она все же подскочила к Элине и опустилась на пол, не решаясь до-тронуться до бьющегося тела. Элина была в одном белье, и ее смуглая кожа блестела от пота, который буквально лил с нее ручьями, словно девушка только что выскочила из парилки. Дергая непослушными дрожащими пальцами замок сумочки, Вита старалась понять, что случилось. Организм Элины явно пытался что-то из себя извергнуть, но… шпильку она ведь успела забрать, а…
     …китайские шпильки… пять штук… скажи, чтоб вернула… пять штук…
     Все, что раньше стояло на тумбочке, теперь валялось на полу в совершеннейшем беспо-рядке, но среди этого беспорядка золотистая шпилька все равно сразу бросалась в глаза – красивая, яркая. Она была одна.
     Господи, она что – проглотила все шпильки?!
     - Элина!!! Элька!!! – Вита заставила себя схватить бьющуюся женщину за руку. – Ты чи-тала письмо?! Это из-за письма?! Я сейчас позову врача, только скажи… знак подай – из-за письма?! Ты проглотила эти шпильки?!
     Элина не подала никакого знака, но ее губы вдруг начали разъезжаться в разные стороны, и Вита в ужасе отшатнулась, выпустив потную дергающуюся руку, - Нарышкина-Киреева улыбалась, улыбалась так, словно находилась на вершине блаженства. Вита с неожиданной ясностью поняла, что Элина умирает. Она вскочила и, запихивая письмо в сумочку, броси-лась к занавеске, но, едва выглянув наружу, тут же метнулась обратно, затравленно осмотре-лась и юркнула за диван, распростершись на линолеуме, так что для обзора осталось не-большое узкое пространство между сиденьем дивана и полом, шириной в ладонь. За диваном оказалось очень пыльно, пахло чем-то, похожим на скисший суп, и Вита, сморщив нос, что-бы не чихнуть, старалась дышать только ртом. Ей хорошо была видна лежащая Элина, и на мгновение Вита, не выдержав, закрыла глаза. Ей было очень плохо и очень страшно.
     В комнату быстро вошли трое – мужчина и две женщины, насколько Вита могла судить по прошагавшим мимо дивана ногам. Одна из женщин взвизгнула, другая наклонилась и ис-пуганно назвала Элину по имени. Мужчина молча стоял рядом с ней.
     - Да выруби ты магнитофон, дебил! – крикнул резкий злой женский голос. – А ты – бегом за Борисом Викторычем! И Маргариту зови! И не болтай по дороге, ясно?!!
     - Я думала, это музыка у нее, Раиса Семеновна… - пролепетала какая-то испуганная де-вушка – Вита могла видеть только ее щиколотки и черные с золотом туфли. – Откуда я знать могла…
     - Пошла, дура!!!
     Черно-золотые туфли всполошенно умчались, и в тот же момент замолчал магнитофон, и комната наполнилась страшными сырыми звуками. Оставшаяся женщина снова наклонилась, начала грубо трясти Элину и спрашивать, что с ней, но, конечно, ответа не получила. Вита, сжав зубы, зло наблюдала за этим и отчаянно думала, как ей выскочить.
     - Раиса Семеновна, у нее что – передозняк? – спросил мужской голос. – По-моему, она за-гибается. Так улыбается – явно…
     - Заткнись! Выйди и смотри, чтоб никто не зашел! Элька! Элька! Ты что сожрала, стер-ва?!!
     Вита осторожно передвинула ногу, начавшую затекать, и хотела было попытаться выгля-нуть из-за дивана, но тут в дверях раздался шум, кто-то закашлялся, мимо дивана прошли мужские ноги в темных брюках и ботинках и остановились возле Элины, следом подсемени-ли черно-золотые туфли.
     - Боря, посмотри, что с ней, - сказал резкий женский голос. – А тебе сейчас выступать – забыла?! Вылететь хочешь?!
     - Мне же шпильки нужны! Как я… Я и той девчонке сказала, чтоб она Эльку…
     - Какие шпильки?! Какая еще девчонка?!
     Вита съежилась за диваном, стараясь стать как можно меньше. Ее трясло, и ей казалось, что диван, к которому она прижимается, трясется вместе с ней.
     - Не знаю, какая-то девчонка… в вишневом платье. Я ее раньше, по-моему, не видела. Но-венькая, наверное. А может, подруга Элькина – она ее по имени назвала. Искала ее. 
     - Пойди, возьми Виталика, обойди с ним все комнаты и приведи ее сюда! Сейчас разбе-ремся.
     - Она так себя вела… я думала, она из наших… А, вот одна шпилька! А остальные…
     - Делай, что сказано!
     Черно-золотые туфли снова убежали, а другой женский голос, которого Вита еще не слы-шала, удивленно сказал:
     - Откуда новенькая? Я уже месяц никого больше не брала. Может, кто свою подружку провел?
     - Рита, они идиоты, но не настолько же! Правила знают! Боря, ну что?!   
     - Погоди, погоди, не гони…  - пробурчал мужской голос. Как интересно!.. Подержите ей челюсть, а то она мне руку откусит! И дайте-ка мне во-он ту штучку.
     - Меня сейчас саму стошнит!
     - Вот так, вот так, ага… Ну надо же! Держите, держите…
     - Ни хрена себе! – воскликнула невидимая Раиса Семеновна. – Это что такое?! Это же…
     Вита попыталась разглядеть, что так ее поразило, но увесистый мужской зад в черных брюках почти полностью заслонил обзор. Тотчас же что-то со множеством ног заползло на ее пальцы и деловито побежало по руке вверх, к плечу, и Вита до боли закусила губу, чтобы не завизжать.
     - Там есть еще. У девочки явно поехала крыша, типичное шизоидное поведение… У нее внутреннее кровотечение. Все, я больше ничего не могу сделать, везите ее в больницу.
     - Какая больница?! С ума сошел?! Сделай что-нибудь, за что тебе платят?! Черт, ты зна-ешь, чья она жена?! Это те были никто, а из-за этой суки такой скандал может выйти!.. Знала же, не надо было брать! А ты тоже, молодец, удружила! Почему не сказала, что она психо-ванная?!
     - Откуда я знала? Она же у нас лучшая, народ специально на нее посмотреть приходит! – жалобно произнесла другая женщина. – Рая, что же делать?! Если ее в больницу вести, то ведь… А может тихо куда-нибудь…
     - Раиса Семеновна, решайте быстрее, - раздраженно произнес мужчина, - пока еще можно успеть. Она кончается. Или давайте обычный вариант. Я не хочу домой опаздывать – ко мне сегодня внучка должна приехать.
     Раиса, смачно выругавшись вышла из комнаты, окликнула кого-то и почти сразу верну-лась в сопровождении какого-то мужчины. Тот, кого называли Борей, поднялся, и тут же еще подергивающаяся Элина, подхваченная чьими-то сильными руками, взлетела вверх и исчезла из поля зрения Виты. Застучали шаги, легко шелестнула отодвинутая занавеска, и все стих-ло. Тотчас Вита судорожно зашарила под рукавом рубашки. Нащупав какую-то ползучую дрянь, она, скривившись, бросила ее в сторону, потом осторожно выглянула из-за дивана, убедилась, что в комнате никого нет, прислушалась и быстро вылезла, помятая и вся в пыли. Без Элины комната казалась странно пустой и большой, словно с исчезновением хозяйки стены облегченно раздвинулись. На грязном полу валялись уже две шпильки – вторая густо измазанная кровью, сквозь которую слепо смотрели зеленые птичьи глаза.
     Вита подкралась к занавеске, приоткрыла ее и оглядела «квартиру». В комнатах было так же оживленно, как и раньше: играла музыка, слышался смех, кто-то ругался – похоже, никто пока не знал, что из этой комнаты только что вынесли умирающую. Проскочить совершенно незаметно шансов не было – по коридору ходили люди – большинство в минимуме одежды, но попадались и полностью одетые, и кто угодно из них мог быть тем Виталиком и любозна-тельной девчонкой, лица которой она не запомнила. Главное – выскочить в зал. В вишневом платье, она сказала? Помнит ли она сама ее лицо? Вита дернула застежки, быстро скинула рубашку, оставшись в одном белье, скомкала ее и сунула шифоновый комок в сумку, отко-лола заколку, торопливо разворошила аккуратную прическу и быстро вышла из комнаты.
     Как она и предполагала, раздетые женщины здесь привлекали гораздо меньше внимания, чем женщины одетые. Никто не остановил ее, пока она шла через «квартиру», потирая нос, так что ладонь почти полностью закрывала нижнюю часть лица, а какой-то парень даже рас-сеянно с ней поздоровался. Толкнув дверь, она вышла в коридор вместе с двумя девицами, на одной из которых из одежды были только туфли. Охранник равнодушно посмотрел сквозь Виту, не узнав ее, и уставился на плотные ягодицы шедшей чуть впереди нее девушки.
     Зайдя за угол, Вита огляделась и вытащила из сумки рубашку. Печального толстяка, си-девшего на полу, уже не было, проходившие не обращали на нее внимания, и она быстро на-кинула рубашку и с трудом застегнула на затылке маску – очень сильно дрожали пальцы. Глубоко вздохнув, она вскинула голову и вышла из-за занавеса. Зрители в зале сидели тихо, а на «сцене» разворачивалось новое представление – судя по еще остававшимся на актерах деталям одежды и прическам, относящееся ко временам Древнего Китая. Отвернувшись от сцены, Вита быстро прошла через зал к выходу, не став прощаться ни с Демьяном, ни со Стасей, которые сидели за столиком и вовсю наслаждались представлением.
     Спустившись, Вита отыскала нужную дверь и вошла в «гардероб». Сонная девушка, от-ложив «Философию культуры», вынесла Вите ее пальто, снова села и начала что-то выписы-вать из книги.
     - На кого учитесь? – рассеянно спросила Вита, быстро одеваясь и закалывая волосы.
     - На искусствоведа, - девушка зевнула. – Контрольную вот задали – «Художники и гума-нисты эпохи Возрождения об истории и сущности искусства». 
     - Класс! – заметила Вита, перекидывая ремень сумочки через плечо. – Особенно про гу-манистов. Хорошее место для хорошей контрольной…
     Не закончив фразу, она открыла дверь и вышла в соседнюю комнату. Стоявший перед дверью охранник посторонился, пропуская ее, и прислонился к двери, похрустывая сустава-ми пальцев. Вита сделала несколько шагов и остановилась, быстро и безнадежно оглядев-шись и похолодев от одного из самых ярких и, как правило, самых безошибочных человече-ских предчувствий – предчувствия, что сейчас ее будут бить. Конечно. Самым мудрым было просто ждать ее на выходе, а это значит, что все очень серьезно.
     Если раньше в «пропускном пункте» было четыре человека, то теперь людей здесь значи-тельно прибавилось: за столом сидели крепкий длинноносый парень и три женщины – одна совсем молоденькая, полуодетая и перепуганная, другая – та самая сухощавая Рита, что ре-гулярно заезжала за Нарышкиной-Киреевой на серебристом «эскорте», третья была очень похожа на Риту, но постарше и посимпатичнее. На диванчике, вольготно раскинувшись, подложив под голову куртку и свесив одну руку к полу, крепко спал мужчина в черных брю-ках и черной майке, очень похожий на того, на которого Вита налетела при выходе из «цир-ка», и массивный золотой крест поднимался и опускался вместе с шумными вдохами и вы-дохами. Его лицо в маске было повернуто к спинке дивана. 
     - Уже уходите? – поинтересовался один из охранников, сидевший за компьютером. – Ма-сочку пожалуйста.
      Вита негнущимися пальцами расстегнула маску и положила ее на стол, и тотчас на лице «актрисы» появилось выражение узнавания, но она ничего не сказала, а стрельнула глазами по сторонам и молча уставилась в пол. Вообще все вели себя как-то странно, словно Вита им не только не была нужна, но и страшно мешала, словно здесь только что происходило что-то очень важное, и теперь все ждут не дождутся, когда она уйдет. За исключением спящего, все, казалось, с трудом скрывали ошеломление и злость, в особенности похожая на Риту женщи-на, на щеке которой наливался большой темный кровоподтек. Четверо охранников смотрели на нее вопросительно, и компьютер, позабытый, шумно и весело играл сам с собой.
     - До свидания, - негромко сказала Вита, подходя к двери. Никто ее не остановил, только один из охранников, открывая замок, произнес сквозь зубы:
     - Заходите еще.
     Ничего не понимая, Вита выскользнула за дверь и, все еще дрожа, побежала вниз по лест-нице. Едва дверь за ней захлопнулась, все лица повернулись к диванчику, а лежащий на нем мужчина, за секунду до того, казалось, спавший крепчайшим пьяным сном, сел, быстрым взмахом ладоней пригладил растрепавшиеся волосы, снял маску и сказал абсолютно трезвым голосом:
     - Все. Снято. Всем спасибо.
     Он снял с шеи крест, бросил его на стол и надел куртку. Наблюдая за его действиями, Раиса злобно сказала:
     - Я сильно сомневаюсь, что у хозяина может быть какой-то интерес в этой малявке! По-чему мы ее выпустили?! Может, это твоя прихоть?! Мы могли бы, по крайней мере, погово-рить с ней…
     - Говорить с ней, - тяжело произнес мужчина, - ты не будешь. И забудь, что она сюда при-ходила. Ты, Рая, только одно помни – ****ей на улице много, и в тепло хочется всем. И ты, Риточка, не забывай об этом.
     Раиса метнула на него рысий взгляд, но, встретившись с равнодушными, слегка сонными глазами за полуопущенными веками, отвернулась и уставилась в стену, плотно сжав зубы. А мужчина свел обе ладони в одиноком значительном хлопке, словно ставя печать на свой приказ, и быстро вышел. В полумраке лестницы его глаза на мгновение широко раскрылись, загоревшись странным диковатым и злым огнем, сжатые в кулаки пальцы нырнули в карма-ны куртки, и он начал быстро спускаться, чувствуя и понимая, что ушел вовремя. А когда он дошел до охранников у выхода, его глаза снова были спокойными, равнодушными, лицо не-возмутимым, пальцы небрежно держали сигарету, и на указательном уверенно поблескивал вернувшийся на место чудной перстень в виде ацтекской пирамидки.


V.

     На лестничной площадке снова перегорела лампочка, и, выйдя из лифта, Вита порылась в сумочке, достала ключи, нащупала замок и попыталась открыть дверь. К ее удивлению ключ не лез в замок. Ни так, ни этак. Решив, что перепутала ключи, Вита выругалась и чиркнула зажигалкой. Слабенький огонек опроверг ее предположение – ключ был тот самый. А вот замок – другой. И дверь выглядела не так, как когда она ее закрывала, - поцарапанная вокруг замка, с клочьями прорванного дермантина. На секунду Вита растерянно застыла, сжимая в пальцах бесполезный ключ, но тут замок скрежетнул, дверь распахнулась, и Евгений недо-вольно сказал:
     - Ну, заходи, чего ковыряешься?!
     - Почему у нас новый замок? – удивленно спросила Вита, захлопнув за собой дверь. – И что с дверью?
     - Где тебя носило?! – раздраженно осведомился Евгений в свою очередь и подтянул спор-тивные штаны. – Я уже собирался запрячь Санитара, чтоб  проверил подотчетные заведения.
     - То есть ментуру, больницы и морги. Да ты оптимист, Зеня, - хмуро заметила Вита, сни-мая сапоги и швыряя их на пол. – А замок сменил, чтобы я не вошла?
     - Скорей, чтоб не вышла, - Евгений отнял у нее пальто, оглядел с ног до головы и фырк-нул. – Почему ты в ночной рубашке?
     - Дурак, это платье! – сказала Вита и отвернулась, чтобы он не увидел ее лица, иначе сра-зу поймет, что опять что-то случилось. Она могла обмануть многих, но Евгения не смогла обмануть почти ни разу.
     - Я могу только предполагать, где ты была в таком платье.
     - Женьк, скажи что с дверью, а потом я тебе популярно объясню, где я была в таком пла-тье!
     - Что с дверью, что с дверью… Вскрыли нас, голуба! – буркнул Евгений, проходя в ком-нату.
     - Как вскрыли?! – Вита кинулась следом. – Подожди! И что они взяли?!
     Она быстро обмахнула взглядом гостиную, но в гостиной был обычный домашний беспо-рядок, вся техника находилась на своем месте, и она вопросительно посмотрела на Евгения, который плюхнулся на свой любимый диван и потянулся за стоящей на столике тарелкой с гигантским бутербродом.
     - Ничего не взяли, - ответил он и откусил большой кусок. – Спугнул кто-то, видать. Я проверил – все на месте. Только дверь вынесли и все.
     - Все?! – переспросила Вита недоверчиво. – Ты уверен, что все?!
     Она резко сорвалась с места и, подобрав измятый шифоновый подол, побежала на кухню. Евгений, не вставая с дивана, сонно крикнул:
     - Микроволновка на месте! Все на месте, я ж сказал! Или ты думаешь, они твой вчераш-ний суп стащили?! Вот у одного моего знакомого недавно квартиру вынесли, так забрали не только то, что обычно забирают, но и увели все продукты, полбанки кофе, даже яйца из хо-лодильника повытаскивали!..
     Вита, не слушая, что он говорит, быстро пошарила за кухонным шкафом и убедилась, что папка на месте. Поглядывая в коридор, она вытащила ее, торопливо просмотрела одно из пи-сем, и засунула обратно.
     Мысли метались и, сдобренные текилой и недавним происшествием, отчаянно цеплялись друг за друга. Что еще?! Конечно, грабителей действительно могли спугнуть, и это действи-тельно могли быть обычные грабители. Почему их квартиру действительно не могли вскрыть именно сегодня? Простое совпадение. Да только вот совпадения уже громоздились друг на друга, как дрова в поленнице. Все состояло из одних совпадений. Совпадений и предполо-жений, потому что точно ничего не ясно. Что случилось с Элиной? И почему это случилось именно сейчас? Чета Измайловых, Лешко, Ковальчуки, предположительно Шестаков, Дол-гушин и Огарова – все они, за исключением Константина, который тоже получил какое-то письмо, погибли в декабре прошлого года, и больше с тех пор с клиентами Чистовой ничего подобного не происходило. Почему же именно сейчас зашевелились ? (Зашевелились ли?) Может, их встревожили отъезд Матейко и засветка слежки, а также вероятное происшествие в Киеве? Тогда, получается, что они с Наташей, сами того не желая, разворошили осиное гнездо. Опять же, за Матейко следили, за Тарасенко следили и, скорей всего, за Ковальчука-ми тоже следили, а за волжанскими натурами – нет. К этому можно привязать другой вари-ант – до сих пор они просто не знали о существовании Элины, а теперь узнали и постарались тут же от нее избавиться. Откуда узнали? По каким-то своим каналам, долго искали и нашли. А может, она где-то засветилась? Могла, могла – только никакой самоуверенности – это ни-когда до добра не доводило. Работать идеально она никак не может, работа эта для нее в но-винку, и она вполне могла наделать ошибок. Нужно подумать, где?
     Другое дело, почему именно Элина? Узнали, кто она и где и сразу же отправили письме-цо? Почему не Тарасенко, не Матейко, местонахождение которых было им известно давным-давно? Почему Элина?
     Третий вариант, уже по Колодицкой: к Чистовой это не имеет никакого отношения, про-сто так получилось, что Элина в чем-то помешала «писателю», и он решил от нее избавиться. Или, следуя терминологии все той же Колодицкой, случай с Элиной – это «осечка». А может она была «курьером», да не довезла, любопытство погубило…
     Не довезла что?!
     Есть еще четвертый вариант, самый замечательный. Письма – просто бред, написанный на бумажках красивым почерком, и их рассылает какой-то сумасшедший; Элина наглоталась шпилек, свихнувшись на почве секса или наркотиков; по Колодицкой тоже давным-давно психбольница в полном составе рыдала; Наташа Чистова – ненормальный художник-неудачник, которому посчастливилось подобрать себе в натуры исключительных скрытых психопатов, и никто ее на самом деле не ловит, а ее рассказы об этом – выдумка, частично подделанная под газетные статьи, а слежка Вите померещилась. Вот так. Свалить все в бес-порядочную большую кучу, скомкать, вытолкать вон и забыть. Только не много ли психопа-тов? Опять совпадение?
     Вита вернулась в гостиную, забрала свою сумку и тут же ушла в спальню прежде, чем Ев-гений успел что-то сказать. Там она включила компьютер. После вчерашнего разговора с Ев-гением Вита оставила свои документы в компьютере, рассудив, что теперь скрывать от Евге-ния нечего. Сейчас она хотела еще раз просмотреть свой отчет по Нарышкиной-Киреевой.
     - Женьк! – крикнула Вита через несколько секунд. – Ты зачем сегодня смотрел мои отче-ты?! Искал что-то?!
     - Какие отчеты? – раздраженно спросил Евгений, появляясь в дверях.
     - Отчеты для Чистовой. Помнишь, я тебе их показывала?
     - Да уж! И вчера я вполне достаточно насмотрелся! Насмотрелся и наслушался! Дитя мое, все это нельзя рассматривать даже как убогий фантастический роман. Нет, я не смотрел се-годня твои отчеты.
     Вита задумчиво посмотрела на него, потом спросила:
     - А во сколько к нам, кстати, вломились?
     - Я ушел раньше тебя, вернулся в начале двенадцатого, так что можешь подсчитать.
     - А тебе не кажется, что это очень странное время для взлома – вечер, все уже вернулись с работы?.. Ведь квартиры больше как-то стараются вскрывать днем.
     - Рисковые ребята. Или глупые, что более вероятно, - сказал Евгений, тяжело глядя на нее. – У тебя руки дрожат.
     - Подойди сюда, пожалуйста.
     Евгений, стоявший привалившись к косяку, скривил губы, пожал плечами и подошел к столу, всем своим видом показывая, что все это ему до смерти надоело и только по доброте душевной он согласен выслушать все до конца, а потом устроить Вите экзекуцию.
     - Значит, мои документы ты сегодня… то есть, уже вчера не открывал?
     Вместо ответа Евгений закатил глаза и сделал попытку отойти от стола, но Вита успела поймать его за край футболки.
     - Посмотри сюда, читай! В последний раз документ открывали… вчера, в двадцать два восемнадцать. Меня в это время дома не было, тебя, как ты утверждаешь, тоже. Кто здесь был в это время?!
     Евгений слегка посерьезнел и склонился над ее плечом, вглядываясь в экран.
     - Странно. Может глюк в программе? Ворюгам вообще-то положено быстро воровать раз-ные вещи, а не копаться в файлах.
     - Именно копаться, заметь. Файл-то запароленный. Что, случайно повезло?! Как интерес-но, посмотри. – сказала Вита, торопливо щелкая кнопкой «мыши», - все документы вчера от-крывали и примерно в одинаковое время. Ты держишь здесь что-нибудь серьезное?
     - Ну так… - неопределенно ответил Евгений, отодвинул Виту в сторону вместе с креслом и начал торопливо просматривать файлы. – Но во всяком случае, если б они и полезли сюда, то за моими документами, имеющими реальную ценность, а не за твоим фантастическим ба-рахлом… Слушай, - он вдруг повернулся так резко, что Вита не успела вернуть на лицо сползшее выражение обычного бытового беспокойства, - ты чего так перепугалась?!
     - Элину убили.
     - Кого?!
     - Одну из клиенток Наташи… Чистовой. Нарышкину-Кирееву. Ну, то есть, я так думаю, что уже убили. В том смысле, что она, наверное, уже умерла…
     - Витек, что ты несешь?! Я ничего не понимаю! Нарышкина… эта та королева красоты? Ты что опять во что-то влипла?!
     Вита сбивчиво рассказала ему, что произошло в «Черном бриллианте», опустив, разуме-ется, протекцию Султана. Когда она закончила, Евгений резко наклонился к ней, вцепился пальцами в ручки ее кресла и рванул его к себе, так что колесики жалобно визгнули.
     - Тебя бы следовало выпороть! – зло сказал он и нагнулся к Вите так, что их носы почти соприкоснулись. Лицо Евгения стало жестким и странно чужим, в глазах штормило и свер-кали темные молнии. – Хорошенько выпороть, как негров на плантациях пороли! И я бы по-ступился своими принципами гуманизма, если б точно знал, что порка добавит тебе благора-зумия!
     - Ох ты, - Вита прищурилась ему в глаза, - вы посмотрите на него! Не человек, а просто вулкан пробудившийся! Плеснешь – зашипит! То, что дурость сделала – и без тебя знаю, так что можешь не стараться! Жека, потом ты можешь свирепствовать сколько угодно, но сейчас мне нужен твой совет. Жень, ну ты же умный мужик – помоги мне разобраться, ведь…
    - Зачем?! – раздраженно спросил Евгений. – Зачем разбираться?! Да и в чем?! В смерти какой-то проститутки, которая обкололась или накурилась или так спятила?! Нормальный человек в «Бриллиант» не пойдет, уж поверь мне, и ты могла бы посоветоваться со мной, прежде чем надевать ночную рубашку и мчаться туда! Я еще узнаю, кто тебя туда протолк-нул…
     - Ты начинаешь переходить установленные границы! Конечно, я понимаю, что живу у те-бя и мы…
     - Ой, начинается! – Евгений вскочил и поднял руки, словно сдавался в плен. – Я, Одинцов, - ответственный квартиросъемщик, раздельное хозяйство, мученический ореол и пр! Ну из-за чего все это?! Из-за какого-то идиотизма!
     - На, посмотри! – Вита дернула к себе сумку, вытащила из нее смятый лист бумаги и бро-сила его на стол, вскочила, выбежала из комнаты и через секунду вернулась с другим лис-том, на котором темнело большое коричневое пятно. – На, смотри!
     - Ну и что? – с досадой произнес Евгений через минуту. – Это ничего не доказывает.
     - Тот же почерк, та же манера, тот же результат, только одно пришло в Крым, в курорт-ный поселок, а другое прочли здесь, в Волжанске, как и много других. И Элина прочла его там, в клубе, сразу после выступления, потому что во время выступления с ней все было в порядке! Это произошло всего за несколько минут, и все в точности так, как писала та редак-торша!
     - Хорошо, значит, получается, - медленно произнес Евгений терпеливым тоном, каким взрослые разговаривают с маленькими детьми, - что человек получает некое письмо и тут же решает покончить с собой, да? Это замечательно. Это ничуть не хуже придумано, чем карти-ны твоей Наташи. Объясни мне, Витек, зачем ты этим вообще занимаешься? Ты ведь ей от-казала.
     - Да, отказала. Но… вообще, я не знаю, жаль все-таки упускать деньги, да и жаль мне ее – понимаешь, она ведь совсем одна и в таком состоянии. Когда я говорила с ней по телефону в последний раз, мне просто стало за нее страшно…
     - Ой, вот только не надо! – Евгений отошел и сел на кровать, потом повалился на нее. – Не из-за денег ты пошла туда и не из самаритянских побуждений, а исключительно из любо-пытства!
     - В какой-то степени да. И странно, что ты никакого любопытства не проявляешь. Ты ведь любитель таких вещей, необычных. Неужели совсем не поможешь?
     - И не надейся, - ответил он неожиданно усталым голосом. – У нас хватает реальных про-блем. Мы еще в «Пандоре», не забывай об этом. Завтра Эн-Вэ должен заказик притаранить, и мы с тобой займемся обычными делами очень далеко от этого города.
     - Кстати о делах. Почему Эн-Вэ в последнее время ведет себя так, словно под ним костер развели? Почему он поездку в Саранск отменил? О чем он с тобой тогда говорил?
     - Не вали все в одну кучу! – заметил Евгений с прежней интонацией бесконечной терпе-ливости. – Во-первых, поездку отменил клиент, а не Эн-Вэ, а во-вторых, плешивый всего-навсего говорил о паре новых заказов и в очередной раз потребовал, чтобы я провел среди нас разъяснительную работу по поводу дисциплины. Старикашка отнял у меня учительский стул и еще хочет, чтобы я убирал с него кнопки!
     - Почему ты не можешь хотя бы прислушаться к тому, что я говорю?!
     - Потому, что я не хочу, чтобы все это пустило корни. А еще потому, что хочу лечь спать до рассвета, - Евгений зевнул и закинул руки за голову. – Давай оставим все это в покое, да-же если что-то и соответствует истине. Эта история уже подпортила нам жизнь. Ты дважды могла погибнуть. Я этого не хочу. Чистова для меня никто и мне на нее наплевать и на ее клиентов тоже – живы они или на том свете… Они, кстати, живы? Не сомневаюсь, что ты тут же кинулась проверять!
     - Я дозвонилась только до пятерых, да и то, сам понимаешь, по телефону не проверишь, действительно ли с тобой разговаривает какой-нибудь Сергей Степаныч, если ты его голоса не знаешь, - сердито ответила Вита. – Я уверена только насчет Журбенко, потому что гово-рила с ним раньше.
     - И конечно же, ты рассказала им про письма!
     - Я их предупредила, - произнесла Вита с нажимом. – Я не могу рассказывать о том, чего еще толком не знаю. Преподнесла им более реальную версию – письма могут быть отравле-ны – бумага пропитана неким ядом, проникающим через кожу.
     - И кто-нибудь принял твое предупреждение всерьез?
     - Не знаю, вряд ли. Только Журбенко, но он после покушения всего боится. Плохо, что я никак не могу дозвониться до Чистовой. Хотела бы я знать, как они Элину нашли. Это ведь не так-то просто. Неужели я все-таки где-то засветилась…
     - Хватит! – решительно отрезал Евгений и хлопнул ладонями по одеялу. – Слышать больше не могу! С утра у меня дела в конторе – поедешь со мной. Надо будет – наручниками к себе прикую, поняла?! Ни по каким чистовским делам ты больше бегать не будешь. Если хочешь сохранить наши милые незатейливые отношения, то забудь обо всем этом.
     - Вот так категорично?
     - Да, вот так!
     - Ладно, - сказала Вита с неожиданной кротостью и вышла из комнаты.
     К тому времени, как она переоделась, умылась и почистила зубы, Евгений успел сердито заснуть. Вита скользнула в постель, выключила свет и, окунувшись в густую темноту, за-крыла глаза. По шее ползали тонкие огненные змейки боли. Часы тикали оглушительно и так же оглушительно стучала за окном капель – весна начала подъедать пухлые сахарные сугро-бы. Сон не шел, и под закрытыми веками снова и снова вспыхивала одна и таже картина: вид из-под дивана – темная лужица на полу и длинная острая шпилька рядом, множество топчу-щихся ног и умирающая Элина, взлетающая вверх на чьих-то равнодушных руках. Что с ней случилось? И что случилось с остальными? Почему ей так легко удалось уйти из «Бриллиан-та»? Кто Кужавского убил? Почему Наташа пропала именно сейчас, когда ей так нужно с ней поговорить, и куда она пропала? Экс-мачеха, Виктория Костенко, тоже куда-то подева-лась, и Семагина дома нет, хотя на работе сказали, что он уже полторы недели болеет. Кто и зачем копался в компьютере? Вопросы, вопросы… Вита чувствовала себя странно одинокой, испуганной и совершенно беспомощной перед этим неизвестным и непонятным и оттого пу-гающим, развернувшимся перед ней, как огромная вскрывшаяся ото льда река, вздувшаяся и неуправляемая, катящая мимо мутные желтоватые воды, в которых ничего не видно, но где-то в глубине может скрываться и чудовище. И не дай бог упасть в эту реку. Не дай бог.


VI.
 
     Евгений-таки исполнил свою угрозу, и с утра каждый, кто заходил в маленький магазин-чик «Пандора», мог видеть необычайно хмурую девушку в ярко-синей водолазке и черных брюках. Девушка сердито шелестела бумагами, презрительно кривила губы и качала голо-вой, отчего ее волосы, заплетенные в две школьные косички, прыгали на плечах. Косички вообще-то шли девушке, но не сегодня – косички были веселыми задорными. Настроение же у девушки было отвратительным, и когда с ней здоровались, она, не поднимая глаз, бурчала в ответ:
     - Здрассьте.
     И сидевший рядом с ней небритый веселый молодой человек, что-то ищущий в компью-тере, то и дело толкал девушку локтем и говорил вполголоса:
     - Витка! На сердитых водку возят!
     - А на надоедливых – тех, кто эту водку пьет! – огрызалась Вита, глядя в документ и не видя ни единого слова. – Макс, занимайся своими делами!
     - А я чего делаю?! Женька нам сказал подготовить плодородную почву для вашей поезд-ки. Я и готовлю. И ты подключайся. А то сидишь и бумаги дербанишь, а выражением лица только от икотки лечить! Еще пять минут такой работы, и будет у нас не плодородная почва, а бетон!
     - Максим, лечите перхоть!
     - Витка, - не унимался Пашков, - на сердитых водку возят!
     - В-бога-душу-хэд-энд-шолдерс! Что ты прицепился?!
     - Улибнитэсь. Ви такая карошая девушка. Обратите внимание на четвертую страницу.
     Все, кто находился в «Пандоре», были при деле. Сама-ты-Барбара, закусив губу, занима-лась какими-то устрашающими бухгалтерскими таблицами. Султан с головой ушел в Интер-нет, хотя ему следовало бы находится не в Интернете, а дома в постели – он чихал, сморкал-ся, вытирал слезящиеся глаза и то и дело заходился в лающем кашле или стучал зубами в оз-нобе. Сердобольная Аня в конце концов набросила на Ивана свою огромную песцовую шу-бу, и теперь за компьютером кашляла, содрогалась и издавала трубные звуки гора серебри-стого меха. «Пандорийцы» не могли на это смотреть спокойно и уговаривали:
     - Ванечка, шел бы ты домой! Шел бы лечиться. Ты же так совсем разболеешься.
     - Еще минуточку, - повторял Султан каждый раз. Он сидел уже третий час.
     - Ваня, себя не жалеешь – нас пожалей. Ты же всех перезаразишь!
     - Нет, это индивидуальное.
     - Так хоть выпей что-нибудь от простуды! – и со всех сторон ему протягивали таблетки и пакетики, но Султан качал головой – лекарства он не пил принципиально, считая, что орга-низм должен сам справиться с болезнью.
     Артефакт и Николай Иванович разложили на одном из столов какие-то журналы и зага-дочные схемы и неторопливо обсуждали технические вопросы. Артефакт задумчиво тер пальцем свой большой нос и тот, постепенно краснея, становился окончательно похожим на клюв тупика. Аня сидела в кресле возле аквариума, поправляла пилочкой ногти и погляды-вала на дискусов, а дискусы, неторопливо покачиваясь в прозрачной воде, поглядывали на нее. И те, и другая казались вполне довольными жизнью. Недоволен жизнью был только Черный Санитар и он же единственный был не при деле. Санитар удрученно бродил по мага-зину и пытался втянуть кого-нибудь из пандорийцев в разговор, но никто не втягивался, и Вова тосковал. Ему было скучно, он жаждал общения и нетерпеливо ждал, чтобы в магазин кто-нибудь зашел. Бродя, он вполголоса напевал себе под нос. Вначале он исполнял реперту-ар Михаила Круга, потом почему-то переключился на частушки, которые, в соответствие с настроением, выпевал на минорный лад довольно неприятным нудноватым голосом, тяну-щимся и прилипающим, как расплавленная пластмасса:
На дворе метет метель –
Нулевая видимость.
У ларька лежит мужик –
«Русская недвижимость»!
     - Вовка, прекрати! – наконец не выдержала Вита. – Ну невозможно же, на нервы действу-ет! Такое а капелла только в твоем любимом заведении исполнять, ей-Богу! Только тамош-ние слушатели такое выдержат – им уже все равно! Хочешь петь – иди через дорогу, в «Ита-лию», заплати за караоке и пой, сколько душе угодно! 
     - Что такое, уже и попеть нельзя человеку! – возмутился Санитар, останавливаясь. Нико-лай Иванович поднял голову и поправил очки.
     - Какое ж это пение, Володя?! Со стороны послушаешь, так кажется – с кем-то плохо. Дрожь берет!
     - Дрожь… Это фигня! Вот помню, к нам как-то мужика привезли. Его жена застукала с любовницей. Ну, любовница удрать успела, а мужик во время семейного разговора нату-рально получил по жбану мясорубкой. И пока он в отключке валялся, супружница взяла его же плоскогубцы и…
     - Рябинин, я тебя сейчас сама убью! – взвизгнула Аня – из всех она была наиболее чувст-вительна к рассказам Санитара. Вова пожал плечами и несколько минут бродил молча, при-слушиваясь к новостям которые передавала местная радиостанция, но когда новости смени-лись «Лепреконцами», он снова затосковал и запел – на этот раз не вполголоса, а в полную силу:
     - Дойчен зольдатен унд  официрен…
     Его прервал сильный удар ладонью по дверному косяку, и Евгений, неслышно вошедший в зал, холодно сказал:
     - Ди ноте цвай!1 Рябинин, душа моя, если еще хоть раз исполнишь здесь фашистский гимн, получишь в дыню, понял?
     - И то верно, Вовк, лучше уж про трупы расскажи, - кисло заметил Мэдмэкс, встал и на-правился в угол делать себе кофе. Санитар слегка оживился.
     - А вам про какую стадию разложения?
     - Дурак! – зло сказала Вита и швырнула бумаги на стол. Обычно она спокойно относилась к черному юмору Санитара, но сегодня он ее более чем раздражал. – Неужели тебе больше поговорить не о чем?! Чего ты так смакуешь эти свои истории, просто с некромантским экс-тазом?! Если тебя мертвецы больше живых интересуют, так возвращайся в морг – там и рас-сказывай свои сказки. Там тебя выслушают очень внимательно.
     - Да ты чо, я ж шучу! – удивленно воскликнул Вова. – Чего ты заводишься?! Между про-чим, говорить на эту тему очень полезно. К смерти надо относится проще, веселее – это та-кая же часть жизни, как, например, пищеварение.
     - Между прочим, он прав, - заметил Артефакт, отрываясь от схем. – К смерти надо отно-сится смелее, потому что она не только неизбежна, но и в чем-то важна и мудра. А то сдела-ли из смерти что-то неприкосновенное и невозможное, окружили жутко-святым ореолом, и считают чем-то очень сложным, в то время как умереть гораздо проще и легче, чем жить. И гораздо мудрее, кстати. Потому что жить мы не умеем совершенно. Всем нам нужно уме-реть, чтобы понять, как нужно жить, я всегда это говорил. А вообще во всех этих разговорах нет никакого смысла и никто из вас не прав!
     Высказав эту теорию, малопонятную для окружающих, которые, в большинстве своем, были людьми жизнелюбивыми, Артефакт загладил свои длинные волосы за уши и вернулся к разговору с Николаем Ивановичем. Валентина сердито крикнула из-за компьютера:
     - Прекратите такие разговоры – дурное притянете!
     - Да ладно вам! – примирительно сказал Санитар. – Что вы в самом деле?! К черному юмору надо относится конструктивно.
     - Тебе же сказали – прекрати! – произнесла Вита – произнесла очень тихо, но Санитар ус-лышал и уловил в ее голосе новые незнакомые нотки – нечто особенное и большее, чем про-стое раздражение или будничная злость, а уловив, посмотрел на темные косички и склонен-ную над документами голову очень внимательно.
     - Графиня, только ради вас, - сказал он и повернулся к Евгению, который разворачивал пластинку клубничной жвачки, рассеянно глядя в окно. – Что, босс, какие-то неприятности али приболевши? Паршиво выглядите.
     - Спасибо на добром слове! – буркнул Одинцов и сердито глянул на Ивана, который стои-чески продолжал работать, атонально клацая зубами. – Султан, пошел вон!
     - Еще минуточку! – прохрипела гора песцового меха и содрогнулась в жесточайшем, ду-шераздирающем чихе. – Я уже почти закончил.
     - Я сказал: пошел вон! Или уволю! Сам черт те на что похож, людей нервируешь, техника от соплей уже ржаветь начинает! Еще скончаешься от воспаления легких, а нам потом всей конторой твой гарем содержать! Давай, давай, пошел! Анна, снимай с него свои бизоньи шкуры!
     - Вы деспот, Евгений Саныч! – укоризненно и простуженно сказал Султан и начал с по-мощью Ани выбираться из-под песцовой шубы. – Каждый, между прочим, имеет право на труд.
     - Я бы сказал тебе, на что ты право имеешь, да здесь женщины, - заметил Евгений. – Ка-тись! И пока не выздоровеешь – не появляйся! Позвони своим девушкам – они тебя живень-ко вылечат.
     - Да видеть их сегодня не могу! – Иван застегнул куртку, издал нечто среднее между каш-лем и чиханием и вытер слезящиеся глаза. – Лучше ахну коньячку и лягу спать. До свидания, Евгений Саныч. До свидания, люди.
     - За разграничение спасибо, - сказал Одинцов, садясь в кресло рядом с Витой. Султан хо-тел было ответить, но снова чихнул, махнул рукой и исчез за дверью. Валентина покачала головой и серебристо пропела:
     - Бедный Ванечка, совсем разболелся. Невообразимо, вчера ведь ничего не было. А теперь и расстроили вы его. Нельзя же с ним так резко, у него натура тонкая – вы же знаете.
     - Хорошая погода, - глухо сказал Евгений официальным голосом. – Лужи, грязь, с неба какая-то дрянь сыпется, все раскисло до омерзения. Очень приятно в такую погоду кого-нибудь уволить.
     Валентина посерьезнела и вернулась к своим таблицам, неодобрительно покачивая кудря-вой головой. Евгений заглянул в бумаги, которые изучала Вита, хмыкнул, отвернулся и ос-ведомился:
     - А где Котошихин? Где эта сука курляндская?!
     - Да третий день его нет, дома занято. Может, свалил наконец, слава тебе Господи?! – Пашков отхлебнул кофе и тактично напомнил: - Ты уже спрашивал.
     Вита уронила бумаги, наклонилась, сгребла их в кучу и с совершеннейшим раздражением шлепнула все это на стол.
     - Нет, с меня хватит! Я сегодня не могу здесь вот так сидеть все время! Пойду схожу на базар, куплю чего-нибудь пожевать, - поймав испытывающий и недовольный взгляд Один-цова, она прищурилась и отбросила тугие косички на спину. – Только туда и обратно. Нена-долго. Мне, кстати, еще за мобильник нужно заплатить. Что еще ты хочешь услышать?!
     - Ничего, - отозвался Евгений и пересел на место Султана, - мне совершенно не интерес-но, куда ты идешь.
     Он защелкал кнопкой «мыши», а остальные пандорийцы беззвучно просигнализировали друг другу вопросительно-удивленными взглядами, убедились, что никто из них ничего не знает, и снова занялись своими делами, исподтишка наблюдая за рассорившейся парой. Вита надела пальто, подошла к висевшему на стене зеркалу, отодвинула Максима, который, скло-нившись к блестящей поверхности, внимательно изучал в зеркало свои зубы, и начала наде-вать берет.
      - Кому-нибудь чего-нибудь захватить?
      - В это время года, - задумчиво сказал Максим, - омары под пару бокалов шабли и кофеек с коньячком Масьейра особенно хороши.
     - И мне, Витек, тоже пива принеси, если не сложно, - попросил Артефакт с нотками снис-ходительного презрения в адрес Максима. Вита кивнула, повернулась и стремительно вы-шла. Нежно звякнули латунные дельфинчики и колокольчики, подвешенные над дверью, и тут же, не успев откачаться и отзвучать, звякнули снова, когда следом за Витой вышел Одинцов и остановился на мокрой ступеньке, неодобрительно глядя на низкое неряшливое небо.
     - А ты еще куда собрался? – холодно спросила Вита, не оборачиваясь и натягивая перчат-ки. – Будешь конвоировать?
     - Не обольщайся! – отрезал Одинцов, осторожно обходя ее и спускаясь. – У меня хватает дел поважнее. Мне нужно зайти на почту, на склады, к ремонтникам…
     - Зачем к ремонтникам?
     - Хочу сделать ремонт в магазине. Пока мы будем в отъезде, пусть в нем поработают, а население я временно разгоню.
     - Ремонт? – Вита спустилась, ухватившись за протянутую ей руку. – Зачем? В прошлом году нам все прекрасно отремонтировали.
     - Не так уж прекрасно. Там в углу трещина… и покрытие… и вообще мне уже надоело все это! Хочется чего-то новенького. Ладно, тебе в другую сторону, - Евгений махнул рукой ту-да, где за тополями шумел обнесенный железной решеткой небольшой рынок, и повернулся, чтобы уйти, но Вита успела поймать его за рукав куртки, и он посмотрел на нее сердито, во-просительно и как-то еще – выражение, которого она не смогла понять и которое совершен-но не подходило к его молодому и обычно веселому лицу. На мгновение ей стало холодно и как-то тревожно, но когда он удивленно спросил, в чем дело, и до нее долетел знакомый лег-кий запах клубники, Вита успокоилась. Все было на месте, это был тот же Женька – Женька с его детской любовью к клубничным жвачкам, Женька, который обожает принимать горя-ченные ванны, который замечательно готовит мясо, замечательно танцует и не менее замеча-тельно дурит людям головы… А раз Женька все тот же, то и все остальное как-нибудь обра-зуется.
     - Значит тебе хочется чего-то новенького? – спросила Вита и приподнялась на носках, но его лицо все равно было довольно высоко. – Гляди веселей! Ты, значит, любишь разнообра-зие? Как ты думаешь – новенький штамп в одном из твоих паспортов – это разнообразие?
     Евгений скосил на нее глаза, потом резким движением надвинул берет Вите на нос.
     - У меня сейчас нет ни настроения, ни желания выслушивать твои подковырки.
     - А я и не подковыриваю.
     Он вернул берет на место и подцепил Виту за подбородок согнутым указательным паль-цем.
     - С чего это вдруг? Потому что я тебя достал? Или ты решила со мной помириться вот та-ким способом?
     - А тебе не все ли равно? Считай, что это я делаю тебе предложение. Так ты согласен или оставим все как есть?
     Евгений от души расхохотался – так громко, что несколько прохожих обернулись и с лю-бопытством на него посмотрели. Он пнул ногой грязный комок снега, и тот весело плюхнул-ся в лужу.
     - Отчего же, я воспользуюсь моментом, благо совесть угрызает тебя крайне редко, дитя, и благоразумие тоже. В конце концов, это не самая плохая причина. Но все, назад дороги нет. И что же ты теперь чувствуешь, невеста?
     - Ну, скажем так – я не огорчена, а это уже немало. Ладно, все формальности соблюдены, так что можешь поцеловать будущую жену и катиться по своим делам! Кстати, то, что брак у нас такой… приятельский, не на любви… это тебе как – ничего?
     - Он на привычке, - заметил Одинцов, - а это куда как важнее. Любовь – это красивые фейерверки, а привычка – все равно, что хорошая газовая плита. На огонь любви приятно смотреть, но он недолговечен и на нем, как это ни пошло звучит, не поджарить мясо и суп не сварить. Любовь – это красиво, но на привычке держится весь мир. Так что не расстраивайся – все правильно. Ну, ладно, пошел я.
     Он быстро поцеловал ее в губы, потом в нос и неторопливо подошел к своему «форду», стоявшему у обочины. Отключил сигнализацию, осмотрел забрызганный грязью бок, любов-но похлопал машину по капоту, но садиться в нее не стал, а снова включил сигнализацию, и «мондео» благодарно бибикнул, а Одинцов пошел прочь.
     - Женьк! Только ты пока никому не говори!
     Не оборачиваясь, Евгений согласно махнул рукой и перебежал через трамвайные рельсы, по которым несколькими секундами позже прогрохотал грязный забрызганный трамвай, скрыв его из вида. Когда он проехал, Евгения уже не было. Но Вита постояла еще около ми-нуты, глядя на угол дома, за которым он исчез, словно все еще видела его. Она уже жалела о том, что сказала, но было поздно – Евгений ушел и все ее слова забрал с собой. Как странно – ведь если б она в свое время не встретилась с Чистовой, то этого могло бы и не произойти, возможно никогда. Вот уж действительно, насколько все непостоянно в этом мире, насколь-ко все тесно связано друг с другом и насколько стремительно может измениться. Интересно, что бы мог подумать тот маленький метис, живший в далеком восемнадцатом веке, если б ему рассказали, чем в конце концов обернется для него и для множества людей то, что одна-жды в пургу он спасет от волков немолодого офицера Российского флота? Если бы ему пока-зали огромную картину в два с половиной столетия, одними из мазков на которой совсем не-давно стали и Кужавский, и неизвестные женщины, и Элина, и она сама, и даже ее пред-стоящее замужество? И ведь картина еще не окончена. Все это так странно…
     Заплатив за телефон, а потом пройдя рынок из конца в конец, Вита купила все, что нужно, и начала пробираться обратно сквозь гомонящую толпу. Пакет оттягивал руку и в нем весело позвякивали бутылки с пивом. Возле яичного павильончика она остановилась в задумчиво-сти – не купить ли яиц, ведь домой она, скорее всего, попадет только поздно вечером. Па-вильончик был одной из достопримечательностей рынка – из-за зазывающей надписи, вы-строенной большими ярко-синими буквами, скошенными несколько набок.
     «Не проходите мимо! Ваши яйца здесь!»
     Большинство покупателей давным-давно привыкло к забавной надписи, но все равно не-которые волжанцы мужского пола поглядывали на нее со странным раздражением, и, заме-тив это в очередной раз, она улыбнулась…
     - Бог ты мой! Да это же Витка! Так я и знала, что кого-нибудь обязательно встречу!
     Вита обернулась и удивленно посмотрела на рослую светловолосую красавицу в короткой лисьей шубке, улыбающуюся ей радостно и выжидающе. Чтобы разглядеть ее лицо, Вите пришлось закинуть голову. Лицо показалось очень знакомым, и она начала торопливо рыть-ся в памяти, примеряя к этому лицу многочисленные имена. Одно из них подошло.
     - Сонька?! Вот это да! Ну здравствуй! А ты же ведь в Бостоне!
     - В Бостоне, в Бостоне, штат Массачусетс! – блондинка засмеялась и подхватила Виту под руку. – И все очень прекрасно! Я за родителями приехала, довольно им тут париться! Нико-гда не думала, что Волжанск может показаться мне таким грязным! Ты-то как?! Пойдем в сторонку, поговорим! Тыщу лет ведь не виделись! Ты, кстати, первая из нашего класса, кого я встретила! Идем, идем и не упирайся – я ведь могу просто сунуть тебя подмышку и унести силой! Что это у тебя – отоварка?! Давай я понесу – быстрее будет! Как ты ходишь на таких каблуках?! Ну и соплистая же у вас тут погодка!
     Не замолкая ни на минуту, Соня протащила Виту через рынок, легко расталкивая покупа-телей и превращая пробки и заторы в возмущенные обломки. Высмотрев подходящее кафе, она втолкнула в него одноклассницу и захлопнула за собой дверь с такой силой, что стекло жалобно звякнуло. Спустя несколько секунд следом за девушками из толпы выбрался чело-век в короткой коричневой дубленке с поднятым воротником. На захлопнувшуюся дверь ка-фе он посмотрел раздраженно, потом повернулся и торопливо зашагал на автостоянку. Вско-ре к кафе подкатила грязная зеленая «шестерка» и заняла удобную и безопасную позицию, с которой можно было одновременно наблюдать и за центральной дверью, и за черным ходом . Водитель откинулся на спинку сидения и закурил, постукивая по рулю золотой ацтекской пирамидкой.
     - Это, вот это и два вот этого! – сказала Соня ткнув в поднесенное официанткой меню длинным серебристым ногтем. – И еще вот этих сигарет! Господи, Витка, ты не представля-ешь, до чего же это здорово – просто посидеть в баре и подымить! Там совершенно невоз-можно найти бар для курящих, что ты! Даже на улице нельзя покурить – штраф! Ужас, Вит-ка, ужас! Даже соседи – представляешь, твари! – подали жалобу, что мы курим на своей лу-жайке! Шагу нельзя ступить, чтоб тебя не оштрафовали, не пожаловались! Там, кстати, зара-батывают не только профессией, но и исками! Одна наша соседка подала жалобу на ресто-ран, в котором постоянно обжиралась до невозможности и заработала ожирение в конце концов. Ты, кстати, зря смеешься – все идет к тому, что ее иск удовлетворят, и она получит кругленькую сумму.
     - Так, значит, плохо в Бостоне? – спросила Вита, настороженно глядя на высокий бокал с напитком, который поставила перед ней официантка. Соня засмеялась и махнула рукой.
     - Да нет, нет, очень даже прекрасно, и в Россию я уже вряд ли вернусь. Но иногда, знаешь ли тоскливо. Не вписываюсь я в американский менталитет! Работать там люди умеют, да, не то, что у нас, но отдыхать не умеют совершенно! Конечно, мы с Колькой своих друзей-аборигенов как можем перевоспитываем. Но все же отдыхать там лучше с русскими – наших, кстати, в Бостоне навалом! Боже, Витка, но какой же все-таки там жирный народ! Ты бы ви-дела, как они жрут – ужас! Если бы не по три спортзала на душу населения, каждый бы там уже давно свой живот в тачке возил перед собой, как барон Апельсин в сказке Родари – пом-нишь?! Но возвращаться все равно нет смысла – особенно Кольке. Ты-то как тут? Замуж еще не вышла?
     - Да вот вроде как выхожу, - сказала Вита, - считай, только что помолвка была.
     - А почему такой похоронный тон?! По залету что ли выходишь? Или он старый, толстый, некрасивый и с большим кошельком?
     - Да нет, молодой, симпатичный… со средним кошельком… можно сказать, умница. Про-сто я не уверена, хочу ли я этого.
     - Ерунда, все притрется – главное, чтоб мужик был! – заметила Соня поучающе. – Мужи-ки – они, конечно, все… - она звонко стукнула костяшками пальцев по столешнице, - кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Но главное, Витка, чтоб он был мужик! Вот Колька у меня мужик, а не фюфля какая-нибудь! И денег может заработать, и по морде дать, кому следует, и в постели хорош, и по дому поможет, если, конечно, поездить ему по ушам как следует – а что еще от мужика нужно?!..
      Вита слушала, смеялась – иногда искренне, иногда вежливо, потирала под синим ворот-ником водолазки израненную проволокой шею, пила, жевала любимые охотничьи колбаски, незаметно поглядывала то на часы, то в окно, а иногда смотрела на свой правый безымянный палец – ей все еще казалось совершенно невероятным, что вскоре он может украситься обру-чальным кольцом. Это кольцо на нем представлялось совершенно нелепым, хотя на «задани-ях» ей не раз приходилось носить обручальные кольца.
     Соня отпустила ее только через час, звонко расцеловав в дверях кафе и исчезнув так же стремительно, как и появилась, оставив после себя только визитку со своими бостонскими телефонами, факсами и адресом. Когда Вита вышла на улицу, у нее слегка кружилась голова, но было очень весело. Бостон теперь казался ей настолько знакомым, словно она прожила в нем много лет. Везде на улицах виделись яркие таблички «No smoking!», а бостонцы пред-ставлялись печальными, оплывшими, постоянно что-то жующими и пишущими на длинных листах бесконечные жалобы.
     Поудобней умостив в пакете бутылки с пивом, она закурила и неторопливо пошла к «Пандоре». Пропустив резко прозвеневший трамвай, Вита перешла через рельсы, потом, ог-лядевшись и подобрав полы пальто, перебежала дорогу. Мокрый синий «мондео» все так же сиротливо стоял неподалеку от крыльца магазина, и, взглянув на него, Вита машинально по-думала, что машину следовало бы хорошенько помыть. В окнах «Пандоры» за опущенными жалюзи уже ярко горел свет, хотя вечер еще только-только начал поглядывать на город от-куда-то издалека, размышляя – зайти в него или подождать еще. Вита осторожно поднялась по ступенькам, держась за пошатывающиеся перила, и остановилась на верхней, докуривая сигарету и прислушиваясь к долетавшей из-за двери музыке. По улице пролетел порыв ветра, резкого, холодного, злого, и Вита, передернув плечами, отшвырнула окурок и решительно толкнула дверь. Музыка плеснулась на нее из магазина, совершенно заглушив нежное звяка-нье наддверной подвески.
     Когда Вита исчезла за дверью, человек в зеленой «шестерке», стоявшей неподалеку, зев-нул, отвернулся от магазина и посмотрел на часы, потом скучающе начал разглядывать про-хожих. Лобовое стекло машины уже почти полностью покрылось мелкими капельками воды, в которых раздробились день и улица, и сидевший включил «дворники». Со скрипом те не-хотя проехались по стеклу раз, другой, а потом резко замерли, выключенные, не довершив дело. Водитель подался вперед, вцепившись взглядом в невысокого мужчину в черном паль-то, который появился из-за угла с противоположной стороны. Мужчина перешел дорогу, по-смотрел на часы, огляделся, а потом остановился и нерешительно затоптался возле магазина «Мелодия», старательно делая вид, что его очень заинтересовала витрина. Но то и дело он поворачивал голову, вытягивал шею и внимательно смотрел на окна «Пандоры», и на лице его водитель «шестерки» отчетливо видел нетерпеливое ожидание и легкий страх.
     - И за каким это чертом принесло сюда нашего ценного сотрудника?! – удивленно и зло пробормотал он сквозь зубы и положил ладонь на ручку дверцы, но тут пронзительно и тре-вожно запищал валявшийся на сиденье телефон. Водитель быстро глянул на закрытую дверь «Пандоры», снова на одинокую фигуру перед витриной соседнего магазина и схватил труб-ку.
     - Схимник! – взволнованно закричал Баскаков где-то далеко отсюда. – Девка в конторе?!
     - Вероятно. Я ненадолго отъехал по делам, сейчас возвращаюсь.
     - Что значит «по делам»?! Лети в контору, бери девчонку и на дачу ее! Как хочешь, что хочешь делай – потом загладим! Через пятнадцать минут я вас жду! Ты понял?!! – голос Бас-каков зазвенел от плохо сдерживаемой ярости.
     - С чего такая спешка?!
     - Ян нашел журналиста! Плохо дело, ждать больше нельзя! Вези ее сюда! И там, в конто-ре, может быть папка, синяя папка с материалами, которую ей журналист дал!
     - Я все понял, - спокойно сказал Схимник.
     - Привезешь – считай до конца жизни ты себя обеспечил. Если упустишь… - фраза обор-валась короткими гудками, но Схимник не нуждался в пояснениях, давно научившись жить с полуслова.
     - Дотянул! – бросил он с особой злой досадой, которая предназначается только самому себе, сунул телефон в карман и, уже открывая дверцу, произнес, на этот раз едва слышно:
     - Слишком светло.
     Когда дверца «шестерки» щелкнула, захлопнувшись, обладатель черного пальто, нетерпе-ливо приминавший расползающийся снег возле магазинчика, перешел к решительным дей-ствиям. Прижав ладонь к левой стороне груди, он быстро зашагал к «Пандоре», и шедший следом Схимник вдруг побежал, расталкивая прохожих, хотя в особой спешке нужды не бы-ло.
     Он догнал человека, когда тот уже поднялся на верхнюю ступеньку лестницы и толкнул дверь магазинчика. Услышав за спиной топот, человек обернулся, и его бритое благообраз-ное лицо смялось в диком первобытном ужасе. Взмахнув рукой, словно отгоняя страшное видение, он отпрянул, споткнулся и спиной вперед ввалился в дверной проем, тонко взвизг-нув, и наддверная подвеска поддержала его суматошным звоном. Схимник скользнул сле-дом, но тотчас обернулся, и взлетевший следом по лестнице высокий парень с прилипшими к мокрому лбу блекло-рыжими волосами наткнулся на его руку.
     - Хорошо, что я успел! – сказал он, задыхаясь. – Пошли, Витка там, это точно!
     Дверь магазинчика осторожно и бесшумно закрылась за ними, отсекая «Пандору» от мок-рой, начавшей разгораться в легких сумерках улицы.


VII.

     Пиво разбилось, когда она его уронила, но Вита не услышала этого и не заметила. В тот момент, когда ее пальцы, державшие ручки пакета, разжались, в ватной несуществующей тишине на мгновение исчезли все звуки – даже музыка, летевшая из динамиков валявшегося на полу магнитофона. Держась за дверной косяк, Вита шагнула вперед, но ее нога подверну-лась, и она упала на колени и раскрытые ладони. Под одной из ладоней глухо треснуло стек-ло, острым краем распоров ей кожу, и боль четко дала понять Вите, что она не спит и не ви-дит кошмарный, неправдоподобный сон. Несколько секунд она, как завороженная, смотрела, как из-под ее ладони на блестящий светлый пол выползает тонкая струйка крови. Потом она поймала губами воздух, и у нее вырвалось слово, которое Вита не произносила уже очень давно:
     - М-мама…
     Но мамы здесь не было. И не будет. И никого больше не будет. Уже не будет. Уже нет. Был только зал «Пандоры», залитый ярким холодным светом, - чужой, незнакомый. Опроки-нутые кадки с пальмами. Клавиатура, беспомощно свисающая на проводе с одного из столов. Разбитые витрины, ощерившиеся длинными кинжальными осколками. Разбросанная, разло-манная мебель. Вода, водоросли, мертвые дискусы, лежащие на полу большими влажными лепешками вперемешку со стеклом. Раздавленные мобильные телефоны, компьютерные внутренности, клочья бумаги… зал магазина походил на живой организм, словно разнесен-ный изнутри страшным взрывом, зал магазина остывал… и те, кто час назад работали здесь, смеялись, ругались и пили кофе, были разбросаны по нему, как ненужные игрушки, которы-ми вволю натешился кто-то страшный. Знакомые лица, искаженные до неузнаваемости, за-стывшие, бесцветные, неживые. Все, кого она оставила в «Пандоре», уходя на рынок час на-зад, - Аня, Максим, Вовка, Валентина, Мачук, Артефакт – все.
     Черный Санитар сидел в дальнем углу, привалившись головой к стене, пристально глядя на одну из опрокинутых пальм и довольно, почти радостно ухмыляясь окровавленными гу-бами, словно желая сказать, что к смерти действительно все же стоит относиться веселее. Мачук, вывернув голову, распростерся на столе, свесив руки по обе стороны столешницы. На его лице были ужас и боль, а в затылке торчали большие ножницы, указывавшие кольца-ми в потолок, - ножницы Валентины, которыми она частенько вырезала из газет и журналов приглянувшиеся объявления и заметки. Сама Валентина лежала на полу, полуприкрытая ли-стьями упавшего трахикарпуса. Ее голова была повернута под немыслимым углом, а остано-вившиеся глаза удивленно-обиженно смотрели на согнутые ноги Ани в изящных сапожках, боком осевшей в офисном кресле. Свесившиеся волосы закрывали лицо Ани, а на посинев-шей, судорожно вытянутой шее был намертво закручен кем-то серый компьютерный провод. Артефакта можно было узнать только по одежде и длинным нескладным ногам – его лицо превратилось в страшную кровавую маску, покрытую стеклянным крошевом, поблескиваю-щим под ярким светом ламп. Рядом с его головой валялся вдребезги разбитый монитор. Максим же ничком лежал на осколках основания одной из витрин, торчавших вверх, словно горные пики и пробивших ему лицо и шею. Его пальцы с обломанными ногтями вцепились в грязный пол, точно тот ускользал, и Пашков пытался его удержать.
     Евгения Вита увидела последним, хотя он был ближе всех к ней, а увидев, тупо мотнула головой и поползла к нему, хрустя осколками стекла и пластмассы и волоча за собой сва-лившуюся с плеча сумку. В глазах едко щипало, но слез не было. Ни слез не было, ни возду-ха, и сердце почти не билось, но это, в сущности, было уже не так уж важно.
    Он лежал на боку, спиной к двери и к ней, лежал согнувшись, и лица его не было видно, а блестящая темная кровь на полу вокруг него казалась очень холодной. Он мог быть без соз-нания, он мог быть еще жив. Но Вита знала, что это не так – знала, еще не дотронувшись до него, еще ничего не увидев, - твердая инстинктивная животная уверенность. Она прикосну-лась к его плечу, потом, сжав зубы, осторожно и с большим трудом перевернула Евгения на спину, и его левая рука упала, глухо стукнув костяшками пальцев о пол, и взгляд Виты дер-нулся следом за ней. На полусогнутой ладони и пальцах темнели глубокие и широкие поре-зы, словно рука соскользнула с чего-то длинного и острого. Вита медленно подняла глаза и качнулась назад, попытавшись вскрикнуть, но крик, едва появившись, рассыпался, оставив только слабый, тонкий всхлип.
     Теперь было понятно, откуда взялись порезы, и почему куртка на спине Евгения так странно встопорщилась. Наверняка потребовалась невероятная сила, чтобы всадить большой кинжальный осколок витрины так глубоко  в грудь, пробив и куртку, и свитер, и тело на-сквозь. Правая рука Одинцова все еще крепко сжимала стекло побелевшими пальцами, слов-но он и после смерти пытался протолкнуть его поглубже, чтоб было наверняка, а на лице за-стыла страшная гримаса, по сравнению с которой улыбка, не так давно расползавшаяся по губам умирающей Элины, казалась бледным далеким призраком. И сам Женька тоже был призраком, потому что просто не мог родной, живой, веселый человек, который час назад целовал ее и смеялся, лежать здесь, в луже густеющей крови, холодный и страшный… а его губы – на его губах не может быть такой улыбки, потому что Женька улыбается совсем по-другому… это все подделка, нелепая, грубая и жуткая подделка! Но…
     Вита медленно и как-то сонно потянулась вперед и, стараясь не смотреть в лицо другу, приподняла его голову. Волосы Женьки были жесткими и чуть теплыми, и едва она дотрону-лась до них, как тупое оцепенение слетело с нее, и она сжала пальцы и уткнулась лицом в его макушку, дрожа и раскачиваясь, словно Женька был маленьким ребенком, которого нужно было убаюкать.
     - Женечка, - прошептала она, заикаясь. – Как же так, Женечка?! Прости меня, прости…Ж-ж-же… н-ня…
     …глаза закрыты, как хорошо, что его глаза закрыты… что он не видит меня… не ви-дит… не…
     - Итак, это были «Смысловые галлюцинации», а теперь самое время поговорить о том, что же у нас завтра будет с погодой! А завтра, друзья мои, советую вам не забыть дома резино-вые сапоги и зонтики. Зима смену сдала, так что готовьтесь к плюс шести и дождю – и не только на завтра, но и, скорее всего, на целую неделю!..
     Вита отпустила Евгения, вскинула голову и дико огляделась, не сразу сообразив, что бод-рый голос исходит из динамиков валяющейся неподалеку магнитолы. Потом в ее глазах поя-вился холодный ужас. Радио сработало как пощечина, окончательно вернув ее в реальность. В этой реальности кто-то все очень хорошо придумал. Но не учел случайности. Случайно-стью была Соня. Соня, которая задержала ее. Иначе Вита тоже сейчас лежала бы здесь, в за-ле, рядом с остальными. Но этот кто-то наверняка захочет проверить, как все прошло. Мо-жет, он уже идет сюда. Может, он уже на лестнице. Бежать! Бежать немедленно! Пусть Женька пока полежит… Женька поймет… и ребята тоже поймут… она не может сейчас с ними остаться… не может разбираться, что толком произошло… она разберется потом, когда будет в безопасности… того, что она здесь видела, ей не забыть никогда, ни одной детали… но Женька улыбается… и Вовка, осевший в углу и прижавшийся щекой к стене, тоже улыба-ется… а остальные… остальные… не смотреть, не смотреть!.. Мысли запрыгали суматошно, как рассыпавшиеся бусинки по ступенькам, и Вита, скривившись, резко и сильно ударила себя ладонью по щеке.
     - Вставай! – с хриплой ненавистью сказала она сама себе и хлопнула ладонью по другой щеке. – Шевелись! Приди в себя, тварь! Вставай!
     Собственный голос, едва-едва пробившийся сквозь веселую болтовню ведущего в дина-миках, оказался чужим, дребезжащим и пугающим, и тело поторопилось послушаться – одна из рук оттолкнулась, ноги начали выпрямляться, и пол, подрагивая, поплыл вниз. Пошатыва-ясь, Вита встала и тут же со свистом втянула воздух сквозь зубы от резкой боли в левой руке. Посмотрев на располосованную ладонь, она увидела, что в ней торчит стеклянный осколок, но тут же об этом забыла, резко повернулась, так что взметнулись полы пальто и школьные косички, подхватила с пола свою сумку и качнулась в сторону дверного проема, возле кото-рого растеклась большая пивная лужа, все еще исходящая пузырьками. Но тут из-за угла, от входной двери, сквозь затихающую очередную музыкальную композицию вдруг долетел легкий, нежный звук, всегда так нравившийся Вите, но сейчас приведший ее в панику, - звон наддверной подвески. На мгновение Вита застыла, приоткрыв рот и расширенными глазами глядя на белую, заплетенную искусственной лианой стену коридора.
     Не успев утихнуть, звон повторился – теперь судорожный, суматошный, истеричный, словно кто-то сдернул подвеску и теперь радостно размахивал ею в воздухе. Следом раздал-ся испуганный взвизг, и она услышала тяжелый звук падения чьего-то тела.
     Посетители?
     Нет, не посетители. Вита поняла это сразу. Все человеческое мгновенно слетело с нее мгновенно, как грубо сдернутое покрывало, обнажив и обострив до предела примитивные животные инстинкты – инстинкты беззащитного зверька, учуявшего близость хищника. Ра-зум исчез. Сейчас жило только тело. Тело думало само. Тело отбросило прочь страшную боль утраты и липкий ужас, которые мешали ему двигаться, оставив только первобытную хитрость. Тело хотело жить. Отчаянно, безумно хотело жить. Любой ценой.
     Тело бесшумно положило сумку на пол, повернулось и с беззвучной кошачьей грацией скользнуло в угол, откуда ему ухмылялся Черный Санитар. Тело рвануло с шеи шарф, напо-ловину вытащив его из-под воротника пальто, и он петлей повис на плече. Тело грубо вы-дернуло из ладони осколок, и кровь, до того струившаяся медленно, стремительно потекла из раны широкой лентой. Тело подняло ладонь и быстрыми движениями размазало эту кровь по шее и лицу, словно индеец, наносящий ритуальную раскраску. Потом тело легло на пол, ря-дом с Рябининым, и дернуло его на себя.
     - Хорошо, что я успел! – долетел сквозь музыку от входной двери громкий задыхающийся знакомый голос. – Пошли, Витка там, это точно!
     Фомин. Сука!
     Потом. Забудь!
     Санитар упал тяжело, стукнув рукой по полу, словно досадуя, что его потревожили, и улегся у нее на груди. Вита очень осторожно перевернулась на живот, так что теперь голова и плечи мертвого коллеги покоились у нее на спине. Его неживая тяжесть холодила даже сквозь пальто, и она сжала зубы, чтобы не заорать от вновь нахлынувшего ужаса. Мертвый Вовка лежит у нее на спине. Мертвый Вовка улыбается ей в пальто. Мертвый Вовка оценил бы такой конструктивный подход к смерти… мертвый, мертвый, мертвый…
     Быстрей! Ты хочешь жить?! Тогда умри!
     Я хочу, да, хочу, хочу-хочу-хочу…
     - … а у нас на подходе ребята из «Файв» с композицией…
     Быстрые шаги в коридоре. Она вывернула шею и, приоткрыв рот в немом крике, широко открытыми глазами уставилась туда, куда раньше смотрел Вова – на опрокинутую кадку с пальмой. Прости, Вовка, прости. Ты пока не будешь смотреть на пальму. Лежи на моей спи-не. Закрой меня. Ты нужен, чтобы они не видели, как я дышу. Лежи. Помоги мне! Мы же друзья с тобой, Вова, правда?! Прости, что я на тебя накричала сегодня.
     - Графиня, только ради вас!
     Шаги. Идут несколько. Один явно против воли – толкают, стукается о стены коридора, шелест сминаемых лиан.
     - Что вы себе позволяете?! Я все сообщу…
     - Заткнись!
     Первый испуганный голос незнаком, а второй… Она знает этот голос. Она слышала его. Давно? Или совсем недавно?
     Господи, как страшно. Они не поверят! Не поверят! Стоит только пощупать пульс – и все. Да и щупать не обязательно – грохот ее бешено колотящегося сердца разносится по всему залу. Он, наверное, слышен и в коридоре. Может, они его уже услышали. Идут, улыбаются, смеются над глупой маленькой девочкой, которая пытается их провести. «Нет, - скажут они, войдя в зал, - ты нас не обманешь! Как может оказаться мертвой маленькая девочка, если и в коридоре мы слышим, как бьется ее сердце?!»
     Что хуже – умереть или сойти с ума?
     Не увидьте меня!
     - Ты-то чего приперся?! – долетел до нее все тот же полузнакомый голос, и голос Фомина тут же ответил:
     - Как же… меня Слещицкий прислал… велел помочь… наверняка чтобы…
     - Ян?! Вот сука! Ты точно дверь запер?
     - Да. А разве вы… - шаги остановились возле входа в зал, и фраза прервалась тонким всхлипывающим «ы-ых!», точно Фомина кто-то ударил в живот. Краем глаза Вита увидела три темных силуэта, которые на мгновение застыли в дверном проеме, потом один из них резко сел на пол, и она услышала сырые тошнотворные звуки – его начало рвать. Человек с полузнакомым голосом громко выругался – растерянно и с ноткой какой-то странной беспо-мощности, причем ни то, ни другое совершенно не подходило к его хрипловатому, сильному голосу.
     Не увидьте меня! Уходите! Вы же видите – здесь только мертвые. Здесь кладбище. Не тревожьте нас. Мы все мертвые. Вовка, какой же ты тяжелый… какой же ты холодный, Вовка…
     - Эт-то что?! – пискляво спросил Фомин, и второй силуэт качнулся и поплыл вперед, в глубь зала, шаркая ногами по полу и хрустя стеклом. – Эт-то что т-такое?! – писк превратил-ся в задушенный хрип. – Эт-то к-как же… что т-такое…
     Потом что-то произошло. Никто не произнес ни слова, не сделал ни единого движения, которое Вита могла бы уловить, но она почувствовала – что-то произошло. Воздух в зале словно наэлектризовался и заискрился, потрескивая, став тяжелым и плотным, и Вите пока-залось, что она даже чувствует некий особый, новый, жутковатый запах – наверное, такими духами душится Смерть, собираясь в гости. Пальцы у нее мелко задрожали, и с огромным трудом она заставила их снова улечься неподвижно.
     - Не подходи ко мне!!! – вдруг громко и страшно закричал кто-то, почти полностью пере-крыв грохочущее радио. – Это не я!!! Я здесь не при чем… я просто пришел… помочь… - кричащий начал отползать назад, а третий силуэт, самый высокий и плотный, медленно, слегка пригнувшись, надвигался на него. – Когда он узнает, он убьет тебя, ясно?!! Не смей меня трогать! Уберите его! Уберите его! – крик оборвался хрипом, словно кричавшему резко сдавили горло, потом в хрипе снова прорисовались слова: - Сердце… плохо… таблетки…
     Фомин, не обращая на них внимания, бесцельно бродил по залу, что-то бормоча и споты-каясь, и, очевидно, мало что соображая. Вита услышала звук падения, словно кого-то с силой швырнули об стену. Услышал это и Фомин и наконец-то остановился. Третий человек быст-ро вошел в зал и уверенными шагами направился прямо к тому месту, где лежала Вита, и она едва удержалась, чтобы не зажмуриться. Она лежала и смотрела, как к ней приближаются ноги в серых простроченных слаксах.
     - Выключи чертово радио! – резко бросил идущий, и Фомин издал странный квакающий звук.
     - Он… он то-ож-ж…
     - Не знаю, может и сдох! Выключи радио, мудак!
     - Мне херово… - слова оборвались булькающими звуками рвоты.
     Ноги остановились прямо возле ее головы, потом согнулись – человек опустился на кор-точки, и перед ее лицом с его колена свесилась рука.
     Только не моргнуть… не моргнуть… надо было закрыть глаза… дура… слезы… посмот-рел и хватит… уходи… рука…
     Рука. Коротко остриженные ногти. Несколько мелких шрамов на костяшках. Крепкие сильные пальцы. На указательном – массивный золотой перстень – занятный перстень в виде маленькой ацтекской пирамидки с изумрудной крышей. Пирамидка… пирамидка…
     Пирамидка!
       - Видали?! Кусается!
     …в следующий раз, если столкнешься с этим мужиком…псих и убийца…
     «Бриллиант»… пьяный полуголый мужчина с большим золотым крестом на груди мота-ет головой, ругаясь... пьяный мужчина, вольготно раскинувшийся на диване в «пропускном пункте»… странные взгляды сестер-владелиц клуба…
     Господи! Схимник!
     Значит, все было известно с самого начала! Значит, они знали все, и Схимник отслеживал ее давным-давно. Ждал, что она выведет его на Чистову. Тихо, спокойно ждал. Но что же вдруг случилось, почему он пришел сейчас?! И почему, за что убили остальных? Мысли стремительно пронеслись у нее в мозгу, и Вита вяло изумилась тому, что в такой ситуации еще может задавать вопросы.
     В любом случае она пропала. Схимника ей не обмануть. И он наверняка видел, как она вошла в «Пандору» несколько минут назад.
     Сидевший рядом с ней человек произнес очень тихо – так тихо, что услышала только она:
     - Ну как же это… девочка?..
     Псих и убийца?!
     В голосе не было разочарования и досады человека, упустившего важную цель, в нем зву-чали только растерянность и холодная злость. Схимник не убивал никого из ее друзей, это было очевидно – он явно был потрясен не меньше самой Виты. Другое дело, что он наверня-ка знает, кто это сделал.
     Третий.
     В следующее мгновение на ее голову легла чужая ладонь, показавшаяся Вите много тяже-лее и холоднее, чем навалившийся на нее Рябинин. Ладонь проехалась от макушки к затыл-ку, а Вита, вжав щеку в пол, еще надеялась на чудо, с отчаянной звериной надеждой. Но пальцы Схимника тут же легко скользнули от затылка к шее – туда, где была сонная артерия, и Вита поняла, что чуда не будет. Она услышала легкий сухой смешок, и Схимник встал.
     Все.
     - Готова, да? – спросил дрожащий голос Фомина где-то над ней, и хрипловатый голос Схимника ответил:
     - Готовей некуда! Сам не видишь что ли?!
     Чего, чего?
     Уже собиравшаяся обреченно зажмуриться или сесть, или попытаться удрать, Вита засты-ла в прежнем мертвом оцепенении, чувствуя, что начинается какая-то игра. Фомин пересту-пил с ноги на ногу, потом послышался легкий дребезжащий звук – кто-то раздвинул пальца-ми полоски жалюзи и посмотрел на улицу.
     - С-слушай… м-мы так не… Ян сказал… я думал… м-мы так не д-дого-варивались… кто их…
     - Заткнись! Нашел папку?!
     - Нету. Слушай… ведь менты же…
     - Какие менты?! Из-за этой шарманки ничего и слышно не было, откуда менты?! Ты хо-рошо искал?
     - Да. Валить надо… это ж…
     Жалобное лепетанье Фомина прервал пронзительный телефонный писк. Вита услышала, как кто-то расстегнул куртку, телефон пискнул в последний раз, и Схимник раздраженно сказал:
     - Чего тебе?! Где?! На кой черт ты мне здесь нужен?! Тебя что ли?! – смешок, потом снова шорох раздвигаемых жалюзи. – Слушай,  мы отсюда убираемся! Нечему подсоблять – здесь мясной ряд! Да. Не знаю пока. Нет, девчонки здесь нет!
     «Меня нет?!» – изумленно подумала Вита, и тотчас же Фомин, словно услышав безмолв-ный вопрос, недоуменно поспешил его озвучить:
     - Как же это н…
     Раздался странный упругий звук, будто что-то порвалось, и слова Фомина потерялись в свистяще-булькающем хрипе. Что-то мелко-мелко забарабанило по полу, будто в зале мага-зина пошел дождь. Фомин боком свалился на пол, и в поле зрения Виты оказались его подер-гивающиеся ноги. Подошвы ботинок Фомина были очень грязными, к одной прилип сухой тополиный лист, на другой была трещина. Каблуки ботинок елозили по полу с легким пис-ком.
     «Почему он не купил себе новые ботинки? – тупо подумала Вита, глядя на трещину. – Разве мало платили за «стук»?
     Сейчас ужаса почему-то не было. Вместо него почему-то вдруг накатило какое-то мрач-ное удовлетворение и даже одобрение.
     Одной сукой меньше!
     Что-то теплое и влажное коснулось пальцев ее откинутой правой руки, подтекло под них и прокралось к ладони. Кровь. Кровь Котошихина. Когда же закончится этот день? Как бо-лит спина… что ж ты так навалился, Вовка? Как холодно… ползет холод… Вовка холод-ный… чужая кровь холодит… уже и сердце замерзло… Жека, этот пол такой холодный, и тебе там наверное тоже очень холодно… ничего, скоро это кончится…Скажи Санитару, чтоб он перестал улыбаться – мне страшно, когда улыбаются в спину… Почему Смерть не спит, не видит снов? Почему ей не может присниться, что я уже умерла? Уходи, Схимник, убей и уходи, я не могу больше, не могу, немогунемогунемогу…
     Одновременно с тем, как тело Фомина коснулось пола, из коридора послышалась возня – третий пришел в себя и, всхлипывая и икая, пытался подняться на ноги. Схимник продолжал говорить:
     - … ничего. Сканер и твой дебил! А вот это мы сейчас и выясним! Нет, дома ее точно нет! Все!
     На секунду зал наполнила страшная кладбищенская тишина, только в коридоре возился третий…
     Сканер?
     …перед носом медленно-медленно дергались подошвы ботинок Фомина, а чуть дальше была видна свисающая со стола в форме ноты рука Николая Ивановича с засохшим на ней бордовым ручейком. Под пальцами на полу собралась лужица крови, похожая на свежую эмаль.
     - А ну стой! – вдруг сказал Схимник почти весело, и тотчас с улицы долетел визг тормо-зов – какая-то машина остановилась неподалеку от магазина. Снова хрустнули жалюзи, а по-том Схимник вдруг быстро вышел из зала. В коридоре что-то грохнуло.
     - Я все расскажу Виктору Валентиновичу! Ты не имеешь права!..
     - Я тоже расскажу кой-чего! Шевелись!
     Вслед за словами Схимника весело звякнула наддверная подвеска, звякнула второй раз, легко хлопнула дверь и все стихло. Через несколько секунд с улицы донесся шум отъезжаю-щей машины.
     Пролежав неподвижно еще с минуту, Вита наконец не выдержала и приподняла голову, почти уверенная, что Схимник бесшумно вернулся обратно и стоит где-то здесь, посмеива-ясь над маленькой глупой девочкой, слишком много о себе возомнившей.
     - Ну как же это… девочка?..
     Но в зале никого не было, и из коридора не доносилось ни единого звука. Вита снова ог-ляделась, ничего не понимая. Почему он ушел? Почему оставил ее? Ведь он понял, что она жива, он прекрасно это понял. Почему? Он ушел так поспешно, ушел после телефонного раз-говора. Кто-то приехал. Кто? И кто такой Сканер? Почему Схимник убил Фомина – ведь Фомин для него «свой»?
     Но Схимник вернется за ней. Обязательно вернется. И пусть он не убивал, но он все равно что преподнес их кому-то на блюдечке. Он тоже принял участие в том, чтобы испечь этот пирог. Большой пирог под названием «Пандора».
     Она всхлипнула и попыталась привстать, и при первом же движении тело Санитара мед-ленно и неохотно заскользило с ее спины и тяжело перекатилось на пол с глухим стуком. Звук был совсем негромким, но Вита тут же дико вскинула голову, почти уверенная, что на этот звук из-за угла коридора сейчас выплывет ухмыляющееся лицо с зачесанными назад во-лосами. Она четко видела Схимника только один раз и то почти месяц назад, но сейчас его лицо прорисовалось в памяти так ясно, словно не прошло и секунды, как Вита смотрела ему в глаза.
     Но никто не появился.
     Пошатываясь, тихонько охая и постанывая, она встала. Кожу на лице и шее уже начало стягивать от подсыхающей крови, спина, на которой лежал Рябинин, ныла тупой, холодной болью, располосованную ладонь дергало, и по всему затекшему телу копошились острые иголочки разгонявшейся по сосудам крови, которую поспешно толкало засуетившееся серд-це. Согнувшись, медленно, как старуха, Вита сделала несколько шагов, все еще не веря в спасение. Пусть временное, но спасение. Сзади что-то булькнуло, будто кто-то решил про-полоскать горло, и она, вздрогнув, обернулась, и ее глаза встретились с потухающими глаза-ми Фомина. Схимник, несомненно, знал свое дело – шея Котошихина была глубоко и чисто вспорота как раз по сонной артерии, и кровь толчками вытекала из раны, расползаясь по по-лу, словно странные блестящие щупальца. Удивительно, что Фомин был еще жив, но жить ему оставалось несколько секунд. Кожа на его лице стала белой, почти прозрачной. «Вот умирает человек, - тупо подумала Вита, - а мне наплевать». На мгновение у нее в голове мелькнула мысль о милиции, но тут же пропала, показавшись очень глупой.
     Бежать. Бежать. Вот единственное, что сейчас важно.
     Но когда ее взгляд машинально скользнул выше, к столу, перед которым распростерся Фомин, Вита вдруг дернулась, как от электрического разряда. На столе лежала некая вещь. С самого начала, краешком подсознания Вита знала, что где-то здесь есть эта вещь. И не одна. Качнувшись, широко раскрыв глаза, как загипнотизированная, Вита шагнула обратно.
     Фомин шевельнул губами, и в мертвой тишине до нее долетел шепот, похожий на шорох сухих листьев:
     - Ты… помоги… мне…
     Фомин лежал у нее на дороге, и даже не взглянув на него, Вита перешагнула через уми-рающего – равнодушно, как через бревно.
     - Бог подаст, - шепнула она и потянулась к столу. Фомин сзади последний раз булькнул горлом, шелохнул каблуками по полу и затих.
     Ее пальцы быстро схватили со стола некую вещь. Это был конверт. Запечатанный кон-верт, адресованный ей. «Кудрявцевой В.Н.» стояло в графе адресата, отправителем же зна-чился Кудрявцев Н.А. Письмецо доченьке от давным-давно покинувшего Волжанск отца. Он ни разу не давал о себе знать, и Вита даже понятия не имела, жив ли он. Конечно, такой сюр-приз! Скорее открыть и прочесть, что пишет папочка. Только там внутри письмо не от па-почки. Там внутри ядовитый паук! Там внутри – страстное желание умереть!
     Почтового штемпеля на конверте не было.
     Вита взвыла. Вой получился негромким, но низким, протяжным и страшным, каким вер-ные псы воют по умершим хозяевам. Ее окровавленное лицо исказилось в бешенстве, и в глазах блеснуло безумие. Забыв про боль и про то, что в магазин с минуты на минуту должен вернуться Схимник, она заметалась по залу, словно разгневанная фурия. Сползшее с плеч пальто летело за ней, точно вороньи крылья, выбившийся шарф задевал за разбросанную ме-бель, цеплял стеклянные крошки, и по полу, не отрываясь, прыгала за ней ее беснующаяся тень.
     Она нашла еще три конверта и три письма – вскрытых, смятых, надорванных, одно напо-ловину испачканное в крови – то, которое лежало рядом с Максимом. Плотная хорошая бу-мага, исписанная знакомым проклятым кружевным почерком. Три письма. Три улыбки. Ев-гений. Вова. Максим. Происшедшее в «Пандоре» за время ее отсутствия стало до жути по-нятным. Невероятным, но понятным. Они прочли. А потом… конечно, кто-то из остальных попытался им помешать, как Наташа в свое время попыталась помешать Косте Лешко, как соседи и сын пытались помешать Людмиле Ковальчук. И началась бойня, в которой и она, Вита, должна была принять участие.
     Но почему? За что? Ее, Виту, понятно… не совсем, но понятно. А за что ребят? Они ведь ничего не знали. Даже Женька знал не все, а прочие и подавно не были в курсе ее уговора с Чистовой и ее находок. За что?!
     Приступ бешенства прошел так же резко, как и начался, и она остановилась посреди раз-громленного магазина, оглядываясь растерянно и даже виновато. Ее губы дрожали, руки бы-стро двигались, заталкивая в сумочку письма, натягивая пальто обратно на плечи, широкими петлями набрасывая на шею шарф.
     Время. Время.
     Она подбежала к Евгению, наклонилась и осторожно, стараясь не дотронуться до торча-щего из его груди стекла, отвернула полу расстегнутой куртки и вытащила из внутреннего кармана толстую записную книжку и бумажник с ключами от машины и от квартиры, потом бегло скользнула пальцами по холодной щеке друга.
     - Полежи… полежи пока, Женечка, ладно?..
     Латунные колокольчики и дельфины тихо и устало звякнули, когда Вита осторожно от-крыла дверь и выглянула на улицу. Сумерки набирали густоту, мимо «Пандоры» тек обыч-ный вечерний поток прохожих, и только некоторые из них бросали рассеянные взгляды на крылечко компьютерного магазинчика и настороженно застывшую на нем темную фигуру – бросали и, ничем не заинтересованные, спешили дальше. Возле обочины стояла только одна машина – забрызганный грязью «мондео» Евгения.
     Прижав к лицу носовой платок, чтобы никто не обратил внимания на кровь, Вита быстро спустилась, придерживаясь одной рукой за пошатывающиеся перила. Больше некому будет вытаскивать эти перила из пазов и прятать на ночь, чтобы их не украли, больше никто из по-стоянных ежевечерних прохожих не будет с улыбкой наблюдать за забавным ритуалом, а ра-ботники «Пандоры», сгрудившись возле крылечка, не будут отпускать шуточки в адрес тру-дящихся над перилами коллег… не будут, потому что никого больше нет… У нее на мгнове-ние сдавило горло, и Вита испугалась, что ее сейчас вырвет, но спазм тут же прошел, и она, оглянувшись, скользнула к машине.   

VIII.

     Ехать домой было дуростью с самого начала, и ведь я знала это, а оттого было особенно обидно, если только этот слипшийся бесформенный ком чувств можно назвать обидой. Осознанно совершенная дурость. Ты знаешь, что это дурость, и все равно идешь на нее, бе-зумно надеясь, что тебе повезет. Мне повезло в конторе, почему мне не может повезти еще раз? Бог троицу любит. Мне необходимо попасть домой. Чтобы уехать из города, мне необ-ходимо попасть домой. В моем кошельке не так уж много, а дома все наши с Женькой
     …ох, Женька, Женька… не реви, сейчас ты не можешь позволить себе такой роскоши…
     сбережения. Никто в этом городе сейчас не сможет занять мне достаточной суммы денег, а звонить Максиму Венжину я боюсь. Нельзя. Нельзя еще и его… Смерть на мне. А еще до-ма пачка документов, которые мне очень и очень пригодятся. И, конечно, папка Колодицкой, которую они искали в конторе – я не сомневаюсь, что они искали именно ее. Не получите вы ее! И там, в папке, Наташкины письма.
     И я еду домой.
     Папка. Кто знал о ней изначально? Колодицкая и Семагин. И все, иначе суета из-за нее началась бы намного раньше. Но Колодицкая скончалась давным-давно, а в привидения я не верю. Значит Семагин. А как вышли на Семагина? И вообще зачем на него вышли? Сам по-бежал, рассказал? Бессмысленно. Нет, не вяжется. Никак.
     Ответ напрашивается только один. Виктория. Чертова сука, мачеха Вика Костенко! До нее ничего не было. А уж потом колесо закрутилось. Как-то она была связана со всем этим, что-то она знала. Проболталась мне, потом спохватилась. Да и я, дура, тоже хороша! Ведь видела же, чувствовала, что с ней что-то не то, а все равно продолжала лезть с расспросами. А она потом наверняка передала наш разговор кому следует – за оплату без сомнения. Упо-мянула, что я Семагиным интересовалась. Чистовой тогда еще и не пахло, но кто-то там ре-шил проверить, чего это девочка такие вещи спрашивает? Откуда знает о письмах? Отследи-ли. Прикинули. Сопоставили. Проверили людей, которыми она интересовалась. О внезапно погибшем Шестакове-то они точно знали, остальных проверили. Вот и все. Здравствуй, де-вочка!
     А девочка едет домой.
     Удивительно, что после всего, сейчас мне еще удается выстраивать какие-то связи. Мысли рваные, но все же последовательные, голова кое-как работает. Наверное, это потому, что я не только напугана и растеряна. Еще я очень зла. Злость греет. Внутри пустота, но она посте-пенно наполняется злостью вперемешку с болью. Жуткая смесь. Хочется умереть и убить одновременно. Рыдать от потери и выть от бешенства. После того, что произошло в магази-не, моя психика не могла не пошатнуться, возможно, скоро я совсем свихнусь, но сейчас это мало заботит. Слишком много внутри пустоты, слишком и заполняется она слишком мед-ленно – слишком большая часть меня навсегда осталась в «Пандоре». Ее никто не увидит, когда за ребятами приедут, но она там. Там, где-то с ними лежит мертвая Вита Кудрявцева. Нужно хоть немного успокоиться, успокоиться, иначе я наделаю глупостей. Я уже делаю од-ну глупость.
     Я еду домой.
     Машину я не водила с тех самых пор, как сдала на права. Права – это была Женькина прихоть, мне это совершенно не было нужно, я вообще машин боюсь, но он настоял. Посте-пенно я вспоминаю, что к чему, но «форд» все равно дергается на дороге, словно норовистый конь – и с непривычки, и потому, что у меня очень сильно дрожат и руки, и ноги. Будет уди-вительно, если меня не остановят. И так меня то и дело одергивают злобными гудками, а не-которые водители что-то зло и презрительно выкрикивают в мой адрес. Если меня не остано-вят, это будет чудом. Вторым чудом. Конечно, ехать на Женькиной машине было не самым мудрым решением, но ловить машину страшно, вызывать такси долго, на трамвае – тоже долго. А времени мало.
     Я еду домой.
     Как плохо. Господи, как же плохо. И как несправедливо по отношению к ребятам, что я не могу сейчас горевать о них. Я уважала их, я была к ним привязана, фактически мы были друзьями. Но не могу – смерть Женьки заслоняет все. То, что было между нами, не было лю-бовью, но это тоже было немало. Почему это не сон, не кошмарный сон, после которого про-сыпаешься в ужасе и слезах и облегченно убеждаешься, что это только сон, и хватаешься за Женьку, который спит рядом и который тут же начинает бормотать, что и ночью при луне нет ему покоя?! Кто теперь скажет мне «дитя мое»? От кого будет пахнуть клубникой? С кем мне танцевать, с кем смеяться над жизнью, с кем?! Женька, Женька… Почему ты не поверил мне? Почему я не вернулась раньше? Почему я взялась за все это? Тысячи «почему», тысячи глупых вопросительных местоимений. А ответа не существует ни одного.
     Я еду домой.
     Происшедшее обрушило меня по другую сторону реальности. До сих пор я еще баланси-ровала на грани, почти уверенно – даже после того, что случилось с Элиной. Теперь в реаль-ности меня больше нет. Я в другом мире. Я не верю в реальность. Я верю в письма. Верю в содержимое папки Анастасии Колодицкой. Верю Чистовой.
     Чистова… Кажется, должна быть злость, даже ненависть по отношению к ней – не будь ее, не было бы и всего этого. Но ненависти к Чистовой у меня нет. Она честно меня обо всем предупредила – это я не придала этому значения. Любопытство и деньги – вот в чем все де-ло. Она мне пистолет к виску не приставляла. Я своей головой думала. И виновата во всем только я. Нет, у меня нет к ней ненависти. Есть только страх. За нее. И еще за то, что будет, если они ее все же найдут. Один будет писать письма, а другая – картины. Нельзя, чтобы это случилось. Нельзя. Но об этом я подумаю потом.
     А сейчас я еду домой.
     В бардачке полпачки одноразовых платков, и я старательно оттираю лицо от крови, при этом веду машину одной рукой и чуть не въезжаю в соседний «джип». Водитель «джипа» громко сообщает мне, кто я, а также все мои родственники по материнской линии. Я вырав-ниваю машину, ничего не отвечая, и продолжаю тереть лицо, роняя скомканные платки на пол. Вместе с кровью стираются и остатки макияжа, и лицо, глядящее на меня из зеркала, становится все более молодым, испуганным и беспомощным. Но у лица в зеркале мертвые глаза. Будто металлические. И, посмотрев в зеркало один раз, я стараюсь больше этого не делать. Моросит мелкий дождь, и я щурюсь на дорогу сквозь мелькание дворников, которые небрежно смахивают капли с лобового стекла. Кажется, что машина плачет.
     Фонарей, огней, гудков становится меньше, а выбоин больше – я ухожу с основной трас-сы. Звоню домой. Вслушиваюсь в длинные гудки, очень много гудков. Трубку, конечно же, никто не берет – если кто и есть сейчас в нашей квартире, то подходить к телефону он не станет. Скорее всего, он сейчас сидит на диване, в темноте, и внимательно смотрит на зво-нящий телефон. Может быть, улыбается.
     А я еду к нему.
     Набираю номер Султана. Он единственный из «Пандоры», кто сейчас в городе – прочие на «заданиях», тихо-мирно работают. Слушаю гудок за гудком и кусаю губы. Неужели и там до него успели добраться?! Но нет, в конце концов в трубке чудесной успокаивающей музы-кой звучит его хриплый, простуженный голос. Торопливо и стараясь не срываться на исте-ричный плач, я рассказываю ему, что случилось. Султан потрясен, он очень долго молчит,  и я почти вижу, как он сидит на кровати, свесив между коленей руки с телефонной трубкой и отупело смотрит перед собой. Когда он снова заговаривает, я отчетливо слышу в его голосе с трудом сдерживаемые слезы. Он спрашивает, что теперь делать. Я не знаю, что ответить ему. Так же, как и не знаю, что ответить, когда он спрашивает, за что?
     - Я потом тебе все расскажу, Вань. Сейчас… не могу.
     - Да, я… я понимаю…
     - Тебе пока лучше сидеть очень тихо… может даже уехать…
     - А как же наши… как… Динька… Серега… остальные… Они ведь ничего не знают? А вся информация… на винте у М-макса… и у Евг-г-г… - он понимает, что не осилит имя и растерянно замолкает.
     - Не страшно. Я взяла у него книжку, там все есть. Я позвоню тебе потом, ладно, Вань. Я… возможно, тебе придется мне помочь. Не отключай свой мобильник, я буду звонить только на него.
     - Конечно… хорошо… А менты… наверное, надо позвонить?..
     - Не надо, Вань. Пока не надо. Пусть они… черт! мне нужно время! Всем нам нужно вре-мя!
     - Ох… Витек, Витек…
     В телефоне нет гудков, только глухой удар и наступает тишина, в которой где-то далеко бормочет телевизор и слышатся звуки, которые ни с чем нельзя спутать. Султан плачет. Он не положил трубку, просто уронил ее на пол и забыл о ней. Я отключаюсь. Как болит рука.
     Я останавливаю машину за несколько дворов от нашего. Снимаю пальто, прячу косички под берет, который надвигаю до бровей. Туфли приходится оставить – не пойдешь же в та-кую погоду босиком. Проклятая любовь к высоченным каблукам! Зато в багажнике лежит старая китайская Женькина куртка, в которой он все время возится… возился с машиной, и я натягиваю куртку на себя. Она доходит мне до бедер, тонкая и очень грязная, пропахшая бензином и прочими машинными запахами… но это лучше, чем пахнуть кровью. Сумку я беру с собой – возможно, к машине я уже не вернусь.
     Людей во дворах немного – сегодня погода не располагает к ежевечерним посиделкам, но зато почти в каждом окне окружающих высоток ярко горит свет – словно специально для то-го, чтобы меня было лучше видно, и инстинкт гонит меня в темноту – туда, где палисадники, кусты, деревья, распухшая, раскисшая земля с остатками снега. Пробираясь среди мокрых веток, я и вправду чувствую себя крошечным зверьком в лесу, полном хищников. На каблуки почти сразу же налипают огромные комья грязи, и каждый раз я с трудом отрываю ноги от земли. Возле одного из кустов натыкаюсь на нескольких бродячих кошек, и они с громким негодующим мяуканьем разлетаются в разные стороны. На мяуканье где-то надо мной лязга-ет открывающаяся дверь балкона. Вечер отнюдь не наполнен тишиной, и мелкий дождь не скрадывает обычных звуков, но сейчас на секунду все исчезает, словно балконная дверь от-крывается где-то внутри моей головы.
     - … татарва… понаразводили кошек… каждый раз, когда я…
     - …закрой дверь – не лето!
     Дверь закрывается, и, выждав немного, я начинаю пробираться дальше.
     Вот и мой дом. Я смотрю на него сквозь густое сплетение веток кустарниковой акации. Он еще довольно далеко – чтобы попасть к нему, нужно вначале пересечь этот двор, а потом наш, но даже отсюда мне прекрасно видны окна Женькиной квартиры. Все они темны, но это, конечно же, ничего не значит. Я долго смотрю на окна, ежась от стекающего за шиворот дождя, потом пытаюсь высмотреть во дворе что-нибудь новое, подозрительное: машины, людей… но, конечно же, ничего не вижу. Дом большой, и во дворе довольно часто стоят по-сторонние машины, и вон хотя бы тот светлый «москвичонок» у пятого подъезда с равным успехом может служить и бандитской засадой, и средством перемещения какому-нибудь Эдику или Рафику с рынка или Петру Семенычу со вставной челюстью, тремя детьми и тех-нологическим образованием. Здесь, в Волжанске, за мной присматривали не дураки, и я не увижу их, пока не войду в свой подъезд и не поднимусь к квартире. Они могут быть где угодно – в машине, за гаражами, в подъезде, в нашей квартире или в соседних квартирах… они могут быть везде. Я их не вижу, но я их чувствую, как иногда полевая мышь чувствует, что где-то во мраке бесшумно парит сова. Дом обложен со всех сторон, и соваться в него – безумие. Если в машине я еще на что-то надеялась, то сейчас, сидя за кустами, в грязи, под дождем, и принюхиваясь к воздуху, пахнущему мокрыми прошлогодними листьями, рас-кисшими окурками, землей и опасностью, я понимаю, что до квартиры мне не дойти.
      Рядом с нашим балконом ярко горит окно соседской гостиной. Их балкон выглядит го-раздо лучше нашего – чистенький, застекленный, и изнутри к стеклам прижимаются свежие зеленые листья комнатных растений, тогда как на нашем балконе нет никаких стекол, и во-обще он выглядит так, словно вот-вот обрушится вниз. Не раз соседская дама с редкой фа-милией Иванова пеняла Женьке, что ей стыдно из-за того, что наши балконы являются спа-ренными, но Женька всегда пропускал это мимо ушей или рассеянно осведомлялся, когда она украсит свою лоджию фонтанами и гипсовыми львами. Его интересовало только то, что находилось внутри квартиры, балкон же для него был всего лишь неким местом, где можно развешивать белье и сваливать разнообразный хлам. Сейчас на веревке болтается Женькин свитер и мое вишневое платье – из-за веток акации я вижу две легко покачивающиеся тени. Я смотрю на них, и постепенно мои губы, мокрые от дождя, расползаются в волчьей улыбке. Если бы кто-нибудь сейчас увидел меня, он бы сразу решил, что я рехнулась.
     Вы, прячущиеся там, в дождливой темноте, кого вы ждете? Если рекомендации вам давал Эн-Вэ, то вы ждете не меня. Другое дело, если вами распоряжается Схимник – у него было достаточно времени, чтобы меня изучить… Достаточно ли? В конторе он почти поверил… но сможет ли он предположить, что у меня хватит безумия вернуться домой, прыгнуть прямо в ловушку? После такого чудесного спасения?
     Из-за того, что ему кто-то помешал.
Вряд ли? Сейчас я должна удирать со всех ног или прятаться, забиться в щель… если только я не сумасшедшая.
     Витек, если б ты была сумасшедшей, ты бы в «Пандоре» не оказалась – это я тебе точ-но говорю. Я не работаю с сумасшедшими. Ты конечно, сумасшедшая, но в другом роде – о таких, как ты, говорят «отчаянный малый!»
     Мне нужно попасть домой!
     Я отползаю вглубь кустов, достаю телефон и, прикрывая его курткой от дождя, набираю номер. Все-таки, очень хорошо, что существуют на свете соседи, иногда это очень хорошо.
    - Марья Васильевна, это Вита. Извините за беспокойство, но я…
    - Да, да, Виточка, я все помню. А это все, между прочим, оттого, что меня в тот вечер не было. А вот если б я была, то никто бы к вам…
     - Марья Васильевна, просто понимаете, я в гостях у подруги задерживаюсь, а Женька на работе…
     Женька – на работе… в луже холодной крови…
     -… и я беспокоюсь, что…
     - Не беспокойся. Никто сегодня к вашей квартире и не подходил. Можешь мне поверить. А Галина Петровна…
     - Так-таки никто. Марья Васильевна, вы ж не целый день…
     - Я знаю, что говорю! Тем более, что на лавочке…
     - А сейчас никого нет на площадке?
     - А могу и глянуть для надежности, - пауза, звук открывшейся и захлопнувшейся двери. – Нет. Ни на нашей, ни на соседних. Не беспокойся, деточка. Если хоть какую-то подозритель-ную увижу харю, сразу же милицию вызову!
     - Спасибо, Марья Васильевна.
     Это, конечно, тоже ничего не значит. Тот, кто умеет работать, может войти в квартиру со-вершенно незаметно. Другое дело, если это простые безмозглые качки, вроде тех, кто в Кры-му гонялся за Наташей. Тогда квартира действительно пуста, а они наверняка торчат на ули-це и в подъезде, может, в лифте катаются. Но даже мимо безмозглых качков не так-то просто пройти, если их хорошо проинструктировали. Еще несколько секунд я смотрю на спаренные балконы, потом вытираю промасленным рукавом мокрое лицо и возвращаюсь той же доро-гой, которой пришла.
     Я иду по дворам. Я иду долго. И, наконец, нахожу подходящий. В нем поют. Компания подростков лет по четырнадцать-шестнадцать сидит под навесом и извлекает из довольно расстроенной гитары на редкость тоскливые и беспорядочные звуки, в которых с трудом угадывается фантазия на тему одной из песен группы «Чайф».  Девчонок в компании нет, но зато в компании есть пиво и старая добрая «лотосовка», которую привычно передают из рук в руки. И прежде, чем подойти к компании, я проверяю содержимое своего и Женькиного кошельков.
     Несколько минут спустя я тоже сижу под навесом и болтаю ногами, в то время как компа-ния, отложив гитару и «Лотос», с самым серьезным видом совещается между собой. Найти с ними общий язык оказалось довольно легко, поскольку деньги нужны всем, да и кроме того один из мальчишек живет в моем дворе, знает меня и не раз принимал участие в Женькиной возне с «мондео». Подростки хороши тем, что не задают идиотских вопросов – что, да как, да почему, и не взвешивают все долго и нудно с моральной точки зрения, им хочется быст-рей сделать дело, потому что денег у них нет, а пиво и водка заканчиваются. Их вопросы но-сят сугубо практический характер.
     - Морду могут набить? – интересуется один из них, тощий тип в солнечных очках с узки-ми стеклами.
     - Могут. И сильно.
     - А вот это супер! – неожиданно замечают солнечные очки с таким видом, будто оцени-вают некое высокохудожественное произведение искусства, натягивают на голову капюшон и исчезают вместе с бутылкой пива и парнишкой с моего двора. Один из оставшихся берет гитару и задумчиво смотрит сначала на  меня, потом на мою сумку, очевидно прикидывая, не лучше ли просто ее отнять? Я постукиваю по сумке кончиками пальцев и смотрю на него с улыбкой. Улыбка, наверное, получается очень нехорошей, потому что он слегка вздрагивает и нарочито громко начинает разговаривать с остальными о всякой ерунде. Постепенно разго-вор набирает силу, старательно обтекая меня, словно меня здесь и нет вовсе. Меня это уст-раивает. Я курю и смотрю на мокрые ветви тополей, в которых шелестит дождь – мягкие, сонные звуки. Вчера был снег, а сегодня дождь. Два часа назад все были живы, а теперь ни-кого нет. Два часа назад я собиралась выйти замуж, а теперь, грязная и промокшая, прячусь, как заяц, в родном городе, который превратился в очень темный и очень страшный лес. Ка-кое-то безумие. Может, меня и вправду здесь нет? И никогда не было? Может, я сама – чей-то сон? Артефакт был мастер рассуждать на такие темы… Сквозь отрешенность снова торо-пливо ползет-пробирается щупальце боли, и я зажмуриваюсь и стискиваю зубы. Нельзя сей-час думать об этом, нельзя, нельзя! Потом… Я сжимаю порезанную руку в кулак, и порез просыпается, заменяя одну боль другой. Меня о чем-то спрашивают, и я что-то отвечаю.
     Холодно.
     Возвращается парень в солнечных очках, густо усеянных дождевыми каплями, и показы-вает мне некие вещи, остальные обступают нас и разглядывают их, похмыкивая с видом зна-токов.
     - Убойные! – довольно говорят Солнечные очки. – Я знаю место, где они супер. Будет круче, чем на Новый год! Только… ты это… если что, без слива. Только как договорились.
     Мой смешок получается почти естественным. Разумеется, лишняя ответственность нико-му не нужна.
     - Может, все-таки расскажешь, из-за чего все?
     - А оно тебе надо?
     Солнечные очки пожимают плечами и запихивают некие вещи в карман, доставая вместо них сигарету.
     - Да в принципе нет. Ладно, ждем  Яву. Где он там застрял?!
     Ява, он же Виталик, возвращается минут через двадцать. На лице у него радостное и хищ-ное возбуждение, и я понимаю, что все мои самые худшие опасения сбылись. Еще есть время подумать – стоит ли совать голову к волку в пасть? Выгодно это будет только волку.
     - Пошли в подъезд, на свет, - говорит Ява. Под правым глазом у него наливается прилич-ный кровоподтек, мокрые белые волосы взъерошены, а мешковатые брюки с одной стороны вымазаны свежей грязью. - И есть у кого-нибудь ручка или что-нибудь там?..
     Ручка есть у меня, а вместо бумаги Яве вручают сигаретную пачку. Он чертит на ней кри-вой прямоугольник, обозначающий дом, размечает с одной стороны подъезды, а потом начи-нает рисовать некие загадочные символы.
     - Насчет хат, понятно, я не знаю, но вот здесь, и здесь, сзади, и вот тут  стоят подозри-тельные тачки. Чужие тачки – я по нашим дворам все тачки знаю. Ну, стоят-то так, между прочим, со стороны фиг догадаешься!
     - Чем же они подозрительны? – спрашиваю я, внимательно разглядывая рисунок. Ява ус-мехается.
     - Потому что они мужиками набиты. Во дворах, в такой час… Без света сидят, но в одной курят… другой я по крылу бутылкой стукнул как следует… такой «фордик» ничего себе, окошко одно приоткрыто, и внутри кто-то есть, ну явно, понимаешь, я движение уловил, ну... ну не понять тебе. Так вот, он ничего не сделал, даже не послал меня! Ну точно сидит, а мол-чит. Я крыло помял, а ему хоть бы хрен! Ну, нормально?!
     -  А фонарь откуда?
     - А-а! – Ява осторожно прикасается к заплывающему глазу и морщится. – Это я у другой тачки дверцу открыл – ну, типа внутрь залезть собрался. Так оттуда такой мамонт вывалился – как вломил мне – ух-х! Но, кстати, тихо, опять же! Не орал. Матерился, но шепотом. Ты слыхала когда-нибудь, чтобы шепотом матерились?! Я – нет. Но ты не думай, - спохватыва-ется он, - никто не допер! Все вышло чисто случайно. А за глаз прибавить бы надо – все-таки производственная травма.
     - Ладно. Что еще?
     - На скамейке у второго подъезда две девки сидят, базарят – я их не знаю. Какой-то дед со спаниелем по двору шарится – его я тоже не знаю. В твоем подъезде какая-то парочка обжи-мается – тоже левые. Вот они, кстати, по-моему, точно лажа! Знаешь почему? - в его голосе появляется удовольствие от собственной проницательности. – Если ты в чужом подъезде с кем-то зажимаешься, а тут заходят – что ты делаешь? Ну, обычно приостанавливаешься как-то, даже, может, чуть в сторонку отходишь, потому что сразу и интим как-то ломается, да и народ не любит, когда в их подъезде кого-то… ну, поняла, да? А эти наоборот – сначала буд-то просто стояли, а как я вошел, так сразу давай лизаться, будто им в кайф, когда на них смотрят. Ну, и все, до самого верха никого, и в четвертом подъезде тоже, и в лифтах. Сереге я позвонил, он дома и сеструха его тоже, так что я с ним договорился. А родаки их ушли в гости, так что все нормально должно получиться.
     - Во баштан, супер! – довольно говорят Солнечные очки. – Шерлок Холмс и доктор Ват-сон – два в одном! Там-пам-пам-пара-рара-рам!
     - Время! – раздраженно говорю я, напоследок еще раз внимательно рассмотрев корявый рисунок, на котором Ява отметил все, что казалось ему подозрительным, даже спаниеля изо-бразил, который получился похожим на безжалостно раздавленную блоху. – Время! Потом будешь музицировать! Как и договорились, Ява, остаток я тебе отдам уже там.
     - И за глаз, - напоминает Ява, нежно прижимая к означенному месту холодную бутылку с пивом, и все остальные начинают смеяться, и я отворачиваюсь, чтобы они сейчас, на свету, не увидели моего лица. Я им очень завидую, никто их них даже и представить не может, на-сколько сильно я им сейчас завидую.
     - Так кому раздеваться-то? – деловито спрашивает кто-то из компании.
    
 
IХ.

     Те, кто боятся, ходят тихо. Это – непреложная заповедь, девиз страха. Те, кто боятся, - ти-хи и скромны, они выбирают темные места, стараются проскользнуть быстро, незаметной тенью. Те, кто боятся, шарахаются от всего, что кажется подозрительным, те, кто боятся, часто теряются. И те, кто боятся, как правило, стараются не идти туда, где, как они считают, их точно ждет опасность. Правила боящихся составлены сотни и сотни миллионов лет назад, это правила выживания, и они много сильнее религиозных норм и моральных устоев. У страха своя логика, и идти против этих правил и против этой логики очень тяжело и опасно, даже безумно. Но и у безумия, порой, тоже есть своя логика.
     Шанс был миниатюрным, и Вита надеялась только на то, что ждут ее все же стандартные охотники, ожидающие от добычи стандартного поведения. Главным было не перегнуть пал-ку. Привлечь внимание, оставшись незаметной. Безумно-разумная наглость.
     Дождь по-прежнему сеялся с низкого беззвездного неба, когда в один из дворов ввалилась изрядно пьяная развеселая компания. Компании было наплевать на все: на погоду, на то, ка-кой сейчас год, на президентские указы, на чьи-то предвыборные компании и прочие про-блемы. Компания просто отдыхала, громко, изо всех сил, рассеивая по двору  нестройную, всесметающую энергию молодости. Ей было весело и все. Компания нескладно голосила снова и снова:
Ой, ё! Ой, ё! Ой, ё! Никто не услы-ы-ышит!!!
     Вита шла посередине, приволакивая ноги в тяжелых и больших ей мужских ботинках и путаясь в мешковатых штанах, которые снизу пришлось сильно подвернуть и в эти ботинки кое-как заправить, а сверху, под грудью, крепко затянуть ремнем, - никто из компании не по-дошел ей по росту. Но походка получалась замечательная, вполне подходящая к обстановке. Ява надежно поддерживал ее, но так, что со стороны казалось, что наоборот она поддержи-вает Яву. Он и вправду оказался парнем смышленым. Сумку Вита спрятала под длинной курткой, волосы – под кожаной кепкой с назатыльником, а лакированные ногти – в дутых мужских перчатках. В этом наряде она со стороны казалась пугалом-недоростком, но Сол-нечные очки, критически оглядев ее перед выходом, сказал, что все нормально, сейчас мно-гие так ходят. И вправду, внешний вид двоих из их компании действительно, мало чем отли-чался от ее, разве что ростом они были повыше.
     Шли неторопливо, останавливались, смеялись. Прошел старичок со спаниелем, о которых упоминал Ява, - спаниеля пугнули. Кто-то грохнул пустой пивной бутылкой об асфальт. Солнечные очки упал, его долго поднимали, при этом повалив еще кого-то, что вызвало еще большее оживление. Прошли мимо второго подъезда. Курившие на скамейке девушки вни-мательно на них посмотрели и склонили головы друг к дружке, о чем-то зашептавшись. Компания миновала третий подъезд, дверь в который была плотно закрыта, остановилась возле четвертого, задрала головы и дико, вразнобой, заорала:
     - Та-а-а-ня-а-а!!!
     - Танюха! Выходи!!!
     - Та-а-анька-а-а!!!
     Вита не кричала, но старательно беззвучно раскрывала рот вместе со всеми, пошатываясь и держась за Яву. Ей было страшно, но она отчаянно старалась не дергаться и не шарить гла-зами по сторонам. Нужно было жить, не притворяться, а жить. Сейчас она была не Витой, а изрядно пьяным подростком, который пришел вызывать на улицу знакомую девчонку, и ей должно быть не страшно, а очень весело.
     - Те девки идут! – азартно шепнул Ява ей на ухо и снова завопил: - Танька!
     Вита осторожно скосила глаза влево. Девушки, сидевшие на скамейке второго подъезда, теперь медленно шли к ним, стуча каблучками и раскрыв над головой зонтики. Поравняв-шись с компанией, они еще больше замедлили шаг, как бы между прочим вглядываясь в ка-ждого, и компания немедленно отреагировала:
     - О, девчонки!
     - А вы куда?!
     - Подождите нас!
     - Смотри, ноги какие, да?!
     Когда одна из девушек должна была заглянуть Вите в лицо, она наклонилась и неуклюже ухватила ее за обтянутую капроном ногу. Девушка взвизгнула и торопливо пробежала впе-ред, волоча за собой подругу. Уже издалека они обложили всю компанию отборным нежен-ским матом.
     - Супер! – сказали Солнечные очки.
     Наверху начали открываться окна и балконные двери, выпуская потревоженных, злых жильцов, и в мокром ночном воздухе началась совершеннейшая какофония.
     - Офонарели что ли?!!
     - Ночь на дворе!!!
     - Щас милицию вызову!
     - Танька, выходи!
     - Драть вас некому!
     - У ментов бензина нет!
     - Алкашня малолетняя!!!
     - Та-а-анька!!!
     - Да поднимайтесь же! – закричал наконец девчоночий голос откуда-то сверху, и компа-ния тут же затихла. Вита и Ява двинулись в подъезд, а остальные, пошатываясь, побрели ку-да-то в темноту.
     - Давайте, мы вас ждем! – крикнул Солнечные очки напоследок и бросил рассвирепевшим жильцам последний вопль: - Буржуи!!!
     Кто-то ахнул и хлопнул балконной дверью.
     Вита и Ява, еле сдерживаясь, неторопливо поднялись до второго этажа, но потом сорва-лись и побежали, прыгая через ступеньки. Добравшись до нужной двери, Ява тяжело толк-нулся в нее плечом и просипел, хрипло дыша:
     - Вроде прокатило!
     Вита неопределенно мотнула головой. Дверь распахнулась, и они ввалились внутрь, от-теснив к стене коридора какого-то парня с короткой стрижкой и рыбьими глазами. Ява за-хлопнул за собой дверь и покровительственным тоном бросил Вите:
     - Давай бегом!
     Она сдернула с себя кепку, рванула замок куртки и нагнулась, чтобы развязать шнурки ботинок. Хозяин квартиры недоуменно произнес:
     - Что за фигня, Вéталь?! Это еще кто?! Ого!.. – возглас вырвался у него, когда Вита, бро-сив на пол куртку, начала торопливо расстегивать брючный ремень. – Вéталь, да ты чо?! Ро-даки через час припрутся, да и Танька дома!
     Из комнаты, зашелестев цветной бамбуковой занавеской, вышла девчонка лет тринадцати со множеством цветных заколок в волосах и остановилась, недоуменно глядя, как Вита сди-рает с себя штаны.
     - А что такое? – спросила она. Ява раздраженно отмахнулся от нее.
     - Иди отсюда! Ну, что, готова?
     - Да, - сказала Вита, оставшись в своих черных брюках и синем свитере. Она поправила ремень сумочки, перекинутый через плечо и шею и крепче затянула в узел на затылке косич-ки. Ява кивнул и дернул за руку ошеломленного парня.
     - Пошли на балкон, Серый!
     - Какого хрена?.. я по телефону ничего не понял…
     - Пошли, пошли… Пива хочешь?
     - Ну-у… - голос Серого стал задумчивым. Вита побежала за ними, подпрыгивая на холод-ном линолеуме, а следом помчалась раздираемая любопытством Таня. Ява открыл балкон-ную дверь, достал сигарету и спички, повернулся и ткнул сигаретой в сторону Тани.
     - Ты!.. вали на диван и не мешай!
     - Ага, щас! – воскликнула Таня с детской обидой. Ее брат, которому передалось взбудо-раженное состояние приятеля, зло толкнул ее назад.
     - Вали… сейчас как дам по башке!
     - Козел, я все расскажу!.. – пискнула Таня и метнулась к дивану. Ява осторожно выглянул на лоджию, похожую на маленькую оранжерею, быстро обшарил ее глазами, потом открыл окно, к счастью, открывавшееся не в сторону перегородки, и начал торопливо раздвигать горшки с комнатными растениями, закрывавшими к нему доступ.
     - Ты чо, матушкины цветы!.. – запротестовал Серый, но его возглас остался без ответа. Ява закурил и осторожно поставил к окошку табуретку, освободив ее от большого горшка с папоротником.
     - Так нормально, залезешь?
     Вита кивнула, со страхом глядя на мокрый соседний дом, сияющий огнями. В ногах нача-ла нарастать мелкая, противная дрожь. Хищно-возбужденный вид Явы вызывал у нее глухое раздражение – для парня это была всего лишь чертовски интересная игра. Для нее это игрой не было.
     -  Наши подошли, как думаешь? – спросила она. Ява кивнул, вглядываясь в улицу.
     - Не высовывайся пока. Сейчас. Вон там за планки цепляйся, когда пойдешь, но постарай-ся сразу же дотянуться до перегородки. Слушай, - он потянул к себе какой-то предмет, - у них тут швабра… Давай, когда все начнется, я ее просуну и там зацеплю, а потом полезешь. Все же страховка.
     - Вы сдурели?! – испуганно подал голос Серый. – Четвертый этаж!
     Ему никто не ответил. Вита порылась в сумочке и поспешно сунула в руку Явы скомкан-ные денежные купюры. Он, не пересчитав, как-то смущенно сунул их в карман.
     - Да, круто вас кредиторы обложили, - пробормотал он. – Все, давай! Щас народу будет не до твоего балкона. Главное, чтоб в хате не сидели. Мы будем тут все время.
     Щелчком он отправил недокуренную сигарету в долгий полет, и она скользнула по широ-кой дуге, рассыпая искры в слезливую ночь.
     - Раз, два… - хрипло зашептал Ява, протягивая руку в сторону Виты.
     - Если ты что-нибудь сломаешь, мать меня убьет! – жалобно пробурчал Серый за ее спи-ной, и она, не сдержавшись, толкнула его локтем.
     - …восемь, девять… - шептал Ява, стискивая пальцы другой руки на ручке швабры.
     На счете «пятнадцать» где-то за торцом дома почти одновременно прогремели три оглу-шительных взрыва, и сразу же  истошно заверещала сигнализация какой-то машины где-то в той же стороне. Ява торопливо сунулся вперед, проделывая обещанные манипуляции со шваброй, а Вита пролезла рядом в окно и, держась за раму, встала на перила и осторожно, стараясь не суетиться, повернулась спиной к улице. Мокрое дерево неприятно холодило ноги сквозь колготки. На мгновение перед ней мелькнули искаженные лица Явы и Серого, но сра-зу же исчезли, и теперь она видела только перегородку, до которой нужно было дотянуться. Она была совсем рядом, и чтобы достать до нее, нужен был шаг – всего лишь один шаг по мокрым перилам и свободная рука. Но пальцы, накрепко вцепившиеся в раму, отчаянно не хотели разжиматься, и доли секунды она дрожала на перилах, собираясь с духом, потом ото-рвала одну руку от рамы, вытянула ее вперед, прижимаясь к стеклу и стуча зубами. Перед глазами была только перегородка, больше не существовало ничего, и только где-то там, да-леко, продолжали оглушительно хлопать мощные петарды, завывать машины, и кто-то пьяно хохотал и ругался в десятки глоток, отмечая заказанный праздник.
     « Я иду, - бестолково бормотала Вита про себя. – Иду-иду-иду-иду…»
     Она передвинула по перилам одну ногу, потом другую, и ее пальцы поймали перегородку и вцепились в нее намертво – не оторвешь. Сразу стало легче. Она отпустила раму, скольз-нула ладонью по стеклу и почти перепрыгнула на свои перила, краем сознания даже сквозь грохот взрывчиков уловив, как соседний балкон испустил облегченный вздох.
     Спрыгнув с перил на свободное местечко среди разнообразного хлама, Вита несколько раз судорожно поймала губами воздух, потом вскинула глаза на темный зев раскрытой фор-точки – уходя, Евгений всегда оставлял форточку открытой, чтобы проветрить квартиру, и Вита машинально подумала, что и после смерти он словно все еще помогает ей. Встав, она ухватилась за раму и влезла на подоконник. Проскользнуть в форточку оказалось уж вовсе простым делом, и через несколько секунд она спрыгнула на подоконник с другой стороны, а оттуда на пол, в теплую и сухую темноту, тут же повернувшись и придержав заколыхавшую-ся штору, а потом на несколько мгновений застыла, прижав ладони к паласу, словно изгото-вившаяся к прыжку кошка, и напряженно слушая, не раздадутся ли чьи-то осторожные шаги. Но в квартире было тихо, и только в трубах едва слышно бормотала вода. Темная комната казалась привычной, непотревоженной, и в громаде шкафа уютно горел крохотный зеленый огонек – Евгений, как обычно, забыл отключить от сети музыкальный центр – «Наверняка, и диск забыл вытащить», - машинально подумала Вита.
     Шторы снова были плотно задернуты, и Вита позволила себе встать в полный рост. Разу-меется, включать свет было нельзя, но он и не был ей нужен – она хорошо знала квартиру.
     В углу, между стенкой и шкафом, валялся небольшой древний отечественный магнито-фон, настолько битый и мятый, что на него не позарился бы и слепой грабитель. Вита осто-рожно вытянула его и быстро вывернула неплотно закрученные болты, удерживавшие зад-нюю крышку. Вся родная магнитофонная начинка давным-давно канула в никуда, и теперь в нем хранилось нечто другое, не имевшее отношения к электронике. Вита вытащила из маг-нитофона два свертка – с деньгами и документами и затолкала их в сумку, потом встала и на цыпочках пошла в спальню, испуганно озираясь после каждого шага. Темнота уже начала превращаться в полумрак, и кругом были только привычные очертания знакомых предметов и свободное пространство там, где оно должно было быть – ничего лишнего… и никого. По пути она заглянула в ванную и туалет, но там было пусто.
     В спальне она быстро собрала кое-какие бумаги, сунула в сумку несколько личных дискет с информацией, которая, как она надеялась, ей еще могла пригодиться, туда же опрокинула шкатулочку с украшениями. Ссыпаясь, они тихо звякнули, и на мгновение Вита снова засты-ла, прислушиваясь.
     Тихо. И на улице больше не хлопали петарды.
     Оставалась только папка – забрать ее и можно уходить. Вита повернулась, и распухшая сумка легко хлопнула ее по талии. Ее взгляд скользнул по вырисовывавшейся в полумраке кровати, по столу, по стоящему на нем монитору компьютера, и вдруг она напряглась. Спальня была наполнена теплом и знакомыми домашними запахами, и внезапно они вдруг нахлынули на нее, словно высокая волна, захлестнув все на свете, а потом она увидела утро и Евгения, который бренчал ложкой в кружке с чаем, услышала шипение жарящейся яични-цы… и все заново полетело мимо и по кругу одуряющей каруселью – снова магазин, смею-щийся Пашков, ссора с Черным Санитаром, Аня, элегантно закидывающая ногу на ногу, дождливый день и снова магазин, разгром, мертвые лица, чужая улыбка на губах Евгения, давящая равнодушная тяжесть Рябинина на спине, шаги и крики, подергивающиеся ноги Фомина, кровь и снова кровь, и снова ужас, и вина, темные огороды, судорожные расчеты, пустота и высота за спиной, и снова, и снова… Четверть века – не возраст и не срок, она бы-ла всего лишь маленькой девчонкой и реакция должна была наступить неминуемо – этого было много – не только для одного дня, но и для сотен жизней. У нее вырвалось судорожное рыдание, и Вита покачнулась.
     На подкашивающихся ногах, цепляясь за стену, она добралась до ванной, там поскольз-нулась, но не упала, успев ухватиться за раковину. Ее вырвало. Дрожащими пальцами она открыла кран и умылась, всхлипывая и стуча зубами, сорвала с вешалки полотенце и свирепо повозила им по лицу, растирая кожу до красноты и боли, потом уронила его на пол и вышла в коридор.
     Она ничего не услышала, не увидела, не почувствовала и потому не успела не только вскрикнуть, но и что-то понять – словно полумрак в коридоре вдруг сгустился и обрел руки, облеченные плотью и силой, - одна обхватила ее спереди, над грудью, а ладонь другой легла на губы, зажав так и не родившийся крик, и уха коснулось теплое чужое дыхание.
     - Тш-ш-ш.
     Вита инстинктивно дернулась, но человек был много сильнее. Сквозь ужас она все же смогла удивиться: как же так, где он прятался и как ходил – ведь в тишине квартиры был бы слышен любой звук, и она должна была ощутить его присутствие. Как же так?! Ее охватила крупная дрожь, ноги подкосились, и она почти повисла на держащих ее руках от стреми-тельно нарастающей обреченной слабости, погружаясь в абсолютную темноту.
     - Ну, ну, вот этого не надо, - тихо и недовольно сказали рядом. Рука, удерживавшая Виту за плечи, скользнула выше, и чужие пальцы заползли за воротник свитера, быстро и сильно несколько раз надавили на шею где-то под нижней челюстью с одной стороны, потом с дру-гой и исчезли. Темнота качнулась у нее перед глазами, просочилась серостью, коридор снова принял резкие очертания, и Вита вдруг почувствовала себя так, словно на нее неожиданно выплеснули ведро холодной воды. Рука вернулась на место, Виту потянули назад, и, против воли, она попятилась, быстро перебирая ногами и едва касаясь пола. Проплыл дверной про-ем, потянулась гостиная, и на середине комнаты хватка чужих рук слегка ослабла.
     - Садись на пол.
     Вита послушно и так поспешно исполнила приказание, словно ей подрубили ноги. Голова больше не кружилась, и постепенно в ней все начало укладываться на свои места. Она уже знала, кто рядом с ней.
     - У тебя хватит мозгов не орать? – спокойно, почти дружелюбно спросил Схимник. – Пи-скнешь – наизнанку выверну.   
     Она слабо кивнула, и ладонь соскользнула с ее губ, а на пол перед ней, ближе к дверному проему, опустилась темная фигура. Человек протянул руку в сторону, что-то легко скрежет-нуло, и вспыхнул тонкий лучик света. Вита на мгновение ошеломленно зажмурилась, но тут же открыла глаза. Свет исходил из маленького фонарика, косо вставленного между книгами на нижней полке так, что луч падал сверху вниз. Его нельзя было увидеть с улицы, но его было достаточно, чтобы легко осветить то место, где они сидели. Вита отвела глаза и взгля-нула на Схимника. Он смотрел на нее со снисходительным  интересом, и его широкое, резко очерченное лицо было совершенно спокойным. Впервые она видела его настолько близко и сейчас почти кожей чувствовала, какой странный и темный холод окутывает этого человека, далекий абсолютный холод межзвездного пространства, который ощущался, даже если не видеть его лица. Хотелось отвернуться, но в то же время хотелось и смотреть – то, что окру-жало его, было не только страшным, но и как-то затягивало ее, и это напугало Виту совер-шенно. Глядя на него, за тот крошечный отрезок времени, пока Схимник молчал, Вита лихо-радочно перебирала в уме все когда-либо выработанные тактики, но ни одна не подходила. Она не знала, как вести себя с этим человеком, который так спокоен и убивает так легко? Как выскользнуть?
     - Я уж заждался, - сказал он и чуть передвинул правую руку, блеснув знакомым перстнем. Теперь Вита чувствовала не только страх, но еще досаду и злость. Она ведь не так уж плохо все придумала… и все зря! Сжав губы, она вздернула голову и натянула на губы легкую улыбку.
     - Могли бы и кофейку сготовить, ожидаючи, - сказала она со всей возможной непринуж-денностью и даже слегка деловито, осторожно подтягивая к себе сумку и потирая шею. – Я имею право хотя бы попить кофейку? У меня был тяжелый день, согласитесь! Мы оба взрос-лые люди, так что давайте говорить прямо, спокойно… я очень устала. Не знаю, из-за чего все это… придушите вы меня без лишних церемоний или горло вспорете, как Фомину… на-сколько быстро это будет? Может, я успею принять душ – я замерзла и грязная до отвраще-ния – вы прекрасно знаете, насколько я грязная, - на середине последнего слова ее голос на мгновение превратился в писк, и она с трудом вернула ему прежнее звучание. Вита внима-тельно взглянула в глаза Схимника, казавшиеся черными в бледном свете фонарика, и он слегка прикрыл веки – немного поспешно, словно в последнее время очень многие загляды-вали ему в глаза.
     - Ты права – мы оба взрослые люди и будем говорить прямо, - он склонил голову чуть на-бок, так что половина его лица спряталась в тени. – Поэтому обойдемся без «не знаю», «пер-вый раз слышу», «кто такая». Девица ты смышленая, поэтому, надеюсь, наш разговор не за-тянется.
     - Была б смышленая – не сунулась бы сюда! – зло сказала Вита, лихорадочно выбирая в уме линию поведения. Непринужденный спокойный разговор, который в такой ситуации мог бы кого-нибудь слегка сбить с толку, на него нисколько не подействовал. Что дальше? Наго-ворить на себя, дать понять, что чувствует себя полной дурой, осознавая свою абсолютную слабость и незащищенность, при этом старательно обрисовав его преимущества – может это заденет, может тут он слегка расслабится? Попробовать соблазнить? Разреветься, попросить пощады (ах-я-еще-слишком-молода-чтобы-умереть)? – Надо же, как по-дурацки все получи-лось! А я-то наивно полагала, что мне удастся вас…
     - Почти, - негромко произнес Схимник, и Вита насторожилась, почувствовав в его голосе легкую улыбку. – Иногда безумная логика оказывается самой разумной, надо только уметь найти правильную. Это был красивый приход, громкий… можно сказать, с оркестром – на-верное, ты очень хорошо заплатила этим мальчишкам? А не сунуться ты не могла – ты же должна была забрать вот это, - он слегка двинул ладонью по полу, и Вита с удивлением и злостью увидела лежащую рядом с ним папку Колодицкой.
     - Ну и как? Прочли что-нибудь новенькое?
     - Об этом потом – времени мало, - холодно отозвался Схимник. – Поэтому кофе и душ предложить не могу, но есть кое-что получше.
     - Что же?
     - Жизнь. Ты отдаешь мне Чистову и выходишь отсюда целой и невредимой. Только учти – я пойму, если ты соврешь. И тогда тебе будет очень плохо. Гораздо хуже, чем твоей бывшей мачехе или приятелю-журналисту.
     Слова были произнесены тем же спокойным голосом  и оттого прозвучали еще более страшно, чем если бы он выкрикнул их ей в лицо. Вита дернулась назад, чуть не упав.
     - Господи! Вы их… вы и их?!..
     Схимник молча смотрел на нее ничего не выражающим взглядом. Вита глубоко вздохну-ла, пытаясь прийти в себя.
     - И вы думаете, что я… Да там, на улице, полно ваших людей! Конечно, ага! Я вам все расскажу, выйду отсюда, и меня тихо хлопнут за углом!
     - Не ори, дура! Да, там на улице полно людей. Но они пока не знают, что ты здесь. И то, что я здесь, они тоже не знают.
     - Неужели?!
     - Это правда. У тебя есть шанс – воспользуйся им. Другого шанса у тебя не будет. Я не шучу, девочка. Это не конторские игры. Игры закончились. Ты должна была понять это еще в магазине. Я ведь, кстати, отпустил тебя, хотя мог забрать прямо оттуда или там же и убить.
     - Значит, не могли, - Вита сморщилась и потерла шею, снова вспомнив удивленный воз-глас Фомина, оборвавшийся свистяще-булькающим хрипом. – Конечно же, не могли. Пото-му что кто-то приехал – кто-то помешал вам. Кто-то из ваших. Вы не могли допустить, что-бы он нашел меня и поговорил со мной раньше, чем вы. Поэтому и Фомина зарезали, чтобы он не разболтал, что я там. И этот кто-то наверное в таком же или почти в таком же ранге, как и вы, и убивать его было опасно. Поэтому вы просто вышли и увели его. А потом поеха-ли сюда.
     Схимник неожиданно тихо рассмеялся, и Вита, настороженно смотревшая на него, заме-тила, что нижний зуб с правой стороны у него железный, а другого, рядом, и вовсе нет.
     - Начинаешь соображать?
     - Помаленьку, - она примерилась глазами к папке. Папка лежала довольно близко. – Хоти-те получить Чистову только для себя? Никому не отдавать, да? В опасные игры играете, дя-дя. А Виктору Валентиновичу это понравится?
    Если Схимник и удивился, то ничем этого не показал.
     - Желаешь спросить его об этом лично?
     - Вы взрослый человек, а поверили в такую чушь!.. Вы, кстати, у него на какой должно-сти? Зам по воспитательной работе?
     - У тебя осталась минута, - сказал Схимник, глядя на Виту и в то же время куда-то мимо нее. – Ты можешь заполнить ее подобной глупой болтовней, а я послушаю, это даже занятно. Но когда минута кончится, я сломаю тебе шею и буду искать Чистову другими способами. И рано или поздно я ее найду. А тебя не будет.
     Вита вздрогнула и уставилась в пол. Она понимала, что все будет именно так, как сказал Схимник, и никто не сможет ему помешать. А умирать не хотелось. Не хотелось. После все-го, что произошло, она впервые настолько резко и отчаянно осознала – и не телом, а разумом – что отчаянно, как никогда, хочет жить. Никуда он ее, конечно, не отпустит – глупо даже надеяться на это. И отдавать Чистову нельзя – она просто не имеет на это права. Что же де-лать? Что?!
     - Может, тебе помочь в принятии решения? – участливо спросил Схимник, но Вита не подняла на него глаза – было страшно. – А? Как насчет любительских пыток? Может отво-лочь тебя на кухню и грудью на плиту? Будешь амазонка.1
     - Хватит, - шепнула Вита и закрыла лицо ладонями, - довольно. Можете считать, что про-цесс запугивания состоялся. Хватит. Как вы меня отсюда выведете?
     - Это не твоя забота.
     - Да уж, - она всхлипнула, опустила руки и потерянно сказала: - Вы хотите честности, то-гда получите и оцените. Я не знаю, где Чистова. Я правда не знаю. Мы так договорились. Я не знаю, где она, а она не знает, где я. Мы решили, что так будет безопасней для нас обоих, понимаете? Вы понимаете?!
     Схимник кивнул.
     - Примерно этого я и ожидал.
     «Существует ли в этом мире что-то, чего ты не ожидаешь?!» – с ненавистью подумала Вита. Вслух же она сказала:
     - Тогда чего же вы от меня хотите?
     - Телефонного звонка. Ты ведь так держишь с ней связь. Позвони ей и спокойно догово-рись о встрече.
     - Где? Здесь, в Волжанске?
     - Ни в коем случае. Пусть сама назначит город, место, а мы с тобой туда поедем. Когда я ее увижу, ты можешь катиться на все четыре стороны. Можешь утешиться тем, что с ней ни-чего не случится.
     - Еще бы! – заметила Вита с невольным ехидством. – Если с ней что-то случится, проку от нее будет мало! Но вы, думаю, уже убедились, что она далеко не дура! Она поймет, что что-то не так. Она не согласится.
     - Согласится. Потому что ты скажешь ей, что знаешь, где Новиков. И скажешь ей, что это не телефонный разговор. Она согласится – она ведь ради него затеяла всю это возню, а не только для того, чтобы узнать о душевном состоянии своих клиентов.
     - Так он все-таки жив? – резко спросила Вита. Перед ней встало лицо Наташи, холодная невыразительная улыбка, глаза, полные привидений – отчаянно одинокие глаза, надтресну-тый больной голос…
     Есть человек, которого я хочу видеть живым.
     Конечно, Схимник прав. Она согласится. Она не сможет не согласиться. Потому что это чувство сильнее разума.
     - Да, пока он жив, - произнес Схимник и быстро взглянул на часы. – А сколько он еще проживет, сейчас зависит только от меня. Ну, и от тебя тоже.
     - Хорошо, - устало сказала Вита и провела ладонями по влажным, испачканным землей брюкам. – Я позвоню ей. Но может вы позволите мне все-таки переодеться. Я вся мокрая. Если я схвачу воспаление легких, толку от меня будет мало. Послушайте, я не убегу. По-смотрите на меня, как я убегу?! Да и куда?! Пожалуйста. Мне холодно.
     Она заставила себя посмотреть ему в глаза. Он тоже смотрел на нее. Смотрел вниматель-но. Изучал. Анализировал. Просчитывал. Потом кивнул. Он сделал это почти сразу, но Вите показалось, что за это короткое мгновение он успел передумать и понять очень многое.
     - Спасибо. Моя одежда в другой комнате. Я сейчас… - Вита начала вставать, но Схимник, слегка улыбнувшись, протянул руку куда-то в сторону, и, словно фокусник, вытащил из тем-ноты на свет стопку сложенной одежды – ее короткая куртка, свитер, брюки, даже белье. Ря-дом он поставил Витины старые кроссовки.
     - Одевайся.
     - Все-то вы знаете, да?! – Вита не смогла сдержать злость, и возглас получился хриплым, низким, оскорбительным. Лицо Схимника неожиданно стало сонным.
     - Всего никто не знает. Одевайся и поживее!
     - Может, хоть отвернетесь?!
     - Не много ли одолжений для одного вечера? Одевайся. Я не стеснительный. Я и раньше видел голых женщин.
     - Да уж! – Вита презрительно фыркнула, схватила одежду и встала. – Как говаривал Аза-зелло в известном романе, я видел не только голых женщин, но и женщин с начисто содран-ной кожей!
     Схимник усмехнулся, но ничего не сказал. Вита поставила сумку на диван, отвернулась, потянула вверх свитер, но тут же повернулась и резко спросила:
     - Это ведь ты застрелил Кужавского?!
     Схимник слегка нахмурился, но его лицо тут же разгладилось.
     - Конечно, - просто ответил он. – Не тяни время!
     - Нет, просто, - Вита снова опустилась на пол и слегка подалась к нему, - я все равно хочу тебя поблагодарить. Разумеется, я понимаю, что ты сделал это не потому, что тебе пригляну-лась моя милая мордашка или из какого-то праведного чувства. Но спасение жизни есть спа-сение жизни – от этого никуда не денешься. И моей жизни, и жизни той женщины. Так что все равно спасибо!
     Она легко похлопала Схимника по тыльной стороне ладони, спокойно лежавшей на полу, почувствовав, как на мгновение напряглись его мускулы. Потом чужая ладонь выдернулась из-под ее пальцев и взметнулась в воздух. Схимник схватил Виту за шею и, слегка сжав, притянул к себе, так что их лица почти соприкоснулись.
     - А ты и вправду славный хамелеон! – глухо сказал он, чуть прищурившись, и в его глазах загорелся пугающий звериный огонь. – Что надо! Не зря тебя держали в «Пандоре»! Но «Пандоры» больше нет! А если ты все еще не понимаешь, девочка, так я тебе объясню! Си-дела б ты тихо… так ты полезла… так ты в особый мир влезла, понимаешь?! Так что живи, пока тебе это позволяют! Сейчас ты переоденешься – быстро и молча! Я хочу, чтоб ты пере-оделась, потому что в этих тряпках ты грязная, как свинья, и будешь привлекать внимание, ясно?! Мне наплевать на твое самочувствие, мне наплевать, как ты сдохнешь и когда! Но я подыхать не намерен! А если мы здесь застрянем, если кто-то увидит меня здесь с тобой, то хана будет нам обоим! Ты до сих пор жива только потому, что я существую! Ты жива только потому, что мне это выгодно! Ты жива, пока я жив!
     Прикрыв веки, он оттолкнул Виту – несильно, но она не удержалась и упала на спину. Тут же проворно перевернулась, отползла в сторону, вскочила  и, стоя спиной к Схимнику, нача-ла торопливо сдирать с себя влажную, грязную одежду трясущимися руками и швырять ее на пол. Надела белье, свитер, повернулась, села на диван и начала натягивать колготки, косясь в сторону Схимника. Снова совершенно спокойный, он наблюдал за ней с праздным мужским любопытством, но во взгляде снова присутствовало что-то изучающее – теперь – странная мысль! – он смотрел на нее, как студент-медик на анатомический муляж, будто старательно запоминая, что где находится.
     «Как же я тебя ненавижу! – подумала Вита, потянувшись за брюками. – Как будет хоро-шо, когда ты умрешь! Это многого стоит!» 
     Застегнув брюки, она снова взглянула на Схимника. Теперь на его лице было странное безадресное отвращение, и смотрел он не на нее, а на свои руки.
     - А этот Сканер из вашей организации?
     Взгляд Схимника стремительно перепрыгнул с рук на ее лицо, и в нем появился интерес.
     - Ты знакома со Сканером?
     - Нет, - Вита надела куртку и застегнула «молнию». – Ты так назвал его… того, третьего человека, который пришел вместе с тобой. Для тебя ведь было неожиданностью то, что ты увидел в магазине. Но ты решил, что это сделал Сканер, да?
     - Тебя это не касается, - ответил Схимник немного рассеянно. Он посмотрел на папку, по-том снова на ее лицо, и теперь в его глазах был не только интерес, но и задумчивость. – Да, мы… работаем вместе.
     - Ты чуть не убил его там, потому что он что-то сделал за твоей спиной, и тебя это взбеси-ло. Он не выше тебя по должности, но и не ниже. И он тебя боится.
     - К чему ты клонишь? – осведомился Схимник равнодушно, но заинтересованность и за-думчивость в его взгляде остались. Вита опустилась на пол перед ним, но на таком расстоя-нии, чтобы он не смог снова мгновенно схватить ее за горло.
     - Он знал, что увидит в магазине. Он был ошеломлен, напуган, но он знал. Как же это по-лучается? Что это у вас за бардак в организации?
     - Сейчас везде бардак, - заметил Схимник, и хотя в его голосе зазвучало легкое нетерпе-ние, он, судя по всему, склонен был продолжать разговор. – Не слишком ли много ты успела понять, будучи мертвой?
     - Ты ведь хорошо успел меня изучить? Тогда должен знать, что и я за свою жизнь успела изучить многих. В том числе и наших ребят. Сделать с ними то, что сделали, было бы не просто. И твой Сканер на это не способен. Он трус, тряпка. В конце концов, у него не то здо-ровье. Он не смог бы убить их собственными руками, и не смог бы вернуться обратно в мага-зин, чтобы что-то проверять – не стал бы даже… Но он все-таки убил их. И он вернулся. По-тому что не мог не вернуться. Если бы он не вернулся, было бы много хуже – для него. На-верное, он все же знал, что ты где-то рядом, но не увидел тебя и решил, что ему удастся про-скочить незаметно.
     - Да, - хмуро сказал Схимник, - он пришел позже меня. Почему же он должен был вер-нуться?
     - Ты читал то, что в этой папке?
     - Просмотрел, - ответил он уклончиво. Неожиданно Вита почувствовала, что Схимник больше не прислушивается к ней. Он слушает. Она уставилась в пол, изображая глубокую задумчивость, чтобы он не почувствовал ее радости. Хоть что-то ей начало удаваться.
     - Ты знал об этих письмах раньше?
     - Я слышал о них, - лоб Схимника рассекся глубокими морщинами, под углом изломив-шимися над переносицей. – Но я обычно обращаю внимание на более материальные вещи. А это…
     - Но ты же ведь обратил внимание на картины Чистовой. А они имеют ценность только, если обращать внимание на нематериальную их часть. Материально они не имеют почти ни-какой ценности. И в письмах, мне кажется, тоже нечто подобное… наверное.
     - Бред, - ответил Схимник с сухой усмешкой и глаза его стали пустыми.
     - Я тоже думала, что это бред… до того момента… до того, как зашла в «Пандору». Их убили их же собственными руками. И ваш Сканер к этому причастен.
     Рука Схимника быстро и в то же время плавно скользнула вверх – он все делал как-то не-уловимо и с некоей кошачьей грацией – и Вита, скорее почувствовавшая, чем увидевшая это движение, машинально качнулась назад, решив, что он собирается ее ударить или снова схватить за горло. Но Схимник всего лишь пригладил свои слегка растрепавшиеся волосы.
     - Так почему же Сканер должен был вернуться в магазин? – равнодушно спросил он. Вита подтянула к себе сумку и открыла ее.
     - Чтобы забрать вот это! – она бросила на пол перед ним смятые, испачканные уже засо-хшей кровью, аккуратно исписанные листы и надорванные конверты. – Знакомые вещицы?! Думаю, он не хотел, чтобы их там нашли. Как ты думаешь, почему?
     Не сводя с нее глаз, Схимник подтянул к себе бумаги и отодвинулся чуть в сторону,  к фонарику. Вита едва заметно пошевелилась, надеясь, что сейчас он отвлечется и вот сейчас-то и представится момент, чтобы порскнуть на балкон, но Схимник, разглядывая письма, с легкой усмешкой сказал:
     - Не дури.
     - Да сижу уж, сижу, - с досадой пробормотала Вита, наблюдая за выражением его лица. Вначале оно слегка напряглось, потом на нем появилось какое-то злое удивление. – Ну, что скажешь? Кстати, на конвертах нет почтовых штемпелей, как и на крымских письмах, кото-рые один в один как эти – та же рука, то же содержание… Ну, о крымских-то ты, конечно, знаешь.
     Бумаги зашелестели под пальцами Схимника, когда он начал складывать их со странно подчеркнутой аккуратностью.
     - Она тебе и об этом рассказала?
     - А как же! Письма для Ковальчука, для Лешко, для Измайловых… Ты, правда, наверное уже не помнишь фамилий? Конечно, разве их всех упомнишь, - протянула Вита с фальши-вым сочувствием. Схимник посмотрел на нее внимательнее, чем когда-либо.
     - Это просто бумажки.
     - Конечно же, - Вита вытащила из сумки запечатанный конверт, адресованный ей самой и бросила ему. – Тогда открой и прочти, а я послушаю. А то так получилось, что я не успела сделать это сама.
     Схимник быстро прочел надписи на конверте, осторожно помял его в руках, зачем-то по-нюхал, посмотрел на свет, перевернул и снова взглянул на Виту, похлопывая конвертом по ладони. Звук был мягким, но пугающим, словно кто-то невидимый неторопливо похаживал вокруг, присматриваясь к ним.
     - Ну, что же ты? Это ведь просто бумажка!
     - Так-так, - хмуро сказал он, и Вите показалось, что он и не слышал ее слов.
     - Вы ведь хотели со мной побеседовать, верно. А тот, кто это письмо мне принес, думаю, не хотел, чтобы я с кем-нибудь беседовала. Забавно, правда?
     - Зачем ты мне все это дала?
     Как тогда сказала Наташа? Есть тварь, которую я хочу убить…
     - Я хочу узнать, за что? Я не знаю. Может ты знаешь?
     - Нет, - произнес Схимник все так же рассеянно. – Но догадываюсь. 
     Он спрятал два письма и конверты во внутренний карман своей куртки, остальные толк-нул к ней.
     - Возьми, мне хватит и этого.
     Вита машинально спрятала письма обратно в сумку и вопросительно посмотрела на него. Схимник склонил голову чуть набок и потер ладонью небритую щеку.
     - Теперь звони.   
     - С нашего телефона? Или дашь свой?
     - Я же тебе сказал: не дури! У тебя в сумке телефон. Доставай.
     Едва сдержавшись, чтоб не выругаться, Вита извлекла из сумки свой мобильник и хотела было набрать номер, но Схимник отнял у нее телефон и быстро набрал номер сам, потом вернул ей. Взглянув на дисплей, Вита удивилась, но тут же вспомнила, что телефон Наташи раньше принадлежал Схимнику, и номер с тех пор не изменился. Схимник вплотную подо-двинулся к ней, положил левую ладонь ей на шею и наклонился так, что его голова оказалась на одном уровне с ее головой и прижатой к уху трубкой. На Виту пахнуло резким запахом табака, сквозь который чувствовался и более тонкий, одеколонный. Ладонь на ее шее была очень тяжелой, а человек, почти прижавшийся к ней – очень большим и страшным, но он по-давлял не только этим, а чем-то еще, странным, непонятным. Вита снова ощутила себя отча-янно, безнадежно маленькой и беспомощной. В голове у нее что-то качнулось, появилась легкая дурнота, и по телу прокатилась волна дрожи. Длинные гудки из трубки доносились словно с другого конца света.
     - Успокойся, - произнес он свистящим, слегка взволнованным шепотом, и лица Виты кос-нулось его дыхание. – И не забывай – я пойму.
     - Да… только не смотри на меня, - слова вырвались у нее сами собой, прежде чем она ус-пела их осознать. Губы Схимника едва заметно дернулись, потом он ухмыльнулся и отвел глаза.
      Наташка, где же ты?! Пожалуйста ответь!
     Гудок.
     Нет, не отвечай, лучше не отвечай, все будет проще…
     Гудок.
     Нет, лучше ответь… а ответишь – что я тебе скажу… Господи, что я тебе скажу… мне так страшно, сколько еще это будет продолжаться… я не хочу умирать, не хочу… этот человек рядом со мной… ты же видела его, ты ведь тоже его боишься… ты должна меня понять…
     Гудок.
     …не отвечай… нет, ответь… я не могу больше… что мне делать, что?!
     - Алло! Вита?! Вита, ты откуда?!
     Ладонь на ее шее напряглась, и Вита почувствовала, что Схимник весь подобрался, слов-но хищник перед решающим броском. Ее сердце глухо, безнадежно стукнуло. Голос Наташи в трубке был таким радостным…
     - Привет, Наташ. Ты чего так долго не отвечаешь? До тебя вообще невозможно дозво-ниться в последнее время.
     - Да понимаешь, я же сейчас работаю, а сюда мобильник брать… как-то не хочется. Толь-ко иногда беру, вот сегодня взяла. Сейчас еле успела на улицу выскочить… понимаешь, тут продавщица и с мобильником… ну, что мне тебе объяснять! Господи, как я рада, что ты по-звонила! Я думала, ты уже никогда не позвонишь! Значит, у тебя все уладилось с работой? Или ты, - в голосе Чистовой зазвучали тревога и отчаянье, - звонишь насчет аванса?! Я его не возьму назад, слышишь?! Я…
     - Да нет, - спокойно произнесла Вита, сжав левую руку в кулак, - я насчет нашей работы.
     Надеюсь, ты помнишь, Наташа?! Мы же договаривались, помнишь?!
     - А что такое?
     - Слушай, Натаха, есть тема для разговора…
     Много позже, вспоминая этот момент, Вита так и не смогла понять, как он догадался – слова были обычными, ничем не выделяющимися из разговора, и она была уверена, что ее голос не изменился, когда она произносила эту фразу, которую установила для Чистовой как сигнал опасности. Но Схимник каким-то образом понял.
     Он вырвал телефон из ее руки, и Вита успела услышать, как там, вдалеке, Чистова, не сдержавшись, вскрикнула от ужаса, и вскрик сразу же прервался короткими гудками. Схим-ник сжал пальцы, и трубка легко хрустнула. Потом он бросил ее на пол, схватил Виту за пле-чи и встряхнул ее так, что у нее клацнули зубы.
     - Что ты наделала?!! – он по-прежнему говорил тихо, но сейчас Вите казалось, что он кри-чит во весь голос, и в этом голосе были звериное бешенство и ненависть. – Как ты посмела это сделать?!!
     Он вскочил, подняв Виту в воздух, вонзив жесткие пальцы ей в плечи, и она зажмурилась, решив, что сейчас он швырнет ее в окно, и она, исполосованная осколками стекла, перелетит через перила и рухнет вниз, дико крича и видя, как навстречу ей стремительно несется тем-ный, мокрый, холодный асфальт… Он действительно швырнул ее, но не в окно, а на диван, и Вита, одеревеневшая от ужаса и видевшая сквозь плотно закрытые веки лишь звенящую темноту, поняла это только тогда, когда вместо стекла врезалась головой в пухлую спинку дивана, перекувыркнулась, болтнув в воздухе ногами, и упала на груду подушек лицом вниз, и разбухшая сумка, надежно державшаяся на ремне, хлопнула ее по спине. Сзади и над собой Вита услышала глухое рычание и вдавила лицо в подушку, почти уверенная, что сейчас ей в затылок вонзятся
     Когти?
     Клыки?
     Она запустила руки под подушки, словно пытаясь зарыться среди них, спрятаться, и пальцы одной из них наткнулись на какой-то продолговатый гладкий предмет, судорожно сжали его в собственной нелепой надежде.
     - Ты мне больше не нужна! Я найду ее сам, найду, - произнесли сзади. – Думаешь, ты все мне поломала?! Глупая маленькая сука, ты совершенно бесполезна!
     Его голос звучал странно далеко, хотя сейчас Схимник должен был стоять возле дивана, склониться, тянуться к ней, чтобы… Пальцы Виты выдернули гладкий предмет из-под по-душки, и она чуть не взвыла от разочарования – это был всего лишь пульт дистанционного управления – они вечно валялись в комнате где попало. Она перевернулась, и в тот же мо-мент слабый свет фонарика погас, но Вита успела увидеть темную фигуру Схимника – он стоял возле шкафа, и это было странно, потому что он должен был находиться совсем не там… Она сжала пульт и замахнулась им с отчаянной безысходной яростью – швырнуть ту-да, где мелькнул массивный силуэт, сделать хоть что-то… Но в следующее мгновение где-то перед ней раздался громкий щелчок, и комната вдруг словно взорвалась в оглушительном грохоте, реве и пронзительном вое, от которых даже задрожали стекла. Скатившись с дивана, Вита сообразила, что нечаянно включила музыкальный центр, поставленный на максималь-ную громкость. Дальше соображение кончилось, и ноги сами собой понесли ее прочь, но не к балконной двери, а в коридор. Сумка хлопала по бедру, словно подгоняя. За спиной динами-ки истошно выкрикнули-выгрохотали последний звук, и тут же на секунду снова наступила тишина – еще более мертвая, чем раньше – Схимник выключил центр. Но тут же раздались новые звуки: в пол и в стены яростно застучали потревоженные рассвирепевшие соседи, по-летела ругань, из-за входной двери донесся топот торопливо поднимающихся по лестнице чьих-то ног – только одного звука не было слышно – звука шагов Схимника.
     Он догнал ее в коридоре, когда Вита уже потянулась к дверной ручке – догнал, как и пре-жде, бесшумно, и когда он схватил ее за плечо и резко дернул, разворачивая к себе, - так сильно, что в плече что-то хрустнуло, она успела вскрикнуть. Но больше ей ничего не дали сделать, потому что первый удар пришелся куда-то пониже груди, и воздух сразу пропал, а тело как-то странно онемело.
     Он бил в основном по лицу – молча, быстро, даже торопливо, и Вита знала, что бил он сильно и очень больно, но боль была где-то очень далеко, почти не касаясь ее, словно Виту били сквозь очень глубокий сон. Она чувствовала, как распухает нос, вероятно сломанный, чувствовала, что губы разбиты и зубы тоже, чувствовала, что уже все лицо залито кровью, от которой начали склеиваться ресницы, и во рту уже горел медно-соленый вкус, заполнял до-верху, тек в горло, обжигая. Возможно, он бил и куда-то еще, но этого Вита уже не знала, не понимала. Ее мотало вперед-назад от ударов, но она ни разу не упала, потому что всякий раз Схимник вздергивал ее в прежнее вертикальное положение. Ее свободная рука дергалась, слепо шаря в воздухе непослушными пальцами, цеплялась за одежду на вешалке, и та летела вниз, сорванная с крючков, и с тумбочки что-то сыпалось в темноту со звоном и грохотом, а шаги на площадке тем временем затихли, и кто-то толкнулся в дверь, потом заскрежетал за-мок.   
     Ее пальцы наткнулись на бутылку с туалетной водой, обхватили, дернули назад, когда Вита качнулась от очередного удара. Крышечка сразу же свалилась и с веселым звоном за-крутилась где-то на полу, но бутылочка в пальцах удержалась, и когда Виту снова рванули, она швырнула ее в темноту перед собой. Бросок был слабым и скорее инерционным, чем с приложением какой-то собственной силы, но она услышала вскрик. Почти сразу же раздался звук разбившегося стекла и коридор наполнился одуряющим ароматом жасмина, чужие пальцы исчезли с ее плеча, она качнулась назад и ударилась спиной о дверь. В замке суетли-во ковырялись, стучали теперь уже не только в стены и в пол, но и в потолок.
     Получив секундную передышку, Вита качнулась назад, к тумбочке, сплюнув кровь, зали-вавшую горло. Несмотря на то, что ее только что сильно избили, двигаться было странно легко и боль по-прежнему казалась чужой, далекой. Она мазнула рукой над тумбочкой, и на этот раз наткнулась на большой баллончик лака. Схватила его, и в этот момент некто на площадке наконец справился с замком и толкнул дверь.
     Вита гостеприимно помогла ему – схватилась за ручку и дернула. Дверь распахнулась, вбросив в коридор полукруг света с площадки и вместе со светом в коридор удивленно вва-лился какой-то человек. Тотчас же Вита размахнулась и ударила, вложив в удар все остав-шиеся силы. Удар пришелся по носу прибывшего – выше она не достала. Баллончик хруст-нул, слегка смявшись, из-под него брызнуло красным, человек издал свистяще-хлюпающий звук, его руки всполошенно метнулись к лицу, а Вита, пригнувшись, скользнула в щель меж-ду его телом и косяком,  выскочила на площадку и помчалась вниз, перепрыгивая через сту-пеньки. За ее спиной что-то брякнуло и покатилось по площадке, перила упруго дрогнули и чей-то незнакомый, злой голос крикнул:
     - Стой, сука!!!
     Лестница кончилась, и под ноги Вите запрыгали ступеньки следующей, а по предыдущей уже грохотали чьи-то ноги. Снизу тоже неслись шаги – кто-то торопливо бежал ей навстре-чу. Но Вита не остановилась, летела вниз на сумасшедшей скорости – еще никогда в жизни она не бегала по лестницам так быстро. Кровь стекала ей в горло, но несколько раз она крик-нула. Слов в этих криках не было – пронзительные маловразумительные звуки. Соседи по подъезду наверняка услышали их, многие уже успели услышать и больше, и кто-то наверное уже крутил диск телефона, звоня в милицию. Но пока Вита бежала, ни одна из дверей не от-крылась, ни одна голова не высунулась, зато ни один дверной глазок не пустовал.
     Человека, который бежал ей навстречу, Вита увидела, оказавшись на лестнице между вто-рым и третьим этажами. Свет в подъезде был тусклым, но не настолько, чтобы она не смогла узнать в выскочившем на лестницу приземистом мужчине кавказского типа Мишку Леба-нидзе –  своего старого однодворника и приятеля двоюродного брата. В далеком детстве они вместе в шумной веселой дворовой компании были не на одной рыбалке. Последний раз она видела Лебанидзе год назад и, конечно, знала, что он работает у Баскакова, как ехидно одна-жды выразился Евгений, «мелким быком», но ей и в голову не приходило, что она наткнется именно на него. Ошеломленная, Вита на мгновение остановилась. Лебанидзе тоже притор-мозил, и на его лице появилось некое подобие смущения, но удивлен так, как Вита, он, судя по всему, не был. И уступать дорогу не собирался. Вита затравленно вскинула глаза – между прутьями перил верхней лестницы уже мелькали чьи-то бегущие ноги.
      Лебанидзе стоял внизу, почти в самом начале лестницы, закупоривая собой проход, Вита на середине ее. Думать было некогда, и, перескочив через несколько ступенек, она прыгнула на бывшего однодворника, как кошка. Тот этого не ожидал, но инстинктивно вскинул перед собой руки, слегка отступив назад. Руки в полете поймали ее, схватив чуть выше талии, крепкие, сильные, и из них бы не вырваться, но одновременно с этим Вита вцепилась паль-цами одной руки в курчавые волосы Лебанидзе, а ногтями другой без всякой жалости рвану-ла по лицу. Михаил ошеломленно взвыл, слегка ослабив хватку, и пользуясь этим Вита, от-талкиваясь ногами и перебирая одной рукой, буквально полезла по нему вверх, как кошка по стволу дерева, ногтями другой руки продолжая раздирать кожу там, где придется. Перед ее глазами мелькнуло ухо, чуть прикрытое волосами, и она его укусила, и ко вкусу собственной крови во рту примешался горький вкус чужой крови. Лебанидзе завизжал – Вита никогда не думала, что взрослый сильный мужчина может издать настолько тонкий женский звук. Он попятился по площадке, тряся головой и колотя-отдирая от себя прильнувшее к нему тело. Он был уже не столько заинтересован в том, чтобы удержать Виту, сколько в том, чтобы по-скорее сбросить ее с себя, а она уже вцепилась в куртку на его спине, и ее дергающиеся ноги плотно закрывали его лицо. Что-то придушенно выкрикнув, он с силой оттолкнул эти ноги в сторону, и Вита кубарем скатилась с его широкой спины и, не останавливаясь, помчалась по свободной лестнице вниз, а Лебанидзе привалился к стене, ругаясь и протирая залитый кро-вью единственный глаз. Все это произошло за считанные секунды, и бежавший следом за Витой человек едва успел достигнуть начала лестницы.
     Встречных шагов больше не доносилось. Вита свободно преодолела второй этаж, прыгну-ла на ступеньки следующей лестницы, и тут наверху что-то хлопнуло, над ее головой визг-нуло, и из стены полетели куски штукатурки. Пригнувшись, она добежала до конца лестни-цы, и тут снова хлопнуло. На хлопок истеричным дребезгом отозвалось разбитое окно. Вита не столько испугалась, сколько изумилась глупости преследователей, и словно в ответ на ее изумление где-то наверху загремел сильный и злой голос Схимника:
     - Не стрелять, козлы! Не стрелять!
     Ступеньки кончились, и Вита выскочила на последнюю лестницу, которая вела к спаси-тельному выходу. Здесь она увидела сразу двоих людей. Одним из этих людей была сухонь-кая старушка, имя которой Вита позабыла, а может и вовсе никогда не знала, только часто видела ее сидящей на скамейке до глубокой ночи – старушка дожидалась, когда нагуляется ее любимый карликовый пинчер и когда что-нибудь произойдет, чтобы завтра было о чем рассказать с гордостью первооткрывателя – о жителях соседних домов старушка знала абсо-лютно все. Подобными старушками может похвастаться почти каждый двор.
     Сейчас старушка, съежившись, торопливо открывала дверь – очень торопливо – в подъез-де происходило что-то на редкость интересное, но наблюдать за этим лучше было через дверной глазок. Возле ее ног отчаянно трясся всего боящийся длинноухий пинчер. Когда Ви-та вылетела на площадку, оба испуганно оглянулись на нее, дверь квартиры пронзительно заскрипела, открываясь, а внизу к перилам из темного пространства возле почтовых ящиков вдруг выскочила молодая женщина в короткой рыжей дубленке, и Вита вспомнила слова Явы о парочке, обнимавшейся в ее подъезде. Резко остановившись, она повернулась и кину-лась влево, втолкнула в приоткрывшуюся дверь перепуганную старушку, ввалилась сама и следом, увлекаемый натянувшимся поводком, возмущенно пискнув, влетел пинчер. Вита за-хлопнула дверь, закрыла замок, и тут же кто-то изо всей силы толкнулся в дверь с другой стороны. Дверь натужно охнула, но выдержала. Вита повернула кругляшок второго замка, набросила цепочку и побежала в глубь квартиры. Старушка устремилась следом, возмущен-но и зло что-то крича, за ней засеменила собака, бренча брошенным поводком.
     Вбежав в темную комнату, Вита остановилась и на мгновение привалилась к косяку, что-бы отдышаться. Тотчас в комнате зажегся верхний свет, и перед ней появилось злое морщи-нистое лицо хозяйки квартиры. Секунду она изумленно-жадно смотрела на Виту, запоминая, впитывая глазами все, даже мелкие капельки крови, вылетавшие из ее полураскрытого рта при каждом хриплом выдохе, потом завизжала:
     - Что – допрыгалась со своим ё…рем?!! Думали крутые – вот вам… бог все видит! Вечно у них пьянки-гулянки до утра, машинами своими всю траву передавили, вонь во дворе – не продохнуть!.. теперь еще и в чужие квартиры вламываются!.. совсем совесть потеряли!.. – она набрала новую порцию воздуха и затараторила: -      Пинчер тявкнул и скользнул под кровать, откуда затявкал уже вызывающе и беспрерывно, а его хозяйка, решив, что сказала уже достаточно, повернулась и побежала в коридор.
     - Я звоню в милицию!!! Уж теперь-то посадят тебя!
     - Звони-звони, бабка, - пробормотала Вита. Передышка кончилась. Она оттолкнулась от косяка, заставила себя подбежать к окну, выходившему  на противоположную сторону дома. Отсидеться в квартире не удастся – это было понятно, а милиция… возможно, из этой-то ми-лиции ее тихо-мирно и передадут, кому надо. Тугие шпингалеты не поддавались, и она дер-гала их, продолжая бормотать как-то сварливо: - Вызывай, бабка, милицию… СОБР… пра-вительственные войска… всех… а то… не посадят… а положат…
     Она распахнула окно, с грохотом сметя с подоконника горшки с фиалками, забралась на их место, перелезла на железный подоконник, примерилась и прыгнула вниз, в темноту.
     Спрыгнула удачно – не упала, только под ногами чавкнуло, да собственная сумка от души хлопнула ее по ягодице. Она отбежала подальше от распахнутого окна и на мгновение за-стыла, настороженно разглядывая двор через густые мокрые заросли сирени. Здесь было до-вольно тихо, тогда как с другой стороны дома кто-то кричал, и пронзительно завывала, при-ближаясь, сирена. Но эта тишина казалась Вите фальшивой. Она чуть приподняла лицо, и по нему снова застучали холодные дождевые капли. Куда теперь? К машине? А если ее уже на-шли? Опять куда-то бежать, а она едва в состоянии двигаться. Дура, ведь знала же, что не надо было соваться, знала! И что?! Телефон потеряла, папку не добыла, зато щедро получила по морде. Последнее сейчас беспокоило ее больше всего – Вите казалось, что все ее лицо страшно разбито, и в разрывах кожи блестят осколки костей. Еще хорошо, что ноги унесла – просто чудо! – хотя и временно. Дворы и палисадники сейчас должны тщательно прочесы-вать – какое им
     особенно Схимнику, который тоже бродит где-то там в темноте с ее кровью на паль-цах
дело до милиции! А если кто-то был поблизости, то не мог не слышать, как она спрыгнула.
     Словно в ответ на ее мысли справа тихо зашелестели раздвигаемые ветви кустов. Вита повернула голову, и тотчас ей в лицо, ослепив, ударил луч фонарика. Вскочив, она кинулась прочь, сзади кто-то свистнул, и кусты захрустели так, словно сквозь них начал продираться целый полк. Не оглядываясь, она сама проломилась сквозь кусты и помчалась наискосок че-рез двор – туда, где высокие дома сходились под тупым углом, разделенные узкой асфальто-вой дорожкой. Хотя уже понимала, что не добежит. Справа из полумрака выскочил еще кто-то, бросился ей наперерез, и тут же еще одна высокая гибкая фигура метнулась к Вите с дру-гой стороны, из-за стоявших рядком нескольких машин. Последний держал ярко пылающую бензиновую зажигалку, которая, очевидно, заменяла ему фонарик. На бегу он поднес к огоньку странно согнутую ладонь, точно прикрывая его от дождя, а потом вдруг резко взмахнул рукой в направлении Виты, но чуть левее. Его зубы блеснули в хищной улыбке, а на его глазах блеснули темные стекла, и только тогда Вита с мимолетным изумлением узнала Солнечные очки. А узнав, тут же невольно прыгнула вперед, потому что за ее спиной разда-лось сразу несколько взрывчиков. Кто-то заорал и с размаху грохнулся на асфальт, а из-за машин выскочили еще несколько мальчишек из уже знакомой Вите компании, и во дворе снова началась бойкая канонада – петарды швыряли целыми пригоршнями прямо в бегущих, и оставленные на сигнализации машины присоединили к взрывам свой пронзительный вой, весело мигая, словно новогодние гирлянды. Но Вита этого уже не видела – компания мгно-венно осталась за спиной. А когда к ней снова метнулась тень, Вита уже не шарахнулась в сторону, узнав молочно-белые волосы Явы. Ни говоря ни слова, он схватил Виту за руку и потащил через цепь дворов какими-то одному ему известными путями. Почти одного роста с ней и много младше ее, он оказался гораздо сильнее и заставлял ее бежать в два раза быст-рее. Деревья и дома летели мимо, огни горящих окон сливались в сплошные линии. Вначале Вита пыталась ориентироваться, но тут же бросила это занятие и только бежала, дышала и придерживала драгоценную сумку.
     Остановились они у одной из длинных пятиэтажек, напротив открытого подъезда, над дверью которого красовалась большая синяя правосторонняя стрелка, подчеркивавшая тра-урную надпись:
     Стоматологический кабинет «АНГЕЛ»
     - Проходной! – выдохнул Ява, мотнув головой в сторону подъезда. – Дальше сама, лад-но?! Мне обратно надо… Проскочишь – будешь на Чкалова, где мебельный. Только таблом не свети – вид у тебя… Ну, давай, пока!
     Он повернулся и исчез в темноте – так стремительно, что Вита даже не успела его побла-годарить. Она вошла в подъезд, сбежала по лестнице, вышла из дома с другой стороны и, пошатываясь, побрела прочь по темной молчаливой улице, еще не зная, куда пойдет и что будет делать дальше.
 

Х.

     Ночь разматывалась длинной холодной нитью, и минуты нанизывались на нее бисером, и в каждой бисеринке было событие – для каждого свое, и у каждого ночь была снизана в сво-ем особом узоре.
     В Волжанске этой ночью властвовал холодный злой дождь и грязное небо сливалось с ас-фальтом, а в другом городе, за многие километры от него, дождя не было и в небе горели свежие весенние звезды, и на одном из небольших рынков еще работали продуктовые па-вильоны, где желающие в любое время могли купить все, что им нужно. Возле одного из па-вильонов собралась небольшая толпа, а в центре ее две женщины-продавщицы пытались привести в чувство свою коллегу, которая вышла поговорить по телефону и вдруг свалилась на асфальт в глубоком обмороке. С помощью кого-то из сочувствующих молодую продав-щицу занесли в павильон, где на прилавках громоздились рубленое мясо, кости и бледные валики свиного сала, раздобыли где-то нашатырь, и вскоре девушка сморщила нос, зашеве-лилась и забормотала, словно в полузабытьи:
     - Я не могу… я не имею права… не имею права…
     Ее усадили на табуретку, и тогда продавщица расплакалась, по-детски закрывая лицо ла-донями. Женщины засуетились вокруг нее, уговаривая перестать, вытирая платками раски-сающую тушь. Рубщик мяса, добрая душа, оторвал от сердца порцию водки в пластиковом стаканчике, заставил девушку выпить, и она немного успокоилась, тупо глядя перед собой слегка ошалевшими от водки глазами.
     - Что случилось, Наташ? Умер кто-то?
     - Да, - шепотом ответила Наташа, - да, умер. Телефон разбился?
     - Нет, удачно упала, - одна из продавщиц протянула ей телефон. – Иди-ка ты сегодня до-мой. Соседи как раз товар увозят – я сейчас скажу Петьке, чтоб тебя прихватил. А мы с Люд-кой за твоим товаром присмотрим и сдадим, не переживай. Родственник, да?
     - Подруга.
     Через десять минут рубщик посадил Наташу в микроавтобус соседей, донеся ее к нему на руках, словно ребенка. Сочувственно улыбнулся, блеснув тремя золотыми зубами, и сунул ей пакет, в котором было что-то холодное и мягкое.
     - Девчонки велели передать. Отбивная. Ты ее дома, с лучком… и на еще, - он протянул ей полбутылки водки, - в таком деле самое то. Ничего… отойдешь… терпи, что ж делать… Петр! – он погрозил тощему водителю массивным кулаком, покрытым засохшей кровью. – Ты мне смотри… не чипай дивчину… узнаю – ноги повыдергиваю!
     Он захлопнул дверь. Наташа слабо улыбнулась ему.
     - Спасибо, дядя Жора.
     - Что ж… - рубщик философски вздохнул, - все ж люди…
     Эта фраза и согрела ее, и расстроила, как-то косо врезавшись в сердце, и всю дорогу до дома Наташа, закрыв глаза, повторяла ее про себя. Люди… все люди… Кроме нее. А она – чудовище, заражающее смертью всех, кто к нему прикоснется. Что бы она не делала – все оборачивалось злом, и все, кто пытался как-то ей помочь, умирали или пропадали в неиз-вестности – как Надя, как Нина Федоровна, как Слава… а теперь еще и Вита. Изначально она была обречена на одиночество – это была судьба, и Наташа не имела никакого права идти ей наперекор. Вжавшись в спинку кресла, она вдруг с неожиданной ясностью вспомнила, как когда-то Надя в ответ на подобные ее рассуждения, с усмешкой пересказала ей слова немец-кого философа Шопенгауэра: «То, что людьми принято называть судьбою, является, в сущ-ности, лишь совокупностью учиненных ими глупостей». Да, глупостей – глупостью было звать на помощь, глупостью было рисовать – глупостью было вообще жить.
     Вместе с Витой пропала и последняя надежда найти Славу. Виту поймали, с ней случи-лась страшная беда, в этом Наташа не сомневалась. Вполне возможно, что ее уже не было в живых. Ее голос по телефону звучал так спокойно – даже с каким-то мертвым спокойствием, особенно в последней, условленной фразе. Кто-то был рядом с ней, кто-то слушал. Как они ее нашли, где – в Волжанске, в Питере, в каком-то другом городе? Позвонить на ее телефон, договориться с ними, если она еще жива? Нет, она не могла, не имела на это права – ни ради Виты, ни ради Славы – ни ради кого. Да и все равно эти переговоры и ее согласие не имели бы никакого смысла – их все равно бы не отпустили, а она, Наташа, остаток жизни проведет в какой-нибудь запертой комнате, до бесконечности рисуя картины – пока не умрет или не сойдет с ума. Конечно, с ней будут хорошо обращаться, держать в тепле, вкусно кормить, может, даже, будут выводить гулять – на поводке…
     Что-то тяжелое упало ей на колени, и, вздрогнув, Наташа открыла глаза. На подоле ее пальто лежала большая крутобокая золотистая луковица. Недоуменно она взглянула на во-дителя, а тот ухмыльнулся ей и снова перевел взгляд на дорогу.
     - Спасибо, - шепнула Наташа и взяла луковицу. Она была теплой и гладкой. Наташа сжала ее, словно пытаясь согреться, и снова закрыла глаза, и под ее веками начали проносится страшные обвиняющие картины – как снова и снова где-то вдалеке умирает очаровательный и хитрый ребенок с веселыми глазами, посмевший протянуть руку чудовищу.
     Ночь разматывалась, летела…
     Максим Венжин возвращался домой измотанный, убитый. Вначале он хотел вызвать так-си, потому что чувствовал – не доедет, но потом все же решился ехать сам – не хотелось бро-сать «витару» на улице. Даже в горе он оставался человеком практичным, крепко стоящим на ногах. Потому и ушел из «Пандоры» сразу же, как только она, утратив самостоятельность, попала под дурно пахнущее покровительство, а отчаянный авантюрист Женька Одинцов ос-тался. И вот, теперь, поплатился за это. Каждый раз, когда Венжин думал об этом, руль на-чинал дергаться в его руках, и «витару» пьяно мотало по трассе – благо, что была глубокая ночь и движение на дороге уже почти сошло на нет.
     И ведь еще с утра было что-то – какие-то смутные предчувствия. С самого утра не залади-лось. Дома поругался с Лариской, на работе, выйдя из себя по пустяку, наорал на главврача, что не сулило ничего хорошего, одна из пациенток, склочная богатая стерва, пообещала по-дать на него жалобу за якобы невнимательное и грубое отношение к ее драгоценной особе – только лишь потому, что Венжину осточертело слушать болтовню о семейной жизни ее под-ружек, и он предложил говорить ей только о том, из-за чего она и пришла в клинику. На-строение у него улучшилось только к вечеру, когда позвонил Одинцов и таинственным то-ном предложил в десять часов заехать в «Пандору» для того, чтобы «что-то отпраздновать». Венжин, предвидя некое особое веселье, с удовольствием согласился и заехал. Но попал не на веселье, а на похороны.
     Он до сих пор не мог поверить. Все. Не один человек, не два – все! Кому, зачем понадо-билось устраивать такую бойню?! Максим не знал подробностей, но потом, когда его, не-смотря на поздний час, долгое время мариновали в отделении, он по лицам разговаривавших с ним почуял, что это были не просто убийства. В магазине произошло что-то, выходящее за рамки простого убийства. Кроме того, ему пришлось опознавать Одинцова, потому что род-ственников у того не было, а наличием любовницы почему-то не поинтересовались, и Мак-сим не стал о ней заикаться. По роду деятельности Венжину и раньше доводилось видеть по-койников и он относился к этому достаточно спокойно, хоть иногда зрелище было не сахар. Но увидев лицо Евгения, он ужаснулся – и не только потому, что перед ним мертвым лежал лучший друг. Жутким было лицо – из-за страшной улыбки. Венжину сказали, что причиной смерти стало колотое ранение в грудь, но выражение лица Евгения просто не вязалось с та-кой причиной.
     Узнав, кого именно нашли в «Пандоре», он порадовался, что среди них хотя бы не было Виты – значит, уцелела. Знает ли она? Лучше было самому сообщить ей. Но домашний теле-фон в квартире Одинцова молчал – Виты не было, а сотрудники милиции если и приезжали, то, вероятно, уже закончили свои дела. Мобильник Виты тоже не отвечал. Встревоженный, он поехал к дому Евгения, надеясь перехватить его подругу по дороге, и там наткнулся на еще одну новость – квартиру Одинцова вскрыли, в подъезде была стрельба, а сама Вита, вся в крови, вломилась в квартиру какой-то старухи на первом этаже и выпрыгнула в окно, при-чем старуха заявила, что «шалая девка» пыталась ее убить. Последнее Венжин отнес к облас-ти старческих выдумок. Несмотря на поздний час во дворе было много взволнованных лю-дей, тут же стояла милицейская машина, и он поспешил уйти, радуясь, что благоразумно по-ставил «витару» в соседнем дворе. Сев в машину, он кое-как поехал домой, понимая, что по-ка ничего не может сделать. Оставалось только надеяться, что Вита сама ему позвонит, если, конечно, еще жива… и, тяжело глядя в лобовое стекло, Максим думал, как ему следует к этому подготовиться и что из всего этого может получиться.
     Эдгар встретил его в коридоре, радостно похрюкивая и крутя огрызком хвоста, но почти сразу же почувствовал, что хозяин расстроен, и хвост бульдога застыл, а огромная смеющая-ся пасть закрылась. Венжин сел на корточки, и Эдгар ткнулся широким лбом в его ладони и замер, тяжело вздохнув, а потом едва слышно заскулил, чего не делал уже очень давно. Мак-сим взял его за складки на морде и несколько раз ласково качнул туда-сюда большую голову бульдога.
     - Такие вот дела, Эдгар, - хрипло сказал он. Эдгар печально смотрел на хозяина, как будто знал, что произошло.
     В спальне было темно, и жена лежала в постели, под одеялом, повернувшись спиной к дверному проему. Она ничего не сказала, не шевельнулась, но по ее дыханию и исходивше-му от нее напряжению Венжин понял, что она не спит – прислушивается к тому, как он стоит в дверях, смотрит на задернутые шторы, копит энергию и злость для скандала. Скандал бу-дет утром – хороший, добротный, с продуманными за ночь репликами – Лариса никогда не позволяла себе устраивать скандалы под влиянием момента,  и тем более ночью, и гордилась своей выдержкой. Она еще не знала, что произошло, но Максим догадывался, что Лариса не сильно расстроится – она не любила Одинцова и Виту, потому что они всегда давали ему прибежище на время изгнаний из семьи.
     Венжин не стал включать свет и не стал ничего говорить жене. Ложиться он тоже не стал, повернулся и ушел в гостиную. Посидел немного в темноте, потом лег на диван, не раздева-ясь. Секундой позже на диван запрыгнул Эдгар и тяжело рухнул рядом, издав тоскливый старческий вздох. Максим похлопал его по толстому боку и уставился в потолок. Хотелось напиться, чтоб стало не так больно, но не было сил. С неожиданной ясностью он вдруг осоз-нал всю глубину потери. Женька был для него не просто старым другом, а особой отдуши-ной, в которой он всегда мог прийти в себя и забыть на какое-то время о своей солидной, устроенной жизни – в принципе-то Максим ею был вполне доволен, но иногда накатывала какая-то тоска и странное ощущение, что где-то когда-то на повороте он совершил чудовищ-ную ошибку. А иногда он казался себе невероятно старым – и, в основном, тогда-то и появ-лялись поводы для семейных скандалов.
     Вита порой раздражала его неимоверно, особенно в самом начале их знакомства, Вита была нахалкой и слишком большой шутницей, и иногда ему хотелось дать ей подзатыльник. Но за три года он, сам того не заметив, успел к ней привязаться, и между ними даже устано-вились некие приятельские отношения. Это было особенно забавно. Приятельские отноше-ния у Венжина с женщинами как-то никогда не получались – либо получалась постель, либо вообще черт знает что – и то, и другое быстро надоедало и действовало на нервы. А тут – по-ди ж ты – дружбан в юбке! Во что же вы влипли, ребята?! Как это могло случиться – с ва-шим-то опытом и осторожностью?!
     Максим резко встал с дивана. Пошел, проверил, работают ли телефоны, потом достал из буфета бутылку дорогого коньяка, которую ему подарили на Новый год и которую жена ве-лела беречь «для особого случая». Открыл, налил полную рюмку и выпил залпом, тут же на-лил еще и закурил. Утром он будет никакой и денек завтра предстоит адов. Ну и хрен с ним!
     А ночь разматывалась, намокая под холодным дождем.
     К тому времени, как к дому Одинцова подлетела милицейская машина, все уже успели разбежаться и разъехаться. Кто-то прочесывал окрестные улицы и дворы, кто-то поехал по нужным адресам.
     Схимник немного покрутился вместе со всеми, больше для вида, дал несколько указаний, которые для подчиненных прозвучали грамотно и внушительно, хотя на деле не несли ника-кой пользы, скорее наоборот. Ему не нужно было, чтобы Виту нашли немедленно и сам он тоже пока не собирался ее искать – он займется этим позже, в нужное время, а в том, что он найдет ее, Схимник не сомневался. Пока необходимо было решить собственные проблемы, кое-что прояснить и припрятать папку, которую он забрал из квартиры. Он вел машину, ино-гда поглядывал в зеркало, на небольшую ссадину на лбу, и тогда в его глазах  мелькали сме-шинки. «Беги, девочка, беги! Но беги правильно», - думал он. Но временами его глаза заго-рались холодным огнем и губы странно кривились, и в такие моменты казалось, что Схим-ник смотрит не перед собой, а куда-то внутрь себя, и то, что видел он, не мог увидеть никто другой – ни Чистова, ни Сканер.
     В принципе, катастрофы не произошло, хотя все сложилось и не так хорошо, как он рас-считывал. Только одно обстоятельство было очень паршивым, а с другими он справится.
     Чем дольше он думал о том, что произошло в «Пандоре», тем больше приходил к выводу, что Баскаков тут не при чем и что узнав эту новость, Виктор Валентинович сам удивится и разозлится. Баскаков часто давал сопутствующие задания, но еще никогда не давал заданий, совершенно противоречащих друг другу, да еще настолько нелепых. У него были, конечно, свои заскоки, были промахи, но идиотом он не был. Да уж, узнав, он… Схимник усмехнулся сам себе – напрасно тут размышлять в будущем времени – Баскаков уже наверняка все знает. Схимник не видел Яна с той минуты, как, препоручив его заботам полумертвого от ужаса Сканера, помчался к дому Одинцова, но он хорошо знал Яна. Ян своего не упустит. У него было достаточно времени, чтобы отвезти Сканера к хозяину или припрятать где-нибудь, чтоб не мешался, вернуться, узнать о случившемся и поехать на доклад к Баскакову. Инте-ресно, как он повернет ситуацию? Кутузов и Моби, которые были в подъезде, после проис-шедшего выпали из поля зрения Схимника совсем ненадолго, но за Кутузова он не особо беспокоился, а вот Моби был предан Яну как собака и наверняка успел отзвониться. Если бы Схимник сам расставлял людей, он бы Моби и близко к подъезду не подпустил, но людей расставлял Ян. Что ж, Ян и сам наделал достаточно ошибок, ему это тоже аукнется.
     Уже позже, разогнав остальных, Схимник все же успел переговорить и с ними – уж их-то точно нельзя было отправлять вместе со всеми. Это было на пустыре возле одного из недо-строенных домов, заложенных еще в восьмидесятых и брошенных примерно в то же время. Баскаков, разумеется, не напрямую, получил этот участок в собственность совсем недавно, и еще никто не знал, что здесь будет.
     Моби и Кутузов стояли возле бежевого «москвича», когда Схимник вылез из своей маши-ны, и, судя по их лицам, не ожидали от разговора ничего хорошего. Когда он подошел к ним вплотную, то чуть не расхохотался: нос Моби основательно распух, распухло и ухо Кутузо-ва, на котором виднелись четкие следы человеческих зубов, а лицо одноглазого было густо покрыто широкими малиновыми царапинами.
     - Ну, что, - сказал Схимник почти весело, - ассасины хреновы?!
     «Ассасины» потупились, чувствуя вину. Он закурил, рассматривая их.
     - Ну, и зачем ты в хату полез? Разве Ян тебе это говорил делать?
     Моби сердито сплюнул.
     - Нет, но там же…
     - Он говорил тебе брать ее вне квартиры! Мало нам проблем?! Вам, уродам, лишь бы вло-миться куда-нибудь! Своих мозгов нет, так доверяйте чужим, за это бабки и имеете!
     Моби резко вздернул голову.
     - Между прочим, ты тоже…
     - Молчать! – резко изменившийся голос Схимника хлестнул его, словно плетью, и Моби съежился. – Спринтер, блин! Девку поймать не мог, пару лестниц пробежать! Мало вас Сер-геев гоняет, что ли?! Жрете водку с утра до вечера… Кто стрелял?!
     На несколько минут воцарилось молчание, потом Моби пробурчал:
     - Я уже давно ствола не ношу.
     - Сука! – процедил Лебанидзе, зло глянув на него. – Слушай, ну сорвался! Она же мне все лицо раскурочила, ****ь мелкая! Я же ее не… я в ногу метил…
     Лицо Схимника неожиданно стало сонным и скучным.
     - Светанулись по полной, да.
     - Да никто нас не видел! – вышел из себя Моби. – А кошелка старая… что она там рас-скажет… ее и грохнуть можно! Чо это ты нас е…шь – над нами Лях, - употребил он одно из прозвищ Яна, - не ты!..
     Выказывая всем своим видом полное равнодушие, он повернулся чтобы открыть машину, и в этот момент полуопущенные веки Схимника вдруг вздернулись, словно он увидел что-то очень интересное. Он легко качнулся вперед и чуть в сторону, и в следующее мгновение Моби сунулся головой в окно, пробив стекло, ссыпавшееся внутрь с сухим стуком. Лебанид-зе отскочил, его рука устремилась за пазуху, но недостаточно быстро…   
     Убивать он их не стал, хотя очень хотелось, но в его нынешнем положении и при данных обстоятельствах это было небезопасно, поэтому он заставил себя вовремя остановится и уй-ти, вытерев руки о свитер Лебанидзе и оставив обоих лежать возле «москвича» бесформен-ной стонущей и матерящейся кучей. А так славно было бы довести дело до конца, выдавить из них жизнь по каплям, растянуть агонию и боль, чтобы они успели сполна ощутить – како-во это умирать. Он сделает это потом, в другой раз – если не повезет и все сорвется и будет окончательно ясно, что другого пути для него нет. Что ж, во всяком случае получил хоть ка-кое-то удовольствие.
     Положив широкие ладони на руль и поглядывая на летящий мимо ночной Волжанск, Схимник постепенно успокаивался – заставлял себя успокаиваться, и вскоре его лицо, отра-жавшееся в зеркале, снова стало невозмутимым, только глаза еще долго оставались темны-ми, почти черными, и в них пробегали голодные всполохи. Снова и снова спрашивал он себя – не бессмысленно ли все это и не стремится ли он все-таки к мифу? А если нет и он получит свое – так ли уж ему это нужно? До сих пор справляться со всем, быть устроенным и вдруг разом пустить все под откос – ради чего? Остановиться? Нет. Слишком многое произошло, чтобы можно было остановиться. И не в его характере было останавливаться. Если он что-то решал для себя, то решал окончательно и сразу.
     Убедившись, что за ним никто не следит, он избавился от папки и некоторое время просто ездил по городу, не прячась, с беспечностью невиновного. Несколько раз вызывал своих, уз-навал результаты, чтобы, если вдруг все же произойдет осечка, вовремя перехватить. Но ре-зультатов не было. На этот раз она не подвела, успела схорониться. Схимник поглядывал на телефон – с минуты на минуту его должны были вызвать – и поглядывал на дорогу, потому что вызвать могли и не по телефону.
     Они выбрали второй вариант, и когда появились две машины – одна пристроилась в хвост, а другая обогнала «паджеро» и загородила дорогу – Схимник тихо засмеялся, притор-маживая. Ян, конечно же, сцена в его духе. Не решился приехать в гордом одиночестве.
     Схимник не стал оставаться в машине – наполовину расстегнул куртку и вылез, зло глядя на подбежавших к его машине Яна и еще троих.
     - Обалдели совсем?! Что это еще за аттракционы?!
     - Валентиныч хочет тебя видеть, - холодно сказал Ян. Его изящные очки поблескивали в слабом свете, и аккуратная прическа была, как всегда, безупречна. Руки он держал в карма-нах пальто. Все четверо внимательно следили друг за другом, готовясь поймать малейшую попытку к опасному движению и отреагировать раньше, но если трое молодых парней смот-рели с открытой настороженностью, то лицо Яна было совершенно равнодушным, тогда как Схимник с абсолютной искренностью демонстрировал злость занятого человека, которого глупо оторвали от важного дела. – Очень хочет.
     - А телефон на что?! Позвонить не мог?!
     - А вдруг ты бы не приехал? – Ян пожал плечами с видом «всяко бывает, понимаешь, да?». – Поэтому я решил сделать тебе сюрприз, проводить тебя. Как там говорил Абдулла? Дорога веселее, когда встретится добрый попутчик.
     - Ценю вашу заботу, пан, - лицо Схимника разгладилось. – А чего на двадцати машинах не приехали? Еще бы оркестр прихватили! Ладно, поехали, раз Валентиныч так соскучился.
     Он открыл дверцу машины, но Ян легко качнул головой.
     - Садись лучше ко мне, а твою машину – вон, Калмык поведет.
     - Нет, - Схимник прищурился, - это ты садись ко мне. Я привык сам водить свою машину. Садись, Ян, что ж ты? Вы устроили такой парад, должен же я тебя отблагодарить.
     Не дожидаясь согласия, он сел в машину. Ян глянул на свой «пассат-универсал», сделал остальным отпускающий жест, обошел «паджеро» и сел рядом с водителем. Машина трону-лась с места и поехала за «пассатом».
     На середине пути Ян, до сих пор молчавший и, казалось, глубоко увлеченный процессом стирания «дворниками» дождевых капель со стекла, тяжело сказал:
     - Похоже, ты крепко влип, парень.
     - Да неужто? – спокойно отозвался Схимник.
     - Может, мы кое-что выясним прямо сейчас? Тогда, возможно, и беседа наша с шефом сложится иначе. Помнишь, я говорил тебе о сроке годности? Разменять могут в любой мо-мент.
     - Ты часом не в продуктовом магазине карьеру начинал, Ян? – Схимник зевнул и тряхнул головой. – Знаешь, я чертовски устал. Попробуй, может тебе удастся немного помолчать.   
     Ян по-старчески поджал губы дужкой и отвернулся. «Паджеро» легко летел сквозь мок-рую ночь, и ночь летела навстречу с готовностью нетерпеливой любовницы, неотвратимо разматываясь в утро.

XI.

     Он осознал, что произошло, только когда это уже произошло, и отхлеставшая ладонь го-рела от крепких ударов по твердым щекам. Схимник стоял перед ним и смотрел прямо на него со странным выражением. Если раньше, когда Виктору Валентиновичу случалось вы-ходить из себя, в глазах Схимника обычно были досада, терпение и раздумье, то сейчас в его глазах не было ничего – никаких эмоций, даже равнодушия. По затылку Баскакова мимохо-дом пробежал легкий холодок – глаза подчиненного почему-то вдруг живо напомнили зага-дочные, непроницаемые беззрачковые глаза греческих статуй. На левой щеке Схимника мед-ленно оплывала кровью небольшая ссадина, оставленная кольцом хозяина. Ян сидел в кресле и, казалось, спал, а возле большого аквариума, рядом с которым мерно и успокаивающе гу-дел компрессор, на диванчике обмяк бледный и взмокший от пота Сканер, так жадно наблю-давший за перемещениями ярких рыбок в прозрачной подсвеченной воде, словно от этого зависела его жизнь. На широком подлокотнике диванчика рядом с ним лежала туба с лекар-ством и стояла пустая рюмка, тут же валялся тонометр. Полупустую бутылку коньяка Сканер поставил на пол.
     Виктор Валентинович поспешно отвернулся, стараясь прийти в себя. Еще никогда он не позволял себе поднимать руку на подчиненных. Мордобой – удел примитивных руководите-лей, не обладающих более-менее достаточным словарным запасом, коммуникабельностью и элементарными знаниями психологии. Если руководитель позволяет себе срываться, с баб-ской истерикой колотить сотрудника, пусть и за дело, долго такому руководителю не про-держаться. Организации, в которой главный самолично раздает оплеухи, никогда не под-няться, она останется на уровне обычных беспредельщиков и серьезные люди работать с ней не станут, разве что так – убрать за кем-нибудь. Время уже не то и требования не те, и обыч-но Баскаков не замахивался на подчиненных – даже в минуты сильнейшего гнева. Обругать – мог и сильно, внимательно наблюдая за человеком и анализируя, насколько глубока вина, какова причина, совершит ли он в дальнейшем нечто подобное и не лучше ли избавиться от него немедленно.
     А сейчас он вышел из себя – впервые за многие годы, разозлился до такой степени, что на мгновение потерял контроль над собой. Быть так близко, так близко… так глупо все разва-лить… Текли секунды, а Баскаков, сжав зубы, смотрел то на нишу в стене, где стояло не-сколько ваз матового голубого стекла квадратной и треугольной формы, то на черный шкаф, в котором строгим строем стояли тяжелые толстые папки. Прежде чем разбираться дальше, ситуацию необходимо срочно стабилизировать. Отчетливей всего рисовались два пути: убить или попытаться вернуть все на свои места – извиниться и в то же время нет. Оставлять все, как есть, нельзя. Потому что такой человек, как Схимник, не забудет. Пощечины, как бабе, при всех. Но другой  бы мужик давно взбесился, попытался бы накинуться на него, ес-ли не трус и не тряпка, и Схимник точно не такой, но он молчит, только смотрит насквозь – и это плохо, очень плохо. Иногда Баскаков, сам себе не отдавая в этом отчета, побаивался сво-его бесстрастного и, как ему казалось, туповатого «пресс-секретаря».
     Убить? Да, это просто. Только в «приемной» пять тайников с оружием, ближайший в по-лутора шагах. Достать пистолет и всадить Схимнику пулю между глаз – и все. Но с точки зрения практичности делать это было неразумно. Такими людьми не бросаются.
     Баскаков достал из стола упаковку бумажных салфеток, быстро обтер чужую кровь с пла-тинового кольца и пальцев, подошел к столу, взял телефонную трубку, подождал немного и резко сказал:
     - Просыпайся, просыпайся! Коньяк принеси! И чашку кофе, - Баскаков положил трубку, закурил и прямо, твердо посмотрел на Схимника. – Я сожалею, что так получилось. Это не-позволительно с моей стороны. Но и ты меня пойми! Такого наворотить – это ж… Объясни мне, Схимник, как получилось, что ты оказался в квартире наедине с этой девкой – ведь из-начально же решили – в квартиру не соваться! И как получилось, что ты ее упустил?! Это же надо… теперь… устроили… вам, красавцы, милицейскую сводку почитать?!
     - Я уже читал, - кисло сказал Ян. Баскаков насмешливо кивнул.
     - Молодец, оперативно. И грамоте разумеешь, я смотрю. Что ж ты, грамотный, наравне с коллегой мне такое ****ство устроил?!
     В дверь осторожно постучали, потом она отворилась, и в «приемную» скользнула пожи-лая женщина в тапочках и кое-как застегнутом халате. Сдержанно зевая, она поставила на стол поднос с коньяком и кофе и исчезла. Баскаков протянул Схимнику одну из бумажных салфеток, тот взял ее, промокнул оцарапанную щеку и сел в кресло с таким видом, будто ровным счетом ничего не произошло. Виктор Валентинович повернулся, чтобы разлить коньяк, и случайно его взгляд упал на Сканера. Тот уже не смотрел в аквариум, он смотрел на Схимника. В его глазах был неприкрытый животный ужас.
     - Так что же ты делал в квартире?
     Схимник смял салфетку и слегка улыбнулся.
     - То, что и должен был. Девочку ждал.
     - Ее ждали мои люди, и их было достаточно, и ты об этом знал! – подал голос Ян и потя-нулся за своим кофе. Схимник сонно посмотрел на него.
     - Что ж твои люди не увидели, как она вошла в квартиру? Как я вошел, они тоже, кстати, не заметили. У тебя очень хорошие люди, Ян, а ты – славный стратег. Я же тебе говорил, что нужно лучше изучить эту бабенку, а не удовлетвориться данными Гунько. Разумеется она не поперла напрямую, влезла через соседский балкон у тебя под носом.
     - Мои люди следили за балконами, - процедил Ян. Схимник зевнул.
     - Прям постоянно следили?
     - Конечно, я отвечаю! Только, может отвлеклись, когда там тинэйджеры местные своими дурацкими петардами начали хлопать… потому что, говорят, там такое началось!.. - рука Яна замерла, не донеся чашку до рта. – Вот же сука, а!
     - Если бы меня не было в квартире, вы б ее так и не увидели. А если б твои кретины не вломились, так мы бы уже побольше знали – вероятно, все бы знали – она уже почти раско-лолась!
     - А музыка…
     - Случайно вышло.
     - Погоди, - Баскаков нетерпеливо махнул рукой на Яна, - ты что же, разговаривал с ней?
     - Да, - Схимник усмехнулся и хрустнул суставами пальцев, - мы очень мило поболтали. Можно сказать, поворковали.
     - Она знает, где Чистова?!
     - Знает. И сказала бы, если б мне не помешали. Когда бабе лицо портишь, она обычно становится очень разговорчивой.
     Баскаков перевел взгляд на Яна, и тот недовольно кивнул.
     - Это правда. Моби ее видел. Сказал, вид у девки был, будто ее долго рожей по асфальту возили. Вечно ты, Схимник, напролом прешь, чисто по-русски, да?! Это не работа, это рубка дров!
     - А в Кракове, конечно, по-другому, да? – насмешливо осведомился Схимник. Виктор Ва-лентинович, потягивая коньяк, внимательно наблюдал за подчиненными.
     - Матка боска! Во всяком случае, вполне можно было обойтись без тупого крестьянского мордобоя! Существуют более тонкие, более болезненные и более действенные способы. И допрашивать прямо в квартире – ты меня конечно извини, но…
     - Чем быстрее, тем лучше. Кроме того, мне нужно было узнать, где папка.
     - И где же она? – быстро спросил Баскаков.
     - Она послала ее Чистовой.
     - Господи, зачем?!
     - Это я узнать не успел, - Схимник потер затылок, - в музыкальном центре у них что-то замкнуло, я отвлекся, девка поскакала в коридор, а тут приперся Моби и очень любезно от-крыл ей дверь.
     - Чушь какая-то! На кой ей отсылать папку Чистовой?! Неужели они все-таки… - Виктор Валентинович резко замолчал и отвернулся. Схимник пожал плечами.
     - Я только знаю, что она сделала это на следующий день после того, как получила папку от того журналиста. Возможно, она по каким-то причинам решила, что Чистовой будет инте-ресно ее почитать и у нее она будет в большей безопасности. В любом случае, - Схимник за-думчиво посмотрел на свою правую руку, потом согнул сильные пальцы, и ацтекская пира-мидка, наклонившись, блеснула изумрудной крышей, - я думаю, что она не врала.
     - А почему ты был так уверен, что Кудрявцева вернется домой, - спросил Ян, продолжая цепляться за малейшие шероховатости происшедшего, негодуя, что Схимнику в глазах Вик-тора Валентиновича так легко удается превращать все в стройную и гладкую версию. Ян не верил ему. Он чуял, что что-то не так. – И почему ты был уверен, что мы ее пропустим и что она будет идти осторожно, окольными путями? Ты ведь сказал, что ее не было в конторе – чего же ей было бояться, ведь тогда она ничего не должна была знать?!
     - Она ведь могла зайти туда до того, как я приехал, - начиная с шести часов она была вне зоны наблюдения. Или уже после меня.
     - Ну… вообще-то верно, после, - пробормотал Ян задумчиво, - но так быстро… Когда мы уезжали, возле магазина стоял «форд» ее приятеля. А когда туда почти сразу подъехал для наблюдения мой человек, машины не было, ее нашли потом в одном из дворов, недалеко от дома, где жила Кудрявцева… Но за магазином не наблюдали считанные минуты. Уж больно проворно.
     - Как ты это объяснишь? – Баскаков хмуро посмотрел на Схимника.
     - Да никак! – раздраженно ответил тот тоном человека, которому все это уже до смерти надоело и хочет он только одного – спать. – Почему это она не могла проскочить за эти счи-танные минуты?! Ты, Ян, на меня своих собак не вешай! Я не знал, побывала она в магазине или нет, я просто предположил, что она зайдет домой, а если все знает, так зайдет тем более – у нее там барахло, деньги – она ведь баба, в конце концов, несмотря на все свои увертки, всего лишь баба!
     - Все это очень странно, - пробормотал Ян, поигрывая ложечкой в чашке с кофе.
     - Да! – рявкнул Виктор Валентинович и опустился в кресло, подобрав полы длинного темного халата. – Все это очень странно! Странно, что вы, всегда так хорошо со всем справ-лявшиеся, на этот раз повели себя как полные кретины! Один самодеятельностью занимает-ся, другой дебилов каких-то поставил – носятся везде, как кони, стрельбу устроили!.. Хоро-шо сработали – друг против друга! Молодцы! Завалили все… ни за хрен собачий!
     Схимник поскреб рыжеватую щетину на подбородке, закурил и уставился в окно, за кото-рым шелестел дождь, Ян похлебывал остывающий кофе, следя, чтоб ни малейшей капельки не попало на новый перламутровый жилет, кривил тонкие губы, рассеянно, в который раз, думая, что все у хозяина всегда высший класс, а вот кофе почему-то постоянно паршивый. Баскаков откинулся на спинку кресла и посмотрел на Схимника совиными глазами.
     - И вообще, что-то от тебя, Схимник, в последнее время бабы часто сбегают! Как ты умудрился упустить эту девчонку вечером? Когда я тебе звонил… что это еще была за фраза: «Я ненадолго отъехал»?! Как это понимать?!
     - Тачка у меня сломалась! Пока другую нашел…а девка на такси уехала. Что мне – бегом за ней бежать?!
     - А люди твои где были?
     Схимник ухмыльнулся.
     - Вы же сами велели – никого не вмешивать. Чтоб только мы с Яном водили. А Ян смену сдал, далеко был.
     - Да, я позже подъехал, после вашего звонка, - сердито сказал Ян и тут же с экзаменатор-ской въедливостью вернулся к прежней теме. – И все равно, Схимник, допрашивать ее прямо в хате…
     - Конечно, я должен был тебе ее отдать, да?
     Баскаков неожиданно треснул кулаком по хрупкому журнальному столику так, что про-зрачная столешница чуть не раскололась пополам.
     - Мне ваша конкуренция уже вот где! Еще хоть один такой прокол – вышвырну к черто-вой матери обоих! Мудаки!
     - Вот я и говорю, - вдруг раздался тихий надтреснутый голос Сканера, - что…
     - И ты мудак! – перебил его Виктор Валентинович, только сейчас вспомнив о «компаньо-не», и обернулся к диванчику. – Какого ты возле «Пандоры» ошивался?! А внутрь зачем по-лез?!
     Сканер съежился и дрожащей рукой потянул к себе с пола бутылку.
     - Я просто… помочь хотел… я думал… если она там, - он наклонил бутылку, и горлышко застучало о край рюмки, - если там… то я посмотрю… посмотрю на нее и, может, узнаю что-то… а там… там… - он зажмурился, бутылка сильнее стукнула в рюмку, та свалилась с под-локотника и раскололась на полу с жалобным звоном. Баскаков возвел глаза к потолку и от-вернулся.
     - Да, издалека – это одно, а видеть – совсем другое, да, Кирилл Васильевич? – резко спро-сил Схимник. Сканер дернулся, коньяк в бутылке булькнул. Баскаков бросил на Схимника острый взгляд.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Ничего. Просто его появление возле «Пандоры» показалось мне странным.
     - Мне тоже, - не замедлил поддержать его Ян и поправил очки. Сканер покосился на него, потом на разбитую рюмку, лихо вскинул бутылку вверх дном, закинув голову, и отхлебнул прямо из горлышка. Закашлялся, и коньяк, плеснувшись из уголков рта, потек по подбород-ку.
     - Виктор… Ва-валентинович, я прошу… я требую оградить меня от этих беспочвенных глупых обвинений! Я просто пытался  внести свой вклад…а твои… ваши люди на меня на-кинулись… особенно этот! – он кивнул на Схимника, который развалился в кресле и курил с безмятежным видом, но его темно-серые глаза смотрели на Сканера недобро.
     - Невежливо говорить в третьем лице о том, кто здесь присутствует, - заметил Ян. Тут у него запищал мобильник, он вытащил его, несколько минут молча слушал, потом сказал «Продолжайте!», спрятал трубку и, взглянув на Баскакова, покачал головой. Сканер снова булькнул бутылкой и произнес вялым, заплетающимся языком:
     - И все же… я хотел бы, чтобы мое положение было… более ясно представлено…
     - Кончай жрать коньяк! – грохнул Баскаков, и перепуганный Сканер чуть не уронил бу-тылку, а Баскаков продолжил, но уже прежним, сдержанным и хорошо поставленным голо-сом: - Забыл уже, как тут недавно загибался?! Мужикам лучше спасибо скажи, что вовремя тебя вытащили! Поставь бутылку – накачался – уже под бровями плещется! Второй раз на-кроет – и все, финита! А дохлый ты мне без пользы!
     Ян недовольно покачал головой. Сейчас Сканер его мало заботил – у Яна было еще доста-точно дел и достаточно вопросов, на которые он желал получить ответы, а вот времени было маловато.
     - Нехорошо с племянником Гунько получилось, - вкрадчиво сказал он. – Я посылал его в «Пандору» живым, и Кирилл Васильевич, - Ян сделал в сторону Сканера плавный представ-ляющий жест, - сказал, что он вошел вместе с вами. А обратно не вышел, обнаружился поз-же, рядом с коллегами, со свежей трахеотомией. И я хотел бы узнать, Схимник, по какому поводу…
     - Верещать начал, - равнодушно ответил Схимник. – Мол, мы не так договаривались, это уже слишком… Решил, что это мы всех положили. Ментами грозил. Мне его успокаивать некогда было. Да и все равно от него больше никакого толку.
     - Теперь уж конечно, - язвительно заметил Ян и поставил на столик пустую чашку. – У покойника много не спросишь. А ведь он мог знать, что в магазине случилось.
     - Ничего этот дятел рыжий не знал, я ж сказал тебе, а Гунько…
     - Хрен с ним, с племянником – ты его уволил, Схимник, сам с Гунько и объясняйся. Не это главное. С «Пандорой» надо что-то решать. Черт, как все не вовремя! – Виктор Валенти-нович несколько раз моргнул, потер покрасневшие от переутомления глаза, закрыл веки и легко помассировал их кончиками пальцев. – Ладно еще девка эта там подвизалась – одной больше, одной меньше, но это… Фактически, «Пандоры» больше нет. Обрубили один из мо-их информационных каналов  и как раз перед областными выборами. Наверняка и докумен-тацию всю сняли. Странно, Березин давно под меня роет, но чтоб такими методами… не по-хоже на него, он все больше компроматами пробавляется. Значит, кто-то еще вылез.
     - Возможно еще, что «Пандора» и сама сунулась, куда не следовало, без ваших указаний, - Ян вытащил записную книжку и начал быстро ее перелистывать. – Одинцов был своенрав-ный парень, Гунько постоянно на него жаловался. В любом случае, я проверю все, что оста-лось – до последней бумажки, до последнего файла, подниму наши документы, тряхну ко-мандировочных… если еще и до них не добрались. В городе из «Пандоры» оставались еще двое – Заир-Бек, из обслуги, и Каширов, командировочный. Но Каширов вчера утром уехал в Махачкалу, к сестре, получил отпуск. А вот Заир-Бек пропал, хотя, вероятней всего, он у ка-кой-нибудь бабы. Ничего, найдем.
     - Слышал я как-то поговорку одну, - вдруг лениво произнес Схимник, - про змею, которая кусает сама себя за хвост. Жаль, не помню дословно.
     Все взгляды, резко метнувшись, скрестились на его невозмутимом лице.
     - О чем ты? – спросил Баскаков.
     - Я искал в «Пандоре» папку, которую вы хотели получить. Понятно, папки я там не на-шел. Зато нашел кое-что другое и подумал, может, вы захотите на это взглянуть? Возможно, это могло быть раньше в той самой папке, хотя, на мой взгляд, это абсолютная галиматья.
     Он вытащил из кармана аккуратно сложенные листы и конверты, которые дала ему Вита, и через стол протянул их Баскакову. Ян подался вперед, недоуменно глядя, как Виктор Ва-лентинович разворачивает измятые, покрытые темно-бордовыми пятнами бумаги.
     - Что это, какие-то документы? – спросил он. – Что в них?
     Сканер отвернулся и снова начал наблюдать за рыбками. Его лицо подергивалось, пыта-ясь принять выражение равнодушной усталости, но ужас неумолимо проступал сквозь не-умелую маску, выглядывая то из глаз, то из изгиба бледных губ. «Как он заметил… как он мог понять… он не мог понять, он ведь
     деревенщина, быдло!
не мог их заметить, не должен был… он ничего не знает и не видел их раньше, Виктор ведь уверял меня в этом! Ну почему я не успел их забрать, почему?!» – трепетало у него в мозгу.
     Баскаков внимательно просмотрел бумаги, прочел надписи на смятых конвертах, и на его лице вдруг резко обозначились глубокие морщины, раньше почти незаметные, и лицо стало старым и страшным. Встал он очень медленно, словно во сне, но расстояние до диванчика преодолел одним быстрым и хищным прыжком, неожиданным для его массивного телосло-жения и манеры двигаться размеренно и величаво. Одной рукой он схватил Сканера за во-ротник свитера и вздернул с дивана, другой ткнул ему в лицо бумаги, испачканные чужой, давно засохшей кровью.
     - Что это значит?! – спросил он звенящим от ярости голосом, и Схимник с Яном подобра-лись, готовые вскочить в любую секунду. – Это так ты с ним работал, ублюдок?! Это и есть твоя психологическая профилактика?!
     Сканер, чья шея была сдавлена воротником свитера, только хрипел, не в силах произнести ни слова, и крутил головой. Баскаков тряхнул его еще раз, но тут же, опомнившись, ослабил хватку и быстро глянул на Яна и Схимника, которые изумленно и не без удовольствия на-блюдали за происходящим. Получив доступ к воздуху, Сканер закашлялся и хрипло выгово-рил:
     - Я не понимаю… я ничего не делал…
     - Сидеть здесь! – бросил Баскаков подчиненным и широкими шагами вышел из «прием-ной», волоча за собой несопротивляющегося Сканера. Дверь за ними с грохотом захлопну-лась, секундой позже раздался скрежет и короткий щелчок. Ян ошарашенно посмотрел на Схимника.
     - Запер! – он вскочил, быстро подошел к двери и легко подергал за ручку. – Ты слы-шишь?! Он нас запер!   
     - Не суетись, - буркнул Схимник, глядя на дверь с беспокойством и нетерпением. Он бы дорого дал за то, чтобы узнать, куда Баскаков потащил Сканера и что там будет происходить. «Так ты с ним работал», - обронил Виктор Валентинович. С кем? Есть кто-то еще? Кто? Ска-нер замешан в том, что произошло в «Пандоре» – это несомненно, у него все на лице напи-сано, но теперь, получается, он в этом деле либо чей-то партнер, либо посредник.
     К кому он его повел?
     Кто в этом доме?
     Схимник задумался. Дом Баскакова, с улицы не кажущийся таким уж огромным, благода-ря умелому архитектору, на самом деле достаточно велик, и в нем много помещений. Но да-же он, Схимник, и Ян, пользовавшиеся особыми привилегиями,  имели доступ только в не-сколько комнат. Фактически, дом был разделен на две части – «рабочую» и «семейную», и каждая часть имела собственный вход. Никто из домашних Виктора Валентиновича практи-чески никогда не появлялся на «рабочей» половине и, соответственно, подчиненные не при-глашались на «семейную». Но и в «рабочей» части хватало закрытых дверей. За какой из них этот кто-то? И кто он?
     - Тшарт! Якишь маятшене! Якбы мы робаки! Стары пес!1 – Ян дернул ручку еще раз и отошел от двери. В его светлых глазах были недоумение и злое раздражение. – Что это здесь сейчас такое было?! Я что-то ни хрена не понял! Что ты ему дал?!
     - Да так, бумажки какие-то. Сказал же, в магазине валялись.
     - Бумажки!..  Валентиныч подпрыгнул так, словно ему куда стрельнули. Что в них?!
     - Я же сказал – бред! Набор слов! Не знаю, чего он взбесился. Хочешь, сам у него спроси, а  у меня пока и без этого дел хватает! Мне девку искать надо, а я сижу тут с тобой, как… - Схимник резко встал и подошел к окну. Стоя спиной к Яну, он закурил, глядя на темный со-седний дом, в котором все давным-давно спали.
     - Интересно, что же натворил этот Кирилл Васильевич? Определенно, он «Пандору» зава-лить самолично никак не мог – там семь человек было, из них пять мужиков и не хилых, а убивали в тесном контакте да и оружие тоже… ножницы, стекло, провода… Не, не мог. Сдать мог, но… - Ян задумался, со странным выражением глядя на стоящего к нему спиной человека – его глаза просчитывали, примерялись. Одеваясь с особой классической изыскан-ностью, Ян со своей аккуратностью, подчеркнутыми хорошими манерами, строгой причес-кой с идеально ровным пробором и изящными очками, придававшими его лицу некую книж-ную беззащитность, производил впечатление изнеженного интеллигента. Но тот, кто опреде-лял для себя Слещицкого исключительно так, рисковал в будущем жестоко поплатиться за это – Ян отнюдь не был изнежен и беззащитен, а его тело, в дорогих костюмах кажущееся худым и хилым, обладало особой жилистой силой, было ловким и натренированным, и для того, чтобы убить, оружие ему было необязательно. Схимник хорошо это знал и потому обычно избегал поворачиваться к Яну спиной. Но сейчас он просто молча смотрел в окно, и это удивило и насторожило Яна. Он чувствовал, что со Схимником сегодня что-то не то, мо-жет тут-то и прикидывал, не наступил ли нужный момент. Он давно пытался урвать этот мо-мент, и знал, что Схимник знает это, и тоже, в свою очередь, готовится. Иначе и быть не могло. – Кому же он продал «Пандору»?
     - Не знаю! У меня и без этой конторы проблем хватает! – буркнул Схимник. – Одна ра-дость – может Валентиныч сейчас сам грохнет этого Кирилла Васильича – не хотелось бы мне об эту гниду мараться.
     - А о Кутузова и Моби что ж не побоялся замараться? – спросил Ян со злой насмешкой. – Ты, очевидно, забыл правила? Это мои люди, я ими руководил и, если они в чем-то прови-нятся, я наказываю их сам.
     - Чем быстрее следует наказание, тем больше от него толку, - заметил Схимник тоном опытного педагога. – Ничего, от твоих козлов не убудет, я их из строя не вывел – так, выпо-рол.
     - Не в этом дело, - сказал Ян и замолчал надолго. Схимник хмуро смотрел на улицу, думая о своем. Через несколько минут он сказал резким голосом, в котором причудливо перепле-лись смех и холодная злость – сказал, не обернувшись и не двигаясь:
     - Валентиныч не простит, если ему приемную замарают, пан. И я не очень уверен, что влетит за это именно тебе.
     Ян, который уже подался вперед, странно согнув правую руку в запястье и сведя пальцы, не останавливаясь, продолжил движение, слегка развернувшись, и отошел к столу, рассме-явшись искренним сдержанным смехом. Он ничего не сказал. И Схимник больше тоже не произнес ни слова.

*   *   *

     Я еще раз спрашиваю, что все это значит? Как в «Пандору» – только не го-вори, что тебе не знакомо это название – как туда попали твои письма? По-чему они вообще существуют без моего ведома? Это он тебя подбил на это? Отвечай немедленно!
     Закончив печатать, Баскаков откинулся на спинку массивного темного кресла. Его ноздри раздувались от бешенства и нетерпения, но пальцы Литератора лежали неподвижно рядом с клавиатурой и письмами, которые Баскаков сразу же, как вошел, швырнул на стол. Литера-тор не смотрел на Виктора Валентиновича, он смотрел на Сканера, на его правую щеку, здо-ровую, гладкую – на ней не было и следа страшных келоидных шрамов. И по мере того, как текло время, выражение его глаз менялось – вначале в них было изумление, потом растерян-ность, ужас, боль, понимание, злость, а под конец по радужке расползлась странная усмешка, и эта усмешка напугала Сканера больше всего. Сам он старательно изображал обиду и недо-умение, но когда его взгляд то и дело обращался к Литератору, в нем появлялись предсмерт-ный страх и мольба.
     Пожалуйста, Юра, не выдавай меня, пожалуйста! Да, я соврал тебе, но что в этом та-кого… это ерунда, если хочешь, я завтра же изуродую себе лицо по настоящему, только не выдавай меня, он убьет, а я не хочу, не хочу, не хочу…
     К усмешке в глазах Литератора примешалось легкое презрение, он быстро взглянул на Баскакова, а потом его пальцы скользнули к клавишам, и Сканер затаил дыхание, прислуши-ваясь к легкому стуку. Со своего места он не мог видеть монитора, поэтому он уткнулся взглядом в пол, покорно склонив голову, словно осужденный на эшафоте. Баскаков же, при-щурившись, смотрел на монитор, на котором начали стремительно появляться буквы.
      Да, это мои письма и я отправил их в «Пандору», я признаю это. Но не Ки-рилл «подбил», как ты изволил выразиться, меня, а я его. Не вини Кирилла, он слишком труслив и слишком глуп, чтобы сделать что-то подобное.
     Как это понимать?
     Просто. Кирилл рассказал мне все, что рассказал ему ты и твои подчинен-ные – не помню их имен или, вернее, собачьих кличек. Разговорить его было нетрудно, у нас установились довольно неплохие отношения, - пальцы Литерато-ра на мгновение остановились, и он посмотрел на Сканера. – Тебя это, наверное, удив-ляет, да?
     Меня удивляет, что ты ни с того, ни с сего начал мне врать. Продолжай.
     Я получил достаточно сведений, адресов и фамилий, чтобы в дальнейшем узнать все остальное, чего не знал ни он, ни ты. А еще я узнал о Чистовой, - рука Литератора задрожала от злости и волнения, и он начал печатать с ошибками, тут же торопливо их исправляя. – ЧИСТОВА, ЧИСТОВА. Ты решил заменить меня какой-то девчонкой?! После всего, что я для тебя сделал?! После всего, что ты мне говорил и как ты мне это говорил?! Несмотря на то, что нас связывает?! Все это время ты меня обманывал, все твои слова и обещания ничего не стоят! Я был нужен тебе только как машина, как чуднóе оружие!
     Прочитав написанное, Баскаков сгорбился в кресле, и теперь руки затряслись уже у него. Это было плохо. Очень плохо. Ведь он всегда старался вести себя с Литератором как полага-лось, никогда не допускал резкого слова, никогда не позволял себе сорваться, хотя много раз ему хотелось убить это омерзительное создание, вышвырнуть его прочь, на свалку и забыть о нем навсегда, но нельзя было. А теперь он понял. Нельзя, нельзя этого допустить! Литератор нужен ему, пока нет Чистовой, он нужен ему. И Сканер тоже нужен. Два ублюдка, которых он не может убить.
     Это неправда, Юра. Как ты можешь так говорить? Как ты можешь меня обвинять в подобном? И как ты мог так со мной поступить? Ты сделал мне подлость, Юра, - сделал ни за что! А Чистова…
     Только не говори, что ее не существует – не поверю, не такой я дурак, как ты думаешь! Даже если бы мне ничего не рассказали – все равно я знал, чув-ствовал, что ты нашел мне замену – не знаю, как и где и откуда она взялась, но ты ее нашел. У тебя ведь нюх на таких, как мы. Ты думаешь, что я выдох-ся? Думаешь, я умираю? Нет, я еще поживу – назло тебе! А Чистову ты не по-лучишь! Слишком поздно! Ни ее, ни хоть кого-то, кто как-то был связан с ней, больше нет!
     Виктор Валентинович дернулся и взглянул на Литератора и увидел на его губах жуткова-тую ухмылку. На его лбу выступили капли пота. Он судорожно глотнул и защелкал клави-шами.
     Что ты сделал?!
     Что я сделал? Я славно поработал. Я написал много писем. Никогда не ду-мал, что смогу написать столько за один раз, я думал, меня не хватит. Но у меня было много злости, в этот раз – очень много, и я отдал ее всю. Разве ты не заметил, как плохо я выгляжу в последнее время, насколько я измотан. Ну, конечно, не заметил, какое тебе дело. Ты сейчас слишком занят этой худож-ницей. Ничего, теперь все твое время и все твои заботы, проблемы будут сно-ва принадлежать мне! Ха! Ха! ☻
     Где все эти письма?! В «Пандоре» было только два.
     Ошибаешься. В «Пандоре» было четыре. Остальные, значит, где-то там. Одно я адресовал той маленькой пронырливой дряни, которая больше всех помогала твоей художнице. Судя по твоему виду, она еще жива, значит письмо не получила. Жаль. Ничего. Все письма, рано или поздно, находят своего адресата.
     Есть еще письма?!
     Есть. И их много. Но они уже далеко отсюда. Едут по назначению, ко всем остальным клиентам твоей Чистовой. И к ней тоже. Никого не будет. И ты не успеешь ничего сделать. Кстати, одна, местная, уже получила письмо. На-рышкина-Киреева. Знакомая фамилия?
     Ты знаешь, где Чистова?!
     Нет, пока, к сожалению, нет. Но ее уже ищут. И найдут, не сомневайся. А может уже нашли.
     Кто ищет?! – Баскаков метнул бешеный взгляд на Сканера, и тот, хоть и не видел этого, съежился на своем стуле. – Он тебе кого-то нанял?!       
     Из горла Литератора вырвался жутковатый булькающий звук, заменявший ему смех.
     Кто, Кирилл? Не смеши меня! Он ничего не может, он никто! Нет, у меня есть свои люди. Ты думал, что я всего лишь беспомощный калека, который может только есть, дышать, испражняться и царапать пером по бумаге? Не-правильно ты думал!
     Виктор Валентинович ошарашенно уставился на монитор, и внезапно к нему пришло по-нимание – это было так просто, и он изумился тому, что не учел этого раньше.
     Ты нашел их через Интернет?!
     Браво! Конечно же! И довольно давно. Кстати, советую тебе уволить того мальчишку, которому ты регулярно отдаешь мой компьютер на проверку – что я делаю, с кем общаюсь. Ты не разбираешься в таких и делах и, очевид-но, не знаешь, как умело можно запутать и замести следы. Как, впрочем, и он. Видишь, как я откровенен с тобой!
     Кто эти люди?! Как ты с ними расплачивался… впрочем, это понятно. Но невозможно! Никто не имеет к тебе доступа, кроме него и меня! Как могли вынести письма, кто?! Либо ты врешь, либо это дело его рук!
     Я тебе уже сказал, что этот кретин, съежившийся в углу, не при чем! Он довольно мил, но бестолков!
     Что же он делал возле «Пандоры» вчера вечером?!
     Откуда мне знать?! Спроси у него сам.
     Кто вынес письма?! Это мог сделать только он!
     Литератор не спешил отвечать, и, так и не дождавшись щелканья клавиш и появления но-вых черных строчек, Баскаков поднял голову и увидел, что Литератор, чуть повернувшись, смотрит на Сканера со странным выражением, которого он прежде у него никогда не видел. Потом на его губах снова проступила жутковатая полубезумная ухмылка, и он подался к клавиатуре.
     Ты кое-кого забыл. Ты забыл о четырех хорошеньких сучках, которых ты ко мне приставил!
     Что?! Медсестры?! Каким же образом?! Никто из них никогда не покидает даже этаж!
     Это верно. Но его покидают охранники.
       Виктор Валентинович застыл. На его лбу вздулись жилы, а лицо побагровело так, что Литератор, наблюдавший за ним, вздрогнул, и в его глазах на мгновение мелькнули боль и совершенно детский страх – ему показалось, что Баскакова сейчас хватит удар, и он свалится с кресла мертвый. Этого он не хотел. Этого он не хотел никогда.
     Баскаков перевел взгляд на дверь в комнатку «отдыха», где сейчас находились две медсе-стры, Татьяна и Яна, недоумевающие и перепуганные, - он выдворил их туда, едва вошел в комнату вместе со Сканером. Он привстал, потом опустился обратно в кресло.
     Кто?
     Я назову тебе медсестру. Больше я не назову тебе никого.
     Кто?!!
     Блондинка. Яна. Славная девочка, смышленая. Здорово мне помогла. Так ловко беднягу Кирилла окрутила, что он уже ничего не мог поделать. Все мне выложил, все, что было нужно мне – ей достаточно было только сказать ему пару слов да раздвинуть ноги пару раз. Я ей хорошо заплатил, перевел деньги ее матери. Когда ее работа здесь закончится, она рассчитывает поехать туда, к ней и к этим деньгам. Бедная Яна, ведь ни она, ни ее подружки не знают, что когда не станет меня, не станет и их. Это греет мне душу.
     Баскаков постучал пальцами по столу и повернулся к Сканеру, который смотрел на него во все глаза, чуть покачиваясь на стуле.
     - Поди-ка сюда!
     Сканер послушно встал и подошел к столу, приволакивая ноги. Баскаков схватил его за рукав и резким рывком притянул к монитору.
     - Прочти это!
     Сканер прочел, и его лицо стало ошеломленным. Он прочел еще раз, потом медленно пе-ревел взгляд на Литератора. Тот смотрел на него со злой усмешкой.
     - Что скажешь? – спросил его голос Виктора Валентиновича откуда-то издалека. Сканер шевельнул пересохшими губами, продолжая смотреть на Литератора, как зачарованный.
     «Нет! – хотел крикнуть он. – Только не Яна! Почему Яна?! Почему ты не назвал кого-то другого?! Ведь она такая красивая, мне так хорошо с ней, я никого никогда не хотел так, как ее. Я вчера подарил ей кольцо. Я ведь хочу вытащить ее отсюда, я хочу, чтоб она жила со мной, я совсем другой рядом с ней! Я не позволю тебе это сделать! Она моя! Я скажу! Ска-жу!..»
     - Ну? – сквозь зубы произнес Баскаков, внимательно глядя на лицо «компаньона». Сканер дернул головой, покачнулся и, скользнув ладонью по столу, опустился на пол.
     - Нет, - он всхлипнул и прижал к лицу ладони, вонзив ногти в кожу, - она не могла… не могла…я ведь так… я для нее все… как же так… Виктор, пожалуйста, не делай ей ничего… я не понимаю… она ведь говорила мне… гов-ворила… - Сканер вскинул голову и посмотрел на Литератора с неподдельной ненавистью. – Ты ее заставил… ты всех заставляешь!
     - Та-ак, - протянул Баскаков, брезгливо глядя на Сканера. Он резко встал, подошел к ком-натке медсестер, открыл дверь и через несколько секунд вытащил оттуда упирающуюся Яну, зажимая ей рот широкой ладонью. Золотистые волосы девушки растрепались, в глазах был немой ужас. Скользя туфлями по полу, она задушенно мычала, вцепившись в другую руку Баскаков, крепко державшую ее за шею.
     - Ради этого?!! – Баскаков сильно дернул Яну, поставил ее перед Сканером, скорчившим-ся на полу, завел пальцы за вырез ее легкого халата и рванул. Посыпались пуговицы. Вторым рывком он разорвал ее лифчик, и схватил за левую грудь так, что Яна взвизгнула в его ла-донь. – Вот ради этого ты мне все испоганил?!! Мало в городе баб?!!
     Литератор, слегка покраснев, отвернулся. Его губы подергивались. Сканер часто моргал, уставившись на голую грудь медсестры. Он с усилием произнес:
     - Как же… Яна?.. Я тебе верил…
     - Сейчас мы разберемся, кому из вас верить! – Баскаков вытащил из кармана телефон и, удерживая Яну одной рукой, быстро набрал номер. – Сергеев! Заводи машину, поедешь на дачу! Да! – он нажал на кнопку и ткнул телефоном в сторону Сканера. – Если с Чистовой что-нибудь случится, я тебя убью – ты понял?! Размочу, как батон в молоке! И… - он обер-нулся к Литератору, но тут же, овладев собой, повернулся обратно. – И только попробуй еще что-нибудь выкинуть!
     Таща за собой Яну и продолжая зажимать ей рот, Баскаков вышел из комнаты, но не через обычный выход, а через дверь, ведущую в «кабинет». Едва он исчез, Сканер поднялся с пола и, протянул к Литератору руки со скрюченными пальцами:
     - Зачем?! Зачем?! Зачем?!
     Литератор небрежно указал ему на второй монитор, и Сканер, дрожа, попятился, пока не оказался с ним вровень. Склонившись и вытирая глаза, он смотрел, как на экране появляются буквы.
     Зачем? За твое вранье. Я не выдал тебя только лишь потому, что ты тогда решился прочитать то, что я написал от руки, хотя знал, чем это тебе грозит. Мне плевать, что тобой руководило, но, наверное, это был первый и послед-ний смелый поступок в твоей жизни. И, конечно, я благодарен тебе за Чисто-ву – так или иначе мы оба получили то, что хотели. Но ты принес мне боль-шую боль. Теперь больно будет всем.
     Пальцы Сканера потянулись к клавиатуре.
     Я тебя ненавижу! Ненавижу!
     Правда? А себя?          
     Литератор быстро стер написанное, и Сканер машинально сделал то же самое. Тотчас за дверью «кабинета» послышались тяжелые шаги, она распахнулась, и вошел Виктор Вален-тинович. Оттолкнув Сканера, он сел за стол.
     Кто остальные?
     Я сказал тебе достаточно.
     Кто они? Отвечай немедленно! Отвечай или я тебя заставлю!
     Литератор снова булькнул горлом в смешке.
     Да? А как? Запрешь в карцер? Оставишь без еды? Будешь меня пытать? Ты же прекрасно понимаешь, что ничего этого ты сделать не можешь, потому что тогда я умру гораздо быстрее – вот и все. А боль… ты не в состоянии сде-лать мне больно, потому что моя боль все равно сильнее, и твоей я не почув-ствую.
     Я больше никогда к тебе не приду.
     Придешь. И это ты тоже прекрасно знаешь. Потому что никто не сможет дать тебе того, что могу дать я. Меня нельзя заменить. А Чистовой тебе не ви-дать! Все, уходите оба, я хочу спать. Позови сестру.
     Кресло Литератора с жужжаньем отъехало от стола и направилось к массивной кровати. Баскаков встал, крепко схватил Сканера за плечо и выволок из комнаты.
     Когда они оказались в коридоре, под невозмутимыми взглядами охранников, Баскаков отпустил Сканера и негромко сказал:
     - Сегодня я уже один раз отступил от своего правила, отступлю и второй – это того стоит!
     Размахнувшись, он изо всех сил ударил Сканера в зубы, да так, что челюсть у того хруст-нула, и он отлетел на несколько метров, повалил стул и вместе с ним рухнул на ковер. Баска-ков отвернулся от него, с сомнением посмотрел на охранников, на лицах которых появилось легкое подобие изумления, и сказал:
     - Тима, отведи-ка Кирилла Васильича в его комнату.  И поставь пару дежурных нянь.
     Массивный Тима молча кивнул и направился к Сканеру, а Баскаков быстро пошел к лест-нице, машинально вытирая о халат сбитые в кровь костяшки пальцев.
     Когда он вошел в «приемную», Схимник и Ян, развалившиеся в креслах, встали. Оба бы-стро оценили его взбешенный вид, заметили разбитую руку, переглянулись и вопросительно посмотрели на хозяина, ожидая распоряжений.
     - Значит так, - сказал Баскаков и налил себе коньяку. – Ты, Схимник, как хочешь, где хо-чешь ищи эту бабу, хоть под лед лезь за ней! Город схвачен?
     Схимник кивнул.
     - Блоха не выскочит.
     - Хорошо. А ты, Ян, сейчас поедешь со мной.
     - А… а что же делать с «Пандорой»? – удивленно спросил Ян и взял с кресла свое пальто.
     - Не делай ничего.
     - Но у меня уже есть кой-какие наметки. Если… Кирилл Васильевич, то я примерно пред-ставляю, кому он мог все это расфасовать, и нужно все немедленно проверить. Он уже что-то сказал?
     - Ты разве не слышал?! Ничего делать не надо!
     Ян-подчиненный промолчал. Но Ян-стратег молчать не мог.
     - Виктор Валентинович, мы упустим время. Определенные люди знают, что «Пандора» была в вашей юрисдикции. Если это дело затянуть, то мы можем уронить свой авторитет.
     - Заткнись! – бросил Баскаков. – Здесь я решаю! Схимник, ты что стоишь, как… у кого-то?! Дел нет?! Нет, погоди, - вдруг поспешно сказал он Схимнику, который уже повернулся, собираясь уйти, - погоди.
     Он вышел из «приемной» и через несколько минут вернулся, держа в руке смятый кон-верт – не пухлый, но и не тоненький.
     - Держи. За наблюдательность. Уж тут ты мне удружил. Можешь идти.
     Схимник под хмурым взглядом Яна взял конверт и исчез за дверью.


XII.
               
          При других обстоятельствах он бы и не вздумал останавливаться, увидев Бона, – па-рень  был мелкой сошкой, обычным молодым глуповатым качком, как большинство из тех, которыми распоряжался Ян. Только несколько раз им с Боном доводилось работать вместе, последний раз это было в Крыму, когда Баскаков послал их за Чистовой, но именно поэтому и случилось так сегодня, что когда мощные фары «паджеро» выхватили из темноты знакомое лицо, машина Схимника резко затормозила. Он не знал, куда и откуда идет Бон, да и напле-вать ему было на это. Но маленькая девочка Вита Кудрявцева, сама того не зная, обронила несколько фраз, превратившихся для Схимника в очень важные вопросы, на которые он хо-тел получить ответы. Бон мог дать один из них.
     - Здоров! – сказал Схимник, высунувшись из окна «паджеро». Бон изумленно и обрадова-но кивнул, нимало не задумавшись над тем, с чего это вдруг человек много выше рангом ре-шил остановить машину в дождь среди ночи, чтоб его поприветствовать.
     - О, привет! Слушай, как удачно пересеклись! У меня к тебе разговор – думал завтра тебя выловить как-нибудь, если, конечно… До центра подбросишь?
     - Залезай.
     Бон сел в машину, и «паджеро» снова покатил вперед, но уже с гораздо меньшей скоро-стью. Схимник покуривал, изредка поглядывая на Бона. Бон же долго мялся, словно прови-нившийся школьник перед директором, что-то бормотал, и наконец Схимник не выдержал.
     - Свалить хочешь? – прямо спросил он. Бон вскинул на него удивленно-радостные глаза.
     - Ага. Слушай, Схимник, надоело… не прет меня больше вся эта бодяга. И вообще… помнишь, мы в Крым ездили… я там еще в кафешке девчонку подцепил?..
     - Ксюша – все при ней? – обнаружил Схимник хорошую память.
     - Ну. Так вот… ну это… я ж с ней перезванивался потом… и у меня типа отгулы были, так я смотался к ней… ну, в общем, погуляли… потом еще перезванивались… Хорошая девка, в педагогическом учится, с башкой. В общем, нравится она мне. А это… не, хватит с меня. Бе-готня эта вечно, да и вообще…
     Схимник с сомнением и нескрываемым удивлением посмотрел на толстую бычью шею, короткий ежик темных волос, лицо с тяжелыми грубоватыми чертами, по которому непри-вычно и неумело бродило смущение.
     - Тебе сколько лет? – спросил он неожиданно для самого себя. Сросшиеся брови Бона изумленно подпрыгнули.
     - А тебе за… а… ну это… двадцатник вот-вот будет.
     - М-да. Удивил ты меня, Бон. Только чего ты ко мне обращаешься? Ты же под Яном.
    - Да ну его! Шизанутый он да и вообще… А ты… может, поможешь или посоветуешь че-го… Не отпустят ведь так просто, ты же знаешь. Не хочу я больше, понимаешь? Ты не ду-май, я не это… Ксюху сюда перевезу, сговорились мы уже… к братану в автосервис подамся – давно зовет. И Ксюхе  место сыщем.
     - Ладно, сделаю что-нибудь. Но не сейчас. Месячишко потерпишь?
     - А то! Спасибо, Схимник!.. ну, ты это… ты мужик… да я для тебя все…
     - Все не надо, а просьба одна будет, - небрежно сказал Схимник и зевнул. - Кстати, Бон, накануне нашего отъезда в Крым шеф кого-нибудь из вас вызывал к себе?
     Бон пожал плечами.
     - Ну… не помню уже… А-а, с Чалым он что-то перетирал. О письмах каких-то. Чалый еще злился, говорил, что ему после Крыма еще в Волгоград тащиться придется. К какой-то бабе… Света кажется. Он ведь все отдельно от нас как-то мотался, помнишь? Типа кого-то навестить… А какая просьба?
      - Просьба, просьба… - пробормотал Схимник, суженными глазами, которые снова начали темнеть, глядя на летящую под колеса дорогу. – Возможно мне скоро придется из города уе-хать, а у меня тут в одной больничке подопечный…
     Уладив все дела, Схимник ненадолго заехал домой, вернее, в квартиру, которую он сни-мал, - ему никогда даже и не приходило в голову назвать это место домом, для него это было просто некое помещение, в котором можно было хранить вещи и спать. Он быстро разделся, принял душ, вытерся, ожесточенно орудуя полотенцем так, что покраснела кожа, побрился и надел чистую одежду. Несколько минут он бродил по квартире, забирая то немногое, что могло ему понадобиться, потом остановился посередине комнаты и окинул ее взглядом, с каким-то отрешенным любопытством подумав, суждено ли ему еще сюда вернуться? Если все сложится так, как он задумал, то нет.
     Он посмотрел на западную стену комнаты, почти треть которой занимало большое зерка-ло в причудливой аляповатой оправе. Часть серебристой поверхности была густо заклеена портретиками голливудских кинозвезд – по акульи улыбчивых или неправдоподобно суро-вых. И портретики, и само зеркало все время раздражали Схимника до крайности, и не раз он порывался его снять и задвинуть куда-нибудь в угол, но все время было как-то недосуг.
     Но сейчас зеркало потянуло его к себе – не оправа, не портретики – само зеркало, потому что отчего-то очень важным показалось немедленно увидеть свое лицо. Схимник подошел, сунув руки в карманы пальто, и с хмурым интересом уставился на самого себя. Ссадина на щеке уже была почти не видна. Он легко дотронулся до нее и слегка улыбнулся, вспомнив дикий ужас, на мгновение мелькнувший  в глазах Баскакова, когда тот его ударил. Баскаков правильно испугался – и хоть пока возможности не было, но скоро, совсем скоро… а пока нужно было держать себя в руках, потому что от этого слишком многое зависит.
     Схимник посмотрел на свою правую руку, потом снова перевел взгляд на лицо, хмуро смотревшее на него из зеркала, и это лицо вдруг дернулось, исказилось, словно что-то пыта-лось вырваться из него наружу, губы растянулись, по-волчьи обнажив плотно сжатые зубы, серая радужка глаз начала темнеть. В следующую секунду его кулак врезался в серебристую поверхность, и безумное лицо под ним смялось, рассеклось трещинами, затянулось алой дымкой, и мгновенно – так же мгновенно, как отступил человек по другую сторону зеркала, - ушло вглубь, растворилось в разбитом серебре и пропало из виду.

XIII.
    
     Когда она наконец-то позвонила, Венжин и вздохнул облегченно, и мысленно себе поап-лодировал – за это время он успел сделать все, чтобы быть готовым к ее звонку и сразу же начать действовать. Услышав далекий голос Виты, едва доносившийся сквозь треск и шур-шание, он покосился на медсестру и раздраженно смотревшую на него пациентку, сказал «Извините, я сейчас» и быстро вышел из кабинета, оживленно беседуя с несуществующим Денисом Петровичем. Вита где-то вдалеке понимающе молчала.
     Оглядевшись, Максим нырнул в небольшой зимний сад, в котором сейчас все диванчики и кресла пустовали, зашел за кадку с гигантской агавой, раскинувшей во все стороны длин-ные колючие плети, и негромко спросил:
     - Витка, ты где?
     Далекий голос что-то прокричал, но за шумом и треском Венжин ничего не услышал и переспросил.
     - Я говорю, на кладбище! – крикнула Вита еще громче. Максим изумленно вскинул брови, на мгновение решив, что Вита бредит со страху, но снова переспросив, получил тот же ответ.
     - Какого тебя туда… На каком?!
     - На  Вознесенском! Здесь автомат недалеко от входа, но я не могу говорить долго. Мак-сим… ты знаешь, да?
     - Да, - тяжело ответил Венжин. – В общем, так… час ты еще там можешь поторчать?!
     - Да, только тут жутко холодно… Максим, я не стала бы тебе звонить, но мне нужен твой совет… как мне побыстрее убраться из этого города… и еще мне бы нужен врач.
     - Что-то серьезное? – встревоженно спросил Венжин.
     - Возможно. Побили меня хорошо…только сам ты… я тут… - Вита начала тараторить, глотая слова, и он поспешно перебил ее:
     - Витек, помолчи. Через час подойдешь к воротам. Подъедет машина, бежевая «десятка», водителю лет сорок пять, у него такая темная курчавая борода, звать Виталий Семенович. Сядешь к нему, только бога ради осторожней. Народу на кладбище сейчас хватает?
     - Да, ходят.
     - Постарайся выйти не одна, к теткам каким-нибудь пристройся, чтоб не меньше трех бы-ло. Ты все поняла?
     - Максим, я бы не хотела… ты не вздумай…
     Из коридора долетело звонкое цоканье каблучков, и Венжин поспешно сказал:
     - Жди машину!
     Он нажал на кнопку, сунул телефон в карман и, вздохнув, начал боком выбираться из-за агавы навстречу вбежавшей в «сад» медсестре, чья большая грудь лихо подпрыгивала под белым, грозя разорвать застежки тонкого халата.
     - Ну слава богу! Максим Михайлович, я вас уже по всему корпусу ищу! Вас больная ждет.
     - Пусть еще подождет, - буркнул Максим, проходя мимо нее к лестнице. Медсестра встре-воженно зацокала следом.
     - Как так?! Нельзя. Вы же ее знаете. Она скандал устроит. Больница денег лишится, в кон-це концов! Да еще…
     - Тогда пошлите ее к черту! – Венжин усмехнулся и, повернувшись, неожиданно крепко ущипнул медсестру сквозь тонкий халат за ягодицу. Она взвизгнула, шокированная. – Ино-гда следует посылать всех к черту! Мне некогда, Свет. Наплети ей чего-нибудь и сдай – вон хоть Нестерову. А я к вечеру подъеду.


*   *   *

     Указанная Максимом машина подкатила точно в срок, встав почти вплотную к воротам, из нее вылез чернобородый водитель и склонился возле одного из передних колес, и, увидев его, Вита огляделась, быстро пошла вперед и словно бы невзначай пристроилась к группке пожилых женщин, покидавших кладбище. Идя она старалась не стучать зубами, хотя уже давным-давно промерзла до костей и плохо ощущала свои ноги, а из глаз и распухшего носа постоянно текло. Солнце стояло высоко, вопреки вчерашним обещаниям синоптиков, и гре-ло достаточно хорошо, но здесь, на кладбище, гулял вечный пронизывающий ветер, и Вита радовалась только тому, что сейчас он дует ей в спину, не отбрасывая назад распущенные волосы, скрывавшие от посторонних взглядов ее лицо, превратившееся в сплошной крово-подтек.
     Вита подошла к машине, и водитель, заметив ее, распрямился и недовольно спросил:
     - Ты к Эдгару?
     Не удержавшись, Вита фыркнула, услышав незатейливый пароль, и ответила утверди-тельно. Чернобородый кивнул на заднюю дверцу, и Вита поспешно нырнула в машину, ото-двинув с диванчика большое скомканное одеяло. Водитель хлопнул своей дверцей, и через секунду «десятка» вырулила на дорогу и поехала вперед без особой спешки.
     - А как ваше имя-отчество? – запоздало спросила Вита, осторожно сморкаясь в извлечен-ный из сумки платок. Чернобородый хмыкнул – судя по всему, поручение, данное ему Вен-жиным, и раздражало, и смешило его одновременно.
     - Виталий Семенович. Ты, девица, лучше не болтай, а ложись и натягивай одеяло – зубами ж колотишь! Кто это тебя так авангардно разукрасил?
     - Да так, - пробормотала Вита, послушно заматываясь в одеяло, - с одной знакомой пере-путали.
     - Хорошо, что не с родственницей, а то б точно убили, - заметил Виталий Семенович. – Только по лицу били?
     - Да нет… А куда мы едем? Мне бы к врачу…
     - Я врач, - сказал водитель, копируя интонации пьяного доктора из известного француз-ского фильма «Беглецы». – Только, уж извини, я любоваться тобой не буду – это уж прерога-тива Максима Михайловича, к нему и едем вроде как бы.
     Вита нахмурилась – Венжин для нее изначально и всегда был просто «Максом», без вся-ких намеков на отчество, и она даже не сразу сообразила, что Макс и Максим Михайлович – один и тот же человек.
     - Да… А где? В смысле, все-таки куда?
     - А здесь, недалеко, - неопределенно отозвался Виталий Семенович. – Где умный человек прячет лист?
     - В лесу.
     - Ну вот.
     К чему это было сказано, Вита поняла лишь спустя десять минут, когда «десятка» подка-тила к приземистому зданию автосервиса, перед которым стояло несколько машин. Виталий Семенович высунулся из окошка, кому-то что-то крикнул, и почти сразу большая железная дверь, закрывавшая въезд, с гулом поползла вверх. «Десятка» въехала внутрь, и дверь за ней закрылась.
     - Все, сударыня, конечная-с, - Виталий Семенович заглушил двигатель и обернулся к Ви-те. – Попрошу-с.
     Вита вылезла и огляделась. Она находилась в большом гулком гараже, наполовину запол-ненном машинами в различной стадии ремонта. Возле машин возились и переговаривались люди, не обращая на прибывших никакого внимания. И только один человек, невысокий, полный и рыжеволосый, с сумкой через плечо, увидев ее, быстро зашагал навстречу, и рядом с ним, пыхтя, переваливаясь и стараясь не отставать от хозяина, затопал толстенный англий-ский бульдог.
     - Макс! Ох, Макс! – не дожидаясь, пока они подойдут, Вита побежала вперед. Венжин об-нял ее, неловко прижал к себе, и Вита с разбегу чмокнула его в прокуренные усы, а потом обхватила руками за шею и, не в силах больше сдерживаться, расплакалась. – Ну зачем ты приехал, Макс, я же сказала… ох, господи!
     Он погладил ее по голове. Его ладонь была теплой, даже горячей, и ее прикосновение вдруг вызвали к жизни страшное воспоминание из вчерашнего дня – рука Евгения, безжиз-ненно, равнодушно, стукнувшая костяшками о пол,  его холодное лицо, леденящая тяжесть Черного Санитара на спине. Вита вздрогнула и крепче прижалась к Венжину, теплому и жи-вому.
     - Нельзя… - пробормотала она. – Знаю… здесь нельзя… Сейчас успокоюсь, сейчас.
     - Реви, так и лучше, - сказал Максим ей на ухо. – Только чур не сморкаться.
     Она закрыла глаза, отстраненно слушая, как Максим что-то говорит Виталию Семенови-чу, и не разбирая ни слова, а Эдгар недовольно сопел и хрюкал где-то внизу, настоятельно требуя внимания к своей персоне. Потом Венжин потянул ее куда-то в сторону, и Вита по-слушно пошла за ним, глядя только себе под ноги, так что свесившиеся волосы закрывали лицо.
     - Марат, есть у тебя где свободное помещение?! – спросил Максим у кого-то, и чей-то го-лос ему ответил:
     - Михалыч, ну ты чо?! У меня ж тут не бардак и не гостиница! Ты б вечером лучше за-ехал!
     - Марат, мне не койка нужна, а свободное помещение!
     - Ладно, пошли.   
     Через минуту Вита с блаженным вздохом опустилась в глубокое мягкое кресло. Венжин запер дверь и поставил сумку на стол. Было видно, что ему не терпится немедленно выяс-нить, что произошло в «Пандоре», но вместо этого Максим посмотрел на часы, потом накло-нился, убрал пряди волос с лица Виты, снял с нее солнечные очки и протянул:
     - У-у-у! Какой у нас тут натюрморт! И кто автор?
     Пока он рылся в своей сумке, выкладывая на стол разнообразнейшие медицинские при-надлежности, Вита коротко рассказала, что произошло вчера в квартире, стараясь не вда-ваться в подробности того, что именно хотел от нее Схимник. Максим растерянно качал го-ловой. Он получил только клок истории и ничего не понимал.
     Склонившись, он начал осматривать ее лицо. Как ни деликатно скользили его пальцы, Ви-та то и дело страдальчески охала и морщилась, попутно подумывая о том, сколько сейчас стоит пластическая операция и подлежит ли ее лицо восстановлению.
     - Занятно, - вдруг сказал Венжин и принялся за осмотр с двойным усердием, проверил кое-какие реакции, потом сказал:
     - Раздевайся.
     Вита посмотрела на него с таким выражением, что он, неожиданно для самого себя, чуть не расхохотался, хотя настроение у него было самое мрачное.
     - Сейчас скажешь, что ты не такая, да?
     Вита сердито покраснела – частично, там, где кожа осталась нетронутой.
     - Не подковыривайте, господин доктор. Делайте свое дело, - она встала и начала разде-ваться. – Все снимать?
     - Не валяй дурака. Считай, что ты на приеме. Здесь не холодно, так что немного можешь и потерпеть.
     - Я уже сутки живу в холоде, так что это как раз роли не сыграет.
     Максим нахмурился, молча подождал, пока она сложит свою одежду на кресло, и принял-ся ее осматривать, недоуменно качая головой.
     - Спасибо за то, что приехал. Но лучше все-таки было обойтись телефонным разговором. Ты ведь уже понял, насколько все… плохо?
     - Более чем. Весь Волжанск на ушах стоит – кое-кто здорово тебя обыскался и кое-кто не-маленький. Господи боже, Витка, во что вы влезли?!
     - Если б я знала!
     - А ведь врешь, - отметил Венжин и отвесил ей дружеский шлепок. – Одевайся! Все это очень забавно. Понимаю, что слово не к месту, но это действительно очень забавно. Конеч-но, говорят, что у страха глаза велики, но все же, я не сомневаюсь, что все произошло имен-но так, как ты рассказала, да и мужика этого ты мне описала достаточно точно. Значит, в приступе ярости он тебя бил, да? Так вот, самое страшное, что у тебя сейчас есть, - это заме-чательная простуда. Тебе бы, по-хорошему, как следует отоспаться в тепле, но времени нет, придется ехать как есть. Конечно, я тебе сейчас кой-чего вколю и с собой нагружу…
     - А как же…
     - Помолчи! – Венжин досадливо поморщился и потянул к себе упаковку с какими-то ле-карствами. – Что касается твоих страшных побоев, то через пару дней от них и следа не ос-танется, они уже бледнеют. Да, красиво тебе побили, очень интересно, умело. В приступе ярости такого не сделаешь.
     Вита, натягивавшая брюки, застыла, глядя на Максима недоуменно и возмущенно, словно тот вдруг предал ее и переметнулся на сторону противника.
     - Да ты что, Макс?! У меня же котлета вместо лица.
     - С твоим лицом все в порядке, - терпеливо сказал Максим. – Погоди, свитер не надевай. Синяки – да, есть, нос чуть распух, губа изнутри чуть содрана, пара царапин – вот и все. И ни один зуб нисколько не шатается. Вита, человек его комплекции и силы с одного удара тебе бы зубов пять выбил и челюсть сломал, если б захотел… а носик твой лежал бы у тебя вот здесь, - он легко дотронулся указательным пальцем до одной из щек Виты. – Нет, человек работал без эмоций. И работал умело. Бил так, чтобы больно было и страшно… то ли для те-бя, то ли для окружающих… много крови, много песен… но чтобы ничего не повредить. По-казуха это.
     - Но зачем? – Вита вздрогнула, когда ей в руку вонзилась игла. – Это же бессмысленно.
     - Тебе виднее, - Максим улыбнулся криво и совсем невесело, осторожно вводя лекарство. – Ты-то должна знать. И что случилось с вашими и с… Женькой, ты, наверное, тоже знаешь.
     - Ох, Макс, лучше не спрашивай, - Вита вытерла глаза. – Этого лучше не знать.
     - Не надо вот этого, - сказал Максим с ощутимым холодом. – Я не сопливый пацан, свои и чужие возможности соразмерять умею. И не тебе решать, что мне можно знать, а что мне знать не следует! Женька был моим другом… я был на опознании и видел его лицо!.. Я с Пашковым, Матвеевой и Мачуком год проработал! Я не левый дядя, с улицы зашедши, и не собираюсь успокаиваться под девизом «То ли еще будет»!
     Вита, закусив губу, отвернулась, и ее взгляд упал на Эдгара, уютно расположившегося под столом и внимательно изучавшего ее своими маленькими глазками. В словах Венжина была справедливость, но он даже не представлял себе, с какой правдой может столкнуться и каковы могут быть последствия. Каким угодно образом, даже отказавшись от его помощи, даже крепко и жестоко обидев его сейчас, нельзя было допустить, чтобы и он…
     - Вот что, - решительно сказала она, - я пока еще сама толком ничего не знаю и не пони-маю. И пока что… - увидев, как сморщилось лицо Максима в досаде и легком презрении, она хлопнула ладонью, на которую Венжин уже успел наложить повязку, по столешнице и чуть не вскрикнула, забыв о порезе. – Послушай, Макс, из всех нас благоразумие всегда было у тебя. Мне нужно отсюда удрать, а тебе нужно спокойно вернуться в свою больницу и сидеть пока там очень тихо, чтобы никто из них ничего не заподозрил. Это страшные люди, Макс, они совершенно ненормальные!
     - И высокопрофессиональные, надо сказать, - хмуро заметил Максим. – Мне стоило боль-шого труда от них отвязаться, а то выпасали, как корову поутру. Эн-Вэ-то был кретином в своем деле, но эти баскаковские псы след хорошо держат, - он усмехнулся, увидев округ-лившиеся глаза Виты. – Не забывай, что я изначально тоже был в «Пандоре». Может, я те-перь и толстый, плешивый и вообще нефролог, но с мозгами и памятью у меня все в поряд-ке! Съешь-ка это.
     Он протянул Вите несколько таблеток и бутылочку минеральной воды – запить. Пока она глотала таблетки, Венжин сложил часть медицинского содержимого своей сумки в пласти-ковый футлярчик, застегнул на нем «молнию» и положил на стол рядом с Витой.
     - Это возьмешь с собой. Вот тут я тебе написал на бумажке, что и как принимать, - Мак-сим быстро глянул на часы и озабоченно прищелкнул языком. – Все, время кончается. Зна-чит так. Из города выскочить почти невозможно – все закупорено: автодороги, аэропорт, все вокзалы, по Волге сейчас не пройти – только-только вскрылась.
     - Что же делать?
     - Смотри, - Максим вытащил из сумки и развернул большую карту города и окрестностей, щелкнул ручкой. – Для них сейчас вероятнее всего, что ты либо забьешься в щель, либо по-пробуешь пролезть через какой-то из вокзалов, либо найдешь попутку. Последнее для тебя не лучший вариант, потому что на вокзалах легче затеряться, а все автодороги они просмат-ривают настолько хорошо, что беспокоиться им не о чем. Но на дорогах посты у них одно-рядные – понимаешь, то есть город как бы в одинарном кольце. И главное – вырваться за не-го. Посмотри, они держат заасфальтированные пути и незалитые ответвления, но есть реаль-ный шанс проехать по одной из старых объездных дорог, в частности вот по этой, - ручка ткнулась в карту и пририсовала к одной из обозначенных дорог извилистую линию. – Доро-гой этой пользуются крайне редко, ее, в принципе, уже и дорогой-то нельзя назвать. Но один мой знакомый иногда ездит по ней – больше по привычке. Сейчас он уже должен подъехать к дверям мастерской. У него такой маленький раздолбанный грузовичок, но бегает неплохо. Поедешь в кузове, только там, пардон, кроме тебя поедут еще несколько свиней, так что по-старайся не задохнуться. Там будет тесновато, а тебя забросают разным барахлом, так что будь готова. Поняла?
     Вита кивнула, пытаясь заплести спутанные волосы.
     - Он тебя высадит вот здесь, в Солнечном, - ручка ткнула в крохотный кружок на карте. – Здесь тебя ждет твоя машина.
     - Моя машина?!
     - Давай без вопросов, ладно?! – Максим вздохнул и почесал затылок. – Женька буквально за несколько дней до… он купил тебе машину… говорил на восьмое марта, шутник… - Вен-жин хрустнул суставами пальцев. – Он спрятал ее здесь, у Марата, ты ведь не знаешь Мара-та… А сегодня я с помощью Марата эту машину обменял на другую, потому что за той мог-ли остаться хвосты, да и она не совсем подошла бы тебе. Ее отогнали в Солнечный, чтобы она совсем не светилась в этом городе. Ты машину-то не разучилась водить?
     - Нет, - едва слышно ответила Вита.
     - Вот и славно. Вот держи документы – тут все порядке, законно, не беспокойся. В маши-не ты найдешь все, что тебе может пригодиться – косметика, обувь, тряпки там, - он усмех-нулся, - одна моя… э-э… подруга с сестрой сегодня закупились, правда пришлось черт знает что ей подрассказать, чтобы она согласилась. По размеру тебе должно подойти. Сразу, как приедешь, немедленно переоденешься, а одежду отдашь тому мужику, он о ней позаботится.
     - Когда ты все это успел сделать?! – изумленно спросила Вита. – Откуда ты вообще мог знать, что я позвоню?! И почему… зачем ты все это делаешь?!
     - Знаешь, Витек, есть у меня такая привычка – не отвечать на глупые вопросы. Постарайся привести себя в божеский вид, чтобы не привлекать внимания, впрочем, что мне тебя учить. Деньги…
     - У меня есть! – поспешно сказала Вита. Усы Венжина приподнялись в неожиданно хит-роватой улыбке.
     - Тебе все равно понадобится еще. Я предвидел, что, возможно, ты начнешь кочевряжить-ся, поэтому деньги уже там, в машине, под половиком. Дальше смотри – из Солнечного по-едешь вот этой дорогой через Сергеевку, потом свернешь вот здесь на Новую Тополевку, а дальше уже дуй по своему усмотрению, только постарайся подольше не останавливаться, пока совсем не вымотаешься. У тебя еще нет примерного маршрута?
     Вита машинально покачала головой, внимательно глядя на карту, но ее глаза тут же сузи-лись и застыли.
     - Думаю, я знаю, куда мне ехать.
     Максим не заметил ее изменившегося взгляда, он смотрел на карту и только одобрительно кивнул.
     - Вот и славно. Найди себе хорошую нору и сиди в ней, пока тут все не уляжется… прав-да, наверное, это надолго – так мне кажется.
     - Пока меня не найдут, - пробормотала она.
     - Да как им тебя найти? – удивленно спросил Венжин. – Будешь глубоко сидеть, так не найдут. Ведь даже я не буду знать, где ты.
     - Он найдет, - произнесла Вита с каким-то суеверным ужасом и вздрогнула. – Ты не зна-ешь его. Он все просчитывает, он знает, как я себя поведу. Может, он даже знает, о чем мы с тобой сейчас говорим – слово в слово. По-моему, он может найти кого угодно… если захо-чет.
     - Ну, милая, это уже попахивает мистикой, - сказал Венжин с натянутым весельем и сло-жил карту. – Все, пошли – время. Мне уже пора своим пастухам на глаза показываться, а то переполошатся, родимые.
     - Максим, погоди, - Вита расстегнула сумку и вытащила из нее пухлую записную книжку. – Вот, возьми, это… Женькина. Он сюда координаты заносил… командировочных наших. Я страницы отметила, где надо… Постарайся как-то с ними связаться, предупредить, я успела только Султана…
     Венжин, помрачнев, кивнул, принимая книжку.   
     - Сделаю, не переживай.
     - И еще… Макс…
     - Да, - сказал Максим, не дав ей закончить, - могла бы и не напоминать. Все будет как на-до.
     - У него ведь никого нет кроме…
     - Все будет как надо, - повторил Максим, и его голос дрогнул. – Как надо. Свидимся – по-мянем. А пока думать надо, как свои головы уберечь.
     Ладони Виты метнулись к лицу, прижались, и она глухо застонала.
     - Господи… господи… Женька…
     - Время, Витек, - мягко сказал Максим и взял ее за локоть. – Пойдем.
     Они покинули комнатку и спустились в гараж. Эдгар тяжело трусил следом, отдуваясь и похрюкивая. Оставив Виту у большой двери, Венжин выглянул в боковую, кому-то что-то сказал и повернулся к ней.
     - Все, он уже здесь. Я поеду первым, а ты выходи через пять минут, там уж он тебе сам все скажет.
     Вита судорожно уцепилась за него, не желая отпускать, но Венжин мягко высвободился и ободряюще улыбнулся.
     - Не бойся, Витек, все будет хорошо. Делай, как я сказал, а дальше думай сама. У тебя по-лучится, я не сомневаюсь. Представь себе, что это просто очень долгая командировка. Ты справишься, я знаю, ты славная девочка. Еще встретимся – пивка хлопнем под хор-рошую воблочку! Попрощайся с Эдгаром, а то уже весь исхрюкался, бедняга.
     Вита опустилась на корточки и погладила большую голову бульдога, звонко чмокнула его в черный влажный нос. Эдгар печально хрюкнул, и по ее лицу проехался широченный мок-рый язык.
     - Не ешь много, - пробормотала она. Бульдог вздохнул, забрал ее левую руку в пасть и на-чал осторожно перекатывать по зубам, словно пережевывая, едва-едва дотрагиваясь до кожи. При желании эти зубы и мощные челюсти, несмотря на возраст, все еще могли сломать эту руку, как спичку, но Эдгар обращался с ней нежнее, чем антиквар с баснословно дорогой ва-зой. Вита погладила его еще раз, высвободила руку и встала.
     - Пять минут, не забудь, - сказал Венжин. – Потом, как сможешь, обязательно позвони. Пока.
     Он сжал ее запястье, повернулся и вышел, следом за ним, переваливаясь, протопал Эдгар, и дверь захлопнулась, а Вита осталась стоять, глядя на эту дверь. Потом перевела взгляд на часы.
     Пять минут.
     Все будет хорошо… но вряд ли теперь все будет хорошо…
     Четыре минуты.
      Суждено ли ей когда-нибудь еще вернуться в Волжанск? Вернуться в старый город, го-род рыбы, арбузов и ворон, город, рядом с которым катит свои мутные воды древняя река? Город, в котором было суждено пережить самые большие кошмары и самые большие привя-занности?
     Три минуты.
     Просто командировка… просто очень долгая командировка…
     Две минуты.
     Но в любой командировке есть задание. Есть цель. И у нее есть такая цель. Есть задание. Только теперь она сама над собой начальник.
     Одна минута.
     Первая командировка не за деньги. Смешно брать за такое деньги, даже не смешно – ко-щунственно!
     Стрелка на часах едва уловимо щелкнула, замкнув круг последней секундой. Вита шагну-ла вперед и толкнула дверь.






     Время…
     Время неумолимо. Оно идет – и  идет безжалостно. Оно не ждет отстающих, оно нака-зывает обгоняющих. Что ему наши песни, что ему наша печаль…
     Пространству вообще все равно…
     А картина росла. Гигантское полотно создавалось сквозь время и пространство. И уже давно не красками писалось полотно – густые мазки ложились кровью и страхом, болью и ненавистью, отчаяньем и коварством, кладбищенским ветром и дорожной пылью, стуком дождя по лобовому стеклу машины и одиночеством, лунными дорожками и страшными снами, улыбкой сумасшедшего и блеском в глазах алчного,  базарными запахами и сигарет-ным дымом в барах, далекой музыкой и чернильным кружевом, щелканьем затвора и шеле-стом страниц, деньгами и смехом, любовью и безнадежностью, лицами и словами, криком и прикосновением, и многими, многими, многими… и не всему существовало имя или исчисле-ние… И не было у картины рамы, и не существовало ограничений, и все новые и новые жиз-ни растворялись в ней. Кто знал об этом, кто подозревал хоть когда-нибудь, что он стал частью этой картины?
     Девушка с седыми прядями в каштановых волосах, с заплаканным лицом и глазами, пол-ными привидений, девушка, сидевшая на кровати и внимательно смотревшая на лежащий на подушке лист ватмана, в который были намертво врезаны карандашные штрихи, слив-шиеся в жуткий образ, и образ этот звал и тянул к себе, а в ней разгорались ненависть и жажда, органично сплетаясь и растворяясь друг в друге, а она все смотрела, осознанно по-зволяя им расти и расти…
     Крепкий, высокий человек с сонными глазами, который вылез из своей машины с сигаре-той в пальцах, и вдруг уронил сигарету, и резко повернулся лицом  на северо-запад, и его гла-за стали ясными и внимательными, и он широко улыбнулся…
     Светловолосый и светлоглазый мужчина с интеллигентным лицом, зашедший переку-сить в маленький ресторанчик и внимательно разглядывавший симпатичного мальчишку лет тринадцати, выпрашивавшего денег у своей сестры-барменши…
     Или другой мужчина, уже в годах, одетый в дорогой костюм, сидящий в своем кабинете, заполненном древними и драгоценными вещами, оглаживавший их взглядом, постепенно воз-вращая себе привычное самообладание…
     А может еще некто, прозванный «Сканером», колотивший в дверь своей комнаты сби-тыми в кровь кулаками и визгливо кричавший: «Принесите водки, гады! Водки принесите!», постепенно начавший сходить с ума…
     Существо с изуродованной  душой и телом, накрывшееся с головой одеялом на огромной готической кровати и переживавшее во сне собственные кошмары…
     Рыжеусый врач-нефролог, безмятежно управлявший машиной и иногда с легкой усмеш-кой поглядывавший на другую, в соседнем ряду…
     Молодой парень в инвалидной коляске, задумчиво перебиравший струны гитары и одно-сложно отвечавший двум пожилым женщинам, которые, устроившись в креслах, смотрели бразильский сериал…
     Или другой парень, постарше, вскинувшийся на больничной кровати, снова ощутив во сне страшный удар и услышав тошнотворный хруст собственного черепа, в который входила пуля…
     Или сидевшие за дверью его палаты охранники, один из которых разгадывал очередной кроссворд, а другой подстукивал ногой в такт гремевшей в наушниках музыке…
     А может другие, молодые и крепкие, мечущиеся по старому городу в поисках какой-то девчонки, вдруг срочно понадобившейся их начальнику…
     Или она сама, свернувшаяся под старой грязной мешковиной в кузове грузовичка, отчаян-но подпрыгивающего на плохой дороге, и пытавшаяся не думать о том, что довелось уви-деть и пережить…
     Или медсестра, чье остывающее тело, истерзанное и изуродованное, торопливо затал-кивали в мусоросжигательную печь…
     Или преподавательница философии, надеявшаяся и в этом году съездить в Крым, а пока сидевшая на скамеечке в сквере и вскрывавшая конверт, на котором стояла фамилия одной из ее студенток. Конверт оставили ей на кафедре, и преподавательница была уверена, что студенточка опять подсунула деньги за очередной зачет – странно, что в этот раз не из рук в руки – но в конверте оказалось письмо, и прочитав его до конца, преподавательница вдруг резко встала и, скомкав письмо в руке, прямо по газону зашагала к трассе, где шумели, проносясь на большой скорости, машины…
     Или молодая журналистка, поверившая в то, во что поверить было невозможно, не ве-дая, чем обернется ее вера, и умершая год назад в больнице крымского городка… 
     Или безумный художник, погибший  за несколько веков до нее…
     Кто?
     Неисповедимы пути человеческие.


25 марта 2002 года.