В лесу скрипели лыжи. Егор ехал не торопясь. Пар вырывался из его рта, узкие губы дрожали. Лес обнимал лыжника со всех сторон, он ехал по одной ему знакомой тропинке. Не первый видно раз. Яркое солнце пробивало хвою облепленную снегом и отражалось в лицо от искристого белого настила под ногами. Рядом, утопая по грудь в снегу, бежал пёс, мохнатая лайка, … Алые языки блестели. Шли уже долго. Одежда, вымокшая внутри, снаружи покрылась тоненьким ледком. Старое дедовское ружьишко, ездило по спине. За собой я вёз деревянные санки, накрытые сверху рогожей. Лыжник съехал с покатой горки, собака, кусок шерсти, визжащим кубарем, скатилась вниз захваченная лаем. Передо мной стояла небольшая избушка, забитая между двумя толстыми елями. Егор закричал – Выходь Валерка, вылезай. Начал снимать лыжи. Дверь, скрипнув, открылась. Из темноты появился сгорбленный человек в серой телогрейке, ватных штанах и головой обмотанной тряпицей. Посмотрев на меня, дырками из материи он отвернулся и исчез внутри. Егор шагнул за ним, а собака, забежав было следом, слегка попятившись, осталась на улице. Потолки заставили меня склонить голову.
- Саш, разожги огонь. Саш прошу тебя. – Сашки здесь нет Валер, это я. Я, Егор. ТЫ что не узнал. – Егор? (человек без лица замолчал ). Темно Егор, разожги печку. (Сашка, с месяц назад уехал в город, пропал?!).
Я вышел во двор. За хибаркой под хиленьким, косым на сторону навесиком я отколол заледеневшие дрова. Занёс в дом. Он уже сидел на кровати, уткнувшись в пол, что-то шептал. – Я пойду за хворостом схожу. Я быстро. Он ничего не ответил, тихо сидел и сопел. Егор укутал его двумя одеялами, привезёнными с собой. И ушёл. Пока Егор собирал валежник. В голове скреблось, как изменился этот человек, как за пару недель пока его не было… Валерки тоже не стало? Даже тело не нашли, наверное, выходит всем конец. Лихо.
Едкий огонёк разрастался, медленно слизывая кусочки дерева. Валера сидел тихо. Но, увидев огонь он подошёл к печке и мерно, кряхтя запел. Хоть песня шла горлом, я понял, что это женская, заунывная песня, песнь одиночества. – Саш, как там Машенька. Любит меня. Если да, то передай чтоб, забыла, я умру. Калека я, погибну. (Маша, вскорости после исчезновения Валеры, заболела тифом и умерла.) – Любит, любит Валер. Ждёт. Иной раз плачет, плачет, потом засмеётся, заголосит. Как люблю, как мы с ним весело скоро заживём. Ждёт. Ждёт. – я тоже её люблю, да умру. – Нет Валер. Нет, зачем ты. Скоро Весна. Скоро вернёшься к нам, скоро. Будем с тобой гулять, Саша, Егор, Валера и Маша. Я тебе столько всего привёз одеяла, еды вон скока, разведя руки в стороны я чуть-чуть не достал двух противоположных стен, дров тебе посуши ща нарубим, спичек ещё на запас, пороху… - Как там Маша, любит? передай не надо забу… он затих дыхание дрожало. – А-а вон чего забыл, самогону привёз, свойский, бабки моей. На, кушай. Я стал лить ему из бутылки прямо в рот. Он не дёргался, пил. Притих, Егор уложил его на лежанку, укрыл. Тяжёлая, не здоровая дрожь била из самого нутра. Я разгрузил санки, запустил погреться у огня собаку. Пора было ехать обратно, смеркалось. К ночи надо прибыть. В обход поеду, через ручей. Возвращайся другой дорогой. - Валер я уезжаю, нужно Валер. Он тихо поднялся, повязка сползла с глаз, две точки ярко горели. – Ступай Саш, передай Машеньке, что всё хорошо, ступай. – Они скоро уйдут Валер, скоро, слышал, к городу опять белые подступают, они скоро уйдут. – Ступай Саш, с Богом. Иди.
Я двинулся обратно, пёс резво пробирался за мной чувствовал – едем к дому. Ещё две недели он продержится. На следующий день карательный отряд, забрёдший к нам в деревню, застрелил меня.