В конце XIX века сакральная география Тибета, пополнилась новым пунктом, вызвавшим множество споров в тибетских монастырях и бурю профанических публикаций за пределами Тибета. Северная Шамбала – иноматериальная страна, в которой проживают сомны просветленных мудрецов, синклит человечества, высокие иерархи иных классов существ, неявно населяющих Землю – нагов, тиранг, дакинь и прочих.
Справедливости ради, стоит отметить, что само понятие «Северная Шамбала» в Тибете существовало со времен гуру Падмасамбхавы, и в стройном ряду восточной, западной и южной Шамбал, выделяясь лишь своей эсхатологической ролью, будоражащими предсказаниями, касающихся появлению специального Будды Майтрейи в конце времен именно из сияющих пространств Северной Шамбалы. Ничего нового в таком грозном символизме Севера не было, читатель и сам может привести массу примеров, когда великие цивилизации прошлого в своем мифотворчестве Северу отводили именно такую разрушительную, но в тоже самое время сотериологическую роль.
Земную проекцию Северной Шамбалы тибетская традиция размещала на северных гребнях Гималайских гор, то есть в границах собственно Тибета. Загадочное своим происхождением уточнение внес 13-й Далай-лама Тибета Тубдан-Чжамцо (1876-1933), который в 1899 году сделал, ошеломившее многих завление, основанное на его личных откровениях, проистекающих от Ясного Света Ваджрного его Сердца, заявление о том, что, оказывается, Северная Шамбала географически находится на территории Российской Империи. В стране, в которой в одних руках сосредоточена духовная и политическая власть такие заявления, и сами по себе, имеют достаточно многослойный смысл, но в данном случае ситуация осложнилась тем, что в начале 1905 года Далай-лама, находившийся в то время в вынужденной эмиграции в Урге, через своего представителя обратился к Николаю II со своим желанием поселиться в России, чем привел в немалое замешательство русское дипломатическое ведомство. Вот об этом представителе Далай-ламы в России мы и поговорим подробнее, поскольку зримый плод его трудов до сих пор можно увидеть на берегу Большой Невки на Приморском проспекте в Петербурге – Храм Будды, дацан Гунзэчойнэн.
Агван Лобсан Дорджиев (1854-1938), ученый бурятский лама, который несмотря на свое российское подданнство служил у Далай-ламы старшим советником. Родом из хоринских бурят он в 19-летнем возрасте покинул Забайкалье и отправился с паломниками в Тибет. Здесь в 1888 году он окончил высшую богословскую школу Гоман при монастыре Брайбун, в окрестности Лхасы ( столицы Тибета), получил ученую степень “Лхарамба” и был назначен от этой школы Цаннид хамбо ( наставником) юного Далай-ламы. Со временем Дорджиев приобрел большое влияние на Далай-ламу и стал его ближайшим доверенным лицом и другом. При дворе верховного правителя Тибета он создал прорусскую группировку, определившую на долгие годы характер тибетской внешней политики.
В 1898 году Цаннид-хамбо Авган Дорджиев впервые прибыл на берега Невы с целью склонить русское правительство к оказанию помощи Тибету в противостоянии экспансионной политике Британской империи. К этому же времени относится и первая попытка создания в столице буддийского храма. Инициатива Дорджиева, однако, успеха не имела: открыть в Петербурге иноверческую молельню оказалось делом далеко не простым. Во время его последующих приездов в Петербург, в качестве полномочного представителя Тибета, Дорджиев пытался вернутся к своему замыслу, но всегда безуспешно. Так и постигла бы мечту Дорджиева о постройке буддийского храма таже участь, что и сходную мечту еще одного небезызвестного бурята, «тибетского врача» П.А. Бадмаева, который еще в 90-е годы, несмотря на поддержку Александра III и Николая II, так и не смог начать подобный прожект если бы не удачное для Дорджиева стечение обстоятельств - большая часть петербургского высшего света, попалось в паутину, ловко сотканную сэром Эдвардом Чемпли (на личности которого мы здесь останавливаться не будем, рискуя выйти из формата реферата и войти в зыбкие тенета конспирологии), заболела англофилией и как следствие неизбежно увлеклась модной восточной диковинкой – буддизмом.
Говорить в салонах за буддизм стало изысканным вкусом и признаком глубокого ума. Эту тенденцию ловко использовал Дорджиев и вот уже его имя стало известным в столичных кругах и вскоре благодаря протекции князя Э.Э.Ухтомского он получил несколько аудиенций у Николая II, обрел влиятельных покровителей в великосветском обществе, проявлявших сочувствие к «тибетскому вопросу».
В 1905 году 17 октября выходит, столь удививший традиционалистические слои общества своей видимой необоснованностью и несвоевременностью манифест о свободе совести и вероисповедания. Автор этого реферата ни в коей мере не утверждает, что Дорджиев, умело используя свои связи и влияние на «квазибуддистскую» среду имел непосредственное отношение к инспирации этого загадочного манифеста, но не упуская из виду неординарные способности Дорджиева и его неослабевающую энергию и волю инвольтируемую видимо скрытой стороной его миссии и то, что после появления этого манифеста, прожект Дорджиева сдвинулся с мертвой точки, подобные подозрения имеют право на существование. Да и кто знает, на какие жертвы и глумления над собственной традицией могли бы пойти жадные до тайн Востока власть придержащие неофиты соблазненные обещанием быть посвященными в самые сокровенные и секретные техники тибетского буддизма самим Цаннид-хамбо...
Как бы то ни было, весной 1909 года началось строительство буддийского храма. Тот факт, что он возводился в столице Белого Царя, российского монарха, традиционно почитавшегося ламаистами России воплощением милосердной Цаган-Дара Эхэ ( Белой Тары), придавало постройке особое мистическое, если не сказать эсхатологическое измерение, если помятовать (повторюсь), что будда последних времен Майтрейя согласно традиции должен явится из пространств Северной Шамбалы.
К разработке проекта постройки на предварительной стадии был привлечен студент Института гражданских инженеров Н. Березовский. Однако уже вскоре Дорджиев был вынужден отказаться от его услуг и пригласить на роль архитектора талантливого зодчего, гражданского инженера Г.В. Барановского. В созданный Дорджиевым строительный комитет вошли еще восемь человек: академики В.В. Радлов и С.Ф. Ольденбург, камер-юнкер Высочайшего Двора князь Э.Э. Ухтомский, приват-доценты Санкт-Петербурского университета Ф.И.Щербатской, В.Л.Котвич, А.Д.Руднев, а также художники Н.К.Рерих и В.П.Шнейдер.
По иронии судьбы в «постмарксистскую», нашу эпоху, сложилось так, что деньги стали считаться единственной причиной и целью любого матерьяльного шевеления, единственным орудием опредмечивания идеи и посему ни одно историческое ( и другое) исследование не имеет смысла если не вскрыты экономические пружины и не показаны финансовые источники. Таков современный метод. Смиренно последуем ему и откроем сребролюбивому читателю некоторые дольние подробности постройки храма.
Стоимость постройки по предварительной оценке Дорджиева не должна была превысить 90 тыс. рублей. Из них 50 тыс. обещал пожертвовать Далай-лама, 30 тыс. сам Дорджиев, еще 10 тыс. предполагалось собрать среди бурят и калмыков. С этой целью Дорджиевым непременно с разрешения Департамента духовных дел иностранных исповеданий был создан комитет для сбора пожертвований на храм. Эта задача была возложена на ширетуев Аганского дацана Гармаева и Цулгинского дацана Соктоева . Есть сведения о том, что среди жертвователей был и П.А.Бадмаев, но деньги на храм он передавал анонимно, поскольку к тому времени он перешел в православие.
Оценка Дорджиева, однако, оказалась заниженной. В смете, утвержденной строительным комитетом 16 ноября 1909 г., приводилась значительно большая сумма: 151 694 рубля , но и она была фактически перекрыта. Недостаток средств побудил Дорджиева в феврале 1913 г. обратиться за помощью к монгольскому правительству. В том же году правитель Монголии и глава ламаистской церкви Хутухта Джебдзун Дамба выделил средства из своей казны для завершения постройки.
В конце апреля 1909 г. началось строительство. Работы велись силами местных каменщиков и отчасти рабочих из Костромской губернии, которые даже не знали, что строят.
Строительными работами руководил сам архитектор Г.В.Барановский; ход их выполнения контролировал некто Вампилов – доверенное лицо Дорджиева. Следует отметить, что несмотря на стремительные темпы, постройка храма в целом велась без должного порядка, хаотично. Сказывалось отсутствие опыта у ее организаторов. Так нередко случались кражи материалов, денежные счета фирм-поставщиков не оплачивались в срок . Все это привело к серьезным трениям между архитектором и строительным комитетом. В конце 1911 г. Барановский устранился от дальнейших работ, и завершил постройку храма архитектор Р.А.Берзен, приглашенный Дорджиевым как автор проекта деревянного буддийского храма в Верхоленском уезде Иркутской губернии.
В 1911-1912 гг. строительный комитет столкнулся с серьезными финансовыми трудностями, поставившими под угрозу всю постройку. Дело в том, что средства пожертвованные храму Далай-ламой, поступили в распоряжение комитета с большим опозданием ( лишь в начале 1913 г. Дорджиеву удалось приезти их из Лхасы в Петербург). Кроме того постоянно ощущалось противодействие строительству со стороны Департамента духовных дел. Высший свет насытился буддизмом, на смену ему угодливо приходит мистический ислам, суфизм. Восходит звезда Г.Гурджиева.
В 1910 г. разворачивается беспрецендентная антибуддийская кампания. С нападками на буддизм обрушивается и некоторая часть православного духовенства, чутко уловившего момент, когда буддизм вышел из моды при Дворе, и более не защищен могучили великосветскими фигурами. Храм быо объявлен идольским капищем, с помощью которого буддисты пытаются вернуть язычество на Святую Русь. «Наступает власть тьмы и время антихриста, ибо открытое идолослужение в центре России , столице, при соизволении властей и молчании полуторамиллионного христиансткого населения, что это, как не восстание древнего змия – дракона на Христа...», - писал архимандрит Варлаам. Он гневно возмущался, что «в столице Христиансткого царства, где покоятся мощи великого защитника веры, Св. благоверного князя Александра Невского, где находятся и другие великие святыни народа русского, где наконец, средоточие государственной и церковной жизни, - там воздвигнуто теперь грандиозное капище и на глазах миллионного населения начинается торжественное идолослужение». В Департамент духовных дел посыпались петиции православных с требованием отменить разрешение на постройку храма. Дорджиев и другие буддисты стали получать анонимные письма с угрозами взорвать храм, а в те времена, как впрочем и в наши в моде были бомбисты,так что эти угрозы могли быть и не пустыми. «Православные» посылали этим «язычникам» и всякого рода «заговоренные» иконки, амулеты и травы. Особенно усердствовала Партия скорой расправы из Царского Села. Строительство храма было преостановлено с сылкой на то обстоятельство, что буддийская община не была предусмотрена действующим законодательством «Положение о ламайской духовенстве в Восточной Сибири» от 1853 г., которое строго определяло число существующих в империи молитвенных домов и состоящего при них духовенства.
После того как В.В.Радлов подал вторичное прошение на имя П.А.Столыпина о возобновлении постройки, Министерство внутренних дел затеяло негласное расследование с целью выяснить «не имеется ли в виду просителей каких-либо незаконных деяний в смысле пропаганды вредных идей или политический помыслов, могущих нанести ущерб достоинству и безопасности России» . По сведениям, собранным чиновником особых поручений, «организаторы постройки буддийской молельни в С.-Петербурге имеют намерение вербовать себе адептов из среды С.-Петербурского высшего общества, в достаточной, по мнению местных главарей буддизма, зараженного «англофилией», а следовательно, и склонного к буддизму... С этой целью предполагается образовать в С.-Петербурге буддийские общины наподобие лондонских и устроить больших размеров здание дацана, в котором бы совершались торжественные служения с соблюдением всего ритуала индийских буддийских храмов».
В этой обстановке подозрительности и недоброжелательства от строителей храма требовалось немало упорства, выдержки и даже личного мужества, чтобы довести постройку до конца. Стоит ли удивлятся, что постройка храма растянулась на долгие лета.
Большие трудности вызвало украшение фасада здания буддийскими символами: власти опасались, что эти символы придадут молельне излишне демонстративный вид и могут оскорбить чувства православных верующих, имевших неподалеку свою церковь (церковь Благовещения Пресвятой Богородицы). Поэтому власти всячески препятствовали установке иноверческих символов. Так, весной 1911 г., когда утвержденные Министерством внутренних дел эмблематические изображения уже были изготовлены и находились в Петербурге, старший техник Санкт-петербургского градоначальства некто Гейслер, явившись на заседание строительного комитета, потребовал от имени своего начальства устранить с фасада будущего храма некоторые эмблемы. И все же комитету удалось отстоять их необходимость. На завершающем этапе строительства, в 1914-1915 гг., были установлены чжал-цаны (цилиндрические надставки на крыше, символы триумфального распространения буддизма), толп (золоченые диски, магические зеркала) во фризе, призванные отпугивать злые силы, щиты с тибетскими монограммами, восьмирадиусное колесо вероучения хурдэ со стоящими по обе стороны от него ланями над порталом и, наконец, венчающий храм ганчжир (тиб. - "полный сокровищ"), функционально эквивалентный куполу православной церкви. Ганчжир и чжалцаны заполнялись печатными молитвами "мани" на освящение храма.
Принадлежности ламаистских ритуалов были заказаны Дорджиевым в специальных мастерских Пекина и Долон Нура, для изготовления которых он пожертвовал свое фамильное золото. Эти предметы доставили в Петербург двумя большими партиями в июле и декабре 1910 г. Небольшая часть утвари - набор серебряных ритуальных сосудов и др. - изготовила в Петербурге фирма придворного ювелира Николая Линдена.
Статуя Большого Будды (высотой 2,75 м), выполненная из алебастра в соответствии с ламаистскими канонами, по-видимому, также была привезена из Китая. В дальнейшем предполагалось заменить ее на бронзовую. Некоторое количество предметов буддийского реликвария составили подарки разных лиц, в том числе и самого Далай-ламы.
Первое богослужение в храме, состоялось 21 февраля 1913 г., в день, когда вся Россия праздновала 300-летие Дома Романовых. Почетных гостей Дорджиев поселил в своем доме при храме. По случаю праздника портал храма украсили русскими трехцветными знаменами и флагами Тибета с изображением белого льва на желтом фоне; вход был драпирован монгольскими и тибетскими кирпично-красными и желтыми шелками. Поскольку главный зал молебствий еще не был отделан, алтарь установили в вестибюле здания. Вот как весьма вольно описан этот алтарь в газете "Колокол": "В глубине портика - идол Будды и на столике - золотой идол того же Будды в царском одеянии. Вокруг на столиках - 7 курильниц, наполненных какой-то жидкостью, которая горела фиолетовым пламенем. Пред идолом стоял фонарь с золотой оправой. В фонаре горела свеча из черного воска". На стене возле алтаря были помещены портреты императорской четы и наследника престола Алексея. Про последнего среди буддистов распространялись слухи, что он является воплощением бодхисаттвы, до сих пор не крещен и при каждой попытке совершить крещение впадает в обморок; что Далай-лама признал в нем будущего просветителя иноверцев Севера.
В 10 часов утра в указанный день в буддийском храме было совершено торжественное молебствие о здравии и благоденствии императора и всего царствующего дома. Богослужение почтили присутствием и новоявленные русские буддисты, а также члены комитета по постройке храма. Был здесь и известный путешественник, исследователь Центральной Азии П.К.Козлов с супругой, в течение многих лет поддерживавший дружеские отношения с А.Дорджиевым.
Второе большое буддийское богослужение в Петербурге состоялось 9 июня 1914 г. по случаю торжественного внесения в храм и освящения двух сиамских статуй. Обе были подарены храму. Первую, представлявшую собой медное позолоченное изваяние Сидящего Будды Шакьямуни, преподнес сиамский король Рама VI Вачкровуд, вторую - Стоящего Будды Майтреи, отлитую из бронзы и заполненную для прочности гипсом, - русский консул в Бангкоке Г.А.Плансон. Он же и доставил обе статуи в Петербург. До завершения постройки они были помещены в верхний алтарь храма. 10 августа 1915 г. состоялось освящение храма в честь божества Калачакры, которое является персонификацией сокровенного учения того же названия, по преданию сохранившегося во всей полноте только в Шамбале.
При освящении храм получил название «Источник-Святого-Учения-Будды-Сострадающего-Ко- Всем-И-Вся». В память о событии были отчеканены специальные жетоны - медали с силуэтом храма и eго названием на тибетском, монгольском и русском языках.
За образец при разработке проекта петербургской молельни Дорджиев, очевидно, взял классический тип тибетского соборного храма, так называемый дзогчэн-дуган. Тибетский дуган - это храм-школа, где ламы собираются для занятий.
Как и тибетский прототип, здание петербургского храма состояло из двух частей: южной, где находилось главное помещение для собрания духовных лиц , и северной, называемой гонкан (жилище божеств-охранителей). Южная часть, большая по площади, представляла собой просторный зал, разделенный двумя рядами колонн на три нефа. Свет в зал проникал сверху, как бы с неба, через остекленную часть крыши и потолка, и падал на свастику, выложенную плитками на полу. В центре зала, как раз под этим стеклянным потолком, стояли два длинных стола с принадлежностями для совершения ритуалов (колокольчики, ваджры, маленькие блюдца с рисом, священные тибетские книги). В глубокой нише северной стены помещался алтарь с изваянием Большого Будды. Справа и слева от него, в двух специальных шкафах за стеклом, находились статуэтки божеств огромного ламаистского пантеона китайской, тибетской и монгольской работы. В нише и между колонн были развешаны баданы и чжал-ианы - многоцвевтные парчовые украшения разной формы, сшитые в Бурятии; рядом с ними - написанные на материи иконы-танки. Над залом молебствий находился тех же размеров второй этаж, которого нет в тибетских дуганах. Пространство второго этажа петербургского храма было разбито с помощью деревянных перегородок на небольшие комнатки, где располагались монашеские кельи, а также вспомогательные помещения для хранения храмовой утвари, облачений, книг, священных образов, музыкальных инструментов и т.д. Освещался второй . этаж внешними окнами с запада и востока, а также плафоном светового фонаря. По мнению исследователей, второй этаж появился под влиянием более поздней традиции бурятского культового зодчества. Здесь, как и в Цугольском дацане, Дорджиев планировал разместить макет "Западного рая" Сукавати в качестве наглядного пособия для верующих. Северная часть храма - гонкан, поднимающийся над основным массивом в виде башни, увенчанной фигурой почти четырехметрового медного позолоченного ганчжира. По своей функции гонкан подобен православной часовне. Здесь, в петербургском храме в 1920-1930 гг. находились статуи охранителей буддийского Учения и самого храма: божеств Махакалы и Лхамо - главной покровительницы школы Гелугпа
Революционные будни не прошли стороной предмет нашего повествования.
Летом 1918 г. Дорджиев был арестован в Калмыкии красноармейцами и передан в руки ЧК, где его обвинили в попытке тайно вывезти собранные средства за пределы Советской России и приговорили к растрелу. Лишь благодаря вмешательству известных ученых-востоковедов, Щербатского, Ольденбурга, Владимирцова, Котвича и других, Дорджиева удалось освободить из Бутырской тюрьмы.
Однако пока Дорджиев находился в тюрьме храм был основательно разграблен. Похищены были практически все предметы, имевшие какую-либо ценность: медные, бронзовые и позолоченные статуэтки, серебряные жертвенные вазы и чашки, драпировки из китайской парчи, посуда и мебель, меха и материи. Погромщики разбили Большого Будду (проворные пролетарии в нем искали скрытые сокровища, прослышав про некое Алмазное сердце Будды, Три Драгоценности пути и прочее ), варварски уничтожили храмовую библиотеку.
Погром, учиненный красноармейцами в храме, вызвал резкий, рискованный протест Дорджиева, обратившегося за помощью прежде всего в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) РСФСР. В своем заявлении на имя заведующего отделом Востока Я.Д.Янсона он писал: «Разгром и надругательство над Петроградским буддийским храмом, несомненно являющимся общебуддийской святыней, находящейся под особым покровительством Далай-ламы... будут иметь несомненно и определенно отрицательное значение для укрепления налаживающихся связей между Советроссией и буддийским Востоком». Неожиданный результат воспоследовал от этого письма - Дорджиева назначили представителем Тибета в РСФСР, предоставив ему права дипломатического работника. При буддийском храме была учреждена неофициальная Тибетская миссия (официальных отношений между Россией и Тибетом не существовало). Покровительствуя Дорджиеву, НКИД, очевидно, стремился использовать его авторитет и связи в буддийских государствах - Монголии и Тибете, естественно, с целью экспорта революции в страны Востока. По требованию НКИД воинская часть осенью 1922 г. освободила дома при храме. Дорджиеву оказали помощь и в восстановлении храма: частичный ремонт его был осуществлен в 1920-1922 гг. строительно-техническим отделом НКИДа под руководством архитекторов С.С.Кричинского и Р.А.Берзена.
Начиная 1922 г. в определенных кругах афишируется, что вокруг храма группируются представители раскольнического, обновленческого движения в ламаистской церкви во главе с Дорджиевым, который якобы был одним из главных его идеологов. По существу, обновленчество представляло собой попытку приспособить буддийскую религию к новой социалистической действительности путем реформирования ("коммунизации") быта ламаистского духовенства. Особый акцент делался на возвращение к первоначальному "чистому Учению Будды", в котором обновленцы усматривали зачатки социализма. Слухи о принадлежности Дорджиева к обновленцам ему на руку, поскольку несколько усыпляет бдительность властей, однако Дорджиев идет дальше и в начале 1924 г. обращается в Министерство иностранных дел Монголии с просьбой о принятии буддийского храма в Петрограде в свое ведение. Одновременно Дорджиев ходатайствует о предоставлении ему монгольского подданства. Оба прошения были удовлетворены.
В 1927 г. в храме возобновились богослужения. Для их совершения ежегодно во второй половине лета в Ленинград приезжала небольшая группа монгольских и тибетских лам. Молебствие начиналось традициионным Майдархуралом и продолжалось затем в течения 45 дней (так называемый Ярнайхурал). В 1928 г. во время одного из таких богослужений произошла неординарное событие, на которое откликнулся журнал "Безбожник": "Ученый Владимирцов, действительный член Академии наук, принимает буддизм! В подслеповатом буддийском капище в Новом Деревне сей просвещенный академик под завывания лам, под дикий напев ритуальных инструментов принял буддийское вероисповедание, за что получил от Далай-ламы почетную грамоту из Лхассы...".
Как ни старался Дорджиев спасти дацан испуская квазиобновленческие мимикрии и строя буддо-социалистических химер в начале 30-х гг. ламаистское духовенство причислили к "врагам социалистического переустройства" со всеми вытекающими отсюда последствиями.
В 1933 г. открытые богослужения в храме прекратились, а в мае 1935 г. начались и аресты лам в Ленинграде. Многие из них были осуждены на 3-5 лет заключения в исправительно-трудовых лагерях как "социально-опасные элементы".
Осенью 1936 г. тяжелобольной, престарелый А.Дорджиев в предчувствии скорой развязки составил духовное завещание на имя своего внучатого племянника Сандже Данцыковича Дылыкова, которого Хамбо-лама назначил своим преемником по делам Тибето-Монгольской миссии до прибытия официального представителя Тибета в СССР.
В январе 1937 г. А.Дорджиев уехал из Ленинграда (как оказалось, навсегда). 13 ноября того же года он был арестован в своем доме при бывшей медицинской школе в Ацагате и затем посажен в тюрьму в г.Улан-Удэ. Согласно версии НКВД, на единственном допросе Дорджиев, "лицо без гражданства", сознался в том, что является одним из руководителей "контрреволюционной, панмонгольской, тибетско-террористической, повстанческо-шпионской организации, конечной целью которой был свержение Советской власти и возведение на трон будды Майтрейи".
29 января 1938 г. он скончался после очередного допроса.
15 июня 1938 г. здание храма со всеми строениями было отдано в аренду Ленинградскому областному комитету профсоюза рабочих жилищного хозяйства "для использования под физкультурную базу". В годы войны в бывшем храме размещалась военная радиостанция. Одновременно она служила станцией наведения для советских самолетов. Впоследствии, вплоть до 1960 г., радиостанцию применяли как "глушилку".
Решением Ленсовета от 9 июня 1960 г. здание храма передали Академии наук на правах долгосрочной аренды. 20 октября того же года его новым владельцем стал Институт востоковедения. Однако вскоре выяснилось, что здание непригодно для хранения в нем уникальных манускриптов и прочих документов. Поэтому в 1962 г. в бывшем храме разместились три лаборатории Зоологического института. Дело дошло до того, что в подвальных помещениях храма в конце 60-х гг. был препарирован африканский слон, умершего в Рижском зоопарке.
25 ноября 1968 г. здание было взято под государственную охрану "как памятник архитектуры местного значения". Это обстоятельство, однако, никак не повлияло на его судьбу. Перемены наметились лишь в начале 80-х гг., когда Ленгорисполком принял решение передать здание в аренду Музею истории религии и атеизма. Но музеем храм так и не стал (вернее, не успел стать). Занимавшие его лаборатории Зоологического института не торопились выезжать, а тем временем произошли события большой важности для буддистов нашей страны.
В сентябре 1987 г. буддийский храм посетил во время своего визита в СССР Его Святейшество 14-й Далай-лама Тензин Гьятцо. А уже в июле следующего года в Ленинград прибыл лама Кушог Бакула Ринпочэ - личный посланник Далай-ламы, куратор малых буддийских общин в Индии и других странах. Он встретился с группой буддистов-европейцев, провел службу на частной квартире и в храме. 28 июня 1989 г., вскоре после второго визита ламы Бакулы Ринпочэ в Ленинград, в Совете по делам религий при Совмине СССР была зарегистрирована новая буддийская община в Ленинграде - Ленинградское общество буддистов. А с 9 июля 1990 г. исполком Ленгорсовета народных депутатов принял решение о передаче этому религиозному обществу здания бывшего буддийского храма.
14 февраля 1991 был официально зарегистрирован устав Дацана ГУНЗЭЧОЙНЭЙ. Именно так называется теперь буддийский храм и религиозное объединение буддистов в городе. ГУНЗЭЧОЙНЭЙ -сокращенная форма того весьма длинного имени, которое храм получил в 1915 г.
Когда, наконец, погас «прожектор перестройки» , обнаружилось, что дацан, этот священный храм бурятских буддистов, школы Гелугпа (надо заметить самой «религиозной» линии вообще во всем Буддизме), был прекраснейшим образом профанирован и успел сделаться чем-то навроде «дворца культуры» для всевозможных любителей ненапряжной эзотерики. Какие только гуру не потянулись в него, какие только «духовные» группы не стали собираться в нем: Корейский Дзен буддизм, Карате, Тантра, Гадание по воронам, Школа какого-то танца, Общество друзей Тибета и прочая мелководная братия. И пределом глумления завело руководство дацана правило набирать охрану последнего из среды самых что ни на есть картинных скинхедов. Этих мальчиков понять еще можно, где же им быть еще как не в таком специальном месте в Петербурге, где на полных основаниях и совершенно официально вышиты золотом на драпировке алтаря красивые правые и загадочные левые свастики. Однако какое именно чувство охватывает случайно зашедшего в дацан верующего бурята, при виде этих бритоголовых болванов без каких-либо признаков боддхитчитты в лице, гадать не приходится... А вообразить бледнолицых лам, чьими предками были рогатые викинги, да богоносные крестоносцы, читающих в дацане тончайшие учения о бардо или пхова, и вовсе смешно. Однако так все и есть. Читают...
Трудная случилась у дацана судьба, и «по Ляпунову» неопределено его будущее, но мы надеемся, что незримый маяк Северной Шамбалы (дацан?) просверлит своим драгоценным светом стены душных туманов современного мира, свернет строчную развертку его телеэкранов и даст правильное направление единственно Великому Будде Майтрейе, который, явленный в грозном лике и на белом коне, в должный срок воссияет на низком небосклоне постыдного мира и пресуществит над ним шершавое единство Нирваны и Сансары!
P.S.
"Бюро Пятой авеню, Нью-Йорк
Капитан Ахмед Абдулла
Уважаемый сударь!
Не имея возможности ничем подтвердить мое сообщение, прошу Вас принять его на веру. Я познакомился с Гурджиевым лет тридцать назад, в Тибете, где он, будучи наставником юного Далай-ламы, являлся также главным агентом русской разведки. Он был бурятом по происхождению и буддистом по вероисповеданию. Его познания были огромны, а влияние на Лхасу весьма значительно, поскольку он непосредственно занимался сбором податей с прибайкальского населения в пользу Далай-ламы. В Лхасе он удостоился весьма значительного титула Цаннид Хамбо Лхарамба. В России же был известен под именем Хамбо Агван Дорджиев. Когда мы вторглись в Тибет, он вместе с Далай-ламой бежал в направлении Монголии. Он знал русский, тибетский, татарский, таджикский, китайский, греческий, французский (на нем он говорил с сильным акцентом) и в какой-то степени английский. Что же касается его возраста, то этот вопрос остался для меня загадкой. Во всех отношениях значительный человек, хотя он и защищал русскую империалистическую политику; впрочем, мне лично кажется, что это было для него чем-то вроде развлечения. Через тридцать лет я встретил его у нашего общего знакомого, Джона О'Хары, бывшего редактора "Нью-Йорк Уорлд". Я убежден, что это был он, лама Дорджиев. Я сказал ему об этом, он подмигнул мне. Мы говорили по-таджикски.
Я человек достаточно осведомленный. Но и мне хотелось бы узнать кое-что, о чем предпочитает помалкивать Гурджиев.
Искренне Ваш А. Абдулла"