Душа - бумеранг

В.И. ЛИТВИНОВ-
ЛУБИНСКИЙ



ДУША –
БУМЕРАНГ


по страницам
дневников писателя


Караганда
2004


Карагандинский журналист, ныне, как он себя называет, «суверенный пенсионер» Владимир Литвинов опять разразился книгой. И опять читатель чувствует в ней что-то зна-комое.
А-а, вот что! Писатель снова – в одной буче со своими собеседниками. Точь-в-точь как в радиопрограмме «Земляки», когда слушатель не мог разобрать: герой ли портретного ин-тервью просвечивается сквозь автора или автор растворился в своем герое. Так и в книге «Душа – бумеранг»: действующие лица заглавной ее части «Сердца отзываются», – это быв-шие «земляки» (и отчасти герои книги «Сердца раскрываются») и с ними неотрывно – автор.
Есть, правда, и еще «отлички»: теперь читателю предлагаются не очерки, а миниатю-ры (потому и стало их почти вдвое больше), да при том автор решил обойтись без показа «производственных показателей», а взять и… немножко пошарить в душах героев. В наших, между прочим, тоже…
И пусть себе фырчат «скромняги»-критики: «Все Литвинов да Литвинов… в каждой ми-ниатюре!» Без этого личного присутствия,  уверен автор, сердца собеседников раскрыва-лись бы и отзывались совсем не так, как в случае с «Земляками». Более пяти лет пролетело с тех пор, как ретивые администраторы прихлопнули радиопрограмму «Земляки», а караган-динцы помнят ее! И не скудеют отношения, сложившиеся между героями и автором, отрадно их развитие: от знакомства – к тесной дружбе и долголетнему сотрудничеству. В публицистике – повспоминайте-ка! – такой авторский подход далеко не частое явление.
Но не все – приятностям, надо поговорить и о свербящем. Потому особое место в сборнике, который вы раскрыли, занимает очерк-размышление «Прости, великий Абай!.. или Уютно ль нам живется… среди нас».
А заключительная подборка «Всякое превсякое» – анекдоты, сказочки, фразы и раз-ного рода заготовки из творческой мастерской писателя – это, что называется, для роздыха читателю.
Да, стоит еще раз напомнить о подзаголовке на титульном листе: все части книги опираются на дневники автора, над которыми он корпеет всю свою жизнь.

Абильда АЛИМБАЕВ,
Виталий МАЛЫШЕВ





Но вы мне… люди, –
и те, что обидели, –
вы мне всего дороже
и ближе.

В. Маяковский



Сердца отзываются

45 миниатюр о земляках

(от А до Я)


Памяти несчастной матери моей –
Марии Максимовны Лубинской –
с запоздалой благодарностью
посвящаю.

Автор



«Увертюра»


Включаешь радио. А там, могуч и свеж,
Колдует голос. Просто. Не спеша.
Там бьется пульс страданий и надежд –
Доверчиво распахнута душа.

Колдует голос. Он – второе «Я».
Мозаика сплетается в слова.
И пишется картина бытия,
Переливаясь в гранях волшебства.

Татьяна Еремина


Ничто не совершится на земле
Без рук надежных, сильных, бережливых.
Впервые задышала я счастливо,
Когда он эти руки подал мне.

Теперь я знаю – есть опора в мире,
Которой не одна я дорожу.
Есть тот, кого с любовью назову
Непревзойденным Рыцарем эфира.

Эсфирь Белицкая-Пичугина



А
Атеева Елена, мать украинско-казахских  детей, певица
Абылкас Сагинов, Академик,
Герой Социалистического Труда
Акбердин Александр, профессор, металлург-«черняк,
Ак-аев Ж.., профессор, ректор
Алимбаев Абильда, профессор экономики
Арепьева Марина, медицинская сестра, жена и мать


Елена-затейница

Чуден мир наш, пока есть в нем чудики!
…Учительница Анна Ивановна Ануфриева (за просто так!) в центре Кара-ганды изрисовала сказочными сюжетами стены своего подъезда и «постелила ковровую дорожку» – от первого этажа до пятого, хотя сама живет на третьем. Там Иван-царевич мчится на волке… Кот ученый важно ходит под дубом… На-стырная старуха сидит перед разбитым корытом…
– Ох и помучила она всех нас запахом красок! – качают головами жильцы. –Зато сколько лет радуемся красоте!
…Шахтер-пенсионер – жаль не вспомню его имя! – в Пришахтинске зара-зил соседей жаждой лицезреть вокруг чистоту и зелень. Не одну весну выходи-ли с лопатами и теперь сами не нарадуются! Все дома квартала окружены ро-щами и цветниками, над каждым крыльцом – зеленая беседка, под каждым ок-ном – грядочки с редиской и зеленым луком. И никто ничего не срывает, ничем не засерает. А случайный мусор с грядок подростки смахивают. Эти самые – трудные… И на субботники никто никого не скликает – народ сам приходит.
…Елена-затейница с подружками-соседками придумала праздник! Еже-годный, традиционный – День заселения подъезда. И празднуется он два де-сятка лет! А ведь всего-навсего в хрущевском крупнопанельном доме… Съез-жаются на него даже те, кто давно переселился в другие районы города. Прямо как цитата из истории КПСС: «родилось историческое сообщество – жители подъезда», тем более что живут в нем люди восьми национальностей… Праздники – вместе, горе – пополам, уборка подъезда безо всякого графика: «кому показалось, что убрать пора, тот и берется за ведро и тряпку, а подме-тают… ребятишки», «никогда у нас не бывает долгов по коммуналке, хоть и много пенсионеров…»
Это, между прочим, как и сплошное озеленение, тоже в Пришахтинске, и я недоуменно хмыкаю, когда вижу в объявлениях по обмену: «Пришахтинск не предлагать!» Там же вон как живут!
…Елена Федоровна Атеева позвонила мне и попросила сделать репортаж из одной квартиры в Пришахтинске, где соберутся на очередное празднество жители необыкновенного подъезда. Я с превеликим удовольствием побывал на торжестве и в «Земляках» рассказал о том, что увидел и что меня поразило. Поразила и дружба соседей, и их настрой, хоть большинстиво и получало мизерные пенсии, и... конечно, поразила меня Елена Федоровна.
На первой встрече у моего микрофона мы с нею немного «поиграли» с радиослушателями. Бархатный голосок ее выдал нам казахскую песню так мело-дично и прелестно, что я на полном серьезе спросил в микрофон: «Как вы думаете, кто это пел? Роза Багланова? Или Бибигуль Тулегенова?» И, помолчав для «задира», открылся:
– Это пела Лена... – в молодости – Трофименко, а сейчас – перед своим шестидесятилетием...  Елена Федоровна Атеева!
И в шестьдесят ее голос звучал как колокольчик. Ни одного сбоя, никаких «петухов». Еще бы! – лауреат Всесоюзного фестиваля народного творчества.
Спела она мне и радиослушателем три  песни – на казахском, украинском (мою любимую «Ганзю-любку») и русском языках, причем на всех без акцента. Меня, конечно, заинтересовал изгиб судьбы: украинка и казах.
Елена Федоровна засмеялась радостно и принялась рассказывать:
– Я жила в Харьковской области. Без песни, как говорят, не ходила-не си-дела… Помню, 5 августа 1957 года нас… участников самодеятельности… повез-ли в одну из частей железнодорожных войск… Там и положил на меня свои раскосые глаза красивый солдат. «Есаин Атеев, – представился он, – из семьи животноводов Каркаралинского района…» Вскоре его демобилизовали, он уе-хал домой… И стал мне писать письма. Почти каждый день! «Жди меня, мой ми-лый Елена!» Мама смеялась: «Будэ – моя зятя?»  Потом он приехал… Жил у нас в доме неделю… И увез меня в Караганду!..
Есаин устроился на шахту. Работал в бригаде знаменитого на всю страну Жаныбая Игибаева, Героя Труда, Депутата. Потом погиб в лаве шахты, которая теперь называется «имени Кузембаева»… Осталась Елена с четырьмя детьми – Ма-ратом, Булатом, Оксаной и Гулей. Сумела всех поставить на ноги, выучить. Кто музыкант, кто юрист… Помог ей Кудабай Оразалиев, вдовец с тремя детьми.
– Кудабаю было 66, мне 55, когда мы решили «соединить два одиночест-ва»… – делится Елена Федоровна тихим голосом, но тут же взвивается заливи-стым смехом. – Так нам же в загсе еще и месяц на обдумывание дали! «Пока обдумываем – и помрем!» – воскликнула я там. А мне отвечает заведующая: «Что вы! Вам нельзя умирать – вы молодожены!..» И воспитывали мы семерых детей… Теперь у нас аж двадцать три внука!.. Я вот к святому празднику пасо-чек напекла – каждому! – и яичек накрасила. Разнесла. Все-ем досталось…
…Частенько я «прогуливаюсь» по каталогу с именами своих героев и запи-сям программ «Земляки». И, честное слово, всегда с восторгом окунаюсь в вос-поминания, связанные с голосистой Еленой-затейницей. Неподражаемо притя-гивала к себе Любовь эта женщина!
Жаль, что я ничего не знаю о ее судьбе сегодня.

Человек-утес

В мае 96-го случился сбой в той «пляске», что затеял вокруг автора про-граммы «Земляки» одиозный председатель телерадиокомпании У. Ахметов. Не вышло у него смаху отправить в отставку непокорного подчиненного:
– Ишь, на какие высоты ты вышел… – прошипел он сквозь зубы, и я по-нял, что костью в горле Утена застряла третья моя встреча с Сагиновым.
 …С Академиком Абылкасом (в Караганде его, как великого Абая в Казахстане, можно называть без фамилии) я, к сожалению, встречался всего трижды.
Первый раз – когда он, ректор политехнического института, приехал в совхоз «Индустриальный» Нуринского района вручать символический ключ к новой школе, ударно построенной его студентами из стройотряда под командо-ванием А. Анисимова. А я делал там репортаж  для телестанции «Юность»
Второй – когда, комфортно развалившись в кресле в домашнем кабинете Академика, брал у него интервью для программы «Земляки».
Третья встреча случилась в кабинете директора института комплексного исследования недр, который будто бы и создан был «под Сагинова».
В первую нашу встречу меня поразили «габариты» Сагинова – и физиче-ские, и, так сказать, послужные. Не по-казахски высокого роста, широченный в плечах. Суровое лицо с тяжелыми роговыми очками. Весь такой суперзначи-тельный, вальяжный. Весь в черном, а потому особенно ярко отсверкивала Золотая Звезда на костюме Героя. Глыба, а не человек…
– Он первый в области горный ученый, – тихо толковал мне Анатолий Анисимов. – Первый у нас Академик и первый Герой Труда-ученый. Считается ро-доначальником высшего технического образования в области... и Казахстане.
Вручение символического ключа прошло «на ять»! Селяне – и старые, и юные – чуть не рыдали от счастья. Шутка ли, в соседнем совхозе такую школу про-фессионалы-строители возводили... двенадцать лет, а «птенцы гнезда Абылкасова» – всего два года. Сагинов в этой шумной кутерьме являл собой вид гор-дого утеса...
А потом мы «нарушили» закон ССО. Пили какой-то славный коньяк, закусывая его сладчайшим арбузом. Не думаю, что от коньяка, скорее, от гордости за своих студентов и тихого уюта в штабе ССО лицо Абылкаса Сагиновича из сурово-руководящего стало ласково-отеческим, сквозь очки искрились его некрупные, но глубокие, пытливые глаза. Говоря что-то о своем детище – угольном институте, от-крывшем дорогу к созданию крупнейшего в республике «политеха», ректор подливал мне янтарное питие, приговаривая:
– Вы пейте, пейте, вам это... еще не вредно. Не то что мне...
К слову, это оказалось даже полезным мне! Смесь «коньяк плюс мякоть арбуза» (в большом количестве) привела к тому, что я потом полгода не мог взять в рот ни капельки спиртного! Чем это не рецепт борьбы с алкоголизмом?..
Вторая встреча с Сагиновым по иной причине незабываема.
Признаться, я не ожидал, что 80-летний казах может без устали и так ве-ликолепно говорить по-русски полтора часа – должны же были сказаться на его мышлении и речи и возраст, и национальность. Но Абылкас Сагинович по-тряс меня логикой, образностью рассказа, охватом самой обстановки, в которой ему довелось начинать и доводить высшее образование в области до тогдашне-го уровня. Я буквально расплавился, словно масло на сковородке, и «поплыл» в радости: из этого интервью выйдет не одна, а три программы «Земляки»! Ес-ли б я сообразил тогда, что это объемистое интервью сразу для трех программ, лишит меня возможности новых встреч с Академиком, я бы «вырвал грешный свой язык» – и попросил о новой встрече. Но говорят же: дурак в радости еще больший дурак, чем в горе…
Так и случилось: из одного этого интервью смонтировалось три програм-мы. Зато с выдачей их в эфир мои «радиобастыки» сообразили курьез.
Черт дернул меня в октябре-ноябре 1996 года баллотироваться кандида-том в областные депутаты. Не то от собственной глупости (не то от чьей-то) и его «усердия» перед «княгиней Марьей Алексевной», которая что-то скажет, Утен Ахметов запретил мне выходить в эфир:
– Ты нарочно так подобрал героя! Рассказывая о Сагинове, ты будешь рекламировать себя!
– Область-то именно в начале ноября отмечает его юбилей! – убеждал я.
– Ну и что? Дадим твои программы… после юбилея.
Не могу до сих простить себе, что в горячке дурацких препирательств и предвыборных забот я не сделал копий тех «Земляков». Три программы вышли, а ни одна не сохранена! Случись эта ситуация сегодня, я не променял бы бесе-ду с Академиком ни на какое депутатство!
Ахметов вот-вот должен был выкинуть из эфира ненавистного Литвинова. Но кто-то подсказал мне «крепкий ход»: от имени солидных карагандинцев на-править письмо в Верховный Совет Казахстана. Мне показалось, что начинать надо с Сагинова: по значительности своей он, по моему мнению, не ниже вто-рого нашего академика-земляка – Евнея Букетова.
Абылкас Сагинович радушно встретил меня в своем кабинете: встал на-встречу, пожал руку. Сначала по казахскому обычаю мы поспрашивали другу друга о здоровье, о семье, о делах. Потом он внимательно прочитал заготов-ленное письмо, зорко взглянул на меня и сказал:
– Я никогда не подписывал писем в поддержку. Но это – подпишу.
Именно эта, третья, встреча и сбила спесь с Утена Ахметова.
Вслед за Сагиновым письмо подписали восемь видных людей Караганды.
И программа «Земляки» продолжала звучать еще почти три года.
…Несколько лет назад мне подарили огромный, дорогущий фолиант «Эли-та Казахстана». Листал я его с интересом: не всех же своих Героев, Лауреатов, Заслуженных и Народных мы знаем. Естественно, выискал всех наших, кара-гандинских. С изумлением увидел, что по чьей-то глупости или беспечности в книге нет имени… Абылкаса Сагинова.
Да простят меня те, чьи имена там не пропущены, я брезгливо отбросил эту бесчестную вещь, потом и вовсе изгнал ее из дому – кому-то отдал. «Это не дорога, если она не ведет к Храму!»


Рождественский гусь

Александр Абдуллович Акбердин в моем представлении – это нечто боль-шое, умнющее и насмешливое. И совершенно неравнодушное ко мне.
Он написал к моему юбилею возвышенный стих... Он отдал мне в обуче-ние шахматам свою любимую внучку. И дотошно контролировал процесс обуче-ния, оставшийся не завершенным… Он подкалывает меня больше, чем все «земляки» вместе взятые. Именно он придумал мне не стандартную кличку – «писатель, широко известный на улице Ленина». А когда я сообщил ему, что с десяток моих книг уже читают на проспекте Ленина в Барнауле, благосклонно расширил мою популярность еще и на «проспект Ленина».
А между этими (и, естественно, своими главными – научными!) занятиями профессор Акбердин безотказно дает мне советы и консультации по самым различным вопросам – от экономики до… кулинарии.
При этом он не гнушается и моими советами – особенно по вопросам жур-налистики. Где, например, лучше опубликовать сообщение об очередном его научном открытии или эксперименте.
Но один поступок профессора-металлурга мне не забыть вовек. Как-то предзимним днем он заявился ко мне домой с внушительным свертком.
– Что это? – насторожился я.
Дело в том, что один из друзей-шутников на именины вручил мне как-то такой же примерно сверток; в восторге схватив его, я чуть не отшиб себе ноги: в ворохе газет был любовно запеленут… силикатный кирпич.
– Это вам рождественский подарок, – возгласил Александр Абдуллович – на сей раз без своей хитрющей улыбки, а торжественно. И, сделав эффектную паузу, добавил: – Гусь! Я лично подстрелил его на просторах Нуры!
Вы не поверите, наверное, но для меня это был ошеломляющий подарок. Никогда в жизни я не только не ел дикого гуся, но и в руках не держал. Пре-зентованная дичь не долежала до Рождества. Мы с супругой (по рецепту удач-ливого и щедрого охотника) приготовили ее… к новогоднему столу.
– Я вам гуся, а вы мне – «утку»? Вся пресса шумит, что Акбердину будет при-суждена Государственная премия, а вам главное – гусь… – не преминул подколоть меня профессор, прочитав эту миниатюру.
– Какой Вы педант! Вот получу… из Комитета по премиям факс, сразу и впишу сюда сообщение! – подколол я колючего профессора.


«Соединить с ректором не могу!»

Карагандинский читатель вряд ли поверит, что речь в заголовке идет о герое «Земляков», а отказ получает, образно говоря, его биограф – автор упо-мянутой радиопрограммы.
Не десятки, а добрые сотни карагандинцев обращались ко мне за советом и помощью, поддержкой и защитой. И одно лишь звание АВТОРА «ЗЕМЛЯКОВ» было мне паролем и пропуском в любые двери, в любые кабинеты.
80-летняя старуха пожаловалась, что ее забыли дочь и внучка, и сама она не в силах даже собрать с участочка подоспевшие огурцы… В редакции про-граммы состоялись нелегкие беседы с неблагодарными отпрысками (одной из которых далеко не двадцать, другой – не сорок).
Вскоре звонит наша секретарь: «Приходила та старушенция, которую за-были детки… Она оставила вам сверточек… с двумя свеженькими огурчиками».
От души у меня отлегло: значит, проняла наша беседа потомков!
Меня упрекают, что, рассказывая о земляках, нет-нет да и говорю о себе. Отвечаю! Вам приносили два огурчика за то, что помогли бабушке? То-то!
…Больной пенсионерке при замене телефонных номеров (эти беспрерыв-ные замены стали для карагандинцев сущим наваждением!) вообще отключили телефон, и она даже «скорую» вызвать не может. Редактору приходится «коло-титься о дверь» начальника АТС. Через час сообщают, что у старушки телефон уже зазвенел…
…Героиня программы теряет паспорт… за неделю до отъезда в Америку. Беда! На получение нового нужен целый месяц! И авторитета «Земляков» хва-тает, чтобы отчаявшейся женщине в нужный срок вручили новый паспорт…
Таковы были весовые категории «биографа земляков», пока его не «уш-ли» на пенсию. А теперь – вот незадача! – нужно вручить ректору университе-та новую книгу, ибо он в ней с благодарностью упомянут, а секретарша (надо полагать, по новым меркам – и умная, и обаятельная, и жадно впитавшая в се-бя новые нормы бюрократизма) девять месяцев чеканит две фразы:
– С ректором соединить не могу! Звоните проректору!
– Простите, но мой звонок касается лично ректора!
– С ректором соединить не могу! – и бряк трубкой.
Пришлось передать книгу с другим героем «Земляков». Спрашиваю его:
– У господина ректора вопросов при вручении… не было?
– Да нет, взял книгу и положил на угол стола. По левую руку. А он вам… сам не звонил?
– Нет, звонка не было…
А ведь та встреча у нас была необыкновенной. Для меня – уж точно.
Ректор радушно встретил меня почти у порога кабинета. Без моей просьбы опустился не в «хозяйское кресло» за свой широкий стол, а напротив – за при-ставленный столик. Первый вопрос был, конечно, его: «Как самочувствие?» Потом и второй, пока я дежурно благодарил за внимание ко мне и включал магнитофон-репортер на запись: «Трудно, Владимир Иванович, дается поиск героев для «Земляков»?»
А третий вопрос оказался для меня неожиданным: «Вы, наверное, ознако-мите меня со своими вопросами?»
– Я, знаете… вопросы заранее не готовлю.
– Это непривычно… – лицо ректора построжело. – Значит, экспромтом бу-дем беседовать?
– Нет… Вопросы к вам, профессор, я прочитаю… в ваших глазах.
Это уж точно был экспромт. Ни с кем из трехсот предыдущих героев про-граммы разговор так не начинался.
Но ведь нужно было как-то снять дистанцию между нами!
И находка сработала.
– Да-а? – улыбка собеседника убрала занавес солидности.
Стало ясно: ректор мне поверил.
И «глаза» его вызвали из меня один за другим вопросы не о достижениях университета и его перспективах, а… о родительских корнях профессора, о судьбе пяти его сестер и брата, потом – о четырех его собственных детях. Осо-бое «оживление в зале» вызвал мой экскурс в недавнее событие – досрочную отправку на пенсию преподавателя университета Халимы Генжибековны, суп-руги ректора.
– Знаете, ситуация потребовала сделать кое-какие сокращения штата… – сму-тясь, отвечал ректор, – и мы с кафедрой экономики решили сократить…
– Какая там кафедра! – воскликнул я. – Ректор сам поди решил! – и он тоже рассмеялся.
У меня нет мысли упрекнуть моего героя, ректора, в невнимании, забве-нии что ли… доброго знакомства. Высоко человек сидит, задач много решает. Хотя… подарена-то была книга, а не коробка конфет.
Корень черствости, видимо, в духе самой атмосферы рыночных перемен.
Тот, кто у власти или на виду, – одно дело. Тот, кто в пенсионерах, – дру-гое. Хоть ты журналист, хоть ты даже и биограф, – знай свое место…

«Готов поставить свою подпись!»

К случаю вспоминается классика… «Государь в обхождении прост!» – та-кую характеристику дает царю Петру в знаменитом фильме многомудрый посол России. Эта фраза всякий раз всплывает в памяти, когда вспоминаю или вижу умнейшего из известных мне экономистов Караганды Абильду Амерхановича Алимбаева. Замечательно прост в обхождении человек!
Познакомились мы с ним с десяток лет назад, когда он руководил заседа-нием Ученого совета по защите кандидатских диссертаций. Соискателем был президент фирмы «Алгабас», недавний комсомольский лидер города Абая Ви-талий Розе, а оппонентами – с десяток докторов наук во главе с самим Алим-баевым. Его не по-казахски светлые волосы, морщинистое лицо священного трепета не вызывали, ну явно – не деспот, однако создавали загадку: даст ли разрешение на запись для радиорепортажа, какие ограничения поставит? По-этому я осторожно спросил, можно ли вести журналистские записи.
– Записи? – оживился председатель заседания. – Одну минуту, я сейчас подойду к вам.
И тут же, отдав какие-то распоряжения секретарю совета, спустился со сцены, где стоял председательский стол, и направился ко мне.
– Меня зовут Абильда Амерханович, – с улыбкой протянул руку. – А вас?
И все-все мне разрешил, даже пообещал по первому моему сигналу что-то повторять или уточнять.
Улыбка его была невероятной: казалось, что улыбаются на его лице не только глаза и губы, но и сотни морщинок.
Все последующие полтора десятка лет при мысли об Абильде Алимбаеве у меня перед глазами всплывает его улыбка. А в памяти – его удивительные точность и аккуратность.
Ученый-исследователь, профессор, общественный деятель, в придачу – постоянный командированный, а я не помню случая, чтобы он отказался от встречи или не выполнил того, что обещал.
Он вообще невероятно «легок на подъем», когда кому-то нужна его по-мощь. Один из самых почитаемых в области людей, бывший председатель Ка-рагандинского облисполкома, ученый и политик, Султан Капарович Досмагам-бетов написал солидную книгу и решил отвезти ее в подарок Президенту Рес-публики. Но нужна была основательная рецензия. Кто ее сделает лучше Абиль-ды Алимбаева? И два ветерана, которым на двоих почти полтора века, до утра не вставали из-за письменного стола…
А как-то на мою просьбу встретиться Абильда Амерханович сообщил:
– Пару дней не могу. Академик Сагинов попросил свозить его на охоту!
Абильда Амерханович ответил на многие десятки разнообразных моих во-просов, в какое бы время суток я их ему ни преподносил. Он прочитал немало моих произведений и не с ходу, а основательно подумав, пошелестев страни-цами, не спеша «раскладывал» их по полочкам или… «разносил по кочкам».
Одна из моих работ особенно тревожила меня, ибо касается щепетильного вопроса причин миграции русскоязычных из нашей области.
– Не сомневайся, – твердо сказал профессор. – Все тобой продумано и верно обсказано, основательно обосновано. Доведись, я бы поставил свою под-пись под этим очерком…

«Я из Америки звоню!..»

Повезло мне когда-то создать шахматно-шашечный клуб в средней школе № 54, что на окраине Караганды. Была в этом клубе маленькая-маленькая шахматистка Маринка Арепьева. Строгая мама ее почему-то возражала, чтобы дочка ходила ко мне – и в клуб, и домой. А поскольку мое крыльцо было на ви-ду у окон Маринкиной квартиры, мама ее с балкона имела прекрасный вид на входящих ко мне. Третьеклассники придумали способ проводить «дюймовочку» на занятия: прикрывали ее «зонтиком» из своих портфелей, и строгая мама дочку не видела…
Время бежало, Маринка закончила школу. Долго мы не виделись. Каково же было мое изумление, когда повстречал свою шахматную ученицу в одной из больниц, где проводилась акция «Караганда-Колорадо: открытое сердце». Ма-рина Арепьева в фиолетовой операционной форме помогала американским хи-рургам спасать карагандинские сердца!
Порадовался я за ученицу, даже про успехи в шахматах, кажется, забыл спросить. И опять мы расстались надолго.
Вдруг раздается ко мне телефонный звонок:
– Владимир Иванович, я вам из Америки звоню! Я вас только что видела!
– Маринка! Какая Америка? Что ты там делаешь?
Последовал ограниченный деньгами и временем рассказ о том, что «Отры-тое сердце» Марина провела с таким блеском, что возлюбили ее американские хирурги и позвали с собой, за океан, знаний и опыта набираться. Так что те-перь моя ученица вовсю «спикает» по-английски, а некоторые операции может провести не только как операционная сестра. «И вот еще – скоро увидимся! Фотографий я вам навезу!»
– А меня ты как увидела в Америке?
– Нам из Караганды видеокассеты прислали. Я смотрю: человек с микро-фоном. Неужели Владимир Иванович? Смотрю: человек встает, костыли свои берет. Я как заору: «Ой, это же мой учитель шахмат, Владимир Иванович!» Все кричат: «Давай, крути назад…»
Потом Маринка вернулась из-за океана, работала операционной сестрой. Потом вышла замуж и – пошла рожать одного за другим «внуков» мне.
Теперь мы встречаемся по компьютерным и другим житейским делам.
А шахматам у меня иногда учится ее муж Андрей… «Маринка, – жалуется он, – не умеет учить. Терпения на меня… у нее не хватает».
Зато хватает у Марины терпения подрабатывать то переводчиком, то репе-титором английского языка.
– Так сложилось, что любимая медицина не может нынче прокормить, –объясняет Маринка смену профессии.

_______














 
Б
Белицкая-Пичугина Эсфирь, поэтесса
Бегалин Айбек, художник, поэт, философ
Беззубова Алла, воспитатель детсада, грибник
Бойко Дмитрий, директор колледжа, трибун
Бондаренко Анна, социолог, затейница
Бо-ц Евгений, учитель литературы, сказочник, ??

Благословение Фиры Зиновьевны

Величественна, как римская матрона.
Гладкое, почти без морщин лицо; плавная походка (но чуткий взгляд за-метит, что ей ходить больно), размеренная, высокая речь.
Капризна, как русская барыня.
Памятлива и въедлива, как еврейская жена. Только не позволяет себе крика с визгом, как это у них бывает.
А стихи ее полны тихой душевной силы, высокого тона любви ко всему, что создано Богом.
Ничего нет удивительного в том, что человек к закату жизни приобретает дурные манеры (они, наверное, выступают из стариков подобно поту и засыха-ют на них подобно рыбьим чешуйкам, – вы не согласны, а?), нет ничего и пре-досудительного в том, что я – вот здесь, а другие просто вокруг – брюзжим по этому поводу.
Главное не в том, что человек с возрастом становится скрипучим и шеро-ховатым, даже пахнет по-другому, а в том, успел ли он из себя что-то выдать людям.
К своим семидесяти накопила она изрядный «багаж» неприятных харак-терных качеств – мелочности, сварливости, самомнения, конфликтности с теми, кто делал и делает ей добро – и неоценимых моральных ценностей – всю жизнь, работая библиотекарем и уже не работая им, отдала Книгам и их Чита-телям; была женой, нянькой, лекарем и секретарем своего слепого мужа, писа-теля Николая Алексеевича Пичугина.
И, наконец, принялась решительно карабкаться по крутым и не гладким скалам Поэзии к ее вершинам – издала одну за другой четыре книги. В одних только названиях – «Сиреневый сад», «Разнотравье», «Струны солнца», «По солнечным ступеням» – сколько поэзии!
Некий критик сравнил ее творчество с творчеством неподражаемого Афанасия Фета. Не знаю, как там с Фетом, но Эсфирь Зиновьевна Белицкая-Пичугина несомненно поэт. И изрядный.
А для меня лично она как бы Перст Указующий.
Десяток лет лежала неизданной моя повесть о мужественных детях – «Бо-соногие». Хотелось попробовать себя в рассказах. Но не давались они мне – секрета жанра, казалось, я уловить  никак не мог. И вдруг в одночасье – бук-вально в два-три часа – на экран компьютера выплеснулся рассказ «Каран-даш», который уже пять лет с раскрытыми ртами слушают и дошколята, и школьники, и студенты. А первым его слушателем была Фира Зиновьевна – так мы ее все называем: со смешком развеселого графомана я прочел ей рассказ буквально в ту минуту, как только нажал клавишу с точкой. К моему изумлению маститая книжница завопила:
– Ты написал отличный рассказ! И не вздумай там чего-нибудь черкать!
Может быть, я несколько завышаю оценки, но именно в ту минуту я сказал себе: «Гля-кось, а меня в писатели возвели… Или – благословили?»

«Бегалинские булочки»

Художник Айбек Бегалин, в моем понимании, «бронзовеет на ходу». В ка-вычках даю эти слова потому, что они не мои, а, кажется, Е. Евтушенко. А ут-верждаю этот тезис в том смысле, что как творец и как человек Айбек все ближе к тому моменту, когда эти два слова рядом с его именем надо будет пи-сать с большой буквы.
Мне враз не вспомнить те города мира, где имеются произведения Бегали-на, еще труднее, если это теперь вообще возможно, припомнить хотя бы назва-ния его работ. Лет шесть назад я впервые увидел «Семь светильников», «Три апостола» (Портрет Достоевского), «Апокалипсис» и не забыл потрясения, ко-торое они тогда вызвали. Я еще в своем радиорепортаже сравнил картины Бе-галина с многолюдными эпопеями Ильи Глазунова, на что искусствовед Н. И. Иванина возразила: «Нет, Айбек – выше!» А позже я не мог отойти – буквально ноги не несли! – от художественного портрета «Се человек», в котором мне увиделся образ Христа, хотя я не знал, имел ли такой замысел художник. Годы спустя я, в общем-то не искушенный в живописи, до слез взволновался от све-чения, идущего мне в душу с портретов «Папы Римского…» и «Владислава Бу-ковинского».
Но простите: я вскочил не на своего скакуна. Мне Айбек Бегалин рас-крылся с другой стороны!
Вот он, огорченный, приходит на областное радио и просит дать в эфир сочиненную им песню в ответ на убийство Владислава Листьева… Вот он у меня дома вдруг отказывается от традиционной для нас рюмки. Я теперь со злостью реагирую на скулеж тех мужиков, которые не могут бросить курить, не могут не пить и т. д. и проч. Айбек-то с тех пор ни разу не взял в рот спиртного!..
А вот он тащит ко мне домой десяток лазерных дисков и толкает мне в компьютер музыку десятка классиков и чуть не пять сотен самых популярных песен Советского Союза…
Вот чуть не со скандалом заполняет винчестер моего компьютера двадца-тью тысячами книг зарубежных, русских и советских писателей. Да потом еще звонит: «А вы Виктора Суворова прочитали? А Бориса Акунина?»
У Айбека немалая семья, у него громадный объем работы над полотнами (и для души, и для хлеба насущного!), да еще разные дела то в выставочном зале, то в художественном фонде, то встречи с заказчиками. Но он находит время, чтобы иллюстрировать четыре книги Э. Белицкой-Пичугиной и три – мо-их, причем не иначе как в порядке дружеской помощи.
Айбек, кажется, самый частый гость в моей семье. Приходит по зову и по-тому, что «мы тут случайно рядом оказались…»
И, поверьте, появление Бегалина, непременно с супругой Светой и пеки-несом Лео, – в моей семье праздник, без лукавства, равный любому из весен-них праздников. За чаем с бесконечными разговорами о новостях кино, литера-туры, живописи и «рынка» со скоростью секунд пролетают часы.
С легкой руки неразлучной семейки эти визиты стали традицией с собст-венным названием – «бегалинские булочки», потому как чета непременно при-таскивает с собой разные печености. Мы так, бывает, и звоним:
– А когда у нас «бегалинские булочки»?
Из полувековой истории моих винопитий я вряд ли припомню хоть одно, сопоставимое по теплоте, уму, радости и чистоте общения с чаепитиями под эти «булочки».
Да, наверное, я не одинок в Караганде, кто испытывает то же самое.

Всей палатой читаем «Босоногих»!

Эту радостную для меня фразу сказала по телефону Алла Васильевна Без-зубова, когда ее выпустили из терапии домой «на помывку»…
Самыми активными читателями моих книг «Сердца раскрываются» и «Бо-соногие» являются ученики средней школы N 17, гимназии N 1 и благодаря Ал-ле Васильевне – детского сада «Звездочка», где она слывет «самой пушистой мамой». И надо же: в тяжелейшем состоянии отвезли ее в больницу, а она ус-пела прихватить мою книгу. Как только чуточку оклемалась, давай ее читать – сначала про себя, а потом и вслух, соседкам по палате.
…Самое большое, что есть вокруг нас – это воздух. Он обволакивает каж-дого из нас, дома и деревья, он обволакивает саму Землю. Воздухом наполняют шарики, он делает их шарами, распирает оболочки, иной раз до невероятных размеров. Когда я думаю об Алле Васильевне, мне кажется, что ее, как шарики воздух, заполняет и делает всеобъемлющей Любовь – любовь к детям, своим и чужим, любовь к друзьям и просто к людям.
В программе «Земляки» я рассказывал, что детишек в группу Беззубовой свозят со всех концов города. Прикиньте, сколько надо времени и бензина, чтобы на улицу Игоря Лободы, что находится в самом центре Караганды, каж-дый день привозить малыша с Юго-Востока или Майкудука, дальней Михайлов-ки или Пришахтинска. Один любвеобильный папаша привез свое дитя аж из Сарани!..
И тяга эта к немолодой и далеко не… – как бы это сказать поточнее, но помягче! – далеко не фигуристой воспитательнице объясняется просто: Ум в общении с малышами, Разговоры с ними, Ласка к ним, Выдумка для них – все у нее с большой буквы.
Она безмерно любит своего внука и свою собаку, своих соседей и своего кота, она – ей-богу, я так ощущаю, – упорно любит меня. Сколько раз приво-дила коллег-подружек ко мне домой, таща при этом всякую снедь, чтобы не об-ременять меня приготовлением застолья, сколько раз приносила собранные ею в летний отпуск в Боровом грибочки, а однажды притащила какой-то мануск-рипт и давай обучать меня «Много-мудре», чтобы подравнять мое давление и утихомирить сердце…
Я уже говорил об этом, но повторюсь: благодаря Алле Васильевне книг моих в «Звездочке» втрое больше, чем даже в телерадиокомпании, хотя в са-дике и работников вдвое меньше, и не «оттрубил» я в нем тридцать пять годоч-ков, как в родной ТРК…
Каждый знает, а то и испытал, как наваливаются на тебя иной раз уны-ние, неуверенность в себе, в завтрашнем дне. Особенно эти «бяки» липучи к творческим людям. Боюсь, что ко мне – тем более.
Но у меня есть громоотвод, точнее, «бедоотвод»: вспомню, что есть у меня Алла Васильевна и другие герои, кои сделали для меня так много доброго, и гоню к чертям всякую слабину! Мне еще долги им надо отдать!

Хватило бы мрамору…

Вездесущий. Блестящий. Притягивающий. И, кажется, холодный.
Это для меня сегодня Дмитрий Макарович Бойко. Директор Карагандин-ского коммерческого колледжа и многолетний председатель совета директоров средних учебных заведений. Но в первую очередь – многолетний депутат обла-стного масштаба. И не просто депутат, а признанный Народный Заступник.
Между тем, раскроешь «глаза страниц» и… – грустно.
Аким области провел очередную встречу с руководителями районов…
А депутат Бойко выступил по телевидению…
Аким держит речь перед коммерсантами…
А депутат Бойко отвечает на вопросы журналистов…
То аким и Бойко, то Бойко и… Бойко. Будто и нет никаких других депута-тов. Поневоле спрашиваешь: если из депутатов слышен только Бойко, почему Бойко только депутат?
Мне даже анекдот придумался.
«Открывается очередная сессия облмаслихата.
– У нас сегодня три вопроса, – объявляет председатель. – Первый – «О выполнении прошлогоднего бюджета». Второй – «О бюджете текущего года». Третий… Дмитрий Макарович, а вы о чем сегодня будете выступать?»
«Влеченье – род недуга!» – говорил по такому случаю меткий на слово Грибоедов.
Упаси Бог сделать из моих слов вывод, что Дмитрий Макарович говорит не по делу или речи его пусты. Нет! – у него всегда и тема актуальна, и доводы железны. Депутат Верховного Совета Казахстана Виталий Розе, впервые услы-шавший речь депутата, сказал метко и емко: «Бойко – это серьезно».
Но, говорят, умереть можно не только  от голода – от перекорма тоже.
Макарыч разочаровал меня. И мне тяжко от этого. Не люблю я и даже опа-саюсь фанатиков.
Грустная эта мысль пришла ко мне от последней с ним встречи. Ковыляю по Бульвару Мира и вдруг – Макарыч. Я к нему с улыбкой – герой же програм-мы «Земляки»! Да не единожды, а четырежды! Есть о чем спросить, есть чем поделиться. Как там поет Андрей Макаревич? «Милорд, я совсем не прошусь к вам за стол…»
– Извини, Владимир Иванович, – отмахивается на ходу, – спешу на депу-татскую комиссию!
У меня улыбка вмиг костенеет. А он уже в двух метрах от меня.
Понимаю: не до лирики человеку… Такая нечеловеческая загрузка!
Когда я пишу эти строки Макарыч опять азартно борется за депутатский мандат. Спросить бы по-простецки: «а она тебе нада?» Но не спрошу, потому что знаю: это людям надо!

…Ну вот, «накаркал»! Д. М. Бойко «за нарушения в предвыборной агита-ции» за считанные часы до голосования… вычеркнут из списка кандидатов в депутаты областного маслихата. Как и я 96-м году…
«Акела промахнулся»? Или… «Шерхан помешал славной охоте»?


Городу ее так не хватает!

В городе живет ощущение потери. Не просто живет – крепнет.
Затихли шум, смех и музыка на Аллее Добра во вновь переименованном Парке. Не слыхать что-то о благотворительных делах Благотворительной Мис-сии «Авиатрека». Уникальная «Свеча» (Клуб любителей литературы и музыки), говорят, еще не погасла, но ушла словно бы вовнутрь себя – светит не для мно-гих.
А у меня дома меньше стало телефонных звонков…
Это значит – выехала «за пределы» Анна Бондаренко. В горе и слезах вы-ехала… Не по глобальным (миграционным) причинам, а чисто по бытовым. Пе-реселилась семья на белорусскую землю, в домик, оставшийся после смерти родителей мужа.
Я было запереживал, как удастся развернуться Аннушке среди незнако-мых людей, в небольшом населенном пункте. Но Таня Еремина, лирик из физи-ков, физик среди лириков, постоянный спутник Анны Петровны, сообщила:
– Нашла себя Аннушка и там! В городской газете печатается, клуб встреч организовала – вся в делах и заботах.
Поистине, было бы место, а уж Человек украсит его!
Где бы ни жила наша Анна, будут там зажигаться «Свечи», будут действо-вать благотворительные миссии, будут звонить телефоны в квартирах нуждаю-щихся в помощи и внимании людей.
А нашему городу ее не хватает. Затаенно ждем: найдется ли замена?
Мне уж точно равноценной замены не найти. Мало того, что именно она «навела» меня на добрых два десятка интересных людей для программы «Зем-ляки», а вместе со Светланой Константиновной Петерс и Натальей Константи-новной Ермаковой была душой традиционных встреч «земляков», она была мне еще и духовным поверенным. Тем человеком, с которым только и можно в лю-бой момент поговорить о самом сокровенном, – и тебя поймут.
Но – се ля ви! – разошлись мы за полгода до ее отъезда. Она обвинила меня чуть ли не в предательстве, когда я не поддержал ее разрыва с газетой «Авитрек» и без ее согласия дал интервью «этой вражеской», как сказала Аня, газете. Сама Аннушка не вынесла моего упрека в том, что прихватила походя бациллы «звездной болезни».
И как ни мирила нас приехавшая из Германии Светлана Константиновна, расставание было не дружеским. А сердце щемит…


Живет человек расхлябанный

Когда меня спрашивают, что было необходимо, чтобы я избрал человека героем для программы «Земляки», я, не раздумывая, отвечаю:
– Полюбить его с первого взгляда! Разглядеть в нем что-нибудь… эдакое.
Мне было за что применить это правило к Евгению Бо-цу.
До всего неравнодушный Айбек Бегалин как-то привел ко мне взъерошен-ного, с сонными глазками парня и представил:
– Почти наш Андерсен, хоть и работает в школе!
Женя Бо-ц – и это второе, что бросалось в глаза вслед за взъерошенно-стью – имеет особенность зрения: не смотрит на тебя, здороваешься ли ты с ним за руку, или задаешь ему вопрос. Этот взгляд в никуда дает тебе право думать, что ты для собеседника вовсе и не ты – а вроде бы никто.
Без слов, ленивым движением руки Женя сунул мне сложенную вдвое, по-мятую ученическую тетрадку (тетрадки в таком виде достают из-за голенища сапог прорабы и бригадиры сельскохозяйственных бригад, а про хозяина я по-думал, что он трудится физруком второй руки или трудовиком). Этот вид тет-радки и небрежность ее передачи мне показали, что автор весьма высокого мнения о своем творческом потенциале.
Сказки Жени Бо-ца и в самом деле были хороши: читались легко, с захле-бом, несмотря на множество грамматических, стилистических и прочих ошибок, не говоря уже о почерке, схожем с почерком-скорописью врачей и мазней не-ряшливых второгодников.
Поскольку я по образованию учитель-филолог, а по роду деятельности редактор, мне удавалось, опуская сонмы авторских огрехов и прорех, выужи-вать в этих творениях суть, ощущать их образность, легкость и увлекатель-ность. Я восторженно решил, что вот он! – весьма подходящий кандидат в ге-рои «Земляков». И бодро сказал автору:
– А что! Отличные сказки получатся, если их дать учителю русского язы-ка, чтобы ошибки и стиль подправил…
– Женя, между прочим, филфак в нашем КарГУ закончил, – с неотразимой улыбкой сказал Айбек. – Старшеклассникам литературу преподает.
– Н-ну, – только и нашел я что вымолвить.
Сказки Бо-ца вскоре симпатично прозвучали в «Земляках» (естественно, подчищенные мною), потом появились на страницах некоторых газет (с имею-щимся в них мусором). Жалею об одном: стараясь ободрить молодого автора, приподнять его над самим собою, я пощадил Женю в программе – не ткнул но-сом в безграмотность и неряшливость. Думалось, учитель ведь, и не простой – с образованием (да еще, как щеголяют молодые, «универским»!), наверняка по-нял с первых намеков, что не украшает его растюхляйство.
Однако… «Гладко было на бумаге». Чем чаще захаживал ко мне Евгений Петрович, тем больше рос и рос в душе комок неприязни к нему. В первую оче-редь из-за стиля «речи»:
– Класс! Клево! Сила! Муть! Жуть! – это его оценки, о чем его ни спроси. Эллочка-Людоедка карагандинского изготовления – и только. И это не балдеж по какому-то поводу, это – постоянно! «Андерсен, блин!»
До Жениных манер даже Эллочке – «ни в жисть» не дотянуться!
Только зашел в твою квартиру – плюх на диван и – за газету.
Пригласили за стол – может и суп помешать в тарелке пальцем.
Начинает одеваться-обуваться, глаза не знаешь куда отвести: носки продра-ны и не заштопаны, на бюках пятна и разводы.
Горько, но я стыжусь, что Е. Бо-ц попал в программу «Земляки»…
Читатель может удивиться, почему я вдруг позволяю себе критические выпады по адресу своих любимцев. Таков мой принцип: солнце и со всеми своими пятнами – Солнце. Но от пятен на солнце мы ведь не в восторге?

______


В
Вихарева Татьяна, слепая певица, жена и мать


«Носите, они теплые, мягкие…»

Таня и Саша Вихаревы – слепые музыканты. Она поет под Надежду Кады-шеву (и чуть ли не таким же красивым и волнующим голосом!), он аккомпани-рует ей на синтезаторе.
Героев этих мне подсказала Анна Петровна Бондаренко. Умела она находить интересных людей и щедро дарить их журналистам...
За программу «Земляки» именно об этой мужественной семье я получил Диплом лауреата республиканского конкурса «Алтын Жулдыз».
В 1999 году получил награды. То есть спустя год, как меня, не дождав-шись и «пенсионного» 63-летия, «определили», так сказать, на заслуженный отдых.
К слову, а не от обиды, стоит сказать, что мой пенсионный статус «поме-шал» руководству телерадиокомпании даже устно поздравить меня с этой по-бедой, хотя из семи журналистов Караганды, представленных на конкурсе, только мне с «Земляками» удалось оказаться в числе призеров.
– Мы же Литвинова не представляли, он – сам… – выставила «резон» Са-гат Батырханова, и председатель ТРК Сабит Байдалы не нашел, что возразить.
Но в тот же день поздравили меня с победой супруги Вихаревы.
– Мы едем к вам, – позвонила Таня.
С волнением стал ждать и переживать: легко ли взобраться на мой третий этаж двум совершенно слепым людям!
Но Саша и Таня зашли радостные, улыбающиеся.
– Что, понравилась в Алматы программа наша? – спросила Таня. – А что вам подарили?
Я ответил, что понравилась очень. Мне сообщили, что после прослушива-ния о «Земляках» только и говорили. А подарили мне Диплом, Медаль и совершенно за-мезчательный и, видать, весьма дорогой блокнот.
– А мы вам тоже подарок привезли, – сказала Таня. – Носки вот. Они теплые и мягкие. Это моя сестренка Ирина специально для вас связала.
У меня перехватило горло. Я представил, как слепая женщина не один час, а может, не один день, наощупь шмыгала спицами, подсчитывала сотни петелек, замеряла размеры носков... И все это, чтобы дать зимой тепло ногам журналиста...
С тех прошло несколько лет. Я храню носки Вихаревых.
Еще больше храню память о мужестве трех женщин: матери Валентины Бо-рисовны, которой жестокая судьба послала жесточайшее испытание – родить и воспитать двух слепых дочерей, а потом многие годы биться, чтобы дать им зрение... и  самих дочерей, Татьяны и Ирины, которым, не видя света, нужно ви-деть не только настоящее, но и будущее своих детей. Слава Богу, зрячих.
Сказать им троим спасибо за жизненный подвиг, каждодневное мужество –это ли не святой долг журналиста.
К слову, Таня и Саша с детьми перебрались в Астану – купили немудрящую квартирку и устроились на работу – поют в кафе.
Столичные стражи порядка не гоняют их, как делал это один дуролом из карагандинской милиции, пока не вмешались «Земляки».
А Валентина Борисовна нет-нет да и навещает счастливое семейство дочери, радуется судьбе двух зрячих внуков и тому, что родители их нашли в себе силы содержать их и ставить на ноги.

P S: Случилось мне недавно присутствовать на встрече инвалидов в крае-ведченском музее. Сижу близ дивана, на котором устроились двое пожилых мужчин-слепцов. Поговорил с кем-то. И вдруг слепой обращается ко мне:
– А вы не Литвинов ли Владимир Иванович, автор «Земляков»?
– Да, это я.
– Мы помним ваши программы… о нашем предприятии, о Чечулине, Виха-ревых, Куликове. Как приезжали в нам... Спасибо вам.
У меня сдавило горло, по телу прошла волна слабости: восемь лет назад я рассказывал о мужестве слепых, которых они назвали. Пять лет меня нет в эфире. А эти люди узнали мой голос. Какая награда может быть выше этой па-мяти?

______


 
Г
Гу-ков Юрий, горный электрослесарь, правозащитник

Метаморфозы Юрия, или Разрыв

Мне давно бы надо вычеркнуть из моего домашнего справочника номера телефонов Юрия Анатольича Гу-кова. Дважды он меня предал, а позже хамской репликой глубоко обидел. И с тех пор я ему не звоню…
Но Гу-ков сегодня в Караганде практически единственный правозащит-ник. Он нужен людям. И памятуя, что Юрий Анатольич был одним из героев программы «Земляки», карагандинцы – то один, то другой – просят его теле-фоны у меня. А потом звонят и благодарят, если он им помог. Помог он, а бла-годарят меня… Все-таки я ему не звоню и – грешно это, наверное? – в его звонках не нуждаюсь. Тем не менее решился здесь вот написать миниатюру о своем бывшем герое и… друге. Не посчитаться с ним, не зубы от обиды пото-чить, а в какой-то мере обрисовать типаж.
Еще до «эпохи «Земляков» шахтомонтажник Гу-ков решил пойти во власть – стать депутатом. Мне очень хотелось, чтобы в депутаты прошли не одни но-менклатурные «стольники», а и свободно и глубоко мыслящие трудяги.
Гу-ков оказался ого-го как мыслящим. Для полутораминутного интервью мы записали получасовую пленку. И говорил он так свежо, так конкретно и ак-туально, что ничего нельзя было сокращать. Мне пришлось изрядно помучить-ся, чтобы выудить нужное для блиц-интервью.
В депутаты, насколько помню, Юрия не пропустили партократы-демократы, у которых «избирательный ресурс» всегда исчисляется наибольшим числом «помощников» и готовых раскрыться кошельков. Но с общественно-политической сцены Гу-кова было уже не спихнуть. Он активно ораторствовал на шахтерской забастовке, потом руководил каким-то оппозиционерским «круглым столом» или клубом, наконец, объявился в «бюро по защите граж-данских прав». Сами Мукушев с Мизиновым, столпы карагандинской демокра-тии, были у него чуть ли не «под рукой»! Слыли невероятными ему друзьями (правда, спустя время стали… столь же невероятными недругами).
И он вновь оказался перед моим микрофоном – как кандидат в «Земляки». Кстати, это звание во многих случаях звучало не тише, чем депутат…
Юрий в этот раз наговорил… часовую кассету. Поту над выборкой нужного мне текста я пролил немерено. Что сократишь, если все сказанное – необык-новенно умно и интересно?
Смущала только его манера говорить. Времени на раздумья не тратит, мысль изливает со скоростью и напором потока горной реки.
Но резкость и категоричность говорящего коробила: рубит фразы, словно команды подает на плацу. Зато – чувствовалась в человеке цельность.
С этой встречи мы задружили. У меня юбилей – Юра приходит с тортом. Мне надо посоветоваться – Юра «раздвигает» дела, и я получаю умные сове-ты… Вздумалось мне двинуться в депутаты – Юра сам предложил свою помощь. Мне было от чего оптимистично верить в итоги избирательной кампании: «ве-дет» меня пробойный, видящий на два метра под землей друг!
Два года не могу забыть удара: мой цельный, пробойный друг оказался под стать бравому солдату Швейку, взятому в денщики: что ни слово его – то обман, что ни дело ему доверишь, – то провал.
А оправдание-то, оправдание какое! «Так получилось…»
На год – отчуждение. Но не могу я жить в ссоре: простил и забыл все.
А «солдата» вскоре сменил «фельдфебель»! На просьбу высказать друже-ское мнение о новом рассказе последовала оценка: «Блевотина!» Такого «ин-теллигентного» критика у меня еще не бывало, и я почел за благо держаться от него подале.
И вот… Как там, в индийской «Пантачантре»?

«Стрелой нанесенная рана затянется пусть и не скоро –
Но не заживает обида от злобного слова иль взора».
Д
Дашко Оксана, учитель литературы, мать и бабушка. Умерла в 2000 г.
Деркач Владимир, часовой мастер, автолюбитель
Дроздовская Светлана, учитель литературы, мать и бабушка


Доброе Слово Оксаны

Оксана Михайловна Дашко живет в моем сердце. И перестанет жить в нем, только когда и меня накроет могильный холм.
Я вечно забываю, что ее у меня уже нет и что, если сейчас позвоню ей, не услышу ее ответа.
Становится горько, обидно и больно, будто умерла мой Главный Редактор не два года назад, а вот только что.
Душа моя стонет и кричит отчаянным криком…
Тогда достаю из моего хранилища голосов «земляков» кассету N 26 и слушаю, слушаю ласкающий слух ее говорок, колокольчиковый ее смех.
Не забыть мне две последних ее живых фразы.
– Сколько нежности в твоем рассказе «В объятиях Бии»! Чистой такой…
Это было сказано в казахско-американском лицее, куда я специально приехал для встречи с нею – сама не могла вырваться.
– А хороший рассказ ты все-таки написал, Володя…
Это был звонок по телефону – за три дня до ее смерти.
Оксана говорила о рассказе «Лунной ночью», который вызвал у моих мо-лодых «рецензентов» восторг, а у тех, кому 55-60, – раздражение.
Мне ее похвала стала бальзамом на душу, поскольку Оксане было шесть-десят пять. Она просто расколола ряды моих критиков.
Оксана успела прочитать все написанное мною при ее жизни (к сожале-нию, только половину книги «Приговор», вторую половину и «Дворянку Чару» я написал уже после). Каждое свое прочтение завершала «телеграфными» ре-цензиями – на тетрадных листках, даже на тетрадных обложках, частенько не-удобной для чтения красной пастой.
– И зачем это я тебе пишу? – ворчала она, вручая мне «рецензию», – ты все равно все оставишь по-своему.
– Не скажи, Оксанка, ни одно из твоих замечаний без внимания не остает-ся! – восклицал я. – Если у меня не хватает доводов против них, я исправляю по твоему совету. А если ты меня не смогла убедить, оставляю, как написал. Но через денек опять «спорю» с тобой…
До слез жалко, что не успел я показать Оксане Михайловне свои «забой-ные» рассказы «Приговор», «Квартирантки», «Пантеры тоже плачут» и расска-зы из «Чары». Так важно знать, что бы она о них сказала! И то, над чем сейчас работаю, может быть, больше всего нуждается в ее грамотном, добром взгляде.
Уж она-то нашла бы вдохновляющее слово.

Его судьба – моя судьба

Недавно мы с тезкой – Владимиром Ивановичем Деркачом – оглядели друг друга и разом воскликнули:
– Боже ж ты мой, как мы изменились с тех пор!
Когда мы – двадцать семь лет назад – познакомились, ему было восемна-дцать, а мне, дай Бог памяти, шел сорок первый. Теперь же – ого-го!
Меня, новоиспеченного заведующего отделом писем Карагандинской сту-дии телевидения, задело тогда только что пришедшее письмо.
Помогите, кричало оно, никто мне не может помочь, кроме вас…
«Я инвалид детства, имею первую группу. Закончил восемь классов и хочу стать часовщиком. Но меня никто не хочет научить. Обращался в «Комсомол-ку», в «Индустриалку», в горисполком – все бесполезно!»
Взял я съемочную группу и поехал на Сатпаева, 59. Правда, ежился не-много. Сам с детства не люблю, когда осматривают мою не 100%-ную фигуру, и полагаю, что другие инвалиды тоже разглядыванием их не восторгаются.
Володя Деркач оказался бойким, красивым парнем, так что при общении с ним уже через минуту забылось о его недуге. Тем более что беседу и съемку украшал огромный пес – восточноевропейский овчар, который, будучи запря-жен в инвалидную коляску, являлся отличным «таксо» для Володи.
Закончив съемку, мы не раздумывая рванули на завод «Рембыттехника», где я поведал его директору И. Д. Светлицкому о славном парне, мечтающем стать часовщиком, и его проблеме. Добрейший директор проникся сердцем и зачислил Владимира в ученики к лучшему мастеру и даже выделил небольшую стипендию.
В ближайшей передаче по письмам телезрителей я рассказал о поездке к Деркачам и на завод, не преминув заранее поблагодарить директора за доброе и основательное решение. Володя, конечно, был счастлив, не знал, как и бла-годарить родное ТВ…
Знать бы, что проблема Владимира была лишь семечком, из которого вый-дет росток, на нем появятся веточки, на них – листочки…
И вот – «пьеса» с хронологией и двумя главными действующими лицами.
1977 г. Володя заканчивает учебу, ему дан разряд, и он полгода работает в мастерской возле рынка. Но… зарплаты почему-то не платят.
Журналист едет на вторую встречу с директором.
Володя звонком сообщает, что зарплату выплатили сразу за полгода.
1978 г. Мастер-учитель не дает своего инструмента, и Володя без работы.
Журналист встречается с главным инженером завода. Инструмент для парня находят и выдают.
1979 г. Володя («шепотом») сообщает, что мастер сам управляется с кли-ентами, и новичку они не достаются. Нельзя ли помочь ему перебраться на ос-вободившуюся точку?
Журналист – к Светлицкому. Деркача переводят в новую мастерскую.
1980 г. Володя сообщает, что на новой точке совсем мало клиентов, а его учитель-мастер уходит на пенсию. Вот бы туда вернуться…
Журналисту удается решить и это.
Пришли иные времена, обрушились и новые проблемы. Мастера обокра-ли… Мастерскую продали частнику, и он вышвырнул мастера на улицу… Новую мастерскую, куда перевели Деркача, тоже чуть не продали…
И была борьба с этими бедами. Конечно, мы победили…
Но всего не упомнишь. Больше четверти века Мастер и Журналист – «зем-ляк» и его «биограф» – топали вместе через все трудности. Если не ногами, то на мужестве.
Впрочем, сейчас мастер передвигается на «Мерседесе»… Потому что – Мастер.
А фигурирующий здесь Журналист у него, естественно, – внеочередной и бесплатный клиент. И авто тезки не раз возило меня по городу...

Книгочеи Дроздовской

Светлана Васильевна Дроздовская и ее архаровцы, то есть сначала 7-й, потом они же – 8-й, через два года – 10-й из первой карагандинской гимназии – это народ, который признал писателя В. Литвинова писателем.
К моменту встречи с учителем литературы Дроздовской я выпустил всего одну книгу – «Сердца раскрываются», сборник очерков о героях программы «Земляки» и первых рассказов. Естественно, стеснялся именоваться писателем.
Но речь при первой встрече мы вели не обо мне.
Сердце мое чуть-чуть попрыгивало, а микрофон в руке чуть подрагивал от волнения и восторга, с каким я слушал рассказ Светланы Васильевны о том, как ей работается учителем литературы. «Это же самый потрясающий предмет изо всех школьных предметов – столько радости, столько наслаждения получа-ет человек от познания книг!..» «Мне достаются каждый год такие славные ре-бята! Читают взахлеб! На олимпиады и викторины хоть не пускай – то один, то другой возвращаются с победой! Я не шучу, что вы!..»
Была эта женщина какая–то необыкновенно компактная: красива и умна сверх всяческой меры. А про коммуникабельность, что по-русски называется умением общаться, суди, Читатель, хотя бы по такому факту: мы встретились впервые и, я почти ничего не знал о Светлане Васильевне заранее, беседовали всего минут 30-40, а программа «Земляки» получилась едва ли не лучшей из выпущенных мною трехсот пятидесяти.
А способностям Светланы Васильевны учить детишек, то есть заворажи-вать их самим процессом обучения, я поразился на встрече семиклашек со мной, автором первой книги, которую она организовала. Процесс учения для нее самой, кажется мне, не столь творческий, сколь – магический. Не забуду вовек, как она читала ребятам мой «Карандаш». Они пораскрыли ротики так, словно учительница читала им самого Пушкина. В один из моментов от этого ее чтения и я поймал себя на том, что слушаю с открытым ртом…
Наверное, одного ее потрясающего чтения и не хватило бы для создания моего писательского имиджа, но Светлана Васильевна, как, думаю, и в иных случаях знакомства с авторами книг, оказалась на удивление последователь-ной. Эти ребята звали меня к себе и через год, и еще через год. А десятикласс-никами явились всем классом ко мне домой… за отчетом: над чем сегодня рабо-тает писатель? В нынешнем мае, теперь уже одиннадцатиклассниками, они пришли на последнюю встречу со мной.
Встреча, как и первые три, оказалась прекрасной, но мне стало грустно: этот славный коллектив, «первый народ», признавший меня, после выпускных экзаменов разбежится «на индивидуальности», и где-то я встречу его, чтобы поделиться, если создам что-нибудь новое и более значительное!
Ведь без признания народа, известно, ох как бледно себя чувствуешь…

_______




























 
Е
Еремина Татьяна, инженер-конструктор, поэтесса


Таня вся в сомнениях…

Говорят, нет ничего неприятнее, чем осознание только что совершенной глупости. Нет, угрызения от неисполненного обещания (замысла), по-моему, еще неприятнее!
Весной 2004 года будет десять лет… как сорвалось затеянное мной изда-ние первой книжки стихов самой, на мой взгляд, лиричной и певучей поэтессы города, которая легко так, запросто может выплеснуть из души такой вот образ предновогодней ночи:

Сплетаются руки,
сплетаются души,
горят сердца.
И снежная сказка
над миром кружится –
ме-те-ли-ца.

Господи, вот уж чего жаль – до сих пор не осуществленного замысла!
Делал я тогда программу «Земляки» о Женщинах «Каргормаша» – Тамаре Циммерман и Татьяне Ереминой. Одна (вся из Любви!) ох и задушевно пела, другая (вся из Вдохновения!) брала твою душу в мягкие теплые руки и делала из нее что хотела… Прочтешь ее стихи – и они переселяются в тебя. Ходят с тобой повсюду. Помогают тебе думать, говорить.
Таня заразилась идеей издать сборник: подобрала стихи, выстроила их. Я написал теплое напутственное слово. Президент фирмы «Алгабас» Виталий Ро-зе, сам в душе поэт, согласился заключить с типографией договор и оплатить издание (тогда на это надо было две с половиной тысячи рублей). И все (пред-ставьте себе, абсолютно все!) было сделано, но… вдруг звонок из типографии:
– Извините, у нас повысились цены на издание книг.
– На сколько? – пролепетал «инициатор», как сказали бы теперь, проекта.
– В шесть раз, – последовал оглушительный ответ.
Эх, Таня, Таня! Как же твой оптимизм:

Наши будни – сплошной мираж.
Наши души не тонут в них?

«Инвестор», к сожалению, не смог потянуть такой цены. Да что там книж-ка поэтессы с «Каргормаша», когда уже отпечатанный в той же типографии пе-сенник Л. Мельниковой на слова самого В. Розе «Алгабас» не мог выкупить… полгода!
Я сделал все, что мог для очистки своей совести и удовлетворения закон-ного права земляков увидеть Танины стихи: в своей первой книге «Сердца рас-крываются» поместил «Книгу в книге» – десять стихотворений Татьяны Ереми-ной. И размечтался о том времени, когда ее книжка выйдет в полном объеме. Мечтать и… подпихивать саму Татьяну к решительному шагу по накоплению необходимой суммы. И вот в середине 2002-го Таня сказала заветное: «Да!»
Мне осталось только ждать счастливого момента обладания долгожданной книгой. Каждый месяц звонил: «Ну? Как?»
– Перебрала все старые стихи, – отчитывалась Таня. – Оставила из них совсем немногие. Вставила кое-что новенькое... Может быть, летом...
Звоню по осени – тревожно, с нетерпением: как со сборником?
– Знаете, Владимир Иванович, я тут снова все пересмотрела, кое-что убрала, кое-что добавила... Надо еще поработать.
Прошла зима, весна переплавилась в лето… Татьяна вдруг обнаружила, что сборник «еще очень сырой».
Знайте: если я схвачу инфаркт – он будет от невозможно трудного ожида-ния выхода в свет сборника стихов Татьяны Ереминой!


И
Имашев Малик, ветеран войны и труда, писатель


Коммунист

Когда-то Малик Имашевич Имашев, генеральный директор производствен-ного объединения «Полиграфия», секретарь по идеологии Карагандинского об-кома Компартии и первый – подпольного обкома не разбежавшихся коммуни-стов, сказал мне:
– Таких, как мы с тобой, много не награждают…
Теперь кое-какие почести падают на плечи ветерана партии, войны и тру-да. То ему звание Почетного гражданина Караганды присваивают, то на встре-чу с Президентом приглашают…
Значит, или поутихла административная неприязнь против коммунистов вообще, или заслуги этого Человека превысили все возможные обиды на его бывшую должность.
А тогда, в 92-м, стоило мне сделать первую часть программы «Земляки» о Малике Имашевиче, как я оказался «на ковре» у председателя телерадиоком-пании Ахметова и услышал злое шипение:
– Что ты тащишь в эфир лидера фашистской партии?
– Ты же, Утен Ахметович, сам был у нас парторгом той партии. Года четы-ре, между прочим! – огрызнулся я.
По этой ли причине или… «с заглядом вперед», но мне позволили сделать и вторую часть «Земляков» об Имашеве.
У нас с Маликом Имашевичем есть еще одно общее – мы издаем книги. Правда, ныне это делается почти по частушке: «сам сочиняю, сам исполняю, сам дирижирую, сам аплодирую». В том смысле, что сами пишем, сами платим за издание и сами занимаемся реализацией своих произведений.
В ином мне остается только завидовать своему герою. Особенно мужеству, с которым Малик Имашевич держится «в строю». Он еще нес на себе обязанно-сти главного полиграфа области, а уже был тяжко болен, не обходился без ежедневных посещений поликлиники, да еще успевал издавать коммунистиче-скую газету, писать первую книгу своих мемуаров.
А вот буквально последняя новость – в свои нелегкие восемьдесят, вете-ран взялся обеспечивать жизнеспособность футбольному клубу «Шахтер».
– Тяжелее всего деньги искать для команды! – сокрушенно сказал он мне при встрече на похоронах А. Ф. Христенко. – Никому ничего не надо…
Уж точно, с кровью давалась ему эта работенка! Когда ни позвонишь ему домой – в восемь ли утра или далеко после ужина – услышишь голос супруги Антонины Александровны:
– Так он же на стадионе!
Это в восемьдесят-то лет! А иной и в шестьдесят сиднем сидит, болячки свои считает.
Кто-то мне скажет, что не было этого призыва: «Коммунисты, вперед!»
И – призыв такой был. И – шли они!
…21 апреля сего года (нарочно подгадали: в день рождения вождя?) Пра-вительство Казахстана постановило: исключить памятник В. И. Ленину в Кара-ганде из числа культурных и исторических памятников.
Малик Имашевич на страницах одной из газет жестко врубил высшим чиновникам страны предупреждение:
– Я лягу у памятника – и пусть меня взорвут вместе с ним!
Это слово Коммуниста. Вряд ли его забудут карагандинцы.

______
К
Кирилюс Иван, профессор химии, художник, поэт
Крупский Владимир, строгальщик-орденоносец
Куприянов Андрей, профессор ботаники, писатель
Кутузова Валентина, Заслуженный картофелевод. Умерла в 2003 г.


Портретная галерея Кирилюса

Профессора химии Ивана Владимировича Кирилюса самого надо увекове-чить в ярком, глубоком портрете. А пока он это делает с другими…
Не забуду ошеломляющего впечатления, в которое поверг меня герой оче-редной программы «Земляки», уловив меня в коридоре института органическо-го синтеза и углехимии и заведя в свою лабораторию. В первую очередь в гла-за бросались не оборудование, не уникальные приборы и множество папок с бумагами, а красочное панно на стене, сплошь состоящее из написанных мас-лом портретов. Я изумленно рассматривал, а улыбающийся «в усы» профессор называл не до конца узнаваемые мною лица:
– Вначале Ердан Ныгметотвич Азербаев, мой учитель в науке, а сам ученик знаменитого Фаворского, первый директор нашего ХМИ... Евней Арста-нович Букетов, академик, писатель… вы что, не узнали его?
– Да я ни разу с ним не встречался… А вот это точно Андрей Сахаров!
– Он. А это Виталий Павлович Малышев, наш карагандинский гений…
В силу «недообразованности» своей я не сразу воспринимаю живопись маслом, но постепенно привык к ее переливам и стал опознавать оригиналы, даже… себя, любимого, признал.
– Это я, что ли? – отвисла моя челюсть.
Лик мой прилепился в конце, наверное, последняя работа в уникальной галерее.
– Собственной персоной, – хитро заулыбался живописец.
Теперь я немного поцитирую свой очерк из декабрьского 1992 года номе-ра газеты «Индустриальная Караганда»:
«Горделивые нотки в голосе Ивана Владимировича пробудили и во мне ощущение гордости за наш город, оказывается такой именитый людьми, одухо-творенный незаурядными натурами. Я не знал, стыдиться ли мне, что большин-ство этих имен были до сих пор мне неизвестны. А он называл новые имена:
– Это Эдуард Милбардис, человек очень сложной судьбы. Закончил уни-верситет еще в довоенной Латвии. Медик по образованию. Одновременно за-кончил консерваторию. Здесь был… «жильцом Карлага». А это Андрей Томилов, москвич, лауреат Ленинской премии. Активно участвовал в разработке элек-трохимии Казахстана, часто бывал в Караганде.
Я слушал «экскурсовода» и думал: чем привлекает к себе человек?
Видимо, не только тем, что много знает и умеет, а прежде всего отдачей любимому делу и увлечению. Не таков ли и он, симпатичный мне профессор Кирилюс? Я не замедлил перейти к интересующим меня вопросам:
– Иван Владимирович, перечислите ваши титулы.
– То есть? – взметнул брови мой собеседник.
– Ну, кто вы есть?
– Да просто… человек. Титулы вовсе необязательны.
– Вы профессор и доктор химических наук?
– Ну, профессор и доктор.
– Вы заведующий лабораторией?
– Да, лабораторией электрокатализа института оргсинтеза и углехимии.
– Вы депутат райсовета, пропагандист, агитатор, художник, поэт…
– Самодеятельный, самодеятельный!
– И вот что интересно… от других я часто слышу: «Ой, я занят, занят! Мне некогда!» Вы никогда такого не говорите, всегда находите время побеседовать, прийти по первому зову.
– Я так не говорю, потому что у меня действительно нет свободного вре-мени. Что же его тратить на бесполезные сетования!
– Вы подарили мне книгу «Электрокаталитическое гидрирование органи-ческих соединений». У вас есть еще труды?
– Вообще-то у меня вышло пять монографий и, кажется, полторы сотни научных статей…»
Визиты ко мне у Ивана Владимировича всегда целенаправленны.
Вот он пришел с новыми стихами о шахтерах, попавших в завал. Никогда не забуду душераздирающие строчки: «В забой не носят господа… своих пода-чек никогда. Наши товарищи… придут и нас спасут…»
Вот он приносит мне объемистую книгу «Коричневое ожерелье» Владими-ра Литвинова… харьковского писателя, с дарственной надписью карагандин-скому Владимиру Литвинову. И с пожеланием, чтобы последний тоже заинтере-совался судьбой малолетних узников фашизма…
А вот Иван Владимирович, сам из малолетних узников фашизма, приносит свои наметки по оказанию помощи карагандинским узникам концлагерей.
И. В. Кирилюсу сегодня 78-й год, но дома его опять нет.
– В Бердянске он, в отпуске… будто бы, – говорит его супруга Зинаида Егоровна. – Да отпуск этот понарошку: он там материалы собирает об узниках, статьи пишет… А в институте он теперь не заведующий, а главный научный со-трудник лаборатории синтеза и физико-химических исследований.
Между прочим… оказавшись в одночасье экспонатом портретной галереи Кирилюса, я испытал, поверьте, не сладкую истому, не возвышенную гордость сво-ей запечатленной в масле персоной, а ощущение недостаточной своей от-ветственности за дела мои и слова. Иван Владимирович Кирилюс вообще таков, что в его присутствии, под его взглядом хочется несколько подтянуться.

Гегемон после «шмона»

Гримаса истории: демократическая «революция, о необходимости кото-рой» втайне мечтали дельцы, обогатила жуликов и ограбила тружеников! Сам гегемон перенес такой «шмон», что за ним не осталось ни мастерства, ни за-слуг, ни копейки «про черный день».
И все-таки меня «тянет к людям простым – чистым, теплым, святым», хотя кое-кто из читавших наброски этих записок предупреждал меня: «Сегодня плазма общества не пресловутые люди труда, а те, кто, уронив под стол купю-ру с Абылай-ханом, для подсветки зажигают купюру с ликом Франклина».
Посему, господа «новые», чуток обождите: я опять говорю о трудяге – на сей раз о строгальщике Карагандинского машиностроительного завода N 1, тезке мо-ем, Владимире Крупском.
Кто не знает, строгальщик – это станочник, занимающийся холодной об-работкой металла, специалист, между прочим, весьма высокого уровня. Этому делу герой мой отдал двадцать семь лет в одном цехе одного и того же завода, потом там же десять лет был мастером цеха. Заработал между делом высшие ордена СССР – Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени. Был, конечно, активистом – профгруппоргом, членом бюро райкома КПК. И депута-том бывал (не покупал мандат, а избирался!), так уж принято было в той стра-не, которую кое-кто сейчас оплевывает. Он потому был везде нужен, что ха-рактером – истый коммунист: за спины не прячется, не смолчит, если видит во-ровство или обман, перед начальством не «вибрирует».
Шестидесятилетний юбилей знатный машиностроитель отмечал уже в ином «почете»: без работы, без зарплаты  и пенсии, в неясных перспективах, ибо цеха одного из лучших заводов растащили по своим «закромам» денежные лю-ди (откуда они, б.., и взялись-то в нашем весьма ровном по доходам государст-ве?), коллективы цехов и отделов пнули под зад, простите… отправили в отпус-ка без содержания. И Владимир Николаевич оказался на содержании у супруги своей, которая успела выйти на пенсию. Правда, мужчине с мозолями не к лицу сидеть на шее у жены, и металлист-мастер становится сторожем детсада «Вью-нок», построенного детям шахтой имени Костенко.
Но и элита рабочего класса Караганды – шахтеры – оказалась хлипкой, «репнулась и гепнулась» под напором «рэкманов». Продолжаю утверждать, что нынешние ловкачи от доллара не чета нэпманам 20-х годов хотя бы по своему отношению к культуре, и потому именую их новым словечком – рэкманы…
Закрылся и детсад, его коллектив, как и машиностроители, оказался в не-законном отпуске, а «сторож Крупский» снова взял ноги в руки, чтобы найти какой-нибудь заработок…
Мое поколение – шестидесятилетних – не понимает и не принимает обще-ство, которое низводит Человека Труда до уровня люмпена, когда он в борьбе за свои права, за свой кусок хлеба должен бунтовать, бастовать, голодовать.
Интересно, как это общество воспримут наши внуки? Владимир Крупский уверен: власть ловкачей и рвачей будет низвергнута. Владыкой мира будет Труд!
А я вспоминаю, как шли со смены рабочие машзавода N 1. Уютная зеленая аллея между 3-м и 10-м цехами… Веселые морды и мордашки… Смех, болтов-ня… Будто в Первомай! Как и не было восьми часов пота и усталости…
Может, это и штамп, но весьма уместный: два моих «телесериала» – «За-вод –моя биография» и «Завод в шести ракурсах» – начинались именно этим триумфальным шествием от цехов к проходной под напев: «Та заводская про-ходная, что в люди вывела меня…» Не думал, конечно, не гадал тогда Гегемон, что и вышвырнут его, ненужного, через ту проходную.
Вряд ли он благодарен за это…

Летучий ботаник

Андрей Куприянов – это Мысль и Энергия, беспечно утраченные Караган-дой. От нас много уехало за последние годы – ученых, организаторов произ-водства, предпринимателей, просто не сонных людей – но отъезд Куприянова, и не только потому, что он у нас был единственным профессором ботаники, я, например, воспринял с болью и не удержал той слезы, которой стыдятся муж-чины.
Не раз приходилось выслушивать легковесные речи на этот счет:
– Уезжают? Ну и что?.. Известно, «рыба – где глубже, человек – где луч-ше»!.. Миграция, она во всем мире процветает…
Но об этом чуть позже.
…Помню нашу первую встречу с ученым в Ботаническом саду – встречу десятилетней давности, но живущую в памяти, словно была сегодня утром.
Мы сидели под развесистым дубом, который для Караганды, отнюдь не влагообильной местности, является раритетом, символом богатой природы. Для нас ведь скорее скупой караганник – символ. Вокруг все благоухало и перели-валось цветами всяческих оттенков, в ветвях заливались бесчисленные птахи.
Андрей Николаевич, усмехаясь после каждой фразы в свою рыжую бороду (почти – лик папаши из мультика «Трое из Простоквашино»), рассказывал о том, как с любовью, не спеша делалась эта красота руками его коллег-ботаников. Потом с гордостью дал мне экскурсию в… тропики! В те помещения, где, проломив потолок, рвалась к солнцу гигантская пальма, где угрожающе выставляли свои колючки сотни кактусов. А завершил экскурсию показом его гордости – гербария, где заложены не просто тысячи засушенных листочков и цветочков, а сотни благодарных тем для научных исследований природы Сары-Арки и далее – за ее пределы.
(Теперь-то и пальма засохла, и колония кактусов скукожилась).
Гордость пела в ботанике оттого, что для него самого (как я понял, чело-века с гвоздем в известном месте) не было пределов ни временных, ни про-странственных. Он «знал в лицо» каждую травинку Сары-Арки и Казахстана в целом. Потому знал, что исколесил огромную страну из конца в конец, а рабо-тать привык от росы до росы…
В каждый свой приезд в Барнаул, я первым делом пытался «выловить» профессора Куприянова, заведующего Гербарием Алтайского университета. Как бы не так!
– В Восточном Казахстане! – отвечали. Или: – Он вообще-то в отпуске, но… в экспедиции по Горному Алтаю! – Или: – Вчера уехал в экспедицию по Кузбассу...
А каждую встречу он подслащал показом своей последней работы:
– Вот двухтомная «Красная Книга природы Алтая!» Подарить не могу, все расхватали...
Я листал эту невероятную книгу, как альбом любимой женщины! Пре-красные фотографии потрясающе красивых мест, величественных представите-лей флоры – гордых кедров, могучих сосен, душевных берез. Все знакомое, все родное. Мне довелось объездить, как минимум, две трети просторов могучего Ал-тая... Но тут же в сердце втыкалась заноза: а почему нет «Красной Книги Кара-гандинской области»? Ведь так важно человеку лицезреть родную природу еже-дневно, если не в натуре, то хотя бы в изображениях.
– «Красная Книга Бийского района»! – хвастался профессор на следующий год.
Я любовался видами вдоль Чуйского тракта, «портретами» растительности и животных по берегам норовистой Бии, спешащей на слияние с Катунью, чтобы вдвоем с ней породить великую Обь...
И сердце опять сжималось: почему нет Красной Книги наших Каркаралов, своей уникальностью известных далеко за пределами Казахстана? А – Нуринской степи, о которой профессор-металлург Александр Акбердин, заяд-лый охотник, утверждает, что она самая богатая на живность степь?
Причин, конечно, много. А у Алтая, издающего «Книгу» за «Книгой», разве нет причин-помех? Но против них там есть... Куприянов! А у нас его нет!
А вот теперь о лихих высказываниях по поводу миграции. Конечно, есть охочие до перемены мест. Конечно, есть стремление к «где лучше».
Но ведь десять лет назад население Казахстана неумолимо росло! Росло, росло – и доросло почти до 16.000.000. И те, что не коренные, тоже росли... Их же было, как говорят, фифти-фифти! А нынче?.. Сколько тех, за кого молила песня: «Дай Бог, чтобы твоя страна тебя не пнула сапожищем?..»
Может быть, из двух уехавших миллионов хотя бы половине можно было создать такие условия, сказать такие слова, чтобы они «не доводили дело до развода»? Ведь говорит же сегодня наш Президент: «Надо постараться вернуть уехавших!»
В последний алтайский вояж я чуть не остался без Куприянова. Работает он теперь в Кузбассе, «под крылом Амана Тулеева», так еще и кочевал в очередной экспедиции.
Но за день до расставания с Барнаулом, почти в полночь, раздался у меня торжествующий звонок:
– У меня, понимаешь, «транзит»: Восточный Казахстан – Кузбасс! И всего часа полтора времени!
– Так не тратьте его, Андрей Николаевич! Жмите сюда! – и через двадцать минут он, возбужденный, со всклоченной бородой, с пивом «Барнаульское» и коп-ченой рыбкой в руках, переступил порог моего обиталища.
И, как выдумаете, о чем мы говорили эти жалкие шестьдесят минут? О его новых книгах? О работе в Кузбассе? Ага!
Андрей Николаевич, не давая мне ни секунды на раздумья, спрашивал и спра-шивал о Караганде, о карагандинцах, опять о Караганде, хотя он в своих экспе-дициях ходит по таким маршрутам, что редко минует нашу территорию.
Улавливаете, что в этом – отпор тем, кто твердит о «где лучше».

Самородок*

Во всей моей семидесятилетней жизни не встречалось мне более рус-ской бабы, чем Валентина Ивановна Кутузова. Она и появилась-то в Караган-де из глубин самой что ни на есть исконной Руси – с ярославщины.
А в Караганде, особенно сельской, по колоритности и значительности сравнить ее можно разве что с Александром Федоровичем Христенко.
У них много обще-параллельного. Оба – Земледельцы с большой буквы, разница лишь чисто административная: он директор совхоза (от «Киевского» до совхоза-института), она бригадир комплексной бригады совхоза «Ульянов-ский». Оба – Заслуженные работники сельского хозяйства Казахстана. Он был депутатом Верховного Совета, она – членом ЦК Компартии Казахстана. Он – Герой Труда Казахстана, она – кавалер высших орденов СССР и Золотых меда-лей ВДНХ (впрочем, у Христенко тоже имелись эти награды). И еще она дважды занесена в «Золотую Книгу Почета Казахстана».
Но суть не в звонкости званий и блеске их наград!
У обоих были одинаковые густота и крутость характера. Всем видные и всем понятные. Люди не говорили, например: «Кутузова приказала»; говорили: «Валентина Ивановна сказала – сделай…» Ее и в селе называли не иначе как Валентина Ивановна…
Они оба не умели хныкать и сюсюкать.
Мы долго возносили так называемых «маяков», хитровато скрывая, что многие из них светят не своим, а чужим светом. Кутузова и Христенко тоже именовались маяками, но ничьим светом, кроме своего, они не сияли! Потому что не было у них обоих деления суток (да и недель, и месяцев, и лет!) на «мои» и «государственные». Все их время – и рабочее, и жизненное! – принад-лежало Делу. Рабочий день начинался с зарей, а заканчивался… когда закан-чивался. Под его руководством выращивались высочайшие для наших мест урожаи хлеба, под ее – картофеля, который мы любовно зовем вторым хлебом.
Они и умерли похоже – в 2003 году, – выработав свой ресурс… Он в янва-ре, на 68-ом году от роду, она в августе, на 70-м. Посланцы Украины и России, оба ушли в казахстанскую землю…
Вспомнишь о Кутузовой, и перед глазами встает Вера Марецкая, когда она, председатель колхоза в фильме «Член правительства», с трибуны «высо-кого собрания» говорит: «Стою я перед вами, простая русская баба… мужем битая, кулаками стреляная…» На долю Валентины Ивановны тоже изрядно по-выпало! И голодные военные годы. И работа до дрожи в ногах. И горькие пе-реживания матери трех дочерей. И бессильные слезы жены частенько пьяного мужа. И «стрельба»по таким, как она, глупыми бюрократическими указками. А под конец настигло ее особенно обидное, потому, что не заслуженное, – пре-небрежение хозяев жизни.
В июле «демократического» 96-го года приехал я в село Петровку, чтобы сделать вторую радиопрограмму «Земляки» с участием Валентины Ивановны Кутузовой. Нашел ее дом – а в квартиру меня не пускают.
– Она, считай, одной ногой там… – боязливо оглядываются по сторонам бабки на лавочке.
– А позовите дочку, Олю.
Оля вышла, взлохмаченная, измученная, и я прошу ее:
– Оленька, скажите маме, что приехал Литвинов.
Вернувшись, Оля говорит:
– Мама зовет вас… только, Бога ради, тише.
Валентина Ивановна разметалась по подушке, дышит тяжко, с хрипом, глаза полуприкрыты, блуждают. Я тихо присел на стул у кровати, взял в руки ее горячую руку. Она сдержала прерывистое дыхание, шире приоткрыла за-мутненные глаза.
– Я знала, что ты… приедешь, – прошелестел шепот. Губы чуточку дерну-лись, чтоб, наверное, улыбнуться. Но не смогли улыбнуться. И глаза закры-лись. И дыхание потишело. Казалось, больная уснула.
Под это упокоение мелькнула мысль: «а как же с интервью?», – и вот именно тут всплыл в памяти непростительный мой промах, вернее, слабина, которую дал я под стечением форс-мажорных обстоятельств.
Как-то в начале октября, не помню, какого года, я приехал в Петровку за интервью знаменитого бригадира. А погода стояла мерзейшая! Шквальный ве-тер срывал листы шифера с крыш и гонял их по улицам, словно это пушистое перекати-поле, мороз прихватывал щеки, словно это не октябрь, а февраль, а небо сеяло колючей крупой. Каково же было мое изумление, когда узнал, что «Кутузова со своими бабами в поле. Капусту рубят»...
Мы приехали на плантации и увидели жуткую картину. Горбатые из-за накрученных на головы и плечи шалей, сельские бабенки (в звене овощеводок Кутузовой почти сплошь были ее товарки возрастом за сорок-пятьдесят, да еще и имевшие по 5-7 детей) скрюченными от холода пальцами захватывают обснежен-ные кочаны, здоровенными ножами смахивают их с корней и, матерясь на чем свет стоит, грузят на тракторную тележку.
Валентина Ивановна, увидев меня вылезающим из машины, как-то дерну-лась и пошла… в глубь плантации. Я заковылял было за нею.
– Не приставай к ней, корреспондент, – пошлет! – прохрипела одна из женщин.
…Не только меня, но и других корреспондентов «посылала» Валентина Ивановна – в принципе мы действительно мешаем занятым людям. Но однажды Кутузова сама потребовала дать ей микрофон. Я знал, что урожайность у нее нынче, как говорят, «поперла» – за двести центнеров клубней с гектара! – и думал, что Кутузова похвалится этим… но она с ходу, без раздумий, ринулась в нападение:
– Я обращаюсь к горнякам самой знаменитой нашей шахты, – митинговым голосом выкрикнула она, – шахты имени Костенко! Ваши посланцы… аж сорок че-ловек!.. лучше бы уголь рубили, чем ко мне позориться приехали!.. Приеха-ли чуть не к обеду, выгрузились и… сели опять грузиться – «тормозить», как они весело сообщили. «Потормозили» часок, потом поработали столько же… И вон результат – две-три сотки на сорок здоровых мужиков. Наши петровские детки за два часа вдесятером больше делают… Стыдно нам за вас, шахтеры!..
Валентина Ивановна сердито сунула мне микрофон, сплюнула с досады и зашагала мужицким шагом по картофельному полю, к своим бабам. А мне надо было спешить с этим «интервью» на радио.
На шахте, куда мы завернули «по пути», я выловил самое главное началь-ство – не помню уже, директора или парторга, и, прокрутив гремучую пленку, спросил:
– Вы когда хотели бы услышать обращение члена ЦК Компартии Казахста-на Кутузовой в эфире – сегодня или завтра?
– Лучше бы… завтра, – последовал осторожный ответ.
А «завтра», ближе к вечеру, позвонили из совхоза, от Кутузовой:
– Спасибо за шахтеров! Приехали два автобуса… чуть не с зарей! Брали клубни, аж пыль стояла, как от комбайна. Четыре га выбрали! Теперь видно, что «картошку все мы уважаем»!
…А на капусте я все-таки настиг Валентину Ивановну, поздоровался, со-чув-ственно улыбаясь. Ее буквально взорвало – то ли само мое появление не вовремя, то ли дурацкая улыбка.
– Какого… хрена ты приперся! Глаза повылезли? Не видишь, что тут тво-рится? Мотай отсюда! – и она рванулась от меня на другой конец плантации.
Тут и поплыла из меня та самая слабина. Забрался в «газик», где было почти безветренно, но шофер наш Анатолий Васильевич все-таки «давал дуба», и стал я... считать-рассчитывать. Опять приставать к бригадиру с прось-бой об интервью бесполезно – пошлет еще дальше… Да и записывать… в маши-не – вроде неприлично, а на воздухе… – ветер по моему микрофону такой «ба-рабан» устроит, что техники-звуковики в эфир эту запись не пропустят – шумы, скажут, забивают слова… Все к тому, что надо уезжать… И я хотел было дать шоферу отмашку. Но тут к нам подошла Валентина Ивановна и, с трудом от-крыв дверцу, просунулась в машину:
– Ладно, Иваныч, не дуйся на меня за ругню… Мы же заколели тут! Все запасы рукавиц повымочили, и они задубели… пальцы вот-вот отвалятся… са-поги попромочили… Бабы мои изматерились вконец, а тут еще ты! В другой раз поговорим.
И мы уехали. Но уже под Карагандой взял меня стыд, сил нет! Можно все-таки было сделать репортаж! Надо было выйти на этот треклятый ветер, сунуть микрофон куда-нибудь за пазуху и прокричать:
– «Я веду репортаж с капустной плантации совхоза «Ульяновский» в штормовую погоду, – вы слышите, как бьет в микрофон шквальный ветер! Пле-вать на качество записи! Я ору, чтобы вы разобрали мои слова, потому что нам с вами легче, чем женщинам здесь. Они, измотанные холодом и сыростью, с са-мого утра ведут срезку кочанов капусты… нам с вами… для борща и салатов! Я не знаю, кой черт придумал уборку капусты в такую погоду, но бригадир Ва-лентина Ивановна Кутузова категорична: «Иначе сегодня нельзя!»…
И я повернул обратно – в совхоз. Как гончая, с высунутым языком при-мчался на ту плантацию, но… непромокаемые, непромерзающие бабы уже уб-рали ее. Я чуть не кусал себя за пальцы!
Потому, спускаясь по лестнице в этот раз, я сказал себе: сегодня про-грамма «Земляки» о Кутузовой будет!
На лавочке возле дома старушек изрядно поприбавилось.
– Если Вы… кутузовские, вы мне и нужны! – сказал я им.
– Как есть, все мы – кутузовские! – загалдели они.
И стали мы сообща рисовать в мой «Репортер» портрет Валентины Ива-новны. Рассказали «девочки» (именно так она их называла), как стала Вален-тина Ивановна сначала звеньевой картофелеводов, потом бригадиром ком-плексной бригады, потом знатным на всю страну мастером высокой культуры земледелия, как они шли за ней в поле в любую погоду и в любой усталости…
Потом мои собеседницы зашмыгали носами… принялись слезы вытирать уголками платков… – пошел рассказ про минувшую ночь, про то, как они кину-лись на помощь своей бригадирше:
– Она у нас давно приболела… Сердце, диабет… А денег на лекарства ни у нее, ни у нас… Пенсии-то не несут! А лекарства те – дорогущие, да не враз дос-танешь… А начальство-то, которое все с именем ее носилось, забыло нашу Ва-лентину Ивановну-у… А нынешним хозяевам… земли нашей… никто из нас вовсе не нужен! Вон до чего дожили ульяновцы – кое-кто из одиноких подружек на-ших… по помойкам хоть что-нибудь съестное выискивает…
«Земляки» в июле 96-го все это рассказали карагандинцам. А Валентина Ивановна, к счастью, выкарабкалась тогда из рук костлявой!
А потом, когда я и сам стал пенсионером, потерял следы В. И. Кутузовой, хотя искал ее всячески. Книгу хотел написать о ней – «Самородок»…
А сегодня… за три часа до того, как полились из меня вот эти строки, се-годня только узнал, что сорок дней назад не стало ее…
Валентина Ивановна еще семь лет боролась с невзгодами и болезнями. Но… Население Петровки, говорят, вдвое увеличилось в день ее похорон – так много отовсюду понаехало народу. У гроба говорили много хорошего о покой-нице. А между собой недоумевали:
– Что ж в области-то… не опубликовали даже никакого некролога? Неужто не заслужила этой чести наша Валентина Ивановна?


* Очерк публиковался в газете «Индустриальная Караганда» 11 ноября 2003 г.


_____












Л
Лукаш Юрий, предприниматель-автомобилист, книголюб


Щедрый вечер

Спросите вы у меня или не спросите о том, какой день в своей жизни счи-таю самым счастливым, я отвечу не задумываясь:
– 25 января 1997 года! День четвертой встречи земляков…
Та зима у нас была – ого-го! Кто называл ее «блокадной ленинградской», кто –«замораживающей рязанской», ибо  все пережили тогда карагандинцы и не без основания пели: «Здесь нет воды ни капли, и ночью света не-ет!..»
А в кафе «Весна» от трех часов пополудни до самой полуночи веселились полсотни карагандинцев, сведенных воедино одним лишь признаком – в тече-ние пяти лет каждый из них побывал героем радиопрограммы «Земляки».
До охрипа пели, до упаду танцевали. Со смаком хлебали бульон с профит-ролями (когда-то – изюминкой кафе «Весна», а теперь – диковинкой). И взахлеб говорили, смеялись.
Я вспоминаю тот вечер с чувством гордости и восторга. Наряды, улыбки, шумные переклики. И река – щедрости!
Кутюрье Галина Суворова и Татьяна Летучая обряжают Главного Земляка (автора программы) в придуманный ими и сделанный за ночь «форменный» прикид – казахский малахай, походную суму и метровой длины галстук из выбеленной мешковины. И цепляют ему на грудь Орден Землячества с бантом, по красоте и элегантности ей-ей не уступающий какому-нибудь из пышных орденов.
Три феи с «Каргормаша» – Анна Бондаренко, Татьяна Еремина и Тамара Циммерман – поют сочиненное за ночь:

Не стихает шумок до рассвета,
Не согреется город никак...
«Наша песенка вовсе не спета!» –
Обнадежил нас Главный Земляк.

Воспитатель детского сада Лена Кишкина поет под гитару свои песни. Шахтостроитель Фридлянд и компьютерщик Казначейский соревнуются, кто лучше читает стихи на украинском языке. Будущий лидер здравоохранения области Ер-мекбаев читает эротическую притчу. Любую вспыхнувшую песню подхватывает баянист Емельяненко, а застольный шум перекрывает бархатный баритон певца Ярыгина. Все это без передыха фиксирует чуткая телекамера Кайрата Алиева (к слову сказать, не будучи «земляком», Кайрат работает, как все, – безвозмездно).
А за «тусовкой» блестящими глазами наблюдает инженер-автомобилист Юрий Лукаш, изредка перебрасываясь впечатлениями с милой супругой Наташей. Пока участники вечера собирались и прихорашивались, он успел как следует нара-ботаться. На своей немолодой «Волге» привез в кафе меня с суп-ругой, магнитофоном и необходимой документацией. Потом смотался с Наташей на рынок – закупили для стола фрукты-ягоды. Да еще привез из филармонии музыкантов Бориса Пропищана и Олега Ярыгина, а с Юго-Востока баяниста Александра Емельяненко… Забегая вперед, скажу: когда вечер заканчивался и все расходились по холодным квартирам, Юрию Юрьевичу несколько рейсов пришлось проделать в об-ратном порядке и только после двеннадцати ехать домой и ставить машину.
Среди земляков с изюминкой Юрий Юрьевич для меня – самый-самый!
Представитель рабочей династии Лукашей из одноэтажной Михайловки.
– Каждый день в 8.00 утра аж восемь Лукашей входят в проходную мясоком-бината! – говорит он с гордостью.
Он из трех Лукашей, закончивших среднюю школу N 28 с золотой медалью.
– Как это могло быть? В чем исток? – интересуюсь.
– Уж таки воны Лукаши! – белозубая загадка в ответ.
– Ну а если серьезно?
– Книги читал запоем. Да и сестры тоже книголюбы...
Человек из любимой мной когорты – кто свою судьбу делает сам.
– «С третьего курса политеха ушел под погоны... – это цитата из программы «Земляки» от 19 мая 96-го года. – Служил на Дальнем Востоке. Как технический специалист со знанием иностранного языка был переброшен во Вьетнам, так сказать… в ограниченный контингент советских военных специалистов. Да, злого воя американских бомб наслушался...»
Пионер предпринимательского движения в Караганде.
Еще в 81-м на собственные сбережения съездил на учебу в Одессу. Учился менеджменту и маркетингу. По приезде домой стал первым в области предпри-нимателем: сам разработал учредительные документы и создал МЧП в автоуп-равлении грузовых перевозок. Работали три года. «Как звери! С восторгом! С задо-ром!»
И каждый из 47 рабочих давал ежедневный доход в 5.000 рублей, а вместе достигли годового дохода... в миллиард с хвостиком!..
– Впрочем, конец у этого энтузиазма стандартный. «В целях повышения эффективности...» решением областных властей МЧП было ликвидировано, а в ав-тоуправлении проведено акционирование. И... АО развалилось через восемь меся-цев. Пришлось делать новые попытки... – огорченно говорил Юрий.
Памятный вечер 25 января был не единственным, когда самоотверженные Лукаши откликались на зов о помощи. Все годы – только кликни...
Между прочим, многозначительная деталь! Приглашенная на встречу журна-листка карагандинского ТВ не увидела в том вечере... события.
– О чем тут писать? – передернула пышными формами и махнула ручкой. –Так, посиделки...
А двухчасовая видеопленка, снятая Кайратом Алиевым тем щедрым вечером, уже семь лет крутится на моем домашнем видике: то один земляк хочет окунуться в ту атмосферу, то другой...

_______





 
М
Малышев Виталий, профессор-металлург, писатель
Малышева Анна, «землячка», писательница России
Мельникова Людмила, педагог, композитор
Меркулова Анна, профсоюзный лидер. Умерла в 2003 году
Мисливец Николай, шахтостроитель, пенсионер


Громкое имя… в тиши

(наброски)

Когда я тихо думаю о себе, о своих делах и словах («итожу то, что про-жил…»), перед моими глазами встает профессор Виталий Павлович Малышев –«живой гений», как с легкой руки Ивана Владимировича Кирилюса я назвал ученого в одном из очерков книги «Сердца раскрываются», – примериваю сло-ва и дела Виталия Павловича к своим речам и поступкам.
А как соберусь писать о любимом профессоре – теряюсь. То недостает ин-формации, то начинает казаться: не по силам мне создать образ этого челове-ка. Поэтому – пока тезисы…

– Виталий Павлович! Для новой книги «Разрушаемость и сохранность конгломератов» Вы разработали – в мозгах не умещается! – 540 формул. Не позволит ли столь мощный математический заряд… перевести в цифры показа-тели Вашего отдыха?
– Это просто, – опять отшучивается профессор, – за 20 месяцев – ни одно-го дня отпуска, за 800 дней работы – ни одного выходного…
– Это в 65-то лет?
– Точнее, за 60 дней до… 66-летия.
Как говорится, поиграли циферками!

Мне не дает покоя вопрос: когда Малышев позволит себе отдохнуть? Мо-жет ли такое вообще случиться?
Виталий Павлович отшучивается:
– Сказано: «сняли с плеч подвижника вериги – и подвижник пал»… Когда окрыляешься этой мыслью, так в душе светло становится!

Мы часто болтаем о счастье. Хотя, может быть, в этом и счастье, что о нем можно болтать?
Виталия Павловича Создатель одарил щедро. Сам он, как говорилось, жи-вой гений. Ученый-металлург, глубокий философ, писатель-публицист и роман-тик-поэт, трудоголик, каких поискать!.. Жена Нина Михайловна Иванова – ум-ница, красавица и… чуть-чуть не комсомолка. Заведует той самой лаборатори-ей, в которой Иван Владимирович Кирилюс делал свои научные обобщения и писал портреты любимых им и народом людей… Их сын Николай – «на выда-нье»: и в смысле будущей семьи, и в смысле приближающегося выпуска в Ка-рагандинской медицинской академии. Спортсмен, компьютерщик, знаток анг-лийского. И второй год «помогает родителям деньгами», то есть отличной уче-бой избавил их от оплаты за его обучение в вузе…
Дочь Виталия Павловича от первого брака Анна, выпускница Карагандин-ской средней школы N 1 и героиня моей радиопрограммы «Земляки», – извест-ная российская писательница, автор двух десятков увлекательных детективов.

Вот и опиши правдиво и глубоко (но коротко!) профессора Малышева.
Да еще и «ученые проблемы» забыть я не имею права!

Я полагал, что работа ученых «за так» – дела давно минувших дней. Но оказалось: в Химико-металлургическом институте и ныне они переведены на оплату труда в полставки, да и это «жалованье» им не платят много месяцев. Выручают мыслителей Караганды договорные работы на предприятиях.
…Наши ученые мужественно перенесли унижение, когда их отправили в неоплаченные отпуска: «Можешь не работать… Но ты ведь не сможешь не ра-ботать… Однако не обессудь: платить мы тебе не можем. Так что добывай свой хлеб как можешь…
Государство с такой реальностью, на мой взгляд, – самоубийца, ибо как можно отправить в отпуск Мысль? Но если Мысль не остановишь, как можно заставлять ученых голодать?
А в швейцарских банках, говорят, лежат миллиарды, спрятанные от любо-пытных граждан суверенной азиатской страны!
Только вот дотошным Шерлокам Холмсам никак не удается узнать, кто же… «кровавыми мозолями натрудил» эти миллиарды?

Анна все-таки – землячка!

«Литературная звезда», «мастер психологического детектива», «плодо-творнейший писатель» – и многими другими эпитетами награждает Анну Ви-тальевну Малышеву российская пресса. Я нарочно использую имя и отчество, поскольку в книжном мире замелькала еще одна Анна Малышева (но с другим отчеством), по мнению критиков, весьма заурядная писательница. Наша Аня – урожденная карагандинка, дочь профессора Виталия Павловича Малышева.
«Книжное обозрение», «Независимая газета», «Вечерняя Москва», журна-лы «Крестьянка», «Досуг» – и еще с полдесятка изданий в последние годы не выпускают Анну Малышеву из поля зрения. Читая их, я испытал законную гор-дость: как-никак владею неким приоритетом – программа «Земляки» рассказа-ла о молодой писательнице еще в январе 1998 года, а очерк «Наша… Агата?», написанный для книги «Сердца раскрываются», но по техническим причинам, к сожалению, не вошедший в нее, был опубликован в карагандинской газете «Деловая жизнь» в марте 1998 года. Предлагаю его читателю этой книги (в со-кращении):

НАША… АГАТА?

Прошлогодняя выпускница Московского Литературного института имени Горького Анна Малышева умеет «закрутить» детективный сюжет, прямо как не-подражаемая Агата Кристи, а плодовитостью своей прямо-таки потрясает. Шут-ка в деле: за два года Анной написано и издано семь детективных романов! Да не брошюроподобных, а четырехсотстраничных.
Неделю назад Аня приехала на побывку в родную Караганду, к родителям. И я не упустил счастливой возможности взять интервью у землячки для про-граммы «Земляки». Тихим, проникновенным голосом писательница охотно от-вечала на мои вопросы.
– Первым был роман «Любовники по наследству», вторым – «Женщина в темное время суток», – не спеша перечисляет мне Анна, – третьим – «Мой муж – маньяк?..» А потом – «Кто придет меня убить?», «Девушка, которая не могла дышать», «Дешевая девушка» и седьмой – «Зачем тебе алиби?».
- Анечка, что, все сплошь сексомания да маньякомания? – изумляюсь я.
- Ну нет, сюжет строится совершенно не на этом! – восклицает писатель-ница. – Наоборот, я даю заголовок, который отвлекает внимание… от главной идеи, потому что мне не интересно, например, раскрывать содержание уже в названии. Романы объединены тем, что главные герои – женщины, и проблемы, естественно, своеобразные.
– Ваши книги, Аня, издавались в Ростове-на-Дону, Саратове, Смоленске. А где их могут купить карагандинцы?
– Мне говорили, что некоторые из них продаются в ЦУМе.
Читатель, наверное, в некотором недоумении – что за неизвестная нам писательница? Почему издается в крупнейших городах России, а в Караганде «не звучит»? Спешу рассеять литературный и географический туман. Аня Ма-лышева родилась в Караганде, детство и школьную юность провела с нами, ка-рагандинцами. Заканчивала среднюю школу N 1, первый камень в фундамент которой закладывал сам Сергей Мироныч Киров… Продолжать образование по-ехала в Москву.
- Нет, для начала я поехала в Питер, – поправляет меня собеседница, очень серьезная, даже холодноватая с виду, но как-то отепляющая все вокруг изнутри. – И я тогда никак не связывала свое будущее с литературой, пыталась поступить на философский факультет Ленинградского университета… и в Ака-демию художеств на отделение искусствоведения. Но ничего у меня не вышло ни в первый, ни во второй раз. Только на третий год я одновременно поступи-ла: в Питере – на отделение искусствоведения, а в Москве – в Литературный институт.
– А в промежутках между трехкратным поступлением в институты...
– Папа меня лаборанткой в химико-металлургический институт устраи-вал… чтобы не болталась и могла себе заработать на билет… на проезд, – тепло улыбается Аня, и кажущейся холодноватости глаз ее как не бывало. Искрятся они. Меня интересует, так сказать, «аванс» при поступлении в Литературный институт, ведь там, кроме обязательных положительных оценок на экзаменах, требуют предъявить образец твоего творчества – стихи, прозу… Аня продолжа-ет удивлять меня: –Я послала одновременно материалы и на отделение поэзии, и на отделение прозы. Конкурс выдержали и стихи и проза, а когда пришлось выбирать, я выбрала прозу.
«Рабыней пера» студентка Анна стала и случайно, и не случайно. Москов-ские стипендии, как известно из Евг. Евтушенко, таковы, что если «студенту хочется послушать Скрябина, то целый месяц живет он скрягою», а то идет вкалывать на разгрузку вагонов Москвы-Товарной. Бывала Аня скрягой, стала и нагружать себя «бумагомаранием». А тут случайно подвернулась добрая фея в лице литературного агента одного из частных издательств Ростова-на-Дону: пробежав глазами Анину детективную прозу («Страничек пятьдесят», – уточни-ла  для меня Анна), она предложила заключить контракт. Соблазн и вдохнове-ние жаждущей дела и денег студентки оказались настолько соизмеримы с упорством и эрудицией ее, что когда ростовские книгоиздатели выдали в про-дажу первый роман и пришли для заключения контракта на второй, Анна по-ложила перед ними сразу – второй и третий…
– Боже ж ты мой! Тут тебе амплуа Агаты Кристи и плодовитость Дюма-отца! –Аня в ответ улыбнулась, кротко и грустно. – Гонорары-то хоть платили?
– Слава богу, платили и авансы, и гонорары… Только вот и российским ли-тераторам кусок хлеба обильным потом достается. А темпы моей работе зада-вали жизненные обстоятельства. Вышла замуж и нужно было вытаскивать мужа из долговой ямы – знаете, наверное, как возникают «долги» у предпринимате-лей, – ну, и, сами понимаете, семье нужна была квартира. Вот за семь романов и удалось приобрести однокомнатную квартиру в подмосковном Пушкине.
– Аня, простите за неуклюжий вопрос, романы ваши имеют читательский спрос?
– Полагаю, что да, поскольку издавались тиражом до 25 тысяч, а три из них уже переиздавались.
Честно могу сказать: мне понравился роман, подаренный Аней, – «Мой муж –маньяк?..» И ее умение замутить сюжет ложными следами, и теплое ав-торское отношение к своим героям, даже отрицательным, и ловкое использова-ние деталей в описаниях людей и антуража. Понравилось и ее кредо, которое оттиснуто на корочке романа:
«Я всегда считала, что в жизни  самое главное – понимать, какие люди тебя окружают, чего они от тебя хотят и что с тобой на самом деле происходит. И уж, конечно, хорошо бы знать, кто ты сам такой и на что способен…»
Последний мой вопрос к Анне Малышевой был, конечно, о Караганде, ка-кое место сейчас в ее жизни и творчестве занимает родная земля.
– Я пока не написала о Караганде ничего… я пока думаю. А для меня са-мой это место, где я научилась читать, писать. Очень часто вспоминаю Кара-ганду… мне кажется, что здесь и свет другой какой-то, красивый, и воздух дру-гой, и небо. Вот я приезжаю… и, совершенно не кривя душой, могу сказать, что я любуюсь всем этим…
…В тот час, когда я готовил эту миниатюру к публикации в книге «Душа – бумеранг», на канале «RenTV» промелькнула реклама фильма «Вкус убийства» по роману Анны Малышевой. Значит, ее творчество нашло еще одну тропинку к душам людей!
Плодовитость Малышевой, ей-ей, войдет в пословицу. Шутка в деле: ав-тору исполняется только тридцать… а издан уже 21 роман! Последние из них - «Лицо в тени», «Холоднее смерти», «Разбитые маски», «Отравленная жизнь».
Из того обилия прессы, что я прочел об Анне, возьму лишь две выдержки.
«Ее же с толку сбить невозможно! – говорил корреспонденту журнала «Крестьянка» Анатолий Ковалев, супруг и коллега по творчеству. – Музыка, дрель в стенку – ей все равно, стучит и стучит по клавишам своего компьютера. Однажды, правда, в обморок упала…»
А в еженедельнике «Москвичка» сама Анна рассказывала: «Сейчас моя обычная рабочая норма – 10-15 страниц в день. А как-то рекорд установила, написав за ночь 35 страниц. Написала бы еще, но перестала ощущать одереве-невшую спину… Теперь знаю: физиология может меня подвести, фантазия – никогда…»
Помните, несколькими страничками выше я говорил о невероятной трудо-способности профессора Виталия Павловича Малышева? Папа, видать, и пере-дал дочке гены трудолюбия и целеустремленности.


Ее ресницами прихлопнуты…

Я и сам – неутомимый мастак саморекламы… Полсотни читательских встреч с писателем Литвиновым в школах, колледжах и вузах (в основном, ес-тественно, по моей инициативе). Творческие вечера, презентации… Да еще… умученные за пять лет творчества телефонными звонками друзья и приятели, герои радиопрограммы «Земляки» и… просто пешеходы.
Но милый натиск и искусное мастерство в этом деле музыканта Людмилы Евгеньевны Мельниковой мне и в жизнь не превзойти!
Ее пушистыми ресницами прихлопнуты журналисты всех радиостанций и телеканалов, газет, многотиражек и даже «боевых листков»!
Никак не реже раза в квартал раздается в трубке ее чарующий голосок: «Здравствуйте, Владимир Иванович!» – и мое старое сердце ухает куда-то вглубь, поскольку я точно знаю, что она сейчас спросит.
Да, да: «Ну почему вы обо мне не пишете?»
И грешен, Боже, в хвастовстве, но то – истина! – чего только я о ней не написал!
В 76-м году о восемнадцатилетней очаровательной Людочке Карагандин-ское радио передало очерк «Беспокойный депутат», и я стал первым в области ее воспевателем. В 89-м году в Караганде и Алма-Ате прозвучал следующий мой радиоочерк – «И снова будут песни о любви!» Кажется, в 94-м плодовито-му музыканту и педагогу посвящалась авторская радиопрограмма «Земляки», а спустя год… – и так далее!
А вприпрыжку за мной поспевал второй ее воспеватель – Валерий Мо-гильницкий с фотографами…
Господи! – вскрикивал я после каждого ее звонка, – если она так нена-сытна в творческом порыве, какова в других порывах!
Откуда только не сияет ее белозубая улыбка, не стреляют пронзающие очи! Буклеты, газеты, кассеты, компакт-диски, календарики, телеинтервью, книги по типу «ху ис ху» – и пр., и др…
Однажды на очередную просьбу настойчивой красавицы и модницы – ви-дит Бог, у нее и этого не отнимешь! – еще что-то рассказать о ней я взмолился:
– Люд, да ты напиши хоть одну Песню, – слава сама к тебе прибежит!
– Ой, я уже столько песен написала! – возмущенно взметнулись ее пуши-стые ресницы. А милые веснушки, словно стайка вспугнутых воробышков, ра-зом вспорхнули с пухленьких щечек и снова опустились на свои места.
Но сочные губки дрогнули в обиде…
А я нудно принялся рассказывать, как в бытность на Алтае познакомился с двумя композиторами, которым удалось создать свою Песню.
С Валентином Пеньковым мы вместе кормили полчища клопов в общежи-тии Рубцовского педучилища в дни госэкзаменов, а он вместо ответов на би-летные вопросы по истории КПСС все намурлыкивал мне куплеты своих песен и весьма мне осточертел. Но когда, спустя пару месяцев за полтысячи километ-ров от Рубцовска, на одном из токов, я услышал, как веяльщицы зерна напе-вают, что  «волосы у парня рыжеватые», мне вспомнились Валькины песни. И я пожалел, что мало их слушал.
И об Олеге Иванове я рассказал Людмиле. Зазвучала во всесоюзном эфи-ре по два-три раза на дню песня, что «друг всегда уступить готов место в шлюпке и круг», и мы, молодежная редакция алтайского телевидения, с изум-лением узнали творение третьекурсника местного мединститута Олега Иванова, ноты и текст которого он в кураже записал на обратной стороне лекции по ана-томии, а мы снимали это для телепрограммы «Молодость».
Сначала Олега Иванова весь Советский Союз запел, и лишь потом мы, земляки, узнали.
В ответ на мой экскурс Людмила Евгеньевна обиженно промолвила:
– Мои песни тоже поют… Лауреатом вот стала! – и я напугался, что сейчас по ее щечкам покатятся бриллиантовые капельки.
Но из томных глаз сверкнуло: «А-мурр! Ля-мурр!»

Неутомимая горнячка

ИЗ ДНЕВНИКА: 27 МАЯ 2003 г.

Господи, как я виноват перед Анной Агеевной Меркуловой! Не успел вы-полнить ее решительную просьбу…

Анна только перешагнула возраст Христа, когда власть и народ (или: народ и власть) доверили ей руководство самым мощным профсоюзом Третьей Всесоюзной Кочегарки – шахтерским.
Сейчас женщин без нудной бумажной волокиты не пускают в забой, под землю. А тогда страна звала их туда. Как это пелось: «А ну-ка, девушки, а ну, красавицы!..» В том числе и устами Анны.
Хрупкая женщина где горлом, где движением бровей, а где и мускульным напряжением «собирала, строила в ряды» людей – пацанов и девчонок, жен-щин и не годных к строю мужиков, – чтобы дать стране угля. Столько, сколько нужно было его фронту, а потом поднимающимся из руин необъятным террито-риям, побывавшим под немцем.
За промахи шахтеров и шахтерских коллективов она сполна получала на-хлобучки и нагоняи, за успехи, наравне с шахтерами, – награды… И благодаря не мерянному ни временем, ни затраченными усилиями труду или божьему предначертанию, дожила до 90 лет.
Обо всем этом я рассказал в программе «Земляки» в 1998 году. Участни-ками и героями программы были Анна Агеевна и ее сестра Клара Агеевна, «строительный лидер».
А в прошлом году Анна Агеевна вдруг позвонила и решительно сказала:
– Ты должен, нет, ты просто обязан рассказать карагандинцам про Туле-убека Ракатовича Есенбаева. Фронтовик! Воспитатель воинов! И отец трех пре-красных сыновей! Расскажи как следует! Это мой тебе наказ!
Не смог я выполнить этого наказа. Тулеубек-ага только узнал о моем на-мерении, головой замотал, руками замахал:
– Не надо обо мне! Не надо! Что люди скажут? Сын – глава области, и – об отце раструбились. Не надо!
Пришлось отступиться.
А теперь я не смогу исправиться. Вчера 84-летний ветеран скончался.
Держу в руках номер «Индустриальной Караганды» с некрологом и мно-жеством соболезнований, и горькие думы текут, плывут в голове. Тулеубек Ра-катович, конечно, заслужил всенародную память. Два года участия в боях, два ранения… Тридцать лет службы в военкоматах… Трое сыновей и две дочери… А сыновья какие! Все трое –  мастера спорта СССР. Один – министр, другой – ди-пломат, третий –крупный госслужащий…
Но, мне кажется, Тулеубек-ага, увидев многие десятки соболезнований своим потомкам по случаю его кончины, тоже замахал бы руками:
– Не надо! Зачем больше, чем другим? Зачем министру – так много?
Думаю, аксакал был бы совершенно прав. Нет нам меры, когда дело каса-ется власти. И смотришь: святое чувство сопереживания… плавно перетекает в откровенный подхалимаж.

Должен извиниться я и перед мамой моей. Тоже горнячкой, Марией Алек-сандровной Литвиновой. И ее просьбу я не выполнил: не рассказал о том, как нынешние шахтерские профсоюзы организовали похороны 91-летней Анны Агеевны Меркуловой, умершей в марте.
…Со дня знакомства в 70-х годах я называю мамой навалоотбойщицу шах-ты 3-бис в 40-х годах, директора клуба шахты имени Кирова – в 60-70-х Марию Александровну Литвинову, в девичестве Перемышленникову, поскольку моя мама тоже была Марией – Марией Максимовной Лубинской, и с 42-го года у меня о ней остались только ранне-детские воспоминания.
А ведь каждый человек хочет иметь маму. В память о своей Маме я и под-писываю эту книгу обновленной своей фамилией….
Лидер горняцкого профсоюза Вячеслав Сидоров поскромничал и не дал мне информации об участии горняков в ритуале похорон. Но Клара Агеевна, сестра усопшей, с благодарностью говорит о  помощи нынешних коллег Анны Агеевны.
У меня, однако, остался горестный осадок от того, что мы не увидели в главной областной газете некролога. Обошлись шахтерской многотиражкой... Пусть не так широко, как в память о Т. Р. Есенбаеве, но было просто необходимо известить население области о том, что ушла из жизни единственная в СССР жен-щина, руководившая шахтерским профсоюзом. Да не где-нибудь, а... – как это в расхожем ныне рефрене? – «Где-где... в Караганде!»
Думал сам написать что-то вроде некрологов или эпитафий в память об Александре Христенко, Абдулле Салехове, Анне Меркуловой, но... вспомнил, как целых три месяца пролежала в «Индустриальной Караганде» моя рецензия на «Книгу памяти погибшим горнякам Караганды», и руки опустились.
Целых 100 дней! Очерствели мы так?
Или всякий раз милосердность должен «подкреплять» какой-нибудь чин?

Неугомонный

Есть Святые – Георгий-Победоносец и Николай-Угодник…
А бывает, что Георгий – угодник, а Николай – победоносец.
У меня есть такой Георгий, но сейчас речь не о нем. О – Николае.
Ох, и немилосердна же в последние годы судьбина к Н. И. Мисливцу!
Напомню Читателю, что я писал о нем  в книге «Сердца раскрываются»: «Я не знаю, что мне делать! – восклицал я, открывая очередную свою радио-программу «Земляки». – Если рассказывать обо всем, что было в жизни Нико-лая Ивановича Мисливца, ей-богу, не хватит и десяти наших программ. Чело-век прожил почти две жизни: пятьдесят лет – считай, одна жизнь, плюс два-дцать семь – считай, вторая. Человек жил в трех странах: родился и работал в Китае, потом работал и сидел в СССР, давно пенсионер, но живет и трудится в Казахстане. Знает четыре языка. Был шофером, боксером, оперным певцом, шахтостроителем, сотрудником горкома партии и… Господи, всех его «был» не перечислить!»
Храня в своей памяти такой послужной список, Судьба могла бы и осла-бить свой нажим на него. Но…
– Ты представляешь! – начиная по привычке свое приветствие на китай-ском или японском, Николай Иванович переходит, наконец, на русский язык: –Представляешь, что придумали эти энергетики? Отрубили мне свет в гараже и письменной директивой обязывают меня… создать гаражный кооператив, опла-тить объединенную проводку, да еще заключить новый договор с ними! Каково, а?
– Наверное, придется, – мычу я неопределенно.
– Но у меня есть договор! И почему именно я должен создавать коопера-тив?.. И почему я должен делать коллективную проводку?
– Тогда надо судиться с ними.
– Так я в прошлом году уже выиграл суд! А они опять…
Мужик он крепкий, Николай Иванович Мисливец. До семидесяти девяти возглавлял строительный отдел кондитерской фабрики. Водит свой «Жигуль» как молодой. Но вот посыпались на старика беды как из того рога!
На энергетиков он мне жаловался года три назад.
Потом посетовал, что избил все ноги, топоча по инстанциям, чтобы пере-числили в пенсионный фонд его накопления. Года два ходил!
Потом чуть не «ссадили» его с машины, когда выяснилось, что за очеред-ной техосмотр, очередную замену госномеров и еще за что-то «очередное» с него запросили сумму, в полтора раза превышающую его и старухину месячную пенсию.
Потом в очередной раз мерзавцы потрусили дачку, испакостили все.
Потом беда случилась с Найдой, умнющей дворнягой, – потребовалась ей опе-рация. Найда, изголодавшаяся, больная, прибилась к Николаю Ивановичу в труд-ную для нее минуту, да так и осталась в семье. У нее поразительная способность понимать язык людей: команд она не знает, слушает и выполняет просьбы. За операцию Николаю Ивановичу пришлось выложить всю месячную пенсию. Да ме-сяц он выхаживал любимицу. «На что теперь бензин покупать?» –сокрушался.
– Представляешь... – поделился недавно новой своей проблемой, придя ко мне, – пальма у меня усыхать стала. Тесно ей в моей квартирке.
А ему самому в моей, совсем не низкой, квартире тесновато. Высокий, почти стройный, он шагает в зал. Старости в нем не замечаешь. Сутулость вроде бы пытается залезть ему на плечи, да не удается ей это.
Новой своей бедой он поделился, видать, не только со мною, потому что вкоре в газете появилась большая статья с вопросом: не купит ли кто большую пальму у ветерана.
Потом заговорил еще об одной беде – Найда после операции лишь год прожила, умерла на глазах хозяина.
– Все не сводила с меня глаз, переполненых слезами. Потом закрыла глаза...
Да еще одно надорвало сердце, как шуганули ветерана, тридцать лет отдавшего строительству шахт в бассейне, когда он пришел к пенсионным чиновникам с просьбой о перерасчете его семитысячной пенсии.
Перечисляю эти беды восьмидесятитрехлетнего земляка, а мысль переска-кивает к тем, кому еще труднее, – тысячам наших стариков, у которых и здоровья нет, и денег на лекарства не хватает, и безмашинные они, да что там машины – стакан воды у многих некому подать. В иные-то времена ни энергетики их не до-ставали, ни за ветеринарную помощь бессловесному другу не надо было выва-ливать месячной пенсии, и с ГАИ проблемы не были такими шкуродерущими.
А к Судьбе сердечная просьба: уж не сыпь ты, неумолимая, на голову моему герою все, что имеешь в загашниках. Стоял он и стоит на своих закаленных ра-ботой ногах! И не сшибешь его, пока он сопротивляется...
...Вчера Николай Иванович зашел ко мне по пути из налоговой. Я ахнул: лица на человеке нет, враз постарел еще на десяток лет.
– Представляешь? Налоговики... треть пенсии я им, оказывается, должен... За землю, на которой стоит гараж. Насчитали – представляешь? – с 58-го года!
Меня в жар бросило: я же только что просил Судьбу не весь свой загашник вытряхивать на голову ветерана! Что ж она творит?

_____


















П
Петерс Светлана, бизнесмен в Казахстане, горничная в Германии

Через все границы

Именно так – через все границы! – долетают до меня весточки от Светла-ны Константиновны Петерс, в девичестве Ким. То цветная открытка с видами  немец-кого городка Биелефельд, то рождественский сувенир в виде большого красного сапога с «вживленными» в него пузыречками с «их» напитками, то строчками в письме сестре Наташе, «ретранслируемыми» мне, вроде этих вот: «Литвинов – он боец по жизни... Все, чего он достиг в этой жизни – это только благодаря своему характеру...» А в каждую побывку на родину – обязателен визит ко мне. Просто не было ни одного приезда Светланы без посещения моего пенсионерского место-пребывания.
За все это я кричу самой неравнодушной моей героине «СПАСИБО!» –именно так: громко, то есть крупными буквами, и вразбивку.
От каждого ее даже маленького знака внимания в душе моей остается большая благодарность и много тепла.
К слову, в письмах своим родственникам Светлана Константиновна, как всегда, последовательна. Там не вычитаешь деталей ее жития в стране, все еще чужой для нее, – там сплошные вопросы о нас, карагандинцах: «как с отъездом в Белоруссию у Ани Бондаренко?», «что нового в корейском культурном центре у Лили Ким?», «как учится племянник Женя?»
Обо всех она помнит, всех готова согреть вниманием.
Знакомство наше началось с того же.
Мне рассказали об арт-салоне Светланы Петерс «У архитекторов»: в нем –выставки скульптуры и живописи, в нем – музыка, в нем, наконец, – прекрас-ная «кухня Петра Петерса». Я знал это кулинарное Имя: Петр восемнадцать лет потчевал своими блюдами аппарат Карагандинского облисполкома и прибы-вающее туда по вызову областное, городское и прочее начальство.
Мне в арт-салоне понравилось все! Решительно включив «Репортер», задаю Светлане Константиновне восхищенный вопрос:
– Это у вас… пищеблок или все-таки очаг культуры?
– Питаться тоже надо красиво! – улыбается уютная Хозяйка. – Но сначала, Владимир Иванович, решим один деловой вопрос. Я намерена оплатить эту ва-шу программу. Какой может быть сумма платы?
– Нет, нет! Деньги собьют мое вдохновение! – запротестовал я. – Да и плату за программу «Земляки» мы берем, только если «герои» ее заказывают. Здесь же наоборот: вы такие молодцы, что я не могу молчать о вас!
– Тогда не будем спешить, – решительно сказала Светлана Константинов-на. –Интервью – завтра, а сегодня – общение!
Это несколько сбивало мой кураж. Но поданный на стол запашистый эска-лоп под зеленью, которого я не едал, кажется, с «дозастойных времен», и ув-лекательный рассказ сестер-коллег Светланы и Натальи о планах арт-салона, как теперь говорят, «пролонгировали» мой творческий подъем не только до завтра, но и на многие годы вперед.
Радиопрограмма о Светлане и ее детище оказалась удачной и… со дня ее выхода подружила «земляков» с арт-салоном. Здесь в мае 1994 года состоя-лась уникальная «ассамблея» – по зову автора программы и Хозяйки салона собрались шестьдесят карагандинцев, которых объединяло два качества – они были интересны как люди и за это описаны одним журналистом в очерках под единым названием –авторская программа «Земляки». В октябре того же года состоялась вторая такая встреча. Уезжая в Германию, Светлана передала эста-фету сестре Наталье Константиновне, и та помогала в разные годы провести еще три таких встречи. Имею законную гордость: вы слышали, чтобы так же встречались герои очерков кого-либо еще из журналистов?
А спасибо все той же Светлане – это ее придумка…
Светлана вообще не может жить без благодеяний – и ближним, и дальним людям. Она помогла часовщику Владимиру Деркачу в обустройстве первой его мастерской. Она услышала, что Татьяна Ступникова, мастерица, потерявшая обе руки, героиня «Земляков», нуждается в вязальной машине, и пришла ко мне:
– У меня есть такая машина. Поедем – подарим ее Татьяне Васильевне.
Уезжала Светлана Константиновна в Германию с тяжелым сердцем. И тяж-ко ей там было не один и не два года. Но – долг перед близкими…
Размышляя при встрече у меня о нравах «новых», она горестно сказала:
– Да… И там, и здесь они не считают нас за людей.
Поистине предприимчивый предприниматель (хозяйка уникального арт-са-лона, затем соучредитель и директор прелестного ресторана) в Караганде, там – она оказалась в прислугах. Но особенно больно видеть ей, как муж ее, повар-кудесник, то нужен в работе, то не нужен.
Невесомость, так сказать. Незаслуженная.


Р
Розе Виталий, госслужащий в Казахстане, литератор в России


Лидер в изгнании

Интересно у меня все завязывается! Именно на первой встрече героев программы «Земляки» в арт-салоне «У архитекторов» мы узнали, что автори-тетная депутатская фракция «Правовое развитие Казахстана» в Верховном Со-вете назвала нашего Виталия Розе «теневым Премьером правительства». А к концу вечера к нам «спустился с неба» и сам Виталий и толком рассказал, что там за новации наверху… «Упаси Аллах грешить против закона! – сказал он. – Наше «теневое правительство» посветлеет, только если этого захочет Прези-дент!»
Наверное, и поделом ему, «теневому», что сейчас он вдали от родных мест –«на брегах Невы», и не просто вдали, а фактически в изгнании. «Бдительно-угодливые» люди, попирая букву закона, объявили его в розыск как «уголов-ного преступника», хотя непременно полагающегося при розыске ордера на арест нет и не было в природе.
О Виталии Егоровиче Розе и его детище – фирме «Алгабас» в городе Абае я выдал в эфир четыре программы «Земляки» (две из них – на коммерческой основе) и опубликовал несколько статей в газетах.
Но так думаю, что не раскрыл этого человека и на десятую долю интерес-ного в нем. Потому что не знаю в нашем крае более разностороннюю личность!
От гэпэтэушника – до кандидата экономических наук, от слесаря автохо-зяйства – до заместителя главы области в Караганде, а затем советника прези-дента «Ленэнерго» в Питере, от секретаря горкома комсомола – до автора «Теории бого-человеческой цивилизации», от автора трех поэтических сборни-ков – до заместителя председателя городской писательской организации в Санкт-Петербурге.
Таковы параметры этого 46-летнего мужчины, к тому же еще – отца пяте-рых детей! Я погрешу против истины, если не скажу, что герой мой и «выпить не дурак», и под гитару поет – заслушаешься… В общем – Рыцарь!
Да, еще не сказал об одном его увлечении (или – уже Деле?)! Даже в весьма богатой книгочеями Караганде Виталий был наиначитаннейшим! Попро-буй откопай писателя, которого бы он не читал, а если касается философов, то – каждодневно не цитировал. Для меня, филолога по образованию, Гегель и Фейербах не более чем «выдающиеся немецкие философы», а мой герой, по образованию техник промышленно-гражданского строительства и профсоюзный деятель, «прошел» их вдоль и поперек, да еще и по… диагонали!
И это – все о нем?
Ага!
Мне до зубной боли тошно слушать выступления наших «боссов» и «бас-тыков»: через каждое слово «э-ээ!» или «м-мм!», каждое третье слово с непра-вильным ударением или использованное не к месту! Розе – хоть в интервью на микрофон, хоть с трибуны – говорит… ну как Путин! Речи его, произнесенные с горящими глазами, с непременной усмешкой или тонким, почти незаметным уколом в самую точку, притом без перебарщивания фактами, фамилиями и цифрами – это, почти как у Маяковского, речи агитатора и главаря. Слушаются они с открытым ртом. Если учесть, что Виталий Розе от роду режет любому чину правду-матку в лоб, то нет вопросов, почему он триумфально побеждал на вы-борах депутатов казахстанского Верховного Совета.
Мне приходилось сиживать в приемных разных чиновников – и партий-ных, и советских, и демократических. Ни в одной из них я не видел столько страждущих, сколько бывало их в приемной Розе, начальника все-таки не пер-вой руки.
Почему же к нему рвались? А у него: что слово – то и дело. И мелочей в просьбах людских не было, и «не мой вопрос» – не было. Мог помочь сам – по-могал, не мог сам – подключал кого-то из профильных ведомств, было мало этого –шел на поклон выше. Но помогал!
Потому что не умеет быть равнодушным.
Мне из Питера, например, звонит:
– Старый! Отличный у тебя рассказ получился «Лунной ночью»!
– А меня тут почем зря честят... – вздыхаю.
– Плюнь! Они просто ничего не смыслят в любви!
Словом, это Лидер.
И жаль, что он в изгнании.
И стыдно перед ним.

______

С
Салехов Абдулла, шахтер, строитель, поэт. Умер в 2003 г
Степаненко Анатолий, директор школы-клуба, спортсмен
Сыч Эмма, завмаг в Казахстане, посудомойка в Германии

Прощальное слово Абдуллы

Не сомневаюсь: демократическая революция с ее социальной ангажиро-ванностью и духовным убожеством ускорила последние часы шахтера, стрителя и поэта, Певца Караганды Абдуллы Ильметдиновича Салехова.

...В биографии нашей расставлены годы, как вехи.
Город мой, словно в сказке, ты вырос в ковыльном краю.
Гулким будням твоим откликается дальнее эхо,
А степные ветра в песнях славу разносят твою.

Бархатный голос и перезвон гитары Владимира Марченко открывали в эфире не одну мою радиопередачу о родной Караганде. Но еще более, чем голос и струны, брали за душу слова Абдуллы – емкие и точные, гордые и радостные.

По стальным магистралям груженные углем составы
На восток и на запад под гулкий идут перестук,
Проплывают заводы, проспекты, жилые кварталы –
Это дело твоих – трудовых, все умеющих рук!

Когда поэт говорит: «биографии нашей», читай – «моей». В годы войны он по броне военкомата давал стране угля, а с 59-го года (по приговору врачей) до пенсии возводил жилые кварталы в бригадах «Карагандажилстроя». Имея этот послужной список, по советским меркам имел бы вовсе не бедную пенсию в 120-130 рублей, но «реформы демократии» с одновременной отменой льгот ветеранам поставили человека в строй нищенствующих. Государство «ненароком» скорчило гримасу таким своим трудникам, как Салехов: уйдя на отдых в положенный срок, они стали получать пенсию не только ниже советской, но и много ниже той, что получали уходящие на отдых позднее, хотя работали они с более низкой оплатой.
«Салеховы» испытали не только унижение, но и многочисленные проблемы – с оплатой «коммуналки», жилья, проезда и – особенно – лекарств и продуктов. Ушлые торговцы-рэкманы навострились тонко реагировать на амплитуду выплат. Повысят старикам «получку» на десятку – цены подскачут на двадцатку!
Абдулла оставался оптимистом: не ныл, не хныкал – отшучивался. И бегал по городу: то в городской совет ветеранов – надо было воздействовать на очердную проблему стариков, то «на толковище» городских литераторов – наподдать кому-нибудь за склоность к халтуре. Да еще в поисках лекарств – больной супруге.
А потом я услышал в телефонной трубке его леденящую фразу:
– Я умираю, Володя...
– Не смей и думать об этом! – закричал я. – Еще книгу твою издать надо!
– Да я подобрал стихи... Сложил... Да деньги-то где?
В очерке «Прости, великий Абай!», опубликованном газетой «Республика-2000», я поднимал шум о том, что даже в «Год поддержки культуры» наша обла-стная власть воздала должное гениям Казахстана – Джамбулу, Ауэзову, Нурпеисову – но даже не глянула в сторону местной литературы – не было отмечено 70-летие Э. Белицкой-Пичугиной, не оказали помощи в издании хоть бы одной книги больного А. Салехова.
Певец Караганды умер неизданным. Хотя заслуживал иного. Его стихи публиковали газеты «Казахстанская правда», «Комсомольская правда», «Крас-ная звезда», журналы «Простор», «Сибирские огни», «Нева». Значит, достой-ные стихи?
Но портфели и кошельки не заметили поэта. Даже посмертный некролог не напечатали. Небольшое памятное письмо одной карагандинки вышло в «Ин-дустриальной Караганде» лишь месяц спустя после смерти Абдуллы.

Я по рожденью россиянин, с Волги.
А жизнь вся Казахстану отдана.
Приехал не по воле, не по долгу –
моя беда, но не моя вина.
И сколько боли в сердце ни носи я,
но жду вот так  же, как и каждый ждет:
– Дай, Господи, спокойствия России,
а вместе с ней и к нам оно придет.

Эти стихи я считаю прощальным словом, Завещанием Абдуллы Салехова.

Рожденный для спорта

В конце 60-х началась моя журналистская деятельность в Караганде. При-чем, молодежная, то есть одна из самых нелегких.
Утром 9 ноября 1969 года – через два часа после того, как поезд привез меня из Барнаула – получил я должность старшего редактора «Телевизионной станции «Юность».
Естественно, еще в поезде раздумывал, с чего начинать. К счастью, «ас-среж» редакции Гуля Жакупова, сама не будучи даже физкультурницей, люби-ла и знала карагандинский спорт и уверенно указала мне самое урожайное по-ле деятельности – спортивное.
– Наши Виктор Абоимов – в плавании, Анатолий Степаненко – в велоспор-те – стали мировыми и олимпийскими призерами, – вдохновляла она меня. – Казбек Ашляев и Леонид Тлеубаев – чемпионы СССР по боксу… А от сборной физкультурного техникума по баскетболу… – Гуля фыркнула, – у вас голова кругом пойдет.
И начались встречи.
…Директор физкультурного техникума Галым Жарылгапов сначала пора-зил меня своей величавостью и гостеприимством (после полуголодного Барнау-ла, где я питался в основном «Килькой в томате», карагандинские яства – не-виданные мной дотоле рыба сабля, сардельки, мясо по-казахски и прочее – укачивали меня не хуже болгарской «Плиски»), а потом смутил и смял мой любвеобильный дух «великолепной шестеркой» баскетболисток.
Господи, какие у них были ноги! Какие талии! Какое… все другое! Но «другое» я живописать не могу, ибо даже до бюста самой «маленькой» из них – всего 186 см – едва доставал лбом.
…Живой в движениях, стремительный в разговоре и сверкающий глазами приходил в редакцию Казбек Ашляев. Они с Тлеубаевым так убедительно пора-ботали на рингах страны, что казахстанский бокс долгие годы звучит предосте-режением. Мы с Казбеком придумали нестандартную тему для разговора на го-лубом экране – благородство в боксе, то есть как бить сильно, но… краси-во.
…От первой встречи с Анатолием Степаненко, впрочем, как и от многих последующих встреч с ним, у меня остались теплынь и мягкость в душе.
Вошел неброский молодой человек, бесшумно присел на стул и не вперил-ся в тебя пронзающим взором, а тихо огляделся вокруг и потупил глаза, ожи-дая, когда к нему обратятся с вопросами.
В первую минуту, помню, я оторопел: какой бы ни была у тебя спортивная специальность – борец ты или бегун, футболист или боксер – энергия должна фонтанировать из тебя, полагал я. А тут…
Вошел тихо, сел тихо. И – ничем не стреляет… Но по тому, как Анатолий иной раз реагировал на мои недоумения и наивы, а именно: усмешкой в себя – не тихой, не сонной, а острой, даже вроде едкой, – я понял, что за этой мнимой мешковатостью кроется сокрушительная взрывность. Именно то, что и требуется бегуну, пловцу, велосипедисту.
Тихий характер Степаненко только внешне тихий. Изнутри он – что лом: медленно входит в предмет, но идет неостановимо, до упора. Это он показывал на треке, показывает и в работе. Особенно в драке за создание и становление олимпийской школы-клуба.
Анатолий Григорьевич три десятка лет все мои беды и перемены прини-мает к сердцу как свои. В полном соответствии с этим и действует.
Бывает, что и просить не надо – сам чует, что человеку нужна помощь. И уж никогда не ждет повтора просьбы.
Из героев моих передач, в том числе и радиопрограммы «Земляки», имен-но с Анатолием у меня было больше всего встреч. Практически их и сосчитать невозможно, хотя многие из них имеют, так сказать, свой «портрет». От одной, бывшей лет тридцать назад, так и веет степаненковской добротой.
Представьте, приходит он, председатель комитета по физкультуре и спор-ту, на радио и говорит: «Вы, Владимир Иванович, так много сделали для наше-го спорта, что надо бы вам и выглядеть по-спортивному… – и разворачивает у меня на столе спортивный костюм. Не «мастерку», а простое трико, но от этого подарка со значением так и замирает душа. Если умеет быть благодарной… Я это трико с десяток лет надевал – потому что берег.
Спустя пару лет – опять неожиданный визит лидера областного спорта:
– Я что зашел, Владимир Иванович… Нельзя ли сделать программу «Зем-ляки» о Галыме Жарылгапове?
– Но ведь он умер, а программа «Земляки» – о живых.
– Он так много значит для карагандинского спорта! И родным его, и зна-комым будет приятно услышать доброе слово о нем…
Так вот в моем активе и появилась первая «мемориальная» программа «Земляки» – о Галыме. Потом «мемориал» я сделал о Евнее Букетове.
Спортивное мое поле оказалось действительно урожайным. Только «зем-ляками» (большинство, кстати, с подачи Анатолия Григорьевича Степаненко) побывали: борцы Гафаров и Мусабеков, бадминтонистка Гриценко, боксер То-ропов, каратист Лутошкин, шахматисты Баймуратов и Хуснутдинов, тренеры Шварцман, Куценко и Орлов и еще...
Замыкающим в этой «команде» стал организатор спорта Анатолий Степа-ненко, ныне директор именной олимпийской школы-клуба.
Раньше я не мог подобрать нужных слов о нем. А писать квело – ну, нет!

Драма Эммы Сыч

Года два ничего не знаю об Эмме Рафаиловне Сыч. В последний приезд из «спасительницы душ» Германии она пришла ко мне с бутылкой нашенской вод-ки и, тяжко плюхнувшись на стул, выдавила сквозь одышку:
– Давай, Володя, выпьем с горя.
– У вас же… сердце, Эмма Рафаиловна.
– А-а… Еще там решила: как приеду, возьму бутылку и – к Литвинову.
Директрису овощного магазина N 2, что по улице Ленина, всегда отличало хлебосольство и – очень-очень много доброты. Поэтому мне и метнуться на кухню не довелось – Эмма Рафаиловна из своей объемистой сумки выскребла достаточный набор закуси: помидорчики-огурчики, колбаска нарезанная и да-же чашка с теплой еще картошечкой. Девчата, продавцы, наверное, расстара-лись, провожая свою «маму» в гости к ее «биографу».
Ее иначе как «мамой» и не называли: пышная, большая, по-матерински ласковая; не ругает, а журит; никогда никого не дает в обиду. Нападки, хоть начальничьи, хоть покупательские, принимала на себя…
А покупатели для нее – чуть не родственники или друзья! Старикам про-дукты несут сами продавцы… Семейному детдому «Полянка» овощи и фрукты даются бес-зплатно… О поступлении «долгоиграющих» товаров – джемов, су-хофруктов – поку-пателям придумали сообщать по телефонам…
По первой стопке мы выпили без задержки, молча. Сопели только в себя. Вторую Эмма Рафаиловна принялась катать в руках. Глаза ее, все более пе-чальные, то стопку эту разглядывали, то куда-то вдаль убегали.
– Иваныч, ту программу, что про меня, прокрути, а?
– Конечно! – я включил магнитофон с заготовленной заранее кассетой.
Гостья первые минуты слушала с улыбкой умиротворения, потом мечта-тельно улыбалась, потом хмуриться стала. А когда пленка дошуршала до того места, где в ответ на мой вопрос: «Где же ваш дом, Эмма Рафаиловна: часть вашей семьи в Германии, часть – в центре Караганды, а часть – на Юго-Востоке?» – рука гостьи дрогнула, стопка глухо брякнула о стол, голова ее с львиной гривой упала на сцепленные руки и заколыхалась от рыданий.
Она плакала так, как при мне женщины не плачут. Знают, что я тоже могу не сдержаться. Я сидел ни жив ни мертв, хотел было остановить пленку, но вспомнил, что заканчивается она все-таки мажорно, и не двинулся с места.
Застолье наше пошло дальше под тихий рассказ гостьи. Работает она по-судомойкой, сердце в кухонной жаре перехватывает, ноги еле держат… Мужа ее, украинца, немцы почему-то не только гражданином, но даже и просто су-ществом не признают. Подрабатывает на кладбище сторожем…
– Господи, как же я несчастна! – это последняя фраза, которую слышал я от Эммы Рафаиловны Сыч. Больше мы с ней не виделись.
Она, конечно, заслужила иную судьбу. И, во всяком случае, такой уж точно не заслужила!

______



































Т
Тленбекова Майра, целительница Майра-ханум
Топаев Багдат, экономист, предприниматель


Исцеляющая душа

– Вы действительно верите в чары Майры-Ханум? – не раз спрашивали меня карагандинцы.
Отвечал и отвечаю:
– Да, действительно верю. Имею для этого все основания.
Рассказать о ней в «Земляках» попросили сами радиослушатели: о ней много написано на казахском языке, – говорило письмо, – а на русском ничего.
Нашел я Майру-ханум на окраине города, в «офисе», за работой.
Часа полтора наблюдал за манипуляциями целительницы, изучал преду-предительно подложенные мне «дипломы», «аттестаты», «лицензии». И только потом включил свой «Репортер».
Полчаса записи пролетели стремглав: Майра-Ханум так зажигательно го-ворит о своем деле, что ты невольно впадаешь в нирвану.
Но меня на мякине не проведешь, и я «раскинул ловушку»:
– За всю нашу беседу вы ни разу не прикоснулись к… человеку с микро-фоном. Тем не менее, можете сказать, как он  себя чувствует?
– Тут есть что лечить, – прозвучал моментальный ответ и следом… – пере-числение чуть не десятка болячек. Они вообще избалованы мной, эти болячки, но в те дни я был перенасыщен ими.
– Если хотите, помогу, – завершила Майра свой эпикриз. – Вы можете приезжать сюда дней десять?
– Не-ет, мне не на чем… да и, честно сказать, некогда.
– Ладно, – сказала она, – тогда «гора придет к Магомету».
– Так это же какой крюк! – всполошился я: – Майкудук – Новый город – Юго-Восток. Двумя-тремя автобусами…
– Ничего, – усмехнулась она, – если помогу, о крюке жалеть не будем.
И полторы недели – ежедневно и точно в 19.30! – мы обременяли себя только тем, что впускали гостью в квартиру.
Без передыха, без обязательного чаепития, она приступала к работе.
Краем глаза я видел полет ее рук надо мной, краем уха слышал бормота-нье и размышлял: «Движения рук и молитвы – ее «процедуры»… А волны исхо-дящего от рук тепла – «лекарства»?»
В следующий сеанс я возлежал на спине и, невольно открыв глаза, увидел лицо целительницы – все в судороге напряжения и крупных каплях пота. Мол-нией сверкнули метафоры: «пот души», «судорога души», «такой пот зря не проливается!»
Вот ее секрет: она исцеляет душой.
У Майры Каримжановны, по-моему, два характера.
Она нежная, веселая и ласковая женщина.
Как она лелеяла свою заболевшую мать! Именно ради ее исцеления по-стигла тайны врачевания и продлила материнскую жизнь на два десятка лет… Как она нянчилась с супругом своим, который, как и всякий мужик, в чем-нибудь да перебирал…
И она же – будто крутой мужчина.
Отважна, почище нас, мужиков. Приняла решение – и совершила хадж в Мекку, хотя, по Корану, – это не женское дело… Решила увидеть мир – и объ-ездила десяток стран, и там помогая людям токами своей души… Купила маши-ну – и за руль! В первую же поездку «скапотировала» в кювет – но через неде-лю опять лезла к рулю.
И еще я заметил: за друга она бросается в драку, не раздумывая.
На днях звоню: как дела?
– Работы много, – отвечает. – Знаешь, мы Президенту написали: нужны серьезные меры для поддержания народного целительства.
И ни слова, ни слога о том, как ей нелегко: ведь совсем недавно схоро-нила мать, потом мужа… у самой годы ослабляют жилку за жилкой.

Брат Багдат

История этого бескровного родства такова.
В 70-е годы руководил я телевизионной станцией «Юность» в Караганде. Однажды сделал передачу об одном из первых стахановцев Третьей Всесоюз-ной Кочегарки Абсаляме Топаеве, который вместе с Героем Труда Кузембаевым устанавливал рекорды добычи угля, за что был удостоен чести сопровождать самого С. М. Кирова, когда тот приехал помочь Караганде расправить горняц-кие крылья; получал первый орден из рук самого М. И. Калинина и персональ-ный транспорт в виде мотоцикла от самого Серго Орджоникидзе! Увлекательная и вдохновляющая вышла передача…
А с Абсалямом мы подружились, перезваниваться стали.
Но однажды по зиме старик сам приковылял ко мне.
– Понимаешь, сынок, уголька нету. Печку топить... А добиться, чтоб при-везли, не можем со старухой.
– Бывший стахановец! Бывший заведующий шахтой 3-бис и… без угля?
Абсалям только руками развел.
Звоню в отдел промышленности горкома партии – и там изумляются:
– Топаева почему-то и в списках ветеранов у нас нет. Ну скромняга! При-везут ему уголь.
Дальше было как в пушкинской сказке о золотой рыбке.
– Ступай себе с богом! – сказал я ветерану. – Привезут, и будут отныне возить без напоминаний…
Точно, к вечеру привезли ему уголек.
А летом – второй визит аксакала ко мне.
– Володя, сын, опять я к тебе! – в дверях – улыбающийся, сверкающий обритой головой  Абсалям. – Брат твой Багдат… в беду, понимаешь, попал.
– Что за беда? – усаживаю старика к своему столу.
– В институте, понимаешь, четыре экзамена сдал на пятерки, а по русско-му языку – двойка! Представляешь? Что они там думают! По-моему, раз напи-сал казах диктант – уже заслужил отметку. Помоги нам разобраться!
«Разобраться» не удалось. Студенты писали работы под шифром, и изме-нить ничего было невозможно.
– Выход один, – сказал я Абсаляму, – пусть Багдат походит ко мне – поза-нимаемся зиму, а там я уж проконтролирую.
Всю зиму по два раза в неделю парень писал у меня дома диктанты и со-чинения, зубрил правила. Зато как мы радовались всей семьей весточке, при-летевшей из Москвы: сдал Багдат экзамены и зачислен в сельскохозяйствен-ную академию имени Тимирязева (русский, кстати, написал на четверку!)
Два десятка лет назад чуть ли не последним из стахановцев ушел из жиз-ни Абсалям Топаев. У гроба его я стоял вместе с осиротевшей семьей. И остался по сей день сыном и братом Тпаевых…
Только теперь не я Багдату, а он опора мне. Где бы ни работал экономист-тимирязевец – в Нуринском ли районе, на хлебомакаронном комбинате или в Темиртау – я всегда могу получить нужную консультацию или разъяснение.
Первым среди тех, кто помог мне издать первую книгу – «Сердца раскры-ваются», – был Багдат Абсалямович Топаев.
Встречаемся мы чуть не каждую неделю, точнее – когда душа захочет. Спорим (аж потолок качается!) по самым жгучим темам: в чем, например, со-стоит сегодняшняя идеология Казахстана, развернется или скукожится к концу года американский доллар, кого назначать бастыками – коренных или… умных.
– Я хочу верить, что «русский с казахом – братья навек»! – кричу я.
– А я что говорю? – по-отцовски, во все лицо, улыбается Багдат.

______
 
У
Уркунов Василий, Мастер, директор профтехшколы

Жил бы я в Кокпектах…

Тридцать пять лет назад я впервые побывал в этом пригородном селе на берегу речушки с одноименным названием, которую народ упорно называет «Попыхтой», и навсегда прикипел душой к добродушному великану Василию Михайловичу Уркунову. Он был тогда старшим мастером сельского профтех-училища, вел занятия по автоделу и… – Бог мой, как красиво, по-харламовски! – гонял, правда, не шайбу, а мяч на хоккейном поле вместе со своими учени-ками и двумя братьями. Нужно заметить, что тяга к коллективизму, свежие го-ловы, умелые руки и, наверное, спортивная закалка усадили двух старших Ур-куновых в директорские кресла: Василия – СПТУ-40, а Виктора – местной сред-ней школы.
Брать интервью, просто общаться и, естественно, трапезничать (какая же встреча в деревне без застолья?) мне приходилось с обоими братьями. Они оба по всем статьям – мужики что надо!
Но сердцем и душой на три с половиной десятка лет я тянусь к Василию Михайловичу. Для меня он «любушка Михалыч», да простят меня шолоховеды за «любушку Давыдова». Я к нему ездил и по журналистскому делу, и за кар-тошечкой, и просто отдохнуть душой от суеты – с ним славно посиживать на травке…
Он в моем представлении добрый великан. Не по росту, ширине плеч или мощи обеих дланей, хотя все это у него в габаритах что надо (мастер абсолют-но на все руки: от сварщика – до шофера, от слесаря – до комбайнера, от аг-ронома –до педагога). У него богатырская манера общаться. Вот главное.
Лет двадцать он директорствует, лет тридцать ежегодно (раза по три в год) я вижу его в работе, но ни разу не застал Михалыча не то чтобы злым – даже разгневанным. Говорит он негромко, обычно с усмешкой, но, что совер-шенно меня поражает, – с какой-то виноватостью в тоне. Просто ли разговари-вает, дает ли задание или порицает – в тоне его слышится словно бы укор себе самому.
Мне говорили преподаватели, что «каждое движение, каждая фраза наше-го директора диктуются не его должностью, а истекают из души. Какое бы то ни было задание Василия Михайловича невозможно пропустить мимо ушей или сделать не по уму, потому что он, случись такая ситуация… виновато улыбнется и в момент сделает это сам… Ему, ей-богу, отдать распоряжение труднее, чем исполнить собственноручно!» Именно это качество и дисциплинирует людей.
…Позвольте для выпуклости образа Уркунова «отпрыгнуть» лет на… шесть назад, а именно к одной записи в моем дневнике:
«28 апреля 1997 года. Понедельник.
 Вот уж поистине день тяжелый!
Началось с того, что в производственный отдел не попала моя заявка на машину. И планы поездки в совхоз имени Свердлова и пос. Сортировку, к Би-денковой Л. Е., оказались под угрозой срыва. Но потом повезло – машину все-таки дали. Зато ее задержал инспектор ГАИ, и я, естественно, приехал в совхоз к шапочному разбору – в хорошую погоду сельское начальство долго в кабине-тах не сидит. С превеликими сложностями удалось найти сопровождающую и отправиться на поиски интервьюируемых...
Первая встреча. Глава крестьянского хозяйства Владимир Кущенко вышел ко мне под неистовый лай пяти собак, в том числе двух овчарок, расхристан-ный, потный («Вот пашет мужик, – подумал я с уважением, – вот пашет! Этими словами и начну запись к «Землякам»). Но Владимир сразу ошарашил: «Я вас знаю с 91-го года. Но о крестьянском хозяйстве говорить не буду. Меня уже били… Хватит!» – и сделал ручкой.
Вторая встреча. Главы второго крестьянского хозяйства Раисы Рябчихиной не оказалось дома. Сын ее Саша меня признал, вспомнил, и я передал с ним записку Р. Г., чтобы позвонила. Думаю, что не позвонит по той же причине, что и Кущенко.
Третья встреча. Управляющий отделением Николай Жахин, с которым мы знакомы много лет, даже в одной больничной палате месяц лежали. Я много раз брал у него короткие интервью, а вот за тем, чтобы он стал «земляком», езжу, кажется, третий год. Он обрадовался встрече и «обрадовал» меня: «Что другое – хоть сейчас, а интервью, прости, давать не буду. Точнее – не могу, Володя. Не о чем говорить. Приезжай 4-5 мая, когда будем сажать картошку, поговорим...» – и тоже, наглец, сделал ручкой!
Четвертая встреча (с руководством акционерного общества «Кокпекты») не состоялась: директор Михаил Шаекин лежит в больнице, а главный агроном Александр Крупский «разбежался» по бригадам.
Пятая встреча. Директор филиала профтехшколы (новейшее название СПТУ), мой очень надежный друг Василий Михайлович Уркунов накормил нас куличами, напоил чаем, при этом мучительно ища для меня интервьюируемого. Поехали к его бывшему мастеру Осиновскому, который вместе с супругой – тяжко живущие пенсионеры. Их, к сожалению, не оказалось дома, и Михалыч решился «закрыть амбразуру» собой.
Только мы «настроились на тему», подобрали тональность... – отказал мой магнитофон. Не закрутился, сволочь, как и вчера на юбилее Виктора Мамонто-ва! Но ведь вчера у меня был собственный «Репортер-7», сегодня я взял казен-ный!! Что же они со мной делают, а? Это ж невозможно «входить в образ» и держаться в нем!!! Мы решили, что повинна кассета, и В. М. пошел куда-то за кассетой. А я вертел, крутил, колотил свою «технику». Она, елки-палки, зара-ботала в тот момент, когда… возвратился В. М. с кассетой.
Конечно, интервью оказалось каким-то «комковатым».
Шестая встреча, уже в Сортировке. Любовь Егоровна Биденкова встретила доброжелательно, но во время интервью преподнесла «сюрприз»: не стала го-ворить о том, что без 14-ти тысяч тенге ее не хотят оперировать, и мой «публи-цистический удар» потерял и силу, и мощь.
Седьмая встреча. Поскольку интервью с Биденковой все-таки состоялось, я решил, что «масть пошла», и позвонил бывшему генералу горняков бассейна Дрижду с просьбой о встрече. Он согласился... Впервые за три года уговоров!
Ой, как долго мы искали, «где эта улица, где этот дом», а именно «прави-тельственную» ул. Мичурина, 5, кв. 2. Наконец нашли и улицу, и дом, и самого Николая Александровича с секатором в руке. Он вырезал вымерзшую малину.
Мы проговорили с ним больше часа, но… «Земляки» решили делать в мае. Или… может быть, в мае. Господи, за что, а?
Жара в машине, дискомфорт в душе, неудачи с намеченными интервью буквально утрахали меня. Вернулся домой выжатый, как лимон, и печеный, как картошка»… Спасибо В. М. – оставил на душе солнечное пятно в тяжкий день!»
Не случайно назвал я эту книгу «Душа – бумеранг». Название пришло именно в те часы, когда обдумывал миниатюру об Уркунове. Без меры отдавае-мая людям его душа, подобно бумерангу, возвращается к нему человеческой любовью, безмерным уважением. Дай Бог мне бы…
Я иногда фантазирую на тему «имиджа». Если собрать два десятка дирек-торов в одну компанию, Уркунов меньше всех будет выглядеть директором. Впрочем, как и А.Ф. Христенко, которого Василий Михайлович боготворит… А если этим двум десяткам директоров дать возможность показать себя в каком-нибудь трудо-мозговом многоборье, да чтобы оценили результат их борьбы не вышестоящие начальники, а «ниже трудящиеся» люди, директорами на полном серьезе окажутся именно эти двое. Которые не любят выглядеть…
Уркунов любое дело делает, по-крестьянски просчитав его и обмыслив, и находит самое надежное и привлекательное решение.
Даже вот такой, казалось бы, пустяк. Для библиотеки училища и для тех, кто пожелает познакомиться с литературным творчеством автора радиопро-граммы «Земляки», героями которой люди училища были дважды, Василий Ми-хайлович взял у меня по десятку книг «Сердца раскрываются» и «Босоногие». А когда я предложил провести встречу с учащимися-читателями, он аранжиро-вал это по-своему: «Нет, мы проведем встречу писателя с творческой интелли-генцией села».
И встреча прошла. Да как прошла! – меня особенно порадовало, что «пэ-тэушники» давали оценку моей работе наравне с учителями, библиотекарем, медиками.
Одна из последних программ «Земляки» в 1998 году вышла тоже «в аран-жировке» Василия Михайловича. Три года – в посевную и жатву – я пытался рассказать о ком-нибудь из фермеров Кокпектов. Затурканные властью и зави-стниками, они ни за что не шли на контакт со мной: «Ни к чему нам самим на-рываться!»
– Есть идея, как вовлечь в беседу Николая Немудрова! – воскликнул од-нажды Василий Михайлович. – Он же в моей хоккейной команде – нападаю-щий. Вот и поговорим с ним, как он… к сезону готовится. А? – и взялся за те-лефон.
Фермер-хоккеист, не почувствовав подначки, согласился поделиться своими игровыми секретами. А дальше как в песне: «Взяли мы «Жигулевского» и «дубняка»… Во время беседы о хоккейных планах ненароком подкинул во-просец, помогает ли хоккей тяжкой жизни фермера. Николай дал такую рас-кладку своих мытарств в борьбе с десятками препятствий, которые государст-венные и сельскохозяйственные бестолочи воздвигают перед фермерами, что… я до потолка прыгал, когда монтировал эти «Земляки». И допрыгался! Переда-чу в эфир не пропускали почти месяц из-за… крамольных высказываний. А на редакционной летучке было объявлено, что… «программа Литвинова снята с эфира как аполитичная»… Это в эпоху-то демократии!
Кстати, интеллигенция села Кокпекты на встрече азартно благодарила ме-ня за то, что в моих книгах все – правда.
Поэт говорил: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли – Москва!»
А я хотел бы жить в Кокпектах! Чтобы чаще видеться и общаться с «лю-бушкой Уркуновым».

______


























 
Ф
Филатов Николай, администратор, предприниматель


«Затюканный апостол»


Предупреждаю: этот заголовок впрямую не касается моего героя.
Просто перечитывал белорусскую пьесу «Затюканный апостол», и она на-помнила мне постыдный факт истории: автора «Робинзона Крузо» Д. Дефо за сатирическую статью на целые сутки привязали к столбу на площади, чтобы каждый прохожий плевал ему в лицо. И некоторые плевали…
Мне вспомнилось, как унижали мэра города: то науськивали на него по-слушных борзописцев, то во всеуслышание объявляли выговор, то на время от-пуска доверяли власть не его замам, а лицу из вышестоящей инстанции… И он ушел.
Доктор философии Наталья Усачева как-то говорила на встрече героев программы «Земляки»: «…Характерно, что Литвинов не работает по номенкла-туре! Он берет для разговора тех, кто еще может расти».
Философ права в принципе, а в случае с Н. В. Филатовым попала прямо «в десятку». «Земляки» о нем появились задолго до его взлета в мэры.
Не помню, видел ли я Николая Васильевича до того, как в октябре 92-го года вошел в директорский кабинет на карагандинском хлебомакаронном ком-бинате. Навстречу поднялся артистической красоты молодой мужчина. С живой улыбкой пожимая мне руку, он сказал приятную фразу:
– Одним только названием – «Земляки» – вы, Владимир Иванович, обес-печили успех своей программе!
Мысль эта вклинилась в мой мозг и стала камертоном в работе. Словно луч прожектора, пробивающий слои воды, открыла мне самые глубины слова – земляки!
Я, конечно, подозревал в этом слове что-то магическое, но тут, как в ки-ноленте, пронеслись эпизоды человеческого общения через это слово: «Спаси-бо, земляк»!» – говорит врачу солдат, вырванный из лап смерти; «Не дашь ли напоследок закурить, землячок?» – звучит последняя просьба умирающего.
А фраза Филатова подсказала призыв «Соберемся, земляки!» – и когда в мае 94-го мы затевали встречу, я не сомневался, что герои мои дружно отклик-нутся.
Они откликнулись! Почти шестьдесят человек, по большей части не знав-ших друг друга, провели вечер, будто одна семья. Неподражаемый случился вечер!
Потом собирались в 96-м, 97-м и 98-м годах. И не только говорили, пели и плясали. В январе 96-го провели акцию земляческой доброты – помогли по-этессе Э. Белицкой-Пичугиной в распространении ее первой книги… А в январе 97-го сняли стресс самим себе: тот январь держал карагандинцев чуть не в ле-нинградской блокаде – жили без тепла, почти без света и часто – без воды.
Когда делалась программа «Земляки» с участием Н. В. Филатова, ни  он, ни я сном-духом не знали, что директор-хлебодар вдруг окажется мэром горо-да. И никто не хотел этого: ни сам Филатов, ни его коллектив, ни потребители изделий комбината. А изделия эти изо дня в день становились все лучше, все желаннее в домах карагандинцев. За итальянскими спагетти последовали французские булочки, за овсяным печеньем – все новые и новые сорта хлеба, на подходе были тульские пряники. Жаль было, если смена руководства собьет коллектив с поступательного движения. А мне и жаль, и горько, что не смогу запросто звонить Николаю Васильевичу: мэр не директор – тут коридоры длин-нее.
Не знаю, стопроцентным ли мэром был Филатов, не могу перечислить его руководящих достижений – не это предмет моих сегодняшних записок.
Кроме того, что был красив, интеллигентен, грамотен, – «он к товарищу милел людскою лаской» (спасибо Маяковскому за подсказку нужной метафо-ры!)
 Иду как-то из типографии мимо парадного подъезда городского акимата, вдруг из подъехавшей «Волги» выходит Филатов и – прямиком ко мне.
– Что новенького, Владимир Иванович?
– Да вот… книгу издал. Хочу вам подарить.
– Поздравляю! Но извините… – подарков не принимаю. Сколько стоит? Триста? Пошли ко мне в кабинет. Заодно и поговорим.
В кабинете Николай Васильевич заплатил за книгу, попросил ее подпи-сать. Неторопливо полистал, кое-какие абзацы выхватил глазами.
– Хорошая книга, – сказал, – словно летопись Караганды в лицах…
Потом он порасспросил, как делалась книга, каким образом я вышел из положения с деньгами на ее издание. Порадовался, что некоторую помощь мне оказало его бывшее предприятие.
– Сделаем так, – сказал, посмотрев на часы, – вас домой отвезет мой шо-фер. С ним передайте с полсотни экземпляров – поможем в распространении… А если в чем-то будет нужна моя помощь, вот мой прямой телефон, – он напи-сал номер на листочке, – и вот домашний… Лучше всего звонить попозже вече-ром или пораньше утром…
Надо быть справедливым: так близко меня подпускали к себе еще два мэ-ра, но Филатов делал это не по моей просьбе, а сам. И звонки мои принимал очень дружелюбно, с шуткой. Если я о чем-то просил и он обещал помочь, просьбы выполнялись неукоснительно.
Это большой подарок людям – быть по отношению к ним и обязательным, и обаятельным. Меня Николай Васильевич одаривал не только позволением звонить к нему, когда понадобится. На день рождения пришел домой ко мне с потрясающим букетом… При встречах (в городском парке, помню, а потом – на бенефисе нашей кутюрье Галины Суворовой) он потряс как бы небрежением к своему статусу: увидел меня – подошел, приобнял, спросил о делах, о здоро-вье.
О подобных его поступках рассказывали и Анна Бондаренко, неистощимая затейница, и Галина Суворова, выдумщица шикарных нарядов. И не только они.
Собкор газеты «Казахстанская правда» Владимир Рыжков в статье «Мэр и сапожник» описал такой случай. Невдалеке от стыка Бульвара Мира с проспек-том Советский (среди фешенебельных зданий) ютится будка «Ремонт обуви». В ожидании какого-то важного визита город объезжало высокое областное на-чальство, и будочка резанула его глаза.
– Убрать! – последовал категорический приказ, и вскоре для исполнения его прибыл автокран с рабочими. Но жители этого уголка грудью встали на за-щиту своего сапожника.
Для разрешения конфликта, а скорее для исполнения вышестоящего при-каза прибыл мэр Филатов. Посмотрел, поговорил с людьми и… приказал оста-вить «Ремонт обуви» в покое.
Кто-то скажет: чудачество, популизм…
Нет, просто у этого человека душа остается Душой, какие бы функции он ни исполнял в этот миг. И – тюкай его, не тюкай –  Душа эта не зачерствеет.

______





 
Х
Хаймин Евгений. Хирург-ортопед. Исследователь
Христенко Александр. Земледелец, ученый, Халык Каhарманы.
 Умер в 2003 г.


Потрясающие пальцы Хаймина

«Знаете, мне доставляет огромную радость, если телефонный звонок раз-дается, куда уж более ранним утром! Это как будто зов к скорой помощи.
Позвонила женщина, которую я не видел и не слышал никогда.
Мария Филипповна Колесникова (так она представилась) умоляла меня рассказать об уникальном докторе Евгении Хаймине.
Уходить от столь душевной просьбы не в моих правилах, и тем же утром мы отправились с ней в микрорайон Степной-2…»
Этими словами начиналась программа «Земляки» в сентябре 94-го года.
– Я была почти прикована к постели, мало подвижна… – рассказывала Мария Филипповна по дороге. – Сейчас Евгений Михайлович заканчивает курс моего лечения. И я опять полна энергии… Жизнь ко мне вернулась! Знали бы вы, какие у него потрясающие пальцы!
Вскоре я… слезами подтвердил эту оценку!
Невысокий, худощавый мужчина с бесформенной шевелюрой – таким от-крылся мне очаровавший больную врач. Ничего впечатляющего в движениях. Ни тебе поступи, ни тебе значительности в осанке. Обыкновенность.
Если бы не глаза, совершенно не похожие на все другие глаза, виденные мною, – круглые, почти бесцветные, с острой точкой, словно кончик сверла, посредине. Они пронзительны эти глаза и… до невозможности усталые.
Доктор моментально «прочитал» мою тяжкую поступь и, не тратя времени на знакомство, приказал:
– Закатите штанину!
Погладил-помял мое колено и вдруг вонзил в него свой палец-штык, да так, что я взвыл.
– Всегда тяжело ходите? – спросил он, не обратив внимания на мои стра-дания.
– Да нет… Прихватило вот… Еле четыре ступеньки ваши одолел… – много-точия тут я ставлю вместо тех восклицаний, которые готовы были сорваться то-гда с моих губ от боли.
Минут десять сверлил мое колено палец-штык. И вдруг доктор сказал:
– Пока достаточно. Пройдитесь по комнате…
Промаршировал я так бодро, будто колено и не болело никогда! Естест-венно, интервью я вел, словно песню пел!
С той встречи минуло девять долгих лет. Были потом и другие встречи. Но запомнилась мне суть работы доктора Хаймина в его тогдашнем четком опреде-лении: «Я лечу острую боль!»
И успешно лечит! Женщина со звучным именем Ева, страдающая от меж-позвоночной грыжи, облегченно говорила:
– Сколько ни лечили меня разные доктора в поликлиниках и больницах – не помогало. А пальцы Евгения Михайловича сделали чудо…
Среди пациентов доктора Хаймина оказался в те дни и мой коллега-журналист – собственный корреспондент Всесоюзного радио и Центрального телевидения по Карагандинской области Геннадий Иванович Сытых, к велико-му сожалению, погибший позже в автокатастрофе.
– Меня давно мучили острые боли в боку. У каких только светил я не кон-сультировался и не лечился! – сказал он в мой микрофон. – Евгений Михайло-вич докопался до истоков болей и избавил меня от них. Вообще он коснулся той области медицины, которая еще слабо разработана. И манера у него уни-кальная: ты ему не столько пациент, сколько собеседник…
В «Земляках» сентября 94-го года, а затем ноября 97-го я тоже пытался «докопаться» до истоков методов работы хирурга-ортопеда Хаймина.
– Своим учителем я считаю Сергея Викторовича Лохвицкого, лидера кара-гандинских медиков, – убежденно говорит он. – Я уже далек, конечно, от поис-ка кумиров. Но это Учитель с большой буквы… Дело не в том, чтобы научить какой-то конкретной манипуляции или как делать операцию… Дело в той мето-дологии, которую несет этот человек. Даже порой подсознательно… он несет Дух. И для меня он – воплощение единства науки и практики. Он научил нас мыслить. То, что я вынес с его кафедры, мне позволило соединять стремление к научным изысканиям, исследованиям, и работать практическим врачом. Что касается нейро-ортопедии, моим вторым учителем является Клименко Надежда Владимировна. Она первый человек, кто защитил докторскую диссертацию по мануальной медицине в Советском Союзе.
Хорошо знаком я и с трудами знаменитого доктора Касьяна и применяю их… Я применяю методы отца европейской мануальной медицины Карла Леви-та, методы китайской мануальной медицины. Работаю-то я больше пятнадцати лет. За это время у меня созрела масса авторских модификаций на основе из-вестных, естественно, методов. Очень много у меня работ, которые идут в ка-честве изобретений…
Всякий раз, когда размышляю и пишу о Хаймине, пытаюсь дать ему свою как бы оценку, набросать к его портрету свои штрихи.
Похожих на него врачей, мне кажется, в Караганде нет. Он совершенно нестандартный врач. Полтора десятка лет он обречен рассчитывать в работе исключительно на свои силы. Как только в виде коллег или учеников появится ему подмога или опора, у него прорежутся и проблемы, так сказать, админист-ративного порядка… Ему безошибочно помогает его смелость: без оглядки на авторитеты и чины он берется за все, чем глубока и широка медицина. («Нет-нет, семейные распри не развожу! И невезение не лечу!» – восклицает он). Не-смотря на некую всегдашнюю смурность его лица, он начисто – я уверен! – ли-шен уныния и… каких-либо комплексов.
«Чти врача своего!» – учит библейская заповедь. Мне думается, что кара-гандинский Целитель Евгений Михайлович Хаймин, как никто другой, досто-ин применения к нему этого призыва.

«Не считаю себя Героем…»

Присутствие на свадьбах и похоронах для меня всю жизнь было мучитель-ным. Свадьбы – поскольку радость там длится недолгие минуты, а потом часа-ми тянется простая пьянка, и многие забывают даже, чего ради тут собрались. Похороны кажутся мне нарочито затянутыми, мало искренними, и ощущаю стыд перед усопшим…
Но на похороны Александра Федоровича Христенко я не мог не пойти. И, благодаря добрейшему А. Г. Степаненко, который привез меня в концертный зал «Шалкыма», смог молча, в душе попрощаться с Великим Земледельцем Сары-Арки.
На этом скорбном ритуале не звучало теплых, сердечных слов в адрес усопшего. Один оратор с каменным лицом сменял другого и… читал очередную анкету – озвучивал перечень его званий-наград. Благо перечень этот у Хри-стенко – уверен! – самый длинный в области, если не в Казахстане.
Мне хотелось сказать Александру Федоровичу свое, душевное. Но это же немыслимо – прорваться сквозь чиновный заслон и втиснуться в список обяза-тельных говорителей!
Пользуюсь правом автора – говорю здесь, что хотелось сказать там.
«– Я старше тебя, Александр Федорович, на полтора месяца…
Но преклоняюсь перед тобой, потому что всю жизнь ты дышал одним воз-духом – Делом… безо всяких оговорок доводил это Дело до конца… Еще потому я преклоняюсь перед тобой, что в твоей жизни нашлось место и для меня. Хотя ты и не знал этого, но, наверное, догадывался. Уходя от нас, ты уносишь и час-тицу моей жизни…
Помнишь, как я исхитрялся уловить тебя в совхозе имени Кирова, приез-жая чуть ли не с утренней зарей или после вечерней зари, потому что в иные часы –попробуй поймай ветра в поле, а директора в кабинете!
А помнишь, как я всякий раз норовил перебраться в твою машину, чтобы потрястись по полям, поглотать пыли в «Уазике» вместе с тобой, потому что иначе не наскребешь в твоем графике и полчаса на интервью.
Ты, бывало, посылал меня «на БАМ», но сам, человек Дела, в конце кон-цов шел мне навстречу, потому что уважал и мое дело… И мне удалось сделать аж четыре толковых радиопрограммы «Земляки» о Христенко – в августе 92-го, марте 93-го и две в октябре 96-го.
Знал бы ты, как я жалею, что не довелось поговорить, когда ты, как и я, стал писателем и… «суверенным пенсионером». Ведь мне по-прежнему, как и в упомянутые годы, иной раз до зарезу необходимо было не столько сделать оче-редную запись, сколько… поплакаться в запыленную твою жилетку, ибо только с тобой это и было можно! Но спасибо тебе, Федорович, что, если и не попа-дал я к тебе, мог мысленно делиться с тобою своим насущным и болючим… Смертью своей ты обездолил меня».
Прокручиваю кассеты с программами «Земляки» об Александре Федорови-че Христенко – Земледельце, Ученом, Депутате.
Слушаю его захлебывающийся голос и не успеваю прихватить все мысли –так их много. Его Самого – невероятно много! Первый целинный директор… Первый организатор научно-исследовательского совхоза-института… Один из первых Народных Героев Казахстана… Родился на Украине. Работал на заводе и служил водолазом на Балтике… Сделал целую эпоху на селе в Казахстане… Шутка ли – многие годы руководимые им хозяйства давали самый большой хлеб, самое большое молоко, самые большие доходы.
А мечтал он еще о большем. Построить деревню ХХ1 века… Использо-вать кружащуюся вокруг Земли атмосферную влагу в растениеводстве…
Поистине неизмерим сей Человек!
Но в последние годы сильные мира сего так повернули штурвалы жизни, что почти все вокруг рухнуло. Даже то, что, казалось, на веки сколочено твер-дой рукой Христенко. И помню, с каким неизбывным горем произнес Александр Федорович фразу, взятую мной в заголовок:
– В этих условиях я не считаю себя Героем… Стыдно – за бессилие.
Мне стало больно от этих его слов. Потому что они были горькой правдой.

______




 
Ц
Цой Валерий, методолог, декан факультета КарГТУ

«Истина… – в Игре!»

Представьте: инженер-механик «подцепил» в Москве новое понятие «ме-тодология», приехал домой, в Караганду, и породил у нас целую отрасль науки – методологию мышления! Но не утихомирился: постиг методологию – и ро-дил… университет! Университет предпринимательства и культуры менеджмента.
Полтора десятка лет назад журналистская братия Караганды – в том числе и программа карагандинского радио «Земляки» – встали на уши: в шахтерской столице Казахстана родилось доселе небывалое учебное заведение. Да еще – высшее. Да еще – частное. Да еще с таким направлением деятельности!.. когда и словечки-то «менеджмент», «маркетинг» не только объяснить, но и выгово-рить многие не брались.
Валерий Иванович Цой, хоть и кандидат технических наук, был тогда мало известным сотрудником объединения «Союзспецфундаментстрой». И послали его на повышение квалификации по методике изобретательского творчества в Люберцы (те самые, от которых пошел ансамбль «Любэ»!).
– Учился там, как надо изобретать… – ухмыляется Валерий Иванович. – Однажды нам предложили провести инновационную игру… Что такое инноваци-онная игра? Ничего подобного я не знал… Почему бы нет?.. А за пять дней иг-ры… я построил… – сам построил! – стратегию развития машиностроительного комплекса Советского Союза! Без всякой информации, но на концептуальном уровне… Не один, конечно, а наша группа инженеров… Так и вошли в меня на-веки игровые методы…
Словом, земляк мой Валерий Цой попал в зону притяжения игры. А вскоре оказался он в Академии Наук СССР на занятиях игротехнической школы и познакомился с ее основателем Олегом Сергеевичем Анисимовым.
– Тогда я впервые услышал такое слово методология, – делится Цой. – Есть, оказывается, такая наука. Она официально не оформлена, не объявлена… Методологи продемонстрировали особую технику мышления. Я тогда понял, что всякие общественные преобразования, всякие эволюционные изменения в об-ществе происходят в зависимости от изменений языка. Если язык развивается, и общество развивается. Если язык деградирует – общество деградирует. Осо-бенно в деятельностном отношении.
Вернувшись домой, Валерий Иванович белкой в колесе закрутился. Начал сразу с организации семинара по игровому моделированию – «Демократизация управления городом», на который были приглашены администраторы. И руко-водил этой игрой приглашенный из Москвы О. С. Анисимов. Он, к слову, потом еще на две игры приглашался. А сам Валерий Иванович Цой с активом разных профилей – общественных, административных, хозяйственных – провел только в области больше сорока деятельностных игр, да «полстолька» в Астане, Чим-кенте, Семипалатинске и Алма-Ате!
– А есть ли практический результат?
– Первое время – в конце 80-х, начале 90-х – никто вообще о методологии не знал. Мне приходилось ходить и рассказывать, говорить… бесплатно при-том… А сейчас уже о нас знают. Практически я не пишу рекламных статей в га-зеты, вообще никакой рекламы не делаю… а мы сегодня… вот так – загружены! Имеем работы… на год вперед!
– И по-прежнему на инициативной основе?
– Нет. Теперь все мероприятия платные. А деньги бросаем на приобрете-ние литературы, на командировки и повышение квалификации. И на проведе-ние игр на спонсорской основе в учебных заведениях.
– Прошу прощения, Валерий Иванович… Что вам лично дала эта пятнадца-тилетняя трепка сил?
– Сегодня у меня сложилось четкое представление о том, как должна быть организована деятельность. То есть у меня построена картина миродея-тельности. Не картина мира. А именно картина миродеятельности. Включая управленческую деятельность, инженерную, предпринимательскую. Я вижу, как они связаны логически.
– Стала ли методология мышления учебным предметом в вузах?
– Пока только в Карагандинском государственном техническом универси-тете. Кроме того… Меня усиленно зовут в Алматинский университет имени Аль-Фараби, в Астану – в университет имени Л. Гумилева, но!.. Команда, которая мной создана, остается преданной Караганде, где корни наши пущены!
– Десять лет назад гремел ваш Университет предпринимательства и куль-туры менеджмента. Аркадий Фридлянд, шахтостроитель, педагог, поэт и худож-ник, говорил даже, что «только в Университете Цоя дают настоящие знания»…
– «Меняются времена, меняются нравы…» Наш университет преобразован в две структуры: институт предпринимательства и культуры менеджмента (на консалтинговой основе) и факультет предпринимательства и управления Кар-ГТУ. Просто учебная часть перенесена в рамки государственного вуза…
– Последний вопрос… Случались ли в этой истории эпизоды, когда и «пальцы грыз», и «локти кусал», и «слезьми обливался»?
– Не было, честно говоря, и года без проблем, без каких-то разочарова-ний. Но!.. Всякий раз какой-то анализ с одной стороны, потом какие-то инициа-тивные движения – с другой… И мы выравнивали наш крен. И если мы оказа-лись непотопляемыми, это потому, что опираемся на методологию мышления и деятельности. И я нахожу источник вдохновения, устойчивости… вот в этой са-мой культуре!
…Любимый мой Маяковский радовался, что «…такие люди в стране совет-ской есть!» Мне бы тоже порадоваться, что есть такие неудержимые в продви-жении своей идеи люди, как Валерий Иванович Цой…
Но мне почему-то грустно. Почему?
Кинул себе Валерий Иванович под ноги деятельностный (словечко-то какое!) марафон, длина которому не спортивные сорок два километра, а целая жизнь. И, может быть, не одна. Я верю, что он сдюжит задуманное. Но все же…

_____



























 
Ч
Чиров Дмитрий Трофимович, педагог, писатель


Защитник спецпереселенцев

Наша культура получила очередную звонкую пощечину: в австрийском городе Граце в переводе с русского на немецкий вышла книга карагандинца Дмитрия Чирова «Средь без вести пропавших». Это рассказ о тех, кто был пле-нен в боях Великой отечественной. Публиковать его австрийцам оказалось нужнее, чем нам. Ну почему, а?
К слову, и у великого соседа – в России – не равнодушны к творчеству карагандинца: в журнале «Волга» регулярно печатают его очерки о жизни спецпереселенцев в Казахстане, в приморском городе Калач ставят его пьесу.
У нас же Дмитрий Трофимович сегодня менее востребован. Если вообще востребован, коль говорить по большому счету.
В августе 96-го года в программу «Земляки» обратилась «враг народа» (в пятилетнем возрасте была названа таковой) Мария Хилова из Темиртау:
– Расскажите о Дмитрии Чирове! Он второй после Солженицына, кто ос-мелился заговорить о жизни переселенных. И стал их бескорыстным защитни-ком.
В тот же день магнитофон программы «Земляки» писал взволнованный рассказ 75-летнего подвижника…
– Я сам спецпереселенцем не был! Я сюда к отцу приехал. А с отцом такая штука случилась. В 31-м году в Щапове под Уральском он не захотел вступать в колхоз и уехал работать в город. Между прочим, со справкой, что оставил свое хозяйство и скотину колхозу и права голоса не лишен… А через год ночью пришел к нему сотрудник ОГПУ… И после трех месяцев допросов более двух тысяч таких «виноватых» были отправлены на пять лет в Караганду… А меня поместили в детдом. Года через два у нас на Урале стало голодно, отец и уго-ворил меня приехать к нему. Потом и здесь был голод. И  тысяч двести детей переселенцев погибли в том страшном 33-ем...
…Судьба щедро раскрашивала яркими мазками жизнь Дмитрия Чирова. Семилетку в Караганде он закончил с отличием… Педагогические курсы в Уральске – тоже с отличием… В семнадцать лет стал учителем, причем в быв-шей станице Лбищенской, где погиб Чапаев… Успел два года прослужить в Красной Армии и лишь три месяца – повоевать. Пятая армия генерала Потапо-ва под Черниговом была разбита, в плен попал не только солдат Чиров, но и тысячи бойцов, и сам командарм…
Извивы судьбы случались и дальше: попал Чиров в «лагерь смерти» в Си-лезии, но не погиб, как 100000 его горемычных коллег, а был переведен в один из лагерей Австрии: «Люди там оказались другие, мягче. И жизнь чело-вечнее, что ли!»
Бог и дальше «метил» Чирова: после австрийского лагеря он попал в за-пасной полк, а не… в районы Магадана. В лагере оказались наши контрразвед-чики, и они знали, кто там был кто…
В 47-м уральский голод вновь погнал Дмитрия в Караганду, где в тот год уродилась картошка. Бывший солдат к тому времени закончил пединститут, стал крепким педагогом; дети и школа стали его жизнью. Преподавал в 25-й школе и в пединституте.
– На судьбу я не жалуюсь! – восклицает Дмитрий Трофимович. – Хорошая пенсия, да еще подрабатываю в университете. И счастлив тем, что меня знают хорошие люди. От друзей в Австрии нет-нет получаю подарки: они супругу мою помогли вылечить. Мой выпускной класс 53-го года часто собирается, кто жив… вот и нынче съезжались – из Москвы, Омска… А мечта? Хочу все-таки из-дать 12-томную книгу «Всего одна жизнь». И памятник умершим спецпересе-ленцам поставить! Трудом своим и мучениями они заслужили это!
– Что же вас, Дмитрий Трофимович, подвигло заняться именно спецпере-селенцами?
– Желание устранить несправедливость. После культа личности были реабилитированы жертвы 39-х годов. А о спецпереселенцах, о раскулаченных ничего не сказали, будто их и не было! А они, в большинстве своем неграмот-ные, не могли о себе сказать! Вот и выступил я в 88-м году со статьей «По-смотри истории в глаза!» Потом была спецпереселенческая быль «За что?» в нашей «Индустриалке» и «Искупление невиновности» в журнале «Волга».
…Еще семь лет назад у Чирова была готова к печати рукопись 12-томного труда. Оставалось найти издателя…
Один том издали австрийцы. А остальные?
«Мне не нужен гонорар! – восклицает Дмитрий Трофимович. – Пусть деньги от издания пойдут на памятник погибшим переселенцам!»
Памятник, говорят, тоже готов. Осталось найти… место и поставить.
Может, нам и в этом австрийцы должны помочь?

_____







 
Ш
Шумкин Павел, шахтер, профсоюзный деятель

Последний оппозиционер

Из карагандинских оппозиционеров-забастовщиков Павел Александрович Шумкин оказался самым несшибаемым.
Одни «закрыли уста на замок», другие махнули за рубежи.
Павел по-прежнему в седле и – в строю защищаемых им шахтеров.
Но однажды его все-таки сшибли! Правда, в виде радиопередачи.
Сначала Д. П. Телегин, который за кресло главного редактора областного радио боялся, кажется, больше, чем даже за саму жизнь, запретил программу «Зем-ляки» о лидере независимых горняцких профсоюзов, а потом и новый предсе-датель телерадиокомпании С. Байдалы, слывший депутатом и демократом, отверг мои призывы выпустить «Шумкина» в эфир.
Так и остался Павел Александрович «невыпускным». В каталоге «Земляков» эта программа значится, а в эфире она не звучала.
Но я бережно храню кассету и при случае с удовольствием прокручу же-лающим ее послушать.
Кому-то, может, захочется обвинить меня в приятельских отношениях с Шумкиным, если я так упорно воюю за него. Нет! Ни с одним из лидеров забастовок у меня не было и намека на дружбу, а с Шумкиным с первого дня установилась даже вражда. Я об этом не раз заявлял и в разговорах, и в репортажах с «забастовочных» мероприятий. Он мне платил той же монетой.
Это было, пока забастовщики шумели и «гудели». Но недавно за ними ока-залось Дело.
Трое неравнодушных к шахтерской судьбе, а именно П. Шумкин, Н. Глюздин и П. Пастухов, семь лет по крупицам собирали сведения и издали «Книгу памяти погибшим горнякам Караганды».
Такого пока не было ни в СССР, ни в США, ни в других странах. И сделана была работа практически без помощи власти и общественных организаций. Что называется, в порядке «коммунистического субботника».
Когда Книга оказалась у меня, я ошалел от огромности выполненной рабо-ты и непреходящего ее значения. Товарищи вывели не вернувшихся из-под земли трудяг на уровень воинов, погибших в Великой отечественной! Чувства распирали меня, когда буквально глотал строчки этой книги и писал рвущуюся из сердца рецензию – «Это надо живым!»
Шумкин пришел по первому зову. Большой, остроугольный, словно вы-рубленный из ствола старого дерева. Молча прочел пару страничек и молча пожал мне руку.
Но мы тут же сцепились с ним из-за моих замечаний по книге.
В ней, утверждал я, много ненужных повторений…
Павел видит в этом «задумку» - показать естественность писем родных и близких погибших горняков.
Книге не хватает системности в расположении материала, мыслил я... Па-вел видит в этом ее прелесть. Ему вообще не нравится гладкость.
Книге не помешает более последовательная документальность: по каждой шахте имеется список погибших и рядом – письма родственников о некоторых из них. Но вдруг оказывается, что тех, о ком письма, нет в списках. Начинаешь растерянно соображать: может, он не с этой шахты?..
Но переубедить Шумкина практически невозможно! Его упертость, види-мо, не столько мужское качество, сколь шахтерское. Зачем его ломать?
С этой перепалки начался новый этап в отношениях между мной и «оппо-зиционером». Написав что-нибудь спорное, я стал призывать Павла Александ-ровича в качестве оппонента. И с каждой новой встречей все нужнее и нужнее становится следующая. Его мнения всегда четки и конкретны – без слюней. А что по-шахтерски резки, так это мы потерпим!
Шумкин не оспаривает присвоенного мной звания «оппозиционера», но эдак негромко – то ли припоминая, то ли размышляя, раскрываться ли – сооб-щает, что сегодня он не практик, а, скорее, теоретик. На международной кон-ференции горняков в Польше выступил с докладом о безопасности труда в под-земных работах; корпеет над сценарием документального фильма – опять же о безопасности шахтеров; пишет в Интернете…
Словом, дел у «оппозиционера» хватает.
А необычная его мягкость в действиях – отчего? Поумнел? Разочаровался в «друзьях забав и игрищ»?
Ответа я не знаю.

______


Ю
Югай Татьяна + Дима, родная парочка, предприниматели

Дороги мне как дети

Да, я имею право их так называть! В программе «Земляки», которая писа-лась после рождения ими первенца Антошки, я так и говорил:
– У меня двое единокровных сыновей и… шестеро моих детей. Я пере-даю им не только любовь к шахматам-шашкам, но и жизненный опыт. Это Му-рат, Болат и Канат Мусины, Саша Ковтун и Таня Югай+ее Дима.
– Владимир Иванович, у вашего сына Болата двойка по русскому! – корил меня шахтер Жанар Мусин. – Принимайте меры.
– А как дела у нашей с вами дочки? – спрашивал замдиректора СПТУ Ген-надий Герсенович Югай.
Танюшка пришла ко мне в шахматно-шашечный клуб 54-й средней школы курносенькой третьеклашкой, а прощалась с клубом красавицей-десятиклассни-цей. За ее спиной маячил верный Дима. В клуб не заходил, сто-рожил за дверью – сторожил, пока Таня думала над партией. А думала она и по два часа…
Так и «надумала» десятка полтора первых мест на «женской» доске в го-родских, областных и республиканских соревнованиях пионерских клубов «Бе-лая ладья» и «Чудо-шашки». Кстати, «двоеборкой» Таня стала по собственной инициативе. Подходит как-то перед поездкой на турнир:
– У вас, Владимир Иванович, шашистки нету? Давайте я сяду?
– Но тебе и так тяжко – самая юная в команде! А тут… за двоих?
– Ничего, я потерплю…
Она не была на особом положении, мне не приходилось с ней «репетитор-ствовать» над какой-нибудь «Защитой Каро-Канн». Просто Таня все делала по-следовательно и старательно. Училась, кстати, на одни пятерки. И во время турниров я был спокоен: с Таней сюрпризов не будет.
Каково же было мое изумление, когда узнал, что строгие родители (оба – педагоги) находят за что Танюшку наказывать! Такую исполнительную, такую умницу, такую спокойную – и… Подумаешь, пол не вовремя помыла! Я чуть не рванулся к ним… с протестом.
Свадьба Тани и Димы оказалась на славу – шумная, веселая и, чувствова-лось, не зряшная. Родители млели от счастья. Мы с супругой – тоже!
Малые дети, говорят, – малые беды... Поволновались мы, родители, и за родную парочку. То институт Диме давался со скрежетом и Таня его буксирова-ла... То сама Танюшка серьезно заболела, то Диму подонки избили в первые дни службы в армии; то ей оказалась не по нутру работа на заводе, а ему месяцами не платили зарплату. Это же не считая, что Антошка, как все малыши, то кашлял, то животиком маялся... А еще, помня о четверке собственных родителей, не забы-вали ребята и мою семью. Нет-нет да и забегут: сувенир несут, теплое словечко – от сердца...
В общем, мужества этому поколению понадобилось не меньше, чем старшему. Да, пожалуй, и больше! Мы-то, советские специалисты с «верх-ним» образованием, сразу имели ясность: «диплом – в руки, направление – в зубы!» А поколение Тань-Дим оказалось государству не нужным: иди со своим дипломом (Таня, само собой, – с красным!) не знаем куда, ищи не знаем что… Ходили ребята – искали, потом «челночили», потом на рынок пристроились и – продолжали искать.
Сегодня вроде все улеглось. Таня трудится главным бухгалтером (почти по институтскому профилю) в частной фирме, Дима заделался серьезным «куп-цом»: что-то где-то закупает и… организует продажу.
А меня мучает мысль: несмотря на более-менее благополучный финал «трудового поиска» этой парочки, надолго ли счастливы ребята? Ведь приспо-собиться к нынешнему капитализму – не значит построить жизнь в соответст-вии с Идеалами…
В годы выхода программы «Земляки» один из заместителей главы области пожурил меня, что не о том калибре людей я зачастую рассказываю, а потом руководитель ветеранской организации упрекнул: «Герои у Вас мелковаты…»
А я тем и счастлив, что в ряду с профессорами, новаторами производства и мастерами спорта были у меня и просто Тани и Димы…

______




Я
Язев Василий, Строитель, Герой Социалистического
Труда. Умер в 1999 г.

Не простится нам!

Василий Язев, на мой взгляд, – чистейший продукт советской эпохи.
Получая специальность в индустриально-строительном техникуме, Вася Язев получил и направляющую Идею, ибо техникум назывался Ленинским…
На далекий Балхаш выпускник в мае 1934 года ехал не только с дипломом техникума, но и путевкой ЦК ВЛКСМ и напутствием верного ленинца – Серго Орджоникидзе, наркомтяжа, как тогда называли министра.
– Прибыли на ноль, – рассказывал Василий Иванович во время записи программы «Земляки». – Поселили нас, сотню юных специалистов, в юрты. Только к осени переселились «в комфорт» – построили бараки из камыша.
…Мы сегодня скептически смотрим кадры фильма «Как закалялась сталь», где комсомольцы, босые, голодные, строили узкоколейку. Мы почти не верим этому! Даже я, не новичок в комсомольском энтузиазме (целинный хлеб 50-х годов, бывало, веял-грузил), но с неким сомнением слушал воспоминания Язева:
– Работали по 12 часов… Дикая жара… невыносимая жажда, поскольку почти нет питьевой воды. От соленой балхашской выворачивает… Были, конеч-но, и нытики, и дезертиры… Даже из нас, ста посланцев комсомола, в первый год 45 убежали… Пешком по льду Балхаша – сотни км одолели… Я тоже было… Но тут меня бросили на строительство Коунрада, я с головой включился, и ста-ло не до убега… Мы, между прочим, в одной 12-метровке с Д. А. Кунаевым жи-ли… Он годом позже меня приехал и работал горным инженером. Он потом обо мне хорошо в своей книге написал…
Вот они, черты питомца советской власти: сын набойщика ткацкой фабри-ки и ткачихи деревни Курово вместе с будущим Государственным Деятелем возводит промышленные форпосты страны и становится Героем ее!
Кажется, что в 50-80 годы карагандинцам было не в пример легче, чем первостроителям. Но… После бунта рабочих в Темиртау ЦК партии обновляет власти Караганды, и Василий Язев становится заместителем председателя обл-исполкома.
– Самое тяжкое из того времени – это нехватка воды! – напрягся во вздо-хе Василий Иванович. – Построили Сокурский водовод, Катурский, Жартасский водовод. Снабдили питьевой водой все города области. А тут стала разворачи-ваться Казахстанская Магнитка. И снова: «Не хватает воды!» Начали возводить канал «Иртыш-Караганда»: трасса 400 километров, 20 станций, 20 водохрани-лищ… Вспомнишь – тело от той еще устали ноет!.. А еще было строительство жилья – до 800000 квадратных метров в год, десятки школ, больниц, перенос центра города из зоны подработки...
И во всем этом были рука Язева, воля Язева, ум Язева.
Двадцать лет он пробыл главнейшим строителем Караганды.
Работали наши предшественники от зари до зари. Задыхались от пыли и жажды. И выстроили десятки шахт и заводов. Для нас –потомков!
И от имени своих соратников Василий Иванович говорил:
– Я предвижу улучшение нашей жизни. Все наладится! Все будет хорошо!
А мы, потомки, лихо забросали хламом построенные ими шахты, разобра-ли заводы, растащили по кирпичику дома и бытовые здания… Да еще смеемся над самоотверженными первостроителями, клеймим их званиями «партократ», «комсомольский карьерист».
Как назовут потомки нас?
Сами можем смело назвать себя Иванами, не помнящими родства!
Еще при жизни Язева (к 85-летию) было принято решение назвать его именем улицу в Караганде, параллельную Спасскому шоссе. Пять лет пролежа-ло под сукном умное и доброе решение! Наконец к 90-летию взялись за дело и… устроили «комедь» – переименовали в честь Героя половинку проспекта Шахтеров. Шахтерам вроде намекнули: вы теперь не гегемоны, а всего лишь ге.., и тех, кто чтит Василия Ивановича, предупредили: и Герой ныне – ге..!
Рассказывая о Василии Ивановиче Язеве, наполняюсь гордостью, что хоть немного, хоть чуточку соучаствовал в его делах, ведя теле- и радиорепортажи со строительных площадок, записывая интервью Героя-строителя, но еще бо-лее –наполняюсь болью от неблагодарности бодро здравствующих нас. Не от-дано нами должное памяти лидера горняков Меркуловой, шахтера Романюты, поэтов Балыкина и Салехова, шахтостроителя Фридлянда, овощевода Кутузо-вой и других заслуженных земляков…
Не простится нам это!

______



























Прости, великий Абай!..

или Уютно ль нам живется…
среди нас?


Очерк-размышление

















___________________

Очерк «Прости, великий Абай!..» был опубликован:
1. Республиканской газетой «Республика-2000» № 19 от 26.Х и № 20 от 2.Х1 2000 г., Алматы.
2. Литературно-художественным и общественно-политическим журналом «Алтай» № 2, 2001 г., Барнаул.

 
– Мамочка, роди меня снова…
только казашкой,– просит пятилетняя Лера.
– Господи, зачем тебе это?
– А у нас в садике, если надо выбрать
ведущую концерта или игры, выбирают
одних казашек…

* * *
Приглядитесь и вдумайтесь…
Абай


Из Дневника. 23 ФЕВРАЛЯ 2000 г., среда:

Серьезно раздумываю над статьей в журнал, которую я пока назвал «Про-сти, великий Абай!» Собрано изрядно материала из прессы, набросан план и даже начало…

…Я не хочу, чтобы кто-то рассматривал эту мою публикацию как некое ис-следование или, скажем, заявление. Это – печальные наблюдения и размыш-ления человека, занятого не весьма благодарной творческой работой. Не более того.
Три с лишним десятка лет, то есть самые зрелые годы жизни и работы в качестве старшего редактора и комментатора карагандинского телерадиовеща-ния, а теперь писателя, отданы мной Казахстану. Работал со свойственными коренному сибиряку усердием, напором и вдохновением, потому, видимо, и за-служил три республиканских премии, в том числе весьма престижную Золотую медаль конкурса «Алтын жулдыз-99», как написано в Дипломе, – «за большой вклад в развитие отечественного радиовещания и телевидения».
Меня, клянусь, никогда и никак не лимитировало мое русское (а точнее, «хохлацкое») происхождение. В 70-е годы мне прекрасно работалось под руко-водством великолепного казахско-русского тандема Калия Аманбаева и Евгения Пелещука, пригласивших меня из Барнаула в Караганду. А вот в 80-е годы пришлось яростно огрызаться на атаки «какбычегоневышлистов» У. Ахметова и Д. Телегина (тоже, как видите, интернационального тандема). В 90-е – уже ка-ждодневно чуть не горстями заглатывал валидол из-за придирок, тычков и раз-ного рода докладных «наверх» непосредственных моих посредственных «бас-тыков» из разряда «чего изволите, шеф?» (и опять же пресловутого тандема!) С. Батырхановой и А. Воейкова.
Так что, как видим, дело не в разрезе глаз.
И героями моих – сначала телевизионных, потом радиопередач (в частно-сти, дважды награжденной на уровне Республики авторской радиопрограммы «Земляки») – были люди всевозможных наций и народностей, населяющих Ка-раганду, славную и в Советском Союзе, и во всем мире как «третья всесоюзная угольная кочегарка» и «космическая гавань». С восторгом и почтением я рас-сказывал радиослушателям о лучших людях города и области: от казаха ака-демика Абылкаса Сагинова до узбека профессора Александра Акбердина, от еврейки поэтессы Людмилы Каплан-Луниной до немца предпринимателя Вита-лия Розе, от корейца врача Вячеслава Кима до русских – ученого-металлурга Виталия Малышева и милиционера Виктора Горецкого, от украинца механиза-тора Дмитрия Лукьянчука до цыганской артистической семьи Красавиных. Мно-гие из них стали мне близкими друзьями, что называется, душеприказчиками, советчиками и выручателями в трудную минуту.
Среди таковых на особом счету «коренные» – ученый-экономист Абильда Алимбаев, госслужащий Ислам Тогайбаев, «новый партократ» из пропрезидент-ской партии «Отан» Болат Жумабеков, хозяйственный руководитель Багдат То-паев, народная целительница Майра-ханум… Да у меня страницы не хватит только для перечисления дорогих и родных мне казахских имен!
В последние же годы мысли мои то и дело тревожит предчувствие: новые ветры задули в отношениях между «титульными» и… «русскоязычными» (кото-рым пока вроде бы не придумали другого «подтитула»).
Сразу же решительно заявляю: Казахстан по межнациональным отноше-ниям, безо всякого сомнения, не Латвия и не «ридна Вкраина»!
Но – все же, все же…
* * *
Тут мне надо отскочить на 110 лет назад – к «Словам назидания» Абая Кунанбаева, которого сегодня именуют просто Великим Абаем, без фамилии. Не случайно же эпиграфом здесь принята – цитата из Абая (Алма-Ата, «Жалын», 1983 г.).
Возьмем «слово назидания» от 1890 года:
«В детстве я не раз слышал о том, как казахи, увидев узбеков, смеялись над ними: «Ах вы, широкополые, с непонятной трескотней вместо человеческой речи! Вы не оставите на дороге даже охапки перегнившего камыша! Вы, при-нимающие ночью куст за врага, на глазах лебезите, а за глаза поносите людей. Потому и имя вам «сарт», что означает громкий стук или треск».
Смеялись казахи и над ногаями – татарами. «Эй, татары, боитесь вы верб-люда, верхом на скакуне устаете, отдыхаете, когда идете пешком. Ловкость у вас медвежья, и не ногаи вам имя, а нокаи – несуразные…»
Смеялись и над русскими. «Рыжие делают все, что им взбредет на ум. Увидев в бескрайней степи юрты, спешат к ним сломя голову и верят всему, что им скажут…»
Я радостно и гордо смеялся, слушая эти рассказы. «О Аллах, – думал я в восторге, – никто, оказывается, не сравнится с моим великим народом».
Теперь я вижу, что нет растения, какое не выращивал бы сарт, нет вкус-нее плода, чем в саду у сарта. Не найти страны, где бы не побывал сарт, тор-гуя, просто нет вещи, которую бы он не мог смастерить… Раньше ведь они и одевали казахов… Когда же пришли русские, сарты опять опередили нас, пере-няв у русских их мастерство…»
Смотрю на татар. Они и солдатчину переносят, и бедность выдерживают, и горе терпят, и Бога любят. Умеют татары трудиться в поте лица, знают, как нажить богатство…
О русских же и говорить нечего. Мы не можем сравниться даже с их при-слугой.
Куда исчезло наше хвастовство, гордость за свой род, чувство превосход-ства над нашими соседями? Где мой радостный смех?»
Молодой, особенно российский, читатель может уже не знать про Абая. Страны наши отделились не только границами – духовно отталкиваются друг от друга: у нас в Караганде передачи РТР транслируются лишь платными телека-налами, а программы ОРТ алматинские телеспецы превратили в слоеный пирог из бестолковой, потрясающе непрофессиональной казахстанской рекламы и «избранных мест» из действительной программы ОРТ, радиостанция «Маяк», считайте, замолчала, «Комсомолку» и ту чуть не прикрыли.
Посему позволю себе процитировать советский «Энциклопедический сло-варь», Москва, 1964 г.:
«АБАЙ КУНАНБАЕВ (1845-1904), казахский поэт-просветитель. Родона-чальник новой письменной казахской литературы, способствовавший утвер-ждению норм казахского литературного языка, композитор. Родился в семье старейшины рода. Учился в медресе в Семипалатинске, посещал русскую шко-лу. Был близок с сосланными русскими революционерами. В своих стихах Абай с негодованием писал о пороках феодальной и чиновничьей знати, о родовых междоусобицах, призывал народ к просвещению, к укреплению связей с дру-гими народами, к освоению передовой русской культуры. Произведения А. К. были широко известны в устной передаче, впервые опубликованы после его смерти».

Лично я, мальчишкой будучи на излечении в горноалтайском селении Че-мал, узнал о великом казахском просветителе из романа-дилогии Мухтара Ау-эзова «Путь Абая». И был очарован, восхищен им, как и знаменитым акыном Джамбулом, книжкой которого меня премировали за отличную учебу еще в первом классе школы-семилетки в алтайском селе Утянка. Тогда было обычным явлением, что сибирский мальчик читает казахскую книгу о казахском поэте-ученом и получает в подарок книжку казахского акына!
К слову, еще раз о моем любимом Джамбуле. В экстазе обновления всего и вся (под предлогом «возвращения к историческим истокам») государство мое, Казахстан, а вернее, те из ее лидеров и знаковых фигур, что не весьма глубоко осознают, что такое вообще ИСТОРИЯ, доходят, по-моему, иногда до аб-сурда. Не уверен, что имя акына Джамбула известно всем в мире – от Канады до Австралии – но уж на территории «шестой части суши» он известен точно, хотя бы за стихи «Ленинградцы, дети мои!». А вот древний населенный пункт Тараз уж точно известен лишь специалистам-историкам. Но вместо города Джамбул на картах появляется… Тараз. При этом льется мутный пропагандист-ский поток: дескать, Джамбул вовсе не великий народный акын, а чуть ли не «прикормленный коммунистическими властями степной певец». Потом, словно опомнившись, развернули кампанию по чествованию Джамбула в связи с его 150-летием. А поскольку реальность часто отражается в сновидениях, мне при-грезилось однажды, что… великий акын, прослышав там, с какой помпой со-бираются его величать, восстал из небытия и спросил акима города Тараза: «И во сколько же, о несравненный бастык, обошелся твоему городу мой юбилей?» – «Недешево, – последовал гордый ответ, – два миллиона тенге!» – «А знаешь, – горестно промолвил старец, – я бы не обиделся, если бы ты вместо юбилей-ных дастарханов положил эти миллионы на столы учителей города… Принесли мне ангелы хабар, что вы как раз столько миллионов им задолжали по зарпла-те…»
Сон, что называется, оказался в руку.

* * *
В связи с этим расскажу еще об одном казусе.
Несколько лет назад в суверенной Республике Казахстан громогласно за-шумели: жил и творил где-то в средних веках великий национальный поэт Бу-хар-Жирау («Равный Пушкину!» – писали некоторые газеты), но якобы во вре-мена боль-шевизма – не признанный и загнанный. И раскрутилась потрясаю-щая кампания: переименовывали улицы и поселки, районы и чуть ли не горо-да, забытому поэту ставили памятники и создавали целые мемориалы (в Кара-гандинской области на открытии такого мемориала напитки лились так, что с празднования увезли, говорят, два трупа местных боссов, переусердствовав-ших в тостах во имя гения). И, как рефрен, повсюду подчеркивалось: Совет-ская власть и коммунисты затерли национального самородка как неугодного…
Спустя, кажется, год, на прилавках книжных магазинов появилась новин-ка –увесистый фолиант под названием «Пять веков казахской поэзии» (видимо, по аналогии с изданным ранее сборником «Три века русской поэзии»). Я воз-радовался: наконец-то познакомлюсь с творчеством Бухара-Жирау, смогу сам сравнить его с Пушкиным! Каково же было мое удивление, когда имени гения поэзии в этом фолианте (считай, полном собрании казахской поэзии!) обнару-жить мне не удалось. «Но если он действительно равен Пушкину, – размышлял я, – не могли же эти несносные коммунисты не заметить его! Заметили же Ни-зами, Навои…». И окунулся в «Библиотеку всемирной литературы».
В 55-м томе («Поэзия народов СССР IV-XIII веков») в ряду с корифеями литературы всех времен и народов Комитасом, Абу али ибн Синой, Низами Гянджеви, Алишером Навои, Махтумкули, аж тремя Ширвани я обнаружил род-ное имя и его стихи! И увидел, как оно пишется в русской академической книге – Бухар-Жирау.
Нескладно получилось! В 90-х годах ругаем коммунистов, что они затерли нашего Бухара, а оказывается, еще в 1982 году ему было воздано должное, да еще и тиражом в треть миллиона экземпляров. Не то, что ныне!
Сюда просится логическое противопоставление. В разгар триумфального марша суверенитета Казахстана был опубликован Указ Президента о присуж-дении первых Государственных премий Республики по литературе. Обнародо-вали и имена первых девяти лауреатов. Все до одного – титульной националь-ности… Как будто и не служил Казахстану верой и правдой 99-летний Максим Зверев, описавший во множестве прекрасных книг флору и фауну Казахстана! Кстати, этому мастеру литературы о природе в том самом году шел сотый год, правда, он немного не дожил до упомянутого Указа, в котором – вот стыдоба, на мой взгляд! – не был упомянут. Не было в числе государственных лауреатов и таких мэтров казахстанской литературы, как Морис Симашко, Дмитрий Сне-гин, Юрий Гердт, Иван Щеголихин, Эдуард Медведкин. А ведь их книги издава-лись в Москве, в Ленинграде, переводились на иностранные языки.

Из Дневника. 28 ФЕВРАЛЯ 2000 г., понедельник.

…Писатель Дмитрий Снегин в своем интервью газете «АИФ-Казахстан» (N 7 за февраль 2000 г.) с болью говорит о несправедливости поборников уж че-ресчур непоседливой науки ономастики:
«Вы знаете, великий Николай Вавилов обнаружил очаг образования огу-речных культур в Хорезме, очаг колосовых культур – в Эфиопии. А очаг обра-зования плодовых он обнаружил здесь (в смысле – в Верном, сиречь в Алма-Ате! – В. Л.)  А есть ли в нашем городе улица имени этого великого открывате-ля? Хотя каких только названий нет – никому не ведомых и незнаемых.
Вот Никита Трофимович Моисеев, создатель чудо-апорта – яблока, кото-рое надо на руках носить да радоваться, мир им обогащать. Великий садовник! Есть у нас улица, названная его именем?
А вот когда мы назовем его именем лучшую улицу в нашем городе и когда будет стоять он со своим апортом бронзовым памятником, – тогда интерес к нашему городу охватит весь мир… Мало кто знает, что и место для нашего го-рода нашел умнейший человек – поляк по происхождению, инженер-майор Пе-ремышельский. Он сказал – здесь будет город! А у нас даже улицы его имени нет!..»
Читал я эти горькие слова и вспомнился еще один выразительный факт. В мае 1994 года наградили меня премией Союза журналистов Казахстана имени Сагата Ашимбаева «За создание проблемных радиопередач». В целом список лауреатов вмещал 47 фамилий! А таких, как я, то есть с русскими фамилиями, было лишь еще… четверо. Такое складывалось впечатление, что русской жур-налистики в Казахстане просто нет, а многочисленные республиканские теле-компании, радиостанции и газеты держатся только на журналистах коренной национальности.
На деле же – далеко не так.
Кстати, в программе отделения журналистики Карагандинского государст-венного университета есть курс… казахской журналистики. Не понимаю, поче-му не казахстанской?

Пока шла моя черновая работа над этими размышлениями, жизнь подбро-сила еще один штришок. Газета «Индустриальная Караганда» 8 апреля с. г. опубликовала решение акима области от 30 марта о выполнении Указа Прези-дента республики Казахстан об объявлении 2000 года Годом поддержки куль-туры.
Сей официальный документ весь соткан из «перлов»!
Ну, во-первых, ГОД объявляется по истечении… трех месяцев года. На мой взгляд, объявленный с 1 января Президентом поход в поддержку культуры должен был быть подкреплен организационными мероприятиями как минимум месяца за два до начала этого ГОДА.
Во-вторых, в Карагандинской области, которая в основном состоит из рус-скоязычного населения, создавать областную комиссию по проведению Года Поддержки Культуры на три четверти из казахов ну как-то не этично, что ли. 68 функционеров записано в комиссию, и лишь 15 из них играют прямую роль в развитии неказахской культуры. Впрочем, Малая ассамблея народов Казах-стана в нашей области создана в таком же процентном соотношении, как ни выступали против этой несправедливости депутаты облмаслихата.
В-третьих, план мероприятий по проведению Года поддержки культуры, написан и составлен в стиле совхозных (не выше того!) комсомольских планов мероприятий по охвату молодежи политсетью: сплошные «развернуть», «под-держать» и прочая необязательная лексика. Есть там разделы, распределяю-щие средства и силы на издание книг, проведение юбилеев. Вроде бы конкрет-ные дела запланированы и по поводу Бухара-Жирау, и по поводу Абая… Но вот, к примеру, карагандинке Эсфири Зиновьевне Белицкой-Пичугиной нынче исполняется 70 лет – об этом юбилее не вспомнено. А она, между прочим, не только автор четырех поэтических сборников (у нас именем журналиста, напи-савшего одну лишь книгу и умершего на 23-м году жизни, названа крупнейшая в городе улица), но и вдова Николая Алексеевича Пичугина, который, будучи слепым, написал первый в Караганде роман о шахтерах и массу других книг – и все это, сами понимаете, при несомненном теснейшем участии и поддержке Эсфири Зиновьевны, жены, друга, сиделки-медсестры и кормилицы с ложечки.
Нет в этом плане ничего и о поддержке самого на сегодня, пожалуй, ода-ренного и плодовитого поэта и певца Караганды Абдуллы Салехова (ему при-надлежат сотни отличных стихов, печатавшихся во всесоюзных, республикан-ских и областных газетах и журналах, слова нескольких песен о Караганде). Абдулла всю свою долгую жизнь «пахал, как папа Карло» и шахтером, и строи-телем, но заработал пенсию всего в 3000 тенге, которой у нас не хватает даже на половину оплаты коммунальных счетов, не то что на издание книжки. А ведь старику нужны и хлеб, и лекарства, и башмаки, и немалые тенге на дико подо-рожавшие снадобья для больной супруги.
В-четвертых, в состав областной Комиссии по проведению Года поддерж-ки культуры включен ряд чиновников, кому, собственно, и надо было радеть за развитие культуры. Ан, мало радели! Если спросить, например, председателя областной телерадиокомпании, по какой причине телезрители не знают в лицо поэтов Михаила Балыкина, Абдуллу Салехова, Вениамина Михалева, писателей Дмитрия Оськина, Виктора Фетько, Андрея Пухальского, почему радиослушате-ли и не слыхивали их голосов, почему карагандинцев не знакомят с новинками местной литературы, ему сказать будет абсолютно нечего. Если с тем же вопро-сом (почему замалчивается местная литература) обратиться к руководителям департамента культуры, информации и общественного согласия (на них много возложено пунктов обсуждаемого нами плана), они даже не покраснеют, просто лихо так отпарируют: «А денег у нас нет!».
Как будто сказать людям простое «спасибо» тоже стоит денег!
А в «ГОД ПОДДЕРЖКИ», согласно «ПЛАНАМ МЕРОПРИЯТИЙ», у них появ-ляется шанс блеснуть. Точнее, засветиться перед начальством на заключитель-ных «мероприятиях», повесив на плечи какого-нибудь значащего именинника очередной чапан. Вот недавно они, белозубо улыбаясь, вручали свои презенты на презентации сборника стихов поэта Аксункар-улы из г. Каркаралинска, а потом – в театре имени Сейфуллина на масштабном вечере, посвященном его 50-летию. Я искренне порадовался за коллегу, ибо на своем хребте испытал, что значит сегодня пробиться к читателю со своей книгой, что значит провести мало-мальскую встречу или творческий вечер. И всегда радуюсь, когда честву-ют хорошего казахского артиста, оригинального и самобытного художника или одаренного литератора. Это говорит о том, что казахская культура имеет под-держку. Но мне хочется радоваться и в тех случаях, когда бы отмечался юби-лей русского певца-казахстанца, широко презентовались бы новая книга или полотно русского (живущего в Казахстане!) писателя или живопис-ца, ведь они – составная часть всей нашей культуры. Но вот «бы» мешает!
А год поддержки объявлен все-таки, как я понимаю, во имя всеказах-станской культуры. Или я что-то не понял в Указе нашего Президента?

* * *
Конечно, в смысле дружбы населяющих его народов Казахстан, повторяю, не Киргизия и уж никак не Латвия. У нас, как говорит официоз, разногласия возможны только на бытовом уровне. Так ли это?
Да, как-то моя старая соседка, крутая казашка, выскочив на улицу, где поцарапала друг друга малышня (в том числе и ее внучек), вскричала русским бабулям: «Вы забыли, что мы здесь – хозяева земли!», хотя в нашем много-квартирном доме всего-то одна казахская семья и живет. Такое бывает. Скорее всего, вгорячах…
Но вот читаю в умной независимой газете «Время» публикацию Хельчи Исмаиловой «Открытая дверь», и сердце наполняется гордой радостью за ве-ликое проявление сострадания, уважения, душевной заботы (что там сухое слово «содружество»!) со стороны бабы Тани (80-й год идет русской «апа»), которая пустила к себе на квартиру попавшую в беду казахскую семью с тремя детьми. Не могу не познакомить читателя хотя бы с врезкой к этой душеразди-рающей статье:
«Баба Таня прошла к кровати, присела. Трость перестала быть продолже-нием руки, прислонилась к железной сетке, но, не выдержав самостоятельно-сти, тихонько сползла на пол.
– Баба Таня, – прибежал с другого конца комнаты малыш, – ты уронила палку, – и поднял трость.
Присел на палас, внимательно рассматривая бабу Таню, потом перевел глаза на мать. Баба Таня говорила по-русски, мама – по-казахски. Обе – о нем.
Баба Таня о том, что мама малыша кормила сегодня с утра манной кашей, в обед – остатками той манной каши, а вечером неизвестно, что есть будут.
Мама о том, что мальчику шесть лет. По обычаям и традициям пора делать сундет-той (для тех, кто не знает: сундет-той – обряд обрезания). А возможно-сти никакой нет.
Маму зовут Айгуль. На ней халат, который подарила баба Таня. В комнате старый телевизор, постельное белье, постель, палас… Все от бабы Тани. Даже колготки. И дом, в котором живет Айгуль с детьми, принадлежит бабе Тане».
Это происходит в южной столице Казахстана – Алматы. А семья Айгуль приехала из промышленного города Жанатаса, умирающего ныне от безработи-цы и задержек зарплаты тем, кто все-таки работает…
Баба Таня сама голодала в 30-е, валилась с ног от голода и усталости в 40-е. Но уверена, что тогда было все-таки легче:
« – Народ дружнее был. Вот сейчас родные у нее тут есть – сестра здесь, братья заезжают… переночевать, хоть бы конфетку кто принес. Я им высказы-вала. Не было раньше такого. Роднились, ценили дружбу, сейчас стали безраз-личными…»
Так, на мой взгляд, у нас в Казахстане обстоят дела с дружбой народов на бытовом уровне. Мало этого примера, приведу еще. Две карагандинские семьи – Варкентин и Игнатенко-Литвиновых – создали семейные детские дома, на-брав «интернационал» ребятишек (и казахи там, и татары там, и русские с немцами, евреями), а в г. Абае и пос. Молодежном такие же семейные детдома создали казахские семьи Айдаровых и Балабаевых.
И не только в семьях, но и у станков заводских, и на фермах сельских русский с казахом, если быть объективным, – что называется, «братья навек». Вместе пашут, вместе пьют. Вместе и тяготы жизненные переносят – безрабо-тицу, безденежье, кабальные коммунальные поборы, инфляцию и рост цен – переносят и за грудки друга не хватают, стенкой на стенку не идут. А ведь обижены мы государством нашим  все!
«В России на здравоохранение тратят 3 процента ВВП, – пишет газета «АИФ-Казахстан (N 4, апрель 2000 года), – в Белоруссии – 2,6 %, на Украине – 2,8. По итогам прошлого года в Казахстане на развитие здравоохранения выде-лено 1,8%…».
Между прочим, эксперты Всемирного банка считают, что экономика нашей Республики позволяет быть более щедрой к здравоохранению. Не говоря уже о биржах труда, которым тоже нужна поддержка, ибо они оказывают безработ-ным гражданам ну совершенно мизерную помощь. И пенсионные фонды могли бы с помощью государства поднять минимальную пенсию, которая не только что квартплату и другие коммунальные платежи не покрывает, но и на кусок хлеба не оставляет старикам. А что уж говорить об инвалидах, которым судьба прописала множество дополнительных трат (перебороть трудности с передви-жением, погрузкой или переноской вещей, специфические лекарства и т. д., и т. п.), от чего здоровый человек не страдает… А Казахстан вскоре рискует ос-таться единственным в СНГ, кто «зарезал» льготы инвалидам и пенсионерам!
Не удивительно в связи с этим, что на вопрос социологов «Если положе-ние дел в стране ухудшится, что вы предпримете?» 32 процента опрошенных алматинцев ответили, не раздумывая: «Уеду из страны!» – пишет та же газета.
Помню свое огорчение за родные алтайские места, когда узнал, переехав в Казахстан в 1969 году, что население Барнаула было весьма мало по сравне-нию с карагандинским – 460000 против 540000; а потом начались вроде бы гонки: Барнаул – 575 тысяч, Караганда – 600… И вдруг узнаю сегодняшние цифры: в Барнауле – около 800 тысяч жителей, а в Караганде – всего-то… 440 тысяч. На треть меньше, чем в 69-м… И население Казахстана – словно шагре-невая кожа, уменьшилось аж на полтора миллиона. Вспоминаю, как поразило меня в одной из республиканских телепрограмм торжествующее: «Из области выехало 220 немецких семей, но зато приехало 270 семей оралманов из Монго-лии»…
В N 1-2 (январском, 2000 г.) газеты «АИФ-Казахстан» есть такие цифры: «За годы независимости население Казахстана сократилось более чем на 1 миллион 240 тысяч человек. По данным последней переписи населения… нас сейчас 14 миллионов 953 тысячи человек»…
(Не зря же после проведения переписи населения переписчиков застав-ляли идти по квартирам вновь и «переписывать» тех, кого в этих квартирах нет – то ли живут в других квартирах, где их, конечно, переписали тоже, то ли во-обще уехали. А потом длительное время нам не сообщали хотя бы предвари-тельные итоги переписи. Видимо, соображали, как их отредактировать, чтоб народу не нарисовалась истинная картина нашего «суверенного бытия»).
«Грустно, но более чем на полмиллиона стало меньше мужчин…
Произошли изменения и в национально-этническом составе. Казахского населения стало больше на 1 миллион 488 тысяч человек. Это в общей числен-ности населения – 53,4 процента. Казахов сейчас свыше 8 миллионов».
(В 1979 году было 5 млн. 289 тыс., в 89-м – 6 млн. 534 тыс.)
«Что же касается русских, то их стало меньше на 1 млн. 58 тыс., немцев – на 593 тыс., украинцев – на 328 тыс., татар – на 71 тыс.».
Эту грустную цифирь я на своей душе зарубаю чуть не каждый день. В Германии уже целая колония героев моей авторской радиопрограммы «Земля-ки» (больше десятка!), в Израиле – тоже.
И все едут, едут люди… Подальше от той программы «народного единст-ва», которая каждодневно восхваляется у нас.
В этом же номере «АИФ-Казахстан» опубликовано интервью российского посла Валерия Николаенко. И он говорит не о том, что надо бы несколько доб-рее относиться к русским, не забывать их беспримерный вклад в развитие Ка-захстана, а о том, что уезжающим из Казахстана… надо быть благоразумнее:
«Надо сказать, что многие из переселенцев зря надеются на райскую жизнь в России. Многие из тех, кто уехал, плохо там приживаются. В России жизнь жесткая, в Казахстане она помягче…»
Эти слова не российскому бы послу говорить, а, к примеру, газетчикам из «Казахстанской правды». Или членам казахстанского правительства.
И далее посол продолжает:
«Кто бы ни стал новым президентом России, отношениям с Казахстаном будет придаваться первоочередное значение».
Еще бы! Ведь и 5 млн. русских тут еще живут, и буфером между Китаем и Россией является Казахстан.
Тут я, кажется, повторяюсь. Хотя, может быть, это звучит вроде рефрена…

* * *
Те из друзей, кому я показывал свои размышления «Прости, великий Абай!..», говорили без обиняков:
– Ты взялся рассуждать о весьма щекотливой материи. И как бы не при-шлось тебе еще и отвечать перед компетентными «товарищами»…
Да, в двух республиканских изданиях дали мне от ворот поворот…
Но я абсолютно далек от мысли, что программный тезис Ассамблеи наро-дов Казахстана: «Никакой розни, граждане суверенной страны!» – это лишь лукавый идеологический ход.
Честное слово, верю я этому государственному тезису!
Но разве я не имею права размышлять?
Имею!
И Конституция Казахстана мне это позволяет, и Закон о печати…
Вот и размышляю, имеются ли у нас предпосылки к этой упомянутой выше розни, и если имеются, на каком уровне. И почему имеются.
По Конституции, у нас в Казахстане все граждане равны: имеют право из-бирать и быть избранными, занимать любые должности, кроме, кажется, прези-дентской: первым лицом страны имеет право быть только казах.
Но посмотрите список министров нашего правительства – русских фами-лий в нем три или четыре. Вспомните фамилии руководителей 19 казахстанских областей – акимов – та же картина. Всмотритесь в экран телевизора, когда по-казывают заседания Парламента Казахстана… славянских лиц весьма и весьма мало. Да что министры и депутаты, когда в городах и селах на руководящие посты никак не находится умных, толковых профессионалов из числа «второй половины» населения. Особенно когда дело касается таких сфер деятельности как правоохранительные органы, юстиция, таможенные и налоговые службы. На деле реализованы 10-летней давности сомнительные призывы одного весь-ма известного ученого Караганды: правоохранительные органы на сто процен-тов должны комплектоваться сотрудниками коренной национальности.
Мне скажут: Казахстан – исконно национальное государство, и руково-дить им должны представители его основной национальности.
Как-то это звучит… м-мм… неубедительно, что ли. Представители одной половины населения страны – и только они! – должны руководить, представи-тели второй половины – вроде рождены исключительно для подчинения...
Лучшие умы Земли от века были убеждены в правильности иных идей: «Не род, а ум поставлю в воеводы!» – это у русского классика; «Настанет день и час пробьет, когда уму и чести на всей земле придет черед стоять на первом месте!» –это из классика английского.
Я уверен, что и у великого казаха Абая имеется такая мысль.
И Конституция Республики Казахстан проникнута этой идеей.
И Президент это не раз подчеркивал: ум, деловитость и профессионализм –главные качества для руководителя.
Но чиновники-то «читают» Конституцию и речи Президента по-своему, через свои очки. Потому и сказал мне один спесивый чиновник: «У нас, у каза-хов, принято к имени мужчины добавлять «-улы», к имени женщины «-кызы». А я считаю, –тут он еще более приосанился, – к имени каждого казаха надо от рождения добавлять: «-бас»!»
И рассмеялся довольный!
Шутник, конечно, этот чиновник. Но ведь в каждой шутке доля правды есть… Как и в таком вот анекдоте:
«Кораблекрушением выбросило на необитаемый остров двух граждан су-веренного государства: одного с южной стороны суши, другого – с северной. Долго они, очнувшись, бродили по острову в поисках пищи и питьевой воды. Вдруг встретились:
– Салем, Жаксыбаев-жолдас! Чем занимаешься здесь?
– Руковожу полицией на острове! А ты, Рахимов-жолдас?
– Командую гвардией!
И, гордые, разошлись в поисках хотя бы куска еды».
Вот и возникает некий перекос: на руководящие посты и в депутаты про-двигаются «титульные таланты». Даже когда и нет подходящих персон. Помню, еще в советские времена на Карагандинский машиностроительный завод N 1 спустили разнарядку: выдвинуть кандидатом в депутаты Верховного Совета де-вушку-казашку. Руководящая тройка вкупе с отделом кадров перелопатила весь тысячный коллектив завода и нашла… единственную кандидатку, подхо-дящую по 5-му пункту. Обо всем остальном (деловитости, уме, активности и пр.) говорить и не стоило. Мне скажут: это же была порочная практика парто-кратов-коммунистов. Но сейчас-то опять подход, не в ту сторону избиратель-ный. (Хотя, впрочем, в нынешний Парламент на две трети населения русская Караганда избрала шесть положенных депутатов в соотношении: пять + С. Дрожжин.
 Никто, кажется, не заставлял избирать в такой пропорции! Или у нас рабская покорность в кровь всосалась? В таком случае, может быть, наши пе-реживания от несоответствия заветов великого Абая сегодняшним реалиям на-прасны?)
А вот еще раз об ученых. В их среде никак не превалирует разрез глаз. Талант и деловитость – вот критерии популярности и возможностей! Из числа моих очерковых героев-земляков сложился даже такой вот интернациональный («мой личный»!) ученый совет: Александр Акбердин, Абильда Алимбаев, Иван Кирилюс, Виталий Малышев, Наталья Усачева, Валерий Цой. По первому зову помогут, дадут совет, сделают анализ и синтез ситуации или сентенции, а если я «не туда поехал», так вздрючат, что надолго просветлеет в мозгах! И именно ученый совет порекомендовал мне оттенить в этих размышлениях следующее:
– в Казахстане сейчас кое-кем забыто, что именно с русскими связано продвижение цивилизации в этот степной и тогда практически пустынный край; что край этот сполна пережил вместе со всем советским народом радость созидания, расцвет своей нации;
– в Казахстане сегодня как-то призабыли, что в круговерть беззакония 30-х и 50-х годов казахи попали наравне с русскими и представителями других национальностей;
– главная наша беда сейчас в том, что противоречивость и непоследова-тельность применения принципов управления как породили застой в обществе, начиная с 60-70-х лет, так и пребываем мы в этом застое; а политика казах-станских правителей усугубляет этот застой сегодня;
– живительная, казалось бы, перестройка при усиленных потугах поме-нять верховное управление на самоуправление в республиках Союза, как ни странно, повергла страну в экономический и политический хаос, из которого пока никому не удалось выбраться. В Казахстане это еще усугубляется неверо-ятным стремлением «титульной» элиты возвыситься во власти, полностью вы-теснив даже выдающихся представителей других национальностей с начальст-венных постов.
«Но, – подчеркнули мои собеседники, – может, не стоит об этом писать? Еще не поймет кто-то из чересчур ретивых, и «загремишь» за разжигание меж-национальной розни!» Не знаю, рискую ли, но пишу во имя истины…

Из Дневника. 6 МАРТА 2000 г., понедельник.

Ни в одной из газет я до сих пор не видел откликов на заявление Генпро-курора Республики Хитрина о «нежелании большинства казахстанцев» примы-кать к союзу России с Белоруссией… Хотя, впрочем, почему не видел? В прило-жении к «АИФ», а именно «АИФ-Казахстан» N 9 некий журналист умудрился задать вопрос об этом… спецкору газеты «Нью-Йорк Таймс», и тот, не задумы-ваясь (а чего ему думать, он же интересы своего государства блюдет!), вскри-чал: «Я считаю, что это абсолютно невыгодно республике. Какой интерес у России к Казахстану? В подобном союзе Казахстан всегда будет на втором пла-не. Он просто растворится в такой стране, как Россия. Я другого не понимаю: почему страны Средней и Центральной Азии не объединятся в союз?»…
Почему же Белоруссия не боится оказаться «второй», «раствориться»? Наверное, по мнению заокеанского борзописца, эта страна и ее руководители глупее, чем наши казахстанские. И «умные» алматинские газетчики смакуют это. Ох-хо-хо…
На мой взгляд, предпосылки для пресловутой розни возникают (а они возникают, чего греха таить!) никак не в народе, и даже не наверху, а скорее всего – на чиновничьих ступеньках государственной лестницы. Хотя, кто его знает, может быть… что-то из чего-то вытекает и что-то куда-то влива-ется! Ведь общество наше расслоилось по-новому. Если раньше у нас было два класса – рабочий класс и крестьянство с прослойкой в виде интеллигенции, то нынче первые два класса как бы размылись, зато четко определился класс чи-новничества. Чиновников в ельцинской России, например, стало вдвое больше, чем во всем Советском Союзе при Сталине и даже при Горбачеве. Да что так далеко заглядывать: у нас в Караганде управленческий аппарат, по-моему, стал поболее, чем был в обкомах с райкомами и всеми исполкомами вместе взя-тыми!
И вот стоило некоторой части народа Казахстана (члены славянского движения «Лад», казаки Степного края, коммунисты) лишь заговорить о прове-дении всеказахстанского референдума о поддержании союза России с Белорус-сией, как последовало категорическое, правда, устное заявление Президента Н. Назарбаева перед телекамерами: «Казахстан ни к каким союзам примыкать не будет!». А прокурор республики Юрий Хитрин тут же подсуетился докумен-тально – опубликовал во всех официальных газетах «Заявление» (цитирую по «Индустриальной Караганде» от 23.02.2000 г.):
«…Призывы организаторов митинга о присоединении Казахстана к союзу двух других государств и проведении республиканского референдума являются попытками изменения существующего конституционного строя, что вы-звало справедливое возмущение подавляющего большинства граждан респуб-лики».
Вот где, оказывается, «слово наше отзовется» – в прокурорской душе!
Раз говорили на митинге, значит, делали попытки изменения существую-щего конституционного строя! (Не «сметь свое суждение иметь»? А? – В. Л.) И с ходу –без каких-то там референдумов! – бдительный г-н Хитрин узнал и без подсчета голосов обнародовал мнение «подавляющего большинства граждан республики».
А я вот не верю этому краснобаю, во-первых, потому, что моего, напри-мер, мнения никто не спрашивал – ибо в нашем городе никто такого опроса не делал; во-вторых, по большому счету, как минимум, пять миллионов русскоя-зычного населения Казахстана – наверняка за сближение со славянскими на-родами. Да и коренные казахи, думаю, с Россией и Белоруссией с большим удовольствием сблизятся, нежели с Афганистаном.
А ретивый чиновник при погонах не только «статью впаял» инакомысля-щим, но и недвусмысленно припугнул их:
«Более того, такие призывы являются вмешательством общественных объединений в дела государства и грубым нарушением Конституции и законов Казахстана…
Генеральная прокуратура Республики Казахстан заявляет, что любые де-структивные действия общественных объединений, направленные на наруше-ние Конституции и законов Республики Казахстан, попытки нарушить в стране межнациональное согласие и политическую стабильность, будут незамедли-тельно пресекаться, вплоть до приостановления и прекращения их деятельно-сти, как того и требует закон».
Если прочитать внимательно подчеркнутую фразу, сразу постигнешь «глубину» мышления высшего чиновника прокуратуры страны… Но главное, конечно, в том, что сей случай из общественной жизни Казахстана показывает, на каком уровне – бытовом или все-таки ином – рознятся интересы различных слоев и групп казахстанцев.

Вставка от 5 июля 2003 г. – В. Л.:

В последние месяцы на душе полегчало! Все больше СМИ говорят о том, как ведется работа по созданию единого экономического пространства че-тырьмя государствами – Россией, Белоруссией, Украиной и – Казахстаном. И одним из активнейших поборников этого исторического шага является Прези-дент Казахстана Нурсултан Абишевич Назарбаев. Браво!
Интересно, а как чувствует себя теперь законник Хитрин, вспоминая свой «перл» – «Заявление Генерального прокурора»?

Это уже явь – и де-юре, и де-факто, – что чуть не все руководящие долж-ности как республиканского, так и областного, городского, районного масшта-бов и уровней отданы представителям коренного населения республики. Иной раз думаешь: а ведь и хорошо это! Потому что те немногие «русаки и пр.», кто еще занимает руководящие кресла, так боятся их потерять, так гнут своих под-чиненных в бараний рог, что лучше бы их и не назначали руководить. Возьми-те, к примеру, наезды начальства в свои «хозяйства». Целые коллективы учеб-ных заведений, учреждений медицины, разных контор бросают свои указки, стетоскопы, компьютеры и – марш с метлами да вениками наводить глянец на пути «босса» (по-ихнему), «бастыка» (по-казахски)!
Между прочим, я долго и тщетно выискивал на страницах газет хоть ка-кую-нибудь информацию о реакции казахстанцев на явное попрание их кон-ституционных прав и свобод, сквозящее в Заявлении генпрокурора и, конечно, на сомнительную грамотность и законность этого «документа». Увы! Правда, в интервью приложению к «Комсомольской правде» (31 марта 2000 г.) Председа-тель Интеграционного Комитета Таможенного Союза, куда, как известно, входят пять стран, Н. Исингарин смягчил категоричность высказывания Президента страны в том смысле, что Назарбаев предлагал союз суверенных государств на других принципах сотрудничества и единения, чем в СНГ. А именно – надо уси-ливать экономическую составляющую наших отношений, а не политическую.

* * *
Может быть, сегодняшние граждане Казахстана и не имеют в умах и серд-цах ничего отторгающего от инакоязычных сограждан, ведь прожито в «Союзе республик свободных» более семидесяти лет; со всеми советскими народами вместе испытаны и пережиты жутчайшая война, довоенные и послевоенные репрессии, голод 30-х годов и послевоенный голод… Вместе с донбассовцами построены шахты Караганды и угольные разрезы Павлодара, вместе с москви-чами, ленинградцами, уральцами воздвигнуты гиганты металлургии Темиртау, Балхаша и Джезказгана… Со всей страною вместе покорен космос… В общении с тысячью национальных культур Союза ССР расцвела самобытная культура казахов. И это не забыли сегодняшние отцы и деды.
Но уже не знают и половины этого сегодняшние дети! А что, если мы, сегодняшние их пестуны, уже успели заронить им в пытливые души бациллы исключительности той или иной нации? Тогда не долго им придти и к тем дет-ским «радостям» и «гордостям» Абая, о которых он сожалел (и с которых начи-нались мои размышления).
Да, согласимся с официальными идеологами, Закона об ущемлении рус-скоязычных в Казахстане нет. Но тенденция такая (это видно из показанного выше) есть. И она ширится.

В «Слове назидания» 1892 г. Абай утверждает и упреждает:
«На этой земле еще не было случая, чтобы недостойный отец смог воспи-тать сына великим человеком…».
Если мы хоть в малой толике оказались недостойными отцами, умудрились отравить наших сыновей и дочерей этими бациллами, прости нас, Великий Абай!
Мы не вняли твоим назиданиям!
И за то прости, что почти сто лет прошло после твоего ухода в мир иной, Великий Абай, а не исполнили мы и другие твои заветы – по-прежнему беден народ, по-прежнему труженик то гол, то бос, то голоден. А хитрые да алчные – в неге и в жире.
Владимир ЛИТВИНОВ,

лауреат журналистских премий Республики Казахстан
имени С. Ашимбаева (1994 г.)
 и «Алтын Жулдыз» (1999 г.).  Писатель.

Апрель 2000 г., г. Караганда

P. S.  от 21 мая 2000 г., весьма печального дня:

Второй день нахожусь в состоянии, близком к ужасу. И ночь провел почти кошмарную. А все потому, что вчера в газете «Индустриальная Караганда» опубликовали вроде бы безобидную заметку под названием «Имена людей – в памяти города»…
Ономастическая комиссия (под эгидой заместителя акима города Абди-жаппара Абдакимова) «возобновила» свою работу и предлагает:
« – переименовать Караганду на «КАРАГАНДЫ»;
– переименовать Советский район на район имени Казыбек би, а Октябрь-ский – на район имени А. Бокейханова»
«Кто такой? почему не знаю?» – сказал бы тут легендарный Василий Ива-нович. А по мне, так чего резину тянуть? Дать сразу Октябрьскому району имя «Абдижаппарский», а Советскому – «Абдакимовский»!
Абдижаппар Абдакимов уже тем прославился, что, говорят, в своем «учебнике» казахской истории на полном серьезе утверждает, что не выиграл бы Александр Невский «ледового побоища», если бы… не помощь казахов.
Ну, а если без «балды», с учетом исторической основы, – то могли бы в городе-столице Третьей всесоюзной кочегарки появиться районы, скажем, Шахтерский (чуть не все славнейшие шахты бассейна работали в Кировском и Октябрьском районах, которые слиты воедино под именем Октябрьский) и Уни-верситетский (именно в Ленинском и Советском районах, слитых теперь в Со-ветский, родился Карагандинский государственный университет имени своего создателя Евнея Букетова, а теперь университетов и Академий в городе – как шаг шагнешь, так и уткнешься в их парадный подъезд). Или почему не назвать его Букетовским?
Неужели промолчат об этой несуразице в очередном экстазе переимено-ваний наши депутаты, оставшиеся еще в строю истинные строители города, краеведы?
Все-таки, я уверен, такие люди, как шахтерские командиры первых пяти-леток и военных лет Иван Костенко, Корней Горбачев, Алексей Стаханов, круп-ные ученые Евней Букетов, Абылкас Сагинов, первостроитель Василий Язев, больше достойны увековечения, ибо сделали для Караганды никак не меньше, чем националист А. Бокейханов… О нем, между прочим, даже в «Энциклопедии Караганды и области» ни слова не написали! Наверное, к нашему славному го-роду он имеет не более чем посредственное отношение.
А по поводу имени Казыбек би… Он что, работал у нас Саппарбеком Ния-зовым, если мало одного бывшего Егиндыбулакского района, переименованно-го в Казыбекбийский?
В экстазе мы, однако! Не по Закону живем, а по тенденции… На переиме-нования улиц и районов бюджетные деньги есть, а на выплату нищенских (по-зорных для государства и города!) пособий инвалидам по 3-4 месяца средств не находится!
В. Л.

ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ 2001-2002 гг.


11 НОЯБРЯ 2001 г., ВОСКРЕСЕНЬЕ

Вчера прочитал в «Индустриалке» рецензию на книгу «Мир казахов» уче-ного-педагога, доктора филологических наук Акселеу Сейдимбека, подписан-ную (не знаю, правда, кем написанную) моим бывшим теленачальником, быв-шим идеологическим секретарем обкома партии Калием Аманбаевым… И стало на душе мерзопакостно!
К. А. с восторгом анализирует историографию, заложенную в книгу, не преминув подчеркнуть, что остров Кипр еще до н. э. назывался «Алаш», а на Кавказе сразу три реки называются «Казах»…
«Следовательно…» – и сам читатель сделает актуальный ныне вывод: оказывается, не от Адама с Евой пошло человечество, а, наверное, от Талгата с Алией!
Да, ради Бога, восторгайтесь, дорогой Шеф, деяниями Касым-хана и Абы-лай-хана! Но где взялось столько казахов, чтобы «существующие ныне грани-цы Казахстана», как утверждает Акселеу, «были установлены во времена Ка-сым-хана»? И с каких пор исторически доказанные и широко обнародованные ходатайства тогдашних казахских правителей о присоединении Казахстана к России, именуются «колониальным захватом в Х1Х веке»?
К слову маленький «шедевр» о «колониальных захватах».
К моей жене, библиотекарю, пришел сын соседки, третьекурсник юриди-ческого факультета Карагандинского университета:
– У вас нет ли какой-нибудь литературы об интервенции Красной Армии в Казахстане?
У меня глаза полезли на лоб, и я воскликнул:
– А кому понадобилась такая… литература?
– Эту тему мне дали для курсовой работы, – отвечал студент.
– В какие же годы была эта… интервенция?
– Знаете… преподаватель это не уточнил.
– Но ты хоть что-то слышал о такой интервенции? – он пожал плечами.
Но, между прочим, курсовую написал и зачет получил…

Простите: вставочка от 5 июля 2003 г. – В. Л.:

Случайно попалась в руки книжка африканского писателя Д. Мфуйу «Унижение», и вычитал я такое:
«Я не могу удержаться и не сказать о том, что внесла в нашу жизнь коло-низация: она раздробила наше социальное ядро, и теперь народ наш уже не представляет собой единого целого. Целые области вымирают, целые районы обречены на медленное опустошение, на демографическую гибель.  Мы надели траур и вечно будем носить его – траур по нашей культуре, которую мы неза-метно для себя самих погребли».

У меня в книге, которую читатель держит сейчас в руках, есть миниатюра «Брат Багдат», где рассказывается о том, как государственные люди благода-рили за труд карагандинского шахтера Абсаляма Топаева: «всесоюзный старос-та» Калинин вручал ему ордена, нарком Орджоникидзе подарил мотоцикл, сек-ретаря ЦК ВКП(б) С. М. Кирова Абсалям сопровождал по шахтам Караганды, а комсомольский генсек Косарев отправил молодого казаха учиться в промыш-ленную академию. Каков «колониальный захват», а?
Что касается национальной культуры, то всю мою сознательную жизнь моими любимцами являются поэт Олжас Сулейменов (нет-нет да и использую его строчки в качестве камертона моим литературным упражнениям) и певец Алибек Днишев (не поверите: я пишу свои книги под непременный магнито-фон, а любимый полуторачасовой диск на треть заполнен концертом Алибека!).
Да что «мои любимцы»! Роза Багланова с ее соловьиным пением была ку-миром двух, как минимум, поколений советских людей, теперь ее с блеском сменила Роза Рымбаева!

…Но вернемся к статье К. Аманбаева. Куда деться, например, от такого «шедевра»:
«К сожалению, автор не сказал ни слова (выделено мной. – В. Л.) о том, что положительного в жизни казахов произошло в годы социалистического строительства». 
И далее: «Ряд его предложений, ориентирующих на лучшую жизнь, не со-гласуются с законами и практикой нынешних рыночных отношений, причем как в экономике, так и в социальной сфере».
Что называется, доисследовались и договорились! Оказывается, Касым-хан и Абылай-хан для экономики и культуры Казахстана сделали больше, чем народы Советского Союза за годы Советской власти!
Так и рвется из души: эх!..
Как бы не случилось, что очередной «историк» напишет, что для развития культуры Казахстана встречаемые с восторгом оралманы… сделали больше, чем «отпущенные» с родины русские, евреи и немцы.
Но еще более потрясающий вывод Калий Алибекович делает сам: «Теперь читатель имеет полноценное (выделено мной. – В. Л.) пособие по основным вопросам прошлой и современной жизни и деятельности казахского этноса»… Во как!
Исторически лживое в самой сути своей произведение именуется полно-ценным! До чего же доводит оголтелость в национальной «гордости» милых моих казахов практически в начале становления отдельной ото всех и ото всего нации!  А что будет дальше?
Мне больно, что такие «рецензии» стал писать К. Аманбаев, сподвижник все более (и, полагаю, закономерно!) становящегося апологетом мудрой поли-тики Динмухамеда Кунаева. Ибо сам Кунаев сотворил целую книгу под весомым и зримым названием «Советский Казахстан» (Алма-Ата, 1980).
На стр. 9 он, в частности, такой рисовал свою страну:
«В дореволюционном Казахстане (включая и русские деревни) «матери-альную базу» сельского хозяйства составляли 318 тысяч сох, 229 тысяч конных плугов, 271 тысяча деревянных борон»…
А далее? На стр. 29: «На сооружении шахт угольной Караганды работали горняки Донбасса, Карагандинскую ГРЭС возводили строители Днепрогэса, корпуса медного гиганта на Балхаше – московские метростроевцы и металлурги Макеевки»…
А ведь страной по имени СССР строились еще Павлодарский тракторный, Усть-Каменогорский цветмет, Чимкентский шинный, «Казахстанская Магнитка»!
И на стр. 41: «Каждый год социалистического строительства по своим масштабам стал равен десятилетиям. Там, где прежде простирались необжитые просторы, возникли десятки новых социалистических городов, образовались крупнейшие области. Среди них – Тургайская, Джезказганская, Мангышлак-ская, где по воле партии, как и в других районах республики, развернулось бурное промышленное и аграрное строительство».
Что же Вы, Калий Алибекович, вместе с почтенным Акселеу словно вби-ваете осиновый кол в гроб Динмухаммеда Ахметовича? Стыдно мне за Вас, ак-сакал!

29 МАРТА 2002 г., ПЯТНИЦА

Два дня хожу под впечатлением странной статьи профессора Нурбулата Масанова «Ничто российское нам не чуждо» в «АИФ-Казахстан» N 9. Сей мате-рый демократ не в чести у коренного самолюбивого народа, его называют пре-зрительно «шала-казах» – не знаю толком, что это означает, но, по-видимому, что-то «непатриотичное». И вдруг этот прогрессивный ученый деятель загово-рил как ярый шовинист нового пошиба:
Россия «по-прежнему смотрит на нас как на бывшую колонию – миф о державности продолжает жить. Хотя каждому грамотному политологу давно по-нятно, что никакой державы больше нет. Россия сейчас для мира – это бедное, неразвитое государство третьего разряда. Она в 30 раз уступа-ет Америке в валовом продукте. Кстати, Казахстан уступает России примерно в 10 раз». (Выделено жирным редакцией  или автором).
И далее: «Если Россия хочет быть с нами и у нас, то (?) она должна по-вернуться лицом к Центральной Азии. И если у нее нет денег на инвестиции в экономику, то вкладывать деньги хотя бы в культуру, образование и русский язык просто необходимо (?). Тем более, что для всех казахстанцев дружба с Россией значит гораздо больше, чем просто деловое партнерство». (?)
Что ни фраза, то…! А может, я не понял лукавства этих строк? Болтать о бедности и неразвитости России, наверное, можно, но если ты действительно грамотный политолог, говорить такое лучше поостеречься! Не так сейчас вели-ка Россия как Держава, но при всех условиях это – ДЕРЖАВА. И чета ЕЙ те, ко-торые всего «в 10 раз»!
А рассуждения о том, что Россия должна оплачивать русскую культуру, образование и язык в Казахстане – это, на мой взгляд, горячечный бред!
Когда бы России надо было развивать русскую культуру, образование и язык где-нибудь в Новой Гвинее или Сингапуре, я понимаю, она должна была бы вносить туда свои деньги…
Но русская культура в Казахстане – это национальное, государственное достояние Казахстана! Потому что русское население Казахстана – это казах-станское население!
Но русское образование в Казахстане – это национальное, государствен-ное достояние Казахстана!
И русский язык в Казахстане – это национальное, государственное дос-тояние Казахстана!
Потому что русское население с великолепной (по большому счету!) сис-темой образования и без сомнения могучим языком в Казахстане – это если не каждый второй (правда, «проводили» ведь тысячи и тысячи русских!), то уж каждый третий казахстанец – точно русский!
А по Масанову получается, что русских в Казахстане уже и нет, есть толь-ко – кто? – осточертевшие гости? не изгнанные оккупанты? «придавленные» колонизаторы?
И еще по Масанову выходит, что, когда в Госиздатах, Гослитиздатах или издательстве «Советский писатель» миллионными тиражами издавали сочине-ния Г. Мусрепова и О. Сулейменова (да еще платили им немалые гонорары!), – деньги на это давал… Казахстан?
И когда московские метростроевцы возводили Балхашский медеплавиль-ный гигант, донецкие шахтеры – угольные шахты Караганды, а вся страна по имени СССР строила «стальное сердце Казахстана», то деньги  на  это инвести-ровал… Казахстан? Так понимать г-на профессора? И если десятки шахтеров, металлургов с раскосыми глазами стали Героями Социалистического Труда, а один из металлургов – крупнейшим политиком, то это была… колониальная по-литика? И высокие звания народных артистов СССР Асанали Ашимова, Ермека Серкебаева, Розы Баглановой и Алибека Днишева вместе с аплодисментами во Дворце съездов Москвы – это тоже колониальная политика?
А то, что среди нынешних героев-лауреатов Казахстана редко найдешь русского человека, а на экранах «Хабара», «Казахстана» и прочих каналов не увидишь лица русской певицы, пальцев русского музыканта, картин русского художника – это какая политика?
Пока еще наш Казахстан (и долго еще!) держится на русском сантехни-ке, русском токаре, русском каменщике и русском инженере! Ибо они уж точно знают, чем гайка отличается от болта!
С какого же это квасу не Казахстан, а Россия должна заботиться о культу-ре и языке этих токарей и каменщиков, оставшихся еще здесь инженеров? об образовании их детей?
Пока почти полнарода Казахстана ежечасно и каждодневно набивают мо-золи, льют пот и вкладывают свои мозги в развитие Казахстана, а не какой-то другой страны, именно Казахстан и должен заботиться о нем, своем полнароде! И неча на Россию пенять, г-да Масановы!

В порядке P. S.: Мне как-то удалось выбить через областной акимат сти-пендию для нашего земляка – студента (настоящего музыкального самородка!) Московской консерватории Алеши Комарова… Так ведь платили всего один год! Остальные годы казахстанского парня на собственные деньги учила Россия!

А еще помню: будучи карагандинским тележурналистом, задумал я взять интервью у строителей «Казахстанской Магнитки» на их родных языках. В мой микрофон с удовольствием говорили на своей «мове» украинец и русский, гру-зин и татарин, латыш и узбек, чуваш и коренной сибиряк. Только на казахском языке интервью я не сделал! Не оказалось среди 20000 строителей коренни-ков. Пришлось взять интервью у… сталевара. Там казахи были, Арген Жунусов, например, Герой Соцтруда. И секретарем парткома был замечательный казах. Так что…
Очень тянет меня послать эти мысли в «АИФ-Казахстан», как бы в поряд-ке полемики. Но думаю: а зачем? Соломинка не остановит бурный поток реки, даже если встанет на его пути во весь рост.

14 АПРЕЛЯ 2002 г., ВОСКРЕСЕНЬЕ

Дочитал принесенную мне известным в районе коммунистом Владимиром Крупским брошюру Серикболсына Абдильдина, первого секретаря ЦК Компар-тии Казахстана, экс-председателя Президиума Верховного Совета Республики Казахстан (12-й созыв). Депутатами этого Верховного Совета были Виталий Ро-зе, Александр Перегрин, Виталий Воронов, Александр Кочкин, и я делал не од-ну теле- и радиопередачу о них. Ведь Виталий Розе тогда был избран премьер-министром… теневого правительства. С этих передач у меня и начались разно-гласия с ахметовыми, батырхановыми, воейковыми, денисовыми. Разногласия, вылившиеся в гонения непокорного радиокомментатора. Депутаты, кстати, ак-тивно защищали меня. И защитили!
Брошюра «Один день в многовековой истории Казахстана» (Астана, 2001) рассказывает о том заседании Верховного Совета, на котором был принят За-кон о независимости, и посвящена 10-летнему юбилею независимости Казах-стана, но  в пух и перья разносит эту самую независимость:
«Кто же все-таки получил независимость? Многие политики и анали-тики сходятся в выводах о том, что, приватизировав весь Казахстан, узурпиро-вав всю полноту власти, получил независимость Н. Назарбаев, а также его се-мья и окружение. Даже чиновники не могут чувствовать себя свободными, се-годня они «комары», а завтра «мухи», отданные «паукам».
К великому сожалению, пройденные годы оказались годами тяжелейших испытаний для миллионов и миллионов граждан Казахстана. Разумеется, есть богатые и супербогатые, у которых совершенно иной образ жизни.
Мы, коммунисты, не из тех, кто занимает позицию «чем хуже, тем лучше». (Стр. 58).
Практически все положения брошюры поддерживают мои взгляды, кото-рые я пытаюсь провести в своих рассказах «Пустырь», «Приговор» и «Кварти-рантки…» (Сборник «Приговор», Алматы, 2002). На стр. 50, например, у Аб-дильдина есть хлесткая фраза: «Широкое распространение получает рабство». А о чем мои «Квартирантки…»?
А уж о несостоятельности всяких «новых» изменить жизнь людей говорит-ся на каждой странице книги главного коммуниста Казахстана и – с сарказмом.
Читал и все время полемизировал с одной педагогиней, моей героиней-землячкой, ныне благополучной матерью миллионера, которая не нарадуется на благородство и расторопность сына в увеличении личного богатства и толь-ко по нему и соизмеряет жизнь людей сегодня.
«Живем все лучше и лучше. Сейчас кто хочет работать, тот и живет хоро-шо! Сейчас только лодырь живет плохо!» – наступательно-восторженно провоз-глашает она.
А Серикболсын Абдильдин бесстрастно пишет:
«По данным официальной статистики в 1990 году на душу населения про-изводство зерна в Казахстане составляло – 1,7 т, в США – 1,3 т, соответственно молока – 307 и 269 кг, нефти – 1,5 и 1,4 т, угля – 7,7 и 3,6 т… Казахстан по ре-сурсам в расчете на одного жителя был богаче даже самой богатой Америки…
После распада СССР и децентрализации, т. е. в годы независимости, про-изводство важнейших видов промышленной продукции в Казахстане в 2000 го-ду по сравнению с 1990 годом сократилось по электроэнергии – до 59%, по уг-лю – 55, стали – 69, прокату – 73% и т. д. Только по нефти имеет место увели-чение – 118%.
Эти данные говорят о развале основных отраслей промышленности»… (Стр.43-44)
Что касается продовольственной независимости, то сложилась следующая ситуация.
Посевные площади сельскохозяйственных культур сократились почти в три раза, соответственно уменьшилось производство зерна и других видов про-дукции земледелия. Численность крупного рогатого скота с 9,8 млн голов в 1990 году доведена до 4,1 млн голов в 2000 году, численность овец, соответст-венно, с 36,2 до 9,8 млн, свиней 3,2 до 1 млн, лошадей с 1,6 до 0,9 млн, птиц с 59,3 до 18,8 млн голов. Село разорено, только островками выживают те, кто на свой страх и риск сохранил коллективную форму организации труда, но их ни-чтожно мало.
За 10 лет потребление молока сократилось на 32%, мяса – на 40%, яиц – на 65% и т. д. По многим видам продуктов питания продовольственный рынок зависит от завоза их извне. В советское время Казахстан огромные объемы зерна, мяса и других видов продовольствия поставлял в общесоюзный фонд, и в отдельные годы хлебом целины можно было прокормить до 100 млн человек из 280 млн жителей Союза. Сегодня республика почти потеряла свою собствен-ную продовольственную безопасность. В совокупности ежегодно Казахстан имел реально положительное сальдо более 1 млрд рублей, или почти 1,5 млрд долларов США, а сегодня внешний долг страны превышает 4 млрд долларов» (стр. 45).
«В целом эти 10 лет Независимости войдут в историю годами повального спада производства, невиданного роста безработицы, расцвета коррупции, во-ровства, произвола, беззакония, отрезком времени материального и морально-го обнищания казахстанского общества… (выделено мной. – В. Л.)
Реалии нынешнего периода таковы, что богатое меньшинство – пляшет, а бедное большинство – плачет…» (стр. 59).

Работа С. Абдильдина, предположим, впрямую не связана темой с моим очерком «Прости, великий Абай!..», не поднимает лидер коммунистов Казах-стана темы заскоков в политике равенства наций, но привожу примеры из нее здесь потому, что экономические перепады у нас без сомнения являются след-ствием и национальных амплитуд.

ИЗ ДНЕВНИКА 2003 года

11 мая. Сегодня наш Президент в Послании к народу объявил о том, что нужно принять все меры, чтобы вернуть в Казахстан тех, кто уехал из него...
Как я рад этому! Как ждал этого...
Прости, Президент, что я чуть не разуверился в твоей мудрости.
Вот только сумею ли сам простить тебя за посеянные во мне сомнения, не знаю.
К исходу жизни все чаще посещают меня растрепанные (или вздорные?) мысли. Например, о верности однажды избранному партнеру. Женат я не в первый раз, удачно ли, не удачно – не о том речь. А все еще жалею об утере  первой семьи.
И вернулся бы в нее! Да не склеишь разбитую пиалу...

25 мая.  Позвонили из газеты «Новый вестник»:
– 21 апреля в Правительстве принято решение об исключении из числа исторических и культурных памятников карагандинского памятника В. И. Лени-ну работы Гуммеля. Что вы по этому поводу думаете?
– Если не боитесь последствий, прошу напечатать следующий мой ответ…
– Диктуйте, пишем на магнитофон.
– «Если бы в Казахстане не изменилось отношение к русской культуре, на это решение можно было бы ответить популярными высказываниями народа русского или русских писателей, как-то:  «А судьи – кто?», «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать – пирожник!», «К нему не зарастет народная тропа!».
Я сейчас работаю над книгой «Прости, Великий Абай!..» с близкой к обсу-ждаемой нами темой. Так вот по аналогии опять из классики: «Прости, Влади-мир Ильич, ибо не ведают, что творят!»
Через три дня газета опубликовала интервью ветерана войны и труда Ма-лика Имашевича Имашева и высказывания художника Айбека Бегалина и мои в защиту памятника.
И, конечно, кое-что испакостили: первой и последней моих мыслей в на-печатанном ответе не оказалось. А еще называют себя независимой газетой… И гордятся этим.
Впрочем, они, кажется, гордятся и определением – «желтая газета».

* * *
Подзабыл, к стыду своему, имя известного советского поэта, умного и глу-бокого (это поэт, как минимум, масштаба Мустая Карима или Давида Кугульти-нова), который гордо сказал: «Не русский я, но – россиянин!»
Мне тоже хочется с сыновней гордостью говорить:
– Я не казах, но – казахстанец! И не могу мириться с тем, что некие силы в Республике пытаются сделать меня заложником националисти-ческих или клановых амбиций.

2000-2003





























Всякое превсякое


– то сказочки (то анекдоты?)
на современный лад,

– то как бы экономическое,

– то почти патриотическое,

– а на закуску –
нечто сакраментальное.














 
АЛДАР КОСЕ СКАЗАЛ… Сказочки?

Цена времени – три тенге?

– Ты чего не берешь билет? – грозно подступила кондуктор автобуса к пожилому, малоприметному мужчине, скорее старичку.
– Да промашка вышла, родненькая! – затараторил пассажир. – Деньги, понимаешь, забыл! Шарил-шарил, вот только семь копеек и есть… Троячка не хватает… Уж ты прости, милая!
– Ладно, давай! – бросив мелочь в сумку, кондуктор пошла дальше по проходу.
– Ишь ты! – раздалось из одного конца автобуса. – Забыл, он!
– Да он – економист! – откликнулся голос рядом с пассажиром.
– Таких щас много! – послышалось посредине салона.
– Она тож хороша! – раздалось спереди. – Семь копеек – себе, а билет тю-тю!
– У них же получка маленькая! – подхватил еще голос.
– Научились жить! – эхом откликнулось посередке.
…Весь круг маршрута – добрый час – перекатывались по салону реплики. В адрес то пассажира, то кондуктора…
– Ой, бай! – покачал головой ехавший в автобусе Алдар Косе. – Как деше-во время жизни: час – три копейки!

Зачем второе имя?

В автобус вошел ветеран: без ноги, на костылях. Он украдкой глянул по сторонам: не уступит ли кто место. Кондуктор опередила всех:
– Уступите место инвалиду! Что, ослепли все?
– Раз инвалид, подходи к любому месту! – откликнулся мужской голос.
– Этих инвалидов столько, что после работы присесть в автобусе невоз-можно! – раздался ворчливый женский голос.
– Садись, коли инвалид! – сказала, поднимаясь, старушка.
Оказавшийся в салоне Алдар Косе покачал головой:
– Инвалид, инвалид… Зачем человеку второе имя? Дали бы вторую ногу!

Это корнеплоды воспитания!

Парень сидел роскошно, протянув ноги через проход.
– Уступил бы место тем, кто постарше! – упрекнула его кондуктор. – Ведь на специальном месте сидишь!
– Сидел и буду сидеть! – с видом не побеждаемого в споре отпарировал он.
– Эт почему так-то? – повернулась к нему согнувшаяся от тяжести сумок женщина.
– А меня мама в детстве на это место посадила и сказала, что это о нас с ней государство позаботилась! Видите: «Место матери и ребенка»? А раз мама сейчас не едет, я сам занимаю два места! Хе-хе!
– Вот нахал! – воскликнули разом несколько пассажиров.
– Нет, – покачал едущий по своим делам Алдар Косе, – он не столько на-хал, сколько… плод воспитания!
Откуда у нее шуба?

Гражданин в автобусе упорно разглядывал женщину в красивой шубе.
– Что вы меня изучаете! – не выдержала она. – Не знаешь, куда деваться от вашего взгляда!
– А я не тебя разглядываю! – разулыбался мужчина. – Я… твою шубу.
– Далась вам моя шуба!
– Знашь, у моей бабы такую же стянули! Гляжу: не наша ли шубейка на тебе?
– Как вы смеете! Наглец! – воскликнула оскорбленная женщина.
Все шестьдесят пассажиров – кто в упор, кто завиваясь из-за рядом стоя-щих,– все принялись разглядывать шубу и ее хозяйку.
– Ой-бай-яй! – покачал головой стоявший рядом с женщиной Алдар Косе. –Это не просто плоды… это корнеплоды воспитания!

Поберечь бы кормильца…

Выкинуло штормом на разные берега необитаемого острова в Каспийском море двух граждан одного суверенного государства. Долго бродили они по ост-рову в поисках пищи и воды. Отощали совсем, взвыли от голода и одиночества, как вдруг встретились.
– Салям алейкум, жолдас Санбаев!
– Алейкум салям, жолдас Манбаев!
– Чем занимаешься здесь?
– Да вот… предложили возглавить Налоговую инспекцию. А ты?
– А я командую Гвардией!
И разошлись… с надеждой найти на проклятом острове хотя бы кусок еды… Русский-то мужик, что «двух генералов прокормил», на другой берег Каспия уплыл.
Узнав об этом, мудрый Алдар Косе сказал:
– Не убережешь кормильца – сядешь за пустой дастархан…

Сказка про мышек

Росла себе в огороде Репка. Росла, росла, да и выросла – крепкая, вид-ная. Репища, а не репка!
И кинулся на не с высоты небес Орел стремительный. Устояла Репка.
Пробовал на ней свой клюв гнутый и Сокол ясный. Не вышло и у него.
Трепыхалась над Репкой Сорока-белобока, подступались и певчие перна-тые.
Куда там!
Кликнули они тогда Мышку-норушку. Она в соседний огород отлучалась, урожай там побогаче унюхала.
Прибежала Мышка-норушка, ротик свой маленький раскрыла, зубки ост-ренькие обнажила, и… не стало Репки!
Вишь, они какие, Мышки? В той сказке яичко золотое хвостиком смахнула, в этой Репку заглотнула. Маленькие, а пронырливые!
Алдар Косе по этому случаю сказал:
– Да… Иной раз сила – не в корнях!


ЗАГОТОВКИ, НАБРОСКИ

Я пишу о том времени, когда 16-летние уже не командовуют полками, а крушат малые архитектурные формы во дворах, ночуют у компьютеров и… у подружек.
Я пишу о том времени, когда 17-летние, вместо того, чтобы ждать своих подружек на лавочках в парках, переворачивают эти лавочки кверху ножками…

Почему я пишу о больных? Потому что не только больные, но и в чем-то слабые нуждаются в примере мужества…

Мое поколение стремилось быть похожим на предыдущее, а нынешнее хо-чет быть, наоборот, непохожим. Причем подкрепляет свое хотение «воинствен-ными» действиями. Стены домов замалеваны, сидения в транспорте порезаны…

После первого развода у меня осталось весьма много барахла: книги, пла-стинки, посуда, мебель. После второго – совсем немного. После третьего –практически ничего. Это символично – разводящийся все больше и больше теряет.

Он весь был – сплошной протест. Не сдержанный.

Ребенок поет «Интернационал». Нам кажется, какая проза! Сколько раз слышали. Но… как поет – вот в чем дело!

Жесткие, обидные слова тоже иногда играют на образ: «А то доживешь до своей коммунии… с чахоткой!»

– Мы – кизячного дела мастера! – сказали о себе сантехники.

Многие годы я ищу выходы из разных тупиков. Подумывал даже о рели-гии.
Но есть у меня иной выход. Я буду писать!
О красном флаге, о революции, о мечте…
Что бы ни случилось вокруг, что бы ни гремело, – я буду писать!

Скажите, шеф, какое мне на собрании мнение иметь?

Есть люди, которые любят наблюдать за собой… со стороны, любоваться.
Он только и делает, что созерцает себя, поворачивается перед своими собственными глазами то одним своим боком, то другим…

А есть такие, что обостренно глядят на все и всех вокруг. Их взгляд так и впивается во все, так и рвется вперед. Себя они вроде и не видят.

– Нельзя жить под несчастьем! Нельзя жить под руководством горя! Нельзя беду делать путеводной звездой!

Студент:
 – Почему Вы никогда не ставите нам пятерок?
Преподаватель:
  На пятерку я и сам не знаю.

ПО ТЕМЕ «НАШЕГО КРУГА»

– У нас так принято. В нашем кругу…
А этот круг – просто современные руководители. Они разные – умные, дальновидные, простые и чопорные, но все они – «наш круг» и они зорко ох-раняют его.

У них воспитывается новое поколение. И оно уже сейчас знает: «Нам все позволено. В нашем кругу!»

Псевдозанятость, точнее, демонстрация занятости – наверное, основная черта характера наследников «крутых», так сказать «полукрутков».

Звонки по сотовому телефону во время уроков, тренировок, потом пустая, как дырявое ведро, болтовня – это их шик.

Улыбки, «снятые с американцев», – постоянное лицо «полукрутков».

Фальшь родителей в ласке порождает фальшь в характере наследников.

Или неуемная родительская «забота» типа: «Поменяйте моему ребенку ка-шу!»

ДЕТСКИЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ

Сказал начальник, что бурундук – птичка, и – никаких тебе зверьков!

Папа – рукавом, мама – подолом, а я и так обсохну!

ИЗ ДНЕВНИКА ОДНОГО ГОДА

12 МАРТА 2001 года

В старых тетрадках обнаружил много интересного!
Например, я, оказывается, задумывал написать эпопею под названием «Вспомним – помянем»!
Это двадцать книг (или 20 глав в одной книге) о сплошных войнах… Структура такая:
«Повесть первая. Война с царем»
«Повесть вторая … с белогвардейцами»
с кулаками»
с обывателями»
со стилягами»»
с дуроломами»
со жлобами»
с перевертышами»
с чванами»
с …
Двадцать глав заканчиваются победой, двадцать первая – вопросом!
По форме – будто бы воспоминания праправнука:
– Прапрадед его воевал с царем.
– Прадед – с оппортунистами и белогвардейцами.
– Дед – с кулаками.
– Отец – с фашистами и нытиками.
– Сын со стилягами.
– Внук – со жлобами.
– Правнук – … с вопросами.

17 марта 2001 года

Есть у меня не дневник, а просто «блокнот с птичками на обложке», куда я заносил разные «литературные» мысли: наброски главок к «Босоногим», ка-кие-то планы будущих книг (я уже тут воспроизвел план эпопеи «Вспомним-помянем»), «подслушанные фрагменты».
Наверное, их надо перенести в сегодняшний дневник, а то карандаш вы-цветает, уже трудно читаются записи.

Что-то вроде эпиграфа к блокноту (1984 года):

«Помню задушевные разговоры с «историчкой» Марией Федоровной Ку-тейниковой на балконе чемальского ДКТС (детского костно-туберкулезного са-натория), куда меня специально выкатывали.
– Ты очень близко к сердцу воспринимаешь прочитанное, – говорила она, склоняясь над моей койкой так, что ее упругая грудь невольно касалась моей груди, и мне становилось жарко. – И пытаешься подогнать людей под книжные образы.
– Но зачем же тогда книги пишут, если не надо на них равняться!
– Книги создают настроение, трогают струны в душе!

«В другой раз, посверкивая очками, она меня журила за другое:
– Ты видишь жизнь людей… как бы через объектив фотоаппарата. Иде-альными!
Она как-то даже фотоаппарат притащила, ибо я не имел понятия, что та-кое объектив его и каким через него видится окружающее.
– Видишь, вон покосившийся забор?
– Невзрачное что-то…
– А теперь глянь в объектив.
Я смотрел. Серенький заборчик в объективе забликовал от солнечных лу-чей, появились тени и полутени.
– И что? – хитро спрашивала Мария Федоровна.
– Красота! – хмыкал я.
– Вот-вот! Так и в твоих глазах… Юность и восторженность твои раскра-шивают людей, вещи, да и всю жизнь… многоцветьем красок. А ум видит все иначе. Пока смотришь – одно, подумаешь – другое! В результате – постоянные твои разочарования и душевные муки».

«ЭКОН–ЯМБЫ»

Встретились Холдинг с Лизингом. Провернули Бриффинг и пришли к Кон-сенсусу.
Трибун Маяковский по этому поводу, наверное, заметил бы:
– Гриб... граб... грабь!

Собрались вместе Акция, Ассоциация и Декларация. Решили создать Кон-венцию. Да не учли Инфляцию, и вышла… Фикция.
Дедушка Крылов сказал бы:
– Вы, как ни садитесь, все в коммерсанты не годитесь!

Встретились как-то хитрый Маркетинг и солидный Менеджмент. Решили подкатиться к привередливой Коммерции. А она как врежет по ним Инфляцией!
И вышел полный Дефолт…
Российский экс-премьер Виктор Черномырдин по этому поводу сказал бы:
– Хотели, вроде, как лучше, а вышло, как всегда.

ДВЕ МОРАЛИ

Мораль богатея: «Не надо считать деньги в чужих карманах!»
Мораль бедняка: «А вы не стесняйтесь: пошарьте у меня в карманах, да найдите хоть одну деньгу!»

ПОЧТИ ПАТРИОТИЧНОЕ

В разговоре о льготах: «Живем в стране с неописуемым прошлым, непо-нятным настоящим и непредсказуемым будущим».

В разговоре на «старушечьей» лавочке: «Казахстан получил независи-мость и стал… зависимым от всего. Теперь – как старая дева гордится своей девственностью, так он гордится своим суверенитетом».

АНЕКДОТЕЦ

Старшина по приказу лейтенанта проводит утреннюю поверку взвода:
– Рядовой Есентаев?
В ответ молчание.
– Рядовой Кажанов!
Молчит строй.
– Рядовой Меджанов!
Из строя робко раздается:
– Товарищ старшина, рази с такими фамилиями рядовыми бывают?
– Рядовой Иванов! Прекратить… сеять межнациональную рознь! – окрики-вает лейтенант Мебаев.

МОЖЕТ, ПРИГОДИТСЯ

В автобусе. Стоящая женщина сидящему мужчине:
– Не волнуйтесь: если вы уступите мне место, я о вас плохо думать не стану.

Одевался только по моде. Для этого мама его «пахала» на две ставки.

ВЕСЕННЕЕ

Толкучка в «единичке» была неимоверная. Откровенно попахивало сель-дями в бочке. На каждой остановке утисканные пассажиры выскакивали с кос-мической скоростью, чтобы облегчиться по системе «вдох-выдох».
- Дорогие граждане пассажиры, извините за такую тесноту. Доброго вам отдыха после трудного рабочего дня! – голос был настолько мягок и приятен, что все остолбенели. И те, что протирались к выходу, и те, что пытались шаг-нуть на спасительную землю. На лицах застыл вопрос: «Кто это так говорит?»
А говорила кондуктор. Говорила приветливо, благожелательно и потому –почти оглушительно.

***

В автобусе было в общем-то тесно. И потому, когда какой-то парень с буке-том цветов попытался подняться на ступенечку выше, его привычно придержа-ли. А он, не обращая внимания на сопротивление, встал поудобнее и вынул из букета цветок:
– Это Вам!
Потом второй:
– А это Вам!
Потом третий, четвертый…
У передней дверцы букет кончился, но и женщин в салоне больше не бы-ло. Открылась дверь, парень вышел.
Голоса в автобусе разом стихли. Только в этот момент все сообразили, что был вечер 7 марта.

О ЖЕНЩИНАХ, ЛЮБВИ И СЕКСЕ

– Господи, какое голубое небо!
– Особенно, если смотреть на него голубыми глазами!

– Давай поласкаем твое тело, – нежно сказал он, – может, оно этого хо-чет…
Она благодарно прижалась к нему.

– Взглянешь на эту красавицу: не то, что второе дыхание придет, первое остановится!

– Всего у нее обильно – и бедер, и грудей, и… помады на губах. О ней го-ворят: «Ох и тазобедренная женщина!»

– «Я ее…», «Я бы ее…» – сердито передразнил он собеседника. – Куда по-рядочнее: «Мы с нею…»

Секс – это в основном телодвижения? Или – и движения души тоже?

– Терпеть не могу женщин, поведением которых руководит зуд промеж ног. Женщина тогда прекрасна, когда разумом своим руководит, а кроме – и ста-тью своей, и лежатью своей…
– Я все еще люблю секс, – признался шестидесятилетний мужчина, – только бы не проклятая одышка да пот ручьями…

– Любви все возрасты покорны! – и слились они… в беззубом экстазе.

«Он доводит женщин до оргазма, еще не доведя их до постели!»

– Я распечатал ее как конверт! Понадобилось всего три движения рукой, – принялся хвастаться он. – Подол ее юбки – вверх, трусики – вниз и… своим та-зом – вперед! – довольный, он заржал.
– Хочешь сказать: ловкость рук – и никакого цинизма?
Хвастун поперхнулся.

Из телефонного разговора с фирмой «Девочки и дамочки»:
– Не желаете ли провести время с девушкой?
– Вы оторвали меня как раз от этого занятия!

ВООБЩЕ-ТО УТРОМ…

Люди рвались на работу. Стая кобелей целеустремленно трусила за об-лезлой сучонкой. А мне захотелось смертельно повеситься.
Да, забыл! Еще – моросил нудный дождик…


_______
 
Ода
священному двулунию

Автор «Трех толстяков»
Юрий Олеша как-то сказал,
что не встречал ничего смешнее,
чем написанное печатными
буквами слово «жопа».


Неблагодарные, малоумные в ханжестве своем, мы сами создали дурную славу второму по значимости (после сердца) органу тела, нашему священному двулунию, в просторечии… кхе… жопе.
В гневе даем супротивнику пинка «под ...». В горячности посылаем спо-рщика «в ...». В приступе восторга щиплем прелестниц «за …».
Более того, озверелыми субъектами давно еще придумано жуткое наказа-ние – «сажать на …». Не буду раскрывать технологию этого действия, дабы не пополнить ею губительный арсенал начинающих отморозков.
Как и сам человек, обыденное в общем-то слово подвергалось и забвению, и гонениям, и реабилитации.
Сам я не видел, но говорят, что в гениальном Словаре Владимира Даля были описаны абсолютно все слова «живаго великорусскаго языка», в том чис-ле и взятое нами под защиту. К сожалению, в советское время это слово и множество других, сочных, емких и звучных, были объявлены персонами нон-грата, а проще – нецензурными. И теперь в Словаре Даля между словами жон-ка и жора зияет обидная дырка.
Дотошному собирателю слов «позволили» описать только понятие задъ, оставив его в уникальном Словаре с такими пояснениями: «задъ – что назади или сзади…; у животных – часть тела, противоположная голове; у человека – спина…»
Вот уж не ведал я, что все мы сидим… на спине!
Слава Богу, нашелся некий Макс Фасмер и реабилитировал множество русских словесных перлов, в том числе и наше благо – жопу. Любознательный немец этому слову (и от него производным словам жопиться, жопка, которые многими из нас без стеснения, мимоходом, произносятся чуть не ежедневно) посвятил аж 24 строчки своего четырехтомного Этимологического словаря рус-ского языка.
Двадцать пять лет жизни отдал филолог Фасмер составлению своего ше-девра. Докопался до корней наших слов, найдя их, кажется, во всех славян-ских языках!
«Жопа, – без обиняков объявляет немец, – это задница!»
И дальше, сопоставляя похожие иноязычные слова, приводит толкования: в польском – «зевака», в церковнославянском – «яма», в древнеисландском –«ягодицы, туловище» и проч.
Несмотря на усилия политиков, мы-то сами, русские, из века в век отдаем должное смачному словечку. Вспомним хотя бы первые приходящие на ум доб-рые, почти ласковые его синонимы: «попка», «заднюшка», «женя», «мадам сижу», «на чем сидят», «мягкое место» или просто «мягкое», «незрячая часть тела», «обратная сторона Луны», «пятая точка» и прочая, и прочая.
Почему же мы, стесняясь называть жопу ее законным острым именем, все-таки лелеем ее?
Ну, первое: она – главная часть доброй трети всей нашей жизни. Одну треть жизни мы лежим на спине, другую – ходим ногами, третью – сидим. На чем, знаете!
Второе. А ну-ка вспомните еще одну важнейшую обязанность нашей «же-ни». Правильно! Стоит только три-четыре дня не предоставить попе возможно-сти освободить наш организм от «накоплений», и приходится молить: «Клиз-мочка, помоги!»
Третье. Жопа, без сомнения, главный наш лекарь. В нее столько навтыка-но уколов с лекарствами, сколько ни одной другой части нашего тела вовек не досталось и не достанется.
Четвертое. С младых ногтей именно жопа является главным местом при-ложения родительской педагогики. Вспомните классику: «Вгоняй ум в задние ворота!» Причем даже и детки считают такое воспитание чуть ли не само собой разумеющимся. Один мой ученик, обиженный товарищем, со слезами возмутил-ся: «Чо бьешь по голове? Надо – по жопе!»
Пятое. Двулуние наше, без сомнения, одна из самых эрогенных зон чело-веческого тела. Хоть женщин, хоть мужчин. Говорят же, что женщины оцени-вают привлекательность мужчины по… ягодицам. А редкий мужчина, провожая взглядом выразительную спинку женщины, не прохрипел пересохшим горлом: «Эх, вот бы…»
Впрочем, даже и не шибко глубинному раскрытию нашей темы мало будет и объемного ученого труда, и чувственной поэмы!

Неожиданный P S. Прослушав Балладу, один из моих друзей – в прошлом маститый партийный пропагандист – Кабдрахман Каскин заме-тил: «Политический аспект ты упустил. Если мы так успешно развалили страну и ее мощное хозяйство, то чем думали при этом? Явно, жопой!»

Так и что? – спрашиваю я.
А то, что, признав место пониже спины столь ценным в нашем существо-вании, мы должны в полном объеме признать ценность и благозвучность и его названия. «Жопа» имеет право звучать гордо!
И одним ругательным словом станет меньше.

______

 
С МИЛЫМ – РАЙ…

Сериал времен Миллениума

Действующие лица: Он, Она, Мать, Отец, 1-я соседка, 2-я сосед-ка

Пролог. Нетерпеливые Он и Она спрятались от лишних глаз в уголочке между крыльцом и зданием школы, теребят друг друга за одежду.

– Тебя к директору таскали? Чо случилось?
– Учебный год, говорит, проболтался. Что, говорит, с тобой делать?
– А ты?
– Не хочу, говорю, учиться. А он: может, жениться хочешь?
– А ты?
– А чего, отвечаю, хочу!
– На мне, что ли?
– А то на ком?
– Можно… я до завтра подумаю?

Серия первая

Мать (озабоченно). Слышь, отец, Танюшка-то наша с Николкой… совсем задружили. И вовсе не ходят друг без дружки.
Отец (машет рукой).   И нехай. Раз не могут друг без дружки – и не хай.
Мать. Ну а – как… Им же всего по двенадцать…
Отец. Дай им денег на презервативы – нехай себе дружат.

Серия вторая

1-я соседка (почти шепотом). Марфуша, слышь, чего вы Танюшку-то к хи-рургу возили?
Мать (спокойно). Да подавилась несчастная…
1-я соседка. Косточкой, поди?
Мать (хихикнув). Из презерватива, дуреха, воздушный шарик захотела выдуть. Токо стала вбирать воздух, чтоб, значит, выдуть, а резинка возьми и проскочи в горлышко-то…
1-я соседка (в ужасе). Боже святый! До чего довела людей реклама кон-тра… ентих… цептивов.

Серия третья

2-я соседка (шепчет). Марфочка, слыхать, Танюшка ваша с Николкой-то…
Мать (горделиво). Да! Живуть! Семьей!
2-я соседка. И где гнездышко-то свили? У вас с отцом?
Мать. Да ну, не захотели молодые за юбки мои держаться. За гаражом ша-лаш себе соорудили.
2-я соседка (в восторге). Ишь ты-ы! (Задумчиво чешет в голове). Может, и нам с Маланьей своих окрутить? Как считаешь?

Серия четвертая

1-я соседка (игриво). Петро, чегой-то из-за вашего гаража то музыка льется, то громко так, будто со сцены, говор?
Отец (гордо). Так мы своим молодым на новоселье телевизор подарили.
1-я соседка. И електричество к им протянули?
Отец. Да ну! Они сами над шалашом ветряк соорудили. И наслаждаются!
1-я соседка (в смятении). Ишь ты-ы! Я тож своему говорю: давай и мы свою… за Матрениного, пока она в подоле… А он: «На тя, чо, горшок с полки сверзился?» Достался муженек… (дарит собеседнику улыбку со значением).

Серия пятая

2-я соседка (с подколом). Марфочка, чось из вашего шалаша писк дитячий слыхать. Куклу плачущую, что ль, купили?
Мать (счастливо). Ну ты удумала! Родили наши! Первенца! Считай, полто-ра кило!
2-я соседка (испуганно). Оо-хх ты! Сама рожала, аль кесарево?..
Мать (гордо). Сама, сама! Я как узнала, так и села. Я-то ее в двадцать пять с трудом вытолкнула. А она, вполовину млаже, сама хвалилась: как с пуш-ки!
2-я соседка (колко). И впрямь говорят: дегене… ой! акселераты – не шути!

Серия шестая

1-я соседка (по-дружески). Марфуш, тяжеловато вам поди теперь с день-жонками-то? Считай, две семьи кормить надо. А получки все те же – отцовска да материна…
Мать (независимо). И-ии, Меланьюшка, они наших денег не берут, стервецы!
1-я соседка. И как же обходятся?
Мать (омрачившись). Танюшка куклы свои распродала, Николка – игрушки свои, коньки там... клюшки...
1-я соседка (раздумчиво). Ну смотри ты, а! Ай, молодцы! Ремесло-то нынче кому надобно? Говорят же: учись торговать – и не пропадешь! Ну, я бегу!.. Я счас своему ретрограду задам!..

Серия седьмая

2-я соседка (сочувственно). Марфочка, что-то тишина круг шалаша ваших молодых. Невжель разбежались, как, считай, все ныне?
Мать (горделиво). Что ты, Господь с тобой! Учиться наши пошли!
2-я соседка. И куда же, как?
Мать. А вот отец скажет. Он с имя ходил.
Отец (почти не отвлекаясь от своих забот). В школу свою вернулись. Та-нюшка в шестом будет догонять. А Николке пятый придется… повторять.
2-я соседка (сочувственно). А внучека… как же? На тебя, Марфуш, скину-ли?
Мать (в задумчивости или тревоге). Внучку? Да нет… Не то в садик част-ный куда-то упрятали… не то американцам каким продали… Таятся они. (Утыкается лицом в передник, сотрясается в плаче).
2-я соседка (сочувственно). Ох, детки, детки!

Серия восьмая

Тихая семейная квартира. Без телевизора, без магнитофона. Мать с отцом сидят у окна, грустно смотрят наружу.

Мать. Где же он, наш внучек, а?
Отец (раздраженно). Чего ты морочишь меня? Внучка у нас или внучек? Скажи толком!
Мать (растерянно). А кто их знает… Танька, стерва, в шалаш меня ни разу не впустила. Все «сама, сама»!
Отец (зло). Ну, дуры-бабы!
Мать (отрешенно). Чо сделаешь… Ты б нажал, отец, на них. Может, откро-ются?
Отец. Нажимал уж. Не раз нажимал. Молчат, как молодогвардейцы… Пом-нишь таких?
Мать. Это те, что переехали из второго подъезда?
Отец. А-а, скажешь! Из-за твоей дремучести и сбежали дети. И внука спрятали…
Мать. Или внучку… (горестно вздыхает). Что же делать-то теперь? Руки по дитю тоскуют!
Отец. Что, что! Сына давай делать! Уж его-то я по-своему воспитаю!
Мать. Прям счас, что ли?
Отец. А чего тянуть? Не молодые уж…
Мать. Ну пошли тогда… (Титры, побуждающая музыка)




С ТЕЛКОЙ – КАЙФ!

Римейк сериала «С милым – рай…» в переводе
на современный язык…
(С подачи к-левого хавбека ЕвгИрхина)

Серия первая

Кабинет директора школы. Директор и Он.

Директор (нервно хрустя пальцами): Ну-с, молодой человек, будем, наконец, регулярно посещать уроки?.. Или будем файлами баловаться?.. На «Мерсе»… как у вас там говорят, «рассекать»? А аттестат… собираетесь полу-чать? Или папа купить его намерен?
Он (не переставая «изучать» потолок): Не бухти, Фан Фаныч… завали пасть! У меня конкретно… телка в аппарате! (Вальяжно поворачивается и ухо-дит).
Директор (хватаясь за сердце): Мм-м… нн-н…

Серия вторая

В салоне авто. Она, шофер и Он (садится в машину)

Она (капризно): Слабо шевелить помидорами? Я не дешевка… тут заго-рать!
Он (досадливо): Да директор этот… чмо!.. тормоз!.. достал, блин!
Она (разъяренно): Ты звал оторваться? Уболтал оттаращиться? И не гони фуфло!
Он (шоферу): Шеф! Дергай к предкам!
Шофер: Слушаюсь, хозяин! (хватается за руль).

Серия третья

Богатая квартира «новых». Мать, Отец, домработница, затем – Он.

Мать: Некстати ты, отец! Анжелочка просил же уйти куда-нибудь… Па-раня, живей пылесось – Анджело не любит, когда застает нас!
Домработница (с отчаянием): Ой, простите меня! Уж простите! (хвата-ется за пылесос).
Отец: Что за пожар? Чего ты всполошилась?
Мать: Как что? Анджело с подругой – вот-вот… А мы все еще…
О н (входя с шумом): Ни фига се! Типа… подставили меня конкретно, предки клевые! (в гневе бегает по залу). А еще клялась, матрас! А ты… боти-нок, сколько будешь тянуть резину с квадратом сыну? (выскакивает из кварти-ры, ногой распахнув дверь).
Отец и мать (в голос): Прости, сынуле-ечка! Прости-и!.. (мать хватает-ся за упаковку нитроглицерина).
Домработница(в сторону) : За ремень бы допреж хватались… (хватает-ся за плащ на вешалке).

Серия четвертая

Антураж второй серии

Он (садясь в машину): Козлы! Не могли соскочить как надо...
Она (насмешливо): А ты, оказывается, и вовсе не крутой перец… Лохану-лась я, да?
Он: Завянь! Свалят предки – зависним… мощнецки!
Она: Укисла я, пока тут парюсь!
Он: Не тошни! (радостно) Вон, сваливают! (мечтательно) Счас оттопы-римся! (Шоферу) Торчи здесь – никуда не лукайся! (Открывая дверцу) Покос-тыляли, гирла! (Опять шоферу) А ващ-ще… лучше б ты моим предком был – клевый мэн!
Шофер (хватаясь за голову, в сторону): Не приведи... ни Христос, ни Антихрист!

Титры: На этом римейк сериала обрывается.
Видимо, автор изучает жизнь…

_____
























Оглавление

Сердца отзываются

Атеева Елена. Мать украинско-казахских детей.
Абылкас Сагинов. Академик.
Герой Социалистического Труда
Акбердин Александр. Профессор. Металлург
Ак-аев Жамбыл. Профессор. Ректор
Алимбаев Абильда. Профессор экономики
Арепьева Марина. Медицинская сестра. жена и мать
Белицкая-Пичугина Эсфирь. Поэтесса
Бегалин Айбек. Художник. Поэт. Философ
Беззубова Алла. Воспитатель детсада
Бойко Дмитрий. Директор колледжа. Трибун
Бондаренко Анна. Социолог. Затейница
Бо-ц Евгений. Учитель литературы. ??
Вихарева Татьяна. Слепая певица, жена и мать
Гу-ков Юрий. Горный электрослесарь. Правозащитник
Дашко Оксана. Учитель литературы. Мать и бабушка
Деркач Владимир. Часовой мастер. Автолюбитель
Дроздовская Светлана. Учитель литературы
Еремина Татьяна. Инженер-конструктор. Поэтесса
Имашев Малик. Ветеран войны и труда.
Писатель. Коммунист
Кирилюс Иван. Профессор химии. Художник. Поэт
Крупский Владимир. Строгальщик. Орденоносец
Куприянов Андрей. Профессор ботаники. Писатель
Кутузова Валентина. Заслуженный картофелевод
Лукаш Юрий. Предприниматель-автомобилист
Малышев Виталий. Профессор. Металлург. Философ
Малышева Анна. «Землячка». Российский писатель
Мельникова Людмила. Педагог. Композитор
Меркулова Анна. Профсоюзный деятель-горняк
Мисливец Николай. Шахтостроитель. Строитель
Петерс Светлана. Бизнесмен в Караганде.
Горничная в ФРГ
Розе Виталий. Госслужащий в Казахстане.
Литератор в России
Салехов Абдулла. Шахтер. Строитель. Поэт
Степаненко Анатолий. Олимпиец. Директор школы
Сыч Эмма. Завмаг в Караганде.
Посудомойка в Германии
Тленбекова Майра. Целительница Майра-Ханум
Топаев Багдат. Экономист. Предприниматель
Уркунов Василий. Мастер. Директор профшколы
Филатов Николай. Администратор. Предприниматель
Хаймин Евгений. Хирург-ортопед. Исследователь
Христенко Александр. Земледелец. Ученый.
Халык Каhарманы
Цой Валерий. Методолог. Организатор игр
Чиров Дмитрий. Педагог. Писатель
Шумкин Павел. Шахтер. Профсоюзный деятель
Югай Татьяна + Дима. Парочка. Предприниматели
Язев Василий. Строитель.
Герой Социалистического Труда

«Прости, Великий Абай!..
или Уютно ль нам живется … среди нас?»
Очерк-размышление

Всякое превсякое. Подборка

Ода священному двулунию

С милым – рай... «Сериал»

С телкой – кайф! Римейк сериала «С милым – рай...»







ЛИТВИНОВ-ЛУБИНСКИЙ Владимир Иванович








«Душа – бумеранг»


Сборник публицистики




Редактор-корректор Татьяна Мельниченко
Художник Айбек Бегалин
Компьютерная верстка Натальи Ковалько
и Вячеслава Быкова




Автор сердечно благодарит за дружескую,
бескорыстную помощь
в подготовке к изданию восьми своих книг,
в том числе книги «Душа – бумеранг»:

Александра Акбердина
Абильду Алимбаева
Айбека Бегалина
Вячеслава Быкова
Николая Зенохова
Евгения Ирхина
Ивана Кирилюса
Наталью Ковалько
Александра Кочкина
Любовь Литвинову
Петра Ломакина
Владимира Лосева
Виталия Малышева
Валентина Малышко
Татьяну Мельниченко
Владимира Рыжкова
Анатолия Степаненко
Наталью Степаненко
Багдата Топаева
Наталью Усачеву
Валерия Цоя
Павла Шумкина