Станислав Фурта
САЦКЭ – ДУХ НЕНАВИСТИ
(рассказ принят к публикации в журнал "Дарьял")
О том, что эти трое вот-вот появятся на его пороге, Сэнно Соэки по прозванию Рикю узнал заранее. Рикю сидел на татами, подобрав под себя колени и прикрыв глаза. Тонкие руки безмятежно покоились на складках чаджин, просторного кимоно, надеваемого им только для приготовления чая. Он любил это время перед заходом солнца, когда краски уходящего дня уже начинают тускнеть, но сумрак ещё не спустился на землю и не вступил в свои права. Он любил эту дрожащую грань между светом и тьмой, когда всё в природе так зыбко и неустойчиво, и так обостряются все чувства. Эти часы Рикю обычно проводил здесь, в тясицу – своём главном прибежище, выстроенном недавно маленьком чайном домике. Время перед приготовлением вечернего чая отводилось для созерцания, дзадзэн. Ждал ли он гостей или же оставался один, Рикю никогда не притрагивался к чайному листу, не настроившись. Сегодня он никого не ждал. Сегодня вечером он решил отойти от правил и попробовать очень крепкий чай из свежего порошка, тот, который обычно пьют при луне после обильной закуски, кайсэки. Рикю чувствовал себя уставшим. Да, близость к сёгуну льстила ему. Тоётоми Хидэёси был умён и умел тонко ценить красоту в сером свете будней. Рикю наслаждался общением с ним, их беседы скорее походили на беседы двух старых друзей, а не правителя и его подданного. Тем не менее, Рикю всегда чувствовал пропасть, на одном краю которой стоял один Хидэёси, поэт и философ, а на другом – Хидэёси-воин, Хидэёси-повелитель. Они переставали понимать друг друга, когда сёгун перешагивал эту пропасть. Тогда между ними воцарялось молчание, прикрытое безукоризненной учтивостью обоих. Рикю чувствовал необходимость свежего прилива сил. Для этого ему нужен был именно тот чай. Он сидел, погрузившись внутрь себя, настраивая свои органы чувств, словно струны сямисэна.
...Он понял, что они где-то рядом, когда удушливая волна обхватила его гортань. Их появление опережал сацкэ – дух ненависти. Трое вооружённых людей ещё только приближались к саду, а несколько лепестков цветущей сакуры уже попадали на землю, сорванные его горячим дыханием. Крохотное озерцо подёрнула зыбь, так что зеркальные карпы, за мгновение до того мирно шевелившие плавниками, ушли на дно. Рикю чувствовал, как камень на тропинке, ведущей к тясицу, жалобно скрипнул под ногами того, кто шёл первым - эдосского ёрики Синъитиро Кобаяси. Он знал не только, что они пришли, он знал также, зачем они пришли. Те, кто послал их, не простят ему дружбу с Хидэёси. Не простят того, что сёгун, проведя несколько часов с ним в этой крохотной комнатке, сукия, в этом царстве тишины и полумрака, где не хватит места для дюжины буси, но где найдут приют восемьдесят четыре тысячи учеников Будды, усомнился в законе о пробе меча.
Они вошли в сукия, сверкнув гладко выбритыми затылками, склонившись, чтобы не задеть притолоку низкой двери. Их лёгкие сандалии, дзори, остались за пределами комнаты. Выстроившись в ряд, самураи наклонили головы в знак приветствия. Рикю встал с колен и склонился в церемониальном поклоне.
- Что привело вас ко мне?
- О твоём искусстве слишком много говорят в последнее время, Рикю-сан. Говорят не только купцы, чей удел мечтать о связках дзэни, чашечке сакэ и уличных девках. Говорят воины - от простого самурая до владетельного даймё. Сможешь ли ты удивить нас, Рикю-сан? Покажи нам своё волшебство!
Они так и стояли перед ним, сильные, уверенные в себе, облаченные в шёлковые ками-симо, украшенные мон, фамильными гербами. Их руки покоились на эфесах больших мечей, катана.
- Оставьте свои мечи за дверью. Здесь обитель мира, оружие мешает искусству тяноэ, - тихо, но твёрдо произнёс Рикю.
- Ты видно не знаешь, Рикю-сан, что буси никогда не расстаётся с мечом. Меч - душа воина, на его лезвии спускался на землю бог Такэмикадзути. Ты же настоящий тэйшу, и вряд ли твоему ремеслу помешает меч гостя, - в глазах Кобаяси мелькнул торжествующий огонёк.
Рикю промолчал и жестом пригласил их сесть. Самураи опустились на колени, подобрав полы кагатину. Длинные мечи буси вытащили из-за поясов и положили на татами слева от себя, но рукоятью к Рикю. Тот усмехнулся: “Они не считают меня равным себе. Положить меч рукоятью к собеседнику - означает усомниться в его способностях фехтовальщика”. Короткие мечи, кодати, оставались за поясами непрошеных гостей. “Что же... Я действительно не принадлежу к их числу”. Рикю обратил свой взор к токонома. В небольшом углублении висел шёлковый свиток с изображением ветви отцветающей дикой сливы в мерцающем лунном свете. С правой стороны свиток украшала изящная вязь иероглифов:
Рассеялся мрак.
На небосводе сердца
Воссияла луна.
- Извините, я не ждал вас, - произнёс Рикю с учтивым поклоном, слегка прижав подбородок. Его поза, тэйсисэй, выражала полное смирение.
- Я не ждал вас, - повторил Рикю, - Поэтому мне нечем вас угостить. Извините, но кайсэки не будет.
- Ва-ха-ха! – раздался внезапный взрыв хохота, овараи, - самурай, сидевший справа от Кобаяси, покатывался со смеху, - Но хоть чай-то у тебя есть, Рикю? – спросил он, продолжая громко смеяться.
Кобаяси быстро и злобно взглянул на него, и смех моментально стих.
- Да, конечно, - ответил Рикю с лёгким вздохом смущения.
- Видели ли вы старую сакуру, что растёт рядом с цукубаи? – неожиданно спросил Рикю, – Вот уже пятый год как она цветёт лишь нижними ветками.
- Ну так сруби её! – со смешком прервал его тот самурай, который перед этим громко хохотал.
- Я хотел сказать, что в этой сакуре живёт дух сада. Он постарел и вместе с ним стареет дерево. Когда сакура засохнет, он воплотится в другом дереве, и сад будет жить дальше, но если срубить сакуру, умрёт весь сад. Наши неосторожные поступки могут иметь печальные последствия в будущем.
- Ты слишком всё усложняешь, Рикю-сан.
- Просто я не могу себе позволить жить, ни о чём не задумываясь.
Лицо самурая посуровело, и он прикоснулся пальцами к гарде торчавшего из-за пояса короткого меча.
Кобаяси сделал короткий рубящий жест ладонью, и самурай убрал руку.
- Мы пришли попробовать чаю, Рикю-сан.
Рикю поклонился и направился к очагу. Вот она – привычная утварь. Старый медный чайник. Деревянный ящичек для хранения чая. Глиняная ступка. Рикю взял пригоршню чайных листьев, освободил от прожилок и принялся растирать их в порошок.
...Вскоре послышалось умиротворяющее журчание кипящей воды. Сколько раз он слышал эти звуки, и каждый раз они были разными. Звуки повторяли потрескивание сгорающих веток сакуры, поднимаясь вверх вместе с искрами. "Разве можно найти две одинаковые ветки сакуры? Разве можно сравнить две искры, вылетающие в пустоту из прокопчённого очага? Нет ничего постоянного в этом мире... И всё вечно... И всё преходяще... Наму Амида-буцу! Почему им не дано увидеть красоту происходящего? Как объяснить этим троим, что не в подвигах ратных приходит сатори – просветление? Вот оно, здесь рядом... Слейся с журчанием воды, растворись в дымке сгорающих веток сакуры, и ты окажешься в потоке мироздания, ощутишь безграничное счастье единения со Вселенной. Только так человек обретает это удивительное состояние, называемое саммай. Но тысячи и тысячи подобных этим спесивым воинам не видят и не могут увидеть ускользающего мгновения бесконечной красоты. Смыслом их жизни стало умножение страданий на нашей и без того печальной земле. Многие из них почитают за доблесть разрубить врага приёмом кэса-гири – от левого плеча до правого бока и выхватить из живого ещё тела трепещущую печень. Как ничтожны их ратные подвиги! А что они имеют в награду? Их заслуги измеряются количеством коку риса, получаемых в год от даймё. Эти трое уже упустили возможность прикоснуться к высшей мудрости, пройдя мимо цукубаи, не омывши в нём своих рук, и это мгновение не вернуть, даже если они уйдут отсюда с миром в душе", - так думал мастер Рикю, прислушиваясь к наполнявшим сукия звукам.
Взяв в руки бамбуковый венчик, Рикю начал взбивать густую зелёную массу. По комнате поплыл едва заметный аромат чая. В сукия царила тишина. Её нарушали лишь дрожь взбивающего чай венчика, журчание воды да редкое потрескивание веток в очаге. Рикю вспомнил старую загадку – коан: "Как звучит хлопок одной рукой?" Хлопок одной рукой есть звуки тишины. Ваби – это тишина. Душевная тишина. Вот основа основ! Он прикрыл глаза и увидел росистую тропу, ведущую прочь от горящей хижины, которая вот-вот должна была обрушиться под тяжестью пылающих брёвен. Ваби – это смирение. Что может быть проще – человек обретает духовную броню, смиренно следуя потоку мироздания! Этот поток нёс его наружу... Ввысь... Он перестал чувствовать тяжесть своего тела. Оно парило в воздухе, растворяясь в терпком чайном аромате. Он рос, становясь большим, лёгким и прозрачным. Они не могли видеть этого... Они видели лишь его маленькую фигуру, склонившуюся у очага. Они видели лишь маленького Рикю, сидящего к ним спиной, держащего старую глиняную чашку на сложенном вчетверо шёлковом платке – фукуса. Он, этот маленький Рикю, повернул к себе лицо чашки – небольшой глиняный наплыв и бережно гладил его пальцами. Так влюблённый юноша гладит нежное лицо своей первой избранницы. И пальцы ощущали маленькие пухлые губы, высоко вздёрнутые дуги бровей, влажные глаза. Тем временем большой Рикю парил под потолком. Вот он неслышно выскользнул из сукия, слегка задев низкую притолоку. Будто бы пробуя силы, он облетел вокруг тясицу несколько раз и затем полетел дальше, в сад. Вот и цукубаи, загадочный камень-колодец. Омыв руки, он побрызгал себе на лицо. Сакура... Старая сакура с причудливо изогнутым стволом. Он бережно подул на нижние ветви, на которых было всего несколько цветков. "Я, Сэнно Рикю, приветствую тебя, дух сада!" Сакура едва заметно качнула ветвями. Его никто не видел и не мог увидеть. Он был в состоянии бурэйко – будучи абсолютно расслабленным, он мог дать волю чувствам. Рикю радостно засмеялся. Сейчас он мог всё. Если бы сама богиня солнца Аматэрасу пребывала в дурном расположении духа в своей пещере, она непременно вышла бы на его звонкий смех. Он мог быть всем. Он мог быть всем, чем ему захочется. Он был всем. Он мог быть ничем, если бы ему захотелось. Он был ничем. Рикю подлетел к пруду. Сейчас он захотел стать одним из тех зеркальных карпов, мерно двигающих плавниками. Ему это удалось, и он почувствовал, как прохладная вода течёт сквозь его жабры. Он мог видеть себя со стороны, и ему нравилось его собственное тело, сильное, упругое, покрытое серебристой чешуёй, словно панцирем. Он мог видеть, как оно отражается где-то там, далеко в Космосе, в Созвездии Рыб. Он мог видеть и ЕГО, рыбака, стоящего на берегу пруда и целящего в него острогой. Рыбак стоял, слегка расставив ноги, поместив тяжесть своего тела в тандэн – средоточие, высоко подняв острогу над головой. И когда острога уже была готова проткнуть водную гладь и, сминая зеркальную чешую, впиться в его тело, Рикю взмахнул хвостом и мгновенно ушёл на дно...
…Он ощутил поднимающуюся над его головой смертоносную тяжесть большого меча, катана. Почувствовав, что меч достиг высшей точки, Рикю быстро сместился влево и едва заметным движением опрокинул чашку в очаг. Раздался громкий треск, и фигура самурая скрылась за дымовой завесой. Комната наполнилась удушливым запахом пепла и горелого чайного листа.
…Кобаяси так и остался стоять перед очагом, его куртка – кагатину, лицо и даже лезвие меча пестрели маленькими чёрными и зелёными точками. Рикю смиренно склонил голову и вытянул вперёд руки.
- О, простите меня, Кобаяси-сан! Я был так неловок. Позвольте мне почистить вашу одежду и оружие...
Кобаяси медленно опустил меч. Рикю стоял с опущенной головой и смотрел себе под ноги. Ему не нужно было глядеть на противника – самурай был более не опасен. Рикю хорошо знал, что гири – кодекс чести не позволит тому снова поднять меч. Кобаяси проиграл – из его груди вырвался стон, отозвавшись где-то там, в вышине, горьким плачем обиженного божества. «Плач Сусаноо, плач ками, обиженного разделом Вселенной», - горько усмехнулся Рикю. В его душе шевельнулась искорка злорадства. «Я не по зубам таким как ты», - подумал он и медленно поднял голову. И в него вошёл страх…
…Страх излучал взгляд Кобаяси. Этот страх разрастался, заполняя всё пространство, заползая, словно склизкое пресмыкающееся и в его Рикю душу. Он увидел, как меняются глаза Кобаяси, как раскрывается их узкий разрез, как останавливаются зрачки и наливаются кровью белки по краям, как желтеет радужная оболочка. Спустя мгновение на Рикю, не мигая, смотрели глаза обезумевшей от страха змеи, ожидающей смерти и приготовившейся сделать последний отчаянный бросок. «Кто ты? Демон или оборотень?» – взглядом спросил Рикю. Глаза Кобаяси молчали. Рикю попытался подавить в себе страх перед этим неизвестным существом, раздувая в своей душе до пожара ничтожную искру торжества одержанной победы. Но чем больше торжества и злорадства он ощущал, тем сильнее обуревал его этот животный страх. Словно загипнотизированный, не мог он оторваться от глаз Кобаяси. «Я не хочу! Я не боюсь тебя! Я победил тебя! Уйди же!» - кричал его внутренний голос. Но змеиный взгляд Кобаяси по-прежнему держал Рикю в оцепенении, словно ожидая того рокового крика: «Я ненавижу тебя!» «Я ненавижу тебя!» – закричал внутренний голос Рикю. Кобаяси устало прикрыл веки. На Рикю смотрели спокойные уверенные глаза воина. Чувство страха постепенно покидало и мастера, и самурая. Но Рикю почувствовал, как сацкэ уже поселился в нём, как он разрастался, сжигая нутро. Он снова попытался сказать себе: «Всё кончено! Ты же победил! Тебе некого бояться и некого ненавидеть! Враг повержен! Вот он перед тобой – жалок и ничтожен!» Но эти слова лишь сильнее разжигали в нём ненависть. Рикю распрямился. «Ну что ж, оборотни тоже смертны», - спокойно и холодно подумал он, - «Я мог бы заступиться за тебя перед сёгуном, но ты жил по своим законам и пойдешь своей дорогой. В конце концов так велит тебе бусидо - путь воина. Вот она – твоя истина, сокрытая в листве».
Кобаяси молча поклонился и повернулся к выходу. Рикю остановил его жестом.
- Знаете ли вы, Кобаяси-сан, полностью танку Сайгё, первые три строчки которой вы видели в токонома?
Самурай отрицательно покачал головой. Рикю прикрыл глаза и прочитал стихотворение целиком:
Рассеялся мрак.
На небосводе сердца
Воссияла луна.
К западным склонам гор
Она всё ближе, ближе...
- Сайгё назвал эту танку «Сложил стихи о прозрении истинного сердца».
-Я понял тебя, Рикю-сан. Прощай.
-Прощайте, Кобаяси-сан.
…Они молча поклонились друг другу. Кобаяси вышел, низко согнувшись перед притолокой. Двое сопровождавших его самураев, ни слова не говоря, устремились за ним. Рикю устало опустился на татами. Страх ушёл, медленно уходило и жгучее чувство порождённой им ненависти, ничего не осталось и от торжества одержанной победы. Слева от грудины Рикю ощутил давящую пустоту. «Каждое сердце прозревает по-своему. Твоё прозреет на склонах гор Кумано. Я провожу тебя туда. Видишь ли ты уже их заснеженные вершины?»
- Ну что ж, теперь за дело.
Кобаяси медленно перебирал деревянные ступеньки сторожевой башни на окраине Эдо. Двое самураев топтались внизу. Поднявшись наверх, он ещё раз посмотрел на очертания города. Спустились сумерки, лишь на западе тёмную землю от такого же тёмного неба отделяла красноватая полоса. Он попытался найти чайный домик Рикю, но не смог, зато дворец сёгуна был ещё очень хорошо различим. Кобаяси задрал голову. Бледная луна освещала его лицо матовым светом. «Прозрение истинного сердца?» – Кобаяси зло рассмеялся. Достав из-за пояса большой меч, он несколькими точными движениями оторвал боковые доски башни, открыв себя стоявшим внизу буси.
- Слышите, вы? Я покажу вам, как умерщвляет себя воин. Пусть это послужит вам примером, когда от вас отвернётся воинское счастье, и вы сами будете готовиться разрезать себе живот.
Кобаяси отложил в сторону большой меч и начал неторопливо раздеваться. Оставшись в одних шароварах – хакама, он опустился на колени. Белое блестящее тело обдувал прохладный вечерний ветерок. Взявшись обеими руками за рукоять малого меча, он резко выдохнул и нанёс себе удар в живот, затем медленно сделал прямой надрез слева направо. Кровь фонтаном хлынула из открытой раны. Скрежеща от боли зубами, Кобаяси вынул меч и встал на ноги. Он запустил руку в кровоточащий разрез и вытащил тёплые скользкие внутренности. Он ещё жил… Хакама промокли от крови и липли к бёдрам. Размахнувшись, он со злостью швырнул на пол свои кишки. Боль острой бритвой полоснула по сердцу. Но смерть всё не шла. Тогда, зажав в зубах меч, он бросился вниз головой с башни… Когда его грузное тело упало на поверхность земли, и острое лезвие меча разрубило голову почти пополам, он умер. В это мгновение из-за куста возле башни выскочила перепуганная насмерть лисица.
Рикю сидел в темноте, бессмысленно вертя в руках старую чашку. Ему вдруг показалось, что лицо чашки стало дряблым и шершавым. Очаг давно погас, но в сукия ещё витал удушливый запах горелого чайного листа. Он ощутил, что больше не может здесь находиться. Он вышел в сад и направился к цукубаи. Набрав в ладони воды, он плеснул себе в лицо. Вода была тёплой. «Наверное, нагрелась за день», - подумал Рикю. На губах остался привкус ржавчины. Он подошёл к старой сакуре и увидел, что лепестки на нижних ветках облетели. В пруду несколько карпов плавали кверху брюхом, безучастно отражая белесый лунный свет.
Спустя некоторое время Сэнно Соэки по прозванию Рикю убьёт себя по приказу сёгуна Хидэёси…