Ирка-пианистка, баба Лена
и
миллион долларов.
(быль)
1. Ирка
С Иркой-пианисткой мы познакомились в Центре Занятости.
А дело было так: всех вступающих на тернистый путь официальных безработных собрали за огромным некруглым столом в прохладном казёном помещении, чтобы перед торжественным присвоением воистину Джокерского статуса Безработного прочитать лекцию о правах и обязанностях несчастных граждан.
Лекцию читала молоденькая черноокая, чернобровая миниатюрная девушка лет двадцати. Лекция была умная. Но девушка читала её непередаваемым детским, просто пятилетним голосом, с капризно-хнычущей интонацией «Ма! Ну дай кетьку! Ну мамуленька, и-э-ку». Обаятельная черноокая малютка не выговаривала штук шесть звуков алфавита, отчего сама девчоночка и вся ситуация приобретала какой-то странный игральный характер. Как будто тебя снимают в советском юмористическом кино с очаровательно сюсюкающей казенной малышкой в главной роли.
― Уважаемые безработные! У вас так много прав, что вы просто не представляете, ― нараспев жалобно хнычет девочка-гос.работник.
Утро заколдовано детским голосомчерноокой, с её детскими неловкими движениями, её гибкой фигуркой, её умной лекцией. Все завороженно слушают и молчат. Внемлют.
― Через полчаса в Центральном Доме Культуры состоится грандиозная предновогодняя Ярмарка вакансий, более чем 100 человек найдут себе там подходящую работу. Но это, к сожалению, будете не вы: ведь вам необходимо дослушать лекцию до конца, ― ещё печальнее хнычет девочка-соцработник.
― Хочу вас обрадовать ― опять заскулила девочка, ― вы можете организовать любое бизнес-предприятие и попросить у государства поддержки. И оно вам даст.
― Догонит и ещё раз даст, ― молчат люди, быстро и уверенно, прямо на глазах превращающиеся в Безработных.
― Вот возьму и организую бизнес-предприятие ― говорю я, мало похожая на Остапа Бендера.
― Да-да, ― кивают мне голубые женские понимающие глаза.
― Организую ― и всё тут, – издеваюсь я над нелепой ситуацией и над Реной Одуванчик.
― Да-да, ― говорят вслух чувственные женские губы. Женщина напротив оказалась отзывчиво-комуникабельной. Остальные в гордом, нахохлившимся по-воробьиному оцепенении.
― Миллион долларов, вот что мне не помешало б! ― всё больше оживляется крашеная голубоглазая блондинка напротив. О, эти глаза напротив!
В коридоре выстраиваемся в очередь в кабинет, где мы должны торжественно поклясться жить на 67 гривен в месяц (это 2,5 хлеба в день, не цацки-пецки!), нигде не подрабатывая, не торгуя сигаретами на углах, не подписывая тайные антиналоговые контракты.
В общем, утренне-торжественный Момент Присвоэния Статуса «Никто», огромно-философский, что плакать хочется. Не хватает только барабанной дроби, марша Мендельсона и сигареты. Ах да, я же не курю. Тогда шоколадки с изюмом. Можно без.
Холодно. Блёкло-казенные стены увешаны старыми, почти полугодовалыми объявлениями: «Требуется токарь и реализатор». Стоим. Как перед экзаменом. Запускают по одному.
― Надо ж, какая Вы общительная, ― пристаю к блондинистой высокой женщине, довольно молодой, но девушкой её назвать – сразу же язык почему-то не поворачивается ― Наверное, Вы ― педагог.
Угадываю. Ура!
― Ясное дело ― педагог! ― обрадовалась общительная, ― последние два месяца я работала музыкальным руководителем в детском саду «Зайчик». Вот какие теперь у них яркие визитки.
Протягивает мне красочную визитку и цедит сквозь зубы: «Во, гады! Обманывают честных людей! Глаза б мои вас не видели!»
Зайчик?!!
«Зайчи-ик» ― понимающе цежу сквозь зубы это многозначительное слово. Меня хватило только на месяц общения-работы с «Зайчиком», и музруком, и воспитателем, и всё это на полставки с 35 детьми в морозильной камере с пианино, проигрывателем и огромными мягкими пыльными игрушками.
Мы заговорщицки переглянулись. Я пробежала глазами глянцевую визитку: «Зайчик научит Ваших детей не только прыгать, но и петь, рисовать и по-английски куковать».
«Плохая рифма», ― подумала я и призналась. Что я, некоторым образом, филолог. Ну… то есть… совсем немножко… Педагог, типа… И с «Зайчиком», обписаным замерзающими чудесными малютками, знакома.
― Давайте, я научу Вас по-немецки щебетать. Кудахтать. Лаять, ― предлагаю я, чтоб затеять разговор. Скучно и холодно стоять в узком коридоре, в очереди на фоне «Требуется токарь и реализатор» во всю стену.
― Ура! Это то, что мне нужно! ― визжит растрёпанная комуникабельная блондинка в сером старомодном пальто.
― Вам определённо нужно ехать в Германию, сменить обстановку, климат, депресняк, пальто, ― говорю я тоном врача-психоаналитика-приколиста. Ну, скучно мне ждать в очереди своего экзаменационного билета. Который вряд-ли окажется счастливым.
― Точно. Вы правы! Я уже неделю назад решила ехать в Германию! ― ещё больше оживилась растрёпанная пианистка.
― А Вы за это научите меня играть на рояле. Это моя детская мечта ― признаюсь я.
― Непременно! ― восклицает суперобщительная голубоглазка в гулком помещении, ― а ну дайте сюда Ваши руки.
Голубые глаза рассматривают мои маленькие руки с наличием, вернее, полуналичием полуманикюра.
― Недурно. Очень неплохо. Жалко только, что прийдётся лишиться прекрасного маникюра.
― У меня и слуха почти нет, ― признаюсь я.
― Не беда! Это всё развить можно, ― гипнотически уверяет голубоглазая, а я вспоминаю яркую рекламу: «Зайчик научит Ваших детей не только прыгать…»
― Я ведь уже не ребёнок, ― вздыхаю я уже на полном серьёзе.
― Да не важно всё это. У Вас обязательно получится. Возраст ― это иллюзия. Как и всё в мире, ― задорно, уверенно и радостно говорит странная высокая безработная. Всё вокруг становится нереально и как-то по-особенному светло и весело. Расцветает радуга. Хочется жить.
Странная учительница музыки пишет мне на клочке бумаги (прислонив его к увешанной объявлениями стене!) свои паспортные данные, адрес, телефон соседки снизу, телефон лучшей подруги, возле которого отчётливая, жирным шрифтом приписка: «психоаналитик-астролог»:
Ирина Дорофеева ― музыкант.
Тел. Нет.
Соседка снизу, Елена Максимовна
(№ её телефона)
Майя ― психоаналитик-астролог
(№ её телефона)
― Обязательно позвони Майе! И мне. А мне ты позвонишь, правда? ― заискивающе спрашивает суперкоммуникабельная Ирина.
― Конечно, позвоню. Кто знает, если стану директором процветающей фирмы, возьму Вас к себе.
― Класс! ― говорит Ирина и исчезает в утробе казённого кабинета, чтобы в который раз получить почётное звание Джокера.
2. Баба Лена
Как только я заехала в гости к Ирине… но об этом немножко попозже. Ах да. Сразу же меня познакомили с Еленой Максимовной ― бабой Леной ― Еленой Прекрасной.
― Елена Максимовна, это ― хорошая девочка Рэночка, она втайне от налоговой инспекции играет в каком-то подпольном театре ― за деньги!
«Вот шляпа!» ― зыркнула я на Ирку.
― Бабушка такие дела поощряет! ― задорно говорит Ирка. Мы болтаем о том ― о сём. Бабушка охотно, как и подобает бабушке её возраста, щебечет о себе.
― Я очень добрая и умная. Я это давно знаю, ― начинает Елена прекрасная, ― всем хочу помочь, всем желаю добра, вот и Ирке чем могу ― помогаю. Дети и внуки? Да, есть у меня сын. Один остался. Было двое. Младшенький погиб в автокатастрофе совсем юным. Двое внуков. С ними я не общаюсь. У, гады. Ну, приедут один раз в пятилетку, что от них толку. Лучше я вам историю расскажу, о том, как меня однажды сглазили. Вы не верите в порчу и сглаз? Я сама не верила, пока меня не сглазили. Позже я сама научилась довольно метко сглазывать. Нет, об этом пока не будем.
До пятидесяти семи была я крепкая, здоровая. Да я и сейчас здоровая и сильная, в свои 82! (Действительно, выглядит лет на пятнадцать моложе, а задора не меньше, чем у меня, а то и побольше). Так вот. Вдруг, ни с того, ни с сего меня раз ― и сглазили! Я неделю с постели не вставала ― всё ломит, всё болит. Пошла к одному экстрасенсу ― плохо дело, говорит: порча. Пошептал, поцеловал меня в алые губки. Ой, ах, милый был парень, этот экстрасенс. В общем, колдовские свои молитвы пару часиков надо мной пошептал. Да я ещё все свои силы собрала и говорю: Дудки вам! Не умру! И как рукой сняло ― взяла, да и не умерла.
Теперь сама магией занимаюсь.
В зале на видном месте у Елены Максимовны ярко-попсовые брошюрки: «Как приворожить мужчину», «Магия для домохозяек», «Астрология для всех», «Шамбала и каббалистические символы», «астрология и секс», «Плейбой» за позапрошлый год и многое другое. Например, фото молодого человека лет двадцати.
Елена Прекрасная имеет прямое отношение к красавчику лет двадцати, самое прямое. Правда, оказалось, что пареньку не двадцать, а все восемнадцать. Но это ещё круче. У Елены Прекрасной, оказывается, целый год был роман с этим мальчиком. Мальчик делал массаж ― массажист по объявлению. Грех не влюбиться, грех не приворожить. Видимо, не зря читает и досконально изучает Елена Прекрасная «Магию для домохозяек». Да, видимо, прежде была писанной красавицей, если и сейчас есть чем и без книжной магии приворожить: ясные серые, проницательно умные глаза, обалденный прямой нос, а волосы ― просто чудо! Пышные, длинные, мелко-кудрявые, утончённо-серые. «Седые» ― это не про них. Именно ― серо-пушистые, как и её тёплая мягкая мохеровая кофта. Взгляд, осанка, движения, проницательность, некая особая простота ― всё выдаёт в ней Царицу, Повелительницу, Хозяйку. Даму. Прекрасную Даму. Что ещё меня в ней поразило ― неуёмный, охотничий какой-то блеск в глазах. Как у подростков! «Что бы такого сделать плохого, чтобы всем стало хорошо?! Или наоборот? Эх-ма!» Вот такой чудо-взгляд. Представляете? Здорово, правда?! Редкостный! Добрый ли он? Пожалуй. Есть на дне его самодовольная резкая доброта. Добро с кулаками. Больше не доброта-нежность, а гневное, но ясное чувство справедливости, готовность №1 к борьбе с несправедливостью, нахальством, невежеством. Такое впечатление, что у Елены Прекрасной в руках меч.
― «Заинька» поступил с нами нечестно ― твердо, резко и звонко заявляет Елена Прекрасная, ― и знаете, что я сделала? Я звонила каждый день жене Заведующего детским комплексом и просила помощи, неотложной помощи для погибающего от голода музыканта ― Ирины! Звонила неоднократно в нужные инстанции! Почему говорила больше с женой Заведующего, чем с ним? Кто не знает, что всеми директорами и царями правят их жены! Ха-ха! Уж мне не знать! Мой муж ― настоящий полковник. Был. Как я отомстила «Зайчику»! просто ням-ням! Они таки выплатили нам компенсацию за моральный ущерб в размере 67 гривен! Это всё я, я, никто другой. Жалко мне Ирку, сиротка она, дитя бедолажное. Совсем бы пропало дитятко без меня.
― Дайте, пожалуйста, 30 коп. на кофе, ― клянчит Ирка, гипнотизируя полковницу влажными голубыми глазами.
― Говорю тебе в миллионный раз: если нет на кофе ― пей воду или чай. Он дешевле, ― изрекает Елена.
― Творческий человек отличается от нетворческого тем, что творческий человек литрами хлещет крепкий кофе.
― Н-да. И обязан выкурить в день как минимум полпачки сигарет. Тьфу. Не дело это! ― наставляет бабушка творческих людей на путь истинный.
― А я вот не курю, не пью водку и кофе, зато (Бабушка успевает подумать: какая хорошая девочка. Как с ней скучно. Даже упрекнуть не за что) ― после паузы ― зато хулиганю ― с серьёзным видом заканчиваю я.
- Неужели? ― строго говорит полковница.
«Никакая она не полковница. Она ― милиционер! Всю жизнь… до пенсии следователем работала. Зря ты ей призналась про хулиганство» ― шепчет мне на ухо Ирка, когда мы вышли в коридор «закурить».
С тех пор Елена Максимовна стала со мной вести себя настороженно. Ждёт, когда же я начну хулиганить. А может самое большое моё хулиганство и есть то, что я пугаю людей, что умею хулиганить? Кто знает.
Ирка ещё разок сверлит задорную бабушку. Бабушка даёт-таки 60 копеек ― на кофе и кубик куриного бульона.
«Ух ты!» ― Ирка торжествует. И мы идём на промысел: узнать о работе в Центр Детского Творчества (для Иры) и по дороге насобирать бутылок. Идём. Говорим о том ― о сём. Большей частью о том, как нужно начать свой бизнес, о миллионе долларов, о психологических проблемах. Я полностью увлечена заумным разговором, а Ирка то и дело находит бутылку. Как она это ловко ― раз! ― и стеклянное чудо в кармане. «Профессионально» ― замечаю про себя… Заходим в Центр Детского Творчества и с порога нас обдаёт щедрым радужным теплом детских Огромно-Творческих Душ. Мы погружаемся в яркий мир детских рисунков. Бродим по выставке и чувствуем себя инопланетянами, блаженными, маленькими. А Выставка Детских Рисунков качает нас нежно, ласково, весело на своих тёплых крылатых волнах, заглядывает нам в глаза и прямо в сердце ясно, светло, легко и говорит: «Всё хорошо. Всё разноцветно. В мире правит Мечта и Доброта, Красота и Искренность». Пусть кажется, что мир к тебе жесток. Это только кажется. В мире, в котором существует Выставка Детских Рисунков, можно жить уютно и счастливо. И верить людям.
Бабушка поблагодарила нас за бульончик. Ирка похвасталась покупками: кофе, сигареты, орешки.
― И всё это всего на 60 коп? Так не бывает ― удивилась бабушка.
― А мы на дороге копеечки нашли, ― признаётся Ира.
― И много их там, на дороге? Я что-то не нахожу.
― Да есть. Вам всем хватит. Главное присматриваться хорошенько ― говорит Ирка лукаво. Она умеет смотреть лукаво и даже немножко врать, не то что бутылки искать и сдавать.
― Да, дуракам Бог помогает. Правда, его, говорят, нет. Право, нет, ― задумчиво говорит Бабушка, а мы уходим в верхнюю квартиру пить кофе. Я по такому случаю себе две крошки кипятком разбавлю. «Моча» ― называет это кума. Значит, займёмся уринотерапией. От всего помогает, кроме шизы в голове.
P.S.
А вы думали, что я уже закончила главу? Да, неплохая концовочка! Я намеревалась закончить главу о Елене Прекрасной, но не тут-то было.
― Погодите! А не купите ли вы мне полбуханки хлеба? ― вдруг, ни с того, ни с сего вспоминает Елена Максимовна
― У Вас нет на ужин хлеба? ― удивилась Ирка.
― Мне хватит. А вот суженому ― едва ли.
― У Вас сегодня свидание, а? ― игриво говорит Ирка.
― Надеюсь. В сегодняшней газете я прочла, что сегодня очень удачный вечер для гадания. До святок ещё две недели, а мне невтерпёж, ― Елена прекрасная сделала такое лицо, с которым в песочнице говорят самые волшебные тайны и ―
― Нужно перед тем, как лечь спать, трижды произнести ― трижды! ― «Суженый-ряженый, Принц на коне, меч в серебре, сильный да смелый, да ликом белый, приди повечерять, мого свеженького хлебца отведать». И сказавши это, следует припрятать хлеб под подушку. Я своему ненаглядному хотела б полхлеба положить, чтоб уж наелся. Я люблю серый, таврический. Если будет, обязательно такой, ага?
Говорит всё это Елена Максимовна на полном серьёзе, хоть и не улыбается, а в глазах ― огонёк так и резвится, так и прыгает-играет.
― Ради такого случая стоит сходить за хлебом ― соглашаемся мы.
По радио-брехунцу передают милый шлягер ― Квазимодо слезоточиво и убедительно поёт о любви к Эсмеральде.
― Сделайте погромче. Всем должна понравиться эта мелодия.
― Ах, какая прелесть! ― соглашается Елена Прекрасная. Обязательно раздобуду себе такую пластинку.
Да, пластинку вряд ли. А вот диск СиДиРомный на каждом углу. У Елены Прекрасной есть телевизор с новой антенной (18 телепрограмм!) и проигрыватель. А вот… да ладно.
Пошли мы за хлебом.
3. Миллион долларов
Хотите, расскажу, как я впервые попала к Ирке? Да, конечно, случайно попала! Смотрю, мой автобус мчится на всех парах мимо «остановки». «А-а-а-а-а! У-у-у-у-у!» ― пищу ему. Автобус меня не услышал. «Эх, тихо запищала. Слишком шумная дорога сегодня» ― подумала я вслух. Двое мужичков похвалили меня за красивый писк, я села зайцем в маленький уютный автобусик, который вёз меня не домой, а к Ирке. Мужички от всей души (трезвые!) желали мне счастливого Пути, Удачи и всего такого хорошего. Запахло сказкой и новогодним автобусом, хотя на дворе конец ноября. Еду с очень неудачного спектакля для детей. Мысленно ругаюсь, на чём свет стоит, изо всех сил виню себя, что плохо сыграла. И в то же время такое светлое настроение: ура! Свобода! Меня выгнали из театра! Знаете ли, мне с этим очень везёт: вдруг что-нибудь делаю не так ― мне делают не просто выговор, как другим, а увольняют тотчас же. Поэтому больше двух месяцев я нигде не задерживаюсь. И каждый раз после расставания с любимой работой возникают два чувства. Первое: жаль, можно было бы столько ещё сделать! Столько планов фантастических! Второе: свобода! И Бог на меня смотрит как-то двусмысленно: дурочка, мол. Ты не такая идиотка, как думаешь ты о себе, как думают люди о тебе.
«Бог нас любит» ― говорит мне всё вокруг. Откуда ни возьмись, появляются чудо-люди, сильные, смелые, удивительные, талантливые.
Люди, которым печальней, чем мне.
Люди, которым труднее гораздо, чем мне. И они со мной разговаривают! Чудо-люди мне (!) улыбаются. Чудо-люди не посылают меня на три весёлых буквы. В их улыбке – улыбка Бога. И солнце с ними светит ярче. И на мир смотришь их глазами, по-новому: ух ты! И вздыхаешь.
* * *
Ирка открыла дверь. Встретила меня радостной улыбкой, «по-щенячьи», т.е., как встречают старого хорошего друга.
Проходим в комнату. Её единственная в коммуналке комната не блещет порядком, но светится уютом. Кровать, старый шкаф, малюсенький столик, табурет, пианино, радио-брехунец. Вот и всё. Лампочка отсутствует ― электричество отрезали пару лет назад за неуплату. Зато у окна висит огромная антенна-радар. Зачем? Телевизора, видимо, никогда не было.
― Это для инопланетян, родимых, ― нежно отвечает Ирка, хотя я ей не задаю вопросов.
― Не говори никому о том, что к тебе в гости прилетают инопланетяне, а то придет дядя и заберёт в жёлтую больничку, ― предупреждаю.
― О, ха-ха-ха! Это нам ой как знакомо! Мой муж был психиатр. И есть психиатр. Не выдержал меня, сердешный. Сбежал. Он у меня был буддист-психиатр. Вот, смотри, ― протягивает мне желтую вырезку из городской газеты:
«Буддизм как средство массового психического здоровья украинского народа»
― Да, если заголовок такой бредовый, содержание статьи я и не осилю, ― говорю Ирке.
Ирка с гордостью показывает подпись: Артур Дорофеев. Ведущий психиатр клиники.
― Ведь буддизм и психиатрия ― это несовместимо! ― рассуждаю.
― А что совместимо? Творческий работник и нищета? Христианство и госадминистрация? Ты вот, например, что больше всего любишь?
― Африку и блюз, ― говорю я первое, что приходит в голову.
― Артурчик был помешан на Африке! Какое совпадение! Это невероятно! А теперь ― смотри! ― говорит Ирка, будто собирается сделать сальто на потолке. Жду. Сальто не делают.Открывают шкаф. Шкаф напевает-скрипит голосом Дженис Джоплин блюзовую заморочь и ― внутренняя дверь шкафа показывает свою Душу: множество, великое множество мелких картинок-вырезок из журналов «Пробудитесь», наклеек из жвачек ― негры, негры, негры, пальмы под жгучим солнцем и снова негры.
Отрада бедного, замученного работой и буддизмом психиатра Дорофеева.
― А я ещё Индию обожаю, ― говорю я и плавно перехожу на пение мантр. Мантры растекаются по всей квартире, проникают в кухню, в коридор.
Мы тоже проникаем в кухню. Здесь мантры петь страшно ― потолок облупился и хлопьями, огромными, как зимние беременно-снеговые тучи, гневно нависает над головой. Впечатления апокалиптическое. Видно антенну из окна. Хилое ноябрьское солнышко магически улыбается, прищурив один глаз.
― Ха-ха-ха-ха-ха! ― Ирка смеётся со своего потолка, но он, к великому удивлению, весь не падает.
― Я его заколдовала, ― серьёзно говорит Ирка.
Надо же! Она ещё более странная, чем я, ― подумала я про себя.
― Неужели это когда-то было чайником? ― показываю на горшок без ручки, но с подобием подбитого носика.
― Надо же, ты ещё более странная, чем я. Я таких, как ты, ещё не видела, ― задумчиво говорит Ирка ни с того, ни с сего. Я ей ещё свои рассказы и стихи не читала и свои песенки ещё не пела. А уже ― на тебе ― такой вывод.
― Чем же это я от всех отличаюсь, не понимаю, ― говорю.
― Все бабы ― стервы, ― утверждает Ирка с умным взглядом профессионала в области прикладной стервозности, - Все бабы только и думают, как бы увести чужого мужа, как бы завести богатого любовника, пусть и женатого, бес с ним. А ты бываешь такая? ― Ирка с вызовом показывает мне журнал с обилием женщин с чертовски-млотоядными заострёнными, яркокрасными нежными взглядами. Бедные. Несчастные женщины. Разве это их суть? Нет, они, видно, изредка бывают такими. Во всех их позах есть что-то сатанинское. И, в то же время, искреннее, настоящее.
― Ну? Неужели не бываешь хотя бы просто агрессивной? Ты ведь тоже овен, а овен обязан быть агрессивным.
― Не знаю, ― неопределённо говорю я.
― Неужели ты ни разу (!) не была такой? Ведь такой нужно быть хоть иногда, а чтобы добиться успеха в жизни ― всегда? Как ещё бедной прекрасной женщине заработать миллион долларов? А? Ну так хоть пару минут в жизни ты была такой ― прекрасной и мило агрессивной, а?
Может, пару минут и была. Наверное. Не помню. Наверное, это тогда, когда лучшая подруга (с мужем и тремя детьми) увела у меня красивого паренька. Ну, я пару минут позлилась. Спела ей в лицо арию Кармен, так что ей стало, подруженьке, не по себе. Вот и всё. А потом жалко стало подружку. Видно, любит, бедняга, красавца, а он и не замечает. «У тебя такой муж замечательный, ― говорит ей красивый парень, ― такой умный, на гармошке так виртуозно играет». Я их просто всех оставила и на полгода уехала ― пусть разбираются.
― Уехать от красивого парня? Ну ты странная! Хотя… Излечимо странная, ― сказала Ирка голосом, тоном и жестом Артура Дорофеева.
― Нет! Неужели тебе ни-ког-да не нравились женатые красивые мужчины? ― сказала Ирка, когда мы уже допивали чай. (Это её на сегодня самая больная проблема. Влюблена в мужа подруги!)
― Может, и нравился один. Ванечкой звали. Такой был симпатяга. Он мне иногда по воскресеньям по телефону звонил. Знаешь, позвонит, и так тепло, так, будто солнышко тебя лучиками погладит. Спросит, как дела. Посмеётся. Минут десять поговорим. Потом строго скажет: ну, пока, мне некогда. Занятой был человек ― бизнесмен. Тазиками торговал. Мы даже виделись несколько раз. Они ходили с женой в кино очень часто. Вот мы даже однажды полчаса у кинотеатра стояли все вместе, общались. Жена его ― просто замечательная женщина ― и красивая, и умная, сейчас она главврач в стоматологической поликлинике. А Ванечка… одинокий был человек Ванечка…
Мы с Иркой выпили с горя весь дневной запас кофе ― целый одноразовый пакетик, обнялись и поплакали. Так на душе светло стало, что даже свечка под столом нашлась. Мы её зажгли и стали песни петь, да на суженого гадать. Стало весело по-детсадовски. И волшебно от свечки, от свечки совсем другое волшебство идёт, чем от солнца. Какое-то немножко лунное волшебство.
Ирка вдохновенно сыграла концерт Бетховена. Энергия из низших чакр благодатно потекла в верхние. Даже анахату стало слышно. Видшутха приятно загудела. Потолок уже свой чувак, улыбается всеми своими щелями. Тараканы приползли приобщиться к высокой культуре. Ом-м-м.
Инопланетяне зелёным ушастым сторем дружно вошли в приоткрытую форточку. Ирка, покурив, сыграла Моцарта. Инопланетяне показали тараканам, как нужно танцевать под Моцарта. Я запомнила несколько важных па и тоже станцевала под Вольфганга Амадея. Моцарт был не против. Я даже перестала замечать, насколько рассторенное пианино у Ирки. Да при чём здесь расстройство пианино, когда летит душа!
― Ах, сирота я, сирота! ― расчувствовалась Ирка, ― Мамы у меня так давно нет, а папе я триста лет не нужна, он пройдоха и пьяница, живёт в Воронеже, ― плачет Ирка, ― сиротку обижать нельзя, сиротке нужно конфетки приносить, сиротку нужно по головке гладить.
Пытаюсь гладить Ирку по головке, ведь конфетки у меня нет.
― Зато у тебя есть сын ― первокласник-отличник. Я помню, ты говорила, ― успокаиваю Ирку как могу, ― Да, кстати, уже вечер. Он на продлёнке?
― Он ещё на небесах. В моих мечтах. Я всегда хотела сыночка. Сбежал от меня Дорофеев! Сбежал! И сыночка не оставил, морда африканская!
― Ничего, говорю. У меня тоже нет сыночка. И Дорофеева. И Ванечки Зонебаума.
― А где он? Ванечка твой? Живёт со своей стоматологиней?
― Да нет, она его давно бросила и в Херсон с актёром херсонского театра уехала. А от в Израиле уже пять лет.
― Он еврей? Кстати, мне твоё лицо тоже Израиль напоминает. А? Еврейка?
― Конечно, ― говорю, ― какой еврей не любит жаркой Африки, это я точно знаю. Мой муж ― тоже был еврей.
― А сейчас кто?
― Дед Пихто. Скорее всего, бенгалец. Пишет статьи на санскрите.
И я спела на иврите. Мало ли что можно спеть. Хоть на китайском. Всё равно ничего не разобрать.
― Инь ― Хунь ― Кунь ― Тинь ― Ай ― Му!
Минь ― Ля ― Динь ― Дя ― Дя ― Му ― Му!
Ом ― Харе ― Ганеша-а-а!
Ганеша харе-харе!
Здорово ты поёшь! Поедем со мной развлекать бизнесменов? ― восторженно говорит Ирка, хотя я понимаю, что пою неважно ― не хватает слуха, музыкальной памяти, а иногда дыхание с певческого привычного русла выходит. Но бизнесменов пугать соглашаюсь. Приколизм ― эпатаж ― Рэн-буддизм ― это мой конёк-Горбунок. Эй, Горбунок, спасибо за тёплую спинку! Ирка, спасибо за домашнее, простецкое бабское с элементами Дзена волшебство! А какая гармония, равновесие нижних миров с высшими! Мрак и Свет!
«Проблема нашего разума, касающаяся сознательного и подсознательного знания, уводит нас глубоко в современную жизнь. Отважимся ли мы открыть наши двери источнику нашего бытия? Зачем существует плоть и кости?»
(из статьи про буддизм).
4. Тётеньки-бизнесменши.
(экскурсия)
На следующий день мы идём к тётенькам-бизнесменшам, как называет их Ирка.
― Это очень закрытое и очень элитное общество, ― пугает меня Ирка. Я пугаюсь и обязаюсь вести себя тише воды, ниже травы, что на меня мало и очень редко похоже. Долго ищем их масонское общежитие. Наконец, находим. Общага как общага ― ничего такого супер-пупер на миллион долларов.
― Милости просим! ― мило встречает нас миловидная тётенька начального пенсионного возраста.
― Вот. Познакомьтесь, пожалуйста ― Колокольчик. С утра и до полудня она поёт мантры, вечером – поёт в синагоге, а вчера она преподавала немецкий.
― О, это так мило! ― восклицает миловидная и читает стихотворение Гёте в оригинале, ― Кто это? ― экзаменует она меня.
― Гарсиа Лорка перед успением, ― говорю я что попало. Мне казалось, что это было стихотворение Шиллера, я ведь кроме себя самой лет пять ничего не читала. И то я прочитываю только что написанное, а оно, представьте, тут же начинает надоедать.
― Хочется новых впечатлений, ― говорю я опять невпопад.
― Колокольчик кроме пения ничем не занимается. И она такая богатая, что ей и работать незачем. Целых 100 гривен! Это ведь недалеко и до миллиона доларов.
Мне опять стыдно. Не успела побледнеть после неузнавания выдающегося великого немецкого классика, как приходится краснеть за своё сибаритство. Хорошо, что краснею. А то у меня такое дурное свойство ― я сильно желтею, оранжевею (хорошо, что не зеленею и не синею!) или звеню, если меня ненароком вывести из зимней спячки. Во, гад! Толкаю Ирку в бок: дура, меньше мели! Меня приняли за экзотическую певице, и они, в общем, не ошиблись.
― Пойдёмте досрочно отпразднуем Новый год (и своевременно сдыхаемся настоящего года), ― предложили умильные тётеньки, среди которых оказались две молоденькие хорошенькие домохозяюшки.
Все дружно стали хавать, пить и говорить мудрые тосты. Мужчина присутствовал только один, но какой! ― Это был Шустов! Он стоял посередине стола, поблёскивая-подмигивая масонским дамам ― направо и налево, загадочно, залихватски и напрочь профессионально. Этот удачливый и небедный мужчина, т.е. господин, пан был гвоздём программы. На него все молились, сладко смотрели, неровно дышали. Я даже не побоюсь этого слова ― на него медитировали. Ах, если бы он знал, как его любят! Сердце постсоветской женщины-бизнесменши ― это, я вам скажу, архиобалденное сокровище, куда там миллиону долларов! Вот они какие сидят: нежные, мягкие, расплывшиеся от чая и собственного достоинства, образованные, красивые.
― Спасибо Шустову за нашу счастливую взрослость! ― говорят они вдохновенно и самозабвенно с особым блеском в глазах ― с таким блеском леди делают только две вещи: признаются в любви или произносят: «Клянёмся Компартии жизнью и смертью!!!». И я уверенна, нечто подобное они когда-нибудь да говорили. Да-да, это и слова любви к человеку в том числе.
Мы с Иркой наминали конфеты. Артисты обязаны кушать много сладкого: иначе у них связки не будут слипаться и пальцы не захотят по чёрно-белым, как допотопный телек, скользким клавишам мотаться.
― Эти тётушки очень крутые, ― шепчет мне на ухо Ирка, жуя самодельный пирог с яблоками, ― они имеют 500 долларов в месяц! Это вам не цацки-пецки!
― Ох, какой трудный нынче клиент пошёл, ― жалуется одна из круглых новых украинок, ― говорю им: лучшие напитки, лучшая косметика по приятной цене. А они мне дерзко: «Мы возьмём худштие напитки, намажемся свежетепличным огурчиком ― и тоже по приятной цене. Но не для вас, а для нас.»
― Ай-я-яй! ― возмущается Шустов такой несправедливости.
― Да, мало смыслит народ в сетевом маркетинге. А зря. В последнее время больше 50 гривен в месяц не выходит.
Шустов даже слов не находит. «Всего себя отдам» ― говорит, подумав. И действительно, отдаёт. Всё меньше и меньше в бутылке Шустова и всё больше его в новых украинках: в их душах, глазах. Речах.
― За Шустова!
― За Новый год с Шустовым!
― За лучшего мужчину нашей масонской компании!
И всё-таки это не сон! Это не просто реалистическая ситуация. Это реализм! Постсоцреализм, ей Богу.
Ирка играет Шопена. Тётеньки в экстазе, вздыхают, охают, утирают слёзы.
Я тоже читаю что-то очень высокое, шопеновое, осеннее, а потом плавно перехожу на мантры и ещё плавнее на «Нам песня строить и жить помогает».
― Мантры ― это очень духовно ― с умным видом изрекает астрологическая тётенька, ― у каждого человека есть свои. Это оч-чень, оч-чень серьёзно.
А по-моему, Мантры ― это восточно, просто, а в моём случае ― это стильно и посильно. У меня не Бог весть сколько слуха и музыкальной памяти, чтобы спеть целую Песню. А здесь всего две ноты и полкуплета, это даже я могу своим коллоратурным альтом.
А вот от соцреализма тётеньки зря отмахиваются. Это они сейчас корчат из себя великих бизнесменш за полста в месяц, а в молодые годы все как одна пели «Партия ― наш рулевой».
― Какое у нас восхитительное общество! ― балдеют от себя самих тётеньки, ― У нас ведь главное не деньги, а красивое, полноценное общение, ― говорят тётеньки со слезами на глазах, в сторону Шустова.
Шустов в экстазе.
Тётеньки водят хороводы вокруг стола и поют новогодние песенки про ёлочку.
Мы с Иркой подпеваем с полными ртами печенья и шоколадных конфет. Вкусный чай. И тётеньки очень милые. Уютно с ними и радостно. Просто. Тётенек отчего-то немного жаль. Может, оттого, что у них у всех всего один Шустов? Бедные тётеньки. Хорошие, тёплые.
Они надеются, что мы присоединимся к ним в качестве сетевых девочек на побегушках. От этого их становится ещё более жаль.
По-романсному мило прощаемся и идём домой. Мимо любимого нами музыкального училища, в котором так хорошо и просторно поётся и играется, мимо дома Иркиной подружки, мимо…
― Неужели ты действительно никого не любишь? ― вдруг, ни с того, ни с сего спрашивает Ирка.
Отчего же, люблю. ― У Ирки загораются глаза от любопытства, ― маму люблю, подружек, друзей…
Я не то имела в виду! ― обломалась Ирка, ― Я говорю о Той Самой Любви.
Той Самой? Что значит ТА САМАЯ и Не ТА САМАЯ Любовь? ― Часто думаю я. И не понимаю. Понимаю, что об этом не думать надо, что голова тут ни при чём. Но всё равно понять хочется. Многие люди мне нравились и нравятся очень сильно, до трепета, до затаённого дыхания перед встречей с ними, до жарких бессонных ночей. Но что именно называют люди любовью, ТОЙ САМОЙ Любовью? Что именно мне можно назвать ТОЙ САМОЙ (огромной? высокой? Настоящей?) Любовью? Вот какой большущий и острый вопрос висит над бедным Колокольчиком.
― Что же ты не отвечаешь? ― не унимается любопытная, как женщина, Ирка, ― скажи, ты только Ванечку в Израиле любишь, или кого-то поближе вот так любила и любишь, а?
― Я и Ванюшу как братика люблю, ― говорю, ― и Мишу, и Пашу, и Гену, и Катю с соседского подъезда, и Ленку однокурсницу любила, и Колю, и Марину…
― Ах, даже Катю, Лену и Марину! Вот это да! Это уже зверски интересно ― Ирка посмотрела на меня действительно каким-то зверски нежным голубоглазым взглядом.
― Ну да, ― говорю, ― а ещё Свету, ещё одну Свету, Татьяну, Анастасию (лучшая подруга), Ирину, Зою, Артёма, Якова, Антона, Андрея, Максима, деда Ивана, бабушку Марию, тётю Клаву и тётю Лизу, Людмилу-Певунью, странную жиночку.
Опять ты не о той Любви говоришь, о которой я спрашиваю, ― сердится Ирка, почти орёт на меня, ― Ну кого ты любишь ― одного, веришь только одному Ему, а?
Ирка посмотрела на меня многозначительно. Но, к счастью, не очень серьёзно.
― А! Слушай, ― теперь я многозначительно смотрю.
Не бою-усь я ни-ко-о-го!
И не ве-е-ерю ни-ко-му!
Только Богу одному!
Нет, Нет, не боюсь,
Не боюсь я никого,
Только Бога одного!
― Что это за песенка? ― Ирка.
― Любимая песня Любавического Ребе. Мне это очень близко. Хотя Христианство ещё родней.
― Серьёзно? Никогда не думала, ― Ирка.
― Христианство ― религия для детей и чудиков. Ведь там главное ― Небесная Поэзия Чуда, Поэзия Сердца.
― Возможно. Но всё-таки! Неужели ты никого не любишь?
― Но на всех же не хватит Шустова и его миллиона долларов!
― Мы, может, сами заработаем миллион долларов. А если не мы, то наши мужья. Мне нравятся мужчины знатные, на высоких постах.
― А мне трубадуры. На первый День Рождения мне подарили пластинку со сказкой всех времён и народов. С тех пор (или чуть позже, кто знает!) я воображаю себя принцессой, поющей нежные песни, жду трубадура, который заберёт меня в свой бродячий театр и в жёны. А чтобы быть поближе к славному граду Бремену, в детстве я решила выучить немецкий, ― размемуарилась я.
― Точно! Немецкий! Это идея! Вот что мне надо! Разыщу тётку в Германии, выучу немецкий и уеду на постоянное местожительство.
― Вот там я, видимо, и заработаю свой первый миллион долларов, ― весело и голубоглазо бросила Ирка, поднимая очередную бутылку.
5. Елена Прекрасная возвращается.
Новый год мы решили отпраздновать с Иркой вместе, в её убогой комнате, на кухне с авангардным оползневым потолком и свечой. Нестильно и сердито, зато в уютно-интимной обстановке.
У Ирки нет телефона. Звоню Елене Прекрасной, поздравляю, спрашиваю, дома ли Ирка. Нет, оказывается, ушла к подруге на пару дней.
Ну, что ж, еду встречать Новый год Бог весть куда, в район любимейший и самый далёкий в городе от моего пятиэтажного ― в район Бабурка.
«На Бабурке ― все придурки» ― ласковая детсадовская дразнилка. «Придурки» ― это хорошо. Значит, там свои, значит, там весело. Еду туда к своим товарищам. Кстати, они по-своему «придурки» ― аспиранты ― дипломанты ― поэты-музыканты. Тусня. Действительно, весёлый получился праздник. Веселье, «Битлз», Элвис Пресли, тёплые взгляды, игры, обжираловка. Супер-пупер! Наутро захожу к семейным подругам. Бесимся с детьми. Полный одуванизм-приколизм. Люди попадаются ― просто чудо! ― еду домой уже вечером ― не попсово ( в автобусе), а рок-н-ролльно (в электричке!) Холодно. Поэтому не пою про ёлочку и мантры, а беседую с пассажирами, поздравляю. Люди, как родные ― не пугаются, улыбаются, в ответ поздравляют весело! Так весело, с добрыми людьми доезжаю до Иркиного дома. Нужно, необходимо поздравить Ирку!
Звоню в Иркину дверь, нет дома. Спускаюсь к Елене Прекрасной. Звоню, как сумасшедшая. Перепуганная Полковница встречает меня с оружием наперевес. Она, как Матросов, защищает Ирку от злого вечернего нарушителя покоя.
Уходим с Иркой в апартаменты с любимым потолком. Пьём чай. Мне жаль Ирку. Виновато смотрю в стол. Оправдываюсь. Рассказываю, как было. Ирка, оказывается, в новогоднюю ночь и накануне была дома. Ах, как я поверила бабушке! Оказывается, и бабушка тоже врёт.
Как-то печально. ― Как там мама? Она болеет. Перед праздником ей стало хуже. И к тому же у неё уже несколько лет депресняк: она… в общем… нужно позвонить маме. Придется идти к Елене Прекрасной. Нет, бегу. Срочно!
― Елена Максимовна, извините, мне нужно позвонить! Срочно! Маме! Мама болеет! ― с порога говорю я и быстро иду в комнату с Еленой Прекрасной.
Елена Прекрасная что-то неопределённо кивает. Я от неё уже пару раз звонила. Неудобно, но что поделаешь ― я такая дура тревожная.
― Мам, ты как? Я у Иры. Скоро приеду. Угу.
― Спасибо, до свидания ― автоматически тараторю я и убегаю наверх к Ире.
Возвращение моё страшное. Ирка кидается на меня громкими словами:
― Наглая девчонка! Хулиганка! Человек без сердца!
― Почему? ― спрашиваю я тихо.
― Зачем ты потревожила Елену Максимовну? Ты ― злая! Мы весь вечер говорили о том, какая ты злая.
― Может я и злая. А я и не заметила. Ведь сегодня было так весело, ― оправдываюсь я.
― Ты ведь Овен. А Овен ― злой. Овен обязан быть агрессивным. И ты никого не любишь. Ни одного мужчину. Ни одну женщину. Ты, наверное, не умеешь любить по-настоящему.
― Не знаю, ― говорю я. Мне страшно. Оттого, что я никого не люблю.
Звонок в дверь. Открываем. Вбегает бабушка.
― Негодяйка! Хулиганка! Дура! ― Елена Максимовна знает много ругательных слов без мата и все их она выстреливает в меня, ― Ты, ты без спросу ворвалась ко мне в дом, без разрешения трепалась по телефону, а теперь вешаешь лапшу на уши бедной сиротке Ирочке! Ира, я давно говорила, что эта девочка плохая. Как ты можешь дружить с такой отпетой хулиганкой! Выгони её!
Мне очень стыдно. Мне всегда очень стыдно, когда меня ругают. Единственное, что греет душу: я позвонила маме. Маме неважно, но она будет знать, что со мной всё в порядке. Мне до нереальности стыдно, что я так обидела пожилую женщину.
― Извините, извините, пожалуйста! Извините, я не хотела Вас обидеть! ― тараторю я. Под пол бы провалиться ― и туда нельзя! ― там квартира Полковницы. На небо взлететь сквозь полумифический потолок ― нереально. Таких, как я, не берут ни в ангелы, ни в космонавты.
― Наглая! Ты посмела войти в комнату в пыльных тапках! Если бы ты видела, сколько пыли ты нанесла на ковёр!
Елена Максимовна ушла. Ирка минут 15 на меня поорала, что у меня нет сердца. Я её успокоила и мы встретили Новый год ещё раз, только не досрочно, как тогда с тётеньками, а с опозданием и без Елены Прекрасной. Не с господином Шустовым, а с чаем-сан.
― Может, ты купишь мне бутылочку пива и останешься у меня? ― спрашивает Ирка, хотя ей было приказано выгнать плохую девчонку.
― А поехали ко мне! ― говорю я просто так.
― А поехали! ― весело говорит Ирка и мы едем в Мокрянку.
Мокрянка! Ирка едет с таким видом, как я её везу к Чёрту на кулички. Ирку действительно жаль, она почти каждый день по-настоящему голодная. Какой там миллион долларов! Ей действительно нечего кушать. Чувствуешь свою вину в этом отчего-то. Понимаешь, что ничего не можешь сделать, обидно, что ничем конкретным не можешь помочь
Странный человек ― это Ирка. И я ― странный. Вот и происходят с нами странные ситуации.
Приезжаем в наш посёлок.
Ирка открывает свои голубые глаза пошире:
― Ух ты! А здесь НЛО летают?
― Летают.
― Ой! И ты видела? Я ― нет. А алкаш с первого этажа видел. Он с зелёными инопланетянами частенько общается ― говорю.
― А тебе инопланетяне, наверное, стихи и рисунки дают ― как по радио передают, да? Когда их читаешь ― не веришь, что это ты сама написала и нарисовала.
― Я тоже не верю, что это я сама. Только это ― моя Тайна, ― шепчу.
Заходим ко мне. Обстановка мрачная, несмотря на две яркие маленькие ёлки ― у мамы в комнате и у меня.
Маме плохо. У неё депресняк. Она не хочет со мной разговаривать. Ирка ей явно не нравится. Она обиженно произносит несколько грузовых слов и обиженно уходит в свою комнату.
Тяжелый депресняк зависает повсюду. Ирке страшно.
― Как здесь неуютно и страшно! ― дрожит она. Мы съели овсянку и чай с сахаром, зажгли у меня в комнате лампу и сандаловую палочку. Стало намного уютней. Мама заснула и отпустила депресняк погулять ― ведь ночью должны сниться сны.
― Как всё-таки неуважительно относились во все времена к женщине! ― говорит Ирка тоном женщин Шустова, ― Раньше я не могла бы признаться, что хочу быть принцессой.
Ирка светит дырявыми колготками. И от этого действительно становится светлее.
Нет, всё-таки Новый год ― какой-то странный праздник ― вроде бы яркий, блестящий, но такой светлый и радостный, как Рождество, или Светлое Воскресенье, например. Вообще, по мне, зима ― не новогоднее время. Я об этом уже писала.
Всю ночь я не спала. Прошлую ― не спала ― было некогда, нужно было веселиться. В эту ночь было очень грустно. Что со мной происходит? Неужели я и вправду никого не люблю? Знаете, иногда мне кажется, что так оно и есть. Такая тоска! А как хочется настоящей любви, научиться любить самой, и быть любимой.
Это, наверное, очень мудрёная наука. ТА САМАЯ любовь, как говорит Ирка. Прямо как «Тот самый Мюнхгаузен». И сколько может быть любовей ― одна или много? Ведь Бог любит сразу многих, и ему не просто можно, но и нужно. А может, я и так умею любить. Ведь Господь всех нас учит любить. Молюсь. Жду солнца. И ― ура! Наступает УТРО. И выходит Солнце ― свежее, крупное, настоящее. Оно пахнет ярко румяным жёлтым светлым яблоком, которое мне подарила моя крестница Дарочка на Новый год. Точно! Вот оно ― это солнышко. Я шепотом пою песню Трубадура-Магомаева.
Ночь пройдёт, наступит утро ясное,
Знаю, счастье нас с тобой ждёт.
Ночь пройдет, пройдет пора ненастная,
Солнце взойдёт!
Как будто кто-то свыше влил в меня эту щедрую песню. Я пою её от души, как свою. Ирка не спит. Маме стало лучше в это утро.
― Дай мне три рубля, пожалуйста, я поеду в Таврическ. Тётка обещала три банки варенья, - тихо говорит Ирка.
Ирка уезжает в Таврическ к тётке. А я остаюсь в Мокрянке ― ждать Рождества. Ирка оставила мне почитать полезную книгу «Как стать миллионером». Жёлтенькая такая брошюрка, оптимистическая. И ещё «Дзеновские истории».
А на Рождество девочка Дарочка подарила мне рисунок с изображением фантастического существа, вроде дракончика, из которого сыплются доллары ― отовсюду, даже из попы. Это чтобы я стала миллионером. Вот как! Всё идёт к тому, видите! В Рождество мы с Дарочкой и заработали свои первые золотые в этом году. И конфетки, и пирожки ― мы колядовали втроём: Дарочка, я и Леонтович. Он подпевал нам своего «Щедрика». Нет, вчетвером! А кто был четвёртый, я не скажу. Вы сами отгадайте: Его не видно, не слышно, Он всюду летает и Радость и Свет дарит. Говорят, Он похож на голубя. Отгадали?
Я буду искать Его всю жизнь.
P.S. А ― Ты ведь ничегошеньки не написала о моей лучшей подруге Майе! ― сказала бы Ирка, если прочла весь этот бред.
― Но я ведь о ней ничего не знаю. О ней, видимо, будет отдельный рассказ. И ещё. Не могу же я целую такую красивую тетрадь испортить на один бред? Нужно два или три бреда – говорит мама. Да и читатель давно устал или уснул. АЛЛО! Проснись! Я уже кончила ныть!
Спасибо, читатель! Ты говоришь… Правда? … Я тебя тоже… Святой Дух? Ну, конечно.
Его нужно всю жизнь привлекать своей Радостью. Откуда эта Радость? Оттуда. Это он её нам дарит. Тебе и мне. Он нас любит. Это он пел про утро, я только подпевала. Что может быть радостней и выше ― подпевать Ему?!