Уход человека всегда ощущается оставшимися виной перед ним, уже непоправимой. Уход поэта откликается ещё горше. Ведь могли бы при жизни прочесть внимательнее, перечесть, сказать, написать. Вот я сижу и перечитываю стихи друга. Вспоминаются долгие беседы, в основном по телефону, так уж сложились наши отношения в недолгий период, отпущенный нам для дружбы. Как-то Саша обмолвился: я неверующий, у меня нет внутренней совести – стыда перед Богом, перед собой, - есть только внешняя совесть.
Да, Саша был неверующим, но более благородного человека я не встречала. Редко, у кого бывает такое природное, врождённое чувство стыда перед собой, даже не за поступок, за неверное слово. Внешняя совесть? Была, конечно, и она. Что Саша имел в виду? Стыд перед любимой женщиной:
и жизнь уже прошла,
но женщина любима...
А если так,
то врать
и ёрничать нельзя.
О, сколько чепухи
по пьянке мы раздали!
прочли десяток книг -
не сделались умней...
Пижонские стихи -
бренчащие медали.
И что мне до других!
Мне стыдно - перед ней.
(В. Гутковскому).
Культура народа, говорят, определяется по отношению к женщине. Но сейчас, ой, как не в моде рыцари. Цинизм пропитал всё и вся, похоже, он заменяет светский лоск, является признаком принадлежности к высшим кругам.
Стихи каждого поэта – его исповедь, все мы пишем о любимых людях, но пишем по-разному. Чаще в стихах видишь их автора, его чувства, ощущения по отношению к любимому человеку, который остаётся как бы за кадром. Не в нём, дескать, дело, главное то, что я испытываю. И это, вряд ли эгоизм, просто человек познаёт мир через себя ( помните, «Познай себя…»). Но есть другие поэты, они не лучше, они просто - другие. В их стихах живёт любимый человек, со всеми его дарованиями и слабостями, психологически тонко просвеченный автором. Саша был таким поэтом. Сейчас я хочу остановиться на стихах, посвящённых женщинам. Саша прожил не очень короткую жизнь (57 лет) и, конечно, любил не однажды. Но для него характерно восхищение, преклонение художника перед красотой, далеко не всегда сопровождаемое близкими отношениями. Часто это было восхищение издали, у него было много женщин-друзей, с которыми его связывала нежная уважительная, я бы сказала, любовная дружба. Женщины тянулись к Саше, чувствуя добро, он умел расположить их к откровенности, умел утешать. Было в нём то, мужское, сильное, потребность защитить что ли, утереть слёзы женщине, как ребёнку. Он очень чувствовал в женщине спрятанного ребёнка:
Сон в кулачок тихонько скомкала
и осторожно
почему-то
потрогала глазами комнату,
наивно ожидая чуда.
Но дождь настойчиво,
настойчиво
стучал по стёклам
и по жести.
И прерывались многоточьями
твои беспомощные жесты…
(«Хмурое утро»).
Наверное, так тонко чувствует ребёнка - свой, тоже ребёнок. И в Саше он жил, прорываясь иногда из-за умной, тонкой, грустной иронии – основной канвы его стихов.
Сопение хромированной трубки...
Нажми на клапан - Глюка оживи.
Пусть он расскажет,
до чего мы хрупки
в своём желанье
счастья и любви.
(«Сопение хромированной рубки»).
Смущение мужчины перед женщиной, ну, кто из нынешних признается в этом? А Саша имеет смелость признаться, и в этом весь он, ранимый, открытый людям, любви, прячущий робость перед женщиной под маской иронии и самоиронии:
Не знаю, чья вина…
Но захмелел слегка
от доброго вина,
от злого табака,
от терпкой красоты,
струившейся от Вас.
Не перешёл на «ты».
В смущении увяз…
(27 декабря 1987-6 января1988)
Это юмор.
Вы хоть верьте,
хоть не верьте.
Жёсткий юмор,
перемноженный на грусть…
Я не юный,
и тем более,
не Вертер…
В этой смуте
разберусь.
Не застрелюсь.
( «Качается, но не тонет...» Из цикла «Сочинение на заданную тему»)
Редко, кто так понимает женскую психику, так входит в роль женщины, как это делал Саша. О, да, Саша был искусным актёром, когда это было нужно по ходу… чуть не сказала – пьесы. Он перевоплощался в исторических лиц, благодаря великолепному знанию истории, дотошному знакомству в своё время с исторической литературой, благодаря прекрасной памяти. Роли женщин ему удавались отлично. Кто подумает, что это написала не женщина:
Зачеркну пережитые дни.
Не оставлю от них
ни полслова.
Позови же меня!
Позвони!
Прибегу к тебе девочкой снова.
Поспешу прикоснуться рукой,
ощутить,
как мучительно любим.
Обретённый в разлуке покой
здесь покажется
пошлым и глупым.
……………………
Позови же!
Нечаянно.
Вдруг.
Наказанье моё
и награда…
…Начинается тысячный круг
моего неизбывного ада.
(Не позднее 1988 года
«Монолог женщины»).
Какой интереснейший женский образ встаёт перед нами при чтении цикла «Оле Ч.» (Черкашиной), доброй знакомой Саши. Восхищение смелой, дерзкой, сильной, озорной женщиной так и сквозит в строках:
Расплевалась
с хамежом да обидою,
и – спиною
ко всему ненавистному, –
хлопнув дверью,
дерматином обитою,
лёгким шагом,
по девчоночьи, –
из дому.
Как вода ни глубока –
переплыть её!
Как земля ни тяжела –
раскачать её!
Чтоб у новых, у дверей –
День Открытия,
чтоб у новой, у любви –
День Зачатия!
Это – именно, о ней, не о себе, пишет поэт. Это её портрет, освещённый искренним восхищением художника:
Ты живёшь, как живёшь.
Ты идёшь поперёк.
Поперёк той реки,
что бывает жестока.
Ты беспечно и властно
вступаешь в поток,
не заботясь
о тёмных глубинах потока.
Странно, перечитывая любовную лирику Саши, вдруг заметила, как часто повторяются в этих стихах июньские ливни. В зрелые годы был написан большой, пожалуй, самый большой любовный цикл, который так и называется «Июньские ливни». Но, вот и в одном из сравнительно ранних стихов ( к огромному сожалению, я располагаю только стихами Саши, сброшенными на сайт «Поэзия.ру»), посвященном жене, тоже читаю:
Беда моя Мария,
моя отрава!
Ах, что ты натворила,
наколдовала.
Звездою на снегу,
июньским ливнем, -
куда ни убегу, -
а ты окликнешь.
1971-72 годы
(Мария)
И, всё-таки, самая большая часть любовной лирики Саши посвящена героине цикла «Июньские ливни», цикла, который писался, судя по датам под стихами, с 1986 по 1997 год – немалый кусок жизни. Какую силу надо иметь, чтобы столько времени так любить:
Поднимаюсь на вершину
песчаного холма,
чтобы снова увидеть в небе
легчайший отсвет
того, что мне кажется счастьем.
И снова иду,
преодолевая ветер.
Сухой холодный ветер
твоей нелюбви ко мне.
( август- сентябрь 1988года )
Помню, в одном из электронных писем мне в Португалию, Саша сказал ( кажется, после того, как я опубликовала на сайте свой «Карточный домик»): даже иллюзия такой любви – даёт человеку очень много, а у Вас, кажется, настоящее…
Преодолевая ветер нелюбви, столько лет любить. Эта женщина ( я не знаю, кто она, Саша не называл имён, и это тоже отлично его характеризует ) – тоже поэт и прозаик, по словам Саши очень одарённый. Глубокое уважение к интересной и сильной женской индивидуальности, к её творчеству, присоединяется к естественному мужскому восхищению и любованию:
Топорщится халатик
у плеча.
Часы бредут
полýночно и шатко.
Но бьётся мысль,
остра и горяча
в височной жилке
рядом с русой прядкой.
Бог весть зачем.
Но только не играть!
И, право, не кокетничать
со славой!
Ты достаёшь
заветную тетрадь
в обложке,
словно дерево,
шершавой.
( январь-март 1988 года)
Разве эта женщина виновата в том, что не любит? Всё равно, она прекрасна, всё равно, это счастье. Так говорит нам поэт нежностью строк о ней:
Колеблются струи,
как струны упруги.
А ливень - как праздник,
с рассвета идущий.
Струятся твои
беспокойные руки
на хмурые лица,
на тусклые души.
Смывают с души
и тоску, и усталость,
соринки обид,
что с годами налипли…
…………………………………………….
А если ни капли
кому не досталось,
смешно и нелепо -
сердиться на ливни!
(1-6 июня 1988 года)
Недаром сравнивается любимая женщина с родным городом, в котором сейчас так трудно жить, из которого поэт так и не уехал, не смог, а, может быть, прожил бы дольше с родными в Америке…
Единственный город…
Здесь - дружеской встречи уют.
Табачный дымок
в ожиданьи ночного трамвая.
Хоть мне-то известно,
как дёшево здесь продают,
как здесь настигает
хмельная тоска ножевая.
Так досками накрест
забить опостылевший дом?
Утешиться фразой
про горечь родимого дыма?
…………………………
Но… как же мой город
с тревожным
июньским дождём?
Прекрасным дождём,
так светло
пролетающим мимо!
( октябрь 1988 года )
И в заключающем цикл горьком стихотворении «Не искупить привычным «извини», поэт чувствует СЕБЯ виновным в уже не скрываемом «корыстном обмане» любимой, как это не парадоксально, он ещё любуется ею, любовные иллюзии тоже приносят нам счастье…
Но всё-таки
ещё доныне рад,
(пусть эта радость кажется смешною),
что лишь тебе
был впору тот наряд,
в пылу любовном
выдуманный мною!
(1994-97 годы)
Хочется приводить ещё и ещё, так много у меня любимых строк среди любовной лирики Саши, но я боюсь утомить читателя, не знавшего лично Сашу. И, всё же, заканчивая этот небольшой очерк, мне хочется попросить будущих составителей книги стихов Александра Шаргородского: будьте бережны. Саша не давал нам разрешения на издание этой книги. Боюсь, он не позволил бы нам копаться в его архивах. Да, мы, друзья Саши не можем допустить, чтобы его чудесные стихи ушли с его смертью. Но… будем бережны, будем скромны, даже целомудренны, прикасаясь к этому тонкому миру – миру поэта. Есть ли у нас пропуск в этот мир?
Милая ясная пани!
Этот билет или пропуск,
заверенный моей подписью,
подтверждает Ваше право,
точнее Вашу привилегию
на право проникновения
в МОЮ ТЮРЬМУ
или в МОЙ ГОСПИТАЛЬ
или к МОЕМУ СМЕРТНОМУ ЛОЖУ.
……………………………………
И ещё прошу Вас:
проходя,
поплотней прикройте калитку,
чтобы никто другой,
никто другой,
никто другой…
(Декабрь 1988 – «Милая ясная пани»).
Стихи А. Шаргородского можно найти по адресу:
http://www.poezia.ru/user.php?uname=alexsh