Коко работал в заведении мадемуазель Шати, прикрывавшегося респектабельной вывеской «Отель Добрый самаритянин». На деле это был самый настоящий дом свиданий. Правда, для людей высшего света или, по крайней мере, полусвета – мужчин и женщин. Это был странный дом свиданий. Скорее, это было место сборов очень состоятельных людей, вершителей судеб мира сего, собиравшихся здесь для неформальных встреч, на которых не было субординации, не существовало никаких правил приличий и разрешалось всё, или почти всё. Встречи проводились регулярно. В промежутках «Добрый самаритянин» работал как обычный бордель для очень богатых людей.
Отель находился в предместье Парижа на одной из глухих, малолюдных улочек, которых еще не коснулся ражий пыл современных урбанистов. Это было большое здание готического стиля, спрятавшееся в старинном парке за высоким неприступным забором с массивными чугунными воротами.
Заведение пользовалось повышенным вниманием прекрасной половины человеческого рода. Оставив машину где-то за углом, скромно опустив головку, скромницы семенили к воротам, где их встречал важный швейцар в мундире, расшитом галунами.
Там часто бывали добропорядочные домашние хозяйки из высшего света. Изнывающие от скуки налаженного быта, в этом доме они могли удовлетворить самые необузданные фантазии, которые только могут прийти в хорошенькую головку эмансипированной молодой парижанки, разочаровавшейся в интимных сторонах супружеской жизни.
Заведение мадемуазель Шати пользовалось также особой популярностью среди моделей, представителей богемы и жен высших чиновников. Здесь бывали супруги мэра, министров и даже самого президента и американского посла.
За стенами этого невинного, на первый взгляд, заведения, таились простенькие комнатки с красными фонарями, отвечающие вкусам уличной проститутки, и роскошные будуары с зеркальными стенами и потолками, в которые утонченная кокотка могла наблюдать все перипетии развертывающихся здесь битв. Другие помещения напоминали, скорее, пыточные камеры – с дыбами, цепями, наручниками, плетками и другими реквизитами, столь милыми сердцам дам и джентльменов, склонных к садомазохизму. Лесбиянки и педерасты могли предаваться утехам в апартаментах с розовыми обоями, украшенными и обставленными в угоду самому причудливому вкусу. Танцзал, конференц-зал, ритуальные комнаты, плавательный бассейн, гимнастический зал, ресторан – здесь было всё необходимое, всё высшего класса, способное удовлетворить самый пресыщенный вкус.
Отель особо славился своим персоналом. Блондины и блондинки, брюнеты и брюнетки, изнеженные херувимы, брутальные молодцы, красавцы и красавицы, уроды и уродки, гиганты и великанши, карлики и карлицы, монстры с огромными мужскими достоинствами – в общем, здесь было всё, о чем только могут мечтать мужчина и женщина.
Коко выделялся из всех. Подобных ему не было. Он безумно нравился клиенткам. Дело было не в красоте. Он не был красив в общеизвестном значении этого слова. Скорее, наоборот. Небольшого роста, сутуловатый, заросший густой растительностью, с длинными, до колен, руками, мускулистый, невероятно сильный, он производил неизгладимое впечатление на дам. Вероятно, это было связано с тем, что в нём было очень ярко выражено мужское начало. Это был настоящий самец, – редкий экземпляр, необычный для рафинированного общества.
К тому же он не говорил, так как был немым от рождения, и это только усиливало интерес и интригу. А огромные, полные печали, беззащитные в какой-то детской невинности и в то же время усталой мудрости, глаза, вызывали сострадание, прилив нежных чувств и желание утешить его.
Неудивительно, что он шел нарасхват и трудился по двенадцать часов в день без перерыва. Был непритязателен, жил здесь же, в отеле, в скромной каморке. Никуда не выходил. Семьи и близких у него никогда не было. Он был одинок и, вероятно, несчастлив, как и все одинокие. Поэтому отдавал всё свое время работе. У него не было ни сердечных привязанностей, ни друзей, ни подруг, кроме четырнадцатилетней Нинель – хрупкой голубоглазой, ангельской внешности дочери привратника, с которой его связывали узы нежной, сентиментальной, платонической дружбы.
Адское пламя похоти, царившее в заведении и выжигавшее в сердцах обитателей и посетителей борделя всё человеческое, не коснулось ребенка. Она цвела, как роза в окружении терновника, и ничто в этом заведении не могло повредить ей. Коко по-своему любил и оберегал невинную девушку. При виде старых развратников, пытавшихся её соблазнить, он вскипал и готов был разорвать нечестивцев. Волею судеб попавшие в Содом и Гоморру низменных человеческих страстей, Коко и Нинель тянулись друг к другу и при первой возможности проводили вместе всё свободное время.
Он оставался верен Нинель в своем сердце. К нему, казалось, не приставала грязь заведения. В своих интимных отношениях с дамами был корректен, сдержан, даже строг, не позволяя переходить известные границы. Щепетильный в манерах, педантичный, пунктуальный, он неизменно появлялся у очередной клиентки в смокинге с бабочкой, белоснежных перчатках и черных лаковых туфлях.
Неизвестно, в чем именно состоял талант Коко, но сеанс неизменно заканчивался бурными оргазмами с продолжительными стонами, криками и плачем. Обладал ли он особым темпераментом, или это была чистота детской души его в соединении с чем-то древним, первобытным, волнующим душу? Или, может быть, дамы, наэлектризованные его густой растительностью, попадали в особое поле – поле животной чувственности, которое полностью утеряно в нашем урбанистическом, механическом обществе, и которое можно наблюдать лишь во время любовных игр среди представителей дикой природы? Как бы то ни было, сердца многих посетительниц заведения были разбиты, в то время как сердце Коко оставалось холодным.
Надо сказать, что «Добрый самаритянин» находился под особым покровительством властей – может быть, потому, что там собирались на оргии сливки общества. Вся пикантность состояла в том, что посторонним вход туда был закрыт, в то время как посетители общались между собой и с персоналом только в масках. Это придавало ауре дома особую таинственность, а собравшимся –удивительное чувство раскованности, непринужденности и посвященности. Мистическая атмосфера окутывала огромные залы, освещенные свечами, в которых предавались совокуплению в самых невообразимых, распутных и бесстыдных формах обнаженные мужчины и женщины, педерасты и лесбиянки, в то время как группы одетых и неодетых людей разглядывали их.
В других помещениях в сладострастии терзали себя и партнеров плетьми мазохисты и мазохистки, на дыбах висели окровавленные люди, за решетками сидели собако-люди. В освещении факелов по длинным коридорам, устланным дорогими коврами, шли, подгоняемые бичами, длинные процессии обнаженных людей с капюшонами на головах. В ярко освещенных залах, при звуках музыки, вальсировали танцующие, в полутемных подземельях люди в черных мантиях бормотали мантры и заклинания.
Состоять членом этого закрытого, элитарного клуба было особой честью и привилегией. Оно было особо притягательно также и потому, что ничем не ограниченная возможность делать всё, что угодно, отсутствие всяких моральных факторов, так подавляющих человека в его обычной социальной жизни, неузнаваемость и, тем самым, неуязвимость, придавали ему удивительное чувство свободы, делали его сверхчеловеком.
Всё обо всех знал только магистр этого общества, общавшийся с его членами через посредника. Магистра же не знал никто. Догадывались, что он был одним из тринадцати представителей тайной ложи, вершащей судьбами мира, признающей своим главой дьявола и расположенной в Нью-Йорке. Поговаривали, что дьявол сам иногда появляется на сборищах, и это было похоже на правду, потому что все новые посвященные давали обет молчания и проходили через страшный ритуал приношения кровавой жертвы Сатане раз в год на черную мессу в Вальпургиеву ночь. В жертву приносилась невинная молодая девушка. Тело с перерезанным горлом подвешивалось над купелью и собравшиеся, причащаясь злу, пили её кровь.
Персонал никогда не присутствовал на мессах и иных таинствах клуба, однако для Коко было сделано исключение, и он выполнял на них роль служки. В эту ночь он также участвовал в ритуале, устроенном в подземелье, размешивая в котле ужасное дымящееся варево из жаб, змей, пауков и прочей нечисти и разнося его в человеческом черепе среди членов общества. Магистр в капюшоне и черной мантии, окруженный толпой так же одетых людей, стоял в кругу, образованном жертвенным каменным столом, каменной купелью и огромным, каменным же, ещё пустовавшим, троном. Чадили факелы, бросая вокруг тревожные тени.
Магистр пропел богохульные заклинания, и вдруг, затрепетав, как от сильного ветра, факелы погасли и в наступившей тьме раздались три громовых удара. Когда факелы зажглись вновь, присутствующие увидели на троне огромную фигуру, закутанную в черный плащ. Голову дьявола прикрывал капюшон с отверстиями, сквозь которые светились фосфоресцирующие мертвые глаза. Ужас и трепет охватили присутствующих.
Магистр упал перед своим владыкой на колени. То же сделали и остальные. Затем в зал ввели обнаженную прекрасную девушку, лицо которой было прикрыто маской. Коко сразу узнал ее. Это была Нинель. Щемящее предчувствие неминуемой беды пронзило его.
Нинель подвели к подножию трона и поставили на колени. Страшный рык потряс зал. Поднявшись во весь свой огромный рост, Сатана подхватил потерявшую сознание девушку и положил на стол. Затем поднял руку. Это послужило сигналом. Скинув черные одеяния, мужчины и женщины бросились друг на друга в похотливом, необузданном порыве, предаваясь самым изощренным фантазиям. Дикие стоны, вопли и крики сотрясали воздух. С высоты своего гигантского роста Сатана наблюдал за корчащимися в судорогах, отвратительно извивающимися, бешено совокупляющимися человеко-червями. Раскачивающийся лес поднятых вверх раскинутых ног напоминал страшный, кошмарный лес под порывами ураганного ветра в адском подземелье.
Громовой удар прервал богохульную оргию. Встав с оскверненного ложа, Сатана рывком захлестнул на себе плащ. От ужасного рыка затряслись стены: «Adsum! Dies irae! Caput mortuum!” * В поднятых вверх руках очутился нож. Не успел он, однако, вонзить нож в грудь бедной девушки, как на него черной молнией бросился Коко и всеми своими восемьюдесятью килограммами сбил с ног.
С грохотом повалился Сатана на каменный пол подземелья, задергался и, разваливаясь и распадаясь на глазах, с инфернальным ревом: «Resurgam”**, огненным столбом провалился сквозь землю. Чистота сердца и невинная любовь Коко победили Князя тьмы. На него с проклятиями набросилась толпа демонов в человеческом обличье.
***
Хоронили Коко дождливым, хмурым летним днем.
За катафалком шла скорбная, длинная процессия рыдающих, одетых в черное, женщин. На кладбище листья деревьев роняли на гроб холодные капли, позрачные и чистые, как у ребенка. На скромном могильном обелиске было выбито :
Шимпанзе Коко. 1972 – 2002.
Здесь покоится невинное, страдавшее сердце.
Мир праху твоему, любимый