Этот остров еще и теперь едва ли меньше Цейлона или Формозы. В основе его покоится древний дрейфующий айсберг, который удельным княжеством расколов много столетий назад ледяное королевство Антарктики, уменьшил его вдвое.
Он движим десятью тысячью самых сильных белых китов. И когда всплывают они, высвободившись из своей упряжки, посреди портовой бухты, тесня галеры и галеоны, что бы вольно вдохнуть чистый воздух, их мутные фонтаны обрушиваются на прибрежные гранитные плиты. Где мудрые волны многих морей точили свои иероглифы с пророчествами на долгие десятилетия вперед. От порта к самому городу ведут мраморные лестницы и на каждой их ступени высечены строки на понятных языках, так, что поднимаясь по ним можно узнать всю историю этого острова.
Его открыл самый известный и могущественный пират последних времен, когда компас его корабля завыл голодною собакою затосковав по земле, и помог отыскать среди серых сырых туманов северных широт эту прозрачную глыбу. И тогда Адмирал решил именно здесь выстроить свой вольный город. Но прежде, посадив остров на якорь, он совершил свой последний поход.
На крепкие мачты его корабля, один борт которого был набран из ливанского кедра, а другой из египетской акации, матросы подняли вместо парусов рыбацкие сети. И Адмирал старыми пиратскими заклятиями заманил в них демонов ветра.
Обойдя в течении года все известные моря и открыв четыре новых, завладев всем золотом обеих Индий, опустошив Перу и вычистив все серебро Аргентины и все алмазы черной Африки, он вернулся на остров и принялся возводить свой идеальный Город, с которым теперь уже не может сравниться ни одна столица, ни в Новом, ни в Старом Свете.
Любитель античности, он скупал уцелевшие греческие храмы и амфитеатры, римские триумфальные арки и акведуки и составлял из них целые кварталы. Говорят, что он целиком выкупил или украл Великую Китайскую Стену, сложив из нее все прибрежные бастионы. А из того, что осталось устроил Лабиринт в одном из предместий. А однажды он велел отлить золотые статуи римских императоров, греческих и персидских царей, вождей кочевых азиатских племен, а так же самых отъявленных бунтарей прошлого и расставить их на перекрестках, необъятных площадях и крышах самых высоких зданий.
Кроме этого он нередко пользовался услугами прирученного урагана, жившего в недрах Острова, для того, что бы заиметь какую-нибудь обновку для своего Города. Ураган этот знали во всех столицах мира. Безжалостно лишенных им всего, чем они могли бы гордиться. Да одна беда – зачастую он приносил из своих буйных налетов все, что ни попадалось ему под руки, и могло уместиться на его могучих крыльях, с изрядной долей ни на что негодного хлама. Так, благодаря его не особой разборчивости, вся площадь перед похищенным прежде главным римским собором была тесно уставлена бирюзовыми багдадскими минаретами. А лондонская темница, несколько кособоко, оказалась прилаженной к куполу парижского Пантеона. Совсем уж нелепо окруженного сотней голландских ветряных мельниц, непонятно чем пришедшихся ему по сердцу.
Однажды, когда Адмирал решил доставить свои очередные приобретения в целости, он купил Средиземное море на один год для своих тайных перевозок. И что бы никто не посмел заняться судоходством до истечения этого срока, каждый порт он велел затянуть крепкими цепями, сумевшими бы удержать любое судно. Потом, уже когда время аренды закончилось, у илистых берегов Марокко были обнаружены гигантские остовы затопленных барж, которым все же удалось, хоть и со скрипом, протиснуться через Гибралтар. А на острове тогда же в несколько дней возникли дворцы и храмы из Малой Азии и Египта.
Они поднялись вокруг озера, выжигавшегося во льду в течении без малого двенадцати лет. В самом узком его месте берега соединяет стальной мост с чудесными садами и замками, чьи башни возносились на дерзкую высоту. Изогнувшись на ту сторону, он исчезающей струною вонзался в далекую туманную дымку. Там, где у самого берега свернулась отсыревшая Венеция. Выкраденная целиком в одну ночь из своей теплой мусорной лагуны.
В светлой воде этого озера на фоне переливающегося ледяного дна скользят сторожевые акулы и касатки. А среди разросшихся до невиданных размеров кувшинок и лилий - покачивается невесомый филигранный дворец принцессы этого волшебного острова.
Когда остров входил в полярные моря, что бы вновь нарастить изрядно истаявшие за год берега и озеро вновь замерзало, громадные бутоны накрывались хрустальными колпаками и садовники, добираясь к этим беседкам на коньках, приносили из своих каморок светильники, что бы обогреть бледные цветы. В это же время они, достаточно искусно, расписывали прозрачный лед у самого берега, пририсовывая стоящим рядом башням и храмам отражения вовсе им не соответствующие. Отражения эти придумывала сама Принцесса. Никто во всем городе никогда не видел ее лица и даже больше того, не знал ее настоящего имени. Но в любом портовом кабаке можно без труда отыскать пропитого пьяницу из числа завсегдатаев, который охотно за любую выпивку поведает массу небылиц о ней.
Начав с одной-двух историй об Адмирале (с которым он, конечно же, бывал не в одном походе) он расскажет о том, что тень ее, как и у отца, всегда вооружена и глаза ее, как и отцовские, разного цвета. Один для дня, другой для тьмы. На приемах (где он так же присутствовал лично и не один раз) она всегда появляется в окружении двух своих двойников, роль одного из которых исполняет нынешний ее любовник. У всех троих лица скрываются под масками из посеребренной кожи, и узнать где же Принцесса, можно только по платью – у нее вместо пуговиц нашиты на шелк золотые бубенцы, а рукава украшены колокольчиками в виде крошечных летучих мышей, висящих вниз головами.
Следом, пыхнув своей короткой трубкой, хитро выпустив витую струйку дыма и укутав ею стакан – что б вино не остывало, он поведает о зеркале царя Соломона, способное похитить всякое отражение и хронящееся, якобы, у нее во дворце. Нашли его будто бы зарытым в истоке одной сирийской реки, к чьим берегам даже в самые страшные засухи никогда не приходили на водопой окрестные звери. И даже птицы, если случалось им перелетать над ее темным потоком, делали это переворачиваясь на спину. Зеркало везли через пустыню к морю только по ночам. И еще будто бы в нем, как в страшном зерцале Агриппы появляются по велению Принцессы призраки давно уже умерших и пропавшие отражения тех, кто осмелился в него заглянуть. Первые кормят ее тайнами времени, а вторые поят своей молодостью. Как выдержанным и благородным вином.
Потом он почти наверняка небрежно обмолвиться о заговоре «Якорьщиков», которым Принцесса якобы покровительствует. И когда вы, конечно же, заметив еще в порту, и потом, уже в городе, нередкие изображения якоря, поинтересуетесь – кто же эти «Якорьщики», старый пьянчуга, напустив на себя по возможности загадочный вид – будто и сам он состоит в этом заговоре, ответит вам, перейдя на шепот, что даже упоминать о «Якорьщиках» запрещено на Острове. Под страхом смерти. Так что если вы все же пожелаете стать совладельцем этой страшной тайны, будьте готовы заплатить еще за один стакан дешевого крепкого пойла и узнайте, что во множестве домов города, в тайных подвалах пробиты сквозные колодцы до самого моря. И в них упрятаны многотонные якоря на крепких цепях и канатах длинною в несколько миль. И эти якоря заговорщики готовы сбросить в колодцы по условленному сигналу, когда Остров окажется в
теплых морях. И тогда, обездвиженный, он будет обречен, потому что отыскать все бесчисленные якоря и перебить их цепи вряд ли будет возможно.
Вспомнив о самой Принцессе этот изрядно захмелевший враль предъявит вам, уже достаточно без церемонно, свой опустевший стакан. И возможно вы еще успеете узнать, прежде чем он, умолкнув на полуслове, заснет прямо за столом, о том, что Принцесса умеет готовить для себя сны, будто какое-нибудь лакомство. Решив, к примеру, этой ночью отравиться в странствия туда, где она прежде никогда не бывала, Принцесса складывала в свою подушку, расшитую ветрами и облаками как в котел, лоскутки парусов, клубок нитей из корабельного каната, переплетенных с осенними паутинками и засыпала все это пухом перелетных птиц. Если же ей хотелось повидать во сне прежних своих подруг, в подушку укладывались все их давнишние письма, муаровая лента, что вплеталась в то время в ее волосы, несколько свежих цветов гиацинта, и в конце добавлялось как соль или редкостная специя – немного песка из песочных часов.
Для любого сна находились у нее рецепты и будто бы рецептов таких была собрана у нее целая книга. И хранила она эту книгу как самое драгоценное свое сокровище, потому что не могла видеть других снов, кроме тех, что сама готовила. И только в полнолуние, когда все придуманные накануне сны уносились вымытые лунным приливом из ее разноцветных подушек, Принцесса, страшась темного пустого сна, покидала свой дворец на волнах и бродила инкогнито по улицам Города. Или оставалась в легкой ладье у гранитных берегов тихого озера.
Несколько рек вытекали из него, со звоном неся сквозь каньоны ледника потоки цветов и хлопья позолоты. Проскользнув сквозь сложные организмы водяных органов, и выплескиваясь в его фонтанах, они переполняют весь Город птичьим пением и переливающейся музыкой. И в светлых потоках этих мелодий плещутся, перекручиваясь, пурпурные персидские полотнища. Протянутые от китайских коралловых пагод к перламутровым громадам готических соборов.
Некоторые из рек исчезают подо льдом, пронзая Остров своими голубыми артериями. И там, в его глубине, в эту паутину вплетались шахты и галереи подземки, опутывая хрустальные дворцы и озера с питьевой водой. Другие реки обрываются отвесными водопадами на краю, сбрасывая в море остатки головокружительных праздников, обитающих в улицах Города.
Ароматы позабытые отдыхавшими здесь ветрами, никогда не развеивались. На одной улице можно было попасть в опиумное течение шанхайских притонов, а на другой в неспешный и душистый седой поток степных трав. Следующая улица владела утренним ароматом накаляющегося на восходе соснового леса на взморье, а ее переулки, вымощенные пушечными ядрами, хранили густой пряный запах волшебных цветов и неправдоподобных фруктов из южных стран. На площади же, куда выкатывались эти вялые волны, до того только кружащие голову, их потоки и течения смешивались, переплетались и образовывали почти паутиновое облако, которое обволакивая и опьяняя попавшего в него человека, вызывало у него целую россыпь завораживающих бриллиантовых галлюцинаций. И тогда посреди площади, над самым ее центром зависала, покачиваясь, пугающе огромная кривая башня Старого Времени. И из ее окон моховыми лохмотьями свисали свалявшиеся космы его позеленевшей бороды. А рядом с этой ветхой скрипучей башней появлялась другая, чуть поменьше – поющая Башня-Сказочница. Она вырастала прямо напротив Врат Ветров, где они меняли свою старую кожу как змеи. Внутри нее находился узкий витой лабиринт, попадая в который, ветер исполнял свою мелодию. Песни их сменялись сказками, и северный ветер рассказывал седые суровые скандинавские саги, и из темных бойниц башни, откуда слышался его голос, сыпался снег. Западный ветер пересказывал легенды бродячих менестрелей, и тогда за витражным стеклом мелькали лица прекрасных принцесс. А ветер восточный повторял замысловатые истории караванщиков, подслушанные им у костров в остывшей ночной пустыне. И вторя ему, сквозь ажурные ставни нежными завитками распускались тонкие аравийские миражи.
Здесь же, на этой площади, пару раз в год (а именно когда Ураган забирался в свою берлогу на спячку), устраивали Праздник Перелетных Птиц. И тогда все ее огромное поле, настолько огромное, что дворцы и небоскребы у ее края были видны только у самого горизонта, заполнялось всевозможными птицами летящими с материка на материк. После отдыха, покидая Остров, каждая птица оставляла в определенном месте самое красивое свое перо, складывая таким образом роскошные узоры, увидеть которые, правда, можно было только с птичьей же высоты.
Но самым буйным и пышным празднеством здесь отмечают День Смены Курса, когда сам Нептун, нанимаемый всеми жителями Города в складчину на неделю, примется разворачивать, погоняя, китов в своей темной глубине под айсбергом. В помощь им нещадно будут надрываться черти-кочегары у пылающих топок в его ледяных недрах. И между двумя гигантскими башнями поднимется самый большой парус, которым можно было бы укрыть всю Голландию или какое-нибудь немецкое княжество. Когда же Остров проскочит экватор, все его население, облачившись в самые невообразимые одеяния выходит на улицу. Увлекая в своем радушном потоке иностранных матросов и солдат с береговых батарей, сбежавших в самоволку, прочь от своих старых надраенных пушек. Тысячи пестрых воздушных змеев на цветочных гирляндах взвиваются тогда в небо к разукрашенным облакам и воздушным замкам. Покрывая весь Город тенью. А с наступлением темноты праздник будет продолжаться во вспышках фейерверка и бледном сиянии воздушных шаров самых причудливых форм, наполненных светящимся газом.
Будут безумные танцы под такую же безумную музыку, грохот летящих в небо ракет, взрывающихся умопомрачительными ароматами, сирены и пароходные гудки из порта, гул гранитных колоколов с маяков. Цветочная мишура и вихрь слепящих красок. Сумасшедшие костюмы или же их отсутствие. Все заскачет перед глазами, проносясь мимо. Жонглеры и хохочущие клоуны на ходулях пьяно вышагивают над этой разряженной толпою, где можно будет увидеть красных тореадоров и майских королей, прекрасных принцесс из Башни-Сказочницы и старых колдуний в мантиях из черных тюльпанов, чернокожих, индейцев, великанов, валькирий. Жгучих испанок с пылающими волосами и снежных королев, статных гвардейцев в цветочных мундирах и длинноволосых обдолбанных хипстеров. Вам может встретиться человек обряженный ангелом и вслед за ним ангел действительный, с настоящим нимбом и крыльями. Дальше козлоногие сатиры, играющие на волшебных свирелях и индийские танцовщицы, за ними уродливые тролли и маленькие феи с фиалковыми флейтами. Следом за ними, под перезвон колокольчиков, цыгане пронесутся по улице в своих расписных повозках запряженных медведями, высекая из мостовой крошечные алмазы. А гномы с паутиновыми бородами взобравшись на фонари щедро осыпят толпу серебреными цветами и пьянящими яблоками. Циркачи и воздушные гимнасты будут приноситься в лучах прожекторов. Пестрые кабаре, вертепы и балаганы, откуда доносятся самые развеселые мелодии. И подхватывающие их шарманщики у подворотен, где в трепетном мотыльковом мраке мелькают острые опасные зубки, улыбок или оскалов. Где жеманные жиголо кружатся под руку с вдовами в трауре, где в хороводе резвятся напомаженные педики. Где Офелия в мокром липнущем платье, взмыленные мимы и шипящая на всех Горгона. Где порок и добродетель, распутство и невинность, мешаясь, обмениваются ласками и масками. И теперь под фарфоровым личиком китайской куклы может оказаться маска Красной Смерти.
Учуяв журчание ручьев вина из этих темных подворотен, держась за стены, полезут на улицы бесстыдные халявщики. Но все же и они не позабудут украсить себя виноградными венками и плащами из плетей плюща.
В прошлом году, в самый разгар праздника на Город обрушился теплый тропический ливень. Где-то в далеком Карибском море Ураган разбил золотой испанский флот, вернувшись и засыпав тогда все улицы индейскими украшениями и сверкающими пиастрами. А в последний раз, обрядившись в костюм Пернатого Змея, он принес в ковше Большой Медведицы черный эль эльфов, и напоил в дым весь Город.
Если же и вам захочется отправится на этот волшебный остров, только дайте знать, и мой друг – погонщик ветров сможет взять туда вас вместе с собою всего лишь за горсть ваших детских сновидений.