«Я начинаю свой путь.
Я выхожу из подъезда. Голые деревья, почерневший снег и одуряюще свежий запах весны. Глазам предстает отвратительная порнографическая картинка, но обоняние проти-воречит зрению: с непоколебимой уверенностью заявляет – мир прекрасен! Также как мой друг - День. Он нежно, так нежно обнимает меня. Теплый апрельский День. Я об-нимаю его.
Небо затянуто облаками, Солнце – маленькое белое пятно. Голые деревья и черный снег. Я надеваю очки. Я приближаю появление Ночи. А пока из глаз моих вытекают руки и ощупывают рядом стоящих.
Мягкие, шелковистые волосы, или наоборот, грубые. Глаза - впадины с прозрачной болеутоляющей жидкостью. Нос, губы, шея, плечи. Грудь, опавшая под гнетом лет, или задорная, еще только ждущая ласковых губ или десен младенца. Или наоборот - мускули-стая, волосатая. И так: сверху вниз, снизу вверх, слева направо, справа налево.
Я люблю свои очки. Очки это шторки, это - жалюзи, это – светофильтры. Очки скрывают грязное белье моей души, они позволяют мир, который вокруг меня вывернуть наизнанку, а изнанка во мне. Очки скрывают красный цветок, который я предъявлю миру, когда он станет пожаром.
Я продолжаю раздевать людей, я составляю из тел акробатическую пирамиду, кото-рая своей макушкой упирается в Небо. Я лезу вверх. Я упираюсь ногами в груди, спины, головы, плечи, я цепляюсь руками за волосы, носы, уши. Я хочу добраться до Неба, за-стать ее еще теплой в постели. Выйти на середину спальни и сказать: «Вот, он я! Прошу любить по полной программе!». Но!
Но что-то происходит не так. Я падаю вниз. Несусь кубарем. За мной макушка, по-том, плечи, торс, живот пирамиды. Я задыхаюсь в клубке голых людей, но все-таки выби-раюсь на поверхность. День хватает меня под руки, выдергивает из клубка и ставит на землю. Некоторое время мы продолжаем свою прогулку молча. Я потираю ушибы.
Я говорю, - День, Весна пришла. Это ты привел ее? Но скажи, что мне делать те-перь. Внутри меня зреет водородная бомба!
День отвечает, - Ах, ты, мой маленький лягушонок! Это же прекрасно! Запомни этот момент! Смотри, сколько красивых женщин! Выбирай любую!
- Я ни хочу любую, День! Я хочу Небо!
Звенела капель. Таял снег. Щекотали слух птицы. День как мог, успокаивал мое больное сердце. Он знал, каждому птенцу свои крылья, каждой рыбе свои зубы. В венах Неба нет крови.
Пришла Ночь, она умеет раздвигать границы, стирать грани, скрадывать тени. Но-чью люди спят. Они видят сны. Сны дарят людям Небо. В объятьях Ночи, в поцелуях Но-чи, в ее глубинах воплощаются самые дерзкие мысли.
День ушел. Я не заметил когда. Ночь, гибкая черная кошка, унесла меня к звездам.
Спокойной Ночи, Друг!
И я берусь ее успокоить!
В предрассветной мгле прокуренной спальни, свернувшись калачиком в кресле, Ночь предложила вырвать мое сердце, привязать его к стреле и выстрелить вверх. Так Небо узнает, о моей страсти.
Что такое сердце? Кусок плоти! Возьми, мне не жалко!
Я сижу у окна и жду ответа, мне не хочется думать о пропавшем сердце.
Снег. Падает мягкими, обжигающими хлопьями. По щекам катятся слезы. Слезы весны. Снег падает почему-то вниз, а не вверх. Снежинки кружат, кружат, каждая вокруг своей оси, наклоненной под некоторым углом к земле. Этих снежинок миллионы, столько же и осей. Снежинки приобретают самые разнообразные направления, иногда перескаки-вают с одной оси на другую. Оси между тем перекрещиваются, создавая фигуру, похожую на копну сена, с торчащими во все стороны тростинками.
Хлоп. Захлопнулось окно в мир. Это послышался стук в дверь. Может быть почталь-он? Я лелею к ним страх и вынашиваю радость. Они приносят ужасные вещи. Ужасно хо-рошие и ужасно плохие. Пусть хороших больше, но все равно, я страшусь почтальонов.
Стук в дверь становится все более назойливым. Да, это почтальон. Он принес сооб-щение о доставке груза и попросил расписаться. Я сделал, о чем он просил - нетвердой рукой поставил закорючку. Сказалось отсутствие сердца. Я не знал, что мне – плакать или смеяться?
Дверь еще не успела остыть от злой руки почтальона, (я еле дополз до кровати после его прихода), как вошла Она. Боже, как Она прекрасна! Поцеловала, как давно забытого друга, но с нежностью несвойственной таким поцелуям. Положила на мои виски руки и надолго дала окунуться в свои глаза.
Реальность потеряла значимость, где-то высоко в небе пульсировало мое сердце.
…..Долго-долго….
.....Нежно-нежно….
…..Бесстрастно-влюбленно….
…..Эхо…..
…..Снова….Дай окунуться…..
…..Долго-долго….
.....Нежно-нежно….
Обрыв. Голос девочки за кадром. –
- Смотрите, снег растаял. Совсем-совсем растаял.
На моих висках остались капли талой воды. Долгой-долгой, нежной-нежной. Снег падает все также. Сверху вниз. Кто-то отдернул штору и открыл окно в мир.
Санитар вколол антидепрессант мне в вену. Доктор вложил на место сердце. Их вы-звала соседка, увидевшая, как из-под двери бегут ручейки крови. На столе они оставили средство от боли. Газетку объявлений, на последних страницах которой фотографии ко-шечек, лапочек, клеопатр и страстных, сулящих небо в алмазах. Откуда им знать, простым труженицам половых отношений, что Небу чужда страсть к побрякушкам!
Ближе к вечеру я проснулся. Швы не болели. На душе было легко и свободно. В том самом кресле, где сидела Ночь, расположился, окутанный кольцами дыма, День, которые он напускал, пока я отдыхал после инъекции.
- Ну, как ты, парень?
Он сказал мне, - Ну, как ты, парень?
Он всегда называл меня так - «парень». Когда хотел выразить участие. Или «лягу-шонок», когда хотел преподать урок. Ни по имени, ни по отчеству, ни по фамилии или кличке. А именно так: «парень» или «лягушонок».
Я ответил, - Ничего.
- Послушай, лягушонок. Так у тебя ничего не получится. По частям себя на Небо не забросишь. Тебе нужно найти двери. И он рассказал мне про двери.
Про двери.
Мягко и нежно, попробуй наощупь, вкус цвет ее волос. Проведи рукой по линии ее горизонта. Вникни, и тебе откроются двери. Двери, принадлежащие только тебе. Войди в них. Мягко ступая – не порань травы, не раздави гнезда перепела необузданной ногой. Ты здесь – гость. С какими намерениями ты пришел сюда?
Что ты прячешь запазухой? Сердце или камень?
По твоему стуку, по первому шагу, узнает хозяин, зачем и с чем ты пришел. Здесь все тонко! Здесь сильно доверяют инстинктам! Бойся прийти с огнем и мечом! Тебя выго-нят! С позором или без, но результат будет один – ты вряд ли когда-нибудь сможешь най-ти эти двери!
Мягко и нежно.
На вкус, наощупь цвет ее волос.
Проведи рукой по линии ее горизонта.
Выслушай. Тихо, без суеты. И тебе откроются двери.
Входи. Только осторожно. Здесь все живое.
Открой глаза, не нужно крови.
Река течет и перекатывает огромные валуны. В ее глубинах живут рыбы, большие и маленькие. Иногда встречаются русалки. На горизонте белеют паруса, девушки стирают белье. Дети резвятся в ошеломляюще приятной воде. И у каждого или каждой есть двери. Большие и маленькие.
Как ни старался День говорить внятно, у него мало что получалось. Каждое слово сопровождалось проглатыванием очередного кольца дыма, которое важно шествовало ему в рот. В конце концов, День настолько располнел, что стал вывалиться из кресла, по-ка не напоролся на какой-то острый предмет и не лопнул.
Пришла Ночь.
Я рассказал ей про двери. Она рассмеялась: «Нет, конечно, ты можешь верить во что угодно, но двери на Небо. Ей-богу, смешно! Послушай, мальчик, нежность и мяг-кость не приведут тебя к цели, чтобы трахнуть Небо, нужна сила, натиск и твер-дость. Хотя, нет, ты все-таки попробуй, чтобы потом не было мучительно больно за неиспользованные советы».
Она взяла со стола лекарство, которое оставил мне доктор, и, ткнув пальцем в од-ну из фотографий, сказала: «Вот, кто рассеет твои сомнения».
Странное дело, в светлое время суток, прогуливаясь со своим другом, я был нор-мальным молодым человеком. Я мог позволить себе грубость и скабрезные шутки. Я мог ущипнуть продавщицу за мягкое место. Мог вслух, в людном месте, обсудить прелести молоденькой студентки.
Когда на землю опускалась темь, Ночь завладевала мной, какая-то непонятная ро-бость мешала мне сопротивляться ее самым дурацким затеям. Если она хотела, я пого-нял ее последними словами, а чаще щенком плелся следом. Вот такое раздвоение моей персоны происходило регулярно.
Я набрал шесть цифр. Приготовился к встрече, а Ночь накрыла стол для охраны, не одной же ей коротать время, и немного убралась в спальне, где предполагалось свида-ние.
Прозвенел звонок в дверь. Вошла моя гуру. Ничего так себе. Соответствует снимку. Ночь представилась моей теткой, увела охрану на кухню. А мы с проституткой просле-довали в спальню. Не успела весталка огласить весь список, как примчалась Ночь, выка-тила из шкафа гинекологическое кресло, завалила в нее мою партнершу со словами: «Урок должен быть полным». Дала мне выпить какую-то жидкость, добавив: «Теперь ты увидишь небо в алмазах», и снова исчезла.
Сначала я не знал, как начать, но это общее место. Потом я действительно увидел небо в алмазах. И эти алмазы были необычайны.
Небо в Алмазах.
На ложе из дымчатого, газообразного, но удивительно твердого материала лежит Женщина. Это она. Лицом к звездам. Руки безвольно покоятся вдоль тела. Женщина об-нажена. Нельзя сказать, что она красива, но и нельзя сказать, что она безобразна. Ее лицо изменчиво и приспособляемо, впрочем, таким же является и тело. Они могут принимать любые формы, наиболее приемлемые для партнера. Нельзя сказать, что ее тело дышит сексуальностью. Увидев ее, вы не сразу почувствуете вожделение, любой ее облик подав-ляюще фундаментален. Не каждому дано преодолеть священный трепет.
Входит Мужчина. Это я. И я успел раздеться. Женщина начинает менять формы сво-его тела, они следуют друг за другом как цифирки в счетчике таксомотора. Наконец най-ден наиболее приемлемый вариант. Мне импонирует такой подход к клиенту.
Женщина по-прежнему неподвижна и расслаблена, ложе не совсем подходит для сексуальных игр. Мужчина подходит к ней, как рабочий подходит к станку, и она самым банальным образом раздвигает ноги. Никаких лишних движений. Все отточено и, можно сказать, грациозно, до рационализма.
Двери открываются, и он безмолвно входит. За ним вновь вышедшим, двери закры-ваются, но не совсем, остается небольшой промежуток. Кровь совершает приливы и отли-вы. И так раз за разом. Вновь и вновь. Наконец, ее ноги догадываются обнять его бедра, что имеет чисто прикладное значение – удобства ради. Поза становится, чуть более есте-ственна, но по-прежнему безэмоциональна, только широко открываются глаза, как ставни утром навстречу Солнцу. Учащается дыхание, и раздаются странные звуки. Не то стоны, не то крики, не то подбадривания.
Двери совершают свои движения, соответственно и посетитель, с все более возрас-тающей скоростью. Сталкиваются и расходятся галактики, Вселенная кружит вокруг оси Космоса, который погружается все глубже и глубже. В бездну, в тартарары.
Наступает пик, кривая процесса достигает своего экстремума (максимума) и начина-ет стремительно убывать. В точке максимума, все окружающее будто бы замирает на до-лю секунды. Двери остаются открытыми. Ось Космоса замирает на месте. Все кричит, гремит, орет, пульсирует, поет.
Энергия, которая накапливалась в Мужчине и Женщине по отдельности, сливается в общий поток и создает в глубинах Вселенной глобальное возмущение.
В тот момент, когда кривая процесса пересекает ось абсцисс, Космос сморщивается до размеров пятикопеечной монеты.
Мужчина выходит из Женщины, она сдвигает ноги. Черты ее лица меняются, словно кто-то тасует вырезанные из газеты фотографии.
Проходит время, шлепая босыми песчинками по дну бесконечных песочных часов. Жрица любви по-прежнему находится в гинекологическом кресле. Я нанизываю на ее пальцы кольца и перстни с драгоценными камнями. Увенчиваю голову тиарой. Читаю наизусть Омара Хаяма.
Утром я проснулся поздно. Тихая благость наполняла мое тело. Общение с уличной девкой наводило на глубокомысленные размышленья. Утонченность, с которой она пре-давалась плотским утехам. Простота и безыскусность ее движений. Готовность вы-полнять самые изощренные капризы клиента. Все трепетало во мне от предвкушения встречи с нею.
На улице продолжало штормить. Весна поганой метлой выметала последствия стужи. Снег отходил трудно, цепляясь за каждый сантиметр жизни.
Я задрал голову вверх.
Небо обрушилось на меня. Своей уродливой белизной. Надменной уверенностью в не-досягаемости тела. Кажущейся близостью горизонта. Равнодушным спокойствием к людям.
Небо было настолько свежо, чисто и неприступно, что в своей чистоте, свежести и неприступности забыло, грязь земли как в зеркале отражается на ее лике. Для некото-рых людей такое поведение сродни красной тряпке. Чье либо желание казаться чистым в мутном потоке вызывает взрыв адреналина.
Тихая благость сменилась бешеной злобой. Голову сверлили три слова Сила, Твер-дость и Натиск. Прямо на меня из переулка неслось обезумевшее стадо быков. Я извер-нулся, вспрыгнул на спину вожака, схватил его за рога и взвился.
Дождь и град хлестали мне в лицо. Ветер резкими порывами пытался сбить на зем-лю. Холод запредельных высот жалил тело, думал, я сдамся. Но мое маленькое войско стойко штурмовало небесную твердыню. Красный цветок, которым я хлестал защитников Неба, уже запалил пожар, который охватил поднебесье.
Несмотря на это, силы были равны, и мое предприятие могло окончиться плачевно, если б не долгожданная помощь. Ночь тьмой покрыла подступы тверди. Ночь обострила мое зрение, чтоб я мог тенью прокрасться в тайное место, где укрыли Небо. Какой-то не-разумный клоун охранял ее покои. Я играючи отсек ему голову и ворвался внутрь. Увидев меня, Небо задрожало от страха. Голову шута я бросил ей под ноги. Она чуть не потеряла сознанье. Надо же какая болезненная щепетильность. Дикий хохот сотряс мое тело. Ди-кий хохот сотряс твердь небесную и земную.
Я завалил Небо и взял ее силой. Только Сила, Твердость и Натиск. Она кричала подо мной, билась, но я крепко держал ее. Я держал ее, содрагая ударами обмякающее тело, а мои быки нанизывали на рога хранителей твердыни.
Я закончил и застегнул брюки. Она отодвинулась к стенке, укрывшись простыней по плечи.
За что? Неужели нельзя было по-другому? – спросила она тихо.
Потому что я Человек, и это звучит Гордо! – прогрохотал мой ответ, нисколько не стесняясь.».
Начинающий литератор Иванов отнес свое творение маститому автору Петрову. Петров прочитал и сказал, что тема не актуальна, интрига надуманна, а мотивация по-ступков главных героев вообще притянута за уши. Рассказ дрянной, непонятно о чем. Не-ясно, что хотел сказать автор. То ли у него неизвестные науке комплексы, то ли склон-ность к шпиономании.
Быть бы Петрову дворником, если б не случай. Повстречал он на своем жизненном пути не то режиссера, не то сантехника. И сняли они фильм по мотивам.
В центре фильма любовный треугольник. Главный герой, его тетя и его любовник. Днем главный герой встречается с любовником, а ночью либо с тетей, либо с проститут-ками, которых она ему приводит. Измученный двойственностью своей натуры, в финале фильма он насилует негритянскую девушку в белом платье на крыше небоскреба, что с одной стороны намекает на возвращение главного героя к традиционной ориентации, с другой недвусмысленно утверждает окончательную победу человека над природой.
Словом, фильм получился добрым и человечным, что снискало симпатию критиков и любовь зрителей.