Неспортивные песни
«Не пой, красавица, при мне ты песен Грустии печальных…»
А.С.ЛермонтовЪ
Однажды утренним днем папа опять разбудил меня рано, в одиннадцать часов. Я потому так и назвала – «утренний день», что, я лишь глаза приоткрыла, а уже во всю полдень наваливается. Конечно, если бы вас разбудили так рано, что вставать совсем не хочется, вы бы закатили скандал или залились слезами, а потом весь день провели бы в жутчайшей подростковой депрессии.
Сами посудите – заснули вы только часа в три ночи. Читали увлекательнейший спортивный журнал для честного юношества «Рыболов с Охотника» с картинками рыбы всякой, сетчатых чулок и рекламой Бритни с Пирса. Пирс это город такой на Марсе, кажется. Я точно не помню – вчера еще и Кролика Роджера Бредбери читала. Про то, как у него уши от нескафе веревочкой на красной планете во время бури в пустыни завиваются. Так вот начитались вы всего хорошего вперемежку с просмотром телевизора, а тут вас уже в одиннадцать или полдвенадцатого ласково теребят за ногу. Где, я вас спрашиваю, положенные тинейджеру по Конституции девять часов отдохновения от гнета родителей? Вот именно. Если из одиннадцати вычесть три, получится жалких восемь часов сна, из которых, скажу вас по секрету, два-три часа уходит на просмотр собственно снов про эту самую Бритни с Пирса в рыболовных чулках и прочий мирный, но увлекательный спорт. Так что на отдых во сне времени остается кот наплакал.
Поэтому я и была возмущена поведением папы. И это в выходной-то день. Просто безобразие творят родители. А все почему? Потому что управы у нас, детей и юношества, на них ну совершенно никакой. Пришлось возмущение выражать совсем не всем известными скандальными методами и битьем посуды, как это принято в аргентинских сериалах и у вас реальных, уважаемые взрослые, а своей непробиваемою бучностью. Папа с мамой меня зачем-то этим словом дразнят. Как только я надую губы в предрасположенности к обиде, так они чуть не хором и говорят мне: «Бука».
Сижу я, значит, вся-вся бучная, уплетаю за обе щеки бутерброды, сделанные неумелой папкиной рукой, а сама тихонько, чтобы папа не слышал, думаю, чем бы сегодня заняться интересненьким. Ведь без интересного, сами знаете, грустно.
Тут вдруг папа стал петь. Я чуть не поперхнулась от такого неспортивного поведения. Остановило меня только то, что я вспомнила, как папа прошлый раз меня по спине похлопал. Пришлось потом объяснять, почему я в ванной заперлась и долго оттуда не выходила. В общем героическим усилием юного организма сдержала я в себе эти дурацкие попёрхивания. Сижу с открытым ртом, как бы папу спрашивая, на месте ли его крыша. У нас в семье я одна хожу на вокал, а также в лыжную секцию и квалифицированно могу отличить пение Карузо от пения Киркорова, а также коньковый бег от бега трусцой. Так вот, папа даже до Киркорова не дотянул, наверное потому что зарядку раз в год делает. Представьте мое разочарование. И не только от папиного недотяга, но и от того, что он у меня неорганизованный – это я уж про зарядку опять. А про сам факт неспортивного пения в тесной кухне чуть не на ухо любимой дочке я уж не буду распространяться – сами знаете, как часто родители права детей на тишину попирают.
Так вот, гляжу я на папу с открытым ртом, а он, продолжая развлекать меня громким пением, откуда-то берет накрахмаленную салфетку из маминого приданного, вытирает ею мой подбородок, по которому каша изо рта стекает, и объяснения начинает мне делать. Мол, решил тебе, дочь, показать, как люди в ресторанах кушают. И так нудно и долго все это рассказывает, а петь-то не перестает. Поэтому я рта закрыть не могу – удивление не проходит.
Такое вот грустное начало дня. А нам в лыжной секции говорили, что на кашу, если она дольше пятнадцати минут по подбородку стекает, аллергия может случиться. Хорошо что папа, ну прям как Киркоров, положенные в песнях верхние ноты не все берет, хоть и хочет. Вот на одной такой папа притормозил и раскашлялся. Стоит передо мной красный и натужно кашляет, а петь больше не может. При этом все пытается объяснить, зачем он петь с утра намастырился. А я-то уже поняла все. Рот закрыла, кашу сглотнула, и говорю ему:
- Хватит уже, Па! - Не люблю, когда мне по второму разу одно и то же объясняют. Взяла со стола сковородку с подгоревшей по папиной милости яичницей и говорю:
- Давай, теперь я тебе по спине похлопаю.
Тут папа сразу и кашлять перестал и объяснения свои прекратил. А лицо у него стало грустным. За то, спокойным. Вот вам лишнее подтверждение, что день становиться веселым ну никак не хотел.
Только прекратила я одну грусть, как новая навалилась. Поесть - я поела, так после надо посуду мыть: кружку свою, тарелку с ложкой. Сами понимаете, от такого обилия работы настроение никак вверх идти не может. Но, делать нечего, подхожу к раковине и енотом начинаю в ней полоскаться. Девочка я прилежная, поэтому мою посуду аккуратно, тщательно, стараясь не вспоминать всякие рекламы моющих средств и большие актерские данные тех, кто их рекламирует.
Пока я хозяйством посудным маялась, папа новую штуку удумал.
- Пойдем, - говорит, - доча, погуляем. Смотри, какой снежок на улице выпал – не погодка, а загляденье.
Я прямо с лица спала.
- Вот еще, - думаю, - У меня своих планов невпроворот! Каких, не знаю, но много их, а папа опять решил моей жизнью распоряжаться.
Но молчу – жалко его сразу-то обижать. Решила, пусть помучается. Пусть думает, что я почти согласна. А сама опять бучность на себя напустила, чтобы сразу ответа не ждал и подумал про свое певческое поведение.
Вообще-то я девочка разговорчивая. Мало кто в общении со мной последнее слово за собой оставить умеет. Но папа последнее время это как-то некстати подметил и стал в словесном спарринге права взрослых отжимать обратно. Думает, он похож на трейлер, а я на легковушку. Дудки. Пусть даже он и выдаст в конце разговора что-нибудь этакое, на что мне ответить нечего, так я все равно что-нибудь в ответ скажу. Хотя бы свое любимое слово «Потому-что». И никакое это не разъяснение, а утверждение. Наших детских, признанных ООН, прав на свою независимость. Так что нечего спрашивать, поняла ли я, о чем мы с ним битый час беседовали. Потому-что! И все тут.
Но я отвлеклась. Почему? А Потому-что. Потому, что папино пение меня совсем с толку сбило. Вы думаете легко целых полчаса в молчаливой бучности провести? Ошибаетесь. Грустно это. Я даже подумала, не всплакнуть ли мне, да вовремя спохватилась – А почему это? Так что плакать не стала, а решила выведать о папиных планах – куда, мол, идти собирается и согласовала ли эти планы мама. Только спросила его об этом, он опять с лица грустным сделался. Он, видите ли, уже пятнадцать минут ждет от меня ответа на свой вопрос: «Пойду ли я с ним туда-то и туда-то?»
- А куда, пап? Я же, когда бучная, тебя почти не слышу. Так что все твои рассказы для меня в это время бу-бу-бу, да бу-бу-бу. Может потому вы с мамой и называете это бучностью? Подозреваю, помните кое-что из юности своей мятежной и меня часто понимаете, хотя виду не показываете и гнете свою линию. Вот именно - помните, но скрываете, что помните. Скрытные вы. Грустно это.
Ну а после такого грустного начала, день не имел права состояться веселым. Хотя я сделала для этого все, что могла. И на походе в парк развлечений настояла и сосиски в тесте вытребовала. Пусть, папа и рассказывал о преимуществах домашней пищи для моего неокрепшего желудочка. И до железного привкуса на нёбе и в горле напилась взрослым черным кофе из бумажных кружечек. Домой пришла совершенно измотанная папиным нытьем. И что он все свое «Доча», да «доча». Грустно, когда к сосиске в тесте под веселым зимним солнцем прилагается родительское участие.
Так вот и живу невесело. Под папины неспортивные песни.
13.12.03