В начале 1980 года я попал на службу в Афганистан в период ввода туда советских войск. Наш воинский эшелон прибыл в узбекский город Термез, приграничный с ДРА, где нам предстояло провести неделю в ожидании лётной погоды и далее по воздуху добираться до нового места службы.
С первых же дней пребывания в Термезе мне запомнился один военнослужащий по фамилии Семёнов, постоянно вертевшийся среди начальства. Он по-свойски держался с офицерами, называл их по именам. Беззастенчиво при них матерился.
Это был высокий парень с тёмными усиками. Носил он чёрную танковую куртку, на которой не имелось погон. Поэтому и невозможно было определить его звание. Не иначе как прапорщик, подумал я. Такого же мнения придерживались многие бойцы. Всё же для солдата тот парень был чересчур боек, а для офицера… уж слишком часто он использовал ненормативную лексику. Одно смущало: носил прапорщик солдатскую фуражку. Да мало ли почему, решили мы, такая неразбериха кругом. Не обратили мы тогда внимание и на отсутствие кантика на брюках п/ш у Семёнова, который обязательно имеется на форме у офицеров и сверхсрочников. И лишь перед отлётом в ДРА я узнал, что парень, которого многие считали прапорщиком, был сержантом (причём одного со мной призыва) и являлся старшиной 1-ой роты. Должность это «прапорская», и у Семёнова кроме автомата имелся на воооружении пистолет Макарова, что полагалось по старшинскому статусу.
Когда небо над Термезом просветлело, нам дали команду готовиться к отлёту за границу. Часть батальона вылетела в Афганистан в один день, остальные (я в их числе) – на следующий.
Наш «Антей» приземлился в Баграме. Далее нам предстояло добираться на автомобилях под Кабул, где дислоцировалась наша часть. А это около 80 километров пути.
К месту дислокации прибыли благополучно уже затемно. С удивлением смотрели на небо, расчерчиваемое трассирующими пулями и сигнальными ракетами. Батальон выстроили полным составом и объявили шокирующую весть. Оказалось, наш комбат, узнав, что мы по какой-то причине сели в Баграмском аэропорту, а не в Кабуле, поехал встречать нас со своим водителем на «уазике». В дороге автомобиль обстреляли басмачи (именно так первоначально называли душманов) и комбат погиб, получив несколько пуль в голову. Его водитель, сам раненый, видя, что командиру ничем не помочь, схватил его и своё оружие и сумел укрыться недалеко от дороги. Оттуда наблюдал, как несколько бородачей подошли к машине, посмотрели на тело комбата и ушли.
Батальону был представлен исполняющий обязанности командира батальона майор Полищук, после чего прозвучала команда «отбой».
На ночлег разместились по палаткам, установленным нашими «первопроходцами». Внутри было сыро. Палатки-то ставились на мёрзлую землю, которая и начала оттаивать от огня печек-буржуек. Где-то поблизости периодически раздавались автоматные очереди. Казалось, враги лезут со всех сторон, а на самом деле стреляли часовые, отпугивая рыскающих поблизости шакалов. До того это противные зверьки. И днём, и ночью шастали они небольшими стаями вокруг воинских частей в поисках пищи. Сколько раз в дальнейшем солдаты палили по ним из автоматов, но не припомню случая, чтобы кому-нибудь удавалось завалить шакала. А среди нас встречались стрелки, которые с АКМ запросто попадали в высоко подброшенные предметы.
Неоднократно после стрельбы по этим вёртким, как некоторые люди, животным на снегу оставалась кровь и клочки шерсти. Но не более...
Позже один пост действительно обстреляли. В палатку влетел сержант Семёнов (к тому времени его иначе как Семёном не называли) и заорал, чтобы срочно поднялось пятеро добровольцев для усиления охраны. При этом он уточнил с гонором: «Молодым (то есть прибывшим днём позже его) продолжать отдых».
Все уже знали, что сержант не упускал случая выпендриться в любой ситуации, и всерьёз его не принимали. Вот и тогда кто-то лениво посоветовал Семёну «убавить громкость», на что младший командир отреагировал в свойственной ему манере: «Я сейчас, кажется, всажу кому-то очередь в бочину!»
Всё же пятёрка добровольцев нашлась, и крикуна-сержанта до утра не было слышно. В дальнейшем оказалось, что он не только кричать мастер. Семёнова из-за постоянных стычек с начальством однажды перевели служить в мотострелковую часть. Штрафбатов в Афгане не было, и особо провинившихся в некоторых случаях отправляли для пополнения частей, несущих большие потери, практически «на пушечное мясо». В эти части брали хоть с «расстрельными» характеристиками. А Семёнов ведь своего поведения не изменял: постоянно ругался с начальством, да и речь свою никогда не «фильтровал». Но, надо сказать, что скандалил сержант всегда по делу. Вечно что-нибудь требовал для подчинённых. Однако в такой форме… Но, с другой стороны, служаку вроде Семёнова надо было ещё поискать. Даже не будучи в наряде, он часто по ночам проверял, как несут службу караульные его роты, а днём ходил с покрасневшими от хронического недосыпания глазами. Многие удивлялись: что ему – больше всех надо?
Офицеры нередко жаловались комбату на сержанта за его слишком вольное поведение, извечные пререкания со старшими по званию, и, в конце концов, Семёнов был переведён в другую часть, о чём я уже говорил.
А через некоторое время после отправки строптивого сержанта в пехоту, я увидел его фотографию на доске почёта в штабе дивизии, где оказался по какой-то надобности. На груди Семёна красовалась медаль «За отвагу». Что и говорить: трусом он не был, совался и туда, куда не просили. Однако смотрелся Семёнов на фото неестественно для себя. Мы привыкли наблюдать его вечно скептически улыбающимся или не особо довольным. И вообще, Семён был весь такой приблатнённый… А тут сержант поджал губы и нахмурил брови. Наверное, фотограф заставил и, похоже, долго этого добивался. Так и слышится, как на просьбу фотографа сделать серьёзное выражение лица, Семён произносит сквозь зубы: «Я сейчас, кажется, кому-то сострою серьёзную физиономию».
Наступило лето. Помню, я нёс службу на посту рядом с батальонной кухней. Территория кухни была обнесена забором, и войти туда можно было лишь через двери, запираемые изнутри. Таким макаром ограничивали число желающих что-либо перехватить из продовольствия у наряда.
Я заметил, как на дороге напротив части остановился БТР. Из него выскочило двое солдат в чёрных комбинезонах и направилось к кухне. Когда они подошли ближе, в одном из них я узнал Семёнова. Мы поздоровались. Семёнов вытащил из кармана гимнастёрки пачку американских сигарет. Предложил мне, но я отказался, так как не курил и вообще-то находился на посту.
- Трофейные, - небрежно сказал сержант, а я беззлобно подумал: «Опять рисуется».
- Это, как я понимаю, кухня, - указал Семён на забор, из-за которого виднелись трубы полевых кухонь. - Воды надо набрать, - бросил он взгляд на стоящего рядом солдатика, обвешанного армейскими двухлитровыми термосами из алюминия.
- Постучи в кухонную дверь, она и откроется. Это заведение у нас теперь под замком, - подсказал я.
Семёнов сразу же забарабанил кулаком по двери.
- Кто там? - послышался недовольный голос прапорщика, начальника кухни.
- Ты там не спрашивай, а открывай в темпе.
- Обойдёшься, - ответил прапор, сообразив, что в двери ломится какой-то приборзевший солдат.
- Я сейчас, кажется, кому-то обойдусь! - знакомо прикрикнул Семён.
Возмущённый начальник кухни отворил двери, чтобы разобраться. Семёнов прошёл на кухню, не обращая внимания на прапорщика. Вроде, он даже отодвинул его рукой. Прапорщик пытался возмутиться, но сержант осадил его:
- Слушай, не видишь, мы с рейда едем. Дай-ка лучше воды в термоса набрать. Мы уже все запасы осушили. Посиди вон в БТРе несколько часиков по такой жаре. Эх ты, кухня полевая…
Бесцеремонность сержанта никого из знавших его ранее не поражала, а прапорщик, обиженно поджав губы, сказал:
- Черпайте вон из бака, но орать необязательно. Подумаешь, какие фронтовики…
Я стоял у распахнутых дверей кухни и наблюдал обычное семёновское «представление». Сержант повернулся ко мне и нарочито громко, чтобы слышал начальник кухни, спросил:
- А это что за «кусок», новенький, что ли? При мне-то его не было.
- Недавно из Союза приехал, - ответил я, а кухонный начальник сделал вид, что не расслышал обидного обозначения своего звания. Он пусть и нахохлился, а в душе-то уважал зашедших солдат. Они ехали из района боевых действий, а прапорщик пока пороха не нюхал...
Ещё раз я встретил Семёнова на дивизионном кроссе, куда в воскресный день согнали солдат из разных частей. Бежали дистанцию в 3 километра. С Семёном я оказался в одном забеге. Было душно. К тому же в условиях высокогорья дышалось тяжело. Мы бежали по пояс голые, но всё же в сапогах…
Семёнов, не спеша, перебирал ногами. Одновременно он умудрялся курить. Как всегда матерился по поводу и без. Потом он отстал, а наша группа бегунов упорно неслись вперёд. Требовалось осилить полтора километра в одну сторону и столько же обратно. Мы ещё не достигли знака, откуда следовало повернуть назад, как увидели, что с подножки обгоняющего нас грузовика нам приветливо машет рукой Семён. Потом он попался нам уже навстречу, бежал к финишу. Но сильно наглеть не стал. Дождался нас и финишировал вместе с основной группой.
Закончилось лето, и до нас докатилась весть о гибели Семёнова в бою…
В один из вечеров осени 1980 года мы с дружком Виталькой Монастырским не помню уже откуда торопились к своей ротной палатке. Хлестал дождь, и сквозь его шум послышался чей-то знакомый голос из-за палаток:
- Да где эта первая рота зашкерилась, мать её ити? Я к ним в гости на огонёк решил заглянуть… по такой погоде… А они, бляха-муха, дождичка испугались, все в палатки попрятались. И часовых хрен ночевал… греются у печки. Нет, при мне такого не было!
- Виталька, - сказал я, ушам своим не веря. - Да ведь это Семён! Живой!
- Точно. Кто у нас ещё так ругаться умел?
Наконец мы увидели Семёна. Он стоял меж двух палаток в промокшей шинели, на голове солдатская панама, с загнутыми вверх, как у ковбоя, полями. В руке – автомат, в зубах – потухшая сигарета. Казалось, на ливень он не обращал ни малейшего внимания. От переполнивших чувств хотелось обнять этого разгильдяя, но, зная, что Семён слыл противником всяческих сантиментов, мы просто похлопали его по плечам и поздоровались.
- Тебя же вроде как убили, - сказал я.
- Или ты воскрес? - спросил Виталик.
- Да, блин, обо мне уже легенды по дивизии ходят, - со знакомым гонором произнёс Семён, презрительно скривив губы. Но, как бы давая понять, что лично к нам его презрение не относится, Семён выплюнул чинарик изо рта и оголил зубы в улыбке. Втроём мы стояли под дождём и неизвестно почему громко ржали.
Потом мы с Виталькой показали сержанту палатку, где располагалась его бывшая рота. Он крепко пожал нам руки и сразу же направился к друзьям. Мы же поспешили к себе.
С тех пор наши пути с Семёновым не пересекались. И никому из моих сослуживцев, насколько я знаю, Семён больше не встречался на дорогах Афганистана. Правда, доходило до нас, что Семёнова наградили второй медалью или даже орденом…
Вспоминая Семёна, я не мог понять: почему он не поступил в военное училище со срочной службы, что, в общем-то, разрешалось? Ведь этот человек на войне чувствовал себя как рыба в воде или, говоря по-другому, он там был в своей обойме. Семёнов любил командовать, преодолевать различные трудности, всегда быть впереди. Однако в училище не пошёл…
Хорошо поразмыслив, я пришёл к выводу, что Семён, кажется, не обладающий чувством страха и добровольно окунающийся во всяческие опасности, просто не хотел покидать Афган. Где он ещё мог найти то, чем жил здесь?
Сейчас модно говорить о подобных Семёну людях, что они, намеренно рискуя, пополняют таким образом запасы адреналина в крови. По-моему, слишком просто всё сводить к химическим реакциям. Это богатые бездельники несут от кого-то услышанную ими чушь про адреналин, совершая, скажем, парашютный прыжок со спортивного самолёта. А это вам не под пулями ходить.
Конечно, Семёнов мог стать офицером и вернуться обратно уже в другом качестве, но где гарантия, что за период его обучения в училище из Афганистана не вывели бы наши войска? А если бы и не вывели, то ещё неизвестно, куда бы направили служить новоиспечённого лейтенанта. В Союзе-то тоже кому-то надо нести службу…
Семёну вполне хватало его сержантских погон. Он являлся хоть и младшим, но командиром и в то же время постоянно был среди солдат. Вряд ли его интересовала другая компания.
Да, он запросто общался со многими офицерами, кого-то называл на «ты», но ни с кем из начальства не дружил, что в условиях службы в ДРА не так уж редко случалось. Стихией Семёна была его служба и жизнь в своей роте. А когда по воле командования Семёнова просто выкинули из батальона, он довольно быстро прижился в другой части. Там, пожалуй, он смог реализовать себя в полной мере и добиться заслуженного уважения. Именно на месте младшего командира. А офицерские звёзды… Нет, это не для Семёна.
Я бы не удивился, узнав, что через годы Семён воевал, например, в Сербии, пробравшись туда нелегально. Вот это на него похоже.
Как сложилась дальнейшая судьба сержанта Семёнова, мне неизвестно. Помню, что родом он был из Новосибирска. Надеюсь, туда и возвратился в 1981-ом году, благополучно закончив службу. Очень хочется верить в это.
На фото: прототип главного героя рассказа Александр Аксенов.