Анонимка

 
 Евдокия Петровна провела беспокойную ночь, но в областной центр ехала первой электричкой. Теперь сон некстати заволакивал сознание. От толчков она роняла голову на грудь, спохватывалась, встряхивая тёмной копной и поводя плечами. Конфузливо взглядывала: ни видел ли кто? Но пассажиры, пристроившись, кто как мог, тоже отдались во власть утреннего сна.
 - Конечно, можно было поехать и позже, - размышляла она, - но не успела б на рынок, а на раннем базаре в областном центре можно скупиться дешевле, и на дачу, может быть, ещё попаду.
 Всю ночь и сейчас мозг напряжённо искал выход, перебирая варианты итога министерской проверки. Но мыслительная деятельность по развитию конструкций: «если…, то…», создавая разнообразное полнокровное «если», истощалась на «то».
 - Всё! Попалась! Конец! - Эта мысль преследовала, как фискал, подавляя робкую поросль других. От неё тоскливо ныло под «ложечкой», опоясывающая талию боль собиралась в клинок и саднила в крестец. Евдокия Петровна гнала её спасительным: «Господи, помилуй», путаясь, повторяла обрывки «Отче наш…», дополняя молитву просьбами и заверениями… А вчера, после долгих лет безбожной жизни, пошла в церковь. И там, простояв в духоте службу, поставила свечи «во здравие» тех, от кого зависела судьба. В первую очередь Маргарите, инспектировавшей от министерства.
 - Ей-то как раз следовало бы «за упокой»! –
 Жажда мщения клокотала, выдувая синие пульсирующие шнуры на шее Евдокии Петровны. Ещё два дня назад она кляла Маргариту, желая всех напастей, пока ни сходила к ворожее.
 - Голубушка, - объясняла та, - во имя спасения головы, лучше подставить другую щеку…Почитайте Евангелие...
 Головы было жалко. Но отчаянно хотелось, чтобы воздалось Маргарите немедленно, видеть это воздаяние, и хоть как-нибудь выразить физически то, что накопилось в душе за последние две недели…
 2
 Причина инспекции банальна – анонимка… Звонок из министерства Евдокия Петровна приняла спокойно. И на беседу ехала в полной уверенности, пожурят за то, что «распустила коллектив», посоветуют, как «усмирить бунтующих», да на том и делу конец. Без робости и смущения, брезгливо, по-кошачьи, встряхнула страницы «петиции». Однако, читая, менялась в лице, недоумение, возмущение, гнев искажали его. И, наконец, разом запечатлелись пунцовым румянцем, пробившим смуглость кожи.
 На семи страницах стандартной бумаги с обеих сторон излагались некоторые подробности её руководства за неполные четыре года, без стеснения в выражениях, с оценочными эпитетами и сравнениями. Она припоминала эти факты.
 - Ничтожные, мелкие, раздуты и перевёрнуты с ног на голову…Как в кривом зеркале. - Выправлял и комментировал внутренний голос, - Ну, уводила с «гулянок» в кабинет мужиков… И по одному. Так что ж? Не по два же… Ну, пила на праздничном застолье, а кто сейчас не пьёт? Припомнились директорские праздники с участием заместителя министра. Тот всегда требовал, чтобы рядом с ним сажали малопьющих.
 -А знаешь, кто не пьёт? – Спрашивал он обычно после третьего тоста и сам же отвечал, - больной или сволочь! - Сверля оплывшими глазками, пытал, - а ты кто? –
 К Евдокии Петровне претензий не было. Она любила выпить. Пила наравне с мужчинами, долго не пьянела. Выросшая в шахтёрской семье, не знала непьющих мужчин и не представляла иной жизни. Отец обязательно «с устатку» за ужином выпивал самогона, а в выходной «приговаривал» бутылку. Позже покупала спиртное для мужа, и сама не отказывалась от рюмки-другой. Когда же он стал спиваться, старалась выпить больше, чтоб ему меньше досталось…
 - А это? – Возмущалась она. - До какой низости нужно было докатиться, чтоб писать такое: «Пришла на работу с репными пятками и в дерюжном самосвязанном костюме, а сейчас – нутриевые шубы, мутоновые полушубки, золото, машина…»
 -Сволочи! Мерзавцы! Левой рукой! Правой - смелости не хватило… Знать бы, кто… Нашли, чем попрекать! У всех рыло в пуху! Все крадут! Кто скрепку, кнопочку – в хозяйстве всё пригодиться, - кто… В общем, кто, что может, тот и берёт. А эти анонимщики, небось, носили скрепочки-кнопочки! А дай им должность… Хамы…
Жила заела…
 Руки её дрожали, запотевали очки. Обиднее было, конечно, за пятки. Сутулясь, поджала ноги. Привычно протерев очки подолом, читала дальше.
 -Что такое? - Уже плохо соображая, вчитывалась она - «Отсутствие профессионализма», видно, учёная мразь… А два высших образования? А все факультеты университета марксизма-ленинизма? Это не профессионализм?
 Буря невыраженных чувств смяла её, резолюция: «Разобраться» - пригвоздила, казалось, она не сможет подняться.
 -А в чём, собственно, разобраться? Как разобраться?.. – Повторяла она машинально.
 -К вам пришлют проверяющего, - пояснил заведующий отделом, - Ивану Ивановичу, наверно, что-то не ясно.
 3
 И прислали… Маргариту… Её, «съевшую всех собак» на проверках. По трём основным документам определяющую, что, где, когда и как… Евдокия Петровна поняла – конец!
 Но надеялась, что и у Маргариты, вопреки легенде, должны быть человеческие, и чисто женские слабости. Она решила попытать счастья. Как заведено, изыскано кормила. Устроила «культурную программу»: театр, сауна, бассейн, массаж, «ясновидящая». Готовые «жертвовать» собой члены коллектива, из мужской половины...
 Маргарите Викторовне было за пятьдесят – возраст, располагающий, и к мистике, и к болезням, и к сантиментам. Но за десятки лет инспектирования она привыкла к «ублажениям», принимала всё, как должное, со спокойным достоинством, лишь формально выражая лёгкий протест:
 -Ну, зачем вы, Евдокия Петровна, искушаете меня? – Внимательно разглядывая сервировку, кокетничала она. – Я же на диете.
 При этом её пухленькие щёчки обнаруживали ямочки, а холёные с алым маникюром ручки трогали, взбивая, огненные локоны.
 С делами она знакомилась основательно, день ото дня всё больше пугая Евдокию Петровну. Выявлялось то, чего в анонимке и в помине не было, а по последствиям - страшнее. Теперь она понимала, что «кляуза» обойдётся дорого. И, прикидывая достойную сумму, впадала в отчаяние: таких денег сейчас не было. А, кроме того, их просто жалко…
 В последний день проверки, как и положено, Евдокии Петровне зачитывался черновой вариант справки:
 -Таким образом, в результате проверки выявлены грубейшие нарушения финансовой дисциплины… - Закончила чтение Маргарита Викторовна.
 Воцарилась тишина: инспектриса изображала занятость, старательно складывая листы, Евдокия Петровна, как бы лишённая дара речи, в позе уставшего кучера, отрешённо смотрела на её руки.
 -Я вынуждена доложить… - Вздохнула, наконец, Маргарита Викторовна, отдавая должное актёрскому мастерству партнёрши.
 Евдокия Петровна, молчала, промокая глаза, вздохнула ещё тяжелее.
 -Ну, ну, успокойтесь, - подбросила реплику Маргарита Викторовна, давая той шанс проявить себя… Но Евдокия Петровна повела свою игру:
 -Чем это может закончиться? – Сквозь всхлипы спросила она.
 Сообразив, что проиграла, Маргарита Викторовна, утратила интерес к происходящему.
 -А это не в моей компетенции, - парировала она, - моё дело дать информацию…
 - И дала! Сполна. Не жалея, ни меня, ни информации. А что её жалеть? Хуже козла паршивого… От того, хоть шерсти клок… Надо было всё-таки «дать» Маргарите, может, иначе повернулось бы - думала Евдокия Петровна.
 4
 Электричка подошла к вокзалу. Было раннее летнее утро. Лёгкий ветерок приятно освежал. Переживания так захватили Евдокию Петровну, что она забыла о планах посетить рынок и пешком направилась в министерство: здание его находилось недалеко. Мысли лихорадочно суетились, донимала нервная дрожь. Неожиданно перед ней возникла цыганка:
 -Ай, беда какая у тебя! Здоровья нет совсем… Давай погадаю. – Она хватала Евдокию Петровну за руки.
 -Денег нет гадать. Отвяжись…- пытаясь высвободиться, старалась обойти цыганку, но не удалось.
 - Не хочешь гадать, дай ребёнку на пирожок, голодный совсем. – И выставила перед собой, цыганчонка, вынырнувшего из-за юбок.
 Чтобы поскорее избавиться, Евдокия Петровна полезла в сумку. Цыганка вцепилась в кошелёк, как только та раскрыла его.
 -Говоришь, денег нет. А это что? – Разоблачала она Евдокию Петровну, словно прокурор, вытащив несколько сторублёвок.
 -Это не мои, - лепетала та, пытаясь вырвать кошелёк.
 -Понятно, не твои… Ворованные… - шипела цыганка, таща за собой Евдокию Петровну, не отпускавшую кошелёк.
 -Вот наша пророчица, - цыганка развернула её к газону… – Что хочет, сделает с тобой. Ты слушай. Хочешь удачу – на, пожалуйста, - вытащив ещё несколько купюр, она отдала «пророчице». Ошеломлённая Евдокия Петровна, безвольно наблюдала за тем, как исчезали деньги. - Хочешь здоровье - сама бери… Сама бери, - повторила она, - давай, сколько не жалко, всё воротится... А то потеряешь, никогда не вернёшь. – Скороговоркой говорила она. – Ну, кому говорят, сама, своей рукой должна дать, а то силы в наговоре не будет.
 Оцепеневшая Евдокия Петровна, передала деньги, с ужасом глядя на пожилую дородную цыганку. Та опять повела за спину руку – и денег, как не бывало. А пустая рука уже тянулась к кошельку… Облик, её слова, окончательно лишил воли. Воображение потрясло первое, что услышала:
 -Воровать не умеешь, - по-матерински бранила и советовала она, - делиться надо, отдавать больше надо. Об этих деньгах не жалей, пожалеешь, всё потеряешь. Верь, всё обойдётся. Я тут каждый день сижу, придёшь, скажешь. Наклонись сюда, – потребовала она. Евдокия Петровна наклонилась. - Пожалеешь, - всё прахом будет: работа, здоровье, на смерть сделаю… - И внезапно вырвала несколько волосков с головы, дуя на них, завернула в бумажку, - иди...
 Евдокия Петровна закрыла опустевший кошелёк…
 Как перешла трамвайный путь, широкий проспект и оказалась у ещё закрытых дверей министерства, не помнила.
 Эмоций не было. Бесстрастно работал мозг, выдавая запоздалую оценку и объяснение происшествия. Одно было не понятно:
 - Как они узнали? Невольно поверишь всяким небылицам. А главное-то, главное, как увидели? Глаза открыли! Вот почему именно Маргариту послал… Проверял, сполна ли делюсь… Это, уж точно, - конец, - решила Евдокия Петровна, - сама заявление напишу…
 5
 Иван Иванович с утра был не в духе. В отпуск не отпустили, жена, вечером чмокнув, отвернулась к стене, а чуть свет уже была в душе…
 - Для кого намывается? Ещё больше помолодела и похорошела… - Он всё острее чувствовал разницу в возрасте, чаще вспоминал оставленную семью…
 - Иван Иванович, - прервала его размышления секретарь, - Стужева Евдокия Петровна пришла. – Пригласить?
 - Пусть ждёт…
 Дочитав справку, подготовленную Маргаритой Викторовной, покачал головой, хмыкнул:
 - Ты смотри, - умелица… А казалась сиротой Казанской, ловка …
 И распорядился:
 - Пусть войдёт…
 На вошедшую не взглянул, подписывая бумаги, предложил:
 -Садись…
 Евдокия Петровна с колотящимся сердцем подошла к стулу, но не села, а вцепилась в него.
 -Садись, - повторил он также грубо, но, подняв глаза, осёкся…
 - Наталья Владимировна, - крикнул он в приёмную, - принесите воды. - И, взяв бумаги, вышел…
 - Ты, что ж это, мать моя? - Говорил на ходу, вернувшись. - Слаба на расправу…
 - Я заявление написала, - пыталась избежать разноса Евдокия Петровна.
 - Какое заявление?!!! – Негодовал Иван Иванович. – А возмещать, кто будет?!!!
 -У меня деньги украли, - не ожидая такого оборота, вдруг призналась она и, всхлипывая, сбивчиво рассказала о цыганках.
 -И много везла? – Поинтересовался Иван Иванович.
 -Много… - Выдохнула Евдокия Петровна и закрыла лицо руками. Сдерживаемые рыдания вздымали высоко декольтированную грудь…
 -Ну, ну… Ладно, не реви… Знаешь, не люблю… - Услышала Евдокия Петровна над самым ухом и почувствовала руки министра на плечах…
 -Поняла, - значит, раскаялась… Вот и хорошо… Нам понятливые нужны… Вот ты мне - всё продукты да презенты… А я… «туда», - он вскинул руку и ткнул пальцем вверх, - с чем, думаешь, еду… А?.. Потому и в чести… И получаем положенное, не то, что другие…
 - Иван Иванович, - поднимаясь, залепетала Евдокия Петровна, - клянусь… Верой и правдой! - В порыве, обвивая его шею.
 Иван Иванович тоже обнял Евдокию Петровну и неожиданно почувствовал, что «пожалел бы заблудшую» и прямо сейчас … Стареющий, он всё реже испытывал подобные ощущения...
 - Передайте заведующему отделом, - сказал он секретарше, - пусть совещание проводит сам. А я - по факту… на месте разобраться надо.