Между двух рук струится дым, призрачные мосты его бредово тянутся в закате красного ночника. Двое смотрят друг на друга и слышат шорох песка во вкрадчивом шуршании воды по трубам отопления. Без слов принимают в дар ночное безмолвие. Их окно под крышей — золотой щит, и по нему скребут дождевые капли. В чайных чашках вино, и дым сигаретный — не совсем дым.
Он опускает ладонь в красную реку призраков. Из пустоты и тьмы ниже уровня света — улыбается губами в ее губы, оставляет привкус вина на ее языке — на ладони выносит из нижнего мира маленькое яблоко.
Она качает головой. Глаза — символ года: солнечные колеса радужек, темный янтарь ободка — тяжелые, слишком огромные для него. Он сгорел, сдался, лег, протянув ей яблоко. Может быть, возвращая давний дар или начиная новую историю мира.
Сегодня боги милостивы. Она принимает дар. Шуршит песок в трубах, словно они миновали тысячу лет в этой комнате, сидя друг против друга, и вода во всем мире стала рыжим закатным песком. Ее несут ветры там, где прежде было течение, а мир давно пуст, как пусты эти трубы, все трубы на свете, в них только песок и белый пепел истлевших костей человечества.
По земле ступают тонкие лапы монстров; изящные, хрупкие, сухие тела рождены миром без воды, дочерна высушены солнцем. Двойным солнцем, не знающим пощады.
Белые раковины тонут в песке — бесконечно в бесконечности, как переплетаются их руки, одна в другой, словно созданы для этого каждой линией. Они двое — экзотические чудовища в мире без воды.
Тонкие, хрупкие монстры прижимают к стенам пальцы-спицы, чтобы уловить малейший звук, идущий изнутри.
Последние люди на земле допивают вино из чашек. Забытая сигарета на краю пепельницы выпускает длинный росток дыма.
Он лежит на спине, в пустыне смятой постели, смотрит на двойное солнце, убившее его. Солнце опускается ниже и ниже. Щеки касается суховей пахнущих зноем волос. Под опущенными веками наступает тьма, полная тысячи смыслов, полная тысячи прощений.
...
Монстры отнимают от стен изящные пальцы. Изнутри — ни звука.
Деки курил на лестнице и печально сутулился. Теперь, спустя полсигареты, он думал не о том, к кому она ушла и почему, а о том, что идти ей холодно — в такой-то мороз в одних колготках, что идти ей страшно — она всегда побаивалась темноты, а у Деки нет даже морального права проводить ее, потому что это его бывшая девушка и она сейчас уходит от него к другому, который не такой придурок, и...
Деки бы должен злиться, а он явственно чувствовал лишь нелепость происшедшего. Он считал, что любые ссоры и расставания нелепы.
Так он стоял на лестнице, не представляя, куда себя деть. Одна часть души нашептывала, что надо срочно устроить шум, который заглушит внутренние терзания. Вторая часть возражала. Вторая часть хотела покоя и философского уединения.
Мимо проходили знакомые, весело приветствовали Деки, а один даже поздравил с Рождеством, до которого было еще месяц. Все трещинки на облезающей краске стен казались Деки разбитыми сердечками, а мир печально кутался в темно-синюю ночь.
Деки смотрел из окна. Мир внизу был захвачен веселой лихорадочной деятельностью. Шло то самое время, когда предусмотрительные люди начинают готовиться к празднику, и это постепенно передается остальным.
Деки подумал, что скоро праздник.
Не помогло.
Деки подумал, что он — симпатичный парень.
Не помогло.
Деки подумал, что она, может, еще вернется.
Зря.
Оставалось только крепко напиться — единственный выход, чтобы не стать поэтом. Кстати.
Деки решил, что это правильная идея. Подходящий способ погрузиться в шум и суету мира, сохраняя внутри себя покой и философское уединение. Денег, как обычно, нет, но когда это имело значение?!
Деки ненадолго задумался. Из нескольких вариантов выбрал ближайший.
Хозяина комнаты звали Вантуз. О чем свидетельствовал одноименный предмет, укрепленный на двери, вместо ручки. Деки постучал.
Вантуз открыл.
— О! Опять ты?
— Опять я, а что?
— Это невозможно!
— Тогда открой дверь навстречу чудесам!
— Ну заходи, раз пришел.
Деки проник внутрь, любопытно огляделся.
— Что творится?
— Сгущается пьянка. Собственно, я думал, это гонец...
— Это не гонец, но некое неизбежное зло, появляющееся на звук и запах пьянки. Подумай, кто будет оказывать первую помощь и мазать йодом твоих гостей после драки?
— Думаешь, будет драка?
Деки снисходительно хмыкнул:
— Если будет пьянка... Я хочу сказать, НАСТОЯЩАЯ пьянка...
Вантуз рассмеялся.
— Как будто понятия "пьянка" и "мирная" никак не стыкуются у тебя в голове!..
— Дай мне шанс увидеть это своими глазами!
— Хрен с тобой! Пара свежих анекдотов за вход.
— Приходит...
— Стоп! Не сейчас. Когда начнем.
Начали двадцать минут спустя.
Кроме Деки и хозяина были четверо пестрых типов. Один волосатый и грубый, похожий на драйвера-дальнобоя. Двое еще — средней одинаковости, химики. Если зажмуриться, можно принять их за братьев. Четвертый — положительный блондин с проникновенными серыми глазами, показавшийся Деки достаточно морально нестойким, чтобы подсунуть ему попозже один из своих скользких приколов. Он постоянно говорил о своей жене, которая ушла, и Деки решил, что предложенные им темы полезно развлекут блондина.
Пили мирно. В стандартный набор мужских тостов Деки не встревал, зато в промежутках разменивал анекдоты на проверку реакции. Он не любил рассказывать хиты на неподготовленную почву.
Блондин постоянно перетягивал внимание на себя. Деки потерял к нему остатки симпатии. Видимо, спонсировал пьянку именно он, потому что его вежливо слушали, хотя, по мнению Деки, слушать было нечего. Обычная история — проснулся утром, жены нет, вещей нет, записки нет и жрать нечего.
Со временем Деки загрустил. Подумал, что никак не удается отделаться от разбитых сердечек, наверное, сезон.
Выпитое грело изнутри, а больше ничего не грело. Деки притих, погрузился в состояние душевной неподвижности и созерцания. Мир печалился, блондин был зануден, а жизнь — неповторима и прекрасна. Подперев щеку кулаком, Деки дремал с открытыми глазами.
— Прямо подвинута была на своей верности! Говорю, что мне с того, что ты за меня умрешь?! Наследство, что ли оставишь? А после этого сбежала. Да и хрен с ней! Вечно за ней какие-то мужики таскались. Говорю, шлюха ты! А она мне: я же с ними не сплю!.. А что же, говорю, ты делаешь? Манную кашку им варишь? Так нет, мужики, она их лечила! В смысле, голову... А я так не могу. Пусть я эгоист, но я так не могу. Тронуться можно!.. Постоянно эти мужики...
Хворый вошел десять минут назад, поискал глазами Деки. Нашел. Не разуваясь, прошел в комнату, сел рядом, подтащив ногой последний оставшийся стул.
— Развлекаешься? Я за тобой, — тихо сообщил, наклонившись к его уху.
— В каком смысле? — ухмыльнулся Деки вполголоса.
Хворый мог означать какие-то дела, и Деки заранее с этим смирился. Даже стандартный вопрос о том, как Хворый его отыскал, не мог сегодня вызвать любопытства Деки.
— Малыш, — пояснил Хворый. Деки его отлично понял.
— Подождет наш Малыш. Тут допить полбутылки осталось, не бросать же! Будешь?
— Нет.
— Видишь, у человека праздник, жена ушла!
— Угу.
С этого момента Хворый сидел с отсутствующим видом, вполоборота к развалившемуся на койке "виновнику торжества". Казалось, он не прислушивался к разговору. Деки вообще успел забыть о нем.
— С-собачья прям верность, бля! Все они с-суки... Умрешь ты за меня!.. Надо же!
— Чувак, как я тебя понимаю, — вдруг заговорил Хворый. Деки чуть не подпрыгнул от неожиданности. Оглянулся.
Показалось? Нет, правда Хворый...
Хворый выдержал паузу, глядя в стену, потом повернулся и прижал белобрысого взглядом. Искренне вздохнул и продолжил говорить: ровно отчетливо, напористо... Так правильно и соответственно теме, что Деки заподозрил неладное.
— Верность, чувак, дело такое. Пойдем с тобой покурим, надо нам с тобой переговорить. Я сам на этом погорел, гадское дело, друг. Ты же меня поймешь?.. Ты поймешь, я знаю. Послушаешь мою историю, верно, друг?
Деки недоуменно нахмурился. Что это с ним? Он же трезв!.. Что он задумал?!..
Белобрысый доверчиво подался вперед:
— Вот-вот, братан, ты меня понимаешь! Пойдем, — он начал вставать.
— Да чего вы, курите тут! — встрепенулся хозяин комнаты.
— Нет. Мы с братаном пойдем в коридоре покурим, — покачал головой Хворый. — Пойдем... братан.
Они вышли. Блондин нетвердо шагал впереди, следом — Хворый, не сводя взгляда с его спины. Дверь за ними хлопнула.
Деки был совершенно сбит с толку. Шутка, что ли, такая?
Коридор. Парень остановился напротив Хворого, достал сигарету.
Хворый взглянул на зажигалку в своей руке, подбросил ее, сжал в кулаке и ударил. Блондин отшатнулся, удивленно вскинул руки к лицу. После второго удара он грохнулся на спину. Хворый быстро дошагнул вперед, наступил ему на ладонь, повернул каблук. Парень, завизжав от боли в хрустнувших пальцах, попытался привстать. Хворый разбил ему лицо ударом ботинка. Истошный визг оборвался, осталось мокрое поскуливание — нос сломан и бог весть что еще. Хворый поднял ногу, пнул несчастного в солнечное сплетение. Тот скрючился, подставив под следующий пинок ребра. Потом кто-то дернул Хворого назад, едва не вывихнув плечо, перед глазами возник Деки, что-то кричащий. По сторонам замелькали люди из комнаты. Хворый молча рвался вперед, озверело скалясь. Деки сгреб его в охапку, прижав руки к телу, наваливаясь грудью, отпихнул к стене. Деки был тяжелее Хворого. У стены он схватил рыжего за горло, ладонью другой руки от души съездил по уху. Голова рыжего мотнулась в сторону.
— Совсем охерел!.. — рявкнул Деки, — ты убьешь его!
Ладонь налилась жаром. Хворый снова уставился на него, но на этот раз, кажется, узнал. Деки держал его, пока дурная пристальность не пропала из взгляда. Отпустил. Хворый закашлялся, пытаясь вдохнуть.
— Что на тебя нашло, псих бешенный! Ты становишься опасен со своими шуточками! — яростно прошипел Деки ему в лицо. Быстро оглянулся через плечо.
Над лежащим склонились спины, слышались встревоженные голоса. Мелькали слова "скорая" и "патруль".
— Стой здесь, не суйся к нему. Полезешь, я тебя сам искалечу.
Деки исчез. Хворый с хрипом дышал, тер ладонью горло.
— Сматываемся, — Деки вернулся одетым, толкнул его вперед. Когда они проходили мимо столпившихся над пострадавшим людей, Деки оттер Хворого плечом к самой стене коридора.
Внизу, во дворе Хворый настолько продышался от декиной хватки, что смог закурить. Зажигалка в руке прыгала — его все еще трясло. Затянувшись, оглянулся на дверь общаги. Деки моментально напрягся:
— Я тебя прямо здесь положу, отдохнешь в сугробе, — сквозь зубы пообещал он.
Они шагали знакомой дорогой к ближайшей станции монорельса. Шли быстро. Деки прислушивался. Хмеля не было ни в одном глазу.
— Объясни ты мне, что на тебя нашло, удолбок хренов?!! — не выдержал Деки.
— Пошел на хер, — глухо огрызнулся Хворый.
— Ничего, опомнишься...
Вот потому Хворый и не носил с собой никакого оружия, даже из того, что обычно валяется по карманам у Деки — отвертки, железки, прочая ерунда. Знал за собой: если ввяжется в драку... Как в этот раз. Или тогда, давно, в подъезде, когда шел повидать Панка.
Город трепали ледяные ноябрьские дожди — открытие сезона и все такое... Те дожди, что уже наполовину снег. Хворый терпеть не мог холод, каждый раз, как замерзал, начинал с ебической ясностью ощущать беззащитную хрупкость бытия. В общем, не стоило его трогать...
Вспоминать дальше не хотелось. Хворый заставил себя смотреть под ноги, запоминать в подробностях каждый шаг. Заставил себя не думать о призрачном запахе крови. "Лучше дождь, чем снег, — бессмысленно произносил он про себя, — лучше снег, чем... — споткнулся — ... чем смерть. Лучше смерть, чем вечность. Чем лучше? Лучше вообще не думать. Идти, вон, за Деки."
Остервенение драки сменилось отходняком, смесью гадливости с неудовлетворенностью. Хворый понимал, что Деки сделал доброе дело, оттащив его, но злился. Злился без причины, тлеющей злостью.
...Он ведь не хотел ничего запредельного — просто пройти мимо, дошагать до Панка и наконец-то согреться. Парни (трое) уставились на Хворого безжизненно выпученными глазами. С верхней площадки падал дурной желто-красный свет. Хворый выжидательно остановился перед маршем на пятый этаж, мельком подумал, что от такого освещения в самом деле недолго спятить.
Наверное, он отвлек их от чего-то важного.
Он до сих пор помнил до мелочей те запахи, звуки дыхания, неуловимое прикосновение тени, упавшей ему на лицо, когда он сухо предложил им:
— Дайте дорогу.
Но было понятно, что так просто им не разойтись. Дети не хотели его пропускать. Дети хотели развлечься, предлагая в обмен на его просьбу выполнить какие-то грязные интимные услуги. На оскорбления Хворому было наплевать, он ненавидел их самих — троих "людей", как единую идею, как часть безликой силы, толкающей человека на насилие ради выживания.
Если нужно кому-то попортить шкуру, лучший выход — перевести персонажа в разряд идей. А дальше — каждому есть, что ненавидеть. Хворый ненавидел драки, поэтому каждый раз, нанося удар, он уничтожал сам принцип доказательства силы. Это всегда работало — у него, для него; и в этот раз — тоже. Он стоял неподвижно, отдельно от себя, размышлял, что их трое, но вряд ли они умеют драться вместе; тот, что пониже, выглядит опасней прочих, поэтому надо постараться выключить его в самом начале... А ненависть давила тяжестью на шею и плечи, заставляла хищно пригнуться, отшагнуть назад, молчаливо приглашая к бою, отшагнуть прямо в лапы звонкому адреналиновому замедлению. Тело послушалось, а Хворый так и остался в сторонке, наблюдать-размышлять...
Хворый опять себя оборвал. На душе — помойка, в голову лезет прошлогодний бред, спина и плечи ноют от нервного напряжения, пережитого давным-давно. Нечего сказать, память — приятная штука!.. Какого хрена ввязался Деки?!! Помешал уничтожить идею существования блондинов, не верящих в смысл смерти. Нет, Деки хотел помочь. Сделать, как лучше. Лучше снег, чем...
...Мальчики рассчитывали, что предварительные игры будут несколько дольше, так что вперед они двинулись с любопытством. Укороченное предисловие принесло Хворому право первого хода. Хворый выбрал среднего и отметил его прямым ударом в нос, открыв счет в игре. Хорошо заехал, на несколько секунд можно о нем не думать... Ушел от кулака второго претендента, но это ведь не навечно... Третий пнул его в бедро — смелый ход, игра на равновесие. Если бы рыжий заметил начало движения... Но он не заметил. Отлетел влево, под увесистый хук, позже запечатлевшийся в монументальном синяке под глазом. Потерял ощущение пространства, успев подумать, что, наверное, проиграл. Налетел на узкий подъездный подоконник и въехал руками в стекло.
За оглушающим звоном настало закономерное мгновение тишины. Драка оборвалась. Двое за спиной Хворого, переглядываясь, решали, стоит ли смотаться, высунется ли на шум кто-нибудь любопытный?..
Хворый развернул ладони к лицу. Боль приходит не сразу. Отчасти ее блокирует адреналин. Порезы быстро заполнялись кровью. Хворый истерично ухмыльнулся:
— С-суки, я же из-за вас на скрипке играть не смогу!..
Деки обернулся на ходу, хотел что-то сказать. Хворый перехватил его взгляд. "Молчи. Не сейчас. Не лезь ко мне, Деки. Ты же славный, добрый чувак!.. Побудь таким и дальше, погордись собой. Я благодарен, не цепляй меня." Деки отвернулся.
Деки — счастливчик. Для него в таких вопросах есть черное и белое. Он может позволить себе решать, кто достоин жить, а кто — нет. Ему не застилает глаза багровая тряпка ярости. Жизнь никогда не загоняла его на самый край, и ему незачем носить ошейник. Он, конечно, не станет презирать себя, если кому-то заедет в глаз. И изо всех сил постарается не презирать Хворого, увидев КАК он это делает. "Знаю, Деки, знаю... нужно делать различия... нельзя вот так... нельзя бить лежащего говнодавом по лицу. Завидую тебе, док!.."
...Третий, получивший увечье носа, очухался и жаждал мщения.
Хворый отчетливо слышал его шмыганье, шаркающие шаги и утробное матерное ворчание. Пальцы сцапали треугольный осколок стекла. На подоконнике отпечаталась кровавая пятерня, когда он оттолкнулся, разворачиваясь, дернул бедолагу к себе за отворот куртки и вогнал осколок в глазницу. Почти сразу отпихнул, чтобы не вывозиться...
Было ему приятно? Приятно думать, что он мог бы убить, но не убил — стекляшка попалась мелкая?.. Чувствовал ли он радость, пока курил, прислонившись задницей к подоконнику, и с болезненной жалостью разглядывал свои руки, с которых текло на пол и попадало в рукава?.. Ни хрена подобного! Он убил идею, и та умерла. Все. Никаких эмоций, никаких угрызений.
Пустой изнутри, дрожащий от ледяного сквозняка из разбитого окна, Хворый глотал дым и думал о всякой повседневной, незначительной ерунде. Потом выбросил окровавленный окурок и побрел вверх. На звонок пришлось нажимать тыльной стороной кисти.
Пока Хворый возился с порезами, Панк прибрался в подъезде, замыл кровавый пунктир на лестнице и появился в ванной с тряпкой и ведром розовой воды.
— Вас никто не видел?
— Не должны были... Никого и не было.
— Повезло, значит.
— У тебя есть темные очки?
— Зачем тебе?
— Присмотрись получше.
— Э! Красиво... На пирата похож.
— Это почему?
— Ну, знаешь, у них эти повязки на один глаз.
— Угу. Так что с очками?
— Таких больших нет, пожалуй. Слушай, тебе бы нырнуть в Подземку, там спокойно с этим делом...
— Выставляешь?
— Нет. Ну просто...
Сев на край ванной, Хворый поглядел на Панка в полтора глаза.
— Спасибо...
Все это было здорово, но малость ненатурально.
У Панка были очень честные, почти детские глаза за круглыми очками с треснувшим стеклом. Дипломатия и ложь всегда плохо ему давались... Панк смотрел на него точно так же, как Деки в коридоре — испуганно, растерянно. Хворый видел свое отражение у него в зрачках и бегущую строку мысли: "Смог бы он искалечить, например, меня?.." Вслух об этом никто не спросит, но... Деки ведь тоже... когда держал его за горло у стенки. И тут уже не знаешь, плакать или смеяться, потому что никто не верит в твою верность. Даже великодушный Деки не может позволить себе роскошь считать, будто Хворый вечно останется на его стороне. А Хворому, выходит, даже обижаться на это глупо?..
У каждого человека должны быть границы, рамки, табу. В давние времена индивид, покидавший землю предков, считалось, уходил в мертвый мир. Нынче твои приятели пристально следят, чтобы ты не пересекал внутренних запретов. И вдруг — оп! — обнаруживают, что у верного друга не хватает пары винтиков. А это значит... И что же, рыжий?!.. Выходит, мы имеем дело с монстром?.. Остальное время ты неплохо маскируешься, но когда снимаешь маску человека, почему-то очевидцами становятся самые добрые и гуманные из твоих друзей. Они с радостью забудут увиденное во имя дружбы и ради мира в себе. Но не сразу. Это тяжело. И ты будешь чувствовать (у тебя же хорошее чутье, верно?), как они стараются избегать твоих глаз и не касаться твоих рук.
— Знаешь, док, этот мудавей никогда ни за кого не умрет, — заговорил Хворый вслух. — Он не знает этого чувства. Ты пожалел его, да? Моралист херов! Твоя жалость втаптывает его в говно гораздо глубже, чем я мог дотянуться! Смешно тебе? Он теперь будет жить вечно — это по-твоему смешно?! Можешь мне плюнуть в морду, если для тебя это так весело. И тогда я тебя тоже раскатаю. И не лезь ко мне со своими ****утыми расспросами, потому что тогда я тебя просто убью.
Хворый резко свернул на перекрестке, пошел, не оглядываясь. Пропал в темноте.
Деки недоуменно остановился посреди тротуара, глядя ему вслед.
— Да ты совсем больной... — сочувственно шепнул он.
Самое время поговорить о случайностях.
— Эта зажигалка у тебя откуда?
— Не помню.
Хворый развалился в углу дивана. Под расстегнутой рубашкой в крупную, почти шутовскую клетку строгая черная футболка с белым рисунком корявого, перекрученного дерева. Он отлично вписывался в интерьер этой хорошо обставленной квартиры — вызывающе, но гармонично. Если бы Деки не попадались на глаза припухшие казанки на его правой руке, все было бы просто замечательно.
Деки старался вести себя как обычно, а мысли возвращались к ботинкам Хворого, оставшимся в прихожей — может быть, там, в выемках рубчатой подошвы остались кусочки мозга? или кровь? на худой конец, обломок окровавленного ногтя, ведь ладонь у того парняги раздавлена в кашу... Деки злился на себя, напоминал себе, что ничего настолько страшного Хворый не сделал. А потом опять пытался представить, каково это — когда твой нос втоптан в твою же физиономию?..
Деки физически необходимо было выговориться на эту тему. Вместо этого он хлебал пиво и косился на часы, поскольку был недвусмысленно предупрежден Хворым насчет разговоров.
Драка, беспокоившая Деки, произошла два часа назад. После этого они с Хворым расстались на углу — без обычного рукопожатия и пожеланий удачи. Деки не обиделся. Почти не обратил внимания на сказанное. Хотел оставить его в покое и пойти домой, но вспомнил про Малыша F.
Полминуты спустя догнал рыжего.
— Хворый! — окликнул Деки. — Стой!
Тот оглянулся.
— Я вспомнил про Малыша. Ты так и не объяснил...
— Нечего объяснять. Он искал тебя.
— Значит, надо сходить к нему в гости.
— Он мне не обрадуется, — предупредил Хворый.
— Не парься, он тебя даже не заметит. А ты посмотришь бесплатный цирк, — пообещал Деки, мучительно размышляя, зачем ему понадобилось тащить задерганного Хворого с собой.
У Малыша их ожидала более теплая встреча, чем обычно: хозяина дома не оказалось, а его миловидная подружка, открывшая дверь Хворому и Деки, понятия не имела, что подобных гостей надо гнать в шею.
— Его нет дома... — девушка искренне печалилась об этом факте. — А у вас важное дело?
— У нас очень важное дело, — сообщил ей Деки, эротично повиснув на дверном косяке.
— Может быть, вы подождете его? — с робкой надеждой хоть чем-то помочь двум страждущим предложила она.
Деки глубоко задумался, глядя в вырез ее платья.
— Да, это, пожалуй, выход, — нехотя согласился он, отводя рукав и глядя на воображаемые часы.
Девушка провела их в гостиную и скрылась прежде, чем Деки успел начать разговор. Выдержав логическую паузу, девушка вернулась и предложила им кофе.
— Вы, должно быть, еще не освоились в этом доме, — снисходительно заметил Деки.
Девушка согласилась, чуть смутившись.
— Понимаете, у нас с Малышом довольно близкие отношения, — объясняя, Деки медленно, почти незаметно для глаза двигался в ее сторону. — Я хочу сказать, мы давние деловые партнеры, и даже больше, нас связывает много общего. Малыш не стал бы предлагать нам кофе. Понимаете, это несколько формально, это как бы оскорбляет наши раскрепощенные отношения...
— Извините меня! Я не знала... Что же вам обычно предлагает Малыш?
— Обычно... — Деки ехидно ухмыльнулся. — Ну, это вряд ли уместно сейчас, — как бы сам себе пояснил он, — нам предстоит решить несколько вопросов... Я думаю, какое-нибудь пиво вполне подойдет. Если вас не затруднит...
— О, да, конечно!..
Они получили пиво ("Холстен"? Ну ничего, сойдет и "Холстен"), но девушка к большому сожалению Деки, снова ушла.
Остался Хворый. Деки заботливо сунул ему бутылку:
— Держи. Тебе надо расслабиться.
Хворый уселся в угол мягкого кожаного дивана, откинувшись на спинку, уставился в стену между журнальным столиком и телевизором. Если кто умел молчать так же непобедимо, как он, так это гранитные плиты и мраморные статуи.
Деки заскучал. Нашел глазами пустую, идеально чистую пепельницу из черного стекла. Решил покурить.
— Дай огня, что-то не могу найти свои спички, — обратился он к Хворому.
Тот, не выходя из медитации, достал из нагрудного кармана зажигалку, бросил Деки.
Деки поймал ее красивым небрежным движением. (Жаль, некому было оценить.) Прикурив, принялся ее рассматривать.
Зажигалка была желтая. Того легкомысленного, улыбчивого цвета, каким рисуют солнце и песок на рекламе туристических агентств, какими бывают лепестки у подсолнухов, извечно, каждое лето вырастающих на помойке недалеко от дома Деки. Он вертел ее в руке — маленькая желтая зажигалка — рассматривал царапинки и надпись "lingo". Что за непонятное название для фирмы, делающей зажигалки? Насколько знал Деки, это слово как-то связано с понятием языка, а может быть, с одиночеством, если он ничего не путал... Потом он перевел взгляд на Хворого и слегка нахмурился. Не сходится... Хворый, даже трижды удолбанный, ничего желтого не купит. На такую вещицу могла польститься девушка. Или ребенок. Короче, жизнерадостное существо.
— Эта зажигалка... у тебя откуда? — спросил Деки.
— Не помню.
Значит, он ее не купил. Истинные хозяева на подобный вопрос отвечают: "Моя, а что?"
Деки (может быть, под влиянием все тех же разбитых сердечек) все явственнее казалось, что в истории с зажигалкой замешана женщина. Он помолчал и обронил случайно:
— Разве она курит?
— Никогда не курила, — отмахнулся Хворый из своей нирваны.
Тогда это не Ирма. Деки не раз натыкался в ее комнате на полупустые пачки сигарет.
Новости на любовном фронте друзей — это всегда интересно. Особенно, у такого скрытного типа, как Хворый. Деки и про Ирму узнал лишь спустя полгода, случайно, заглянув к ней поздно ночью — Ирма открыла ему, изрядно встрепанная, кутаясь в простыню, а позади нее в прихожей маячил знакомый рюкзак.
— Тогда зачем ей зажигалка? — невинно, ненавязчиво полюбопытствовал Деки.
— Ей нравилось смотреть на огонь...
— Откуда ты знаешь?
— Она разжигала костры в старом парке. Там теперь все перерыто, какая-то стройка...
Деки насторожился. "О чем он говорит? Там стройка уже два года... о КОМ он говорит?"
— Так это ее зажигалка? — продолжал Деки, изо всех сил сдерживая удивление от своей догадки.
Хворый поднес бутылку ко рту, сделал глоток.
— Хватит развлекаться, док, давай ее сюда, — произнес он, не меняя интонации, и раскрыл ладонь.
"Поганец!" — выдохнул Деки про себя, сокрушенно качнув головой.
— Ты нашел ее в старом парке? — напрямую спросил он.
— Деки, до какого места тебе моя зажигалка?
— А что, трудности с ответом?
— Допустим, я ее нашел. Доволен?
— И ты считаешь, что она принадлежала твоей подружке?
— Какой еще подружке?
— Той, что разбилась на машине!
— Ты бредишь.
— Возможно. Зато ты считаешь, что она жива. Я прав?
— У-у, док, ты далеко пойдешь... Отдай мне зажигалку и развивай свои теории дальше.
— Постой, не заводись!..
— Кто заводится? Уверен, что я?
— Да будь ты проклят, Хворый!.. Ты же отлично знаешь, что не бывает таких случайностей! Ты забрел в старый парк, козел сентиментальный, и нашел эту зажигалку. Ты же моментально о ней подумал, о подружке своей несчастной! Это как записку получить — если давно человека знаешь, тебе подпись его не нужна. Ты таскаешь ее с собой, не выпуская из рук. Но ты все равно придурок, потому что ее не для того тебе подбросили!
— И что ты пытаешься до меня донести? — холодно спросил Хворый.
— Что ты маешься от размышлений, а она просто зовет тебя. Ей, наверное, плохо, она, наверное, рвется к тебе. Но тут нельзя взять силой или упрямством. Вас разделяют не стены — пара секунд, когда она проходит по улице, спускается на станцию, а потом по той же улице проходишь ты. И если бы ты постарался, смог бы увидеть ее в последнем вагоне монорельса! Но одних раздумий для этого мало. Что ты СДЕЛАЛ, чтобы ее найти?
— Деки, ты меня достал, — вздохнул Хворый, откидывая голову, глядя в потолок.
— Давай проверим, так ли я не прав? — сощурился Деки.
Хворый наконец-то уставился прямо на него.
Деки подошел к окну, открыл форточку.
— Я сейчас вышвырну ее на улицу, а ты спустишься вниз, и посмотрим, кто из вас двоих первым ее поберет!
— Тринадцать этажей. Нечего будет подбирать.
— Там газон внизу. На нем — снег. С ней ничего не случится, она легкая.
— Лучше отдай ее мне.
— Бери, — сказал Деки и выкинул зажигалку.
Хворый вскочил на ноги, подошел к окну.
— Господи, ну и мудак же ты!..
— Иди, спустись!
— Пошел ты на хер со своими подначками! — Хворый был не на шутку зол.
— Боишься? Столько времени надеялся, а теперь боишься узнать правду?
Хворый сделал приличный глоток, поставил бутылку на узкий подоконник, прижался лбом к холодному стеклу.
— Деки, ты лучше держись от меня подальше, — тихо произнес он, закрыв глаза. — Если я кого-нибудь сегодня убью, пусть это будешь не ты...
— Да насрать! Хоть бы и я, — взорвался Деки. — Но сперва мы пойдем вниз, вместе. И увидим, как оно есть.
Хворый отлип от стекла, начал поворачиваться к Деки. Судя по лицу, разговаривать он больше не собирался.
В прихожей мелодично прозвенел звонок. Мелькнул в коридоре светлый силуэт.
— Это ты, милый? — громко спросил у двери девичий голос.
Хворый и Деки переглянулись.
"Повезло," — произнес Хворый одними губами. Отошел, сел на диван.
Деки тоже решил, что им повезло.
— Я смотрю, у нас гости, — очень прохладно заметил Малыш F, входя в комнату.
Поскольку у Деки к тому моменту пропало настроение паясничать, дела с Малышом они уладили быстро. Настолько быстро, что Малыш не успел завести речь о слишком вольном поведении в его доме.
По улице их путь проходил как раз мимо злополучного газона. Хворый намеревался пройти мимо, но Деки остановился, отыскал глазами окна Малыша F, прикинул что-то в уме, опустил взгляд на снег. Среди ровного пятачка нетронутой белизны, в полуметре от тротуара виднелась единственная выемка, будто кто-то подхватил оттуда горсть снега. Деки присел на корточки, придирчиво осмотрел ее. Встал.
— Ладно, извини меня... Наверное, ее кто угодно мог подобрать... Наверное, увидели, как упала...
Деки осторожно посмотрел на Хворого.
— Прощаю тебя, — бесцветно ответил рыжий. — Поищи спички.
"Я хотел как лучше!" — собирался прибавить Деки, но передумал.
Они пошли на станцию. До полуночи оставалось двадцать минут. Деки радовался, что вопрос о его убийстве замят.
— Я был у нее. Там, где она жила раньше, — неожиданно сказал Хворый.
— И?.. — осторожно подтолкнул его Деки с надеждой, моментально вспыхнувшей заново.
— Тот дом сгорел, — просто ответил рыжий.
Деки сделалось не по себе от этой простоты.
С Рождеством, малыш... Земля становится белой, снег укутывает, прячет тебя, отделяет от всего мира, дает иллюзорную защиту. Ничто не пробьется сквозь снежные стены. И ты — только ты.
Ты засыпаешь, свернувшись в клубок под старым одеялом, наперечет зная все его сны, но все равно веря, что в эту ночь, в эту рождественскую, необыкновенную ночь можно увидеть тот самый... Ты засыпаешь, а ожидание длится.
В твоей постели уютно только одному. Она невелика... Может, она могла бы вместить кого-то еще, но нужно крепко прижаться друг к другу, а так нечасто бывает.
Этот крохотный уголок огромной жизни — все, что у тебя есть, единственное, что по-настоящему твое. И ты стараешься не думать ходя бы днем, как это мало. А добрые боги... Ты веришь в добрых богов?.. Это значит, взрослеешь.
На Рождество даже сгоревший дом кажется не настолько страшной новостью. Это был хороший дом, в другое время ты бы долго плакала о нем. Но вместо боли в груди глухой белый комок. Дом сгорел где-то далеко от тебя, и сейчас лучше уж так, чем захлебнуться. И потом, ведь есть эта теплая, заботливая постель в углу комнаты, она словно в горсти тебя баюкает. Конечно, малыш. Это я тебя баюкаю. Ты лучше спи. Почти смешно: лучшее, что может дать тебе мир — дать уйти. Покормить с ладошки зернами дорог, которые дадут ростки тропинок и ветки перекрестков, разрастутся, потянутся в разные стороны — ты только выбирай, выбирай и уходи, потому что ты не здесь. Ты не отсюда. В это хоть ты веришь?
Есть разные миры, а есть просто разные способы видеть. В этой системе все существует одновременно, не противореча самому себе — где-то в недрах города ты кутаешься в старое одеяло, тебе тепло и солоно от слез, но не плохо, нет, не больно; где-то в чужой квартире я думаю про тебя и считаю часы, которые остались на отдых, и считаю спички в коробке, и еще — что у рюкзака лямка порвалась, надо зашить. Где-то выше, светлее, ближе к солнцу нам уже все простили и позволили ночевать вместе сколько угодно, пока нам самим не надоест; где-то еще, где совсем уж тепло, где лето, я держу тебя на руках, баюкаю и качаю, и может быть даже, ты моя дочь. А дальше — если такое вообще возможно — мы сидим вдвоем на кухне, у нас ночь и кофе, и нам совершенно некуда спешить.
Видишь, как все просто... Надо только глаза закрыть. Так что спи, малыш — увидимся. С Рождеством тебя.
(c) FFF RAR
19.04.2003
All rights reserved!