Дерзай, Эзра!

               
         
               Д Е Р З А Й,   Э З Р А !

           О том, что Кэтрин женится на Ади я  узнал, возвратившись из адвокатской конторы, куда носил заверять предложения нашей фирмы в деле страхования изобретений. Пачка бумаг с причудливыми вымыслами покоилась в моих руках и я не удержался от саблазна заглянуть в одну из этих сокровищниц пытливой мысли. Проект повествовал о сказочно глубоком наполнении резинового члена теплой масличной жидкостью при небольшом прибавлении температуры к датчикам, прикрепленным к паху предполагаемого мужчины. У этого вшивого натариуса всегда много народу, а его претенциозная секретарша меня с ума сводит своей постельной болтовней, которую безалаберно раскидывает поверх голов страждущих посетителей, так что волей неволей все становятся разносчиками ее очередного флирта с каким-нибудь облепленным кольцами или разрисованным наколками юнцом.  Она покрыта веснушками, но это не мешает ей носить декольтированные платья или срезанные  в плечах блузки. Завидев меня в конце небольшой, но измученной оформлением бумаг очереди, она переводит тему на личности и особенно нажимает на приорететы народов, располагая их по степеням красоты, к нулевой отметке опуская выходцев из Индии или Китая. Ей известна каждая типичная физиономия, а помеченная ее презрением личность по ее понятиям вовсе не имеет право на существование.
- Нет-нет, - говорит она берясь за накрашивание ногтей, пока незадачливый клиент переписывает целый лист из-за обнаруженной ею ошибки, - Не скажи, Ширли, индонезийки не дотягивают даже до эфиопок. Широкие рожи... И-и –хс! Маленькие...тьфу!
        Ширли ее помощница, незамедлительно снующая с оформленным к заверению документом между секретаршей и адвокатом, пробует возразить, что среди прибывающих репатриантов из Индонезии нет-нет, а попадаются очень милые грезетки.
- А вот конфетку бы я вручила мароканкам!
        Конечно, поддакиваю я про себя, твою гавневую конфетку обсасала бы какая-нибудь худющая и в наколках  по всей шее  эфиопка, только бы не ашкиназка, откуда-нибудь из Англии или Штатов. Очередь мнется, но боится разгневаться, потому что ждать тогда не каких-то полчаса, а до спуска с небес третьего Храма. Когда подходит моя очередь заглянуть ей в ее серые намазанные глаза, она первое место отдает эфиопкам.
         -     Почему? – с наигранной радостью по причине приобщения к всемирному конкурсу красоты спросил я в этот раз.      
         -     Они не такие толстые! – мстительно воскликнула она и тут же заливисто расхохоталась, - Ну, что, хорошо постоял?
          Я  не понимаю каламбура и любезно этак  замечаю, что полный курс феминистских наук пройдешь в ее очереди.
- Ой, Ширли! – заливается она, - Он со всей очередью стоял ко мне!
        Вдруг она зеленеет и шипит  злостно и невыносимо обидчиво:
- Слова надо необходимые знать, без очереди пропущу...
Я иду в нашу фирму и по дороге просматриваю еще несколько заверенных
натариусом предложений.  Ничего интересного. Поднимаюсь к шефу и вручаю секретарше  все взятые бумаги. Иду в свой отдел. В моем кресле так удобно, что меня начинает клонить в сон. Однако взбадриваюсь звонком и слышу голос Эзры.
- Слушай, Эзра, мне рассказали, что Кэтрин женится на Ади. Что, правда?
- Это для тебя новость? Уже месяц все знают.
- Но мне показывали парня, который драл ее.
- И я его знаю. Да что мне за дело! У меня к тебе разговор.
Эзра работает в отделе изобретений группы «В». Это маленький чуть сгорбленный
человечек, неимоверно богатый,  поскольку умерший отец оставил ему наследство в восемьдесят тысяч только наличными, Остальные деньги в виде крупных банковских вложений должны поступить на счет Эзры только через четыре месяца. Эзра совсем седой, с просвечивающим сквозь редкие волосы пятнистым скальпом, что придает ему вид семидесятилетнего мудреца, хотя ему  всего чуть больше пятидесяти. Он перестал мечтать о семье и сосредоточил свои усилия на приумножении капитала тем, что играет  на органе на ритуальных сходках какой-то христианской общины. Он мне рассказывал о каких-то проделках, да только я не проявлял к этому особого интереса, потому не помню ничего из его переживаний. Но он не работает в шабат словно верующий, и потому  в этот день он всегда свободен. Появляясь у меня в отделе, он предлагает посетить его в субботу. Он будет дома и весь день я могу пробыть у него.
         
         Шлема большой демократ и позволяет щипать себя за задницу. Я это делаю, уходя из его магазина, как бы подчеркивая дружеское к нему расположение. Он взвизгивает и нарочито беспомощно кричит по-русски: «Что ты делаешь!» Его сыновья, в бытность моей работы у Шлемы, появлялись на фабрике пару раз в неделю. Тогда я только купил небольшую видеокамеру и снимал на мясной фабрике всех подряд. Сыновья тоже были демократами. Особенно старший. В тот день он оголил задницу перед объективом, когда я навел на него видеокамеру. Арабы, специалисты по свинине, пришли в восторг. Они громко и одобрительно восклицали, ну в точности так, как сегодня от моего щипка хозяйской сраки приходят в сметение продавцы Шлемы. Волнуясь за прилавками, они бросают в меня упреки, но я уношу не игривое  настроение, а пол-килограмма свинной ветчины, купленной в магазине Шлемы. Когда приходит ко мне Эзра, мы балуемся сочными розовыми кусочками мяса и обсуждаем свадьбу Кэтрин и Ади.
- А что,  -  говорю я, вспоминая обнаруженное утром изобретение, - они могут использовать автоматически наполняемое мужское оружие... я подсмотрел сегодня, когда ходил к натариусу. Теплый, он не будет отличаться от настоящего... Слушай, Эзра, а чего ты меня вдруг домой приглашаешь?
- Я заказал проститутку... – шопотом начинает Эзра, - она у меня уже третий раз.
        Эзра снимает пласт свинины и облизывает пальцы.
- Ну и... русская? – замираю я, -  Сколько ты платишь? Красивая, Эзра?
- Русская. 200 за час... У-у, знаешь, какая красивая! Глаза – вот! Рот – вот!
- Но я не проститутка, я даже не Кэтрин, чего я у тебя дома буду делать?
- Я жениться хочу.
- На проститутке?
Эзра кивает и запивает свинину глотком крепкого кофе, тут же поясняя свое падение на амбразуру.
-     Будет у меня жена христианка, ну и что. Я иудей, она – христианка. Ну и что!
               К эбэни мат!
- Не ругайся, Эзра... – успокаиваю я потенциального жениха, - Она согласна?
- Она здесь без документов и хочет остаться. Мне пятьдесят три, а ей двадцать семь, но она говорит, что ей все равно. Кстати, ей к натариусу надо. Она просит, чтоб я сходил. Но кажется, только она должна.
- Она конечно говорит, что любит тебя? - серьезно, без улыбки спрашиваю я и называю улицу и название адвокатской конторы.
- О, вот что я ей скажу! – Эзра достает электронную записную книжку и записывает адрес нотариуса, потом настраивает алфавит и спрашивает с намерением записать транскрипцией, - Как по русски признаться в любви, как сказать?
- Я люблю тебя. Ты с ума сошел, Эзра.
- Я лу... луп...
- Я люблю тебя. Люб – лю... – нажимая на «б» повторяю я и слежу за его ртом. Он добивается очень быстро правильного произношения, я удовлетворенно киваю  и он, опуская свою электронику в карман, продолжает:
- Я принял виагру и час прождал. А потом я ей лизал задницу.
Эзра выкатывает розовый язык и я очень реально представляю эту сцену.
- Ей вставлять туда кое-что надо, Эзра, а не лизать.
- Ей нравится. Она уверяла меня, что ей нравится. -  упрямится мой собеседник, - Посмотри, говорит, на мою кожу. Видишь, она вся в пупырышках? Вот как мне хорошо, говорит.
- Ну, ладно! - завершая трапезу и заворачивая остатки нашего застолья,  соглашаюсь я, - Чем я-то тебе помочь могу?
- Скажи мне, что ей сказать решающее, чтобы она осталась со мной?
- Надо подумать... – я чешу затылок и повторяю, смотрясь в сверкающие ожиданием очки Эзры, - Надо подумать.

        Ади выходит замуж за Кэтрин.  Ади работает служащей в отделе резервных поставок. Я не знаю, что кому поставлять и какие резервы, но я знаю Ади. Это очень нежная и с большими впечатлительными глазами девушка. Как-то в дождь я видел их вдвоем. Кэтрин держала на поднятых руках плащ, а Ади выскочила из нашего здания и очень ловко уместилась под этим плащом, мигом притулившись к Кэтрин. Так они и пошли рядом под дождем. Это было полгода назад. Значит они решили оформить их отношения. Конечно, на Ади найдется, наверно, очень много воздыхательниц. Надо им подсказать одобренный фирмой проект. У меня снова пачка изобретений и я иду к нашему адвокату. Черт подери, к чему такая спешка? Отдали бы, через день забрали, а так стой в очереди! По дороге заглядываю в магазин свиных колбас к Шлеме. Захожу прямо в помещение фабрики. Знакомые арабы лезут меня обнимать. Особенно усердствует здоровый такой, все забываю, как его зовут. Он лапает меня с такой душевностью, что я чувствую его лапищи сзади на спине. Но я вырываюсь и по дороге подхватываю кусочек колбаски. Прохожу с пол квартала и слышу оклик какой-то старушки. Оглядывась и поворачивась к ней.
- Молодой человек, - приветливо говорит она, - Вы конечно идете в город?
- Да, - отвечаю, - По работе.
- Там, конечно же, будут люди...
- Да вот и передо мной человек... – силюсь пошутить я.
- Вы извините, что я Вам скажу... но сдается мне,  у Вас вся спина в крови...
Я замираю. Я отвечаю ей: «Что Вы говорите!» и забегаю в магазин, к счастью оказавшийся рядом. Через десять минут я ору арабам в магазине свиных изделий:
- Знаете, почему Вы проигрываете все войны? Вот поэтому! Вот поэтому!
У меня в руке рубашка, вся измазанная фаршем . Я кидаюсь к тому, кто
особенно приятельски оставлял мне на спине следы и с криком «Возьми на память!» швыряю в него испачканную рубашку. Потом выбегаю на свет божий и мчусь в адвокатскую контору. И тут я встречаю Кэтрин и Ади.
- Владимир, - говорит Ади, - у тебя новая рубашка. Она тебе идет.
- Кэтрин, Ади, вас можно поздравить? – спрашиваю я.
Они останавливаются и смотрят на меня при этом они все еще держатся за руки.
- Да, у Кэтрин выставка.
- Всего-то! – восклицаю я, - Но я рад в таком случае. Можно мне посетить?
- В такой рубашке – можно! – отвечает Ади.
- Ах, Ади, - смеюсь я, - При такой рубашке ты можешь посетить меня.
- Мы придем вдвоем! – говорит Кэтрин

- Очень мило, - тут же парирую я и задумываюсь над тем, что бы это значило.
          Но я их на этой двусмыслице оставляю и врываюсь в адвокатский офис когда еще нет приема, и, как чувствовал, в нем полно набито народа. Все же секретарша меня замечает и когда я становлюсь в конце очереди, провожает меня взглядом и заводит речь со своей сотрудницей о самых красивых девушках. На ее замечании, что, конечно, самые красивые, это аргентинки, а им уступают только француженки, я погружаюсь в кошмарные рассуждения о присущем женщинам злословии. Конечно, королевам – одно, проституткам – другое. Но всем им свойственно стремление к зажиточности. Естественно, женщина должна обеспечить жизнь своим детям. Стоп! Вот что должен сказать Эзра своей проститутке: «Здесь все твое». Да, он должен заказать ее и когда она придет, сказать: «Все, что здесь есть, все твое». Или так: «Оставайся и выходи замуж за меня. Здесь все твое!» Я начинаю волноваться, потому что уж очень хочу увидеться с Эзрой и вдруг замечаю красавицу, стоящую в дверях и смотрящую прямо перед собой.
- Вот скажи, Ширли, - продолжает верещать секретарша, - Скажи, если бы ты в строй выставила женщин, какой бы ты отдала предпочтение первой? Француженке, аргентинке, мароканке?
        Я не могу понять, откуда эта красавица взялась? Неужто это подружка Эзры? Отцы святые, точно она! Ну, наверное, я ведь ему адрес оставлял... Я завороженно смотрю на эту русскую красавицу и чувствую, что не только не в силах оторвать от нее взгляда, но и обратиться к ней тоже не смогу. Что за чудесный властный разлет бровей, какой точеный гордый нос, а какой изгиб губ! И тут наблюдаю, как на полуслове осекается секретарша, как она замолкает, глядя на стоящую в дверях стройную, русоволосую женщину. У нее останавливаются руки и ее намазанный рот застывает в форме готового проглотить банан отверстия. И в тот миг, когда ее лицо поворачивается к очереди и ее взгляд отыскивает меня, я улавливаю улыбку, посланную мне красавицей.
         -    Ну где ты там? – слышу я знакомый голос секретарши, - Подойди сюда, давай свои листы... У тебя ведь уже все готово, так становись первым.