В конце концов мне все это надоело, и я решилась на крайнюю меру. Я решила пойти к Ведьме. А вы на моем месте, что, поступили бы по-другому? В конце концов люди, говорят, и с меньшими проблемами обращаются к нечистой силе. А тут – вся жизнь летит насмарку, даже не успев начаться по-настоящему, причем раз за разом!
Я понимаю, всё дело, конечно, во мне. Ну почему каждый раз, когда мне кто-то понравится, а я понравлюсь ему, или наоборот – ну, в общем, не важно, кто кому понравится первым – почему, как только все становится хорошо, у меня со страшной силой возникает отчаяние? Это какой-то кошмар! Это даже не предчувствие или ожидание трагедии, это еще хуже! Ну, представьте: человек приглашает меня на свидания, мы встречаемся, вместе ходим во всякие интересные места, он мне преподносит цветы, дарит подарки – в общем, во-всю ухаживает за мной (и мне это приятно!) – а у меня от горя сердце разрывается на части, как будто он уехал, или умер, или бросил меня, или произошло еще что-нибудь непоправимое и ужасное! В конце концов я не выдерживаю такое напряжение – подумайте сами, вот вы бы долго выдержали такое? – и разрываю всякие отношения с милым и приятным человеком. Да еще так, чтобы он потом и на пушечный выстрел боялся ко мне приблизиться – для надежности, чтобы снова переживать не пришлось. Можно сказать, сама своими руками добровольно ломаю себе судьбу. И так всю жизнь! А что я могу еще сделать?
Подруги никак не могли понять моего поведения, но что я могла им объяснить, если сама ничего не понимала? Мой невразумительный лепет вызывал у них только улыбки, и всё заканчивалось тем, что я слышала: “Ну, не хочешь говорить, что там у вас произошло – так и скажи, а выкручиваться-то зачем?” Под конец я оставила свои попытки что-либо объяснить, и объявила, что это у меня характер такой скверный, что обязательно надо кому-то испортить жизнь. При этом я благоразумно умалчивала, что прежде всего портила жизнь самой себе.
Не знаю, что получилось бы, если бы я не разорвала отношения хотя бы с одним из моих удачливых поклонников (потому что неудачливых поклонников я отшивала сразу), но вот то, что очень неприятно все время оставаться одной из-за своих собственных бзиков, да еще и прекрасно самой знать об этом – это я могу сказать совершенно определенно.
В конце концов я задала этот вопрос себе: “А что я могу еще сделать?” и сама себе на него ответила. “Надо решаться на крайние меры, иначе будет поздно. Пропадет моя краса и мой ангельский нрав во цвете лет без толку. Или психотерапевт – или ведьма. В экстремальных ситуациях нужно принимать экстремальные меры”. Ведьма была самой экстремальной мерой, которую я могла придумать. И я выбрала ее.
Определив, в чем состоит проблема, и какое средство нужно испробовать для ее устранения, я почувствовала себя намного легче. Теперь возникла следующая проблема – где же ее найти, Ведьму то-есть? Понятно, что в любой газете полно объявлений, типа – “Предсказываю судьбу с гарантией!”, “Привораживаю и отвораживаю на всю жизнь или на период отпуска по желанию клиента”, “Исправляю кармические ошибки в судьбе и в документах на любых языках и с печатями всех стран”, “Вылечу сглаз, импотенцию, алкоголизм, табакокурение и безденежье у вас и ваших знакомых. Анонимность лечения гарантирована. Обращаться письменно, п/я …. Лечение после предоплаты.”
Нет, подумала я, если она настоящая Ведьма, она рекламировать себя не станет, скорее, наоборот, постарается спрятаться. И я стала приставать ко всем знакомым, малознакомым и почти незнакомым людям с вопросом, не знают ли они кого-то, кто, вроде, мог бы сделать что-то не вполне обычное, но ни в коем случае не хотел бы об этом говорить?
Идея была верна и вскоре принесла свои плоды. Уже через три недели настырных расспросов мне позвонила одна из моих давних подруг и сказала:
– Я слышала, ты ищешь кого-то странного, но скрытного? Кажется, я знаю, кто тебе нужен. Запиши телефон.
Да, совсем забыла представиться. По профессии я журналистка и пишу куда попало, абы напечатали. Лишние денежки, конечно, тоже не мешают (как будто они могут быть лишними, ха-ха). Нет, конечно, у меня есть моё постоянное место работы и “моя” тематика, но больше всего я люблю писать что попало, по настроению. Так не пропадать же добру! Ну, и приходится посылать всё это в разные места, туда, где это могут напечатать. Ведь не будут же, например, в серьезном журнале, занимающимся вопросами внутренней политики печатать душераздирающую любовную историю? А откуда мне знать, какая очередная светлая идея меня осенит, и что я захочу написать в следующий раз? Анализ причин распада многодетных семей на основе статистических данных справочника руководящих работников высшего звена, влияние незнания Кама-сутры на подбор музыки в дискотеках средних специальных учебных заведений, жуткая драма в личной жизни нападающего нашей футбольной команды, приведшая к проигрышу в чемпионате страны или влияние колебаний среднемесячной температуры ни кармические круги среднестатистического гражданина?
Телефон-то я, конечно, записала, но тут же спросила адрес.
– А зачем он тебе? – удивилась подруга. – Ты ведь собираешься брать интервью, а не проводить негласное расследование? Или как?
Я собиралась вот именно “или как”, но не буду же я распространяться обо всем заранее, правда? Вот если получится, тогда, может быть, и расскажу. Впрочем, там видно будет.
В общем, я пролепетала что-то в духе – “хочу заранее обдумать, в чем ехать на встречу, чтобы лучше вписываться в обстановку района – собираюсь поисследовать, как степень озеленения района накладывает отпечаток на образ мыслей нестандартного индивидуума – хочу прикинуть, сколько времени займет дорога туда и обратно” или еще что-то несуразное, и в ответ услышала обычное:
– Ну, ты как всегда. Не хочешь говорить – так и скажи. Адрес я не знаю, а вот где она живет – могу рассказать. Только сама разбирайся, подходит она тебе или нет. Я о ней слышала только один раз и не помню, что. Больше никто в голову не приходит.
– А ты ее откуда знаешь? – спросила я.
– Да она работала вместе с моей одноклассницей.
– Ну?
– Ну, помнишь, в прошлом году у нас был юбилей окончания школы?
– Да, ну и что? (В прошлом году у доброй дюжины моих подруг был юбилей окончания школы. Не могу же я всё помнить!)
– Ну вот, мы гуляли в ресторане, а потом я пошла к Аннушке, она живет там недалеко, и осталась у нее ночевать. А на следующий день я поехала домой, а Аннушка пошла меня провожать до автобуса. Тогда мы и заходили к ней по дороге. Она что-то забыла на работе, вот Аннушка ей и занесла. Она мне тогда еще что-то странное про нее рассказывала. Только не спрашивай что, всё равно не помню, не до того было, голова после вчерашнего была, как не своя. И как зовут ее не помню, не спрашивай.
И она рассказала мне, где живет моя Ведьма.
Я была абсолютно уверена, что это именно она. Во-первых, никто про нее ничего не знает, кроме тех, кто работает непосредственно с ней. На работе, как известно, никогда ничего не скроешь. Но даже и на работе про нее знали только кое-что. Значит, она ни в коем случае не заинтересована в рекламе, а совсем наоборот, предпочитает что-то скрывать. Значит, есть что скрывать! Так я рассуждала и, как показали дальнейшие события, была совершенно права.
К сожалению, ничего больше про нее мне так и не удалось узнать. Аннушка продала квартиру и неизвестно куда уехала, моя подруга совершенно не помнила, где же эта самая Аннушка работала – то ли в бухгалтерии, то ли в плановом отделе чего-то, и даже обиделась на меня, когда я упрекнула ее за невнимание к подруге.
– Да я видела ее только один раз после школы! – воскликнула она обиженно. – Вот если бы меня про тебя спросили – мечтательно добавила она, – уж я бы рассказала... Жаль только, не спрашивают! – сказала она, уже совсем разочарованным голосом.
Никогда не замечала в ее голосе такого богатства оттенков. И звучит как-то противно! Тоже мне еще, подруга называется! Ладно, потом разберемся.
И я стала думать, что же мне делать. Неудобно всё-таки придти к незнакомой женщине в дом и с порога в лоб спросить: “Простите, вы, случайно, не ведьма?” Уверена, что восемь из десяти вообще не стали бы со мной разговаривать и просто захлопнули бы дверь у меня перед носом, а оставшиеся две решили бы, что я или что-то пытаюсь продать, или у меня не все дома (что, наверное, отчасти все-таки соответствует действительности, хоть и печально это признавать). Во всяком случае гарантировано, что они тоже не стали бы со мной разговаривать.
Еще хуже позвонить по телефону и сказать: “Добрый день (ну, или там, вечер, как придется)! Извините за беспокойство. Вы меня не знаете, и я вас тоже. Ваш телефон мне дала одна моя подруга. Нет-нет, ее вы тоже не знаете. Ее одноклассница когда-то работала вместе с вами. Нет, к сожалению, я не знаю, где. Нет, к сожалению, я не знаю, как ак ее фамилия и как она выглядит. Нет, она вам ничего обо мне не рассказывала. Нет, мне она тоже ничего про вас не рассказывала, но у меня есть серьезные основания предполагать, что вы – ведьма!” Бред какой-то!
Хорошенько подумав, я решила, что второй вариант все-таки хуже и решила отправиться лично. Живьем, так сказать. Ведь если она и в самом деле Ведьма, должна же она что-то почувствовать? Ну, есть же у нее какое-нибудь, пятнадцатое, допустим, чувство? Иначе чего же она стоит? И нечего тогда людям голову морочить! Ой, тут я уже увлеклась, кажется. Ведь она-то себя не рекламирует, а скрывает, и это я ей голову морочить собираюсь, и совсем еще не уверена, захочет ли она вообще со мной разговаривать!
А вдруг она тоже переехала и уже там не живет? От одной этой мысли мурашки побежали у меня по спине, и я поскорее её прогнала. Я решила, что если она мне нужна так, что я ее все-таки нашла, никуда она от меня не денется. Значит, на роду ей написано решить мои проблемы. И всё!
Чтобы больше никакая дурь в голову не лезла, в ближайший выходные я отправилась к ней.
Боже, какая же я дура, что не спросила, сколько ей лет, или хотя бы как она выглядит! Если она бабулька – Божий одуванчик, а я заявлюсь в черной кожанке и металле, как люблю ходить, когда не уверена в себе (какая уж тут уверенность, кроме той, что иду к настоящей Ведьме)? Станет она со мной разговаривать? Сто процентов, что нет! А если она РД – Руководящая Дама, и не терпит беспорядка ни в чем, а я заявлюсь в своем любимом прикиде, типа “свободный художник”, чтобы посвободнее себя чувствовать?
И вообще, какой может быть Настоящая Ведьма, которая живет в наше время и работает то ли в бухгалтерии, то ли в плановом отделе чего-то, и что же мне надеть?
Хорошенько подумав, я вспомнила, что, в конце концов, главное – не внешний вид, а внутреннее содержание, а здесь у меня всё в порядке, поэтому пошла, в чем была – в джинсах и футболке. Только куртку набросила, а вдруг придется до вечера задержаться?
Кстати, а почему это я так уверена, что она сегодня дома?
Поняв, наконец, что чем больше думаешь, тем больше задаешь вопросов, я решила переходить от размышлений и бессмысленного задавания вопросов (потому что ни на один из них я все равно не могла ответить) к действиям и решительно вышла из дома. Как в холодную воду прыгнула. Аж дыхание перехватило от собственной смелости! Даже появилось что-то вроде чувства восхищения собой, такой решительной!
Кстати о холодной воде, день был весьма теплый. Я уже думала, почему это большинство моих приключений приходится на теплое время года? Я ведь не рыба или лягушка какая-нибудь, которая в жару может двигаться быстро, а зимой совсем замерзает? Или это через пальто до меня информация дольше доходит, пока дойдет, уже становится поздно реагировать?
В общем, всю дорогу я обдумывала эту сложную жизненную проблему и почти забыла, зачем я, собственно, к ней еду.
Но все когда-нибудь заканчивается, закончилась и дорога. И вот я стою перед дверью. Перед Её дверью. Дверь, кстати, ничем не примечательная, довольно пошарпанная дверь, видно, давно не ремонтировалась. Что же она, не может себе на ремонт приличный наколдовать, что ли? Тоже мне, ведьма называется! Приличную дверь сделать не может! Или дело не в этом?
А рука уже помимо моего сознания тянулась к звонку.
Дверь открылась почти сразу. Я даже удивилась – как так, не посмотрев в глазок, его, кстати, вообще не было, не спросив, кто там, хотя что бы я могла ответить?
Вообще, что это за дурацкий вопрос, ”Кто там”? ”Там” – это где? А кто – тоже понятно, человек, никто больше звонить не будет. Имя-фамилия интересует? Так и спрашивай, хотя что это может дать тому, кто за дверью, если пришедший, например, служащий электрической компании или, допустим, грабитель? Ну, предположим, назовет он честно свое имя – Иван Федорович или Вениамин Семенович, что дальше? Должность? Пол? Семейное положение?
Наверное, она думала так же, как и я, потому что открыла дверь, не спрашивая, кто там. А может быть, дело в чем-то другом, не знаю.
Передо мной стояла молодая женщина, чуть выше среднего роста, стройная, с короткой стрижкой, в джинсах и футболке. Хотя, если присмотреться, наверное, она не была такой молодой, как выглядела.
Глаза у нее были странные, большие и глубокие. Не могу сказать точно, какого они были цвета, скорее, темные, чем светлые, но только почему-то казалось, что они светятся изнутри. Причем не так, как светятся глаза у кошек или собак, отраженным светом. Не-е-ет, ее глаза излучали какое-то свое собственное сияние. Звездные были у нее глаза, вот что. Голова начинала кружиться, если внимательно заглянуть в них. Ух, какие глазищи, с ума от зависти сойти можно!
И смотрела она по-другому, не так, как остальные.
Внимательно и доброжелательно смотрела она, а казалось, что видна ты ей вся, как на ладони. Не могу сказать, чтобы это было неприятно, только хорошо, что никто больше так не смотрит.
И еще исходило от нее какое-то чувство теплоты и понимания, что ли. И сразу же хотелось рассказать ей всё, всю свою жизнь. Что я и сделала. Прямо с порога. Безо всяких вступлений.
И она все поняла. Впустила меня в квартиру, провела на кухню и сварила кофе. И за кофе я рассказала ей всё еще раз и со всеми подробностями. И попросила помочь.
Она молчала и смотрела в сторону.
Тогда я рассказала, почему пришла именно к ней, и как ее нашла. Она искоса взглянула на меня и улыбнулась. Только улыбка у нее получилась какая-то невеселая. Нерадостная получилась у нее улыбка.
– Хорошо, – сказала она. – Не думаю, что я – Ведьма, тут ты мне явно льстишь, но кажется, знаю, что могу для тебя сделать. Только подумай еще раз, чтобы потом жалеть не пришлось. Имей в виду, я не знаю, что ты увидишь. Я не смогу тебе там помочь и не смогу заставить тебя забыть то, что ты увидишь. Единственное, что я могу тебе обещать, это то, что с тобой ничего не случится.
– Господи, ты же видишь, что я давно на все согласна, лишь бы избавиться от моего вечного кошмара! – почти закричала я.
– Ну вот, сначала – Ведьма, потом – Господи, – усмехнулась она. – Ты уж выбери что-то одно!
И снова меня поразило то, что не много радости было в ее улыбке, хотя наверное, она очень любила смеяться, судя по морщинкам возле глаз.
Она поднялась, вышла в комнату и через минуту вернулась. В руках у нее была небольшая пирамидка из горного хрусталя, вся пронизаная трещинками, на которых, переливаясь всеми цветами радуги, играло солнце, и самая обыкновенная плоская свечечка в металлической формочке. Она поставила пирамидку на стол передо мной, а за ней, прямо на блюдечко, поставила свечку и зажгла ее. Потом она задернула шторы, чтобы приглушить солнечные лучи.
– Смотри на огонек в пирамидке, ни о чем не думай и ничего не бойся, – сказала она. – Я все время буду с тобой, хотя и не думаю, чтобы ты смогла меня увидеть.
И она снова посмотрела на меня своими звездными глазами.
Я снова почувствовала, как меня куда-то затягивает, и поскорее перевела взгляд на оранжевый огонечек, который, дробясь на трещинках, трепетал в маленькой пирамидке горного хрусталя.
Я смотрела на него, пытаясь понять, ну, и что дальше?
Время шло, и ничего не происходило.
Сначала, увидев знакомый инвентарь, я почувствовала разочарование – от настоящей Ведьмы я ожидала чего-нибудь покруче. Потом ждала, что же это будет. Потом мне все это стало надоедать, и от нечего делать я начала просто любоваться игрой огоньков в пирамидке. Пламя свечки просматривалось через горный хрусталь не совсем ясно, как если бы я смотрела сквозь туман. Где-то оно было видно ясно и четко, а где-то виделось совсем мутным, размытым. Вокруг основного огня в трещинках, пересекавших камень горели маленькие огонечки его отражений. Форточка в кухне была открыта, и пламя свечки отклонялось под действием слабого ветерка. Вместе с пламенем свечки плясали и маленькие огоньки в кристалле, перескакивая с одной трещинки на другую. Я смотрела, как они играют, и вдруг, когда я меньше всего этого ожидала…
И вдруг все вокруг меня изменилось.
Я падала в бесконечную туманную пропасть, у которой не было ни дна, ни стен. Я падала или летела? Не знаю, потому что верха и низа там тоже не было. Далеко впереди виднелось какое-то сияние, как будто там всходило солнце, и это наполняло сердце радостным предчувствием. Вокруг меня в серой мгле проносились огненные искорки. Они вспыхивали и уносились назад быстрее, чем я могла их как следует рассмотреть.
Честно говоря, мне было совсем не до рассматривания чего бы то ни было, настолько я была ошарашена. Я-то ведь еще в своем уме и прекрасно помню, что только мгновение назад сидела в кухне самой обыкновенной квартиры самого обыкновенного многоэтажного жилого дома. И вдруг – такое!..
Я попыталась сосредоточиться, чтобы снова увидеть кухню и ее хозяйку, и сквозь туман снова начали проступать очертания комнаты. НО ЭТО БЫЛА НЕ ТА КОМНАТА!
Комната, которую я увидела, была темная и низкая. Кажется, это была вовсе даже и не комната, судя по тому, что стены закруглялись неровными сводами к потолку, который, как и стены, не был ни ровным, ни не гладким, ни светлым. Мне показалось, что это была пещера, к тому же, судя по всему, довольно глубокая. Окон у нее не было, а единственным источником света был горящий в очаге огонь. С потолка что-то свешивалось. Сушеные летучие мыши или корни деревьев? По стенам тоже были развешаны связки чего-то сушеного. Потемневший котел стоял на огне, и в нем кипело что-то не вполне ароматное. Я взглянула на хозяйку.
О Боже! Лучше бы я этого не делала! Передо мной сидела – кто бы вы думали? Правильно! Самая настоящая ведьма! Страшная, как смертный грех! Старая, морщинистая, беззубая, с кожей цвета старого пергамента, с вылезшими, спутанными, седыми волосами, сгорбленная, вся в каких-то немыслимых лохмотьях! И из-под нависших, морщинистых, воспаленных, лишенных ресниц век она смотрела на меня своими невозможными звездными глазами!
Я поскорее зажмурилась, чтобы не видеть этого ужаса.
С закрытыми глазами стало еще страшнее. Я поскорее снова открыла глаза, решив больше не закрывать их ни в коем случае. Да и глупо было бы пропускать такой невероятный эксперимент. Безопасность-то мне была гарантирована! Хорошо еще, что я во-время вспомнила об этом.
Когда я снова открыла глаза, было еще темно, но пещеры уже не было. А ведьма была по-прежнему. Только теперь она уже не смотрела на меня. Печальная, она смотрела в сторону. Мне стало немного легче, и я решила рассмотреть ее повнимательнее, пока она этого не видит.
Как же она все-таки безобразна!
Я разглядывала ее темное уродливое лицо с крючковатым носом, с запавшими на месте выпавших зубов щеками, ее, наверное, единственный сохранившийся зуб, торчавший изо рта, ее темную, морщинистую, обветренную, давно не мытую кожу, растрепанные, наверняка тоже давно немытые волосы и не могла подавить в себе все возрастающего отвращения, хотя, наверное, мне нужно было бы ее пожалеть. Но вот жалости к ней у меня не возникало, а отвращение выросло до такой степени, что даже пересилило страх.
И вот тут начало происходить совсем невероятное.
Темнота понемногу начала рассеиваться, причем казалось, что свет исходит от нее! Да-да, определенно, это от нее исходило то разгонявшее тьму золотое сияние, как от солнца в летний день, когда первые его лучи пробивают завесу утреннего тумана. Это сияние становилось все сильнее и сильнее, заполняло пространство, и на его фоне все более и более уродливой темной маской выделялось ее лицо. Но вот по нему прошла трещина, одна, другая, между трещинами стали пробиваться лучи света…
Господи, Боже мой! Да ведь это же и в самом деле маска! Она развалилась на куски и стала отваливаться! А под ней… А под ней я увидела золотое, бесконечно прекрасное и немного грустное лицо Богини. И конечно же, у нее были звездные глаза. Конечно, какие же еще глаза могли у нее быть? Ее волосы были собраны наверх в прическу, одета она была во что-то простое, светлое, легкое и летящее и одним своим присутствием заполняла все пространство вокруг себя теплом и светом.
Так что же, подумала я, получается, что и Ведьма, и Богиня – одно и то же? А как же учение о Добре и Зле? Или опять наши мудрые что-то напутали?
Но додумать до конца эту мысль мне так и не пришлось, потому что мое путешествие закончилось.
Я стояла на площади. Это была главная площадь нашего города.
Мое сознание раздвоилось. В какой-то его части я оставалась сама собой и все же, одновременно, я была той девушкой, которая когда-то стояла на площади города, который давным давно уже перестал существовать. Я чувствовала ту пропасть времени, которая отделяла меня от меня той, которой я была когда-то. Видимо, именно через эту пропасть времени я и пролетала в тумане, озаряемом вспышками оранжевого пламени. Кажется, это место было далеко и географически. Через маленькую дверь, открытую в сознании девушки, я узнавала всё, что знала она.
Итак, ее звали Атланта. -
- Ну да, конечно, меня зовут Атланта, так же как и очень многих других женщин нашей страны. Это очень популярное имя, так же как и Атлант для мужчин.
Мне нравится, что меня так зовут. И вообще, мне нравится, когда по имени можно сразу что-нибудь узнать о человеке, хотя бы, откуда он родом. Кончено, трудно угадать, какой будет характер новорожденного человечка, а вот место его рождения уже не изменится. Тем более, если имеешь счастье родиться в нашей стране!
Сейчас многие начинают называть своих дочерей разными заморскими именами – Эллина, Эллада, Эллена, но по-моему, они звучат уж слишком вычурно. Насколько лучше, ясно, спокойно и открыто звучит моё имя - Атланта! Мне очень нравится, как меня зовут. А почему вдруг я начала об этом думать? Странно! Я ведь за чем-то пришла сюда? Ах, да… -
Атланта была стройной девушкой из весьма богатой семьи в самом невестином возрасте. Ее довольно длинные темные завитые волосы были частично уложены в прическу, частично локонами спускались по плечам в тщательно продуманном беспорядке. Я не видела ее лица, но думаю, что она была красива. Во всяком случае, она ощущала себя такой и была в этом полностью уверена.
Она только что вышла на площадь, по которой должны были пройти войска. Ей хотелось посмотреть на них. Там были такие красивые мужчины! Не все, конечно, но некоторые… Наверняка и ее кто-нибудь заметит!
Хотя я и была отчасти ею, все же отчасти я оставалась сама собой. Поэтому я видела, что ее-таки заметили, хотя совсем не тот “некоторый”, о котором она думала.
Я не знаю, кем он был, но ехал он во главе войска. Его лицо было иссечено шрамами, которые хотя и не уродовали его, но и не украшали. Чувствовалось, что он облечен властью и привык отдавать распоряжения, которые немедленно исполняются. Вот он-то и обратил внимание на Атланту – или на меня, ведь частично я все-таки была ею?
И сильно обратил на нее внимание, потому что, когда я открыла глаза в следующий раз, моя бедная Атланта была в ужасе от того, что он сделал ей предложение.
Об отказе не могло быть и речи, правителю города не отказывают – ага, вот кем он был, оказывается!
Отчасти я понимаю ее ужас, потому что он совсем не был похож на тех красивых, ловких и холеных молодых людей, которые ей так нравились.
Во-первых, он не был достаточно молод. Он был зрелым мужчиной, явно прошедшим не одно сражение. И во-вторых, он не считал нужным увиваться вокруг нее, как это делали все ее поклонники.
С нашей точки зрения он выглядел просто замечательно – мужчина, что называется, в самом расцвете сил, широкоплечий, достаточно высокий, не грузный, но очень сильный, что было заметно, даже когда он сидел. Он был уверенным и спокойным. Когда он говорил, он говорил лаконично и точно. Когда он двигался, каждое его движение было точным и лаконичным. Он не суетился и не делал ни одного лишнего движения. Да и вообще, я думаю, он не делал ничего лишнего. Может быть, в этом и заключалась его самая большая ошибка в отношении Атланты? Но ее отношение к нему, кажется, не слишком его беспокоило. Похоже, он знал, что делает.
И конечно, они поженились. Боже, как это было красиво!
Во-первых, необычайно красив был сам город. Он был немного похож на города античной Греции, но был более просторным, спокойнее, что ли. Дома – скорее, виллы – стояли на некотором расстоянии друг от друга. Зелени было много, но она не была навязчивой. Она не забирала свет, а скорее, оттеняла дома и создавала своего рода трехмерный ковер, на котором стоял город. Улицы были вымощены белыми плитами, во всяком случае, там, где была я. Не знаю, как выглядел город в ненастье, я помню его только в хорошую погоду или после дождя, когда капли воды на листьях, мостовых, стенах и крышах домов сияли всеми цветами радуги.
Так вот, весь город был украшен по поводу нашей свадьбы. - Нашей?! - Ах, ну да, нашей с Атлантой с Каллом. Да, забыла сказать, его имя было Калл. Ему было 34 года, и он до сих пор не был женат.
Да что же это такое, я все время отвлекаюсь! Итак, снова начинаю.
Весь город был украшен цветами. Они висели гирляндами между деревьев, на стенах домов, стояли в вазах и просто лежали вдоль улиц. Белые, палевые, бледно-желтые, бледно-розовые, бледно-голубые, даже бледно-зеленые какие-то. Не было ни одного яркого цветка. Казалось, весь город переливается всеми оттенками мрамора. Все жители города были нарядно одеты, в нашу честь было зажжено огромное количество огней, и все желали нам счастья… -
- Нам?!! - Ну, ладно.
Я – я, сегодняшняя – очень боялась того, что последует за этой свадьбой – я очень боялась насилия и того, что и мне за компанию придется это пережить. Я уже поняла, что все то, что думала и чувствовала Атланта, думала и чувствовала и я тоже. Ведь на самом-то деле это и была я, жившая много веков назад в каком-то из своих ранних воплощений. Только, кажется, я сегодняшняя все больше снова становилась ей, Атлантой.
Так вот, боялась я напрасно, насилия не было. Процедура свадьбы была очень красивой, но и очень долгой. К ней добавились неизбежные процессии, приветствия, потом необходимо было принимать поздравления и благодарить за пожелания счастья, потом, наконец, можно было поесть, пусть на виду у всего города, но к тому времени я уже так устала, что мне было почти все равно. - Мне или Атланте? - К тому времени, когда все закончилось, сил осталось только на то, чтобы добраться до постели, свалиться на нее и уснуть. Когда Атланту раздевали, она уже почти спала. Калл посмотрел на нее, слегка улыбнулся и ушел спать к себе. С утра он уехал на охоту.
Город был расположен довольно далеко и от моря, и от гор. А вот лес был рядом. И в нем водились звери. Поэтому охота не была таким уж безопасным развлечением.
Калл очень любил охоту. В мирное время она заменяла ему сражения, не давала скучать и заставляла всегда быть в форме.
Итак, когда Атланта, наконец, проснулась, она была совершенно одна в своем новом доме. Прислуга не в счет. Прислуга была у нее и в родительском доме. К прислуге она привыкла и почти не замечала ее, как человек не замечает стул или полотенце. Ей помогли умыться, одеться, причесали и подали завтрак.
Атланта позавтракала, все еще находясь под впечатлением вчерашних переживаний. Ей не могло не польстить ее теперешнее положение. Тем более, что она уже увидела разницу между тем, как она жила дочкой в родительском доме и тем, что она сама стала хозяйкой дома, который, кстати, был и больше, и богаче родительского.
То, что Калла не было дома, было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что Атланта очень боялась его. Ей он представлялся старым и некрасивым. Плохо, потому что самолюбие Атланты страдало. Ей хотелось бы иметь все преимущества своего положения и при этом фактически не видеть Калла, кроме случаев крайней необходимости, например, на праздниках. А он полностью проигнорировал ее желания! Он даже не поинтересовался, чего она хочет! Его нет дома! Он, видите ли, уехал на охоту! Это раздражало Атланту.
Когда через два дня Калл вернулся, наконец, с охоты, Атланта, и я вместе с ней, снова занервничала. Он зашел грязный, усталый, небрежно потрепал ее по шеке, поцеловал в лоб, сказал пару слов и ушел мыться и спать. Даже есть не стал.
Атланту это задело. В его отсутствие она тщательно обдумывала свой наряд, чтобы сразить его наповал, оставаясь при этом холодной и неприступной Такой реакции она никак не ожидала.
Следующие несколько дней он был настолько занят делами, что она видела его лишь иногда мельком. Он всегда находил, что ей сказать, ободряюще улыбался, иногда походя клал руку ей на плечо, иногда, по настроению, целовал в лоб. На ее настроение он вообще не обращал никакого внимания.
Атланта понемногу начинала к нему привыкать. То, что он полностью не обращал на нее внимания так, как хотелось бы ей, раздражало ее безмерно. Еще хуже было то положение, в котором она оказалась.
Когда Калл был дома, он был занят делами, и гости к ним не приходили. Гости прходили к нему, и Атланте там места не было. Пару раз она попыталась выйти к гостям, ее приветствовали, прекратив разговоры и сопровождая приветствия такими недоуменными взглядами, что она поторопилась уйти. Калл по этому поводу не сказал ей ни слова, но она и сама поняла, что так поступать не следовало.
Когда его дома не было, никто из посторонних в дом не приходил.
Если она выходила в город, все относились к ней с таким почтением, что ей и в голову не могло придти остановиться и просто поболтать с кем-нибудь. Да это было и невозможно, настолько все перед ней расступались. И с улицы она скорее бежала обратно домой.
Таким образом Калл оказался единственным человеком, с которым она могла бы просто поговорить. Но и с ним она не могла разговаривать из-за его вечной занятости! Она чувствовала, что он очень хорошо к ней относится, и она уже привыкла к нему, к его улыбке, к его небрежной, всегда на бегу, ласке, ей уже хотелось большего, ей хотелось добиться его внимания, но у нее ничего не получалось. Ему было просто некогда!
И иногда, когда он был на охоте, ей начинало становиться страшно. Ей становилось страшно, что с ним что-нибудь случится, и он не вернется домой, и она всю жизнь проведет в этом доме (который она, кстати, очень полюбила), лишенная возможности даже нормально поговорить с равными себе.
Потом она просто начала бояться того, что с ним может что-нибудь случиться, и уже не думала о себе. Она боялась, что ему подсыпят отраву или ударят ножом, или произойдет еще что-нибудь непоправимое.
Больше всего она боялась, когда он уезжал на охоту. Когда Калла не было дома, она металась по дому, не находя себе места от беспокойства. Но когда он появлялся такой спокойный, такой уверенный, она терялась и уходила в себя. Она бы и хотела что-нибудь изменить, но не знала, как, и боялась показаться смешной. И всё оставалось по-прежнему.
Но вот, наконец, наступил тот день, когда все изменилось. Калл вернулся с охоты намного раньше обычного. Атланта уже металась по дому, не находя себе места, но еще не ожидала его возвращения и была совершенно не готова к его приходу. Он вошел, прихрамывая и морщась. С наскоро перевязаной ноги капала кровь. Его ударил кабан. За это кабан поплатился жизнью, но у Калла был пробит крупный сосуд, и кровь не останавливалось.
Для взвинченых нервов Атланты это оказалось чересчур. Вскрикнув от ужаса она бросилась к нему, прижалась всем телом и разрыдалась. Чувства, которые она так долго сдерживала, вырвались на волю. Она рыдала, прижимаясь к нему все крепче, вцепившись в него, как клещами, и уже не могла остановиться. Она была почти в истерике. Она целовала его лицо, волосы, одежду, все, к чему только могла дотянуться губами, не давая ему возможности ни перевести дыхание, ни хоть на мгновение отстранить ее от себя.
Калл улыбнулся, обнял ее, наклонился, нашел губами ее губы, поднял ее на руки и понес в спальню. Он добился своего. Она его любила.
Калл был опытным любовником. Я бы завидовала Атланте, если бы при этом не была с ней одним целым. Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного. Мы любили друг друга, и наша любовь росла с каждой разлукой днем, и с каждой ночью вместе.
Но была одна беда. После того, как рана затянулась, Калл возобновил охоту. Если по каким-то причинам ему приходилось задержаться, и он не мог уехать во-время, он переставал находить себе место. Несмотря на его всегдашнюю сдержанность, я прекрасно видела, с каким бы удовольствием он повернулся бы спиной к тем самым людям, с которыми так любезно и спокойно беседовал, мгновенно выкинул бы их из головы и уехал. Всё начинало вызывать у него раздражение, хотя он тщательно скрывал это. Он вообще не терпел, когда кто-нибудь видел, что он чувствует на самом деле.
Когда он уезжал, я металась по дому и не находила себе места от беспокойства. Всё валилось у меня из рук, я могла думать только о нем. Я пыталась почувствовать, что он чувствует в этот момент? Я хотела, чтобы он думал обо мне, и боялась этого. Я боялась, что он потеряет бдительность и снова пропустит удар. Он был лучшим человеком на свете, и я безумно боялась его потерять.
Когда я спрашивала его об охоте, он обычно смеялся и целовал меня. Он говорил: “Теперь, когда у меня есть ты, со мной ничего не случится!”
Но все-таки случилось.
Его принесли домой на носилках окровавленного. Он был мертв. Это случилось на охоте. Раненый зверь развернулся и пошел напролом. Спутники Калла испугались разъяренного зверя и побежали. Калл пугаться не умел. Он не умел и отступать. Он убил зверя, но и зверь убил его. До дома Калл живым уже не доехал.
Мы прожили вместе меньше года…
Чего стоила моя жизнь без него? Как я могла потерять все то время?!! Как же я могла не любить его с той самой первой минуты, когда он ко мне подошел!!!
И я даже не смогла с ним проститься...
Похороны, всё, что было перед ними и сразу после них, я вспоминаю, как в тумане. Все обряды и ритуалы были соблюдены, но успокоение не приходило. Что бы мне ни говорили, я чувствовала, что он где-то рядом, и не могла расстаться с ним. Мы слишком любили друг друга и слишком недолго любили друг друга. Это должно было быть дольше!
И тогда я решилась. Я знала, что этого делать было нельзя, но не могла поступить иначе.
Знаете ли вы, что рисуя портрет, живописец вкладывает туда часть своей души, а скульптор вкладывает в свое творение часть души того человека, портрет которого он создает? Я это знала. Мне это однажды сказала старая жрица в храме, когда я проходила там обучение. Потом она пожалела, что сказала, но было уже поздно. Я запомнила сказанное ею, хотя и не думала, что придется этим воспользоваться.
Я нашла скульптора, портреты которого невозможно было отличить от людей, с которых они были сделаны. Этому скульптору я и заказала портрет Калла.
Он сделал бюст. Он поставил его на мраморной колонне так, чтобы Калл смотрел на меня так же, как смотрел всегда – сверху вниз, чуть наклонив голову и слегка улыбаясь своей чуть насмешливой улыбкой.
Я распорядилась поставить скульптуру перед большим полукруглым окном в том зале, который выходил окнами к лесу, и в котором мы так любили проводить те редкие часы, когда у Калла было свободное время.
Окна в этом зале были большие, с пола до потолка, и в них был виден лес, в котором Калл так любил охотиться, и в котором нашел свою смерть. В центре зала стеклянная стена выступала полукругом наружу, наподобии встроенной беседки.
Там я и поставила бюст Калла. С трех сторон он был окружен своим любимым лесом, с четвертой стороны он принадлежал мне. Он никогда не принадлежал мне полностью. Зато я принадлежала ему. И в моей власти было сделать так, чтобы так оставалось всегда.
Когда меня оставили с ним наедине, я вспомнила все, чему меня учили. Я приказала принести необходимые растения и сама расставила их так, как они должны были стоять. А потом, когда закончился день, и солнца уже не было, а темнота еще не наступила, я отослала всех из дома, распустила волосы, которые специально для этого не разрешила завивать, оделась так, как следовало, и начала сакральный танец.
Я плела узор танца, повинуясь внутренней музыке заклинаний, которые звучали во мне. Еще днем я обдумывала, как сплести словами движений заговор, неразрывно связывающий меня с ним. Как я была благодарна жрицам, обучавшим меня!
Когда, совершенно измученная я закончила танец, я, наконец, была спокойна. Душа Калла была накрепко привязана к скульптуре, и пока она стоит неповрежденной, я смогу общаться с ним. Первая же царапина на мраморе освободит его, и он уйдет навсегда. Но моя душа навечно будет принадлежать ему. Теперь я смогу вечно оплакивать его...
Вспышка ослепительного света.
Темнота.
Солнечный свет.
ЧТО ПРОИСХОДИТ?!! ГДЕ Я?!! ЧТО ЭТО ЗА ПРЕДМЕТЫ ВОКРУГ МЕНЯ?!! И КТО ЭТА ЖЕНЩИНА?!!
Я снова была на кухне. Пока еще не совсем, но я уже снова становилась собой. Я начинала чувствовать облегчение. Я поняла, что Калл действительно умер. Я с ним простилась. Он умер много веков назад. Статуя разбита, и сам континент давным-давно покоится в многокилометровой глубине океанских вод.
Звездные глаза моей Ведьмы стали еще глубже. Она заметила мой взгляд и сказала:
– Да, ты угадала правильно. Это еще одна жизнь, которую мне пришлось прожить. Теперь я буду помнить и это...
Свечка позади пирамидки горела по-прежнему, кофе был еще горячим. Как в тумане, не очень понимая, что делаю, я глотнула кофе и ушла.
Окончательно я пришла в себя уже дома. Мне было легко и радостно. Я была свободна! Свободна от самой себя!
И вот тогда-то я схватилась за голову. Я СОВЕРШЕННО ЗАБЫЛА, ГДЕ ЖИВЕТ МОЯ ВЕДЬМА! Я ДАЖЕ НЕ ПОБЛАГОДАРИЛА ЕЕ! ДАЖЕ НЕ СПРОСИЛА, КАК ЕЕ ЗОВУТ!
Никогда потом, сколько ни пыталась, я не могла найти этот дом. Все дома в том районе похожи друг на друга, как братья-близнецы, и ее дверь ничем не отличалась от сотни таких же точно дверей по всему городу. Я даже не смогла вспомнить, кто же из моих подруг рассказал мне о ней! В ответ на все мои расспросы я слышала:
– Ты что-то перепутала, я тебе точно ничего такого не говорила и адреса никакого не давала. Да у меня никакой Аннушки и в классе-то не было!
Иногда я бросалась вдогонку за женщиной, если она издали казалась мне похожей на нее, но каждый раз выяснялось, что это была ошибка.
Иногда на лицах я видела отдельные черты, напоминавшие мне старуху-ведьму или золотую богиню. И тогда я думала, может быть, в них тоже есть какая-то частичка моей Ведьмы?
Но никогда больше мне не удалось встретить такой же, как у нее, звездный взгляд...
У меня давно все в порядке. У меня замечательный муж, я люблю его, а он любит меня. И я больше не боюсь, что потеряю его. Калл остался в прошлом. В не моем прошлом.
У нас небольшой белый домик, скорее, вилла. Он стоит на зеленой лужайке. Я посадила там несколько деревьев. Когда-нибудь, лет через десять, они вырастут и станут трехмерным ковром, на котором будет стоять мой дом.
У нас трое детей, два сына и дочка. Я назвала дочь Атлантой. Муж удивился, но имя ему понравилось. Ей тоже нравится ее имя. Она говорит, что ей нравится, когда по имени человека можно что-нибудь узнать о нем, хотя бы место его рождения.
Да, забыла сказать. Мы тоже уехали и сейчас живем в США, в городе, который называется именно так. Здесь у меня и родилась дочь. У моей Атланты темные волосы и синие глаза.
И только иногда, неожиданно, меня вдруг начинает мучить тоска. Вроде бы, всё хорошо, но порой мне кажется, что больше всего на свете хотелось бы мне снова взглянуть в звездные глаза, заглянуть в которые я когда-то так испугалась, и увидеть, наконец, что же все-таки спрятано там, за звездным взглядом?
19.09.2002