Я никогда не видел своего дедушку. Он умер, а через какое-то время родился я. И мне не хватало дедушки, не с кем было пойти на каток, был мороз, синий вечер, и я сидел у окна. Мама лежала тогда в больнице и ела апельсины, а потом пришел с работы папа, он был весь в снегу, даже на ресницах лежал снег, мы пили чай с земляничным вареньем, а собака сидела под столом и урчала, как кошка, мне было смешно, а папа грустил, мне казалось, что грустят и его усы, и я читал папе свои первые, снежные стихи, ему они очень понравились, потому что были похожи на стихи моего деда. Он тоже любил снег и синие вечера, пил чай с земляничным вареньем и слушал Чайковского, но потом умер.
Я видел дедушку только на фотографии, их у нас было много, все черно-белые, многие пожелтели, увяли, а дед всё был на них молодым и мягким; мне казалось, что он видит меня, знает меня и хочет пойти на каток, потому что он мой дедушка и тоже любит зиму, а на катке столько фонарей, и всё разных цветов, и куда-то несутся быстрые, сверкающие коньки, и слышится звонкий хохот, отражается морозом, а может, кто-то и падает, и ему больно, но просто он еще не умеет кататься, а шапка с ушами летит в этот миг куда-то в сторону, надо догонять, ползти по льду, всё в снегу, все в снегу…
Мы с папой пили чай, я смотрел на окно, оно все было в диковинных цветах, похожих на вереск, но только серебряных, за ним стонал ветер, и я про себя успокаивал его; папа молчал, он думал о маме. А дедушка на фотографии думал обо мне, он очень меня любил, но он умер, его убили.
Папа, расскажи мне про дедушку, я никогда его не видел, попросил я, глядя на вереск. И папа рассказал мне про дедушку, тоже глядя на вереск. Когда началась война и надо было идти убивать немцев, мой дедушка встал пораньше, полил цветы, простился со своею любимой и сыном, пошел по мягкой траве на фронт, прямо за солнцем. Он стал связистом, штаб был в лесу, потом его войско вышло в поле, и дед увидел войну. Трава огрубела и стала очень холодной, всё ухало и гремело, люди падали и не могли согреться; мой дедушка уткнулся носом в ледяное сено, из уха его потекла кровь, ему было очень страшно и хотелось в лес, потому что в лесу полным-полно грибов и стоит в сенях большая плетеная корзинка, пахнущая желтыми листьями и можжевельником. Дедушка подумал, что он уже умер и можно пойти к озеру, чтобы смыть кровь с уха и просто попить воды, но, открыв глаза, увидел сырое небо и прыгающую траву – его несли к докторам, чтобы вылечить, а потом опять отправить убивать немцев. И мой дедушка выздоровел и опять отправился убивать немцев. Но он не видел немцев; он видел лишь то, что рядом падали люди, а небо было сырым, всем было страшно, хотелось домой, но дед мой не мог просто так уйти.
Дед хотел, чтобы сын его вырос, а я – когда-нибудь был, и мне было спокойно и тихо, чтобы я просто пил чай с земляничным вареньем, ходил на каток и помнил о нем. Поэтому он остался.