I часть иронии - НЕВИННОЕ ЗНАКОМСТВО
Завхоз Наташка опять перепутала назначение лечащего врача и нечаянно употребила внутрь спирт, выписанный для компресса. Выпучив глаза, она уверяет секретаря Эрику в том, что температура ее тела достигла критической точки – 96 градусов, поэтому Наташка боится, что градусник взорвется у нее прямо подмышкой.
Эрика – новый человек в медицине, однако, подумав, приносит для завхоза второй градусник для равномерного распределения температуры.
В кабинете Наташки стоит резкий запах нитрокраски: это Эрика маркирует больничное имущество, которое энергичный завхоз еще не успела «прихватизировать». Острыми зрачками неотразимых зеленых глаз Эрика сейчас похожа на кобру. Под диктовку пьяно-больной Наташки она старательно выводит какие-то странные обозначения и цифры, стараясь подражать японским йероглифам.
Шофер Генка, высокий армянин славянской внешности, экспериментально женатый на широкозадой татарке Нинке, сидит напротив Эрики и демонстративно игнорирует ее голые колени. Он напряженно глядит на кончик языка секретарши, который скользит по ее губам в такт руки с кисточкой. Уже час и двадцать минут Генка занимается созерцанием языка нового секретаря в непосредственной близи и может поклясться, что узнает его даже в заливном. Но в боковом зрении секретаря водитель видим до безразличия полностью. Генке не нравится такое наплевательское отношение к постоянным кадрам со стороны новой сотрудницы и он не выдерживает первым:
- Не умеешь, так не бралась бы! - Генка бросает в Эрику гранату, умышленно забыв выдернуть чеку. Ему хочется услышать голос еще живой Эрики.
- Кто не умеет? Это я-то не умею?!? – хрипловато-сексуальный голос полоснул Генку по трахеи.- Мои предки сидели на одном дереве с японскими макаками! А может, и на одной ветке!
Генка подозрительно закашлялся, представив голозадую секретаршу на дереве.
Наташка, вынырнув из туманного сознания, автоматически оказывает ему неотложную помощь, врезав водителю между лопаток натренированным кулаком одинокой женщины.
Генка прогибается в нижней части спины, и Эрика восхищенно любуется могучей грудью богатыря в голубой рубашке.
- Так ты специалист?- возбужденно бросает Эрика Генке в ответ на критику.
«Контакт есть. Темперамент – тоже!» - ухмыляется про себя прогнутый Генка и дружелюбно, чтобы не вспугнуть доверчивую секретаршу, пытается ее заверить:
- Специалист, - и двусмысленно хмыкает.
Эрика не остается в долгу – ее поднимает с места звонок телефона в приемной. В джинсовой юбке в обтяжку она идет пружинистой походкой к выходу, чувствуя на своих ягодицах оценивающий взгляд Генки. Прицельную наводку прищуренных глаз бывалого снайпера.
- Гена, отвезешь Эрику в горздравотдел, - неожиданно для себя вспоминает остывающая Наташка, положив оба градусника перед собой.
- Кого? – удивляется Генка, услышав незнакомое имя.
- Вот ее, - тычет пупырчатым огурцом Наташка вслед уходящей мишени и хрустит по очереди то огурцом, то суставами пальцев.
- Аа, - довольным голосом тянет смышленый Генка. – Это мы могем.
- А он меня обратно привезет? – усмехается в дверях джинсовая юбочка каждой продольной складкой ниже живота.
Генка многозначительно кашляет в ответ и взгляд его распутных глаз расцветает:
- Ты давай собирайся, я через 10 минут буду готов.
Секретарша проявляет оперативность и выходит на крыльцо больницы раньше назначенного времени, чтобы пощекотать собственное самолюбование.
Генка проезжает мимо. Хлопает дверца зеленого «козлика». Только сейчас Эрика догадывается, почему Генка отпускает жидкую бороденку: чтобы с маркой машины составить законченный ансамбль.
- Зачем же ты мотор выключил?
Похожая на раскаленную спираль от утюга, Эрика демонстрирует себя Генке в анфас и в профиль, не трогаясь с места.
Генка обалдело наводит прицел, но выстрелить не успевает, сраженный собственной реакцией. Он хлопает себя по телу, то ли в поисках фотообъектива, то ли – сигарет, а может – запасного презерватива.
Эрика видит по глазам Генки, что он сейчас способен не только повернуть реки вспять, но и перекрыть водопад Ниагара.
- О, вырядилась в меха, тебя и не узнать! – и уже тише, чтобы не услышал его голос Главный в своем кабинете на пятом этаже, добавил:
- И целовальник накрасила.
- Что-что? – переспрашивает Эрика, поражаясь богатству армянского языка и эрудиции простого шофера.
- Разве я неправильно сказал? – слегка смущается своего акцента Генка, но быстро берет себя в руки и подталкивает тело поближе к красавице Эрике.
Эрика решает уточнить сразу все детали их отношений, пока они в зародыше и еще не поздно сделать аборт:
-Для меня это определение не подходит, - и садится в «козлик» рядом с шофером-козлом.
- Почему? – Генка резко поворачивает свое русское лицо армянина и буравит Эрику правым глазом.
Эрика видит, что Генка сейчас ее пристрелит своим взглядом за неосторожный ответ, но перед ее смертью очень хочет-хочет-хочет ее поцеловать.
Эрика боится поднять на водителя свои лживые глаза, которые запутались в длинном ворсе ее шубки, и шепчет безглазо:
- Потому что я не целуюсь.
- Ну да! – не верит водитель в целомудрие и куриную слепоту секретарши, поэтому решительно жмет на газ.
Неожиданно Эрика чувствует, что между ними возникла взаимная симпатия. «Третий – лишний!» - ревнует шофера девушка к невесть откуда взявшейся симпатии и пытается ее пнуть.
Нога Эрики на Генку производит впечатление даже больше остальных частей тела. Теперь он уверен, что внешность секретаря его целиком устраивает, так как он привык доверять вкусу Главного.
Эрике Генка тоже вдруг начинает нравиться. Все у него на месте, как у настоящего шофера: руль, фигура, права и, даже, усы.
Откуда-то появляется ощущение прерванного разговора, наверно, вместо симпатии, которую отпинала Эрика.
- Зачем ты обрезала волосы? – Генка зависает взглядом на лице Эрике, мешая ей солгать.
- Откуда ты знаешь, какой длины были мои волосы?
Эрика старается не глядеть на нижнюю губу Генки, чтобы он не догадался, как она любит ощущать на своих губах вот такую припухлость.
-Видел тебя неделю назад, когда ты пришла к нам на работу. Сантиметров семьдесят шесть были,- вспоминает Генка, мечтательно зашторив ресницами глаза.
- Семьдесят шесть и пять десятых, - уточняет Эрика.
- Да, ты права. Тогда ты еще красная была. А теперь - белая.
Генка выразительно крутит головой, как чекист после допроса разведчицы и снова трогает машину с места.
Секретарша боится, что шофер начнет вынюхивать у нее причину перехода от красных к белым и заложит потом ее, как за воротник. Пьяный водитель страшнее предателя!
Тронутая от признания молодого мужчины Эрика остается сидеть на месте одна, сожалея о своих отрезанных волосах: «Лучше бы я подарила их Генке на Рождество!» - думает секретарша, рассеянно накручивая на палец белый локон семи сантиметров.
II часть иронии - ГОЛОС МЕЧТЫ
На следующий день во время работы Эрика вспоминает о пляжном сарафане, который с лета таскает в сумке. И прошло-то всего шесть месяцев! Она уже знает, что больничная швея Клара Ивановна удачно расположилась на территории гаражей сантранспорта. Теперь нашелся еще один повод, чтобы пробежаться по снегу в модельных туфельках и шубке, небрежно наброшенной поверх белого халата.
Шофер выплывает из-за гаражей заснеженным приведением. Он не чувствует эротический запах восточных духов Эрики, так как в городе началась эпидемия гриппа. Генка не доверяет своему притупленному обонянию, поэтому, шмыгнув носом, привычно цепляется острым взглядом охотника за меховую женскую тушку. Узнав Эрику, спрятавшуюся под дохлыми песцами, водитель замирает в позе « стой-ка!».
- Ты что это, красатуля, забежала сюда? – Генка никогда не заучивает наизусть имена своих новых пассий, зная, что мозг по ночам может выдать ненужную информацию чутко спящей жене.
Эрика неожиданно смело бросает вызов в его карие глаза, приподняв гладкую барсучью бровь:
- Может, на тебя посмотреть!
У Генки, от меткого попадания вызова в цель, ноет глаз, но от Эрикиного откровения везде и все екает:
- Екалэмэнэ, правда? – от радости Генка переходит на волну родного армянского языка.
Секретарша хочет снова стать честной женщиной, но с Генкой это невозможно – он женат.
Мысленно Генка берет Эрику за руки, потом – на руки, зарывается глупым от грешных мыслей лицом в остатки пышных волос секретаря и нащупывает губами еще пульсирующую сонную артерию на длинной шее.
Но Эрика, почуяв неладное в мыслях шофера уже успевает завернуть за угол гаража к Кларе Ивановне, и Генка слышит, как смеется Эрика:
- Может, и правда!
- Тогда, я завтра приду к тебе? – плохо поставленным голосом кричит Генка вслед секретарши.
Сторожевой пес Черномырдин спросонья лает на шофера третьим голосом, а потом отводит сонные глаза в сторону косточки и смущенно прокашливается.
- Приходи, - смеется сопрано - голос его Мечты.
- Честно, приду! – кричит во все горло Генка и верит, что они еще споют с Эрикой дуэтом. Ему тоже хочется быть с кем-нибудь честным, раз нельзя быть таким с женой Нинкой. Его начинает тяготить это татаро-монгольское иго.
- Приходи, приходи,- взлетают с деревьев потревоженные галки и вороны.
- Приходи, приходи, - приглашает пьющего Генку его поющая Мечта.
Ш часть иронии – ПЕРВЫЙ СНЕГ
Даже от одной мысли о женатом бабнике Генке у Эрики сладко становится во рту. Она стала непривычно рассеянной – за сегодняшний рабочий день отламывает маленькие кусочки уже от третьей шоколадки. « Нет, четвертой», - поправляет себя Эрика, пересчитав обертки от шоколада. Она не помнит, кто ей подсовывает этот соблазн, этот наркотик, этот допинг. Может, сам Главный, который знает, что шоколад полезен для умственной деятельности секретарши.
Эрика пытается переключить деятельность своего организма из одной части тела в другую – почему-то о Генке думается не тем местом. «Он – сволочь усатая, азиатский хряк, но почему о нем так сладко мечтать?» - шурша фольгой, не врубается Эрика в ход событий.
В конце рабочего дня Эрика уже узнает по коридору тяжелые шаги Генки. Она догадывается, что у Генки тяжело и на душе. Эрика упорно учится отличать звук его шагов от чужих, словно, Генка – свой.
Генка останавливается перед дверью кабинета Эрики и затравленно озирается – вот уже несколько дней его преследует неукротимое желание напиться. Сердце Генки стучит настойчиво в дверь.
Душа Эрики безуспешно пытается обогнать ожившую плоть.
- Можно тебя на минуточку? – улыбка испуганно дрожит на пухлых губах.
«Опять, мерзавец, с кем-то лизался всю ночь», - нежно думает Эрика.
- Зачем? – шепчут ее губы совсем не то, что думает голова.
- Ну, выйди, Эрика, - вкрадчиво лезет в душу мягкий голос, костенея от желания.
- Хорошо, - соглашается душа, решив не сопротивляться.
Сильные руки хотят лечь на хрупкие плечи, но не решаются и лезут в карман:
- Эрика, дай 2 рубля в долг.
- Гена, могу показать кошелек. Сам пойми, без мужа с двумя детьми живу, - Эрика предъявляет Генке запасной кошелек со старыми квитанциями и копиями свидетельств о рождении детей.
Русая голова армянина наклоняется и рассматривает скудно-паскудное содержание кошелька, серьгу–висюльку в маленьком ушке, чуть покачивающуюся от нетерпеливого дыхания Генки.
- Мм, - легкое непринужденное движение поцеловать, как танцевальное «па».
Быстрый поворот головы, ослепительный блеск серьги-висюльки, неожиданно-острая боль на губе и привкус металла на языке. «Черт, как больно ее любить» - понимает Генка.
- Обратись в бухгалтерию за помощью, Гена, они выпишут.
- Бессмысленно.
- Я помочь не могу, - Эрика судорожно пытается вспомнить, куда затолкала впопыхах денежный кошелек.
- Жаль.
- За шиворот хочешь залить? А что за праздник?
- Первый снег.
- Действительно, праздник. Только он выпал неделю назад. Прости...
- Я еще пока понимаю тебя. До завтра?
- До завтра.
IY часть иронии - ПРОВОКАТОРША ЕВДОСЬЯ ПАЛНА
В полуоткрытой двери мелькает высокая, даже, чем-то знакомая фигура. Она никогда не станет родней, чем сейчас, потому что Эрика не видит, а чувствует, что вот это, бесформенное – Генка. Эрика не понимает, почему шоферам не выдают рабочую форму. И опять она забывает обо всем на свете, даже о том, что оставила дома зеленые линзы.
Генка ищет на лице Эрики родные глаза, но на него глядят его собственные. «Сколько же снега вчера навалило!» - поражается Генка.
- Ну, как удалось отметить событие? – беспокоится Эрика об урожайности зимы.
- Конечно, ведь праздник вчера был, - улыбка Генки запуталась в усах.
- Какой? – удивляется делопроизводитель Евдосья Пална, еще не хватало вчера выходить на работу в праздничный день!
Генка краснеет, увидев перед собой зеленые глаза – сегодня они принадлежат другой.
Евдосья Пална угрожающе крутит пуговицу на своей польской кофточке, пытая Генку.
Он пугается старческого стриптиза и решает выдать тайну:
- Первый снег недельной давности!
Подумав, распрямляет плечи и смотрит на женщин гордо с высоты своего роста, словно, сам является виновником торжества – орлом, вылепленным из снега.
Евдосья Пална восхищенно ахает и опускается мимо стула.
- Поехали со мной, - зовут Эрику глаза и голос Генки.
Евдосья Пална, тихо матерясь, вылезает из-под фикуса, и отряхивает белую юбку от земли.
- К чертовой матери, - стонет Евдосья Пална, потирая ушибленный таз.
- С тобой, Геночка, хоть куда! - Эрика не только плохо видит, но и путается в голосах.
- Ты нас, Гена, отвези в город по магазинам, - Евдосья Пална лезет на рожон.
- Когда? – настораживается Генка.
- С получки, - уступает Евдосья Пална.
- Эрика, вам в понедельник дадут? – слишком наивный вопрос для тридцатилетнего армянина.
- А Вам? – Эрика неожиданно переходит тоже на «Вы».
На вежливость Эрики Генка вынужден ответить честно:
- Во вторник.
- Вот, во вторник и поедим, - женская логика не подводит Эрику и на этот раз.
Евдосья Пална начинает покатываться со смеху, превращаясь на глазах в разноцветный Мячик с пуговками.
- В пивбар зайдем, - подмигивает Мячик, сняв очки.
- Точно! – хватается Генка за подкинутую во время идею. – Там бархатное пиво есть. Поехали сразу? - Генка чувствует последствия вчерашнего сабантуя.
- И меня возьмите, - Мячик устраивается поудобнее на стуле, чтобы не упасть и смотрит смеющимися глазами Евдосьи Палны. – Вы пока там посидите, пиво попьете, а я по магазинам смотаюсь.
Эрика замечает, что у Мячика на чулке побежала петля. Евдосья Пална умело останавливает этот бег каплей канцелярского клея. Генка отходит от нее подальше, боясь, что Евдосья Пална начнет к нему клеиться.
- Мы тебя возьмем на стреме стоять, - проговаривается Эрика и делает вид, что не замечает этого.
- Ага! – Мячик снова катается от смеха по кабинету, глядя на сияющее лицо Генки, который опять чувствует себя охотником. Ему уже давно охота, но он просто не догадывался об этом раньше.
- Договорились! – Генка не знает, куда затолкать хищно-радостную улыбку, и уносит ее с собой.
Евдосья Пална слишком возбуждена для своих пятидесяти девяти лет, но она чувствует еще в себе женские чары и по-мужски потирает ладони.
- Точно, Эрика, он к тебе не ровно дышит!
- Толку? Он женат, - Эрика мысленно взрывает местный Дворец Бракосочетания.
- Ну и что? – Евдосья Пална мыслит по-чужому широко. – А ты его закручивай, закручивай...
Полосатый шарф в руках Евдосьи Палны становится похожим на прямую кишку при запоре.
- Он пьет, - уныло не сдается Эрика.
- Ну и что? Зато у него от дедушки наследство в 130 тысяч! По-моему, в "екатеринках" даже еще, – возбужденные глаза Евдосьи Палны за очками похожи на противотуманные фары.
- А просит 2 рубля на первый снег? – напоминает Эрика и мысленно благодарит доброжелателя за шоколад, сумевший сохранить ей память.
- Зинка теперь тебя убьет! – увиливает от ответа Евдосья Пална – любительница кровавых сцен в любовных триллерах. – И кровь прольется в День революции, - пророчит Евдосья Пална и, достав из сумочки вязальный крючок, начинает вывязывать первый узор интриги.
Эрика, со страхом, ждет развязки.
V часть иронии - ЗИНКА.
Перед обедом накануне революции голодный Генка будоражит канцелярию телефонным звонком требуя праздника. Он уже с утра слышит марш своего желудка, который не может заглушить даже урчание мотора зеленого "козлика".
Евдосья Пална перестает терзать механическую пишущую машинку, так как от электрической ее бьет постоянным током. Она быстренько развешивает свои уши на разговор Эрики с Генкой.
Ушастый разговор возбуждает Эрику своей физиологией и она хихикает в трубку.
Генка, бешенно вращая глазами, ревнует ее к смеху и обещает заехать лично.
Эрика судорожно пытается вспомнить о способах гражданской самообороны, но ее страхи оказываются беспочвенными - Генка выбивает почву из-под ее ног обещанием просто заехать, чтобы убедиться лично, что это не Евдосья Пална с ним только что так мило беседовала. Евдосья Пална божится, что молчала все это время и снимает с нити разговора развешенные уши.
Эрика радуется, что сможет вновь увидеть в потемневших, от времени и сырости, глазах Генки свое славное православное лицо. Два красивых лица в обоих Генкиных глазах - это уже целая картинная галерея.
Эрика догадывается, что их любовь - запретный сладкий плод, который ни один из них не решается вкусить, чтобы не испортить кариесом зубы.
Генка предупреждает Эрику, что способен любить только сумасшедшей любовью, потому что работает шофером при психбольнице. Каждый понедельник он отдает себя в руки судьбе и пытается смириться, примеряя рубашку с более длинными рукавами.
Но Эрика любит горячих парней, и Генка готов ради нее всю зиму ходить в футболке, стуча зубами в такт металлическим набойкам солдатских кирзовых сапог.Он мечтает поскорее стать горячим и ежедневно записывает показания градусника в школьную тетрадь своего сына. Второкласснику никак не удается подсчитать среднюю температуру и за это получает подзатыльники от школьной медсестры, которой он приходится двоюродным медбратом.
Весь персонал административно-хозяйственной части наблюдает за развитием отношений Эрики и Генки, от зависти кусая локти друг другу.
Больше всех страдает Зинка - расчетный бухгалтер, которая догрызает ноготь на восьмом пальце левой руки или - третьем правой. "Разницы нет!Сумма сходится" - решает бухгалтер. Зинка - жена, но не Генкина. Она является законной дочерью швеи Клары Ивановны и прямой наследницей на ее швейную машинку.
Все знают, что Зинка тайно влюблена в Генку и мечтает отдаться ему прямо на письменном столе своего рабочего кабинета в мятежный День революции. Однако, сотрудники, посоветовавшись с Зинкой, устраивают против нее заговор: Главбух водружает, как знамя на баррикаду, бутыль со спиртом прямо на любовное ложе Зинки - канцелярский стол. Кассирша Женечка на грузовом лифте доставляет из больничной кухни пару бутербродов с сыром, икру балтийской сельди и излишки вареного мяса.
Зинка злится: выпив и закусив с досады губу, она роется в сумочке. Обмахиваясь гигиеническими прокладками на пять капель, как японским веером, удаляется в туалет. Запах кислой капусты дурманит головы собравшимся.
YI часть иронии - ПЕРВЫЙ ПОЦЕЛУЙ
Эрика зарплату уже получила, поэтому делает вид, что ее не интересует происходящее в соседнем кабинете.
В открытую дверь влетает полусонная муха, а следом - Генка, посиневший от холода.
Евдосья Пална, по-военному стуча каблуками и, отдавая Генке на ходу остатки чести, выходит из кабинета, демонстрируя приличное воспитание, которое ей дала Эрика в долг на неделю.
- Эрика, я уже горячий! - Генка размахивает больничным листом перед запудренными мозгами и носом Эрики, которая думает о коварстве Евдосьи Палны.
- Так сегодня обещали плюс 2 - рассеянно роняет Эрика и, повернувшись к Генке задом, подбирает уроненное. Один градус куда-то закатился, и Эрика тщетно его ищет на полу.
Генка замечает изменения не только в сводке погоды и подходит ближе к Эрике.
- Вырядилась. А это зачем? - он тычет пальцем в жабо на ее груди, предварительно развернув Эрикин таз. "Черт, в баню, что ли собралась? Понаставила тут всякой ерунды и не пройти" - злится Генка.
Мысленно, он срывает с ее груди эту фигню, которая - жабо, и сам шмякается на грудь Эрики препарированной жабой. Эрика читает мысли вслух с короткого расстояния, но она боится всяких пресноводных и пресмыкающихся гадов и отводит палец Генки перпендикулярно:
- Но-но, Геночка.
- Кокетничаешь? - изумленно охает Генка, морщась от боли.
- Нисколечко!
От двусмысленно ответа Эрики, в Генке просыпается голодный мужчина, который только что спустился с гор. Он хочет женщину. Лучше, повариху.
- Оо... аа...яяя...юю...уууу...
У Эрики, от перемены музыки в желудке Генки и гласных букв в его словах, беспорядочным поток проносятся непорядочные мысли.
Генка пытается найти недостающиеся согласные буквы, шаря по карманам, но находит маленькую расческу. Он играет для Эрики на губах мелодию из познавательной передачи "В мире животных". Ему хочется рассказать ей как-то по особенному, по-фаунски, о своих чувствах.
Воображение Эрики тут же рисует эротическую картину, не жалея красок: она и Генка обнаженными раскачиваются на длинных зеленых лианах. Правда, приглядевшись, она замечает, что морды лица у них все же обезьянние.
От этой качки Эрика теряет равновесие, но в последнюю секунду успевает схватиться за собственную грудь четвертого размера. Пальцы ее непроизвольно нащупывают заначку, спрятанную в бюстгальтере от Генки - миллионного попрошайки. К Эрике возвращается равновесие, и она признательно улыбается своей сообразительности.
Генке тоже хочется так улыбаться, ощупывая бюстгальтер Эрики. Он пронизывает ее своим чувственным взглядом, как лучами рентгена, и видит, что у Эрики там всякого добра навалом: вставные косточки для поддержания бюста, куриные косточки для Черномырдина, зубочистки, запасные стержни для шариковой ручки, использованный тюбик помады, обрывки газет с номерами телефонов и, свернутые в трубочку, деньги.
Но в дверь неожиданно просовывается, синхронно подмигивающая обоими глазами, Голова.
Генкина рука дельтапланом зависает в воздухе. Он с ужасом вспоминает, как в детстве смотрел по телевизору фильм "Всадник без головы", а ночью описался в мамину постель.
Теперь Голова ищет когда-то потерянное тело. Генка топчется с ноги на ногу, поскуливая, и в его глазах гаснет большая буква "М".
- И ты тут? - интересуется Голова у Генки.
Генка радостно узнает Главбуха и в его глазах вспыхивают теперь по семь звездочек:" Значит, будем бухать!"
- Эрика, зайди минут через 5, - предлагает Голова и исчезает за дверью.
- Зачем? - пугаясь собственного голоса, кричит вслед недогадливая Эрика и твердо решает, что свое тело Голове не отдаст, лучше уж отдаться надежному Генке- он не тронет.
- Придешь? - Генка берет Эрику за хрупкие плечи и пытается сдавить от приступа нежности к предстоящей пьянке.
Плечи хрустят, как и свернутые денежные купюры, Эрика кивает головой - ее голос застревает между сдавленными легкими.
На прощание, пока трезвый, Генка наигрывает для Эрики на губах "Индийское танго".
На звуки музыки охотно реагирует старая змея Евдосья Пална. Ей уже давно надоело изображать в пустом коридоре добровольно обесчестченную благородную девицу и она вползает в кабинет. Впечатлительная Эрика испуганно визжит.
Графин с питьевой водой лопается.
Генке хочется одновременно пить и заткнуть рот Эрики поцелуем. Бедный Генка понимает, что у него - раздвоение личности и выкидывает в окно ключи от машины своему двойнику. Обняв Эрику и Евдосью Палну за хрустящие ванильные плечи, Генка радостно смеется вслед отъезжающему "козлику".
- Гена, ты сумасшедший! - догадывается Эрика и тихо шепчет "Отче наш".
Генка выбивает по столу ключом от квартиры азбуку Морзе:
- Э-т-о о-т л-ю-б-в-и,- расшифровывает ответ Эрика.
А Генка, мечтательно зажмурив глаза, наконец-то, страстно целует Евдосью Палну.
YII глава иронии – ЧЕРТОВ ТОЛИК
В кабинете Главбуха, которой все же удалось пристроить свою умную Голову на чью-то глупую мужскую шею, полно фотомоделей в халатах 56 размера.
При виде съестного, у Эрики разбегаются глаза, и она на ощупь продвигается ближе к столу, тихо посвистывая. На ее свист откликается в кармане брелок для ключей и жизнерадостный Генка. Глаза Эрики недовольно глядят из салатницы, но послушно сбегаются на свист хозяйки. Теперь Эрика смотрит на мир сытыми глазами и штурмом берет кресло Главбуха напротив Генки.
Зинка, изображая близкую подругу, приближается к Эрике на опасное расстояние и прыгает к ней на колени, гипнотизируя Генку.
Генка под гипнозом признается в любви, но, увидев в руках Зинки вилку, тактично скрывает – в кого.
Зинка от догадок теряется в складках белого халата Эрики.
Теперь никто не мешает Генке мысленно посылать Эрике воздушные поцелуи, а Зинку – к черту.
Черту не нравится Зинка, и он подмигивает Эрике захмелевшим взглядом.
Эрика видит, что рядом с Чертом сидит Толик-сантехник и копирует Черта.
- Гена, - раздается с улицы сердитый вопль двойника,- вези больного обратно!
- Пойду, сменю этого психа, - Генка встает и уносит с собой полную салатницу картофельного салата.
Зинка становится совершенно белой, и сознательно встает по ту сторону баррикады против красных, от выпитого спирта, коллег.
Толик-сантехник идет в атаку: растолкав всех на своем пути, он незаметно пытается сесть с Эрикой в одно кресло, прямо на невидимую Зинку. Они сидят теперь в тесной компании вчетвером: Эрика, подмятая Зинка, Толик и его Черт.
Черт пытается лапать коленки Эрики.
Зинка бьет его по лапам.
Эрика с Толиком смеются, видя эту возню под столом.
Кто-то опускают свою руку на бедро Эрики.
Она вспоминает про ключ от сейфа с документами, который лежит в кармане и пристально вглядывается в жирные отпечатки пальцев на белом халате. По обручальному кольцу на безымянном пальце, она догадывается, что к ней за ключом подкрадывается подлая Зинка и отпихивает от себя руку.
- Что, Генка лучше? – в усмешке Толик кривит рот.
Эрике не нравятся криворотые мужчины, но она хочет высчитать день его зачатия, чтобы убедиться влиянию последней фазы Луны на внешность будущего ребенка. Она молча занимается сложными математическими подсчетами на бумажной салфетке и результаты ее ошеломляют: премия к празднику оказывается заниженной.
- Это, конечно, не мое дело, но ты лучше с ним не встречайся в темных переулках,- слышит Эрика возле уха предостерегающий ее тихий голос.
В галдеже трудно отличить голос Толика от голоса его Черта.
- Хорошо, я буду брать с собой фонарик, - расплывчато отвечает Эрика и уплывает от голоса ближе к бутерброду.
- Хочешь со мной встречаться?
- Черт знает, - Эрика неуверенно смотрит на Черта.
- Не хочет! – авторитетно отвечает Черт Толику и пылко прижимает к себе Эрику.
Толик сатанеет и вскакивает с места.
Сатана видит уже маленькую толику из того, что происходит.
Помятая Зинка вываливается из кресла.
Эрика удирает в свой кабинет и прячется за портретом Ленина.
Толик врывается следом и, осоловело, шарит глазами по стенам, машинально сделав комплимент дедушке Ленину, который, оказывается, был еще и медработником на стройных ножках. Но целоваться с ним Генке все равно не хочется, потому что Ленин -лысый, а Толик - кудрявый, и он хлопает дверью.
Эрика целый час бродит по осенним лужам, сверяя название улиц с пропиской в паспорте. Замерзнув и промочив ноги, она понимает – ее попутал сам Черт.
Ночью Эрике снятся страшные сны: рогатый Толик целует портрет Ленина и дает клятву пойти в вечернюю школу, Зинка с вилкой наперевес гоняется по праздничному столу за Генкой, стадо слонов в белых халатах спускаются к водопою и жадно втягивает через хоботы всю воду.
Эрике хочется тоже пить, ей кажется, что она наглоталась взрывоопасной смеси и сожгла всю слизистую, которая в ней имеется. Она на цыпочках крадется на кухню и жадно пьет из крана воду, которая оказывается спиртом.
Эрику развозит и завозит в свою комнату. Она падает на тахту, боясь промахнуться.
Тахта, исправляя собственный промах, встает на дыбы. Эрика ощущает голыми пятками холодный пол и у нее встают дыбом волосы во всех местах. Она пытается прижать спиной тахту к стенке. «Стоя спят только лошади!» - вспоминает Эрика и тихо ржет.
Тахта, услышав знакомое ржание, принимает горизонтальное положение и призывно ржет в ответ. Эрика кидается на нее, но тахта упрямо сбрасывает свою наездницу. Эрика, уже умышленно - для храбрости, напивается из водопроводного крана спирта и бьется с тахтой насмерть.
Ночь проходит в борьбе за право отдыха и клятвах Эрики больше не пить спирта.
И только под утро победившая или побежденная Эрика засыпает смертельным сном.
Глава заключительная ироничная – НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ ХУЖЕ ТАТАРИНА
В выходной день Эрика валяет дурака. Дураку надоело валяться, он одевается и уходит.
В квартире повизгивает телефон.
- Эрика, мы сейчас зайдем?
Она напряженно вслушивается в интонацию голоса и не понимает – спрашивает или угрожает ей Гена. В ее генах еще жив страх перед нашествием армянской орды, но на этот раз она встретит противника достойно.
- Сколько вас? – осторожно выпытывает у Генки военную тайну.
Генка долго пересчитывает свое войско поголовно, которое собрал специально, чтобы полонить Эрику, и неуверенно шепчет:
- Кажется, двое.
Эрика догадывается, что у Генки двоится в глазах, потому что еще вчера все сложили головы за праздничным столом.
- Эрика, поставь кофе, - умоляет Генка Эрику на том конце провода.
Пожав плечами, Эрика послушно ставит банку с кофе обратно в шкафчик.
На восьмой звонок в дверь Эрика выходит в наглухо закрытом платье – она в нем немного глуховата. Черный цвет платья говорит сам о себе - по кому-то зазвонит сегодня колокол.
В прихожей Генка с Толиком шумно изображают цыганско-армянскую толпу кочевников.
- Толик, - представляется сразу же вчерашний доброжелатель с глазами черта.
Эрика смотрит на быстро представившегося Толика и ни черта не понимает, теряясь между двумя мужчинами – живым и мертвецки пьяным.
- Надя, - Эрика называется чужим именем, боясь, что Толик ее узнает.
Генка ищет ее глазами.
Ее глаза предательски косятся на то место, где Эрика только что потерялась.
Толик жмурится, прикидываясь жмуриком. Выждав приветственную паузу, многозначительно вскидывает бровь.
Бровь подлетает ввысь на 2 метра 50 сантиметров, с грохотом падает вместе с лампочкой Ильича и приклеивается у Толика под носом.
Усатые мужчины всегда больше нравились Эрике, чем бровастые. Но Толик – алкоголик, это Эрика понимает по его сверкающему огнями носу.
Генка достает из кармана бутылку ликера и роняет на лежащего Толика:
- Эрика, я завязываю со спиртным!
Толик развязывает язык и орет:
- Лежачих не бьют!
Генке хочется развязать руки – они у него уже чешутся, и зачем только Толик напомнил?!
Эрика завязывает очередной узелок на носовом платке «на память», чтобы не забыть имена героев своего романа.
- А где, кстати, Роман? – интересуется Эрика у Толика.
- Он ушел раньше нас, - честно признается Генка, чтобы Толик не успел соврать.
Вертикальный Толик прячет бутылку за спиной и хитро спрашивает у Эрики:
- В какой руке?
Эрика не угадывает, потому что Толик – левша. За это он наказан - будет пить один за троих.
Генка глядит на Эрику прожженными глазами и прожигает несколько дыр по центру ее платья: от шеи до колен.
От мысли, что у нее теперь откровенно-ажурное платье, и она является центральным нападающим, Эрика вспыхивает.
Толик замечает, что у Генки загораются глаза, и он в панике набирает по телефону «01».
У пожарных, по-видимому, перерыв на обед, они и Толику предлагают закусить.
Толик, поблагодарив за подсказку в нужный момент, заглатывает бутерброд с икрой, и сам начинает метать икру, видя, как без него Генка с Эрикой вспоминают детство – они играют в «гляделки».
- Гасите свет! – в сердцах роняет экономный Толик и щелкает выключателем.
Теперь Эрика не может отличить Генку от Толика при слабом освещении догорающих свечей.
Довольный Толик понимает, что игра стоит свеч и, интимно понизив голос, интересуется у Эрики стоимостью свечей.
Взволнованной Эрике не высчитать остаточную себестоимость огарков, и она дарит их Толику на долгую память о себе.
У Толика щедрый подарок вышибает слезу и отшибает память: он не может вспомнить, почему они с Генкой оказались у Нади, если собирались к Эрике?
После откровенных «гляделок», Генка протирает сначала темные очки, потом -глаза, и предлагает сыграть в «прятки», прячась в темной ванной комнате. Оттуда он грозным голосом законного супруга требует свежее полотенце.
Эрика идет по коридору на зов его крови, как стюардесса – по лайнеру, терпящему катастрофу.
Толик чувствует, что катастрофа неумолимо надвигается и жалобно просит, заглянув в ванную, чистое исподнее белье.
Генка боится запачкать воротник рубашки Эрикиной ядовито-красной помадой, а еще больше - страшится пыток от дотошной жены Нинки в виде щекотки, поэтому целует Эрику в лоб долгим отцовским поцелуем.
Толик догадывается, что коварный Генка удочеряет Эрику и разочарованно произносит на одном выдохе:
- Матьтвою!
Толик категорически отказывается быть будущим зятем Генки и собирается уходить, предварительно выйдя из себя прямо в грязных ботинках.
Эрика помогает Толику придти в себя, культурно постучавшись по его лбу, и сует Толику в руки метлу, чтобы замел следы.
Генка примирительно целует Толика безопасным французским поцелуем, видя перед собой соблазнительные некрашеные губы под зубной щеткой.
Эрика боится, что Генка со своими замашками может стать жертвой маньяков, и просит Толика сопровождать Генку до самого дома.
Догадливый Толик проявляет инициативу и обещает передать Генку на поруки или поругание своей жене под расписку. А расписку сразу же принести Эрике.
Генка принципиально возражает против того, чтобы еще чья-то жена его ругала, повторяя Нинкины непечатные слова. В прошлый раз, когда он еле пришел домой на рассвете: или поздно, или слишком рано, или пьяный, но это и неважно - Генка попробовал напечатать их, попросив Нинку не тарахтеть так быстро и подбирать рифму, так тут же сломалась клавиатура. А утром по-странному вела себя голова, отказываясь вспоминать: где- с кем- когда и сколько потеряно столько букв.
Эрике уже хочется начихать на гостей, но, соблюдая этикет, она достает носовой платок.
Генка пугается, что Эрика начнет сию минуту капитулировать и обещает ей, слегка помявшись:
- Я еще вернусь сегодня!
Эрика видит, что Генка собирается выйти на улицу помятым и гладит его.
Толик переключает регулятор утюга на отпаривание. Генка шипит, как стадо рассерженных гусей или табун змей.
Эрика вспоминает о том, что надо отпарить юбку на завтра и долго выпроваживает гостей из квартиры, а потом уже заметно быстрее – с лесенки.
Прощание принимает головокружительное ускорение, Эрика даже рукой не успевает помахать, как гости исчезли с глаз.
С глаз долой, из сердца -вон! - решает Эрика, идет к холодильнику и размораживает говяжье сердце или что-то отдаленно похожее на это.
На улице Толик с Генкой азартно спорят о количестве ступенек лестничного пролета и обнаруженных синяков. Цифры не сходятся. Оба решают вернуться к начальной точке полета, чтобы сравнять счет в ничью, а Эрику единогласно выбрать судьей. Если окажет сопротивление, то пустить ее на мыло: в банно-прачечную пятницу хоть толк от нее будет, бестолковой такой.
На звонок в дверь выходит дряхлая старушенция.
- Вы что тут забыли? – ругается она на разговорном латинском языке, единственном усвоенном хорошо приятелями еще до школы.
Генка с Толиком поражаются тому, как быстро состарилась без них Эрика и успела преодолеть языковый барьер.
- Так ничего и не было! – злорадно орет Генка одряхлевшей Эрике, а потом – просто орет, потому что старушенция проявила немыслимый темперамент и прищемила ему руку входной дверью.
Рука чувствует себя ущемленной и обещает накатать заявление в полицию.
Старушка плюется через глазок и смеется, видя оплеванных с головы до ног молодых мужиков. Даже и не утираются, пьяницы.
- Снайпер!Одним плевком двоих поразила! - хвалит себя старушенок и идет дальше чистить ружье с оптическим прицелом. Вечером она выйдет со Степанидой и Петровной на отстрел алкашей, под видом вечернего мациона.
- Пролетели, - решают приятели и съезжают вниз по перилам.
Этажом ниже, Эрика в экстазе благодарит Бога за то, что не залетела.
- Так ничего и не было! – долетает до ее слуха вопль Генки, как признание в бескорыстной платонической любви.