Он лежал на холодной земле среди множества острых обломков серой скальной породы. Его глаза были закрыты и он не мог понять, где он находится, что происходит вокруг него. Казалось бы надо всего лишь открыть глаза и осмотреться, но беда была в том, что он не мог пока осознать, что это нужно сделать. Сейчас его охватило какое-то полуобморочное состояние, и он находился как будто бы вне времени и вне пространства, вне ощутимой реальности. Он не мог понять, где он находится, он не мог сказать, какое сейчас время суток, не говоря уже о том, какой сегодня день недели. Более того, он не мог понять, кто же он сам…
Сколько он не силился вспомнить, что с ним произошло, сколько не силился вспомнить себя, его сознание упиралось в глухую пустоту, где не было и следов необходимой информации. Хотя нельзя сказать, чтобы у него была полная амнезия: он помнил, помнил весьма многое, но это были только жалкие обрывки воспоминаний, из которых, сколько не старайся, никогда не соберёшь целого.
Он помнил Свет, яркий свет, который струился откуда-то сверху, согревая своими ласковыми лучами. Это было какое-то далёкое, почти забытое ощущение, как будто из лучезарного мира детства. Это было ощущение беспредельной радости, желания стремиться вперёд, ввысь, к облакам, к недостижимым вершинам мечты.
Он помнил Тьму. Она проникала во все щели, просачивалась в каждый угол, наполняла собой пространство, обволакивая его чёрной пеленой, не давая вырваться из своих объятий. Как он ни пытался преодолеть её, найти наконец-то выход, тьма неизменно брала верх, низводя все его усилия на нет. Причём чем активней он боролся с тьмой, тем сильнее она становилась.
Он помнил Город, огромный город, вдоль улиц которого стояли мрачные безмолвные дома, возносившие плоские крыши к небу, будто подпирая его своими головами. Почему-то он запомнил этот город пустынным и безлюдным, несмотря на то, что, как он помнил, его население равнялось почти трём миллионам жителей. Ему вспоминалось, как он скитался по широким улицам, не встретив даже собаки на своём пути, как он заходил в магазины, где не было ни продавцов, ни покупателей, ни охраны. Товар лежал на виду, но некому было его взять. Стрелки больших часов на старой башне в центре города застыли в одном положении, и вместе с ними как будто остановилось время, остановилась жизнь, остановилось всё вокруг, остановилось на миг и в то же время на вечность.
Он помнил Лес, большой зелёный лес, откуда доносились голоса птиц, различные шорохи, крики, стрекотание и жужжание. Там он не чувствовал себя таким одиноким, там он не ощущал себя забытым осколком того, что именуется человеческим обществом. Природа возвращала ему свои силы, помогала забыть тяготившие его моменты из прошлого.
Он помнил День. День был ясным и солнечным, день был тёплым и летним, день был хорошим хотя бы потому, что удачно начался.
Он помнил Ночь. Она приходила вслед за днём, принимая у него дежурство. Ей почти всегда сопутствовала тьма, как неразлучная младшая сестра или дочь. Ночь была страшна, но вместе с тем она давала некую беспредельную, ничем не ограниченную, не стеснённую свободу, свободу движения и мысли. За это он и любил ночь. Но только вот крайне редко получалось воспользоваться этими возможностями с пользой.
Он помнил безумие. Оно вцеплялось мёртвой хваткой в его сознание, сковывая все прочие мысли, сжимая их в единый жёсткий комок. Он не мог сейчас вспомнить, в чём же заключалось это безумие, да лучше было не и не вспоминать. Ему не хотелось возвращаться в то странное состояние сумасшествия, когда ты вроде бы существуешь, но ты – это не ты…
Он помнил Смерть. Она глядела на него из черноты холодного асфальта на тротуаре, который находился в десяти этажах под ним. Если говорить точно, он не помнил её лица, её внешности, но он точно знал, что это была Она. Казалось бы, стоило сделать один шаг, только один роковой шаг, и спустя несколько секунд он оказался бы в её объятиях. Но в критический миг, когда он собирался это сделать, страх неожиданно сковал его ноги и он простоял так в нерешительности на кромке карниза почти десять минут, которые показались ему бесконечными. Потом он вернулся обратно в комнату, потом…
Но то, что было потом, напрочь стёрлось из его памяти. Хотя это было не самое главное. Он не мог вспомнить, кто же он есть и зачем пришёл в этот мир.
Холодные капли осеннего дождя стали хлестать его по лицу. К нему вернулась Боль. Чем дальше, тем явственней он её чувствовал. Он понял, что он жив, ибо мертвецы не ощущают боли, на то они и мертвецы. Если ты всё-таки живёшь, но не чувствуешь её, то твоя жизнь есть на самом деле лишь бессмысленное существование. Не познав боль, не познаешь и радость, не ощутив горе, не поймёшь и счастье.
Вместе с тем в нём проснулось желание жить, желание пробудиться от бредового сна, в котором он до сих пор пребывал, желание стремиться вперёд, к какой угодно цели, но лишь бы не стоять на месте.
Он открыл глаза. Вокруг была обширная горная долина, посредине которой, вероятно, текла река, которая после дождя могла превратиться в бурный стремительный поток, сметающий всё на своём пути. Где-то в вышине, несмотря на ливень, парил горный орёл, высматривая свою новую жертву.
Он встал и пошёл, пошёл по узкой горной тропинке. Ему было неизвестно, куда она его приведёт, но это безразлично. Главное, что он двигался, двигался вперёд.