Чёрно-красные клубы дыма струились над поверхностью земли. Солнце едва проглядывало сквозь их завесу. В потёмках с трудом можно было различить очертания полуразрушенного моста и накренившегося на его краю танка. Странно, что он ещё не свалился за пробитые им ограждения вниз, где бурлил грязный поток, несущий чёрные нефтяные и масляные пятна, обрывки ткани, обломки деревянных конструкций, бутылки и прочий мусор, остатки человеческой цивилизации. Рядом с темной громадой развороченной взрывом боевой машины лежало тело какого-то военного, по-видимому, пытавшегося выбраться из неё. Вся форма на нём была изодрана в клочья, на спине под грязными лохмотьями были видны глубокие рваные раны и следы ожогов. Этот участник боевых действий, по-видимому, полз на последнем дыхании, оставляя за собой красный след, но силы его истощились, и он остался лежать в луже крови безмолвным свидетелем произошедшего. На лице его было выражение сильной злобы и, в то же время, некой скорби и тоски по утраченному.
Чем дальше, тем больше можно было увидеть трупов, искорёженной техники, разрушенных зданий и укреплений, воронок самых разных размеров, только некому было смотреть на них. Ужас охватывает при их виде, но постепенно сменяется безразличием к окружающему: последствия кровавой бойни переполняют сознание и оно отказывается воспринимать их.
Здесь был некогда большой цветущий город. Теперь же его улицы скрылись во мраке, и только свет от пламени сотен пожаров вырывал из темноты силуэты обгоревших, искалеченных взрывами и покинутых жителями домов с чёрными дырами вместо окон. Никогда уже никто не вернётся туда, никогда уже не зазвучит смех детей, играющих во дворах, не будут радовать глаз прохожего своей зеленью деревья, листва на которых ныне пожелтела и засохла. И выжил ли кто-нибудь вообще на этом удушливом воздухе, пахнущем даже не столько гарью, сколько бензином и чем-то ещё кислым и химическим?
Да, один, похоже, остался жив: по шоссе, а точнее по тому, что от него осталось, шёл солдат. Я буду называть его просто Солдат. Теперь его настоящее имя уже не имело значения, оно потерялось, сгорело, растворилось в кровавой мясорубке. Обезумевшими глазами этот последний, по-видимому, представитель человеческого рода смотрел на мир, часто останавливался, чтобы прокашляться, но продолжал идти, идти, куда глаза глядят, лишь бы вырваться из этого кошмара, из этого царства смерти.
Ещё недавно он жил в стране, где текла мирная жизнь, где всё было, казалось бы, как нельзя лучше. За пару месяцев это всё обратилось в ничто. А солдат даже не понял, как запустили в полную мощность военная машина, как развивались события, как совершилось самое страшное, что только можно было предположить. Ему отдали приказ и он пошёл, охранял западную часть города от возможного десанта. Потом – кромешный ад бомбардировок, с применением ракет и авиабомб всех видов. Под конец кто-то решил нажать кнопку и пустить в ход запрещённое оружие.
У Солдата была семья, были дети. Сейчас он не знал, что с ними. Даже если бы он пришёл на место, где посреди цветущего сада располагался прежде уютный домик, глаз его не увидел бы ничего, кроме вывороченных с корнем деревьев и воронки диаметром метров в пять. Остался лишь чёрно-красный дым, обжигающий ноздри, становящийся комом в горле.
Была цивилизация, и нет цивилизации. Говорят, что в природе всё циклично. Так и человечество снова вернулось к дикости, частичка которой всегда существовала в нас.
Солдат швырнул в сторону автомат: тот был не нужен ему. Он НЕ ХОТЕЛ воевать, ведь эта война была разрушительной, а не освободительной.
Кровь сочилась из его правой руки, но он уже не чувствовал это. Она смешалась с серой цементной пылью, покрывавшей его одежду, некогда защитного цвета.
Солдат дошёл до набережной. Дальше было только море, вечно бьющееся о берег, вечно холодное и, вместе с тем, вечно манящее человека к себе. Он прислонился к поручням у причала и бросил недоумевающий взгляд на волны: они по-прежнему бежали туда, куда их гнал ветер, несмотря на огромные, переливающиеся всеми цветами радуги при свете горящего напалма, пятна нефтепродуктов. В какой-то степени созерцание неизмеримого водного пространства успокаивало отчаявшегося человека. Тут он начал срывать с себя знаки отличая, гранаты и прочие боеприпасы, так как теперь всё это потеряло всякое значение. После Тот, кто остался, присел, наклонился к холодной стальной трубе с облупившейся краской и, казалось, забылся.
Долго ли продолжалось оцепенение, никому не известно. Странный, до боли знакомый с самого детства звук неожиданно донёсся до уха солдата, но теперь он казался слишком далёким и невозвратимым. Несмотря на абсурдность ситуации, тот оглянулся. Мы вряд ли смогли понять его удивление при виде прыгающего по бетонной плите воробья, который осматривал щели, трещины в ней. Найдя какую-то кроху, птица вытащила её и начала расклёвывать. Солдат, будучи не в силах сдвинуться с места, уставился на незатейливую серую пичугу. А воробей тем временем подлетел к невысокому столбику у самой воды, сел на него, чирикнул пару раз и стал приводить в порядок свои перья. До чего же был приятен этот звук тому, кто посчитал случившееся концом света! Тем временем воробей закончил свой «ритуал» и полетел над причалами. В тот миг солдату показалось, что луч солнца пробрался сквозь тёмную завесу, оставляя чёткий след в ещё не рассеявшемся дыму. Так ли это, проверить невозможно.
И солдат пошел, нет, побежал туда, куда полетел воробей, туда, куда указывал луч солнца. Он бы побежал через море, если бы это потребовалось.
Жизнь продолжалась...