В ночь под Рождество

Ирма сидела на диване перед телевизором, но не замечала, что там показывают. Настроение было совсем не рождественским. В этот семейный праздник она в который раз оказалась совсем одна. Ирма даже не стала покупать окорок, зачем, всё равно испортится. Она не делала запеканок, не пекла булочек и пряников, не украшала квартиру. Впрочем одну гирлянду она всё-таки повесила.  Всего двадцать лампочек в форме сердец на одном проводе. Гирлянда из красных сердечек сиротливо мигала со стены. Ирма встала с дивана, подошла к стене и потрогала пальцами маленькие фонарики. На удивление сердечки не были горячими, даже не тёплыми. Поддавшись внутреннему порыву, Ирма взяла со стола фломастер и стала подписывать сердечки. На одном она написала Пекка, на другом Йорма, на третьем Микко, на следущем Инка, затем Илари, потом она задумалась. Как странно, имени того мальчика из бара она даже не помнит, а может она его и не знала? Она написала просто «мальчик». И наконец Ирма вывела бережно и почти каллиграфическим почерком Тауно.  Женщина взглянула на гирлянду, на маленькие горящие сердечки с именами. Всем этим людям досталось по осколку её сердца, по частице её души. Все они оставили след в её жизни, а помнят ли её? Ирма подошла к первому сердцу с именем Пекка. Её юность, почти детство.

Пекка.

Ирма никогда не пользовалась особым успехом у парней в школе. Она не была красавицей, не имела красивой фигуры. Но и комплексами она тоже не страдала. Обидно только бывало иногда, что две её закадычные подружки Ану и Сусанна уже давно ходят на свидания и даже спят со своими дружками. А она, Ирма, даже не целовалась ещё ни с кем. Они заканчивали девятый класс и жизнь казалась полной надежд. Девочки пошли на вечер по случаю окончания школы, и к десяти вечера Ирма окончательно соскучилась. Танцевать её не приглашали, только один раз какой-то мальчик из восьмого класса. Целоваться под лестницей было не с кем. Девочки предложили пойти во двор покурить, и она пошла за компанию, хоть сама и не курила. В этот вечер хотелось попробовать и Ирма затянулась предложенной сигаретой. Никакого кайфа она не испытала, напротив, было очень противно, закружилась голова  и Ирма закашлялась. Ей стало стыдно за себя перед подругами и она ретировалась на скамейку. Ирма ковыряла носком туфли песок и смотрела на сосны, все исписанные ножиком. И почему некоторым очень хочется запечатлеть своё имя на коре ни в чём не повинного дерева? И вдруг она услышала голос:
- Что, скучно? Мне тоже здесь уже порядком надоело.
Ирма подняла голову и увидела Пекку. Он заканчивал лицей, и почти все знали его в лицо, потому что Пекка был лучшим учеником и часто выступал на школьных мероприятиях. Он заговорил с ней первым и пригласил её на свидание двумя днями позже. И ни в какой лицей Ирма поступать не стала, она поехала за Пеккой в Ювяскюля. Он поступил в университет, а она пошла учиться в торгово-кулинарное училище. Хоть папа и кричал на неё как бешеный, что она ничего не понимает в современной жизни. Но Ирма тогда понимала одно, что если она расстанется с Пеккой, то больше такого не встретит. Впрочем учёба ей нравилась, и готовить еду ей тоже нравилось. Она училась на повора, и все свои познания испытытвала на Пекке. Первый год Ирма жила в общежитии, а Пекка в университетском кампусе. Потом он снимал квартиру, и Ирма тоже, только она жила с двуми другими девчонками, своя квартира ей была не по карману. Ирме очень хотелось, чтобы он предложил съехаться, но Пекка считал, что незачем торопиться. Они встречались часто, почти каждый день и выходные проводили вместе. Теперь подруги завидовали ей, что у неё такой серьёзный и верный парень.  Ирмина учёба закончилась двумя годами раньше, чем Пеккина. Чтобы не расставаться, она устроилась на работу в студенческом кафе, хотя мечтала когда-нибудь стать шеф-поваром в ресторане, а может и открыть свой. Она делилась с Пеккой своими планами и мечтами и рядом с ним ей казалось, что всё возможно.  Но один раз, всего лишь один раз, она пошла с девчонками в бар без Пекки,  женской шумной компанией. Как стая мелких птах они перелетали из бара в бар, из дискотеки в дискотеку. Усталости не чувствовалось, выпитое пиво вперемежку с коктейлями ударяло в голову и делало ноги ватными. Но было весело и хотелось веселиться до бесконечности. Когда Ирма буквально плюхнулась на стул у барной стойки  отеля Александра, она внезапно встретилась взгядом с ним. Нет, это был не просто он, а Он с большой буквы.

Йорма.

В Йорме было всё, о чём мечтает женщина. Он был весел, учтив, красноречив, в него можно было только упасть, как в пропасть. Весь вечер Ирма танцевала с Йормой, пила предлагаемые им коктейли с экзотическими названиями, слушала его комплементы. Ей казалось, что она родилась вновь, будто это уже и не она вовсе, а прекрасная Афродита, и бог Аполлон или как его там звали выводит её из пены. Она готова была пойти за ним хоть на край света. Такого чувства Ирма ещё не испытывала никогда. Она сама не могла понять, откуда оно взялось, будто на неё набросили волшебную паутину и она как очарованная принцесса. На следущее утро в кафе, краснея и смущаясь, Ирма заявила Пекке, что уходит от него, что полюбила другого. Она прятала глаза и боялась смотерть на него. Пекка сидел тихо, молча, слушал её сбивчивый рассказ. Потом он произнёс:
- Ну что ж. Полюбила, так полюбила.
Потом он встал и пошёл, не оборачиваясь. Ирма до сих пор помнит как он шёл прочь, в надвинутой на глаза вязаной шапочке, в зелёной куртке нараспашку с засунутыми в карманы кулаками.
Но тогда Ирма грустила только миг, и затем мысли о Йорме заполнили всё пространство у неё внутри, в голове, в душе, в сердце.  Она жила от встречи к встрече, точнее жила она только рядом с ним, а в промежутках она существовала, плавала в пространстве как амёба. Йорма никогда не назначал следущей встречи при расставании, он говорил: посмотрим. А потом вдруг звонил:
- Ну что, старушка, готова сегодня пойти со мной в театр?
Она была готова идти куда угодно, лишь бы с ним. И с ним никогда не было скучно. Даже на выставках, он умел рассказывать, что Ирме всё на свете становилось интересно.  А месяца через три он пропал. Просто перестал звонить. Сначала Ирма испугалась, не случилось ли с ним чего, потом стала казнить себя, что сказала или сделала что-то не так. Потом рыдала как дурочка все вечера напролёт. Но Йорма не появлялся. И образ его, каким бы блестящим не был, становился красочным силуэтом в альбоме воспоминаний. Ирма пошла на курсы повышения квалификации и попала на работу в ресторан. Она любила свою работу и посиделки с девчонками, с такими же как она, неустроенными в личной жизни. Они тискали чужих детишек, обменивались историями о прошлых друзьях и любовниках, ходили на дискотеки. Жизнь текла как тёплая сметана по подбородку, не попадая в рот. Ирма тоже рассказывала о своём неудачном романе с Йормой. Подруга спросила:
- А ты бы пошла с ним на свидание, если бы он снова позвонил сейчас?
И Ирма гордо ответила:
- Ещё чего, теперь, ни за что. Знаем мы его привычки.
Но он позвонил и она пошла, полетела. Сердце колотилось как сумасшедшее, глаза горели, и руки дрожали. А он, увидев её, как ни в чём ни бывало, раскинул объятия, прижал её к себе:
- Ну здравствуй, старушка, соскучился я по тебе.
И опять всё помчалось-поехало по прежней колее. Сумасшедшие свидания, неопределённые ожидания, полёт между надеждой и отчаянием. И снова таинственное исчезновение.  На этот раз Ирма даже не удивилась, просто приняла это как должное. Ну нет, так нет. Хоть сердце и ныло, она успокаивала себя, что была у неё эта песня, а ведь у некоторых  не бывает вовсе, даже на пару месяцев. Йорма ни адреса своего, ни даже номера телефона не давал. Ирма пыталась звонить в справочное, но ей ответили, что номер засекречен. И не найти. Он работал консультантом в какой-то крупной фирме и по делам службы разъезжал по стране и даже за её пределы. Большего о Йорме Ирма не знала. В порыве отчаяния она как-то решила позвонить Пекке. Его телефон в справочной был. И не один. Оказалось что в Ювяскюля около десяти мужчин по имени Пекка Лахтинен. Но Ирма помнила его второе имя, такое вряд ли носил ещё кто-то другой. Пекка Унтамо Лахтинен был один. И жил он уже не в Ювяскюля, а в Тампере. После некоторых колебаний Ирма набрала номер, ответил женский голос. И она повесила трубку. Если женщина отвечает на его мобильник, значит это не случайная женщина в его жизни. Ирма знала. Больше с Пеккой она не пыталась связаться.

Микко.

Ирма пережила наверное три периода головокружительных эмоций и чувств с Йормой и почувствовала, что устала, что больше так не хочет, не может. Ей уже и лет-то не мало, чтобы вот так сидеть и ждать его звонков. Того и гляди тридцать стукнет, а она всё как девочка по дискотекам болтается. А Микко выглядел  уютным и домашним. Он был совсем не похож на финна. С тёмными глазами и чёрными как смоль волосами, Микко сразу привлёк её внимание. Познакомившись в баре уже под утро, он пошёл её провожать и остался у неё. Ирма думала, он утром исчезнет. Но придя с работы, застала Микко всё в том же положении на диване её гостиной. Он был безработным плотником, жил на пособие. Но надо отдать ему должное, хоть и стал жить на Ирмину зарплату, Микко частенько готовил обед, ходил в магазин за продуктами, прибирал квартиру. И Ирме начало казаться, что жизнь её входит в какую-то колею. Будто вагончик долго болтавшийся и скрипевший попал на хорошо накатанные рельсы и покатился плавно и почти без скрипа. Не беда, что жили они небогато, и что Микко не обладал искромётным чувством юмора как Йорма или широкими познаниями как Пекка. Он бывал нежен и ласков и с ним вдвоём было теплее чем одной. Всё кончилось в тот день, когда Ирма обнаружила, что беременна. Она сначала испугалась, а потом обрадовалась. Вот ведь, и семья будет, ей уже двадцать семь, пора и о детях подумать, а Микко уже тридцать два, вполне созрел для роли отца. Оказалась не созрел. Он исчез в тот же вечер как услышал, что будет отцом. Сказал, как отрезал: детей мы не обсуждали, ты у меня разрешения не спрашивала, так что если хочешь, сама и растить будешь. Ирма даже возразить не успела или поплакать, как он собрался и ушёл. Ох как тяжело ей было эти девять месяцев ожидания. Так хотелось иметь рядом человека, с которым можно поделиться, кому можно поплакаться. Мать только и сказала: типично для современной молодёжи, не могла что ли поостеречься? Ведь не маленькая уже. Конечно мама смирилась, и пожалела, и помогала советами, но она была далеко, в маленьком родном Виитасаари, а она, Ирма, здесь, в Ювяскюля. До родительского дома всего чуть больше сотни километров, но преодолеть их нелегко, потому что это значило бы сдачу с повинной. Да и работа здесь, дом. Её маленькая двухкомнатная квартирка была собственым достижением, всё в ней было так, как хотела Ирма и она любила это своё небольшое гнездо. Была и мысль об аборте некоторое время, но она прошла и растущий живот становился всё любимее и роднее, непонятные движения в нём вызывали прилив нежности и невыносимой любви, до слёз.

Инка.

Инка с самого рождения выглядела серьёзной и самодостаточной. Она родилась на рассвете и почти не плакала, сразу принялась деловито сосать и сопеть. А утром в палату принесли букет и записку: Поздравляю с рождением дочки! Я совсем на мели, не можешь одолжить мне хоть немножко. И подпись: Микко, буто она и так не догадалась. Ирма бросила букет на пол, гвоздики виновато рассыпались рядом с её тапочками. Ирма проплакала наверное часа два. Откуда он узнал, что она родила? Вот это поздравление, вот это отец, всем на зависть. Ирма не ответила на записку, и Микко больше её не беспокоил. Инка росла здоровой и весёлой девочкой. Ирме было тяжело одной с новорожденной, слов нет, но послушав женщин с колясками в парке, она поняла, что ей грех жаловаться. Ей ещё сильно повезло, что родила здорового ребёнка, нет долгов и муж не пьёт и не бьёт. А то что его вовсе нет, так это по мнению многих ещё и плюс. И Ирма не жаловалась. Когда кончился срок декретного отпуска Ирма вышла на работу, и Инка пошла в садик. Мама помогала, и брала девочку к себе иногда, так что Ирма вновь могла встречаться с подругами, ходить в бар по выходным или в кино. Жизнь опять потекла размеренно, и маленькая темноглазая дочка вносила живинку и дополнительную порцию радости. Ирма даже могла сказать, что она довольна своей жизнью. Инка росла так же как и родилась, без осложнений и трудностей. Она всегда было для Ирмы помощницей и доверенным другом. Жаль только, что живёт теперь дочка далеко, она выучилась на врача и работает  в университетской больнице в Оулу. Инка часто звонит матери, но разве по телефону наговоришься. Вот и на Рождество ей назначили дежурство, не смогла приехать. Когда Инке исполнился год, Микко, её отец, снова объявился. Он помнил день рождения дочери, принёс какую-то игрушку, скорее всего с блошиного рынка, потрёпанную. Неуклюже наклонился, чмокнул девочку в щёку. Без приглашения прошёл в гостиную, сел на диван, сидел молча. Ирма предложила ему кофе с тортом. Он кивнул. Хорошо хоть тогда мать Ирмы ещё не пришла, а то бы он услышал всё о своей персоне. Уж у матери не задержится, она бы ему порассказала, как называются мужчины, бросающие беременных женщин. Но Ирма зла не держала, скорее она была ему благодарна за Инку. Кто знает, если бы не он, может она бы и не узнала никогда счастья материнства. Посидели молча чуть-чуть. Ирма рассказала Микко о дочери. Он послушал, погладил малышку по голове и ушёл. Больше они его не видели, лишь однажды, когда Инке исполнилось пять лет, она получила от отца по почте поздравительную открытку.





Мальчик из бара.

Ирме исполнялось тридцать три года, Инке было почти шесть. Праздновать не хотелось, пришли только девочки, с которыми работала в ресторане, в основном официантки, поварихи были все семейные. Они посидели на кухне, пили красное вино с пиццей. Зашла соседка поздравить, и предложила посидеть покараулить ребёнка, если Ирма хочет сходить куда-нибудь. И она сорвалась, подумала, а вдруг судьбу встречу, ведь возраст критический, у мужчин говорят – возраст Христа, а у женщин просто критический. И они понеслись. Но что-то невесело было, не пилось, не плясалось. Она сидела за стойкой бара и смотрела в бокал с синеватой жидкостью с дурацким названием Голубой ангел. Вот тут-то он к ней и подсел, этот кучерявый, белоголовый ангел. Мальчик смотрел на неё чуть приоткрыв свой пухлый почти детский рот. Потом спросил:
- Можно я тебе коктейль куплю?
- Мальчик, сколько тебе лет? – снисходительно спросила Ирма.
- В бар уже пускают, так что достаточно, - гордо ответил он.
Ирма посмотрела внимательнее и дала ему лет девятнадцать, не более. Мальчик улыбался и взгляд его был очень добрым. Может конечно Ирме только так показалось после всего выпитого. Но ей почему-то страшно захотелось, чтобы он её обнял, шепнул что-нибудь на ухо своими пухлыми губами. Мальчик смотрел вопросительно, чуть склонив голову на бок. Одна прядь его светлых волос выбилась из общей массы и упала ему на щёку мягкой волной. Ирма дотронулась рукой до этой пряди и заправляя её обратно за ухо невольно провела ладонью по нежной щеке юноши. Он протянул ей рюмку с ярко-зелёным напитком. Ирма залпом опустошила сосуд и решительно спрыгнула с высокого стула:
- Пошли что ли? – бросила она не глядя на него.
- Пошли, - весело откликнулся он и легко соскочил рядом.
Проснувшись утром, Ирма долго смотрела на его юное лицо, пытаясь понять, зачем он знакомится в баре с женщинами далеко не первой свежести. А какая разница, подумала она. Он подарил мне чудесную ночь, хорошее настроение, а остальное мне и знать не обязательно. Кажется она так и не спросила, как его зовут.

Но оказалось, что юноша подарил ей не только чудесную ночь. Он подарил ей сына.

Илари.

На этот раз Ирма даже не испугалась, поняв, что беременна. Она подумала, что по крайней мере у её ребёнка был красивый отец. Хотя какой он отец, так, скорее невольный донор. Ирма не боялась родов и уже понимала, что детей она хочет, дети дарят больше чем забирают. Вырастит она и ещё одного ребёнка, вон Инка растёт и радуется. Родители тоже наглядеться не могут на внучку. Мать звонит, спрашивает, когда привезёшь. На этот раз Ирма носила свой живот гордо, не пытаясь скрыть, не таясь. Что уж тут скрывать, когда скоро на нос полезет. На работе её тоже все поздравляли. Подружки восприняли с энтузиазмом весть о новом младенце в их содружестве одиноких женщин. Кое-кто даже начал вязать кофточки и шапочки Ирме в подарок. Мальчик родился словно ангел, светловолосый и голубоглазый. Рядом с тёмной и смуглой Инкой он смотрелся как беленький ягнёночек. Сестричка обожала малыша, она быстро научилась давать ему пустышку или бутылочку, укрывать одеяльцем и петь колыбельную. Ирма крутилась как белка в колесе, успокаивая себя тем, что через пару лет всё опять уляжется и полегчает. Только почему-то всё чаще накатывала тоска от одиночества. Оттого, что некому разделить с ней печали и радости, некому укрыть её пледом, когда она, усталая, уснёт прямо на диване в гостиной. Но годы бежали и эта тоска растворялась в решимости выстоять и остаться целой, без изъянов. Ирма даже пошла в кружок итальянского языка, она мечтала когда-нибудь съездить в Италию, когда дети подрастут.  Порой Ирма останавливалась, проходя мимо зеркала и с удивлением смотрела на своё изображение – я ли это? Оттуда, из недр зазеркалья, на неё смотрела незнакомая женщина с уставшими глазами, из уголков которых разбегались лучики морщинок, две глубокие линии пролегли от крыльев носа к подбородку. Она не была толстой, но фигура как-то потеряла определённость, стала однородной и будто стекающей вниз. Она ловила себя на мысли, что больше не мечтает встретить того, единственного, не мечтает о семье и старости вдвоём. Она настолько привыкла к тому, что всё надо решать самой, что навряд ли потерпела бы сейчас рядом кого-либо, кто советует или берёт на себя ответственность.  Растить сына было сложнее чем дочь, особенно в переходном возрасте. Он был замкнут и упрям, хоть внешне и напоминал ангела во плоти. Порой Ирма сдавалась и лишь Инке удавалось хитростью уговорить брата поступить так, как хотела мама. Иногда Ирме казалось, что она плохая мать, и её дети когда-нибудь скажут ей, что она бросила их ради своих развлечений. Каждый раз, возвращаясь под утро из похода по дискотекам, Ирма терзалась угрызениями совести. Вдруг случилось что-то ужасное, и они лежат там одинокие и несчастные, её дети. Но повернув ключ в замке и услышав безмятежную тишину, она постепенно успокаивалась. Ирма заходила в детскую, смотрела на спящих детей и мысленно улыбалась своим тревогам. Она ещё не старая, совсем не старая, и ничего нет страшного в том, что иногда ей хочется повеселиться. Это ведь случается не каждый день.

И мужчины в её жизни были лишь временным, ежеминутным развлечением. Больше она не желала давать никому из них ни частицы своей души, или сердца. Они менялись как экспозиции выставки, иногда сезонно, иногда еженедельно. Ирма даже не запоминала их лиц. Зачем, если они на запоминают её? На своих замужних сотрудниц Ирма иногда посматривала  со скрытой завистью, и пыталась услышать в их речах нотки сожаления о том, что они связаны семьёй. Жизнь ни для кого не была мёдом, а лишь густой смесью сладости и горечи, кому чего больше повезёт лизнуть. Ирма старалась не ожесточиться, не винить в своих неудачах кого-то кроме себя. Просто у неё такая судьба и надо быть благодарной, что есть двое детей, дай бог, внуки будут на старости.  И равновесие всё же было, хоть и шаткое. И не хватало только одного, чтобы качнуть весы её жизни, звонка Йормы.

И он позвонил, как всегда внезапно и как всегда бодро спросив:
- Ну что, старушка, помнишь ли меня ещё? Я тут свой юбилей праздную, всех старых друзей собираю, придёшь?
Ирма глотала воздух пару минут, потом откликнулась:
- Куда и когда?
- Вот это наш человек, без всяких там отговорок. Умница, я всегда знал, что на тебя можно рассчитывать.
Он назвал дату и место. Велел ни в коем случае подарка не покупать.
В этот день она десять раз меняла решение, идти или нет. Ирма перемеряла все свои наряды, перепробовала с десяток разных причёсок. И наконец одела чёрную блузку с блестящим рисунком по вороту и чёрные, слегка расклешённые брюки. Этот наряд по крайней мере не привлекал внимания к её фигуре, то есть к её отсутствию. Она так разволновалась, что всю доргу кусала губы и съела всю помаду пока добралась до названного ресторана. В гардеробе Ирма судорожно красила губы, когда он подошёл сзади и обнял её за плечи. От него как всегда пахло дорогим одеколоном, причёска и костюм были великолепны, не придерёшься. Он уверенным жестом развернул её лицом к себе и чмокнул в щёку:
- А вот и ты, молодец что пришла. Да, годы к нам немилосердны, но узнать тебя можно и похоже даже шарм некий прибавился с годами.
- Если это комплемент, то спасибо, - ответила Ирма.
- Сегодня все комплементы делаются мне, запомни. Представляешь, мне стукнуло пятьдесят, а тебе сколько?
Ирма растерялась. Она вообще-то не стеснялась своего возраста, но почему-то не хотелось называть ему эту некрасивую цифру. И всё-таки соврать она не смогла:
- Мне уже сорок три.
- У-у, какие мы взрослые. Да ты просто девочка рядом со мной. Ну пошли, познакомлю тебя с остальными гостями.
Ирма рассматривала публику, пытаясь угадать кто ещё из страых любовниц Йормы приглашён на юбилей. Но по мере того, как он называл людей она поняла, что все присутствующие женщины либо жёны его братьев, либо двоюродные сёстры и племянницы.
- Так что же это, я одна что ли тут в качестве старой подруги? – удивлённо спросила Ирма.
- А ты что думала, тут толпы женщин что ли топтаться будут? Впрочем остальные приглашённые не пришли, так что тебе повезло, будешь одна в качестве моей дамы.
Вечер проходил весело и вопреки ожиданиям без неловкости и напряжения. Йорма как всегда сумел созадть атмосферу полную доброжелательности и юмора. Ирма всё смотрела на него и не могла понять, как этот мужчина умудряется очаровать всех на тот момент, когда находишься с ним рядом. Ирма снова почувствовала прежнюю тягу к нему, будто кто-то внутри зажёг лампочку, старую и покрытую паутиной, но до сих пор не перегоревшую. Она раскраснелась и чувствовала себя молодой и привлекательной. Она рассказала ему про детей и он хвалил её, что не испугалась ответственности, он хвалил её, что работает замом главного повара в ресторане и что купила свою квартиру. Он рассказывал какие-то анекдоты и немножко о себе, в перерывах делая ей комплементы. К концу вечера Ирма опять была совершенно очарована его образом и когда он предложил проводить её, она приняла это как должное. Сердце колотилось от предчувствия его объятий, его уверенных и нежных рук. Они решили пройтись пешком, подышать свежим осенним воздухом. Дождь только что кончился и мокрый асфальт блестел в темноте. С деревьев срывались оранжевые и жёлтые листья, а небо было удивительно звёздным. Они шли медленно и разговаривали. Ирма была рада поделиться с таким внимательным собеседником как Йорма. И вдруг она спросила:
- Скажи, почему ты всегда исчезаешь так внезапно? Я так страдала поначалу.
- А я ведь никому ничего не обещал, разве не так? По-моему я сразу поставил тебя в известность, что не собираюсь связывать свою жизнь ответственностью и обязанностями.
- И тебе это удалось?
- Как видишь, да. Мне пятьдесят, я до сих пор не женат, не имею детей и никаких обязательств. При этом я никого не обманул, никому не обещал вечной любви и бесконечного счастья. По-моему брак – это сплошная ложь, от начала и до конца. Сначала врут друг другу что будут любить до гроба, потом врут что верны, а потом брешут, что были счастливы, чтобы не обидеть.
Ирма не нашлась что ответить. Она тоже не была экспертом в области брака, но что-то в его рассуждениях коробило её, скребло по сердцу. И почему-то ей захотелось прийти домой одной.  И в этот самый момент кто-то грубо схватил её за руку и потянул. Ирма даже сразу и не сообразила, что это грабители, кучка парней пыталась отобрать у неё сумочку. Ирма изо всех сил сжала ручку сумки в руках, хоть там кроме пудреницы и губной помады ничего не было. Она даже не брала с собой кошелька, знала, что Йорма всегда платит сам и за неё тоже. Она хотела крикнуть, но крик застрял в горле, как во сне ноги стали ватными и приросли к мокрому асфальту, и звук не вылетел изо рта. А её блестящий спутник вдруг резко развернулся и драпанул в противоположную сторону. Он бежал как заправский спортсмен, не оглядываясь. Одно мгновение провожая его спину взглядом Ирма поняла, что больше он никогда ей не позвонит. И тут парни дёрнули так сильно, что сумка вылетела из её рук, а сама она почти плашмя упала лицом на тот самый пахучий осенний асфальт. Ирма успела только увидеть носок ботинка одного из парней и почувствовать толчок в голову. Потом сознание покинуло её. Нет, пожалуй сначала перегорела лампочка, та самая, что всегда включалась для Йормы.

Тауно.

Ирма очнулась в больнице и сразу попросила медсестру позвонить маме, чтобы не беспокоилась и чтобы детей пока у себя подержала. Травм у неё было не много, но отёк на лице страшный. Обошлось без переломов. Странно, что при таком падении лицом вниз она не сломала даже зубы. Губа конечно разбита и синячина на всё лицо, да пару ссадин на лбу, руках и коленках. Считай, что повезло. Чего только не передумала Ирма лёжа на больничной койке. Как же это не разглядела она сути кавалера своего, не увидела, что изнутри-то Йорма гнилой как старое яблоко. Весь внешний блеск и антураж так оболочкой и заканчивался. А она ещё считала его самой большой любовью своей жизни, летела на каждый зов. Она видела в окне кусок неба серо-синего с клочками облаков, летевших неспеша и степенно. Им сверху виднее всю нашу суету, всю напраслину. Лишь дети её были настоящим, ценным, хорошо хоть ума хватило родить. Мама приехала и детей привезла. Хоть Ирма и не велела. Инка обняла, по голове гладила, шептала – мама, мамочка, милая моя, тебе больно? А Илари как увидел синее лицо, тут же отвернулся. То ли неприятно ему стало, то ли страшно. Поближе к бабушке сел и старался не смотреть на мать. А через три дня выписали уже домой. Слава богу, что хоть больничный дали, а то в таком виде на работу выходить не хотелось. Ирма даже думала кусок отпуска взять если к концу больничного синяк не пройдёт. Она шла по коридору больницы и старалась не смотреть по сторонам на сидевших у стен больных и посетителей, чуть прикрывала лицо рукой. И вдруг ей так жалко себя стало, так тошно, что не встречает никто, что не пожалеет, кофе не сварит. Она села на ближайший диванчик и зарыдала в голос. Спрятала лицо в ладони и плакала, проливая обильные слёзы в бумажный платок. Кто-то положил руку ей на плечо и тихий бархатный голос произнёс:
- Ты плачь, если плачется. Не стесняйся.
Чья-то рука гладила её по плечам, по волосам, по спине. Когда слёзы иссякли она подняла голову и медленно повернулась к тому, кто сидел рядом. На Ирму смотрели необычайно добрые глаза. Она ещё не встречала таких глаз. Серые, с какой-то внутренней подсветкой, глаза излучали покой и тепло, неистребимую радость жизни и одновременно мудрость. Всё лицо смотрящего было круглым и мягким. Абсолютно лысая голова, типично финский курносый и пухлый нос, выразительные с мягким изгибом губы и круглый подбородок даже без следов щетины. Но главным на лице были эти удивительные глаза, озарённые той же улыбкой, что и рот. Его не испугал и не оттолкнул её синяк. Он будто и не заметил его вовсе. Ирма чуть подвинулась к незнакомцу и прильнула лицом к его груди. Впрочем он совсем не казался ей незнакомцем, чувство было таким будто после того, как долго и больно жали и натирали неудобные туфли, она их скинула и одела уютные и тёплые тапочки. Тауно был на пять лет старше её, но на сотню лет мудрее. Он был болен раком почки и прошёл курс лечения от операции до всех доз химио- и радиотерапии. Рак отступил и у Тауно шёл период ремиссии. То есть доктора говорили, что если в течение пяти-семи лет опухоль не возобновится, то его можно будет назвать совершенно здоровым. Ирме казалось, что она всю жизнь ждала именно этого человека. Когда она спросила его, почему он до сих пор не женат, Тауно так и ответил, потому ждал встречи с ней. Они поженились. Почти сразу после того, как познакомились. Странно, но даже её дети-подростки встретили его как своего. Она страшно боялась их реакции, все говорили в этом возрасте дети начинают вредничать и вообще ужасно себя вести ревнуя мать к новому мужчине. Но Тауно так органично вошёл в их семью, что Ирма молилась по ночам, чтобы это не было сном. Они переехали в дом Тауно, небольшой полутораэтажный дом постройки пятидесятых годов на окраине города. Но всем им было хорошо в нём. Даже Илари начал делиться с Ирмой и Тауно своими мыслями и делами. Они были хорошей семьёй. Ирма узнала, что такое быть любимой, что чувствуешь, когда кто-то заботится о тебе, переживает за тебя. Поначалу она начинала плакать каждый раз, когда  он приносил ей кофе на журнальный столик у дивана.  Они оба считали чудом их встречу. Все свои нерастраченные силы, всю неотданную любовь Ирма с удовольствием выплёскивала на Тауно и получала в благодарность бездонный взгляд его серых глаз. Человек, побывавший на пороге смерти, умел ценить дары жизни.

Ирма держала в ладонях  крошечное светящееся сердечко на котором было выведено его имя, имя самого дорого, самого бесценного для неё человека. Дети уже оба жили отдельно и самостоятельно, Ирме успело исполниться пятьдесят лет, и она была-таки шеф-поваром ресторана. И вдруг подлая болезнь снова подняла голову, когда они уже вздохнули с облегчением, получили заверения в полном выздоровлении, в победе над раком. На этот раз болезнь поразила печень. Зачем ей его органы? Ирма не хотела верить, что злодейка не хочет отстать от Тауно, что ей необходимо всё испортить. Услышав диагноз, Ирма кричала как сумасшедшая, ей хотелось кинуться с кулаками на врача, будто это его вина. Тауно был спокоен. Он и её сумел угомонить, уверить в том, что не надо паниковать, а надо бороться. И вот он в больнице, а она здесь, одна, в ночь перед Рождеством. Ирма не могла больше сидеть глядя на фонарики с именами, ей необходимо было пройтись, увидеть людей или хотя бы фонари на улице. Она быстро оделась и вышла. Долго шла торопливым шагом пока не дошла до освещённой витринами и фонарями улицы. За стеклом гномики и Санта Клаусы кивали и подмигивали ей, разноцветные фонарики перекликались с мерцающими звёздами. Всё кругом сверкало и радовалось, лишь её сердце сжималось от страха и тоски. И вдруг она подошла к витрине, в которой не было блёсток и ёлок, гномов и шариков. Там стояли лишь ясли, в которых лежал младенец Христос, над ним склонилась мать и гордый и всеми забытый Иосиф стоял чуть в стороне, опираясь на посох. А над яслями горела звезда, та самая звезда Вифлеема, оповестившая весь мир, что родился спаситель, до сих пор зовущая за собой всех, кто верит. Ирма сложила ладошки вместе и начала молиться: Господи, не отбирай у меня надежду, не отнимай у меня мою любовь, я умоляю тебя, дай ему ещё один шанс. Она смахивала слезинки со щеки и смотрела на младенца в яслях. Да что же это я – прикрикнула сама на себя Ирма, - он жив, а значит и надежда жива. Она зашагала в сторону дома, пытаясь улыбаться. Она не сдастся тоске, не позволит страху закрасться в душу, потому что ему нужна её уверенность, её поддержка. Она завтра с самого утра придёт к нему в больницу, погладит его мягкие щёки, нос и губы, заглянет в его бездонные глаза и подарит ему подарок. Будет смотреть как он, словно ребёнок, с нетерпением разрывает бумагу и вытаскивает её подарок, календарь-ежедневник на следущий год, как символ того, что они не ждут смерти, что впереди  жизнь, куча планов и событий, в числе которых уже заказанная поездка в Венецию. А над головой Ирмы светила та самая звезда, крупная и самая ярка звезда – Рождественская звезда надежды.