Теплым сентябрьским вечером я возвращался с работы. Пересекая большой городской сквер по диагональной аллее, над которой смыкались уже тронутые желтизной ветви старых лип и дубов, вспоминал Тютчева: «Есть в осени первоначальной...». До центральной площади города, носящей, безусловно, имя Ленина, хотя на ней установлен памятник другому человеку, оставалась буквально сотня метров. Неожиданно – я даже удивился немного, давно не бывало – в сердце впорхнула радость. Мгновение спустя я осознал ее причину – звук трубы, самозабвенно выводящей мою любимую мелодию из Фаусто Папетти. Я всегда забываю название этой мелодии, но она очень популярна. Мне она каждый раз дарит одно и то же переживание: впереди меня идет, будто танцует, женщина, нарисованная одной безупречной линией. Я прибавляю шаг, хочу ее догнать. Она чувствует это, оборачивается и через плечо ласково мне улыбается... Дальше все так прекрасно, что и говорить не хочется...
Выйдя на площадь, я увидел трубача. Высокий, с благородной осанкой и благородными чертами лица мужчина в длинном светлом плаще, некогда, вероятно, очень элегантном. Уже пожилой. Седые, легко вьющиеся волосы до плеч. Перед ним на асфальте, как водится, классическая шляпа вниз тульей.
Подумав, что спешить некуда, я остановился немного в стороне. Трубач со своим приятелем Папетти умело преображали пространство вокруг себя. Не расширяли, не улучшали, не украшали, а переворачивали суть. Я чувствовал это. К сожалению, словами не могу объяснить.
Был момент, я отвлекся внутрь себя, а когда возвратился взглядом на площадь, увидел... Женщина шла, будто танцевала. И это была, я понял мгновенно, женщина трубача. Не в том смысле, что вы подумали. Возможно, они даже не были знакомы. Но ее танцующий шаг принадлежал именно трубачу... Когда она пересекла площадь и, с силой дернув массивную дверь, скрылась в ближайшем магазине, музыкант поспешно свернул мелодию, прихватив с асфальта шляпу, высыпал из нее в ладонь какую-то мелочь, сунул трубу под мышку и исчез.
На следующий день было тихо. Через день повторилось: Фаусто Папетти, седой трубач, танцующая незнакомка.
Так продолжалось недели две. Я гадал, почему концерты случаются через день? Занят трубач? Или у женщины есть график работы, известный музыканту? В «тихие» дни я иногда останавливался на площади и, очень стесняясь своей бесцеремонности, заглядывал в женские лица: вдруг увижу избранную? Зачем? Не знаю...
Сентябрь заканчивался. Однажды я, уже по обыкновению, став невдалеке от музыканта, с удовольствием слушал трубу и с нетерпением ожидал ту, ради которой все и затеяно. Минута проходила за минутой, уже минуло обычное время, но у всех женщин на площади походка была примерно одинаковая, чуть легче, чуть тяжелее, не важно. Вот у одной при выходе из аллеи получилось похожее движение... Трубач воспрянул, невыносимо красивая мелодия ввинтилась в небо... Но нет, вышедшая из аллеи просто сбилась с шага. Через пятнадцать минут стало ясно, что сегодня мы никого не дождемся. Еще минут через десять пришла уверенность, что танцующей женщины мы больше не увидим никогда.
Отыскивая в кармане купюру, я направился к музыканту. Он уже перестал играть и стоял, безнадежно опустив голову и держа трубу двумя руками где-то на уровне груди.
– Возьмите, – я протянул деньги.
Он будто очнулся:
– Да-да, благодарю вас...
Взял деньги и в свою очередь протянул мне трубу:
– А вы возьмите это...
– Что вы?! – я опешил.
– Берите, берите, потихоньку научитесь. А мне уже не имеет смысла...
– Ну что вы, еще...
– Нет-нет, никаких «еще»...
Грустная улыбка. И вот уже площадь пуста.
Мои упражнения на трубе звучат ужасно. Поэтому в выходные дни я уезжаю в лес как можно дальше. И там, на свободе, несколько первых минут просто дую изо всех сил в мундштук, оглашая лес каким-то нечеловеческим воем. Так выходит из меня боль, подспудно накапливающаяся и нарастающая в течение недели... Потом уже пытаюсь осмысленно взять ноты. Я обязательно должен научиться играть на трубе ту самую мелодию Фаусто Папетти. Потому что встретил наконец женщину, которую хочу увидеть танцующей.
А трубача я часто встречаю в городе. Он быстро опустился. Его седые волосы теперь всегда грязны и спутаны, былая элегантность плаща неразличима, шляпа, видимо потеряна. С мутным взором этот человек пристает к прохожим и просит денег. Однажды я пытался вернуть ему трубу. Он посмотрел на меня непонимающе.