Тяжелый песок маленькими бугорками лежал на его пыльных сапогах. И когда он ставил уставшие от долгих хождений по пескам ноги на следующий бархан, маленькие бугорки с его сапог медленно, словно нехотя, сползали с его ног обратно к своим собратьям, таким же серым песчаным, как они сами. Кто сказал, что пустыня желтая? Она серая, с пепельным разводом, особенно когда пропускаешь эти маленькие, крохотные песчинки сквозь пальцы. И солнце, абсолютно не такое, как в других местах, отражается в каждой грани этого пустынного алмаза.
В его уставших умных глазах читалось недоумение. Вот уже сорок пять долгих дней он ходил по этим пескам, просеивая тонны этих молчаливых песчинок. Руки и лицо покрылись бронзовым загаром, если можно солнечные ожоги назвать этим пляжным словом.
Он был одним из тысяч неспокойных натур, которого сны, интуиция и много томов ненужной макулатуры отправили на поиски непонятно чего, только ему ведомого влечение идти вдаль и искать, искать.
Он не знал, что ищет, но знал, что найдет или превратится в такие же песчинки, высушенные и согретые солнцем на этой бескрайней глади.
Без проводника, с одним лишь запасом пищи и воды, как капитан фрегата вышел он на поиски этой книги. Она не давала ему уснуть, гладила и ласкала его в фантазиях. Превращалась то в монстра с головой демона, то в свет, который окутывал его словно одеяло в холодную погоду. Она вползала в его душу змеей, проносилась по его мыслям ураганом, заставляя забывать и возраст, и вялотекущие болячки. Он сжился с ней, питался ее энергией, словно вампир, неустанно утоляющий свою жажду. Она сводила его с ума, не давала покоя и радости. И он пошел, потому, что все три составляющих его натуры пришли к единому согласию. Когда искренне чего-то желаешь, как правило, ты это получаешь. И он получил. Получил, несмотря на порванную одежду, уставшее тело и разброд в мыслях.
Она лежала в его рюкзаке, пыльная, черная с медными скобами по краям. В корешке ее большого чрева находилась небольшая лупа. Страницы были из пергамента с замысловатыми буквами и без единого рисунка. Она лежала на самой поверхности того склепа , который он два дня излазил вдоль и поперек. Но увидел ее, когда сделал шаги к направлению города, где была жизнь, смеялись и жили люди. Там была жизнь, а здесь был мрак.
И солнце стояло высоко, и светило ярко, а вокруг все равно был мрак. На душе, на сердце, в мыслях, везде, в каждой клеточке его души было темно. Улыбка не коснулась его губ, морщины не разгладились на его лбу, лишь маленькая мысль промелькнула в его затуманенном мозгу – «Зачем»?
Присев на большой валун, отшлифованный веками сидящими на нем людьми, он достал ее несгибающимися пальцами. И преодолев желание направить лупу в конец книги, открыл первую страницу своей наконец-то сбывшейся мечты. Направив лупу на текст, он замер на несколько минут, лишь в глазах его стояли боль и слезы, а кончики пальцев пытались перевернуть только что прочитанную страницу. – Зачем? – Что даст тебе этот осколок древних знаний? Любовь. Истину. Правду. Или ты хочешь удовлетворить свою жажду. Что принесешь ты в мир иллюзий, в мир страждущих и бедных духом людей. Кто поймет твои страдания и твою, только твою правду. Быть на миру шутом, скоморохом. Смотреть не на интеллектуальную, а на якобы «интеллигентную» публику, которой не нужно твоей правды. Как не нужна была правда Христа и многих других, кто шел на смерть, лишь бы донести эту правду людям. – Зачем? –
Встав с валуна, отряхнув песок с уставших ног, он взял ее и повернул обратно, туда, где много веков пролежала в склепе та, которая не давала покоя. Улыбка осветила его уста, глаза засветились, словно в них зажглись тысячи солнц. Он знал, что идти ему придется не один день, но он был счастлив. Только рюкзак с запасом сиротливо лежал возле камня на миллионе кварцево-алмазном песке. – Зачем? –