Отрывок из статьи “Технология эмиграции из России в США”
26 ноября 1990 года огромная толпа осаждала Американское Посольство. Гололед, изморозь, негнущиеся плащи и куртки, заиндевелые шапки. Мама и я лезем сквозь взволнованный еврейский народ:
– Мы по особому списку!
– Особисты, мать вашу!
– Мы за визой!
– И мы не за икрой!
– У нас с документами неувязка!
– А у нас с ментами!
Врут, думаю, быть того не может, чтобы у стольких людей были недоразумения с оформлением документов. Оказалось правда, все по особому списку.
По одну сторону окошечка стоит сотрудник посольства, по другую – мама и я переминаемся с ноги на ногу.
– Где ваше свидетельство о рождении? – вопрошает сотрудник.
– Архивы пропали во время немецкой оккупации.
– Нужна справка, что архивы не сохранились.
– Не у кого брать справку. Местечко стерто с лица земли. Оно находилось под Витебском. Там все евреи, 20 тысяч, были уничтожены.
– Справки нет.
Следующий вопрос – сакраментальный:
– Когда вы родились?
– 23 июня 1915 года.
– Вы не ошибаетесь?
– Нет.
– Почему здесь другая дата?
Он показывает открытый паспорт, и там (о ужас!) стоит число: 27.06.1915!
Мама с перепугу начинает беспорядочно бормотать:
– 27 – это старая дата.
– У вас что, дата рождения меняется?
– Почему бы и нет? – кивает согласно мама.
– Так когда же вы родились?
– За неделю до пасхи.
– Что?
– За неделю до пасхи.
– Это когда?
– Когда была еврейская пасха.
– И когда она была?
– В разные годы по разному.
– Что, отсчет велся от пасхи того года, в котором выдавали паспорт?
– Конечно. От русской пасхи.
– Почему?
– В тех местах, где паспорт выдавали, еврейской пасхи не бывает.
– А что бывает?
– Поправка на новый стиль.
– И что еще?
– Ошибки.
– Something crazy! Почему разница всего в четыре дня?
– Имеет же они право на ошибку?
– Кто имеет?
– Все. Последним имел ОВИР.
– Женщины склонны преуменьшать свои года, – замечает сотрудник, – но несколько дней все же не имеют значения, правда?
– Вам лучше знать.
Поняв безнадежность ситуации, сотрудник продолжает допрос:
– Пять лет вы сидели в тюрьме, не так ли?
Маму вдруг потянуло на откровенность, и помолчав, она доверительно сообщает:
– У меня были зачеты.
– Что?
– Ну зачеты.
– По каким предметам? ... Чему вас в тюрьме учили?
– А вы как думаете?
Снова безнадега, а сотрудник спешит дальше:
– За что сидели?
– По доносу.
– И за что? – Пытается что-то понять американец.
– Ни за что, невинно.
– ?
– Нас Хрущев полностью оправдал в 1956 году.
На лице сотрудника проступило что-то вроде улыбки, про Хрущева он явно понял.
– Членом каких организаций состояли?
– Комсомольской, – перепуганно и невнятно бормочет мама.
– А что, “касамалской” – это профсоюз?
– Не, это коммунистическая организация.
– И вы в ней состояли?
– Все состояли.
– Все? Зачем же тогда организация?
– А вы не знаете?
– А еще где состояли?
– В черной кассе, в кассе взаимопомощи.
– Что это такое?
Я попытался объяснить, но ошалелый сотрудник сорвался и умотал куда-то за разъяснениями. Минут через десять он вернулся несколько успокоенный:
– Сколько было брака?
– Брака? – Мама смотрит удивленно и вдруг указывает на меня: – У нас без брака!
– Сколько раз были женаты?
– Не знаю.
– ?
– Сколько было мужей? – поясняю я.
– Один.
Далее пошли вопросы о моем брате-американце, о его зарплате и постоянной работе. Его недавно купленный большой дом произвел впечатление, тем более, что все подтверждалось документами на английском языке.
Вроде бы обошлось.
– В пять часов получите бумаги, – завершил беседу сотрудник.
На ледяную улицу нас не тянуло, и взбудораженная мама угнездилась в зале ожидания среди евреек, жаждущих вызова на интервью: посольство было забито до предела. Я сел неподалеку.
Какая-то расплывшаяся девка громко повествовала о бывшем муже:
– Бросил меня, в Америку умотал. Трех лет не выдержал, вызов прислал. Плохо ему без меня.
– Ничего не плохо, – безапелляционно комментирует мама, все еще нацеленная на противоборство и возражения, – просто он забыл, какая ты дура. Глупа, толста и ленива.
Казалось, девка должна была разобидеться и оскорбиться, но случилось обратное. Еще с большей доверительностью она продолжала плести что-то о своем муже, обращаясь уже только к маме. Мама равнодушно клевала носом.
На обратном пути мама рассуждала здраво:
– Зачем мы нужны этой богатой стране? Будь я на месте сотрудника посольства, не дала бы ни единой визы ...
Эмиграции она боялась, воспринимала отъезд как трагедию. Но остаться одной, без детей и внуков в разоренной стране было еще страшнее.