Скороговорку «спсимжжстаззастла», означающую не что иное, как «спасибо, можно встать из-за стола?», лучше произносить на одном выдохе. При этом обязательно смотреть бабушке и дедушке прямо в глаза – со всей преданностью. Ни в коем случае не бросать небрежно, уже на бегу. Остановят. Опять усадят за стол. Расскажут о том, что в прежние времена дети никогда... Никогда!.. Потом ещё и посуду заставят мыть.
Развлечение для старых и малых... Какая мышь пробежала в тот день под моим стулом? А может, послеобеденный кофе оказался чересчур крепким? Вижу себя – стою, вытянувшись в струнку: «Спасибо...» и дальше по тексту. При этом взгляд у меня, по напряжению глазных яблок чувствую, какой надо. Родственники ошеломлены, вразнобой мотают головами. Расцениваю их замешательство как знак согласия и вырываюсь на волю.
На волю – в наш старый сад. Сад, достигший крайней степени запустения. Трава не кошена с весны, поросль жёлтой сливы заполонила грядки, на которых когда-то роскошествовала клубника, яблони, обессиленные долгими годами верной службы, вынуждены опираться о землю нижними ветвями – иссохшими, изуродованными, напоминающими останки каких-то фантастических существ. Кажется, лиши стволы этой опоры, тут же рухнут. Но сад по-прежнему живёт, дышит и, как ни удивительно, процветает. Только однажды я видела его таким же прекрасным. Однажды... Это было... Ах, нет. Воспоминание уведёт меня в сторону. Если не возражаете, в другой раз.
Ещё вчера утром возле смородиновых кустов я заприметила уютное местечко. Надо бы расстелить одеяло, поваляться, чтобы кровь, взбудораженная кофеином, вернулась в свои русла. Вдоль смородины, немного отступив от неё, свекровь высадила в ряд кабачки и тыкву. Легкая рука у моей свекрови: растения хорошо поднялись, раскинули плети, вовсю цветут, кое-где видны завязи. Составлю им компанию.
Боже, какое счастье – хотя бы изредка оказаться в окружении молчаливых существ. Тех, которым ничего от тебя не надо. Более того, им и дела нет, что ты рядом с ними расположился, у них своя жизнь – требующая полного сосредоточения, тихая, незаметная. Растительная. Лежать на спине, смотреть прямо вверх и ни о чем не думать. Иногда выдернуть стебель мятлика, сжевать его кончик – на мгновение ощутить нежный огуречный вкус. Закрыть глаза и увидеть на внутренней поверхности век картинку-дубль – светлое пятно неба неопределенной формы... Перевернуться на живот, лечь щекой на руки, почти заснуть...
***
Погрузиться в сон не даёт навязчивый, постепенно приближающийся звук. Секунд пятнадцать – глухое прерывистое гудение, как будто банку с бьющимся внутри жуком прикрыли ладонью. Жука стало жалко, его выпустили на волю и он – жжжжж! ззззз! – во все крылья мчится в мою сторону. Несколько секунд тишины, и снова жук пленён. Когда очередное вольное жужжание раздалось рядом, я осторожно приподняла голову. Красавец-шмель, совершенный экземпляр, таких обычно рисуют в азбуках рядом с буквой Ш, приземлился на нижний лепесток ближайшего тыквенного цветка. Под тяжестью маленького авиатора цветок несколько раз качнулся.
– Жжжжж! – чтобы не спугнуть шмеля, я произнесла это тихо, почти шёпотом.
– Ну зачем ты дразззнишься? – он развернулся в мою сторону, озадачен.
– Я не дразнюсь...
Ах, вы не знали? Переброситься парой фраз с говорящим шмелём – обычная для меня история...
– Зачем тогда жужжишь?
– Пытаюсь привлечь твоё внимание. Не каждый день выпадает встретить такого... э-э-э... красавца, – улыбаюсь.
– Хм, спасибо... Ты тоже ничего. У самой-то что – выходной? Отдыхаешь?
– Ага. Хотела предаться праздным мечтам, но фантазия иссякла.
– Иссякла? Неужели такое бывает?
– Да ужас, ужас...
– Уважаемая, не жужжи, это, в общем, моя привилегия... И что, требуется срочная помощь?
– Крылышки бы расцеловала, а потом лапки, каждое коленце в отдельности...
– И не тараторь. Если сказать проще: заткнись. Заткнись и слушай. Я тебе помогу с фантазией. Но для начала маленькое теоретическое вступление...
– О-о-о!..
– Вольному воля, не настаиваю, у меня, – шмель неопредёленно махнул лапкой в сторону тыквенной гряды, где среди пышной зелени тут и там призывно желтели многочисленные цветки, – дел без тебя полно...
– Молчу-молчу. Излагай.
– Так вот, углубляться не буду. Перед тобой растение, которое называется тыква.
– Вижу.
– Практически у каждого растения бывают цветы.
– Помню из ботаники.
– А теперь самое главное – у тыквы цветы бывают мужские и женские...
– Да?! Чудесная теория, жизненная!
– Мужской цветок... В общем, ничего интересного. Несколько сросшихся тычинок с пыльцой. Правда, если эти тычинки аккуратно отделить друг от друга, то внимательному натуралисту откроется бездна...
– Бездна мужского цветка?! – у меня перехватило дыхание. – Знаешь, а ведь я очень внимательный натуралист...
– ...Но обычно этой ерундой никто не занимается. Главное, пыльца. Вот я потёрся о тычинки и перелетаю на женский цветок.
И правда, весь жёлтый от пыльцы, шмель опустился на другой цветок. В его гудении появились глубокие бархатистые обертона:
– Во-первых, цвет, обрати внимание на цвет. Думаешь, золото? Не-е-ет! Ни черта! Золото имеет красноватый оттенок, а здесь чистый тон! Ни капли розового! Я тебе скажу, это цвет солнца в зените! Дальше – смотри, как прекрасно сложен этот цветок...
Тельце шмеля начало вибрировать от возбуждения.
– Кромка лепестка имеет едва намеченную, лёгкую волнистость. А уж как я волнуюсь, когда пробегаю по этой кромке. Встречаются безупречные по форме цветы, и тогда я не могу отказать себе в удовольствии совершить круг почёта – обежать все пять лепестков, отдав дань восхищения каждому. Теперь смотри, я робко и с благоговением заползаю внутрь. Ни у одного цветка я не встречал больше такой шелковистой поверхности, от соприкосновения с ней у меня дрожат лапы. Я с трудом, будто столетний старец, переставляю их, двигаясь вдоль нежных складочек и выпуклостей. И вот я приближаюсь, – голос шмеля срывается от восторга, – к пестику... Пестик – это триединая тайна. Прикоснись к нему кончиком пальца, ты чувствуешь, как нежная опушка ласкает твою кожу? Меня влечёт к нему неодолимо, я готов оставаться рядом с ним всю жизнь, а потом умереть у его подножия...
Далее последовало нечленораздельное гудение-бормотание. Шмель, кружа возле пестика, касался его лапами, крылышками, брюшком. Неожиданно цветок взмахнул лепестками, начал пульсировать и через несколько мгновений закрылся. Шмель бился внутри цветка, и все растение билось вместе с ним. Тут-то я и поняла, что это был за звук, напоминавший гудение жука, которого заперли в банке.
Что же, они правы, шмель и цветок: это мудро – таить свою любовь от многоглазого многолюбопытствующего мира...
Спустя время цветок разомкнул лепестки, и шмель, обессиленный, вывалился мне на ладонь.
– Послушай, если столько нежности отдавать каждому цветку, тебя надолго не хватит, а ведь впереди – целая грядка...
– Видишь ли, можно к делу подойти формально, и тогда, конечно, я успею несравнимо больше. Но что толку. Какие-то завязи засохнут тут же, какие-то завянут через несколько дней... Ничего, ничего, отдохну и с новой силой... Зато смотри...
Шмель указал крылышком в сторону, откуда прилетел. Я обернулась. Вы не поверите! Тыквы и кабачки, как воздушные шарики, надувались прямо у меня на глазах! Их матовые бока благородно отсвечивали на солнце.
– Чародей! Но объясни, как тебе удаётся любить каждый цветок, как будто он единственный, ведь все они на одно лицо, вернее, на один пестик!
– Опять затараторила... Реже... Ре-же. Каждый цветок уникален!.. И каждый пестик уникален... И... Знаешь, мне кажется, что я тебе рассказал вполне достаточно. Мне пора. Прощай. Береги фантазию...
И он, щекотнув мне ладонь, взмыл в воздух...
Под ровное гудение его и еще нескольких десятков обольстителей пестиков я заснула. Где-то на грани между реальностью и сном мне представлялось, что я принцесса небывалой красоты по имени Цветок Тыквы. Я точно знала, что по всем законам мне, как и любой принцессе, полагается благородный принц... Я ждала этого принца...
***
Лежать поверх высоченной горы арбузов, такие горы традиционно вырастают по всей Москве и Подмосковью в августе – начале сентября, и чувствовать себя покорительницей вершины мира... Отсюда многое видно. Улица, ведущая от железнодорожной станции к центру маленького городка, как на ладони. По утрам она заполнена людьми, которые спешат на электричку. Я вижу, как подо мной с какой-то невероятной скоростью течёт река человеческих макушек. Вот невдалеке раздался звук приближающейся электрички, её короткий посвист. Скорость течения реки увеличивается. Кажется, это не ноги опаздывающих и не их руки, а именно макушки устремлены вперёд, вперёд! Макушки, что возвращаются вечером домой, наоборот медлительны. Они устали. Могут завернуть в расположенный через дорогу от меня круглосуточный магазин, мало ли, вспомнили, что молока дома нет или хлеба. Кто-то останавливается возле наших больших весов, прикидывая, купить арбуз или не купить. Продавец (кстати, его макушка украшена маленькой аккуратной лысиной), уловив сомнение, тут же пускается в уговоры. У него чудовищный акцент, но люди уже привыкли, не пугаются. «Купи, дорогой, какой хочешь, выберу, где хочешь, надрежу. Вот этот хочешь, да? Или этот, да? Возьми, не пожалеешь, мёд-сахар, не понравится, обратно приноси». Торговля идёт бойко. Но гора не убывает. Я лежу всё на той же высоте, что и несколько дней назад. Не спрашивайте, как попала сюда, отдалённое прошлое недоступно мне.
Рядом автобусная остановка. Две скамейки. На одной сидит мальчишка. С утра до вечера. Я вижу его все те несколько дней, что нахожусь здесь. Одет он в синюю футболку со странной надписью на спине «Доски», джинсы, кроссовки. На голове оранжевая панамка.
Похоже, у парня не лучшая полоса в жизни. Его типичная поза: локти упёрты в колени, подбородок в раскрыве ладоней. Носком кроссовки он едва достаёт до земли и беспрерывно чертит им по песку и пыли, которые скопились возле скамейки. Приглядевшись, я поняла, что он рисует рожицы. Весёлые и грустные, страшные и симпатичные, восхищённые, удивлённые. Разные. Нарисовав одну, поглядит на неё несколько секунд, затрёт и начинает новую. И так до бесконечности. По сторонам не смотрит, что вокруг делается, не видит. Люди, проходящие мимо, для него бесплотнее теней. Жалко мальчишку, но что я могу сделать?!
Близится вечер. На перекрёстке, невдалеке от моего арбузного Эвереста я замечаю две молодые жизнерадостные макушки. Рыжую, очень лохматую, и чёрную, стриженную почти под ноль. Судя по тому, как возвышаются они над окружающим, роста их обладатели немалого. Идут себе, эти обладатели, с достоинством, упруго выбрасывая вперед ноги, размахивают руками, что-то громко обсуждают. Проследовали мимо... А перед скамейкой притормаживают. Что дальше?
Перекинулись несколькими словами и, как по команде, сели с обеих сторон от мальчишки. Тот ничего не замечает, продолжает возиться со своими рожицами.
Рыжий, несколько раз встряхнув нечёсаной гривой, повернулся к мальчику:
– О чём задумался, благородный дон?
Мальчишка даже не шелохнулся.
Рыжий не унимается:
– Я спрашиваю, не мировые ли проблемы решает подрастающее поколение?
Пацан, едва заметно повернув лицо в сторону говорящего, глухо пробурчал:
– Чё надо-то?!..
– Да ничего особенного. Надо, чтобы ты не торчал тут целыми днями сахарным кулём, а вёл себя, как нормальный человек... Ведь который день тебя видим.
Чёрный, под ноль, согласно закивал головой. Вижу, как его аккуратный затылок снуёт вверх-вниз, вверх-вниз.
– Хочу и сижу, – любезности у мальчишки не прибавилось.
– Ладно, братан, давай повеселей... Меня, кстати, Николай зовут, фамилия Шмелёв, – рыжий протянул мальчишке ладонь. Тот, помедлив, механически вложил в неё свою маленькую ладошку, а при желании мог бы расположиться на Колиной ладони весь.
– Витёк я, – кажется, в его настроении что-то изменилось, – фамилию не скажу, мама не разрешает.
– И правильно. Мне твоя фамилия сто лет не нужна...
– Ага-а-а, свою-то назвал...
– Конечно! Прикинь, сядешь ты однажды перед телевизором, а там новости спортивные показывают. И тут крупным планом я – бегу, весь такой в шлеме, забрале, вот с такущими плечами... А ты вскочишь и как заорёшь: да это же Колька Шмелёв, я с ним как-то на одной лавке сидел... А за кадром комментатор орёт ещё громче: поприветствуем Николая Шмелёва!!! Вот он наш герой! Он был неудержим, как томогавк, пущенный твёрдой рукой индейца, как головка самонаведения, точно определившая свою цель, как цунами, неумолимо подкатывающее к восточным берегам острова Посикоку...
– Нет в Японии такого острова...
– А какой есть?
– Ну, Сикоку есть, Хоккайдо, ещё другие.
– Хорошо. ...к восточным берегам острова Хоккайдо. Это он только что забросил в ворота США решающий мяч! И теперь российская сборная лидирует на чемпионате мира по американскому футболу! Тебе было бы приятно увидеть знакомого по телику?
– Не знаю... Наверно...
– А ты знаешь, что такое американский футбол?
– Это как в «Форесте Гампе», что ли, мяч похож на дыню?
– В точку!
– Ты гонишь! Нет у нас никакого американского футбола.
– Есть! И в доказательство я тебе вот что скажу. Сегодня нас с Лёвкой... Кстати, познакомься, это мой лучший друг Лёва Пчёлкин, – рыжий кивнул в сторону стриженого, – ...приняли в институтскую команду по этому самому футболу. Перед тобой потенциальные чемпионы. И нас просто распирает от желания делать людям добро. Выкладывай свои проблемы, всё быстро решим.
– Ничего не выйдет.
– Чего это?
– Да мне солнце нужно. А его нет. Сижу вот, жду который день...
И действительно, стояла пасмурная погода. Серые плотные тучи влажно и тяжело нависали над городом... Ни единого просвета, ни единого шанса для отважного солнечного луча...
– Да и чёрт с ним, с солнцем...
– Нет, не чёрт! Если появится солнце, мой брат уйдёт со своей подругой на озеро. И я наконец доберусь до компа. И буду! всех! мочить! в контр-страйк!!! Ты знаешь, до какого я уже дошёл уровня?! Я был самый крутой! Шесть, нет, семь жизней!!! А он меня прогнал... И сам теперь мочит... Потому что у него, видите ли, мрачное настроение... Потому что эта дура, видите ли, гулять согласна только в солнечную погоду. А от туч у нее меланхолия! – мальчишка разгорячился. – И что тут сделаешь?!!
– Да-а-а, – будущий чемпион и герой сходу на этот вопрос ответить не мог. – И что тут сделаешь?..
Он встал и начал осматриваться. В сектор его обзора попала моя арбузная гора. Я внимательно следила, как он не спеша поднимает голову, устремляя взгляд всё выше и выше... Что ж! Это должно было произойти. В какой-то момент мы встретились глазами.
Николай решительно направился к продавцу.
– Слушай, приятель, скати-ка мне сюда во-о-он ту красавицу, – он указал прямёхонько на меня.
– Не-е-е, друг, арбуз покупай, вот этот хочешь? – он подхватил с земли симпатичный на вид экземпляр, несколько раз подбросил его, похлопал по полосатому боку, арбуз отозвался приятным утробным гулом. – Надрезать? А там разве арбуз? Ты видел, чтобы арбузы были жёлтые? Жёлтый разве арбуз? Вот арбуз!
Он взял в руки ещё один.
– Приятель, мы с тобой цивилизованные люди... Если я говорю, что мне нужна во-о-он та красавица, значит, она мне и нужна. А за арбузом я завтра приду или пришлю своего приятеля...
– Красавица, что за красавица! Жёлтая, несладкая, вата, вай! Бери арбуз, для тебя самый лучший выберу. Будешь есть, хвалить. Тесей не обманет...
– Тьфу ты, ёшкин корень, хочешь, чтоб я расколол этот арбуз о твою несообразительную голову? Мне нужна вон та – жёлтая и несладкая...
Я слушала их препирательства с замиранием сердца...
– Ты видишь, у меня лестница есть, да? Забираться на эту гору, да?.. Как я тебе красавицу дам?
– Не знаю, решай. А не придумаешь, раскачу твою чертову гору по всему городу. И собирай потом, – Николай был настроен очень серьёзно.
– Не, друг, по всему городу не надо, сейчас, сейчас, – и продавец, неловко переставляя ноги и руки с арбуза на арбуз, начал восхождение. Одно неудачное движение, и угроза странного покупателя осуществилась бы. Но все обошлось. Тесей дополз до вершины и, едва-едва дотянувшись до меня дрожащей рукой, аккуратно столкнул вниз. Я скатилась прямо к Колиным ногам.
– То-то же, – Коля поднял меня с земли и ласково погладил. – Ишь ты, кожица-то будто золотая, и такая прохладная, приятно в руках подержать. Ну что, красавица, будешь у нас сегодня солнцем.
Легко перекидывая меня с руки на руку, он направился к скамейке. Витёк смотрел удивлённо и радостно. Уныния как не бывало.
– Ух, ты, это что, тыква?
– Сам ты тыква! Это солнце. Смотри! Лёвка, давай вперед, будешь ловить.
И он мощным уверенным движением отправил меня к самым облакам. Голова закружилась – от высоты, от свободы, от счастья... Я не могла разобраться в своих ощущениях и, честно говоря, разбираться не хотелось... Сколько это длилось: пять – десять секунд или минуту?..
– Колька, смотри, она... оно... солнце светится! – Витёк вертелся внизу волчком, то подпрыгивал, то махал кулачком в мою сторону. Я со своей огромной высоты не видела его глаз, но, думаю, они были такие же счастливые, как и мои. Преодолев высшую точку параболы, я полетела вниз... Земля стремительно приближалась... А если меня не поймают, что тогда?.. Но ловкие руки Лёвки вовремя меня подхватили – и снова вверх... Если это будет продолжаться вечно, то лучше и не придумаешь... Полёт... свобода... жизнь...
И снова мчусь к земле. Теперь я у Николая. Он придержал меня на мгновение и, крикнув: «Держи!», мягко послал прямо в руки Витьку. Мальчишке удалось поймать, он запыхтел от напряжения, всё-таки вес во мне немалый, прижал к животу, я ощутила его тепло даже через футболку со странной надписью «Доски» на спине, потом приложился ко мне пылающей щекой, прошептал: «Солнце» – и вернул обратно. У этих двух здоровяков, Лёвы и Николая, силы будто не иссякали. Я вновь и вновь оказывалась у самых облаков, вновь и вновь маленькая пляшущая фигурка обращалась для меня в точку...
– Ну что, Витёк, контр-страйк?!! – весело орал Коля Шмелёв, будущий герой и чемпион, а ныне просто очень хороший человек...
– Не, Колька, со-о-олнце!..
***
Он был самый благородный принц во всей округе. Никто не осмеливался оспаривать его первенство в этом деле. Подумав, я бы сказала больше – он был единственный благородный принц в округе.
Во-первых, только его имение могло похвастаться таким большим и роскошным садом. Возможно, сад производил впечатление не слишком ухоженного – садовник был хотя и душевный старик, но немного с ленцой. Кстати, некоторая неухоженность только добавляла саду прелести. Здесь всегда, даже в самый знойный день, можно было найти такие глубокие тени, от которых мороз бежал по коже, а в груди просыпалась и расправляла крылья фиолетовая птица страха. В этом саду свет и тень затевали самые причудливые, непредсказуемые игры. Вы протягивали ладонь и ни с какой долей вероятности не могли угадать, скользнет ли по ней в следующее мгновение солнечный луч, или ее накроет тень от яблоневого листа. И, наконец, из всех садов в округе утренние туманы больше всего любили посещать именно сад благородного принца. Там было множество потайных местечек. Окутывая их влажной зыбкой пеленой, туманы возводили таинственность в квадрат. А тайна в квадрате – это самая любимая забава всех туманов. Уж поверьте мне.
Во-вторых, только ключница нашего принца умела вязать такие толстые, необыкновенного узора, тёплые свитера. Принц в них никогда не мёрз, даже в зябкие утренние часы, когда выходил побродить по саду в надежде, что, может, на этот раз он сумеет извлечь корень из какой-нибудь тайны. Но математические операции ему не удавались практически никогда. То есть никогда... А зимой он ходил в свитере целыми днями. Иногда перед сном, раздеваясь, вдруг цеплялся взглядом за какую-нибудь петлю... От неё переходил к следующей петле и к следующей... И вот узор пробуждал в нем странные мечтания... Полночи принц не мог заснуть... И ещё полночи... А потом светало, но мечты не отступали...
В-третьих, принц писал сонеты. Согласитесь, это очень благородно. Конечно, у него получалось совсем не так, как у Ронсара или Шекспира, а чаще и вообще не получалось... Но его ближайшие соседи не делали даже таких попыток... Соседи были самые прозаичные люди. Но только они и к прозе не имели никакого отношения. Если бы кто из них заговорил прозой, его вполне можно было бы причислить к благородным натурам. И он бы стал вторым по благородству. Но нет, эти люди изъяснялись крайне просто, до такой степени, что их было скучно слушать...
И наконец, у принца, он точно это знал, была принцесса. Небывалой красоты. Имени ее он никогда не произносил вслух, наверно, забыл. Да и что имя, так ли оно важно для принцессы? Любил ли принц свою принцессу? Вы еще спрашиваете! Конечно, да! Видел ли принц когда-нибудь свою принцессу? Вы еще спрашиваете! Конечно, нет! Может быть, однажды он услышал шорох её платья... А в другой раз нагнал её улыбку, но улыбка растаяла в тумане. Принца отсутствие принцессы не огорчало. Потому что она не отсутствовала... Я уже говорила, принц точно знал, что принцесса у него есть.
Это была одна из тех ночей, когда принц не мог уснуть. Мучил его новый сонет. Начало явилось еще вечером. Два катрена, прогарцевали, как два легконогих арабских скакуна, звонко стуча рифмами. Терцеты, медлительные лошадки, не спешили... Принц бродил по крохотному замку, пил жасминовый чай, разглядывал узоры на свитере. Ему даже пришла в голову мысль разбудить ключницу, но он вовремя одумался. Ключница была из тех, кто изъясняется просто. В её присутствии все начинали изъясняться излишне просто, даже принц. Как раз этого ему сейчас и не хотелось. Зато ключница вязала необыкновенного узора свитера...
Когда за окном чуть-чуть посветлело, принц вышел на крыльцо. В саду, по обыкновению, гостили утренние туманы. Принц готов уже был повернуть назад и скрыться за дверями замка, потому что сейчас, как никогда, он искал ясности, и туманы ему только мешали. Но вдруг пелену, окутавшую сад, на короткое время пронизали золотые лучи. Туман не рассеялся, но заполнился волшебными тенями. Через какое-то время все погасло. А потом снова – лучи. «Что это, – подумал благородный принц, – солнце? Но для него не пришёл ещё час...» Впрочем, этих нескольких непонятного происхождения сполохов оказалось достаточно, чтобы нашлись слова, которые сложились в строчки, а те в свою очередь составили недостающие терцеты. Принц радостно потянулся, легко хрустнули какие-то суставчики. Дело было завершено, можно отправляться в постель. Правда ненадолго, скоро поднимется солнце.
Сонет, естественно, получился хуже, чем у Шекспира или Ронсара. Что с того? Зато два этих великих поэта не были благородными принцами. И возле них никогда не гуляла даже тень принцессы небывалой красоты по имени Цветок Тыквы.
Под бледным небом утра сад мой дремлет,
Туманом стёрты очертанья крон.
Несбыточной мечтою утомлён,
Брожу на ощупь среди яблонь древних...
Скользнула тень, ещё, со всех сторон
Лишь призраки... А я хочу в те земли,
Где мира наших два единый сон
Или одна действительность объемлет.
Где я бы мог в любой момент коснуться
Тебя простым движением руки,
И не было б тому препон досадных.
Припасть к губам, счастливо улыбнуться
И век не отрываться от щеки
Твоей округлой, гладкой и прохладной.