Из современных научных и учебных публикаций ушли фразы, прославляющие коммунистическую партию и её свершения, но нередко оставлена прежней логика обоснования тех или иных интеллектуальных положений. До сих пор в некоторых практически официальных изданиях всерьез ссылаются на отдельные положения философии советского периода. Автор этого текста не преследует такой масштабной цели как глобальное рассмотрение философских вопросов, но в тоже время хотелось бы обозначить некоторые наиболее очевидные подмены, содержащиеся в имевшей в советский период официальный статус материалистической концепции. Для дальнейшего обсуждения под материалистической концепцией будем понимать именно материалистическую концепцию советского периода; для обозначения же материалистических позиций в целом в их более традиционном виде будем говорить о материализме. Такое разграничение понятий будет полезным, потому что, как будет показано ниже, материалистическая концепция советского периода содержит очень много интеллектуальных подмен, из-за чего относить её к философии в традиционном её понимании не представляется возможным. Правильнее всего оценивать материалистическую концепцию советского периода как псевдофилософию, поэтому я и предлагаю использовать для её обозначения словосочетание «материалистическая концепция», чтобы отделить эту основанную на интеллектуальных подменах псевдофилософию от традиционной материалистической философии до марксистко-ленинского периода.
В материалистической концепции неоднократно утверждается, что именно в рамках материализма наиболее адекватно описывается окружающая действительность. Хорошо иллюстрирует предвзятость этого утверждения следующий общий вопрос.
Признание какой-либо части окружающего в качестве первоосновы(материи в материализме, или идеального начала в идеализме) с необходимостью ставит вопрос происхождения остальных частей окружающего из принятой первоосновы. Обладает ли материализм в этом аспекте ощутимыми преимуществами?
С точки зрения объяснения существования первоосновы как таковой, что материализм, что идеализм находятся практически в одинаковом положении. С человеческих позиций вообще весьма непонятно выглядит существование никем не сотворенной первоосновы, неясно откуда возникшей и неясно с какой целью существующей. И совершенно безразлично в этом смысле, какой принимается эта первооснова – материальной или идеальной. Что первородное существование инертной материи в пространствах вселенной, что изначальное существование мирового разума выглядят одинаково неясно и загадочно.
Однако, с точки зрения объяснения происхождения других частей окружающего из первоосновы идеализм, видимо, обладает определенными преимуществами.
В материалистической концепции нередко при обсуждении сознания человека или явлений тонкого порядка общественной жизни, говорилось о том, что на определенном этапе развития материи происходит «надстраивание» или обособление более тонкой реальности. Однако, по сути, этому неясному процессу только лишь дается удобоваримое для дальнейшего развития интеллектуальных построений название.
Такое положение не случайно, поскольку объяснить подобные преобразования, ссылаясь на какой-либо опыт практической деятельности, крайне затруднительно из-за того, что на практике мы наблюдаем скорее уж обратные процессы. Если в материальном объекте обнаруживается менее ощутимый объект, то это и в обычной и в научной деятельности означает, что менее ощутимый объект входил в состав первоначального объекта, но не был загадочным образом надстроен или обособлен. Грубо говоря, если из стены вынули кирпич, то это означает, что стена состоит из кирпичей; если из ткани вытянули нитку, то это означает, что ткань соткана из нитей; если в материале выделен атом, то это означает, что материал состоит из атомов… То есть, в реальной жизни мы наблюдаем, что ощутимые материальные объекты образованы путем соединения менее ощутимых элементов.
Современные научные исследования в области элементарных частиц, выделяют, все менее ощутимые составляющие материю частицы по своим свойствам все более приближающиеся к свойствам полевых структур. И с научных позиций уже сейчас во многом адекватно рассматривать объекты материального мира как образованные посредством скручивания и компоновки по определенным правилам тонких полевых структур.
Исходя из сказанного, идеализм, предполагая образование вещественных объектов окружающего мира из тонкой идеальной первоосновы, более убедителен. Разумеется, и в этом варианте остается много неясных вопросов, но хотя бы общая схема выглядит достаточно последовательной, и можно предположить, что из идеальной первоосновы, имеющей тонкую возможно разумную природу, путем своего рода скручивания и компоновки были образованы более ощутимые части окружающего мира, вплоть до вещественных объектов.
Материализм не может предложить даже такой общей схемы, упоминая лишь о непонятно каким образом происходящем обособлении или «надстраивании» более тонкой реальности.
Помимо неоправданного приписывания себе заслуг материалистическую концепцию советского периода отличает наличие достаточно большого количества интеллектуальных подмен, характерные из которых легко обнаруживаются при анализе положений, обозначенных в концепции как всеобщие законы.
Показателен закон «единства и борьбы противоположностей».
«…выражающий суть, «ядро» материалистической диалектики. Каждый объект заключает в себе противоположности. Под противоположностями диалектический материализм понимает такие моменты, «стороны» и т.п., которые (1) находятся в неразрывном единстве, (2) взаимоисключают друг друга, причем не только в разных, но и в одном и том же отношении, т.е. (3) взаимопроникают. Нет противоречий без их единства, нет единства без противоположностей. Единство противоположностей относительно, временно, борьба противоположностей абсолютна. Этот закон объясняет объективный внутренний «источник» всякого движения, не прибегая ни к каким посторонним силам, позволяет понять движение как самодвижение.»(«Философский словарь» под ред. И.Т.Фролова, Москва, 1991г., стр.135)
Примечательно утверждение о том, что «каждый объект заключает в себе противоположности». При этом стараются не обсуждать тот факт, что многие явления могут быть восприняты человеком как противоположности из-за особенностей человеческого восприятия, а не ввиду такой внутренней природы самих явлений. Так, человек воспринимает как противоположности, например, горячее и холодное. При этом противоположные с точки зрения человека тепловые явления(горячее и холодное) с научных позиций представляют собой единый процесс колебания частиц вещества. И то, что данные тепловые явления человек воспринимает как противоположности связано с тем, что определенную температуру(определенную амплитуду колебаний частиц вещества) человек субъективно воспринимает как нормальную, как некоторую точку отсчета для своих ощущений. С учетом сказанного, отдельного обсуждения должен заслуживать вопрос о том имеют ли место противоположности в окружающем или они есть результат именно особенностей человеческого восприятия действительности и не имеют в отрыве от человека объективного существования.
Обратим теперь внимание на другую весьма важную деталь, а именно на то, что утверждается наличие «борьбы противоположностей» и её(борьбы) абсолютное, довлеющее значение. Совершенно очевидно, что далеко не вся активность человека характеризуется этой категорией, и вообще сомнительно, чтобы все лучшее сформированное человеческой цивилизацией было создано в результате борьбы. Конечно, жестоких столкновений хватало, но можно ли считать, что прекрасные творения великих художников, поэтов, зодчих появились, не исходя из любви, а из других побуждений. Можно ли считать, что материнские чувства к своему ребенку проистекают не из любви, а из борьбы? И почему в целом так называемые «всеобщие законы» материалистической концепции совсем умалчивают о таком сильном и глубоком чувстве как любовь, являющемся побудительным мотивом для многих свершений?
Проанализируем подробнее, что мы обычно называем борьбой. Борьба предполагает активные действия, но не любая активность относится к борьбе. Борьбу отличает наличие вполне определенной мотивации: мы не принимаем какой-либо факт или явление как нормальные и наши действия направлены на устранение этого факта или явления. Нужно отметить, что при этом фактически присутствует сознательная оценка факта или явления как негативного.
Поскольку далеко не вся жизнь человеческого общества сводиться к борьбе и совсем не бесспорно её(борьбы) довлеющее значение, то указанный «всеобщий закон» выглядит недостаточно убедительно, но он начинает выглядеть ещё более сомнительно при попытках распространения его на другие кроме человеческого общества части окружающего мира. А такое распространение предполагается, если утверждению пытаются приписать статус «всеобщего закона». Всеобщий закон должен быть справедлив, помимо человеческого общества, для животного и растительного мира, а также для неживой природы.
До настоящего времени в науке нет четких представлений о сознательном уровне животных. И поскольку борьба предполагает мотивацию и сознательную оценку факта или явления как негативного, то весьма затруднительно определенно утверждать насколько действия животных можно в ряде случаев оценивать как борьбу или же более уместно говорить об инстинктах. Напомним, что известная работа Ч.Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь» даже в названии делает акцент на естественном отборе и уже для большей образности упоминает борьбу.
Еще менее убедительно выглядит «всеобщий закон» если рассматривать его применительно к растительному миру, поскольку сознательные растения, обладающие мотивацией, и борющиеся с чем-либо это уже совсем из области фантазий.
По тем же причинам, совсем неубедительным становиться «всеобщий закон» применительно к неживой природе. Неживая природа, согласно существующим научным представлениям не обладает сознательностью и, соответственно, в ней не может присутствовать и мотивация. Если всерьез попытаться утверждать, что, например, вода, по капле точащая камень, сознательно борется с камнем, то нас в лучшем случае отнесут к поэтически одаренным людям, при менее удачном раскладе посоветуют обратиться к психиатру. Очевидно, что относительно объектов неживой природы корректно говорить лишь о взаимодействии их друг с другом, но никак не о борьбе их между собой. В противном случае нам придется говорить о духах огня и воды и скатываться в область примитивных верований, что не стыкуется с позициями материализма и вообще видимо неуместно для серьезных философских построений.
Чтобы избежать указанных очевидных нелепостей, создавая формулировки закона, претендующего на всеобщность, можно было сначала сформулировать положения справедливые отдельно для человеческого общества, животного мира, растительного мира, а также неживой природы, затем имело смысл на основе утверждений справедливых для этих четырех частных случаев сформулировать общее положение. В случае «единства и борьбы противоположностей» похоже шли совсем иным путем. Взяли удобное для авторов положение, описывающее частный случай взаимодействия в человеческом обществе, и затем этому частному положению неоправданно придают статус всеобщего, вольно распространяя его на все другие случаи. В результате получено положение названное всеобщим законом, но не выдерживающее хоть сколько-нибудь серьезной критики.
Если попытаться исправить положение, сделав формулировки более корректными, то максимум о чем можно говорить в самом общем виде – это о единстве и взаимодействии частей окружающей действительности. Правда такое утверждение уже гораздо более нейтрально и делает акцент на двух аспектах: окружающий мир проистекает из единого начала и, кроме того, имеет место некоторая активность, предполагающая наличие взаимодействия между частями окружающего мира. Такое корректное развитие теории было авторам материалистической концепции, видимо, не выгодно и они остановились на положениях пусть искаженных, логически несостоятельных, но удачно прикрывающих их агрессивные намерения и действия в реальном мире.
Помимо прочего использование термина борьба в сочетании с термином противоположности создавало выгодную для авторов «всеобщего закона» иллюзию – создавалось впечатление, что объяснен «объективный внутренний «источник» всякого движения». Это впечатление создается, прежде всего, за счет того, что понятие борьбы предполагает наличие мотивации, могущей быть для человека побуждающим к свершениям фактором. Если начать всерьез предполагать такую мотивацию в неживой природе, в растительном и животном мире, то мы начинаем очеловечивать окружающую действительность и, как уже отмечалось, скатываемся к первобытным верованиям. Замените понятие борьбы более общим и корректным «взаимодействие» и иллюзия, что объяснен «объективный внутренний «источник» всякого движения» серьезно пострадает. А если затем заменить сомнительное использование термина противоположности на более корректное - «части окружающей действительности», и говорить, о единстве и взаимодействии частей окружающей действительности, то иллюзия, что объяснен «объективный внутренний «источник» всякого движения» вовсе исчезнет. Впечатление, что в материалистической концепции объяснен «внутренний «источник» всякого движения» создано за счет некорректного использования терминологии.
Не менее сомнительно выглядит и другой «всеобщий закон» - закон «перехода количественных изменений в качественные». Переиначив идеалистические положения Гегеля, материалистическая концепция утверждает:
«…накопление незаметных, постепенных количественных изменений в определенный для каждого отдельного процесса момент с необходимостью приводит к существенным, коренным, качественным изменениям, к скачкообразному переходу от старого качества к новому… Количественные и качественные изменения взаимосвязаны и обуславливают друг друга: имеет место не только переход количественных изменений в качественные, но и обратный процесс – изменение количественных характеристик в результате изменения качества предметов и явлений.» («Философский словарь» под ред. И.Т.Фролова, Москва, 1991г., стр.338)
Нетрудно заметить, что пояснения к этому «всеобщему закону» не лишены путаницы. В частности, то говориться о переходе «от старого качества к новому», то о переходе «количественных изменений в качественные». Способствует различным толкованиям смысла «всеобщего закона» и то, что его формулировка связывает, строго говоря, не просто количество и качество, а именно их изменения, что размывает четкие очертания связываемых категорий. Постоянным при различных толкованиях остается упоминание именно о переходе. В чем причина такого предпочтения и имеет ли подобный переход место в действительности?
Очевидно, что можно описывать то или иное явление через количественные и качественные характеристики, но справедливо ли утверждать переход одних в другие. Как правило, в науке, говоря о переходе, предполагают преобразование выделенного для изучения феномена(например, переход вещества из жидкого состояния в газообразное), а не преобразование одних его характеристик в другие. Количественные и качественные характеристики призваны с разных позиций описывать явление, в совокупности давая объемную картину его состояния. Это зависимые, следующие за изменениями самого явления параметры и утверждать их некое обособленное с возможностями самостоятельного взаимного перехода развитие, все равно, что предполагать будто контур предмета имеет независимое от самого предмета существование. Определенные количественные изменения могут быть условием проявления какого-либо качества явления, а не переходят в такое качество.
Тяготение авторов материалистической концепции к категории перехода и особенно скачкообразного перехода становиться объяснимо, если сопоставить интеллектуальные построения с действиями их авторов в реальном мире. Очевидно, что когда намереваются разрушить до основания прежние устои общественной жизни и предлагают начать формировать новое социальное устройство, не имеющее достаточных корней и весьма слабо связанное с традициями, существующими в обществе, такое начинание вызывает законные сомнения. И если «закон единства и борьбы противоположностей» удачно прикрывал потребность кровавых и жестоких социальных преобразований, то «закон перехода количественных изменений в качественные» оправдывал попытки формирования невиданного прежде социального порядка.
Имел выраженное социальное значение и ещё один «всеобщий закон» - закон «отрицания отрицания». Сформулированные Гегелем принципы, будучи подвергнуты достаточно вольной переработке, в приложении к рассмотрению общественной жизни оправдывали отрицание новой властью прежних институтов общественного устройства.
В материалистическом переложении «отрицание отрицания» вообще выглядит достаточно невразумительно. Отрицание как таковое предполагает некий достаточно разумный(сознательный) субъект отрицания, т.е. того кто отрицает. И если у Гегеля, придерживающегося идеалистических позиций, подобные утверждения выглядят достаточно оправдано, то в материалистическом переложении появляются дополнительные трудности. В материализме этот «всеобщий закон» должен быть опять же справедлив не только для сферы человеческого мышления, что наиболее близко к предлагаемым Гегелем тезисам, но должен быть справедлив для животного и растительного мира, а также для неживой природы. Всерьез говорить, что, например, растение в стадии дерева, сознательно отрицает себя в стадии семени, ни один человек в здравом уме не возьмется, поэтому, обсуждая указанный «всеобщий закон», в материалистической концепции пытаются витиевато говорить о спиралевидности в развитии, о преемственности и отличии одной стадии развития от другой и пр. Всё это, однако, не снимает вопроса о том, кто является субъектом обозначенного отрицания, а если такого субъекта нет, то не лучше ли было бы описывать особенности «спиралевидного развития» с помощью более нейтральных понятий, не прибегая к некорректному приему очеловечивания, а точнее «осубъективания», окружающего мира.
Традиция подмен и некорректного использования понятий имеет в материалистической концепции достаточно долгую историю. Рассмотрим в качестве примера следующее утверждение К.Маркса:
«Конечно, тот кто покупает, имеет в своих руках превращенную форму, деньги, товар в форме меновой стоимости и может выступать в качестве покупателя только потому, что он или другие выступали раньше в качестве продавцов этого товара, который теперь существует в форме денег. Но это отнюдь не является основанием, для того, чтобы он обратно превратил свои деньги в мой товар или чтобы его потребность в моем товаре определялась тем количеством, которое я произвел».(К. Маркс, Ф. Энгельс. Полн. собр. соч. Изд. 2-е. Т.26, ч. III. С. 100.).
Помимо сообщения о возможности мистического превращения денег в товар, утверждается буквально следующее. Деньги обладают покупательной способностью лишь потому, что прежде посредством этих денег был продан какой-либо товар. Поэтому деньги – «товар в форме меновой стоимости» - «превращенная форма товара».
Во-первых, для того чтобы такая первоначальная продажа была осуществлена, деньги сами по себе уже должны обладать определенной ценностью, уже должны быть средством платежа. Они не являются лишь загадочно возникшей «формой» товара.
Во-вторых, примечателен факт эмиссии денежных средств. В таком случае «новые деньги», входя в оборот, обладают ценностью и без предыдущего участия в нем. А в тот период, когда средством платежа могло выступать непосредственно золото, сама его добыча, но не предшествующий обмен, давали его обладателю возможность купить что-либо.
Деньги - обособленный феномен, наличие которого характерно для определенной ступени развития общества. Признать это, а, значит, признать такую независимую реальность как капитал основатели материалистической концепции не могли. В то же время, анализируя действительность, возникала потребность обсуждать товаро-денежные отношения по схемам Т-Д-Т, Д-Т-Д и т.п. При характеристике денег лишь как «формы» возникает законный вопрос: может ли товар быть обменян (превращен) лишь на (в) соответствующую ему форму. По сути, это предполагает переход феномена в свою форму и наоборот. Для того, чтобы устранить подобную псевдомистику вводится предположение о независимом существовании формы и категория «превращенной формы». Под такой формой уже начинает пониматься не форма как существенная характеристика объекта, а некая самостоятельная, независимая от первоначального объекта реальность, причем в определенном материальном воплощении.
Если попытаться всерьез рассматривать такие положения и деньги рассматривать именно как «превращенную форму товара», то следует предположить какие-либо изменения в самом товаре при его обмене, в результате которых образуется независимая от товара реальность(т.е. та самая «превращенная форма товара»). Такие изменения в действительности ни в форме товара, ни в его субстанции при обмене(продаже) не обнаруживаются, наоборот, предполагается, что товар должен сохранить свои характеристики. Каков же в таком случае источник происхождения «превращенной формы товара», имеющей независимое от самого товара существование? Или может быть следует предполагать, что «превращенная форма товара» возникает в результате неведомого и самому К.Марксу «превращения»?
Предлагаемые К.Марксом интеллектуальные ухищрения преследуют одну цель - не признать деньги как обособленный феномен. Такие ухищрения, наверное, способны сохранить целостность его построений, но мало вероятно, чтобы осуществленные таким способом интеллектуальные построения были адекватны окружающей действительности.
В дальнейшем «превращенная форма» оценивается как понятие, введенное «для характеристики особенностей взаимосвязи содержания и формы»(«Философский словарь», Под ред, И.Т.Фролова. М., 1991, стр. 494), т.е. «превращенная форма» рассматривается как характерная для генезиса формы вообще, это частный случай, при котором «форма приобретает самостоятельное, независимое от содержания существование»(Там же, стр.494). Этот подход уже меняет первоначальное понимание понятия формы по схеме:
Форма = Форма + «превращенная форма».
Такое изменение понимания категории называют «развитием концепции». Нет ничего странного в том, что после такой трактовки форма оценивается как сложная и неоднозначная философская категория. В таком «новом» ее понимании, она широко используется при анализе самых разных процессов и явлений. Легко догадаться какой витиеватой спецификой будет обладать анализ, осуществляемый с помощью таких категорий.
Приведем здесь ещё одну фразу, подобных которой, достаточно много встречается в интеллектуальных построениях, свойственных материалистической концепции:
«В диалектике категория отрицания означает превращение одного предмета в другой при одновременном переходе первого на положение подчиненного и преобразованного элемента в составе второго…»(«Философский словарь», Под ред, И.Т.Фролова. М., 1991, стр. 327).
Порой создается впечатление, что материалистической концепции крайне не хватает категории волшебной палочки, во всяком случае, о различного рода «превращениях» в концепции говорится уже достаточно уверенно.
Примечательно, что историю развития России в 20 веке не удается последовательно объяснить, основываясь на положениях исторического материализма, утверждающего, что производительные силы являются основным и определяющим фактором исторического процесса:
«…развитие человеческого общества обуславливается развитием материальных, производительных сил.»(Ленин В.И., ПСС, Т.2, стр.8).
Согласно положениям исторического материализма общественные отношения, в конечном счете, должны следовать за уровнем развития производительных сил.
Если принять, что в 1917г. развитие производительных сил в России действительно вышло на передовые рубежи и требовало качественно нового уровня общественных отношений и, соответственно, революция поэтому была объективно необходима и закономерна, то возникают законные вопросы:
Почему «передовые» по сравнению с капиталистическими производительные силы не показали своей большей эффективности на практике? Почему через 70 лет такого «передового» хозяйствования пришлось вернуться к институту частной собственности, свойственному капиталистическим устоям? Как объяснить с точки зрения теории возврат к прежним и согласно теории менее эффективным формам хозяйствования?
Сразу учтем и то, что ошибки в управлении и т.п., строго говоря, с позиций самой концепции не могут иметь довлеющего значения, т.к. общественные отношения (пусть и содержащие ошибки и перегибы),будучи явлением зависимым, должны в конечном счете следовать за производительными силами. При этом очевидно, что производительные силы в обществе развиваются в целом исключительно поступательно, и согласно теории не должно происходить обратной динамики.
Здесь можно найти два пути анализа ситуации в рамках материалистической концепции.
Можно, приняв, что в 1917г. общественные процессы в России соответствовали теоретическим законам концепции, предположить, что в период перестройки общественные преобразования навязаны России «враждебными силами» и нынешние общественные процессы навязываются обществу в обход объективных законов. Но в этом случае возникает вопрос: поскольку материалистическая концепция утверждает, что производительные силы являются основным и определяющим фактором исторического процесса, главной движущей силой общественного развития, и, значит, в обществе нет сил способных навязать производительным силам свои условия, то какая же сила могла навязать обществу в целом и производительным силам, в частности, нынешние «пагубные» условия?
Согласно историческому материализму в обществе просто нет такой силы, а если предположить её наличие, то неверны начальные постулаты исторического материализма.
Есть, конечно, возможность сослаться на то, что общественные преобразования навязаны извне. Но такой посыл при внимательном рассмотрении выглядит крайне нелепо по многим причинам. Во-первых, перестройка была затеяна самой коммунистической партией. Во-вторых, те самые внешние «враждебные силы» до сих пор не могут совладать даже с маленькой слаборазвитой Кубой, не то чтобы навязать свои условия бывшему на момент начала перестройки социалистическому лагерю, обладавшему ядерным оружием, и возглавляемым победившей во Второй мировой войне супердержавой.
Можно анализировать ситуацию исходя из другого постулата – перестройка закономерна, соответствовала объективным законам и произошла потому, что общество как выяснилось пока не вполне готово к социалистическим общественным отношениям и нужен некоторый отход к прежним капиталистическим формам хозяйствования. На первый взгляд престиж теории удается отстоять и даже появляется возможность снова возвестить о приближении «светлого будущего» с красными флагами, но при более внимательном рассмотрении видно, что и такой ход не спасает. Поскольку в этом случае с точки зрения исторического материализма не удается последовательно объяснить события 1917г. в России. Если производительные силы и к 1985г. не «дозрели» до уровня предполагающего наличие социалистических общественных отношений, то в 1917г. производительные силы и подавно не соответствовали такому уровню. Отсюда законный вопрос: если главная движущая сила общественного развития была не готова к новым общественным отношениям, то какая же сила могла их установить в 1917г., а затем и поддерживать этот социальный эксперимент более полувека? Поскольку внешние «враждебные силы» в этом варианте по определению отпадают, то остается предполагать, что в обществе есть силы, по меньшей мере, соразмерные с производительными силами, способные противостоять их влиянию и в некоторых случаях навязывать им свои правила на достаточно длительный исторический период. Здесь, мы снова приходим к утверждению, противоречащему начальным постулатам исторического материализма.
Выход из этой «логической головоломки» достаточно очевиден:
положения исторического материализма предвзято и неадекватно описывают общественные процессы, поэтому на основе положений исторического материализма не удается последовательно и непротиворечиво описать развитие России в 20 веке. Если учесть особенности построения материалистической концепции в целом, в предвзятости и неадекватности положений исторического материализма нет ничего удивительного.
В советский период настойчиво пытались придать материалистической концепции методологическое значение по отношению к конкретным наукам. Такое положение и для более последовательных философских течений неоправданно(о чем будет сказано ниже), и само собой такие притязания выглядят нелепо для философских построений, в изобилии содержащих подмены.
В недавнем прошлом фактически ни одна научная работа не обходилась без почитания основателей диалектического материализма либо его положений или коммунистической партии. Прославляющие памфлеты в настоящее время исчезли из научных публикаций. Однако, по-прежнему, диалектический и исторический материализм часто является базой для научных изысканий. Его положения либо подразумеваются, либо высказываются более или менее явно, как, например, в следующих утверждениях:
«Поскольку законы диктуются материальными, экономическими условиями жизни общества, постольку эти условия являются определяющими для источников земельного права»( Жариков Ю.Г. и др. «Земельное право», М., 1997, стр. 55);
«...экономическое развитие в конечном счете, в общем и целом, определяет собой основные тенденции и направления политического, идеологического, духовного развития общества, а не наоборот»( «Теория государства и права», Под ред. М.Н.Марченко. М., 1997, стр.136).
Нужно отметить, что философию часто определяют как науку «о наиболее общих законах развития природы, человеческого общества и мышления»(«Словарь иностранных слов», Изд. 18-е. М., 1989, стр. 541), а для выделения областей интеллектуальной деятельности, непосредственно связанных с практикой, говорят о конкретных науках. В таком расширительном толковании понятия науки нет особой необходимости, Оно лишь осложняет обсуждение вопросов о соотношении «конкретной» науки и философии. Понятие науки сравнительно молодое, и обозначает оно, прежде всего, области интеллектуальной деятельности, непосредственно связанные с практикой. Поэтому в дальнейшем обсуждении под наукой будем понимать, именно, «конкретные» науки.
Принятие какой-либо философии как методологической базы научных изысканий не бесспорный подход. Наука в этом случае становится неким продолжением философской концепции. И если научные построения осуществлены без нарушения правил формальной логики, то практически неизбежно они начнут соответствовать выбранной в качестве основания философии. Последствия для науки при этом могут быть весьма пагубными. Поскольку философия предполагает интеллектуальные исследования, выходящие за рамки эмпирического опыта, то выстроенные в соответствие с ними научные положения могут оказаться оторванными от практики и быть плохо приложимы в реальной жизни.
Философия и наука отличаются по предмету исследования, особенностям понятийного аппарата, критериям истинности построений, наконец, по их применению.
В философии рассматривается мир в целом и место человека в этом мире; для философии характерен такой уровень обобщений, который недоступен эмпирическому опыту. В науке исследуется выделенная часть реальности, взаимодействие с которой может быть осуществлено в процессе практической деятельности.
В соответствии с этим понятийный аппарат философии нацелен на описание бытия самого по себе, в отрыве от его частных проявлений. Такое бытие оторвано от эмпирического опыта человека как существа, являющегося лишь ограниченной частью окружающей действительности и способного взаимодействовать лишь с частными проявлениями всеобщего существования.
Философия предполагает интеллектуальное исследование действительности. «Поэтому решающим для самообоснования философии становится вопрос о том, может ли мышление независимо от эмпирического опыта обеспечить постижение объективной общезначимой истины»(«Основы онтологии», Под ред. Ф.Ф.Вяккерева и др., СПб., 1997, стр.3-4).
В силу указанных особенностей проверить опытом утверждения философии - непосильная задача. Например, для проверки тезиса о первичности материи желателен эксперимент, сводящий имеющуюся действительность до чисто материального уровня. Во-первых, люди не имеют возможности из-за своей ограниченности осуществить эксперимент в масштабах Вселенной. Во-вторых, если бы подобные процессы и происходили, то опять же по причине своей ограниченности человек не в состоянии полноценно охватить их даже в наблюдении. К тому же в приведенном примере сведение существующей действительности к чисто материальному уровню уничтожило бы людей (да и другие сущности, если их предполагать) как сознательных существ и некому было бы наблюдать результат подобного опыта...
Другое основание имеют научные построения. Они отталкиваются от изучения выделенных, ограниченных частей окружающей действительности. Категории науки соответствуют эмпирическому уровню. Положения науки подлежат проверке на практике. В связи с этим основным критерием истинности научных построений является их соответствие практической деятельности. В то время как для философии первостепенен критерий разумности. Различно также приложение науки и философии в жизни людей.
Наука помогает осуществить целенаправленное взаимодействие с выделенным объектом. Посредством философии формируется мировоззрение человека, его взгляд на мир в целом, влияющий на внутреннее отношение к выделенным явлениям.
Для индивидуума существенное значение имеет его внутреннее отношение к конкретным проявлениям, с которыми он взаимодействует. Не случайно в религии ему уделяется столь большое внимание. Внутреннее отношение - это представление о том, нужно ли данное конкретное проявление, “вошедшее” в жизнь человека. На основе внутреннего отношения формируется стремление устранить конкретное проявление, поддержать его или позволить ему существовать, не оказывая на него целенаправленного воздействия. С помощью науки человек это стремление реализует.
Наука - систематизированное знание о конкретных проявлениях, и, следовательно, наука есть средство организации целенаправленного воздействия на них.
С помощью науки можно как поддержать, так и уничтожить отдельный феномен. Она не определяет цель направленного воздействия. Такая цель определяется внутренним отношением человека.
Формирование внутреннего отношения человека к выделенным явлениям окружающего - достаточно сложный и малоизученный процесс. Вероятно, важны и наследственность, и влияние социума, и индивидуальные усилия личности. Формирование внутреннего отношения может происходить и интеллектуальным способом. При таком размышлении, определяя ценность того или иного явления, человек может соотносить его с миром в целом, а через это определять его место и ценность в окружающем, и соответственно возникшему пониманию может сформироваться внутреннее отношение к данному явлению. Имеет место определенное несоответствие эмпирическому уровню интеллектуальных способностей человека. На эмпирическом уровне у человека нет возможности “вместить” мир в целом, но его можно “вместить” интеллектуальным образом. Размышления о сущем в отрыве от его частных проявлений имеют значение не для науки как таковой, а для человека. Посредством такого размыщления может сформироваться внутреннее отношение к конкретным проявлениям всеобщего существования. В этом основная ценность философии. Философия, в отличие от науки, непосредственно не используется человеком на эмпирическом уровне его существования. Ее влияние опосредованно, она способствует формированию определенного внутреннего отношения к отдельным явлениям, а уже само такое отношение соответствует эмпирическому уровню.
Философия и наука - существенно разные области интеллектуальной деятельности. Общее в них одно - сама интеллектуальная деятельность, направленная на постижение объективной истины. Приложение же их различно. Философия формирует мировоззрение человека, а наука помогает реализовать целенаправленную деятельность, независимо от того, какого мировоззрения придерживается человек или группа людей, осуществляющих такую деятельность. Не случайно в науке успешно проявляют себя люди, отстаивающие самые разные философские убеждения.
Полноценные научные исследования отталкиваются от изучения объектов действительности. На основе такого изучения и конкретных научных методов вырабатывается понятийный аппарат, и осуществляются научные построения. Достаточная полнота первоначального изучения объекта, удачный выбор конкретных научных методов исследования, логическая последовательность суждений в совокупности определяют адекватность действительности понятийного аппарата и построений в целом, а значит, и их практическую ценность. Истинность научных построений определяется по их соответствию практической деятельности. Именно такие особенности характерны для научных исследований. Они являются общим основанием для их проведения. Выраженные в совокупности указанные положения определяют общий порядок научных исследований и их общие характерные особенности, что и составляет общее методологическое основание для научных изысканий.
С учетом изложенного можно утверждать, что наука должна основываться не на какой-либо философии, а на беспристрастном исследовании выделенной части действительности с помощью, именно, научной методологии.
Современный ход истории постепенно выдавливает на обочину жизни идеологические предпочтения советского периода и их сторонников, но материалистическая концепция успела пустить глубокие корни и то и дело и в научных кругах проявляется инерция прежних стереотипов. Материалистическая концепция советского периода в нынешнее время более всего напоминает гниющие интеллектуальные развалы и, видимо, ещё некоторое время придется жить по соседству с этой масштабной помойкой. В связи с этим хотелось бы порекомендовать по возможности избегать попыток неподобающего использования указанного «интеллектуального перегноя», в результате которых порочные и гниющие положения снова вытаскиваются на «обеденный стол» науки.