экспозиция
Если бы я имел склонность следовать не так давно установившейся моде, мне, несомненно, стоило бы сейчас скорчить напыщенную морду и вопросить что-нибудь типа: «А знаете ли вы, что, по статистике, от холостых выстрелов гибнет не так уж мало (хотя и не слишком много) людей?». И далее на много-много страниц повести этакое постмодернистское повествование, обильное цитатами и заимствованиями, лишь бы, играючись, доказать приведенный выше факт (хотя он и фактом-то вряд ли является, поскольку я его только что из головы выдумал). Но, строго говоря, вот это самое заигрывание в начале текста тоже не говорит в пользу моего хорошего воспитания, поэтому я быстренько прекращаю выпендриваться перед читателем, а прямо перехожу к раскрытию заявленной темы.
Было жарко. Было убийственно жарко. Было так жарко, что в асфальт впечатывались следы несчастных прохожих, подмосковные торфяники вновь собирались воспламениться, а туманные обещания синоптиков, что на следующей неделе, ближе к концу, может быть, все же пойдет дождь, иначе, как издевательство, не воспринимались. И нужно было найти очень вескую причину, чтобы покинуть квартиру: отличную квартиру с высокими потолками и огромными комнатами, отличную пустую квартиру, в которой есть холодная (горячую планово отключили, и черт с ней) вода и телевизор; в которой окна затянуты мокрой марлей (не забыть побрызгать через четверть часа), и выйти в это проклятое пекло. Потребность в алкоголе насущном, несомненно, была очень веской причиной, но Панас Тарасович Нечипоренко мужественно продержался почти до шести вечера, когда неумолимая жара, вроде бы, спала на целый градус по шкале Цельсия.
Панасу Тарасовичу невыносимо хотелось выпить. Да не водки (водку в такую погоду пить было решительно невозможно), а простого портвейна, номерного какого-нибудь, скажем, «33» или даже «777», потому что «13» – и гадость, и просто число нехорошее. И, смакуя этот жуткий шмурдяк, вспоминать лихую молодость и массандровский «Крымский красный», который запросто можно купить и сейчас, вот только денег он стоит слишком уж запредельных для пенсионера, пусть даже и бывшего Союзного Значения. Значение свое Нечипоренко заработал долгой беспорочной службой в самых внутренних из всех государственных органов. Начал при Берии, уволился при Андропове в чине полковника, при хорошей квартире, союзной пенсии и именном пистолете с гравировкой. С этим самым пистолетом он не расставался даже сейчас, впав в беспросветный алкоголизм и босячество. Он напоминал ему годы Союзного Значения, как небезызвестному Блайту-Вельзевулу напоминанием служило пенсне. Поняв, что только смерть разлучит алкополковника с оружием, отпрыски его, видевшие папу в самых разных и, чаще всего, не самых лицеприятных видах, заменили все боевые патроны в доме на холостые: страха никакого, а, случись чего, жулика старик пугнет как надо.
И вот где-то без четверти шесть полковник госбезопасности в отставке Панас Тарасович Нечипоренко поправил кобуру на ремне, надел серый пиджак, обулся в коричневые сандалии, и, нахлобучив на голову бесформенную белую кепку, вышел из квартиры. Путь ему предстоял недалекий, досконально известный: пять этажей вниз на лифте, двадцать пять шагов направо, потом снова направо, в арку, пятнадцать шагов до проспекта Мира, там направо и через семь шагов – вот он, вожделенный подвал.
На лавочке у подъезда сидела хорошенькая девушка (а, все они сейчас хорошенькие, а вот молод был, все морду воротил: эта тоща, эта лицом не вышла, эта... а, кто былое помянет...) и разговаривала по мобильному телефону (никуда от этих буржуйских цацок уже не денешься!).
- Самвел, мне нужна твоя помощь. Мне срочно нужен пистолет. Не убить. Проверить. Холостой выстрел. Да. Мне надо выстрелить в него. Если не испугается – значит, мой. Завтра сделаешь? Приезжай ко мне к десяти.
«Вот ведь молодежь пошла!» – давался диву Панас Тарасович, проходя мимо. – «Хотя, ежели подумать хорошенько, у них сейчас такие всякие игры... эти, как их... компуторные... так и не разберешь, что говорят в самом деле, то есть за жизнь, а что за просто так».
В арке Витька – вечно угрюмый мужик за тридцать из квартиры напротив, - нависал над парнишкой лет от силы двадцати.
- В общем, так. Сестра у меня одна, и очень мне дорога, понял? Обидишь ее – пеняй на себя. Под землей найду, и произведу в тебя холостой выстрел.
«Помешались они на этих выстрелах!» – сплюнул в сердцах Панас Тарасович, поворачивая уже к заветному подвалу. Он так спешил, что едва не провалился в разверстый зев колодца, откуда слышались удары металла о металл и забористый мат рабочих. Пятью минутами позже Нечипоренко, утирая пот со лба, вновь поднялся на поверхность, лелея в пакете бутылку с тремя семерками на этикетке. Возле колодца уже отирался Кузьма Алексеевич, то же из бывших «союзных», давний приятель и закадычный собутыльник. А в колодце, на глубине метров трех, сидел Серега-сантехник, золотых рук мастер, и, снявши положенную по технике безопасности каску, устало курил и переругивался с Кузьмой Алексеевичем, которому приспичило принять теплый душ в неурочный сезон. Панас Тарасович сердечно приветствовал друга, и, собираясь закурить, попросил его подержать пакет с живительною влагой. Достал «беломорину», продул, смял, прикурил... И, уже привычно гася спичку, поднимая взгляд от кончика папиросы, он его увидел: патлатого юнца в черной футболке с надписью белыми готическими буквами во всю спину: «Deutchland Uber Alles». Что-то перемкнуло в голове панаса Тарасовича. Он вспомнил и московские бомбежки 1941-го, и допросы немецких шпионов, и многое другое... Он не помнил, что кричал удивленному мальчишке, который вряд ли знал значение начертанных на его спине слов. А потом рука сама лапнула «ТТ» из кобуры, и, наставив пистолет на фашиста, Панас Тарасович выстрелил три раза подряд. Мальчишка все так же стоял, глядя на него огромными глазами, под ним растекалась лужа. Кузьма Алексеевич при звуках выстрелов рефлекторно дернулся, пакет с портвейном выпал из его рук и ухнул в колодец, попав прямо в лоб Сереге-сантехнику, которому никогда уже не было суждено радовать мир мастерством золотых рук, ибо скончался он достаточно быстро.
И было жарко. Убийственно жарко...