Кто-то завез на Остров эту чуму - живые баннеры. По слухам, они добрались до нашей юдоли, притворившись крысами и проникнув в трюмы торговых судов, еженедельно доставлявших всякую снедь и новости с материка. В начале декабря их было всего около десятка, и они курсировали исключительно по центральным улицам столицы, но к январским праздникам их считали сотнями, - донесения о появлении баннеров с угрожающей регулярностью стали поступать из самых удаленных поселений.
Листовки, красного цвета, распространяемые ими, содержали странную абракадабру и, непостижимым образом зомбируя сознание, вызывали частые и беспричинные приступы ярости, обращенной к привычному фанерону; и заставляли относиться с безграничным пиететом к баннерам.
Максим Грентли, я и еще несколько научных сотрудников Университета организовали общество, целью которого была скорейшая разработка плана борьбы с тлетворным влиянием баннеров и, в идеале, выдворение последних из страны. Официально мы просуществовали не больше недели, нам пришлось уйти в подполье, скрываться от властей и неофитов, - к тому моменту большинство чиновников уже стало адептами баннерного движения, а многие ярые противники, спасенные от чумы иммунитетом скептического сознания, были отравлены. К этим бедам вскоре прибавилась еще одна: в нашем сообществе возник раскол, и чересчур увлеченные внутренними интригами и страстным желанием отрезвить унылых оппортунистов, мы упустили единственную возможность спасти угасающий прежний мир.
Теперь уже неважно, кто стал первым ангелом смерти, поскольку там, где появляется один мелкий бес, вскоре нарождаются дюжинами другие. А случилось вот что. Пока мы были не у дел, баннеры надоумили или внушили обывателям не хранить листовки и не пытаться интерпретировать их содержание, а использовать бумагу с пользой. На Острове давно уже начались проблемы с отоплением, а дрова дорожали день ото дня, вот и предложили услужливые баннеры кормить прожорливые камины и печи листовками, коими были завалены чердаки, подвалы, антресоли, телеграф и почта, все муниципальные учреждения и частные сады. Солнце надежды на спасение закатилось в тот миг, когда некто неуверенной рукой схватил кипу красных листовок, и в бешенстве швырнул их алчным языкам огня.
Через неделю из окон конспиративной квартиры мы наблюдали танец смерти: сначала в центральных, а скоро и во всех остальных районах столицы горожане затопили свои дома, используя дьявольскую бумагу, их примеру последовали и жители провинций. Исчезая, перевариваясь в чреве пламени, красные листовки превращались в пепел, выдыхающий такой же красный и зловонный дым, струящийся непрерывно из труб всех обитаемых домов Острова. Испарения, поднимаясь все выше и выше, на плохо видимом с земли расстоянии постепенно начали сгущаться. Через месяц сгусток превратился в огромную красную тучу, исторгавшую невыносимо отвратительный запах, и скрывшую под своей тенью весь Остров.
Признав бессмысленной дальнейшую борьбу с эпидемией (по правде говоря, из эгоистических соображений, диктуемых инстинктом самосохранения), и предвидя ужасные последствия происшедшего, оставшиеся в уме члены общества решили больше не собираться, и теперь стараться самостоятельно предохраняться и противостоять красной чуме. Мы страдали двумя фобиями, - боялись, что однажды красная туча разрастется до такой степени, что затянет собой небо над всей землей; и боялись сойти с ума. Уединившись в собственных квартирах и подвергнув себя полной абстиненции от каких-либо сношений с внешним миром, члены мертвого к тому моменту общества борьбы с красными дьяволами еще какое-то время оставались живы. Удивительно, что идея покинуть Остров посетила головы лишь нескольких человек, избежавших общения с баннерами и вовремя спрятавшихся в хрупких цитаделях особняков, находящихся в самых отдаленных от столицы поселках.
Но и из числа этих, все еще нормальных, людей лишь пятерым удалось осуществить задуманное, остальные были схвачены и изолированы, дальнейшая судьба их неизвестна, хотя нетрудно представить, что могло с ними произойти.
Одним из этой пятерки счастливчиков был я. Утром того дня, когда мы собрались бежать, тучу прорвало, и на Остров обрушился красный снегопад. Это был апогей борьбы баннеров за абсолютизм власти красных на Острове. Несмотря на непогоду, сопровождавшуюся ураганными порывами ветра, красные устроили празднование своей победы, начавшееся торжественным шествием по улицам столицы и всех остальных поселений. В общей эйфории и неразберихе, воспользовавшись временным невниманием властей к портам и иностранным лайнерам, я бежал. К слову, еще утром заметив первые красные снежинки, я догадался, что снег ядовит, и соорудил из брезентового комбинезона, нескольких ветровок и противогаза нечто, вроде скафандра. На полпути спасительного ковчега, проверив все каюты и осмотрев трюм, я с ужасом понял, что мой единственный друг - Максим остался на Острове.
Оказавшись на материке, я долгое время не мог прийти в себя от страха за Максима и бичующего чувства стыда за свое спасение и фактическое предательство нашей дружбы. Я должен был, но не вспомнил о друге в день побега, не заметил его отсутствия. Я был занят только собой.
Пребывая в тяжелейшей депрессии, я не замечал, не задумывался о том, что происходило со мной здесь, жизнь моего тела и его общение с окружающей средой были доведены до автоматизма. Кое-как устроившись на новом месте, я будто спал наяву, мысленно я все еще жил там, на Острове, в родной стране.
Однажды очередной баловень судьбы, бежавший с проклятого Острова, каким-то образом отыскал меня и передал письмо от Максима. Надо ли говорить о том, с какой неудержимой радостью и трепетом я вскрыл конверт, и трясущимися от волнения руками развернул разлинеянный листок, испещренный мелким почерком моего друга.
Из письма я узнал, что снегопад так и не прекратился. Земля Острова насквозь пропиталась красной влагой. Самозабвенные борцы с диктатурой красных, попадая под снег, мгновенно гибли. Максим забаррикадировал входы в свое жилище, наглухо забил досками окна, и, уединившись в бельведере особняка, созерцал возню чумных крыс внизу и постепенный рост красных ядовитых сугробов, которые скоро должны были достигнуть крыши, и, писал мой друг, все будет кончено.
Уже тридцать с лишним лет я прожил на материке. Попытка заговорить о красном снеге и Острове заставляет любого отшатнуться от меня с гримасой презрения и отвращения к теме. Иные собеседники пытаются отшутиться, и тотчас направляют разговор в другое русло. Упоминание о красном снеге в свете способствует созданию дурной репутации и приобретению врагов. Они предпочли забыть о красной чуме, и не пытаются себя обезопасить. Ни в одном из современных энциклопедических словарей я не нашел статей об Острове и его несчастии. Но я уверен, я чувствую, туча продолжает расти.
Габриэль Корсо,
Материк, наша эра.